ОСТЯЦКИЕ КНЯЗЬЯ В XVII ВЕКЕ.

I

В статье г. Т. Попова «Остятские князья (1864-1884)» («Русская Старина», 1890, № XI, с.с. 457-460) сообщаются любопытные сведения о современных остяцких князьях: Тайшине, Артанзиеве и Шешкине. Князей этих фамилий мне не приходилось встречать в документах Сибирского приказа за XVII в. (в москов. архиве м-ва юстиции (По всей вероятности они существовали в XVII в. в качестве «волостных князцов», которых следует отличать от князей в собственном смысле, стоявших в начале (покорения Сибири русскими) во главе целого народа или нескольких волостей.), но там попадаются дела о других остяцких князьях того времени — Алачеевых и Пелымских. Дела о первых любопытны особенно в том отношении, что представляют один из многих примеров того, как Москва поедала провинциальную и окраинную мелкоту, шаг за шагом отнимая у нее последнюю тень самостоятельности...

Первые известия документов Сибирского приказа о кн. Алачеевых относятся к 1628 г. (Более древние известия о роде кн. Алачеевых (за конец XVI в. и начало XVII в.) см. напр. у Словцова в «Историч. обозр. Сибири» (изд. 2-е), 1, 2, 15, 29 и др. Н. О.). Именно в этом году началось (и продолжалось по 1632 г.) дело о переписи в Березовском и Сургутском уездах «вотчин» остяцких князей Михаила и [396] Лобана Алачеевых (Сибирского приказа столбец № 27, л. л. 1-455. — Некоторые сведения об этом деле см. в моей статье «Остяцкие знамена XVII в.». («Историч. Вести. 1889, № 10, с. 137), где ошибочно цитирован столбец № 26.). Дело возникло по жалобам князей на разные злоупотребления и неправильности, допущенные при описи их «вотчин» правительственными «писцами». В 1628 г. описывали «Алачеевские волости» посланные из Тобольска «письменный голова» Василий Теприцкой и подьячий Иван Костюрин, а в 1629 г. боярский сын Савва Француженин и подьячий Третьяк Левонтьев. Эти переписи нанесли кн. Алачеевым значительный ущерб: писцы нашли 260 остяков, которых раньше «утаили» князья, собирая с них «ясак» в свою пользу. Правительство распорядилось, чтобы половина этих 260 остяков оставалась за кн. Алачеевыми, а другая была включена в число государевых «ясачных людей», т. е. должна была платить ясак не князьям Алачеевым, а в государеву казну...

Кн. Михаила (старшего из братьев) вызвали для объяснений по этому делу в Тобольск, но он туда не поехал, а вместе с братом Лобаном самовольно отправился в Москву, куда они прибыли в ноябре 1628 г. Москва не любила таких неожиданных визитов и очень часто высылала обратно лиц, осмелившихся самовольно, «без государева указу», приехать в Москву... Но к кн. Алачеевым отнеслись почему-то снисходительно — из Москвы не выслали, хотя все-таки подвергли их своеобразному наказанию — отказали в царской аудиенции, о которой усиленно просили несчастные князья (см. «доклад» государю Приказа казанского дворца — л. 1). Кн. Михаил очень наивно оправдывался в самовольном приезде: в Тобольск он потому-де не поехал, что получивши «богомольную грамоту» тобольского архиепископа Макария «о государевой радости» — о рождении царевича Алексея Михайловича, счел своим долгом поспешить в Москву: «сделал то простотою своею, а не хитростью» — говорил князь... Так ли было на самом деле, или этот мотив приезда подсказали ему московские дьяки, но государь очевидно не поверил «простоте» князя и не дал ему аудиенции...

Впрочем, главная просьба Алачеевых (см. их «челобитные» — л.л. 70 и 73), была удовлетворена: в 1630 г. отправлены были уже из Москвы (а не из Тобольска) новые «писцы» боярский сын Александр Воейков и подъячий Максим Козлов, для нового «дозора» княжеских «вотчин» и для «сыска» о дозорах [397] прежних писцов (см. «наказ» им — л. 82). В 1632 г. они привезли в Москву свой «сыск» о переписях Теприцкого и Француженина и о действительном количестве остяков в Алачеевских вотчинах (л. л. 277-413).

Из документов этого дела несомненно, что в описываемое время кн. Михаил и Лобан Алачеевы были очень богатыми людьми и владели своими остяками довольно самостоятельно. Им принадлежало 14 остяцких «волостей» в Березовском и Сургутском уездах. Главною «вотчиною» и резиденциею кн. Михаила (см. опись его и брата вотчин — л. 46) был «городок» Кода в Кодской (Кондинской) волости Березовского уезда. В Коде находилось два православных храма, так как часть остяков была уже крещена (Кодские князья приняла христианство еще в конце XVI в. (см. П. Н. Будянского «Заселение Сибири и быть первых ее насельников», стр. 172). В 1653-1654 гг. в Коде была устроена Троицкая мужская пустынь (См. Сибир. приказа столбец № 400). Н. О.). Любопытно, однако, что во главе «дворовых людей» кн. Михаила, несомненного христианина, стоял не кто иной, как «шайтанщик» Менар... У князя было не мало «дворовых и деловых людей», живших в княжеской «слободе». Князь жаловался в Москве, что Теприцкой и Костюрин в своих «дозорных книгах» записали «дворовых его людей 63 человека ясачными людьми». Но кроме этих 63 человек были и другие дворовые люди, оставленные Теприцким за кн. Михаилом. У кн. Лобана были свои «дворовые люди». Он жил в «городке» Намгакоре. «Городками» называли эти княжеские резиденции русские «писцы», но сами князья утверждали, что их зимовья вовсе не «городки», так как около них никакого «города (т. е. укреплений) и острога нет».

Кроме «дворовых и деловых людей» у кн. Михаила был значительный отряд ратных людей: в деле приведен именной список остяков — «служилых людей, которых (князь) посылает на государеву службу»... Далее идут именные списки княжеских «ясачных людей», живших по волостям — Кодской и др.

Но власть кн. Алачеевых над «своими вотчинными остяками» постепенно ослабевала, особенно с тех пор, как остяки поняли, что само московское правительство старается уменьшить значение князей и ограничить их самостоятельность. Остяки узнали тогда, что и на их князей есть управа в лице московских воевод... Об этой любопытной стороне новых отношений кн. [398] Алачеевых к остякам рассказывает дело 1637-41 г.г. по челобитной Алачеевых «на своих вотчинных остяков», которых князья обвиняли главным образом «в непослушанье», а также «в краже» у них разных предметов и проч. (Сибир. приказа столбец № 203, л.л. 1-83.). Остяки с своей стороны подавали челобитные на князей «в насильстве и в обиде и во всякой налоге»...

Но скоро остяки совсем освободились от своих князей... Уже в 1645 году кн. Алачеевы были вызваны в Москву навсегда, без права возврата на родину и с потерею всех своих «вотчин»... Некоторые подробности об этом событии узнаем из челобитного дела о даче «корма» кн. Дмитрия Алачеева (сын кн. Михаила?...), приехавшего в 1645 г. в Москву, со всей семьей, по государеву указу (Ibid. Столбец № 222, л.л. 294-243.). Оказывается, что «вотчина» кн. Дмитрия были «отписаны на государя», а ему со всей семьей велено быть на Москве, где его «написали во дворянех по Московскому списку», с поместным окладом в 1000 четей: и с денежным в 100 р. «из чети». Остяцкого князя велено было «испоместить (т. е. дать поместье) в русских городех», а пока найдут поместье — давать ему на Москве «корму» по 1 руб. на день, да «людям» его (из Сибири с ним приехало 20 человек) по 6 денег человеку и проч. Кн. Дмитрий удостоился царской аудиенции, на которой ему и было объявлено вышеуказанное решение его судьбы (см. любопытную запись в деле об этой аудиенции — л. 229), а в утешение был пожалован серебряный «кубок в 4 гривенки» и проч. (К этому же делу относится «отписка» березовского воеводы 1645 г. об отправке кн. Алачеевых в Москву и отписке на государя их «вотчин» (Ibid. Столбец № 371).).

Был ли «испомещен» кн. Димитрий и где именно — не знаю. Но уже в 1649 г. ни кн. Дмитрия и никого из кн. Алачеевых не осталось в живых: весь род их исчах в непривычной для них московской атмосфере... Об этом ясно говорит следующая любопытная челобитная московского попа Трофима из церкви Григория Богослова «с Дмитровки» (Ibid. Столбец № 367. Н. О.):

13 октября 1649 г. — пишет поп — «судом Божиим не стало сибирских князей князь Игичеевские жены Алачеева княгини Анны, а та, государь, княгиня Анна мне была дочь духовная, а роду у ней и племяни никого не осталось, и [399] похоронить ее и поминать некому и нечем... Милосердый государь — царь!., пожалуй меня, богомольца своего, вели, государь, мне о том свой государев указ учинить, чем мне тое княгиню Анну похоронить и помянуть. Царь государь, смилуйся»!

На обороте челобитной читаем такой великодушный приговор Сибирского приказа: «158 году, октября в 14 день, приказал боярин князь Алексей Никитич Трубецкой — дати на погребенье и на помин души ее в приказ десять рублев».

Этими 10 рублями московское правительство окончательно расплатилось с угасшим родом некогда сильных остяцких князей Алачеевых... Любопытно было бы сопоставить эти 10 рублей с теми тысячами рублей, какие получены Москвою с ясачных людей 14-ти «Алачеевских волостей»... Об этих волостях отлично помнили в Москве еще в 1653-1654 г.г., когда в Кодцком (Кондинском) городке — бывшей «Алачеевской слободке» — устраивалась Троицкая мужская обитель (Ibid. Столбец № 400.).

И почему кн. Анна Алачеева дошла до такого положения, что ее «некому и нечем» было похоронить? Этот вопрос осложняется, если допустим, что кн. Анна была женою кн. Дмитрия (возможно, что поп Трофим в своей челобитной вместо христианского имени княгинина мужа привел его остяцкое имя — Игичей). «Московскому дворянину» кн. Дмитрию Алачееву обещали дать поместье и значительный для того времени оклад денежного жалованья, значит за его вдовою должно было остаться «прожиточное поместье». Но поп Трофим не стал бы бить челом о пособии на похороны кн. Анны, если бы за нею было хотя какое-нибудь «поместейцо». Остается заключить, если кн. Анна была вдовою кн. Дмитрия, что этот последний вовсе не был «испомещен», как ему было обещано при отписке его «вотчин» на государя...

Но и в том случае, если кн. Анна была вдовою не кн. Дмитрия, а какого либо другого из князей Алачеевых — все же остается удивительным, что только благодаря участию доброго попа Трофима «с Дмитровки» последняя представительница рода Алачеевых была похоронена с честию и миром... Очевидно, этих бедных остяцких князей постарались поскорее позабыть. [400]

II.

Перехожу к князьям Пелымским. Происходили они, вероятно, от того Пелымского князя Аблегирима, с которым приходилось бороться московским воеводам в конце XVI века, при первом знакомстве русских с Сибирью (Буцинский, 160-163.). Документы Сибирского приказа говорят собственно об одном из них, как о русском служилом человеке — о кн. Семене Андреевиче Пелымском (Сибирск. приказа столбец, № 494 б.).

В феврале 1656 г. кн. Семен, служивший в качестве «боярского сына» в своем родном городе Пелыми, подал челобитную царю о переводе на Верхотурье. Князь пишет, что он служит на Пелыми еще с прошлого царствования (Михаила Федоровича) — «всякие твои государевы службы летние и зимние, струговые и нартные». «Многажды» его посылали в инородческие волости для ясачного сбору — «и везде тебе государю чинил прибыль»: сполна «по вся годы» собирал ясак, «приискал тебе государю вновь в ясак подрослей и захребетников 126 человек...» Но на Пелыми ему «с матушкою и с женишкою и с людишками прокормитца нечем, потому что, государь, Пелымской город беспашенной — все живем накупным хлебом, покупая в иных пашенных городах дорогою ценою», да и то, по государеву указу, ему разрешено покупать не более 10 четей хлеба в год, «а поместейца, государь, и вотчины за мною, холопем твоим, нет...» В заключение кн. Семен просит, чтобы государь велел его «из не пашенного города с Пелыми перевесть на Верхотурье» и поверстать там с службу с его «старым Пелымским окладом».

Челобитье князя было удовлетворено, как говорит следующий приговор Сибирского приказа: «дать грамота — велеть ево с Пелыми перевесть на Верхотурье с ево окладом». Грамоты об исполнении этого приговора посланы были как Пелымскому, так и Верхотурскому воеводам.

В марте того же 1656 г. кн. Семен Пелымской подал вторую челобитную об увеличении его денежного, хлебного и соляного жалованья. Говоря о своем переводе с Пелыми на Верхотурье (при чем упоминает и о своих «детишках»), князь просит за [401] «службу отца моего и за мою службишку» — учинить ему оклад и «против Верхотурских детей боярских, кому я, холоп твой, в версту...»

Из сделанной Сибирским приказом «выписи» видно, что на Пелыми кн. Семен получал 11 рублей, 11 четей ржи, 8 четей овса и 2 пуда соли. Для решения вопроса о пожаловании князю новой придачи в жалованью — «выписаны на пример» те Верхотурские боярские дети, кому князь был в «версту». Это были старшие боярские дети, получавшие по 23 р., 21 р., 18 р. и 15 р., с соответствующими хлебными и соляными окладами.

Князь Семен получил самый меньший из этих окладов, именно ему велено «прибавить к прежнему ево окладу денег 4 рубля, хлеба 4 чети ржи, 7 чети овса, 2 пуда соли, и с тою прибавкою учинить ему оклад — денег 15 рублев, да хлеба 15 чети ржи, овса тож, 4 пуда соли, и тот оклад его справить в книгах...»

Через год — в апреле 1657 г. — кн. Семен Пелымской подает новую челобитную о новой придаче к жалованью «против моей братьи, кому я, холоп твой, в версту», так как пожалованный ему оклад в 15 руб. оказывается недостаточным для него и семьи.

И на этот раз просьба его была удовлетворена: «государь пожаловал — велел учинить ему придачи 5 рублев». Сибирский приказ дополнил этот неполный приговор следующею пометою: «165 году, апреля в 23 день, дать грамота на Верхотурье, а приказал боярин князь Алексей Никитич Трубецкой прибавити ему хлеба, ржи и овса против денег» (т. е. по 5 четей ржи и овса).

О дальнейшей судьбе кн. Семена Андреевича Пелымского и его потомства я не собирал сведений, но они должны быть в документах Сибирского приказа. Вообще, все данные настоящей заметки собраны мною мимоходом. Специальный же исследователь судьбы «сибирских князей» найдет в указанных и других материалах Сибирского приказа гораздо более данных как о князьях Алачеевых и Пелымских, так и о других, напр. о существующих, кажется, и доселе бурятских князьях Гантимурах (См. напр. Сибирского приказа столбцы №№ 355, 294.).

^{Н. Оглоблин.}

Текст воспроизведен по изданию: Остяцкие князья в XVII в. // Русская старина, № 8. 1891