ЗАМЕЧАНИЯ

об осаде Троицкой Лавры (1608-1610), и описании оной историками XVII, XVIII и XIX столетий.

Осада Троицкой Лавры Поляками и Русскими изменниками в 1608-1610, под предводительством Сапеги и Лисовского, продолжавшаяся год и четыре месяца и безуспешно для них кончившаяся, составляет один из важнейших эпизодов в Истории этой годины напастей, стыда и славы.

Русские Историки 18-го и 19-го столетий, описывавшие смутное время в России, описывали и Троицкую осаду. — Материалами служили им, прежде, одно сказание современника, Троицкого Келаря Авраамия Палицына, потом, начиная с Карамзина, Дневник Сапеги, помещенный в жизнеописании его, соч. Когновицкого, Записки Жолкевского и Собрание Государственных Грамот и Договоров. — К вечной скорби любителей Отечественной Истории, знаменитый Историограф наш не дожил до появления на свет актов, собранных в России и Швеции, изданных Археографическою Коммиссиею в 1836-1841 и заключающих в себе драгоценные и дотоле неведомые пособия для описания Троицкой осады.

Замечания на Историю этой осады, которые я хочу здесь изложить, заключаются в том, что Русские Историки 18-го и 19-го столетий, ее описывавшие, во-первых: мало обратили или совсем не обратили внимания: A) на предшествовавшую Историю Лавры и ее укреплений, B) на цель и характер как главных начальников, так и самого войска, осаждавшего Троицкую обитель, которое они как будто не различают от Польских коронных войск, бывших тогда же со вторым Самозванцем под начальством Князя Рожинского, Зборовского и других, C) на состав рати, защищавшей Лавру, и на отношения, поддерживавшие и усугублявшие нравственную силу этой рати, D) на [268] биографию начальников осажденных и властей монастырских. Во-вторых, что те же Историки слишком придерживались летописи Авраамия Палицына, и в-третьих, что некоторые из них дополнили ее своими вымыслами и догадками во вред исторической истине.

A) Описание осады обыкновенно начинается с того, что Лавра отстоит от Москвы на 64 версты к северо-востоку и обнесена каменною стеною, в окружности на 642 сажени, вышиною в 4, 6 и 7 сажен, толщиною в 3 сажени и более, с двуярусными камерами, со сводами и подошвенными бойницами и с башнями на углах и посреди боков. Почему бы не сказать в коротких словах для читателей иностранцев и для Русских, мало знакомых с Церковной Историею, каким образом пустыня, основанная юным отшельником среди лесов в половине XIV столетия, была уже в начали XVII огромным и богатым, монастырем, и по какому поводу этот монастырь был приведен в состояние крепкой твердыни? В Истории Российской Иерархии мы видим, что строение монастырской стены начато в 1513 году при Василие Иоанновиче, но окончено уже при Иоанн IV. Грамотами его, в 1540 и 15 47 годах, не только дозволено было брать белый камень и обжигать известь везде, где монастырь признает удобным, без всякого платежа в казну или владельцам, но и самые монастырские крестьяне, с коих сборы входили в состав сумм на постройку ограды, избавлены были от всяких Царских податей, налогов и подвод Царским людям. — В 1546 году все монастырские вотчины, слободы, соляные варницы и дворы, по причини строения стены, были уволены от дачи съестных припасов к Казанскому походу ¹. Можно себе представить, каких издержек и трудов должно было стоить возведение ограды вышиною от 12 до 22 аршин, толщиною в 9 и 10 [269] аршин на протяжении почти полуторы версты. Опыт показал пользу ее через несколько десятков лет по довершении, во время осад 1608 и 1618 годов; но любопытно бы знать, по благоговейному ли усердию к святыне, для охранения Лавры в случае Татарских нашествий, тогда еще довольно частых, или по сознанию важности этого пункта в военном отношении вообще, произведены эти огромные укрепления.

B) Начальники осаждавших войск были Поляки Сапега и Лисовский, настоящие кондотьеры, которые пришли в Россию никем не званные, ни от кого не присланные, привлеченные единственно надеждою добычи, грабежа и разгульной жизни. Они налетели на несчастную Русь как хищные птицы на труп, и оба оставили кости свои в земле Русской, которую упитали кровью и верных сынов ее и своей разноплеменной сволочи ². Первый, Ян, Петр, Павел Сапега, староста Усвятский и Керепецкий, Каштеллянович Киевский ³, знатный по рождению, вступил в Россию не смотря на воспрещение Короля Сигизмунда ⁴, не с войском, а с толпою вольницы, собравшейся около его хоругви. — Из дневника его видно, что 15/27 Июля 1608 он тронулся с места из своего староства ⁵, — «2-го Августа все товарищество единодушно согласилось учредить конфедерации и условились в статьях; все собственноручно подписались и поклялись взаимно добрым, честным, рыцарским словом, не покидать конфедерации до последней капли крови и исполнять постановления, данные от Сапеги, во всем повинуясь своему вождю». 7-го Августа Сапега судил [270] уже дело о разбое «причиненном купцам от товарищей козацкой роты Боровского. Зачинщиком был Адам Рушкевич, ибо он первый бросился к возам за добычею, а Мильковский ранил мальчика, и оба как главные виновники осуждены на смерть; остальных преступников исключили из службы». 8 го Августа. «Рушкевичу отрубили голову; Мильковскому оставлена жизнь по усильной просьб товарищей. Он обещал за то свершить подвиг во славу всего войска». — Как виден из этого характер войска Сапеги! Едва тронулись с места, едва успели честным, рыцарским словом поклясться в повиновении своему вождю, как уже начали грабить. Вождь, конечно не по чувству правосудия, по для проявления своей власти, хотел казнишь двух преступников и успел только в половину, по усильной просьбе товарищей, которые в свою очередь хотели ему показать, что на столько повинуются ему на сколько хотят. Этот дух грабежа и своевольства видно был заранее известен и Тушинскому самозванцу, который в начале Августа 1608, то-есть при самом вступлении Сапеги в пределы Русские, в той же грамоте где приглашает его к себе в службу, обещая ему то, чего у него и на разуме нет, пишет ему: «а которые люди нам великому Государю и проч. городы и села и волости и деревни, добили челом, и вину свою принесли, и крест нам целовали, и тыб тех людей Литовским ратным людем воевати не велел и их не бил и не грабил, и жен их и детей не имал, и кормов своих и конских сильно не имал, и никакого насильства им не чинил, а ималиб корм свой и конской, по городам, у наших приказных людей». ⁶ Как обоюдно исполнили свои обещания Самозванец и Сапега, это мы увидим ниже.

После бегства Самозванца, Сапега с войском своим вместе с Русскими Боярами присягнул [271] Королевичу Владиславу 26 Августа 1610 ⁷; но, видно мало заботясь об этой присяги, войско Сапеги, говорит Жолкевский в своих записках, «хотело непременно участвовать во всем том чем пользовалось войско Королевское, служившее под начальством Гетмана (Жолкевского), и когда им отказали в этом, намеревались идти в Рязань (а страна та Рязанская весьма обильна); однако мы и это воспретили им и были готовы сражаться с ними в случае если бы они туда пошли; ибо из той страны мы наиболее ожидали съестных припасов для нашего войска. Кончилось тем, что Гетман дал им на бумаге, что по прежнему обещанию своему желает исходатайствовать у Его Величества Короля, чтоб они в плате уравнены были с полком Зборовского. Они же с своей стороны, не должны были опустошать уже Рязани и других областей, присягнувших на имя Королевича Владислава, но чтобы лучше отправились в Северскую землю, державшую еще сторону Самозванца, и приводили ее к повиновению Его Величеству Королю. «Поелику это войско терпело великий недостаток и находилось в нем большое число больших и раненых, то для снабжения его и успокоения, Гетман приказал выдать 10,000 злотых из казны Московской, и тайно некоторым из начальников дал по несколько сот злотых, чтоб только без хлопот избаввиться от них честным образом и направить туда, где они были нужны. В самом деле они так сделали и пошли в Северскую землю мимо Калуги, не в дальнем расстоянии от коей, ожидая заморозей, остановились при Мосальске и Мещайске — (Мещовске) ⁸. В Дневнике Сапеги под 12/24 Сентября 1610: «Сапега двинулся от Москвы в Северскую землю. Он перешел не более 2-х миль и остановился в 12 верстах от Трекова. Коронный Гетман (Жолкевский) [272] прислал Сапеге 1,000 рублей для больных и раненых товарищей» ⁹. Эта разница в сумме ясно показывает, что Сапега обманывал и своих сподвижников.

В начале Генваря 1611 Сапега писал из Перемышля в Калугу к Князю Юрью Никитичу Трубецкому: «Господину Князю Юрью Никитичу с товарищи: Гетман Ян пан Петр Павлович Сопега, Костелянович Киевский, староста Усвятский и Килепецкий, челом бьет. Писали мы, Господине к вам в Калугу многажды о совете, и вы от нас бегаете за посмех: мы вам ничего зла не чинили и вперед не хотим и хотим, с вами за вашу веру крестьянскую и за свою славу и при своих заслугах горло свое дати, и вам было добро с нами советовати, что ваша дума; а про нас ведаете, что мы люди вольные, Королю и Королевичу не служим, стоим при своих заслугах, а на вас ни которого лиха не мыслим и заслуг своих на вас не просим, а кто будет на Московском Государстве Царем, тот нам и заслуги наши заплатит. — И вам бы к нам быть в совете и ссылаться с нами по часту, что будет ваша дума, а мы от вас не прочь; и стояти бы вам за православную крестьянскую веру и за святые церкви, а мы при вас и при своих заслугах горла свои дадим; а буде нам на вершине и вы у нас заклад поемлише, чтоб вам вернее было, да к Прокофью Петровичу Ляпунову о том отпишите ¹⁰ .... [273] Да Генваря, Господине, в 14-й день писали ко мне с Москвы бояра Князь Федор Мстисловской с товарищи, что отложились от Москвы Прокофей Ляпунов со многими городы; и писали ко мне с великим прошением бояре с Москвы, чтоб я шел на Рязанские места на Прокофия Ляпунова, и на вас и на ше городы, которые с вами в совете; и яз иповедаю, что вы с Прокопьем Ляпуновым в совете и стоит за православную крестьянскую веру за один, и вам бы со мною ссылатся и совет держать и к Прокофью Ляпунову о том писати, чтоб вам со мною быти в совете за один, а я Московских бояр не слушаю, и с вами битися не хочу, хочу с вами быти в любви и в братьстве» ¹¹. Дневник Сапеги 13/25 Генваря 1611 года: «Сапега отвечал на письмо (Гонсевского), что он с величайшею готовностию не замедлил бы подать помощ, и тем заслужить благорасположение Его Величества Короля, но войско не соглашается, потому, что не видит ничего положительного и условленного, а когда усмотрит что-нибудь сделанное в награду его заслуге, то всеми силами будет стараться истребить общего врага» ¹². В Апреле тогож года Сапега пишет к Костромскому Воеводе Князю Волконскому с убеждением и угрозами, чтоб он склонял Костромичей пребыть верными Владиславу: «а яз вам на том обещаюсь своею истинною правдою, что вас Государь пожалует и вину вашу вам отдаст, и ваши поместья и вотчины, кто быль чем пожалован, и впредь его милость, кто чего достоен, будет жаловать, и [274] разоренья вам отнюдь ни какого не будет ни кому; а будет крестного целования не попомните, Государю вины принесть не похотите, и та кровь взыщется над вами, а в том нас Бог рассудит. A яз того и прошу, милости у Вышнего Бога, что бы вам всем православным крестьяном смириться без крови и Московскому Государству дати покой и тишину. А яз иду по многим городом не для кровопролития и корысти, иду для того, чтобы все городы вину свою к Государю приносили, без крови и без разоренья» ¹³.

Довольно этих выписок, чтоб показать, что Сапега и его товарищи готовы были дать свое горло всякому кто даст им больше денег. Сверх того товарищество Сапеги, как говорит Жолкевский, было упрямое, своевольное, дерзкое ¹⁴. Сначала оно состояло из Поляков, пришедших вместе с Сапегою, а в Генваре 1611 в нем было уже наполовину Русских бродяг и изменников.

Шайка Лисовского была еще разнообразнее в своем составе. Начальник ее Полковник Лисовский, укрывавшейся из своего отечества, где он был осужден на смерть, вступил в Русские пределы еще в 1607 году, по сказанию Немцевича не более как с 200 Поляков. Во время Троицкой осады отряд его, более многочисленный нежели отряд Сапеги, состоял уже из нескольких тысяч Поляков, Запорожцев, изменников и беглецов из Украины и Русских. Хотя Лисовский пришел в Россию сам собою, гораздо прежде Сапеги, и при появлепии сего последнего, имел уже отряд более многочисленный, но при осаде Троицкого монастыря, видно добровольно уступив ему старшинство, находился под, начальством Сапеги. — Это видно из Дневника сего последнего, где он несколько раз говорит, что послал Лисовского с [275] войсками в Суздаль, в Ростов и проч., также из грамот Самозванца к Сапеге, где он пишет ему, чтоб он поговоря с Лисовским, отпустил его на помощь Ярославлю и Костроме ¹⁵.

В отношении к образу военных действий Лисовский поступал так же как Сапега, и еще превосходил его в свирепости и кровожадности. — Предводительствуемая им вольница, как известно, сохранила в Польше и после смерти его название Лисовчиков.

Таков был характер начальников и войска осаждавшего Троицкую Лавру. Вожди наездники, исполненные личной храбрости, опытные в сражениях и не дорожившие продажной жизнию своею, войско составленное частию из удальцов-грабителей, частию из беглецов и изменников, которым предстояло или положить голову в бою или положить ее на плаху! К этому должно присовокупить всегдашнюю готовность к бунту, доходившую до того, что войска Сапеги сами в нескольких местах зажигали свой лагерь ¹⁶, и безумную рьяность в приступах, на которую он в Дневнике своем не один раз жалуется, относя к ней потерю ожиданного успеха. Такое войско могло быть страшно в открытом поле, в набегах, но способно ли оно было брать приступом и временные полевые укрепления, не только твердыни обнесенные крепкими стенами и башнями? На это вернейшим ответом могут послужить слова Жолкевского о действиях Скопина: «Скопин отражал их (Поляков) избегая сражения и стеснял их новыми укреплениями. Укрепления сии были наподобие отдельных укреплений или замков, каковой хитрости Москвитян научил Шум (один из иностранцов, пришедших с Делагардием), ибо в поле наши были им страшны; за этими же укреплениями, с которыми наши не знали что делать, [276] Москвитяне были совершенно безопасны, делая беспрестанно из них вылазки на копейщиков, не давали нашим никуда выходить» ¹⁷. В другом месте Жолкевский говорит, что он при осаде Смоленска сказал Королю, что огнестрельный снаряд, у него находящийся, не с состоянии опрокинуть столь толстой стены, чтобы он не надеялся на петарды и подкопы, как некоторые советовали; эти хитрости удаются только тогда, когда есть возможность употребить оные украдкою; здесь же неприятель взял предосторожности, и мы ничего не сделаем ему этими хитростями ¹⁸».

Воин мнение опытного и искусного воина на счет коронного войска, при котором находился сам Король. Легко себе представить, в, какой мере те же слова могли быть отнесены к войску и орудиям, с которыми Сапега и Лисовский осаждали Троицкий монастырь.

За сим следует рассмотреть, почему осада Лавры поручена была Сапеге и Лисовскому и могло ли входить в план их спешить или напротив медлить взятием ее?

Палицын полагает, что Самозванец и Поляки, приступая к осаде Троицкого монастыря, имели в виду: 1) пресечь сообщение северных городов с Москвою, производившееся посредством Лавры; 2) не дать занять столь важного и крепкого пункта Князю Скопину-Шуйскому, которого ожидали с вспомогательным Шведским войском; 3) воспользоваться богатством монастыря. Первые две причины могут быть приняты; что же касается до третьей, то ее могли иметь в виду Поляки, а Самозванец не мог не знать, что денежная казна монастырская истощена, а на богатство, заключавшееся в церковной утвари и ризнице, едва ли бы он решился посягнуть, убоясь мнения народного. [277]

Осада монастыря была поручена Сапеге и с ним Лисовскому, очевидно последствием зависти и вражды между Сапегою и Князем Романом Рожинским ¹⁹, знатным, но распутным и не трезвым Поляком, который убивши в ставке Самозванца любимца его Меховецкого, желал остаться при нем без сильных соперников, и думал избавиться от Сапеги и Лисовского, указавши им, как богатую для них добычу, Троицкий монастырь. — Это должно было совершенно согласоваться с их видами, потому, что они не могли, как люди опытные в ратном деле, не знать всей трудности, предстоявшей им при взятии приступом столь хорошо укрепленного места. С целию их, как пришедших не с намерением поддержать одну известную сторону, а только нажиться грабежем, совершенно сходствовало то, чтоб продолжать осаду как можно более. Стоя под монастырем, они давали себе вид, что служат Самозванцу, и потому имели право требовать от него жалованья. — Это жалованье он, как видно, давал им очень скупо, обманывал их указывал на такие сборы, которые по его же приказанию были обращены на другое употребление, а они в щет жалованья захватывали что могли, так что иногда сборщики Самозванца и Сапеги наезжали одни на других. — Чтобы об этом получить ясное и верное понятие, должно прочитать следующие из Актов Исторических II тома: 1) Грамоту к Казначею Сапегиных полков от 9-го Генваря 1609, в которой Тушинский вор уведомляет об отправлении к нему в полки поголовных и престольных и монастырских и анбарных денег 627 рублей и 10 алтын ²⁰. 2) Две отписки от Великолуцких самозванцевых Наместников и Воевод Усвятскому подстаросте Коховскому от 7 и 15 Июля 1610, о невозможности выдать Сапеге 15,000 злотых по [278] грамоте Самозванца из доходов города Великих Лук, потому что из оных Самозванцов Боярин и Воевода Федор Плещеев, по его же грамоте, часть взял себе в жалованье, а остальные за тем, также по его грамотам, отданы в жалованье Лукским Стрельцам ²¹. 3) Грамоту Самозванца от 22-го Ноября 1608, в которой он пишет Сапеге, что присланный от него в Углич, Пан Очковский не только сам сбирает повытные деньги, но не допустил присланных от Самозванца Стольников Князей Волконского и Головленкова сбирать сошные и другие денежные сборы, и даже первого из них прибил, и хотел убить до смерти ²². 4) Отписки Ярославского Воеводы Князя Борятинского, в конце Ноября 1608, где он жалуется Сапеге, что Константин Семенов, присланный от него имать на Государя всякие товары, обругал его, Воеводу, и называл изменником, потому что он не хотел давать ему товаров мимо присланного за тем же от самого Самозванца с грамотою, Стряпчего Пушила Рязанова ²³. 5) Отписку Суздальского Воеводы Плещеева 1609 в Феврале или Марте, где он жалуется Сапеге, что пан Самойла Колычев (вероятно Русский изменник), стоявший Суздальского уезда в Гавриловской слободе, сверх разных неистовств, хотел пересечь присланных от Самозванца на Государева обиход запасов пасти, и выбил их вон из слободы, а посланного за ним Самозванцова Дворянина Трегубова изранил почти насмерть ²⁴. 6) Грамоту Самозванца от 12го Июня 1609, где он пишет Сапеге, что велено дворцовым ключнику и сынишку готовить всякие столовые запасы и вино курить в дворцовых селах Суздальского уезда, в чем они встречают [279] препятствие от Поляков, потому что «те села и деревни розданы Литовским людям, на десять рот в кормление, и росписали те села и деревни по себе, и доходы со крестьян, сбирают на себя, (а присланы деи те роты от тебя из полку), и молотя хлебе посылают в твои полки и в Суздаль, к ротмистром, на крестьянских подводах без меры, и в нашем хлебе курят вино и варят пиво; а крестьяне ключника и сынишка не слушают ни в чем, и вина деи им от панов сидети немочно без пристава: приходя на винокурню, из под трубы все выпивают аракою, а что оне умолотят на семена овса, и тот хлеб паны, приходя на гумна, емлют сильно» ²⁵. 7) Отписку «Суздальского Воеводы Плещеева к Сапеге от 6-го Декабря 1608, о том, что ему по присланной от Сапеги грамоте Самозванца нельзя вскоре собрать с Суздаля и его уезда денежных сборов, потому, что во многих городех от великих денежных сборов учинилась смута великая, и от того во многих городех мужики заворовались, и крест целовали Василью Шуйскому» ²⁶. 8) Челобитную Сапеге 1008 Декабря 27, от Архимандрита, духовенства и жителей Юрьевского посада и уезда, где они жалуются, что к ним прислан от Сапеги пан Михалевской сбирать кормы на шесть рот его полку, считая в каждой роте по 100 человеке и по 100 лошадей, и что они этих кормов дать не могут, потому, что с них уже взяты для Самозванца столовые запасы деньгами по 27 рублей с сохи и кормы на две роты ²⁷. 9) Челобитную Сапеге 1609 Генваря 13-го Ярославского Спасского монастыря Архимандрита с братьею о том, что 6-го Генваря приехал посланный в Ярославль с уездом они, Самозванца с его наказом собирать запасы для дворца, а 7-го числа приехал [280] туда же от Сапеги с его наказом пан Незабытовский, также для сбора на 1000 человек кормов ²⁸, от которых Архимандрит просит избавить монастырскую вотчину как уже разоренную Поляками и другими ратными людьми ²⁹. 10) В Дневнике Сапеги видно следующее: 1609 Февраля 7го, «был Депутатский совет, на который Царь прислал Князя Григория Шаховского и думных Бояр Михаила Салтыкова и Федора Андронова, говорить об уплате денег войску и расчет с военными депутатами. Сапега [281] разослал товарищей по городам покорившимся Царской власти, чтоб они взяли с тех городов деньги. — Полковники и Ротмистры убедительно требовали, чтобы Царь непременно платил по обещанию, данному им всему войску, за две четверти, ибо оно отказывается служить без платы...». 11 числа, «возобновлено общее собрание. Не видя удовлетворения, войско назначило Гетмана Сапегу, Зборовского и важнейших Ротмистров, изъявить Царю последнее требование войска, а именно, сказать, что прослужив четверть года, оно далее не намерено служить, а некоторые не думают даже служить более двух недель, в продолжение которых ежели Царь не уплатит денег за две четверти года, они совсем его покинут...». 19 числа. «Приехало несколько сот Москвитян везущих дань Царю. Сапега взял от них двести бочек меду на свои собственные расходы. 23 числа. Несколько десятков подвод ехали из Тимикова (Темникова) извещая Сапегу, что они везут дань Царю. От них взяли 46 куньих мехов и роздали Полковникам и Ротмистрам ³⁰».

Получая таким образом жалованье от Тушинского Самозванца, Сапега и Лисовский и второстепенные начальники их войск сверх того наживались, опустошая города и уезды, пребывшие верными Шуйскому, с некоторых городов брали денежный окуп за то, чтоб их не грабить, грабили также и места, предавшиеся Самозванцу. Вторый том Актов Исторических наполнен просьбами, которые приносили Сапеге приверженцы Лжедимитрия, жалуясь на то, что вотчинами им от него данными завладели Поляки, которые поселившись там, не допускали новых вотчинников до владения. — В отписке Царю Василию от 15-го Марта 1609, жители Солигалича, описывая измену Ярославцев и Костромичей и нападение Лисовского на Галичь, говорят: «и велено на нас, на [282] сиротах твоих Государевых, доправити Соли Галицкие на посадских остальцышках н на волостных крестьянишках, откупу пану Лисовскому полтретьяста рублев, чтоб он на нас войны не отпущал. И мы сироты твои Государевы посадские людишки, и Усольские осады крестьянншка, с правежу, животишка свои изценя, да ше деньги собрав, в откуп дали, чтобы из Галича воры к нам войною не приводили, и домов наших не разоряли, и не пожгли и жен и детей не поругали. И как мы откупилися от воров и воры быв в Галиче, да пошли назад к Костроме» ³¹. Ярославский воевода (Самозванцов) Князь Федор Борятинский пишет Сапеге Февраля 15, 1609: «Государь мне приказал оберегати Ярославля и Ярославских мест; и Поляки и Литва и казаки в Ярославле и в Ярославском уезде иасильство чинят великое, людей грабят и побивают, а меня ни в чем не слушают. А как поворотилися с Костромы, и учали стоять в Ярославле, и мужики опять заворовали многие (т. е. обратились к Шуйскому) которые Государю добили были челом....... И тебе б господине, нас вором Государевым изменником не выдать, прислати бы к нам на помочь, Польских и Литовских людей; а приказати бы тебе Польским и Литовским людем, чтобы они в Ярославле не стояли, стояли бы в воровских местах, и воевали бы и пустошили изменничьи села и деревни, а не Ярославские» ³².

Если бы главной целию Сапеги и Лисовского было то, чтобы взять приступом Троицкий монастырь, тогда бы они, сосредоточив около него все свои силы, направляли их к одной цели, тем с большим стремлением, чем более они встречали упорства со стороны осажденных. Напротив того мы видим, что едва Сапега успел начать осаду монастыря в [283] исходе Сентября 1608, как уже в Октябре или Ноябре послал отряд для кормов, на рать, на Белоозеро ³³. Ноября 29-го, другой отряд его явился в Вологду, как писали тамошние жители к Тотмичам, со многими паны и с детьми боярскими, нас побивати, и животы наши грабить, и жен наших и детей в полон имать ³⁴. Поэтому и число войск, осаждавших Лавру, беспрестанно изменялось. По сказке боярского сына Палицына, приехавшего с отрядом, присланным от Сапеги грабить Вологду в Ноябре 1608 с ним было под Троицею людей всяких тысяч с десять ³⁵. По показанию Смоленского лазутчика, со слов Поляков, возвратившихся из-под Троицы, в Марте 1609, было «людей подтым монастырем двадцать тысячей и полторы тысячи, а иншие желныри четыре тысячи и триста пошли аж за Бело-озеро плендруючи и пустотачи землю Московскую» ³⁶. В грамоте от 28-го Июня 1609, Царь Василий Иванович писал к Ярославским воеводам Князю Силе Гагарину с товарищами: «A к нам из Троецкого монастыря пишут часто, что выходят к ним в монастыре из воровских полков выходцы многие, а сказывают, что под монастырем с Сапегою стоят немногие люди, и те с великим страхованьем, и все готовятся к отходу, потому весть им прямая учинилась, что Боярин наш Князь Михайло Васильевич Шуйский идет к нам со многими с Русскими и с Немецкими людьми, а ныне он во Твери» ³⁷.

Из Дневника Сапеги видно, что кроме тех отрядов, кои он отпускал или посылал за кормом и добычею, он еще посылал отряды и для покорения городов. — Так наприм. под 13/25 Октября 1608, он упоминает о казаках, высланных им для покорения [284] Ростова и окрестных крепостей ³⁸. 3/15 Ноября он выслал в Галичь отряде Стравинского, a 8/20 Ноября вслед за ним Лисовского с 2000 Донцов ³⁹; Февраля 1609 в Суздаль две роты Пятигорцев под предводительством Мирского и Дзевалтовского ⁴⁰. 22 Марта / 3 Апреля он отправил пять рот Пятигорцев во Владимир; 25 Марта / 6 Апреля Лисовского в Суздаль с 3000 Донских козаков и несколькими пушками, и вслед за ним еще несколько Хоругвей Пятигорцев ⁴¹. 14/22 Апреля Микулинского с одним полком и Лисовского с 3000 Донских козаков в Ярославль, куда уже был послан прежде Самуил Тишкевич с несколькими ротами ⁴²; в Августе и Сентябре Сапега сам ходил под Колязин и Переславль, а 31 Авг./ 11 Сент. послал Лисовского с 2000 Донских козаков и с 300 Черкесов в Борисоглебский монастырь и к Ростову наблюдать движения Скопина ⁴³. Эти посылки, как видно, делались с согласия или по воле Самозванца, который в Марте 1609, в грамотах своих к Сапеге, настоятельно требовал, чтоб он тотчас отправил Лисовского с войсками в Ярославль и Кострому и велел ему идти наспех, днем и ночью ⁴⁴.

Самозванец сам, или по внушению его советников, как видно, очень понимал невозможность, может быть ненадобность, а может быть неискреннее хотение Сапеги, овладеть Троицким монастырем, потому что в Июле и Августе 1609, настоятельно требовал, чтоб он, оставив осаду Троицкого [285] монастыря, отправился к главному стану его, при котором он сам уже находился с Зборовским в окрестностях Твери противу Шведских войск, призванных Скопиным-Шуйским. Весьма любопытные о сем грамоты, переведенные с Польского, помещены в Сборнике Муханова. В первой от 10 Июля 1609, Самозванец пишет Сапеге: «ежели бы рыцарство в других полках от похода уклонялось, желаем мы настоятельно, дабы благосклонность ваша как наискорее сами поспешали, что для нас весьма важно, и что большую принесет пользу чем штурмы; ибо дошло до сведения нашего, что благосклонность ваша имеете доброе знакомство с начальниками оных чужеземных людей, с коими если б вступили в сношения, много бы доброго могло произойти ⁴⁵». В другой от 24-го Июля после разбития Самозванцова войска под Тверью: «мы не раз писали уже, напоминая, что не должно терять времени за курятниками, которые без труда будут в наших руках, когда Бог удостоит благословить предприятия наши. Теперь же при перемене счастья мы тем более просим благосклонность вашу, оставить нам все, и спешить, как можно скорее, со всем войском вашим к главному стану, давая между тем знать и другим, что бы и они спешили сюда же ⁴⁶». В третьей от того же числа: «не усматривая в настоящее время ничего спасительнейшего, лишь только как наипоспешнее соединиться, желаем настоятельно, чтобы благосклонность ваша, оставив все те предприятия (т. е. осаду Троицы) выступили на присоединение к нам ⁴⁷». И наконец от 12-го Августа: «известились мы, что благосклонность ваша снова замышляете о штурмовании Троицкого монастыря; мы же от приведенных к нам языков, за достоверное знаем, что Скопин переправляется через реку Костер между Дмитровым [286] и Кохачевым (Корчевою). А посему убедительно просим, дабы благосклонность ваша, отложив штурмы, как наискорее приложили попечение — над этим неприятелем иметь бдительное око, дабы он каким нибудь образом не подступил к столице, чрез что весьма бы увеличились затруднения ⁴⁸».

Название Курятников, которое Самозванец дает Троицкому монастырю, конечно означает не презрение, но досаду за невзятие оного, которую он хотел скрыть под видом этого презрения. Впрочем очень видно, что он никак не хотел дальнейшего продолжения этой безуспешной осады, которая отнимала у него значительную часть войска. Настоятельные требования Самозванца, чтоб Сапега оставил осаду Троицы, известны были Царю Василию. Это видно из следующих слов его грамоты к Ярославским Воеводам Князю Силе Гагарину с товарищами, от 28-го Июня 1609: «и вор де и Литовские люди, которые в табарех, слыша про Крымского Царя и про боярина нашего про Князя Михаила Васильевича Шуйского, в великой боязни; и из под Троицы, и из под Осипова монастыря, и из под Коломны, велел де вор Литовским людем всем идти к себе в табары; а коши деи и всякую тяжелую рухледь Литовские люди отпущают в Литву, а сами оставаются легким делом для отходу, а хотят отходити в Литву ⁴⁹». И между тем как Самозванец отзывавал Сапегу с войсками от Троицкого монастыря, Царь старался об усилении рати, защищавшей Лавру, и в той же грамоте писал к Ярославским Воеводам: «и как к вам ся наша грамота придет, и выб, памятуя Бога и веры ради крестьянские, и для избавы Московского государства и всех православных крестьян, службу свою и раденье совершили, как начали, так бы и кончали; и дворяном бы и детем [287] боярским и всем нашим ратным людем говорили накрепко, чтоб они с вами над воры промышляли и городы, которые еще в измене, под нашу руку приводили, и Троицкому Сергееву монастырю помочь учинили; а ныне бы естя, сослався в Володимер с боярином нашим и воеводою с Федором Ивановичем Шереметевым с товарищи, или с иными воеводами нашими, которые ныне в Володимере, очистя Ярославские и Ростовские места шли под Троицкой монастырь, и над воры и над Литовскими людьми промышляли, ни смотря по тамошнему делу, как вас Бог настаивит ⁵⁰».

Из всего вышеприведенного ясно видно, что сколько Самозванец и Сапега мало употребляли усилий к овладению Троицким монастырем, столько напротив усердствовали к охранению оного Царь и пребывшие ему верными, и что в отношении к нравственной силе превосходство было совершенно на стороне осажденных, а не осаждавших.

C) Войско защищавшее Лавру, вообще умаляется Историками нашими в числительном и качественном отношении, и представляется горстию иноков и Стрельцов с толпою монастырских слуг и крестьян. Оно состояло из дворяне, детей Боярских разных городов, стрельцов, козаков, всяких служивых людей ⁵¹, которых число не могло быть очень мало, потому самому, что главным начальником войска был назначен один из высших сановников Царских, Окольничий Князь Долгоруков. — Это можно заключать и по числу тех Голов, которые названы в актах и в сказании Палицына. По обычаю того времени они все явились на службу се своими запасами, но, или не ожидая столь долговременной осады, или надеясь на богатство монастыря и благодушие его властей, запасов имели при себе немного. — Сверх [288] того были вместе с поиском монастырские крестьяне и слуги, которых число должно было быть очень значительно, считая одних живших в самой обители и в близь лежавших слободах Служней и Клементьевской, и полагая даже, что ни один из четырнадцати приписных монастырей, подведомых Троицкому, из коих были не очень отдаленные ⁵², как напр. Пешношский и Строминский Московской губернии, Киржацкий, Махрищский и Георгиевская пустыня во Владимирской и Белопесоцкий близь Каширы, не прислали от себя людей на помощь Лавре, под властию и управлением коей они состояли. Эти монастырские слуги не могли в 1608 г. почитаться нестройной толпою. Напротив, они должны были иметь некоторую опытность в ратном деле, судя по следующему соборному определенно Царя Бориса Годунова и Духовенства, 12-го Июня 1604: «войска наши весьма оскудеша; овии прельщени тем вором (Отрепьевым) к нему предалися; многие козаки, забыв крестное целование, нам изменили; иные от долгого стояния изнурились и испроторились, в домы разошлись, и тако воям нашим зело умалившимся; многие же люди имея великие поместья и отчины, а службы не служат ни сами, ни их дети, ни холопи, и живут в домах не пекущеся о гибели царства и о святой церкви. Первее бо нетоле слуги святителей и монастырей, но сами старцы, священницы и диаконы в нашествие нечестивых множицею на войну исхождаху, крепце вооружахуся, храбро борющеся за святую православную веру и за вся христианы, не щадя кровь свою проливаху. — Мы же сего не возхотехом, да не опустеют храмы Божии без пения, и не престанет их к Богу теплая молитва за вся борющиеся и страждущие в воинстве; а судихом и повелехом, да вси Патриарши, Архиепископли и Епископли и монастырей слуги, колико есть их годных, вскоре собрався со всяким поспешением, со оружием [289] и запасы, идут в Калугу к Бояром нашим и Воеводам, Князю Феодору Ивановичу Мстиславскому с товарищи, а останутся токмо престарелые и немощные, под тяжким нашим гневом и казнию ⁵³».

Другое обстоятельство весьма важное, которое также совершенно выпущено из виду Историками при описании осады Лавры, есть то, что обитель сия имела так называемую жаловальную Тарханную Грамоту, данную Царем Василием Ивановичем Шуйским, 11-го Июня 1606 года, при Архимандрите Иоасафе, в подтверждение прежних таковых же пришедших в ветхость ⁵⁴, данных при Царе Иоанне Васильевиче. «И яз Царь и Великий Князь Василий Иванович всея Руссии, выслушав старые жаловальные Тарханные Грамоты, велел тое старую жаловальную Грамоту переписати на наше Царское имя, и велел им дати свою Царскую жаловальную Грамоту таковуюж, как у них в прежней Царя и Великого Князя Ивана Васильевича всея Руссии жаловальной Грамоте написано: и велел о всем ходити по тому как в прежней и в сей нашей Царской жаловальной Грамоте писано; и сей у них Грамоты рушити ни кому ни чем не велел». Этой грамотою не только освобождаются монастырские власти и люди от всяких таможенных сборов, а крестьяне от всяких налогов и повинностей, но сверх того исключительная подсудность монастырским властям всех лиц и крестьян, принадлежавших Троицкой обители, определяется такиме образом: «И наместницы и всякие наши приказные люди, в которых городех Троицкого Сергиева монастыря вотчина ни есть, монастырских старцов и слуге и крестьян не судить ни в чом, и [290] кормов своих не емлют, и доводчики и их праведчики и их люди не въезжают к ним ни почто, и поборов своих не берут, и денежные сборщики и посланники в их вотчину не въезжают к ним ни почто. А случится суд сместной монастырским людем с городцкими людьми или с волостными, и наместницы наши и всякие приказные люди, в которых городех Троецково Сергиева монастыря вотчина ни есть, судит Архимарит с братьею, или их прикащик с нимиж судит, или кому прикажут; а прав или виноват монастырской человек, в правде и в винах Архимариту с братьею. А наместницы наши и их тиуны и всякие наши приказные люди в монастырского человека в правого и в виноватого у них не вступаютца ни чем: а городской человек прав или виноват наместником, а наместника и волостелина двора не делают .... А кому будет чего искать на Архимарите или на старцах, ино их сужу яз Царь и Великий Князь Василий Иванович всея Русии, или кому прикажу своим бояром введеным. А ратные люди и проезжие в их монастырской вотчине не ставятца и кормов сильно не емлют; а станут ратные люди и проезжие, и оне корм собе и лошадем купят по цене» ..... «А хто не учнет сее нашие жаловальные грамоты слушати или чем им хто учнет обидить на суседстве; и тому от меня Царя и Великого Князя Василия Ивановича всея Руссии быти казнену смертью. А кому дам жаловальную грамоту на грамотчики, а на сю мою Троецкого Сергиева монастыря жаловальную грамоту грамоты нет, а кому явят сю мою грамоту, и они с нее явки не дают ни чего» ⁵⁵. Этот акт особенно важен для Истории осады Троицкого монастыря ⁵⁶ потому, что он показывает меру зависимости монастырских слуг и крестьян от их духовных [291] властей, и до какой степени эти люди должны были дорожить охранением обители, коей принадлежа, они составляли как бы особенное привилегированное сословие, изъятое от общей подсудности, от всяких налогов и повинностей, особенно воинских, в тогдашнее время весьма тяжких. «Многое запустение за воинскими людьми в вотчинах их и в поместьях, платячи за тарханы (т. е. за имевших тарханные грамоты); а крестьяне, вышед из за служилых людей, живут за тарханы со лготе и от того великая тощета воинским людем прииде ⁵⁷».

Что касается до монахов, которые ополчались вместе с военными людьми, бились на стенах, предводительствовали конными и пешими отрядами на вылазках и при отражении неприятеля, то ошибочно бы было видеть в них отшельников от мира, внезапно взявшихся в минуту грозившей опасности за чуждое им дотоле бранное оружие. Напротив, чтобы составить себе правильное понятие о них и о тогдашнем составе монашеского чина, должно себе представить их скорее Дворянами и служилыми людьми в рясах, нежели иноками в броне и воинских доспехах. Палицын в сказании своем приводит слова советников Самозванца о Троицком монастыре «яко и от самых Царских палат мнози ту почернившеся живут ⁵⁸». В его летописи и в других, так же как и во всех актах того времени, где упоминаются монахи, если они именуются сверх монашеского имени фамильными именами, то это по большей части имена дворянских фамилий, напр. Авраамий Палицын, Нифонт Змеев, Серапион Воейков, Ларион Бровцын и пр. Монахи из простолюдинов или из белого духовенства, как видно, не имели обычая или не могли присоединять к имени своему фамилий, и если нужно было для отличия от соименников, то назывались по месту родины, напр. Ржевитин, [292] Старичанин, Балахонец, или по особым приметам, бородатый, глухой и пр. Это составляет особенность, едва ли до сих пор замеченную, но между тем очень важную и в отношении к истории осады, и потому что она отчасти служить к объяснению, почему тогда было так много дворян, постриженных в монашество. Тогдашнее Русское Дворянство, подобно рыцарству Средних веков в западной Европе, было сословием воинским. Жить и служить было для Русских Дворян одно с другим неразлучно. Служба их была исключительно военная. Гражданские, или собственно письменные дела, предоставлялись особому сословию Дьяков, а Дворяне, если употреблялись письменными Воеводами, письменными Головами и пр. по городам, то это было в виде временных поручений, которые в военное время отменялись разрядами, и не избавляли их от назначения в военные должности. Служить они обязаны были до самой смерти, или до совершенного истощения сил от болезни или глубокой старости, и служили на собственном содержании, получая по мере службы поместные оклады. Места службы назначались им по соображению и надобности Правительства, иногда очень отдаленные, так напр. из Смоленска в Сибирь, из Сибири под Москву. Все это при частых воинах и нашествиях неприятельских, особенно в царствование Иоанна IV и последовавшее за ним время, должно было делать службу для многих Дворян очень тягостною. Они разорялись и удалением от хозяйства своего и убыточным содержанием. К сему должно присовокупить оскорбления и взыскания, которым подвергало их местничество, поставляя их иногда неожиданно между позорной необходимостию быть ниже младшего по роду, и казнию или гневом Царским. Весьма естественно, что при таких обстоятельствах и при тогдашней свободе монастырям принимать без всякого ограничения всех желавших вступить в монахи ⁵⁹, многие из Дворян, [293] кроме религиозного образа мыслей, по которому при конце жизни постригались в монашество и в схиму, вступали в монастыри для того, чтоб пользоваться спокойствием, изобильным содержанием и свободою, даже излишнею, как видно из многих актов того времени. Притом они, переменив мирское имя на монашеское, продолжали называться своими Дворянскими фамилиями, и даже иногда, в виде исключения, не смотря на многократные запрещения, владели вотчинами. Число их еще увеличивалось опалами, который распространяясь на целые семейства, заставляли опальных искать себе убежища в пострижении, и тем, что сами Цари приказывали постригать поневоле тех, которых хотели удалить из круга мирской деятельности во время смут и междоусобий. Таким образом составлено были монашеское братство и Троицкой Лавры. Не удивительно, что при осаде, грозившей разрушением Святой обители, в которой они находили себе убежище и покой, они обратились к знакомому им с юных лет военному ремеслу и, возложив на себя сверх ряс панцыри и брони, сделались не только ревностными, но и полезными сподвижниками ратным людям. — Напрасно некоторые Историки полагают, что их было числом немного. При посещении Лавры Иерусалимским Патриархом Феофаном в 1620 году, за исключением убитых и умерших от болезни во время осады ⁶⁰ и перешедших в другие монастыри в продолжение десяти лет после оной, их было еще более двадцати. Когда Патриарх пожелал видеть храбрых защитников гроба Св. Сергия, «иноцы дельцы того суще, рекоша Дионисию: яви нас отче владыце нашему, буди все по воле его: и абие пред лицем его сташа более двадесяти числом, в них же первый бе, именем Афанасий Ощерин, зело [294] стар сый, и весь уже пожелтел в сединах. Возвестиша же ему вся яже о нем, и мало посмотря рече к нему Святейший Феофан: о старче старый! на войну ты ли еси исходил и начальствовал предь вои мученическими? Афанасий же рече: ей, Владыко Святый! понужден бых слезами кровными... и обнажив главу свою, поклонися ему и рече: известно ти буди, Владыко мой! се подпись Латынян на главе моей от оружия, еще же и в лядвиях моих шесть памятей свинцовых обретаются; а в келлии седя в молитвах как можно найти было из воли таких будильников к воздыханию и стенанию? а все се бысть не нашим изволением, но пославшим нас на службу Божию: такоже и другии иноцы известиша ⁶¹».

D) О Русских военачальниках, защищавших Лавру, Историки ХVIІ и XIX столетия не озаботились собрать никаких биографиических сведений и потому впали в довольно странные ошибки.

Осадных Воевод в Лавре было двое. Старший, Окольничий Князь Григорий Борисович Долгоруков-Роща. В росписи духовных и светских чинов, составлявших Государственный Совет в правление Отрепьева, писанной по Польски рукою Самозванцова Секретаря Яна Бучинского, в Июне 1605 ⁶², Князь Григорий Борисович Долгоруков показан в числе составлявших Совет других Окольничих (Kolo drugih okolniczych); в том же 1605 году он вместе с Яковом Змеевым начальствовал над войском Самозванца в Рыльске, где они принудили отступить войско Царя Бориса. «Бояреж Князь Федор Иванович Мстиславский стоварищи, говорит Никоновская летопись, поидоша со всею ратью под Рылеск, в Рыльскеж сидеша изменники Князь Григорей Роща Долгорукой да Якове Змеев ⁶³ и стреляху з [295] города из наряду по полкам, ни близко к городу не препускаху, а то и вопияху, что стоим за прироженного Государя. — Бояреж видяше их злую измену и необращение к Государю и не похотя крови христианские проливати, от Рыльска отоидоша, приидоша в Камарицкую волость в Радогороцкой острог ⁶⁴». Это было вскоре после победы, одержанной войском Бориса под Добрыничами, и в то время, когда еще немногие военачальники Годунова начинали отлагаться от него. — До 1607 году Князь Григорий Борисович Долгоруков-Роща, как видно из грамоты Царя Василия к Князю Шуйскому, не признавал власти Царя, и бывши до того в числе его противников, приехал к нему из Брянска вместе с Елизарием Безобразовым, и с ними многие дворяне и дети боярские Северской земли. — Вот подлинные слова грамоты, писанной от Царя Василия Иоанновича к брату его Князю Дмитрию Ивановичу Шуйскому из Алексина от 29-го Июня 1607. «Да с Резани писал к нам воевода Юрьи Кобяков, что из Рязского Князь Иван Княж Лвов сын Мосальской, и дворяне и дети боярские, и атаманы, и казаки, и стрельцы, и пушкари и всякие посадские люди нам добили челоме и челобитные повинные к тому прислали: и он в Рязской послал приводити всяких людей к нашему крестному целованью, а челобитную повинную всех Ряшан за руками к нам прислал. Да с Михайлова приехали к нам Князь Федор Засекин да Лева Фустов, которые были на Михайлове от вора от Петрушки в воеводах, а с ними сотники стрелецкие; да с ними же приехал думного дворянина Ортемья Измайлова села Курбакина поп Петр, а был он на Михайлове с воры и в [296] сидельцех, и в распросе бояром нашим тот поп сказал, что Михайловские посадские всякие люди хотят нам добити челом. Да изо Брянска приехал к нам окольничей наш Князь Григорей Долгорукой да Елизарей Безобразов, а с ними многие дворяне и дети боярские всех Северских городов. И вам бы та милость Божия, и на врагов наших победа ⁶⁵, и к нам изменников наших обращенье ведомо было; а мы, уповая на милость Божию, из Олексина идем на изменников наших под Тулу. И как к вам ся наша грамота придет, и вы бы шли в соборную церковь к Патриярху к Гермогену, и то Божие милосердие ему и всему собору и всяким людям сказали; и Патриярху Гермогену говорили, что бы он о таком Божии милосердии воздал хвалу Всемилостивому Богу и Пречистые Богородицы и Московским Чудотворцам и всем Святым, а о нашем Царском многолетном здравии и о воинстве молил Бога, и молебны велел пети по всему граду с звоном. Писан в Олексине, лета 7115 Июня в 29-й день ⁶⁶». В этой грамоте не упомянуто ни отчества ни прозвища Князя Рощи-Долгорукова, но нет сомнения, что дело идет о нем, потому что другого Окольничего из роду Князей Долгоруковых с именем Григория не было, а он был произведен в это звание в 1605 году ⁶⁷. Здесь должно заметить две ошибки в алфавитном указателе к Актам, собранным Археографическою Экспедициею, где 1) сказанное выше отнесено к Князю Григорию Ивановичу Долгорукову. Сего имени Князей Долгоруковых было двое: Князь Григорий Иванович большой, взятый в плен Крымцами в 1555 году, и в плену умерший, и Князь Григорий Иванович Чорт, который служил Воеводою в разных [297] городах, но Окольничим не был. 2) Окольничий Князь Григорий Борисович, коего имени совсем нет в указателе, упоминается во 2 томе Актов, собранных Археографическою Экспедициею, на стран. по ошибочной нумерации 266, (вместо 366), под № 210-м, в отписке 1612 в Июле от Устюжан к Вычегодцам. В 1608, 1609 и 1610, он был первым осадным Воеводою в Троицком монастыре. Автор сказаний о роде Князей Долгоруковых говорит, что Князь Григорий Борисович по приезде своем Москву, после осады, был принят самым лестным образом от Царя Василия Ивановича, который прислал к нему навстречу спросить о здоровье и пожаловал ему золотую шубу и кубок золотой ⁶⁸. Откуда это сведение почерпнуто неизвестно, и потому поверки сделать невозможно. В 1611 году, Окольничий Князь Григорий Борисович присутствовал в Боярской Думе, управлявшей Государством. Это видно из грамот, которые Дума, преданная Сигизмунду и Владиславу, и самовластно управляемая, под именем слабодушного Князя Мстиславского, предателем Салтыковым, писала к храброму Воеводе Михаилу Шеину и товарищам его о том, чтоб они немедленно сдали Смоленск и целовали крест Владиславу. Из этих грамот одна, посланная в Генваре 1611 с Ловчим Иваном Безобразовым, упоминается у Голикова ⁶⁹, другая, писанная в конце Февраля того же года, напечатана в Актах Исторических ⁷⁰. Там же и третья, писанная в тоже время и с тою же целию к Русским Послам Митрополиту Филарету и Князю Голицыну ⁷¹. Почтенный Автор сказаний о роде Князей Долгоруковых вдвойне ошибся, говоря, что в 1612 году Князь Григорий Борисович был Воеводою на Двин, а в следующем [298] году на Вологде, где убит мятежниками 22-го Сентября 1613. На Двине в 1612 году Воеводою был сын его Стольник Князь Иван Григорьевич, что доказывается грамотою к нему Князя Пожарского от 4-го Июля 1612 ⁷², а сам Князь Григорий, как видно из отписки Устюжан к Вычегодцам ⁷³ в тоже время, т. е. в Июле 1612, был уже Воеводою в Вологде, где и убит 22-го Сентября того же, а не 1613 года, Поляками и Черкесами, отделившимися от войска Гетмана Хоткевича, и разорившими Вологду до основания. Князь Долгоруков лишился жизни последствием оплошности своей и товарища своего Князя Одоевского ⁷⁴. Это происшествие подробно описано очевидцем, Вологодским Архиепископом Сильвестром, в следующей весьма любопытной грамоте: «Великие Российские Державы, Государства Московского Боярам и Воеводам, и Боярину и Воеводе Князю Димитрию Михайловичу Пожарскому с товарищи, богомолец ваше Сильвестр Архиепископ Вологодский, и Архимандриты, и Игумены, и Протопопы, и Попы и Вологодские земские посадские остальные людишки челом бьют.

В нынешнем господа в 121 году Сентября в 22-й день, с понедельника на вторник на останошном часу ночи, грех ради наших и всего православного христианства, разорители истинные нашея православныя веры и креста Христова ругатели, Польские и Литовские люди и Черкесы и казаки, и Русские воры пришли на Вологду безвестно изгоном, и город Вологду взяли, и людей всяких посекли, и церкви Божия поругали, и город и посады выжгли до основания; а Стольник и Воевода Князь Иван Одоевский ушел, и ныне в Вологодском уезде; а Окольничего и Воеводу Григорья [299] Долгорукова и дьяка Истому Карташева убили, а меня грешного взяли в полон, и держали у себя четыре ночи, и многажды приводили к казни, и Господь надо мною грешным смилосердовался, едва жива отпустили; а как Польские и Литовские люди и Черкесы и казаки, и Руские воры пришли к Вологде, и грех ради наших, воеводским нерадением и оплошством от города отъезжих караулов и сторожей на башнях, и на остроге, и на городовой стене, головы и сотников с стрельцами, и у снаряду пушкарей и затиньщиков не было; а были у ворот на карауле не многие люди, и те не слыхали, как Литовские люди в город вошли, а большие ворота были не замкнуты; а как, господа, Польские и Литовские люди, Черкесы и Руские воры город пожгли и людей посекли, пошли с Вологды Сентября 25-го числа, а ныне, господа, городе Вологда жженое место, окрепити для насады и снаряд прибрати некому; а которые Вологжане жилецкие люди утеклецы, в город сходиться не смеют, а Воевода Григорей Образцов, с Бела-озера с своим полком пришол, и сел на Вологде, но никто но слушает, друг друга грабят, и будет господа вам впредь для земской помочи и для приморских городов хотети укрепити город Вологду, и вам бы господа Воеводу крепкого прислати, и дьяка; а все господа делалось хмелем, пропили город Вологду Воеводы ⁷⁵».

Вторым осадным Воеводою в Троицкой Лавре был Алексей Иванович Голохвастов. Он служил еще при Иоанне Грозном в жильцах, в 1577 году показан Головою у ночных сторожей в Лифляндском походе. В 1597 и 1598 был письменным Головою в Смоленске в важную эпоху, когда Годунов основал там каменную крепость, и ездил сам, чтобы назначить места для рвов, стен и башен. В 1599 и 1600 годах был Головою в Сургуте, [300] Сибирском городе, основанном в 1592 году при Тобольском Воеводе Князе Феодоре Михайловиче Лобанове-Ростовском, в то время, когда Русские старались укрепляться более и более в недавно покоренной Сибири заложением новых городов. В 1608, 1609 и 1610, Голохвастов был вторым осадным Воеводою в Троицком монастыре ⁷⁶. В Боярской книге Разрядного Архива 7124/1616 года, в коей писаны Бояре, Окольничие, думные и ближние люди, Стольники, Комнатные и Стольники же и Стряпчие и Дворяне Московские выборные и жильцы, из тех чинов, которые служат в Начальных людях и в рейтарех и Дьяки, Алексей Иванович Голохвастов показан, в числе наличных Дворяне. Год кончины его неизвестен, но в писцовых Московских книгах 7131/1623 и 7132/1624 письма и меры Лаврентья Кологривова и подьячего Дружины Скирина старинная вотчина Алексея Ивановича Голохвастова, в Сурожском стану (нынешнем Рузском уезде) сельцо Татищеве и деревня Пирогова с пустошами, писаны уже за сыном его Стряпчим Богданом-Яковом Алексеевичем.

Архимандритом во время осады был Иоасаф, по порядку 12-й со времени учреждения Архимандрии в 1561 году. Он был переведен в Троицкую Лавру из Пафнутьева Боровского монастыря в 1605 году, и начальствовал до 29-го Июня 1610, когда место его занял Архимандрит Дионисий из Старицкого Богородична монастыря.

Одним из замечательнейших лиц этой эпохи был Келарь Авраамий Палицын, по участию, [301] принятому им во всех важнейших происшествиях, и как единственный современный Историк, оставившей нам описание осады Лавры, описание, которое последовавшие за ним Историки, каждый по своему, почти всецело передавали.

Долго не была известна биография Келаря Авраамия. Сведения о нем укрылись от двух знаменитых делателей на поприще Русской Истории Карамзина и Митрополита Евгения. Сей последний говорит, что Палицын происходил от древнего Дворянского рода, ведущего начало свое от Рыцаря Пана Ивана Микулаевича, выехавшего в 1373 году из Подолии в службу к Великому Князю Димитрию Иоанновичу Донскому, и прозванного Палицею, потому, что всегда ходил с палицею, как сказано в родословной Палицыных, весом в 1 1/2 пуда, что Авраамий в конце XVI столетия принял монашество в Сергиевском монастыре, и проходя разные послушания, избран наконец в Келари монастырские. Время кончины его также не было известно Пр. Митрополиту Евгению. Он полагает только, что Палицын был жив еще в 1621, и подписывался Келарем, а в 1629 году упоминается уже другой Келарь в Сергиевском монастыре ⁷⁷. Г. Берх говорит, не указывая, впрочем, источника, откуда почерпнуто это известие, что при Царском венчании Алексея Михайловича в Успенском Соборе, 28-го Сентября 1646 года: «знаменитый Авраамий Палицын, отягченный маститою старостию, и великими заслугами своими во время нашествия иноплеменных, украшал добродетелями своими число духовных особ ⁷⁸».

Почтенный О. Архимандрит Досифей, в описании Соловецкого монастыря, изданном им в 1836 году, открыл любителям Отечественной Истории, что Авраамий Палицын был пострижен в Соловецком [302] монастыре, где и скончался 13-го Сентября 1627 года. Доказательства, приводимые О. Архимандритом в несомненности как пребывания, так и кончины Палицына в Соловецком монастыре, представляются достоверными и чрезвычайно любопытны ⁷⁹.

Другое открытие, драгоценное как для Биографии Палицына, так и вообще для Русской Истории начала XVI столетия, и для Юриспруденции того времени, есть дело о даче Авраамию Палицыну правой грамоты на имение, заложенное ему братом его двоюродным Катуниным. Это в высшей степени любопытное дело, сообщенное от особы, пожелавшей остаться неизвестною, напечатано в 9 № Москвитянина, за 1841 год. Оно открывает нам, что Палицын назывался в миру Аверкием Ивановичем, в Царствование Феодора Иоанновича, в 1588 году, подвергся опале, все имущество у него отобрано в казну, сам он сослан, и постригся или пострижен в монахи. В 1600 году Царь Борис Годунов сложил с него опалу. Авраамий находился тогда в Богородицком Свияжском (ныне Казанской губернии) монастыре. Когда он перешел в Троицкую Лавру, не известно. Сообщивший эти сведения Издателю Москвитянина, полагает, что Палицын был прислан в 1594 году в Троицкую Лавру вместе с другими Соловецкими старцами, о которых упоминается в одной из Авраамиевых рукописей, как замечает О. Досифей (Описание Соловецкого монастыря стр. 132. Примеч.), и как это известно и из Троицких записок. Может быть это открывается из Троицких записок, но я не вижу, чтобы о присылке Авраамия к Троице вместе с другими старцами упоминалось в книге О. Архимандрита Досифея. Должно думать, что Авраамий не имел священного сана, и был просто монах. Это можно заключить из [303] одного места его летописи, где он, повествуя о сретении Царя Михаила Феодоровича и родительницы его в Троицкой Лавре, говорит: «Архимандрит же Дионисий и священницы облекошася во священныя ризы, и Келарь старец Авраамий со всего братиею сретили Государыню и Государя с честным крестом за Святыми вороты ⁸⁰».

Когда Авраамий сделался Келарем, неизвестно. Та же особа полагает, что это было не ранее 1608 или 1609 года. Должно думать, что не позже как в начале 1608, потому, что во время осады, начавшейся 23-го Сентября 1608, Палицын был уже Келарем. Это видно из предисловия к главе седьмой его сказания, где он начинает описывать осаду монастыря: «тогда бо ми не бывшу во обители Чудотворца во осаде бывшей от Польских и Литовских людей и Русских изменников, но в Царствующем граде Москве по повелению Самодержавного. И пребывающу ми ведому Чудотворца на Троецком подворье, в Богоявленском монастыре: и аще и расстоянием далече, но близ бе милостию и посещением преподобный Отец наш Сергий ⁸¹».

Чине Келаря тогда почитался важным в монастырях. Ибо кроме распоряжения церковных и монастырских должностей, принадлежавшего собственно Настоятелю, все прочие монастырские дела и учреждения зависели от Келаря ⁸². Чтобы иметь полное и верное сведение об обязанностях сего звания, ныне уже не существующего, и об отношениях Келаря к прочим монастырским властям, должно читать Царский Указ 1640 года, Суздальскому Спасо-Евфимиеву монастырю, о распорядке внутреннего управления его ⁸³. Из некоторых грамот видно, что и в женских [304] монастырях были Келари из монахинь, напр. в подтвердительной надписи, сделанной при Царе Михаиле Феодоровиче в 1623 году, на Тарханной грамоте Суздальскому Покровскому монастырю, сказано: «а сее жалованную грамоту указали, подписав на нашеж Государьское имя, отдати Покровского девича монастыря Игуменье Ульянее и Келарю старице Олене се сестрами ⁸⁴».

Палицын, по месту, которое он занимал, и по личным его качествам и способностям, был в это время близок к Царю Василию Ивановичу, пользовался правом доступа к нему, по делам Лавры и по собственным своим. Первое видно из нескольких месте его сказания; так напр. в главе 38, он говорит, что когда усилилась болезнь в монастыре, «внутрь града от сицевых в недоумении быта и тако советовавше со Архимандритом Иоасафом, и с старцы посылают к Царствующему граду, к Келарю Авраамию. Старец же в отписках от обители видев ужасеся, и на пред хотящая не на добро сбытися разуме, и все предложив пред Царя, да рассудит праведное, и моляше всегда, да не одолеют врази дому Чудотворца». Далее в главе 59, где он описывает голод, бывший в Москве: «тогда же дав Бог совет благ Царю и Святителю и никому же уведавше смысла их, что ради се бысть. Призывают убо инока Авраамия, Келаря Троицкого монастыря, рекше: се Авраамие зриши, колик народ гладом погибает и не волею прилагается ко врагом, не имуще потреб осадных, ты же сотвори повеленное нами: елико убо имееши жит в житницах Чудотворцовых, продаждь от сих на купилищи всенародном малейшею ценою. Келарь же повеленное Царем и Патриархом вскоре сотвори, извести повеле двести мер ржи». — Когда же Царь вторично дал ему такое же приказание «старец [305] недоведомого ради конца бед о сем ужасеся, и к Царю глаголет: «да чем благочестивый Царю, препитаются вси сущие с нами в дому Чудотворца, а уже ни откуда помощи надеемся. Державствующий же глаголет: аще цена десятерицею возвысится пред нынешним, то аз от сокровищ своих имам тя питати со всеми твоими, токмо не ослушайся». В главе 61 «потом же Царь Василий Ивановичь Шуйский и той взят из обители первее 18355 рублей, второе же взя у Келаря старца Авраамия Палицына в осаде на Москве 1000 рублей, что была на Ананиевых: паки же в третие взя на Москве же в осаде 900 рублей». Далее говоря о присылке от Царя в обитель дьяка Самсонова: «Архимандрит же Иоасаф с братиею, вину пришествия его уведавше, ужасошася воздаянию сему зазревше, и абие посылают о сем к Келарю старцу Авраамию. Тогда ему бывшу на Москве у Богоявления: Авраамий же восходит к Царю, и многи слезы о сем пред ним пролия, возражая его от толика совета; и предлагает пред ним молебное писание Архимандрита Иоасафа. Посем молит и воспоминает ему о оскудении денежные казны, и колико взято бысть, якоже преди писася».

Что же касается до того как Палицын пользовался милостию Царя Василия Шуйского в частных своих делах, то это очень видно из любопытнейшего документа, напечатанного в 9 № Москвитянина, где и содержание дела мастерски изложено в следующих немногих строках ⁸⁵: еще будучи в миру, в 1584 году, он ссудил своего двоюродного брата Ивана, по прозванию Смиряя, Катунина, 20 рублями под залог его вотчины, участка в селе Лазареве (полтретьи выти и еще 10 рублями по заемной кабале). Катунин умер, не выплатив долга и не упомянув об нем в своей изустной памяти, писанной на имя другого брата (двоюродного) [306] Петpa Палицына, который служил в Посольском приказе. В 1601 году (через год после снятия опалы) Авраамий чрез слугу Богородицкого монастыря стал искать своей собственности в Москве, представив две кабалы на Катунина. — Жена Катунина заперлась в долгу мужа. Потребовались справки с росписью имущества Авраамиева, которая находилась в Приказе Казанского дворца. (Заемные кабалы вместе с прочим имуществом Палицына во время опалы были отписаны на Царя). Но за неполучением оттуда никаких сведений, дело остановилось.

Между теме Авраамий перешел в Троицкую Лавру и в Сентябре 1609 возобновил свой иск. Жена Катунина уже умерла. Вотчина осталась (по показанию Палицына в его челобитной) без владетеля. По приговору Боярина Князя Василия Ивановича Ростовского-Буйносова, Авраамий получил свою долю в селе Лазареве, а правую грамоту на нее, 28-го Ноября того же года ⁸⁶.

Это распоряжение было в явную противность и Судебнику и Соборному постановлению Царскому 1581 года Генваря 15, коим определено: «вотчинником вотчин своих по душам не давати, а давати за них в монастыри деньги, которое село чего судит, а село имати вотчинником, хотя кто и далеко в роду: а будет у кого роду не будет ни дальнего, и та вотчина имати на Государя, а деньги за нее платить из казны. А Митрополиту и Владыкам и монастырем земель [307] не покупати и закладней не держати. А хто после сего уложения купит землю или закладня учнет за собою держати, и те земли имаши на Государя безденежно ⁸⁷».

Здесь по закладной, данной мирянину, вотчина отдавалась, через 24 года по миновании срока, в собственность монаху, и притом такая, которая, как оставшаяся без владельца, следовала в казну. Это было в пущее время осады Троицкого монастыря, и потому Царь сделал отступление от закона в пользу Палицына, и оказал ему двойную милость. По при выдаче правой грамоты следовало взять с Палицына Государевы пошлины с закладной кабалы за 20 рублей с рубля по гривне, то есть 2 рубля. Прозорливый Палицын, заботясь о пользах Святой обители, не забывал, как видно, и собственных ближайших выгод, и хотел вполне воспользоваться милостию Царя, может быть вынужденною обстоятельствами. Получивши правую грамоту, он вслед за тем подал Царю новую просьбу: «Царю Государю и Великому Князю Василию Ивановичу всея Руссии, бьет челом нищий твой Государев богомолец Троицы Сергиева монастыря чернец Аврамьище Палицын ⁸⁸. Пожаловал ты Государь меня богомольца своего, велел мое вотчинное старое дело вершити своему Государеву Боярину Князю Василию Ивановичу Буйносову-Ростовскому да Дьяку Захарию Свиязеву. И то мое дело вершили; меня богомольца твоего оправили; и правую мне [308] грамоту дают; и просют с тое правой грамоты твоих Государевых подписных и печатных пошлин. Милостивый Государь, Царь и Великий Князь Василий Ивановичь всея Руссии! пожалуй меня своего богомольца не вели на мне своих Государевых пошлин искати. Царь Государь, смилуйся, пожалуй. А на челобитной подписано: Боярину Князю Василью Ивановичу Буйносову-Ростовскому да Дьяку Захарию Свиязову: Гусударь, Царь и Великий Князь Василий Ивановичь всея Руссии пожаловал для нынешнего осадного времени пошлин имати на нем не велел».

«И Боярин Князь Василий Ивановнчь Буйносов да Дьяк Захарий Свиязев, выслушав челобитную, велели приклеити к делу. А по Государеву Цареву Великого Князя Василия Ивановича всея Русии указу, по подписной челобитной, за приписью Дьяка Третьяка Горяинова, с той правой грамоты, на старце Авраамие Государевых пошлин имати не велели. И велели ему старцу Аврамию на ту вотчину, по прежнему своему приговору, дати правую грамоту. К сей правой грамоте Государь, Царь и Великий Князь Василий Иванович всея Русии велел печать свою приложить. Лета 7118 Ноября в 28 день. Дьяк Захарий Свиязев».

Любопытно бы знать, почему Палицын именует себя в челобитной просто чернецом, а не Келарем Троицкого монастыря. По одному ли желанию смирить себя перед Государем, или для того, чтоб не оскорбить его напоминанием, что у него испрашивает милости Келарь той обители, которой Царь, занимая у ней много денег, мало подавал помощи?

Осада Лавры кончилась 12-го Генваря 1610 бегством Сапеги и Лисовского к Дмитрову; новый Архимандрит, знаменитый Дионисий, заступил место кроткого Иоасафа 29-го Июня. Царь Василий сведен с престола 17-го Июля, а в Сентябре того же года Дума Боярская, управлявшая Государством под председательством Князя Мстиславского, отправила [309] послов к Польскому Королю Сигизмунду, тщетно осаждавшему Смоленск, защищаемый доблестным Боярином Шеиным. Целию посольства было то, чтоб испросить у Сигизмунда согласия на те статьи, которых не мог решительно постановить в записях своих с Боярами Гетман Жолкевский, действовавший к пользе и славе своего отечества, но без волн и даже без ведома слабого, недальновидного Сигизмунда. Эти статьи, из коих первою было непременное условие, чтоб Королевич Владислав принял Греческую веру, относились большею частию к охранению православия. Осиротевшая, истерзанная, безгосударная Россия, держалась еще крепко за православие, как за последний якорь во время бури. И кто же были эти Послы, которых, по указанию хитрого Жолкевского, избрала Боярская Дума и Глава ее Князь Мстиславский, в простоте души своей искренно отвергавший державу земли Русской, как бремя свыше силе своих? — Один, высший сановник Государственный, который, имея сильную партию в духовенстве, давно бы простер робкую руку свою на Царский венец, если бы для получения его довольно было одних тайных крамол. — Другой, из высших властей духовных, который можете быть сам не мыслил о троне для малолетного сына своего, но не мог не знать, что к нему обращались уже надежды и желания народа. Первый был Боярине Князь Василий Васильевич Голицын, с именем которого неразлучны воспоминания о том что он, желая прикрыть измену свою Царю Борису, велел связать себя под Кромами, что он, был убийцею юного Феодора Годунова и матери его, великий Дворецкий Расстриги, из первых замышлявший гибель Расстриги вместе с Шуйским, из первых замышлявший гибель Шуйского вместе с Прокофьем Ляпуновым, также мечтавшим о престоле, крамольник в Синклите и беглец на поле ратном ⁸⁹, по свидетельству современных и новейших [310] Историков, о котором однако же Русский Баярд, Князь Пожарский, торжественно говорил Посланникам Новгородским: «надобны были такие люди в нынешнее время. Толькоб ныне такой столпе, Князь Василей Васильевич, был здесь, и об нем бы все держались; и яз к такому великому делу, мимо его не принялся; а то меня, к такому делу, Бояре и вся земля сильно приневолили ⁹⁰». Другой посол был Филарет Никнтич Романов, постриженный в монашество Годуновым, знавшим, что свойство по женскому колену с Иоанном Грозным давало столько же права на Царство как таковое ж свойство, с Феодором Иоанновичем, возведенный Расстригою в сан Митрополита Ростовского, нареченный Патриархом ⁹¹ от Тушинского вора, в безумии своем мечтавшего, что уступкою Патриаршего престола, он удалит его от трона Царского.

К Князю Голицыну и Филарету присоединили от лица духовенства Новоспаского Архимандрита Евфимия, Троицкого Келаря Авраамия Палицына, Угрешского Игумена Иону, Вознесенского Собора Протопопа Кирилла. При Филарете были 8 Священников, Ризничий, Духовник, Митрополичьих детей Боярских и слуг 130 человек. Из светских были Окольничий Князь Мезецкий, Думный Дворянин Сукин, и Думные Дьяки Томило Луговский и Сыдавной Васильев. Сверх того многие выборные люди из Дворян и других сословий, многочисленная прислуга и отряд Стрельцов ⁹². [311]

Авраамий Палицын был одним из первых лиц в этом Посольстве, если судить по дарам, кои он от себя поднес Королю Сигизмунду. — Дар Митрополита состоял из сорока соболей, дар Келаря из кубка серебряного, двойчатого золоченого, атласа золотого и сорока соболей ⁹³.

Известно, сколько твердости духа и мудрости явили Голицын и Филарет в стане Смоленском, где их приняли как пленников, а не как Послов от Царства Русского, преклонявшего колена пред 16-летнем Польским Королевичем. Менее известно то, что Филарет явил себя искусным Богословом в рассуждениях об исхождении Св. Духа, которые он имел с Канцлером Сапегою ⁹⁴. Мало известно и то, что Филарет и Князь Голицын, удрученные нуждою, горестию и притеснениями Поляков, имели новую причину скорби в Декабре того ж года. Многие из их товарищей в Посольстве отложились от них и, осыпанные милостями Сигизмунда (на счет России), возвратились в Москву. Князь Мезецкий, Думный Дьяк Луговский и некоторые из Дворян пребыли верными долгу своему, и остались с Послами. Уехали Думный Дворянин Сукин и Дьяк Васильев, обвиняемые в том, что они переносили Сигизмунду тайные думы Филарета и Кн. Голицына, и в том, что испросили себе от Короля поручение привести Москву и всю Россию к присяге ему, а не Владиславу. С ними же уехали 27 человек Дворян и часть из других людей. Тщетно Митрополит и Князья Голицын и Мезецкий призывали к себе Сукина, Дьяка Сыдавного и Ново-Спасского Архимандрита, умоляя их, чтоб они убоялись Бога и Его праведного Суда, и Государского земского дела не мешали и к Москве бы не ездили, а промышляли б о пользе отечества». Авраамий Палицын «сказавшись больным и невидавшись с [312] Митрополитом уехал, и с них и Митрополичьи Священники, диакон, многие дети Боярские, а на них глядя и многие дворяне уехали же ⁹⁵». В Собрании Государ. Грамот и Договоров ⁹⁶ помещена грамота, в которой Сигизмунд пишет к Князю Мстиславскому, и Думе Боярской, от 17-го Ноября 1610: «ознаимуем вам, або мы Государь, з ласки нашые Государские, пожаловали есмо Андрея Федоровича Палицына, велели есмо ему встряпчих наших Государских быши, до воли и ласки нашие Государские». Этот Палицын родственник Келаря, о коем он упоминает в нескольких местах своего сказания. В записке грамотам Сигизмунда, помещенной во 2 Томе Собр. Государствен. Грамот и Договоров под № 218-м, между прочим: «листе 53, а в нем написано: велено Живоначальные Троицы Сергеева монастыря Архимариту Дионисью, да Келарю старцу Аврамью Палицыну з братьею на Москве на Конской площадке, имаши пошлину: спродавца, с лошади з шерсти, пятенного по две денги и у записки для тое пошлины, на конской площадке, велено монастырскому служке седеши по прежному; а в казну откупу ста рублев им даваши не велено. А у листа припись Лва Сапеги». Там же: «лист 67 перевод з грамоты Полские: пишет к Генсевскому и к Бояром, по челобитью Архимарита Спасково Евфимия; а бил чолом о жалованье, что не дано ему было на три годы, и кроль ему велел дать на те прошлые годы, и впредь давати велел же по девети рублев слишком. А тот лист за Кролевскою рукою и за приписью Яна Тишкевича». Далее: «лист 74, а в нем пишет к патриярху; и к бояром: приходили к нам от вас от всего Московского Государства спослы Спаса Новаго монастыря [313] Арххимарит Евфимеи, да живоначальные Троицы Сергиева монастыря келарь старец Аврамей Палицын, бити челом о сыне нашем Владиславе Жигимантовиче; и мы их челобитье слушали, отпустили к вам к Москве но их монастырем по прежному. Писан под Смоленским, лета 1610, Декабря 12 день. Припись Лва Сопеги».

Должно заметить, что Новоспасский Архимандрит выпросил милость Сигизмунда собственно для себя, а Палицын в пользу обители. — Трудно решить теперь, было ли это по усердно к Св. Сергию или по той дальновидной осторожности, которой печать носят на себе все действия Палицына. Впрочем нет сомнения в том, что он хотел скрыть от потомства и участие свое в посольстве под Смоленск и возвращение оттуда. В 68 главе своей летописи он говорит, что всей Российской землею избрали в послы Митрополита Филарета, Князей: Голицына и Мезецкого и Думных Дворян и Дьяков, но ни слова не упоминает ни о себе ни о других духовных лицах, вместе с ним бывших. Кто лучше Палицына, ближайшего участника в посольстве и очевидца знаменитой осады Смоленска, мог бы передать потомству все подвиги послов, ознаменованные толикою мудростию, христианским смирением и необыкновенною твердостию души и доблесть Смоленского героя Шеина? Тщетно было бы искать сведений обе этом в сказании Палицына. Вся глава написана коротко, сбивчиво и как будто с намерением более утаить, нежели высказать. — Обе осаде Смоленска ни слова, как будто летописец убоялся, чтоб эта знаменитая осада, продолжавшаяся год и восемь месяцев, не умалила славу осады Троицкой. Самое имя Шеина ни разу не упомянуто, хотя описание подвигов его в летописи, объемлющей весь период смутного времени, и для современников и для потомства было бы гораздо важнее многих подробностей, видимо вымышленных или преувеличенных. В конце главы Летописец говорит: [314] «неции же от них, (послов) к царствующему граду возвратишася, протчих же послов Митрополита Ростовского и Ярославского Филарета, да Князя Василия Васильевича Голицына с товарищи Король в Литву отсла, овых в темницах затвори, овых смерти предаст ⁹⁷». Это последнее известие несправедливо, потому, что никто из послов умерщвлен не был. Далее в конце 71 главы как будто видно желание обелить возвратившихся в Москву из-под Смоленска. — Говоря о том, что пришли к Москве из Казани и Понизовских городов бояре, служивые и другие люди, Палицын прибавляет: «тако же и прежде бывшие под Смоленским у Польского Короля Жигнмонмта дворяне и дети боярские и всякие служивые люди». Та же мысль проявляется и в следующих словах грамоты Троицкого Архимандрита Дионисия и Келаря Авраамия к Казанцам о присылке ратных людей и казны: «а которые Дворяне и дети Боярские, Смолняне и Брянчане и Дорогобужане, и Вязмичи и Ярославцы и иных городов были под Смоленском у Литовского Короля, и те все пришли к Москве, к бояром и воеводам на помощь ⁹⁸». Эта грамота принадлежит к числу тех, которые были разосланы по городам от имени Троицкого Архимандрита Дионисия, Келаря Авраамия Палицына и соборных старцов. Палицын в летописи своей говорит: «сицевым же грамотам от обители живоначальные Троицы во вся Российские городы достизающим и слуху сему во ушеса всех распространяющуся, и милостию пребезначальныя Троицы по всем градом вси бояре и воеводы и все христолюбивое воинство и всенародное множество православных христиан по мале разгорающеся духом ратным, и вскоре сославшеся, сподвигошася от всех градов со всеми своими воинствы, пойдоша к царствующему граду на отмщение крови христианския ⁹⁹». [315] Грамот, посланных от Троицкого монастыря в подлинниках, как видно, нигде не найдено, потому что помещенная во II томе Актов, собранных Археографическою Экспедициею на стр. 339, другая во II томе Собрания Государственных Грамот и Договоров на стр. 577, (та же, которая напечатана в Житии Св. Дионисия), взяты из рукописных сборников, куда вписывались, вероятно, с отпусков или черновых оставшихся в Лавре. Иначе бы на них была помета с кем присланы, или когда получены. Впрочем о достоверности этих грамот сомневаться нельзя. На то есть свидетельство современников, из коих один и участвовал в писании их. Для удостоверения в этом и вместе для более точного понятия о знаменитой эпохе, должно читать Житие Св. Дионисия, преемника Архимандрита Иоасафа. Оно напечатано в Московской Синодальной Типографии в 1824 году, вероятно из рукописной книги, хранящейся в Библиотеке Лавры под № 10-м, о коей упоминается в III Части Актов, собранных Археографическою Экспедициею, на стр. 483. Это Житие писано лет сорок после осады Лавры, т. е. около 1650 и 1652 года, Троицким Келарем Симоном и Успенского Собора Ключарем Иоанном Наседкою, бывшим во время осады Лавры Священником подмонастырской слободы Клементьевой. Келарь Симон говорит о нем, что он «не токмо дневные бсседова с Дионисием беседы, но и ночи многи у него в келлии обнощеваше, во исправлении книг с ним подвизашеся: паче же многи епистолии Архимандрит, во время кровопролития Христианского, по градам посылал, сего Иоанна способника себе имея на то; многи доброписцы придав ему ¹⁰⁰». Сам же Иоанн говорит: «ему же (Дионисию), быша писцы борзые, и в келлии от Божественных писаний, собираху учительная словеса и писаша послания многая, в смутные города ко священным чинам, и к воеводам и к [316] простым людяме о братолюбии и соединении мира..... И о таковых грамотах тебе господину допросити Алексиа Тихонова (Троицкого Подъячего), который больше ведает; ибо он больше всех писывал такия грамоты и на Рязань, и на Север, и в Ярославль, и в Нижний-Новгород Князю Димитрию Михайловичу Пожарскому, и к Козме Минину, и в Понизовские города, и ко Князю Димитрию Тимофеевичу Трубецкому, и к Заруцкому под Москву, и в Казань к Строителю Амфилохию, что он забредился с сватом своим Никанором Шульгтным, и учинилися было изменниками владычеству Московскому: да грамотуж к чернцу Елизарову, кой прежде был Дьяком на Москве Григорий Елизаров, в Казанском Дворце, а побежал он от Живоначальныя Троицы на Соловки от беды и нужды от Литвы, и от казаков после разорения Москвы. И буде только сыщутся те грамоты в монастыре у вас или в казне после Геннадия и Амфилохия, или в соборной избе, или что под Москву, к Боярам и Воеводам писано: а в годех искать в 119, и во 120 и 123: то в тех грамотах болезнования Дионисиева, о всем Государстве Московском, бесчисленно много. И буде изволите Вы, государи, разума его искати; то в тех его посланиях не токмо под Москвою, но и во многих городех Воеводам, и всяких чинов многим людем подкрепление мужества от его совета и разума великое бывало: да и ныне бы у вас в монастыре грядущих ради лет такие грамоты добре бы нужны были, чтоб в казне было на утверждение таковому преславному и великому месту. А мнится мне, государь мой, и для того надобно вам держати те грамоты осадные для преди на гордость вельмож лукавых, как над царствующим градом учинилася от них погибель; как Царю Борису Феодоровичу, как Царю Василью Иоанновичу и проч. ¹⁰¹». Вот [317] свидетельство, имеющее все признаки достоверности о том, что грамоты по городам и к военачальникам были действительно посланы из Троицкого монастыря и писаны Архимандритом Иоасафом. Но тут нет ни одного слова обе участии в них Авраамия Палицына. Когда собрались под Москвою начальники войск, прибывших из разных городов для спасения столицы от Поляков, Палицын приехал к ним с святой водою, и «пришед паки укрепляя от божественных писаний все христолюбивое воинство, и милость Господня бе с ними ¹⁰²». По приходе Гетмана Хошкевича, Князь Димитрий Трубецкой, с товарищами, писали к Архимандриту и Келарю, прося у них присылки свинцу и пороху, и что бы они опять послали увещательные грамоты во все города, что они исполнили. «И бысть в монастыре скудость зелию и свинцу; Келарь же Аврамей из полуторных и из верховых и из полковых пищалей, выняв заряды, к ним посла ¹⁰³». По приходе Князя Пожарского и Минина в Ярославль, Архимандрит Дионисий и Келарь Авраамий два раза посылали к нему Соборных старцов, упрашивая его поспешить идти к Москве. «Князь же Дмитрий Михайлович старцов ко обители отпустив, сам же косно и медленно о шествии промышляше некоих ради междоусобных словес: в Ярославле же стояше, и войско учреждающе; под Москвою же вси от глада изнемогающе ¹⁰⁴». Палицын сам отправился в Ярославль. «И пришедшу ему во град Ярославль, видя мятежников и ласкателей и трапезолюбителей, а не Боголюбцов, и воздвижущих гнев велик и свар между воевод и во всем воинстве; сия вся рассмотрив старец, и Князя Дмитрея, и Козму Минина, и все воинство довольно поучив от Божественных писаний, и много молив их [318] поспешити под царствующий град Москву, и ктому таковым мятежником не внимати. Князь же Дмитрей Михайлович и Козма Минин, и все воинство, послушаете моление старца, и послаша прежде себя к Москве воевод..... Потом же и сам Князь Дмитрей Михайловичь и Козма Минин поидоша под царствующий град Москву.... ¹⁰⁵». По приходе к Троице 14-го Августа, Князь Пожарский хотел там остановиться. Палицын опять уговорил его идти к Москве и сам с ним отправился. После двух сражений против войск Хоткевича, из коих в первом Русские одержали верх, и прогнали Поляков за Москву реку, а во втором Поляки овладели острогом у церкви Св. Климента, на третий день Русские, не выдержав сильного нападения врагов, обратились в бегство. Козаки взяли приступом острог и одержали победу; но видя что Русские им не помогают, стали укорять их, и объявили, что более не буду те сражаться с Поляками. «Видев же сия бываемая злая Столник и Воевода Князь Дмитрей Михайлович Пожарской и Козма Минин в недоумении быша, и послаша Князя Дмитрея Петровича Пожарского Лопату к Троицкому Келарю Старцу Аврамию; зовуще его в полки к себе, бе бо тогда Старец с прочими молебная совершающе.... ¹⁰⁶. Келарь же слышав скоро поиде в полки, и видев Князя Дмитрея и Козму Минина и многих Дворян плачущихся, и со враги братися без казаков немощных себе показующа, и умолиша Старца, послаша его со многими Дворяны в станы казачьи, моляще их, чтобы врагом не подали, и взем Бога в помощ, скоро и немедленно шли противу их, и запасы бы их в город не пропустили. Келарь же сия слышав, такожде слез наполнися, и яко забыв старость, и призвав Бога в помощь и великих Чудотворцов молитвы, скоро поиде казаком к острожку Климента Святаго, и видев [319] ту Литовских людей множество побитых, и казаков с оружием стоящих, и много молив их со слезами и первое похвальная им изрече....... Многа же и ина изрече им утешая их и понуждая итти на противныя; они же слышавше сия от Келаря, зело умилишася и молиша его, дабы ехал к прочим казаком в жилища их, и их наказал, и умолил итти на противных: сами же обещавающеся вси умрети хотяще, а не победивше врагов своих никакоже возвратитися». Авраамий успел уговорить и прочих козаков, и все они, принявши за ясак имя Св. Чудотворца Сергия, вступили в сражение с Поляками. После кровопролитного боя они разбили Гетмана Хоткевича, и принудили его отступишь на Воробьевы горы, а Русские осадили врагов, остававшихся в Китае и Кремле, и отняв у них все способы к продовольствию, морили их голодом. Тут опять вознегодовали козаки на воинов Князя Пожарского, упрекая их в том, что они обогащаются, а себя выставляя нагими и голодными. Дошло до того, что некоторые из них хотели уйти со службы, а другие намеревались побить Дворян и разграбить их имение. B это время Троицкие Архимандрит, Келарь и Соборные Старцы, за недостатком денег в монастырской казне, послали козакам в заклад драгоценные облачения церковные. Козаки, тронутые таким пожертвованием и Грамотами монастырских властей, возвратили им облачения, и обещались не отходить не взявши Москвы и не отмстивши врагам. — За тем последовало взятие Русскими вождями сперва Китай-города, потом Кремля, и совершенное изгнание врагов из Москвы.

Утомленные безначалием Бояре, Духовенство и народ, обратились к мысли об избрании Царя. Определили повсеместный трехдневный пост, и возвестили всем городам, чтоб они приступили к избранию Государя. «Исперва убо начаша помышляти о Благоверном и Богохранимом сем Государе, глаголюще кождо ближнему своему, яко достойно воистинну [320] быти Царем и Государем всея России братаничу блаженного Государя Царя и Великого Князя Феодора Иоанновича всея России, сыну Феодора Никитича Романова, благородному и благочестивому Великому Государю Михаилу. Господь же той благий совет их и в дело произведе. И прежде убо написавше о избрании Царском Великаго Государя Царя и Великаго Князя Михаила Феодоровича всея России Самодержца, койждо своего чину писание, таже приходят в Богоявленский монастырь на подворье Святыя Живоначальныя Троицы Сергиева монастыря к Келарю старцу Аврамию Палицыну, многие Дворяне и дети Боярские и гости многих разных городов и атаманы и козаки, и открывают ему совет свой и благое изволение, принесоша же и писания своя о избрании Царском, и молят его, да возвестит о сем державствующым тогда Бояром и Воеводам; Старец же о сем возрадовася и много похвалив благий совет их, и от радости многих слез исполни вся, и вскоре шед возвещает всему освященному Собору и Бояром и Воеводам и всему Царскому Синклиту ¹⁰⁷». После этого Авраамий был одним из духовных лиц, посланных вместе с Боярином Морозовым на Лобное место спросить воинство и народ о избрании Царя ¹⁰⁸ и отправленных потом с Боярином Феодором Шереметевым в Кострому для призвания на престол юного Михаила.

Великими представляются эти заслуги, велико участие в бедствиях погибавшего отечества, велик и успех, которым увенчались славные предприятия! Спасти два раза жителей Москвы от голодной смерти понижением цены на хлеб, участвовать в вызове городов и военачальников на всеобщее ополчение и изгнание Поляков из Москвы, благовременно решить поход Пожарского и Минина из Ярославля к столице, как будто возбудив их от бездействия, удержать силою слова, поучениями и [321] слезами, возмутившихся козаков и напутствовать их не казною, а именем Св.Сергия в кровавую сечу, которая решила спасение Москвы и России, и потом, первому приняв, как исповедь от Дворян, торговых людей и козаков, единодушное желание видеть на престоле юного Михаила, первому возвестить о том освященному Собору и Боярам, наконец идти в числе немногих высказать глас Божий и глас народа избранному Богом и Россиею Самодержцу, и силою убеждения вложить в руку его Царский жезл, все это совершить суждено было простому иноку Авраамию Палицыну! Кто же тот дееписатель, который внес эти подвиги в Историю, и, как современник и очевидец, ручается пред потомством за достоверность их? — Сам Авраамий Палицын. — Нельзя при этом не заметить и той дальновидной предусмотрительности, с которою Палицын, принимая близкое участие в бедствиях отечества, спасал себя среди сих бедствий, находясь во время Троицкой осады в Москве, во время осады Москвы у Троицы, и уехавши из-под Смоленска, тогда как Посольство, в котором он участвовал должно было обратиться в плен и заточение.

Проповедники Церковные и Историки XVIII и XIX столетий присоединили к имени Келаря Авраамия Палицына название Знаменитого. Но, к крайнему удивленно, ни в собраниях современных Актов, ни в летописях того времени совсем не упоминается о заслугах Палицына, кроме известий о том, что они был в числе Послов к Сигизмунду, с Кн. Голицыным и Филаретом, и в числе отправлявшихся в Кострому, к Михаилу Феодоровичу. Ни одного слова в засвидетельствование о его подвигах, ни в рукописи Филарета, ни в VIII части так называемой Никоновской Летописи ¹⁰⁹, ни в летописи о многих мятежах, ни в [322] Житии Св. Дионисия. В одном только месте Никоновской летописи сказано: «B тоже время прилучися быти в полках, у Князь Дмитрея Михаиловича Пожарсково, Троицкому Келарю Аврамию Палицыну, и поиде в табары х казакам, и моляше их, и посули им многую монастырскую казну; ониже ево послушавше поидоша, и придоша с обеих сторон они Трубецково полку и от Пожарсково, и совокупишася вместе, острожок Клементьевской взята, и Литву побиша, одних Венгорей побиша семь сот человек, и опять седоша в остроге, а иные пехота легоша по ямам и по кропивам, на пути чтоб не пропустить Етмана в город ¹¹⁰».

В самом Житии Св. Дионисия, при котором Палицын был Келарем с 1610 по 1621 ¹¹¹, нет ни слова в похвалу Авраамию. В одном месте Ключарь Иоанн, исчисляя труды и заботы Дионисия в призрении раненых, измученных к ограбленных во время бедствия, которые после осады искали убежища в Лавре, говорит: «но тех всех людей к душевному спасению и телесному здравию вина бысть и промысленник Дионисий Архимандрит, а не Келарь Аврамий Палицын ¹¹²». Там же, в главе о пришествии в Троицкий монастырь, в 1620 году, Иерусалимского Патриарха Феофана, возложившего в знак благоволения собственный свои клобук на Дионисия, и со слезами умиления приветствовавшего иноков кровоточцов, [323] сражавшихся во время осады, о Палицыне совсем не упоминается.

К чему отнести это молчание современников о заслугах Авраамия Палицына? К тому-ли, что тогда подобные заслуги почитались простым исполнением долга, к зависти ли и злобе, которые хотели затмить славу Палицына пред потомством, или к тому, что он, сделавшись сам своим Историком, слишком преувеличил подвиги свои и участие в событиях достопамятной эпохи?

Слишком через 200 лет после смерти Палицына, сделалось известным для Истории время и место кончины его. Он умер Сентября 13-го, 1627, не глубокой старости ¹¹³, в Соловках, где, как видно из современной надписи на псалтири, отказанной им монастырю, он жил на своем обещании, идеже пострижен, по трудех на покое лет седмь ¹¹⁴». Нет никакого повода думать, и кажется никто не старался доказать, чтоб он находился там в заточении, но нельзя не принять в соображение, что в описи старинных архивных дел Соловецкого монастыря, 1733 года, под летом 7135/1627 записано: «Грамота Царя Михаила Феодоровича к Игумену Макарию, о погребении присланного старца Аврамия Палицына на его обещании в монастыре с прочею братиею 7135 года ¹¹⁵». Жаль, если безвозвратно утратилась самая грамота, и если нельзя отыскать в Соловецком Архиве отпуска с донесения Царю, на которое эта грамота служила ответом. Тогда бы вероятно разрешилось важное историческое сомнение. Положение Палицына в последние годы его жизни представило бы в настоящем виде историческую жизнь его в [324] предшествовавшее время. Между тем, нет никакой причины сомневаться в точности Архивной Записки 1733 года, и нельзя не вывести из нее заключения: 1) что Палицын был прислан в Соловки, а не отпущен от Царя, так как преемник его Александр Булатников ¹¹⁶ в 1642 году, 2) что Игумен счел нужным спросить Царя о погребении Палицына, может быть еще при жизни его, но поводу какой-нибудь особой его просьбы или завещания, чего бы вероятно не сделал, если бы Палицын жил у него в монастыре просто на покое, 3) что Царь в ответ приказал погребсти его с прочею братиею, не говоря не только о каком-нибудь поминовенном Царском вкладе, но даже о внесении имени Авраамия в Синодик. Это, если не показывает собственно опалы, то не показывает и той милости Царя Михаила Феодоровича, на которую Палицын, судя по его сказанию, имел бы право. — Что касается до того, что Палицын отправился в Соловки на свое обещание, потому что был там пострижен, то мысль эта очень хорошо развита в книге О. Архимандрита Досифея ¹¹⁷, и оспаривать ее без явных доказательств невозможно. Но нельзя не вспомнить слов Дионисия во время бывшего на него гонения: «лихо чернцу то, что расстричь его велят, а достричь, то ему и венец и радость; а Сибирью-ли и Соловками грозите мне, аз тому и рад, то мне и живот ¹¹⁸». Эти слова ясно показывают, что тогда Соловки почитались местом ссылки почти наравне с Сибирью.

Д.

(Окончание в следующем № ).

Комментарии

1. См. Истор. Российск. Иерархии, Ч. II. стр. 60.

2. Сапега умер в Москве 14-го Сентября 1611. См. дневник его в Сыне Отеч. 1838. Т. I. стр. 64. Лисовский упал с лошади и умер в 1616 году в Украине под Комарицкою волостию. См. Никонова летопись ч. VIII. стр. 225.

3. Отец его, Павел Сапега, был второй из Польских Кастелланов в Киеве. См. Синопсис Киевский. Киев. 1 823.

4. См. Акты Историч. Т. II. стр. 123 и 127.

5. См. Сын Отеч. 1838. Т I. стр. 30.

6. См. Акты Истор. Т. II. стр. 121.

7. См. Акты, собран. Археогр. Экспед. Т. II. стр. 281.

8. См. Рукопись Жолкевского стр. 153.

9. См. Сын Отеч. 1838. Т. I. стр. 56.

10. Прим. Ляпунов с своей стороны хорошо знал с кем имеет дело. Он в тоже время писал в Суздаль к Артемью Измайлову и товарищам его: «а с нами ему (Сапеге) в одных полкех не быти, а быти ему, по приговору, в Можайске на дороге, для прибыльных людей к Москве от Короля, беглой Литвы с Москвы; и договорясь, господа, с ним о том, велел им взяти под присягою в закладе лутчих людей сколько будет человек доведется; а заслуженые, господа, ему грошы дати тогда, кого нам на Московское государьство Государа Бог даст; а велел, господа, с ним крепиться и договариваться для помочи на врагов а вдвое того для того чтоб такие великие люди в наш поход к Москве у нас за хребтом не были, а на над городы никакого дурна нечинили». (См. Акты, собран. Ареогр. Экспедиц. Т. II. стр. 312).

11. См. Акты, собр. Археогр. Эксп. Т. II. стр. 310.

12. См. Сын Отеч. 1838 г. Т. I. стр. 59.

13. См. Акты Историч. Т. II. стран. 384.

14. См. Рукопись Жолкевского стр. 136.

15. См. Акты Истор. Т. II. стр. 193, 194.

16. См. Дневник Сапеги Сын Отеч. 1838, Т. I. стр 41.

17. См. Рукопись Жолкевского стр. 60.

18. Там же стр. 54.

19. См. Рукопись Жолкевского стр. 42.

20. См. Акты Истор. Т. II. стр. 155.

21. См. Акты Истор. Т. II. стр. 343, 344.

22. Там же, стр. 135.

23. Там же, стр. 138.

24. Там же, стр. 192.

25. См. Акты Истор. Т. II, стр. 276.

26. Там же, стр. 139.

27. Там же, стр. 147.

28. Прим. Этот Акт особенно важен и любопытен: 1) Потому, что из него видно, что и Самозванец не щадил поддавшихся ему городов и селений, а Сапега требовал против него вдвое. 2) Он дает понятие о камералистике того времени. — Денег не требовалось, но исчисление сбираемых запасов удивляет своею разнообразностию. 3) Дает понятие о тогдашнем изобилии и домоводстве Русского народа. Вот что Сапега требовал с каждой сохи: 16 яловиц, 40 штук баранов, 40 полотей ветчины, 80 гусей, 200 куров, 500 яиц, 10 пуд масла коровьяго, 100 четвертей муки ржаной, 20 четвертей муки пшеничной, 20 четвертей круп гречневых и овсяных, 5 четвертей гороху, 40 четвертей солоду ячного и ржаного, 8 пуд меду пресного, 8 ведр вина, 8 четвертей хмелю, 200 острамков (небольших возов) сена, 60 сыров, 180 четвертей овса, 180 осетров соленых, 30 пуд соли. (Соха в поместных дачах, по мнению Г. Бутурлина, заключала в себе доброй земли 400 десятин, средней 500 и худой 600. Малая сошка состояла из 40 десятин. См. Истор. смутного времени Т. II. стр. 202. — О том же, Рейца Опыт Истории Российск. Законов, перевод Морошкина, стр. 149). Подобный сбор кажется теперь баснословным. — Архимандрит пишет Сапеге: «вели Государь, нас и монастырские вотчины крестьянец достальных и разоренных, в тех великих кормех пощадити, как тебе Государю Бог известит; и Государю Царю и Великому Князю Дмитрею Ивановичу всеа Русии буди об ас печальник, как нам и монастырским крестьянцом впредь пробыти и прожитии» и проч. Но по содержанию челобитной и по соображении оной с другими того же рода видно, что если бы монастырская вотчина не была уже разорена, то крестьяне дали бы требуемое, лишь бы избавиться от кормовщиков.

29. См. Акты Истор. Т. II. стр. 159.

30. См. Дневник Сапеги, Сын Отеч. 1838 Т. I. стр. 40, 41.

31. См. Акты Истор. Т. II стр. 205.

32. Там же, стр. 179.

33. См. Акты Истор. Т. II. стр. 134.

34. См. Акты, собран. Археограф. Экспед. Т. II, стр. 186.

35. Там же, стр. 186.

36. Там же, стр. 186.

37. Там же, стр. 237.

38. См. Сын Отеч. 1838. Т. I, стр. 35.

39. Там же, стр. 36.

40. Там же, стр. 41.

41. Там же, стр. 43.

42. Там же, стр. 44.

43. Там же, стр. 49.

44. См. Акты Истор. Т. II, стр. 193-194, 198.

45. См. Сборника Муханова стр. 172.

46. Там же, стр. 173.

47. Там же, стр. 173.

48. См. Сборник Муханова, стр. 174.

49. См. Акты Истор. Т. II. стр. 238.

50. См. Акты Истор. Т. II, стр 237.

51. Там же, стр. 210.

52. См. Историю Рос. Иерарх. Ч. 2, стр. 59.

53. См. Собр. Государ. Грам. и Догов. Ч. II, стр. 164.

54. Прим. Действительно ли по ветхости прежних грамот, или для того, чтоб опять возобновить Тарханные права, которые были на время отменены Соборным постановлением 20-го Июля 1584? См. Собран. Государ. Грам. и Догов. Ч. I, стр. 592.

55. См Историю Роc. Иерархии. Ч. II, стр. 151.

56. Прим. Он очень важен и в отношений к Камеральной системе того времени. В нем исчисляются различные повинности, коих и названия для нас почти непонятны.

57. См. Собрание Государ. Грамот и Догов. Ч. I, стр. 594.

58. См. Сказание Палицына, изд. 2-е. М. 1822, стр. 69.

59. См. Историю Рос. Иерархии. Ч. II, отд. I, гл. I, стр. XXVIII.

60. Прим. Палицын говорит, что во время осады умерло братии старых 297, а новопостригшихся тогда более 300. В число сих последних он, вероятно, включает, по предсмертному пострижению, многих воинов, умерших от ран. См. Сказание Палиц., стр. 151.

61. См. Житие Преподобного Дионисия. М. 1824. стр. 80.

62. См. Собр. Государ. Грам. и Дог. Ч. II, стр. 209.

63. Прим. Тот же Яков Змеев в 1609 году был Воеводою в Боровском Пафнутиеве монастыре вместе с Князем Михаилом Волконским и Афанасьем Челищевым во время осады сего монастыря Самозванцем и Сапегою. Яков Змеев и Челищев изменнически впустили Поляков и предали храброго Князя Волконского, который пал в церкви с оружием в руках. См. Никонов. летопись Ч. VIII. стр. 136.

64. См. Никонов. Летоп. Ч. VIII, стр. 62.

65. Взятие Царем Алексина и Песошны Ряжским Воеводою Плещеевым.

66. Акты, собр. Археогр. Эксп. Т. II, стр. 169.

67. См. Берха, Систематические списки Боярам, Окольничим и Думным Дворянам, с 1468 года, до уничтожения сих чинов. Спб., 1833, стр. 51.

68. См. Сказания о роде Князей Долгоруковых. Спб. 1840, стр. 11.

69. См. Дополнение к Деяниям Петра Великого. Т. II, стр. 184.

70. См. Акты Историч. Т. II, стр. 376.

71. См. там же, стр. 383.

72. См. Акты Историч. Т. II, 403.

73. См. Акты, собран. Археогр. Экспедиц. Т. II, стр. 260 (вместо 366), № 210.

74. См. Никон. летопись. Ч. VIII, стр. 195.

75. См. Голикова Дополнение к Деяниям Петра Великого. Т. II, стр. 301.

76. См. Рукопись Матвея Спиридова: о службах Российск. благородных родов, хранящуюся в Спб. Публичной Библиотеке, Ч. IX. — Книга Разрядная Царя Ивана Васильевича, рукопись Библиотеки Академии Наук. — Разрядная и родословная книга Желябужского в Моск. Глав. Архиве Минист. Иностр. дел, лист 174 на обороте. — Портфели Историографа Миллера под заглавием: Генеалогические известия по Алфав. из разных разрядных книг. Там же № 283, стр. 301.

77. См. Словарь Историч. писателей Духовного чина, изд. 2. Т. I, стр. 5.

78. См. Берха, Царствование Цара Алсксея Михайловича. Ч. I, стр. 30.

79. См. Географ., Историч. и Статист. описание Соловецкого монастыря, составленное трудами Соловецкого Архимандрита Досифея. М. 1836, стр. 130.

80. См. Сказания Авраамия Палицына, изд. 2. М. 1822, стр. 300.

81. Там же, стр. 60.

82. См. Словарь Истор. писателей Духовного чина, изд. 2. Ч. I. стр. 5…

83. См. Акты, собр. Археогр. Экспед. Т. II, стр. 439.

84. См. Акты Историч. Т. II, стр. 97.

85. См. Москвитян. 1841 № 9. Стр. 219.

86. Прим. Этот Акт очень любопытен и в отношении к Истории Российского Гражданского права. Из него видно: 1) что тогдашняя форма закладных на недвижимые имущества много сходствовала с нынешнею. 2) Что количество процентов предоставлялось взаимному согласно заимодавца и должника, потому, что дозволялось вместо процентов пользоваться доходом с заложенного имения. 3) По миновании срока закладная обращалась в купчую, что впрочем было и в позднейшие времена. 4) При этом случае казна пользовалась огромным пошлинным сбором, потому, что взималось не по 4 проц. как ныне, а по 10 процентов с суммы закладной.

87. См. Собр. Государ. Грам. и Дог. Ч. I, стр. 585.

88. Прим. Очень замечательны письменные формы этого времени. Монахи писали к Царю и вельможам: нищий богомолец твой Аврамьище Палицын, или Левкеище. Смагин. (См. Акты Исторнч. Т. II, стр. 153); светские писали к Царю, напр. Воевода Михаил Шеин и Князь Горчаков, холопи твои Михалко Шеин и Петрушка Горчаков, всегда без Княжеского титла. (См. там же стр. 124) Брат брату писал: брат твои Ондреец Голицын, челом бьет, также и вельможа Князь Федор Мстиславской, Кн. Вясилью Вас.-чу Голицыну: Государю моему Князю Вас. Вас.-чу Федорец Мстисловской челом бьет. (Там же, стр. 354).

89. См. Истор. Карамз. Т. XII, стр. 235.

90. См. Акты, собр. Археогр. Эксп. Т. II, стр. 270 (вместо 370). Или Пожрский говорил неискренно о Кн. Вас. Голицыне, которого он должен был хорошо знать, или Кн. Голицын очернен в глазах потомства злобою одного или двух современников, которых слова повторялись прочими Историками без надлежащей поверки. Желательно, чтоб это историческое сомнение не осталось без разыскания.

91. См. Грамоту Филарета к Сапеге, в Ноябрь 1608. Акты Ист. Т. II, стр. 136.

92. См. Голикова Допол. к Деяниям Петра Великого, Т. II, стр. 20.

93. См. Голикова Дополнение к Деян. Петра Великого, Т. II, стр. 51.

94. Там же, стр. 18-82.

95. См. Голикова Дополн. к Деяниям Петра Великого, Т. II, стр. 134-146.

96. См. Собрание Государ. Грамот и Договоров. Т. II, стр. 464.

97. См. Сказание Палицына, изд. 2-е. М. 1822, стр. 240.

98. См. Акты, собран. Археогр. Эксп. Т. II, стр. 339.

99. См. Сказан. Палицына, стр, 251.

100. См. Житие Преподобного Дионисия, стр. 41.

101. См. Житие Препод. Дионисия, стр. 49.

102. См. Сказание Палицына, стр. 253.

103. Там же, стр. 258.

104. Там же, стр. 263.

105. См. Сказание Палицына стр. 264.

106. Там же, стр. 273.

107. См. Сказание Палицына, стр. 290.

108. Там же, стр. 292.

109. Прим. Летопись, составляющая VIII часть Никоновской, изд. при Академии Наук 1791, и объемлющая период времени от 1583 до 1630, приписывается Татищевым (см. Историю Рос. Татищева, М. 1768, кн. I, ч. I. предъизвещение стр. XII), и Преосв. Евгением (см. Словарь Историч. о писателях Духов. чина, изд. 2. Т. I, стр. 313), монаху Иосифу, келейнику Патриарха Иова. — Летопись о многих мятежах, напечатанная в Спб. в 1771, есть не иное что как список с летописи Иосифа, с некоторыми переменами и продолжением.

110. См. Никон. летопись, ч. VIII. стр. 194.

111. См. Геогр., Истор. и Статист. описание Соловецкого монастыря. М. 1836, стр. 132.

112. См. Житие Св. Дионисия, стр. 46.

113. Прим. В разных местах летописи, Палицын упоминает о своей старости, между прочим в 1612 году, за 15 лет до его кончины.

114. См. Геогр., Истор. и Статист, описание Соловецкого монастыря. М. 1836, стр. 131.

115. Там же, стр. 134.

116. См. Акты, собр. Археогр. Эксп. Т. III, стр. 456.

117. См. Геогр., Истор. и Статист. описание Соловецкого монастыря. М. 1836, стр. 133.

118. См. Житие Св. Дионисия. М. 1824, стр. 58.

Текст воспроизведен по изданию: Замечания об осаде Троицкой лавры, 1608-1610, и описании оной историками XVII, XVIII и XIX столетий // Москвитянин, № 6. 1842