НА РЕЦЕНЗИИ И КРИТИКУ

«ЗАМЕЧАНИЙ» ОБ ОСАДЕ ТРОИЦКОЙ ЛАВРЫ.

В 6 и 7 номерах Москвитянина 1842 года были помещены мною замечания об осаде Троицкой Лавры 1608-1610, и описаниях оной историками XVII, XVIII и XIX столетий.

Статья эта не осталась без внимания. На нее были замечания, рецензии или критики в Северной Пчеле, Отечественных Записках, Москвитянине и Журнале Министерства Н. Просвещения, на которые я доселе не имел времени отвечать. — Не поздно ли отвечать теперь, по прошествии двух лет? — Не думаю. — Предмет и замечаний и критик — историческое происшествие , которому более двух сот лет. Тут интерес не в современности, а в важности события, не в большей или меньшей деятельности журнальной полемики, [276] а в исследовании и раскрытии истины, всегда новой, всегда занимательной, всегда драгоценной для любящих отечество и славу его.

Г. Сахаров первый отозвался о моей статье в № 198 Северной пчелы (5 го Сент. 1842). «Спешу», говорит он по прочтении первой её половины, «сообщить некоторые сведения неизвестному сочинителю статьи об осаде Троицкой Лавры. Может быть, они доставят ему или другим новые данные к объяснению событий».

Эти слова достаточно объясняют благонамеренную цель рецензента. Чуждый всякого соперничества с неизвестным, который, с скромно опущенным забралом, вступил на поприще исторической критики, Г. Сахаров спешит поделиться с ним богатым запасом исторических сведений относительно некоторых лиц знаменитой эпохи. Как много выиграла бы наука, если бы занимающиеся монографиями всегда встречали такое благородное радушие, такую бескорыстную готовность помочь им в общем и святом деле отечественной истории, сообщением или указанием мало известных источников!

С уважением и благодарностью приняв указание Г. Сахарова на некоторые весьма важные и мне дотоле неизвестные рукописи Московской Синодальной библиотеки, я должен защитить одно заключение мое, против которого он изъявляет сомнение, именно, что Келарь Авраамий Палицын не имел священного сана и был просто монах. Г. Сахаров говорит: «У нас с пострижением всегда соединялся сан или иеродиакона или иеромонаха. Слово монах у нас доселе принимают в неопределенном смысле. Не забудем при [277] этом самого слова старец, как необходимого условия иеромонаха, старшего из числа монастырской братии».

Довольно странно, что доказательство в защиту моего мнения против приводимого Г. Сахаровым, я отчасти извлеку из его статьи и, так сказать, из его библиотеки. Указывая на принадлежащее ему рукописное изложение Соборного деяния, бывшего на Архимандрита Дионисия 7126 (1618) Июля 4, 5 и 8-го, он приводит следующие слова: «и за то Архимандрита Дионисия да попа Ивана от церкви Божией и литургии, служити отлучаем, да не священствуют, а старцев Арсения и Антония Божественных тайн причащения отлучаем; и в дому Живоначальные Троицы Сергиева монастыря Архимандриту и старцам быти не повелеваем, а быти им в иных монастырех, где Государь Царь и Великий Князь Михаил Федорович всей Руссии укажет». Не ясно-ли здесь, что священствовать и служить литургию запрещалось из обвиненных Архимандриту и Священнику Иоанну? А старцы Арсений и Антоний, как не имевшие права священнодействовать, отлучены были от причащения Св. тайн, которое они, как простые монахи, подобно мирянам, принимали от совершавшего литургию.

Подобное доказательство можно представить и на то, что не только старец, но и Келарь мог быть простым монахом. Патриарх Иоасаф в разрешительной грамоте, 1671 Апреля 12-го, пишет Макариева Желтоводского монастыря Архимандриту Пахомию: «били нам челом того же монастыря келарь Иосиф Чирков с братьею, которые бились в приступ к монастырю против воровских людей, а в челобитной их написано: в нынешнем де во 179 году приступали к тому Макарьеву монастырю воры и изменщики казачишки, с Лысковцы и Лысковской и иных многих [278] волостей со многими людьми, нощию, к деревянной рубленой стене, огненными великими привалы и пушечным боем, а с иных стран от каменных стен врата монастырьские зажигали, и из оружие по них стреляли, и они де, видя их лютое свирепство и неукротимое ополчение, дерзнули своими руками, малолюдства ради, из пушек и из мушкетов по них стреляти, и камением на них метали, и многих их побили до смерти; неции же, болезнуя о святей той обители, на сие дерзнули и от освященного чина, попы и дьяконы; и ныне де они келарь и братия, к нам святейшему Патриарху, в том своем невольном убиении покаяние принесли и прощения и разрешения просят, и нам пожаловать их велети б дать им в том наше святительское разрешение и прощение. И мы, святейший Патриарх, слушав того их челобитья, пожаловали их келаря и братию: благословили и разрешили священником и дьяконом священническая действовати, а келарю и братии, по исповеди ко отцем их духовным, которые достойны будут кроме сеа вины, причастником быти святым пречистым и Божественным тайнам, и послать нашу разрешителную грамоту» ¹.

По напечатании моих «Замечаний» в двух номерах Москвитянина, было тиснуто, тем же набором, малое число отдельных экземпляров, которые принесены мною в дар некоторым почтенным любителям отечественной истории. Вероятно один из этих экземпляров подал повод Рецензенту Отечественных Записок внести мои «Замечания» в библиографическую хронику свою, не в виде статьи другого журнала, а как отдельную брошюру. [279]

В «Замечаниях» моих я хотел показать, как у нас писалась и пишется история. Рецензенты рассматривали мой труд, и тем дали мне право в свою очередь рассмотреть их критику. Без исторической критики дело истории будет мертво и неподвижно. Но такова ли у нас эта критика, какою она должна быть для пользы истории — вот то, что я позволю себе подвергнуть разбору, отвечая на заключения моих судей.

В избежание повторений я отложу ответ мой на некоторые выводы О. З. до другой более важной критики на мои «Замечания». Теперь остановлюсь на общем духе и изложении этой рецензии. Рецензент О. З., окинув взором мою статью, или, как он ее называет, брошюру, представил беглый очерк ее, и отозвался об ней с похвалою, но вообще в таком шутливом, или, лучше сказать, насмешливом тоне, что самое слепое авторское самолюбие не могло бы решить — принятьли похвалу Рецензента О. З. за действительное выражение его мнения, или за иронию. Вот образчик его изложения: «благодарность Шлецеру — он показал нам доброе начало, сделав многое сам; но неблагодарность нашей близорукости, которая даже вооруженная очками Шлецера, видит не более как на два пальца в истории и равнодушно проходит перед предметами, заслуживающими полное внимание и самое добросовестное исследование. Мы, правда, перебрали многое чему учил нас добрый Карамзин, во многих случаях прямо противоречили ему и не раз горячо принимались доказывать своему старому учителю, что он вовсе не умел смотреть на вещи как следует; да дело в том, что мы или нападали на такие предметы, которые можно оставить в покое до другого более досужего времени, или, доказывая Карамзину, что он смотрел не [280] совсем прямо, сами в то же время делали решительно кривые взгляды. Пример перед глазами. Нам не понравилось, что Карамзин вздумал отличить от толпы Прокопия Ляпунова.... И вот, таким образом, хотя и вопреки голосу исторической совести, мы доказали свету, что уж если дело пошло на то, так и у нас есть хороший запас сатирической способности; а между тем и не заметили, что почти рядом с вопросом, над которым мы столько гарцевали, показывая свое наездническое искусство, есть другой вопрос, который хотя и не требует особенного остроумия, но за то гораздо более нуждается в освещении историческою критикою» ².

Этот шутливый тон, этот будто бы Английский юмор, когда дело идет об одном из важнейших и прекраснейших эпизодов Русской истории, в котором, конечно, нет ничего ни забавного, ни смешного, отчасти объясняются тем настройством духа, в котором мог быть Рецензент пересмотрев письма на луну, песенники и разные повести и сказки, между коими попали и «Замечания на осаду Лавры». Тем не менее, странно и неприятно видеть это бесконечное глумление на страницах журнала, столь богатого статьями дельными, замечательными, важными, как по отечественной истории, так и по другим предметам наук и словесности. Странно и неприятно встретить очки Шлецера и доброго Карамзина, нашего старого учителя, вместе с колкими намеками на современного писателя, Г. Полевого. Если Рецензент О. З. после отзыва своего о «Прокофие Ляпунове» в 8 № того же года ³, после [281] возражений Г. Каменского ⁴, замечательных силою доводов и систематическим их изложением, находил нужным еще раз подвергать критическому разбору статью Г. Полевого, то не полезнее-ли бы было, оставив в стороне намеки на гарцеванье и наездническое искусство, разобрать два весьма замечательные положения автора, которые остались не рассмотренными в возражениях Г. Каменского.

Одно из этих положений состоит в том, что Г. Полевой, разделяя причины бедствий смутного времени на внешние и внутренние, относит к первым соперничество Польши и Швеции с Россиею. К внутренним, особенно важным, он относит дворскую олигархию, которая «как будто волшебною стеною отделила престол Царский от всех других званий Государства, не допуская их в среду свою, сосредоточивая в себе богатства и силу, крамолою и тайною интригою останавливая волю Царей и управляя ею. Лишенная власти самостоятельной, она подкрепила себя клиентизмом мелкого дворянства, которое около каждого из высших олигархов составляло его ограду и опору». ⁵ Далее: «не должно обвинять в одинаковой степени в сих событиях (смутного времени) другие сословия Русского Государства, и надобно прибавить, что и из среды высшей олигархии являлись люди, в самое бедственное время разгара страстей, люди не только с великими дарованиями, но и с высокими, бескорыстными доблестями — Романовы, Пожарские, Долгорукие, Воротынские, Шереметевы, верные власти и закону. К несчастью, голос и дела сих немногих исчезали в буйстве и крамолах их многочисленных, буйных товарищей. Другие сословия невольно делались слепым, безотчетным [282] орудием олигархии, увлекаемые однако ж чувством в основании добрым».

Эта мысль — выставить наравне с Поляками и Шведами причиною бедствий, постигших Россию — Русское Дворянство, разделив его на высшую олигархию, к которой относятся, как исключения, Романовы, Пожарские и пр., и на мелких Дворян — клиентов, — есть мысль оригинальная и новая, которой мы доселе, благодаря Бога, в печати не встречали. Можно бы возразить, что если изменник Михайла Салтыков был Дворянин, то товарищ его Федор Андронов был гость суконные сотни; если Боярский сын Пашков был Дворянин, то Болотников был холоп Князя Телятевского; если Князь Шуйский венчался венцом Мономаха, то на него простер руку и попов сын Матюшка; если под Смоленском изменил Послам Филарету и Кн. Голицыну Думный Дворянин Сукин, то с ним вместе изменил и Дьяк Сыдавной Васильев. — Трудно доказать, чтобы второй Самозванец, Болотников, Андронов и Дьяк Васильев были слепые, безотчетные орудия Русского Дворянства, увлекаемые однако ж чувством в основании добрым.

Другая мысль Г. Полевого есть следующая: «Михаил возведен на престол любовию и согласием народа. Могъ-ли Ляпунов ожидать исполнения своих желаний при восстановлении прежнего порядка, если бы он дожил до сего времени? Если семь Бояр, управлявших Москвою от имени Владислава, снова вступили в синклит боярский, если не награды, но гонение постигло всех отличившихся при спасении Москвы — Трубецкой послан был Воеводой в Сибирь; Дионисий сужден по клеветам наветников; Пожарский выдан головою родне изменника Салтыкова; Аврамий [283] Палицын умер в заточении Соловецком, а Минин удалился умереть вдали, от Двора и Москвы — Ляпунов едва-ли мог получить награды, если — дело, более нежели сомнительное — он и действительно хотел подвигом добра загладить жизнь, отданную дотоле измене, коварству, бунту и злодейству». ⁶ Эта мысль Г. Полевого не совсем оригинальная и новая. Прежде появления в свет «Прокофия Ляпунова» мысль несколько похожую, но высказанную совсем в другом духе и направлении, мы видели в прекрасном сочинении нашего почтенного Археолога Н. Д. Иванчина-Писарева. ⁷ После статьи Г. Полевого ту же мысль с крайним сожалением встретил я в весьма замечательной статье Г. Мельникова ⁸, который, исчислив награды, увенчавшие доблести верных Нижегородцев, говорит: «но дворская крамола действовала. Возвысились всеми ненавидимые Салтыковы, и одному из них Кн. Д. М. Пожарский был выдан головою через год после того как он спас Россию. Умный Минин был лишним в думе, где главными действователями были бесталантный Шереметев и бывшие мятежники Салтыковы, Куракины и Черкасские, т.е. те, которые или ничего не делали во время действий Минина, или поддерживали крамолу. Перед смертью, спаситель отчизны удалился в Нижний, где и умер в 1616 году, забытый теми, кого спас он. Подвиг этого великого человека оценен был по достоинству не ранее как через столетие». ⁹ [284]

«Не награды, но гонение постигло (по восшествии на престол Михаила) «всех отличившихся при спасении Москвы». Вот положение Г. Полевого, обвиняющее юного Царя и его родителя, более нежели в неблагодарности, в постоянном гонении противу спасителей не одной Москвы, но и России, которая была спасена вместе с Москвою. — Критика этого не оспоривает, а между тем мысль, по видимому основанная на фактах, но в самом деле фактами опровергаемая, повторяется, может перейти, подобно многим другим, в историческое верование, и стать на ряду с несомненными истинами, которые не нуждаются ни в розысканиях, ни в доказательствах. Оставим на время Троицкую осаду, и мои «Замечания», и возражения рецензентов и критиков, и займемся исследованием предмета важного и любопытного, чуждого истории Лавры, но принадлежащего к одной с нею достопамятной эпохе отечественной Истории.

Сперва означим время происшествий, коими Г. Полевой подкрепляет свою мысль:

Михаил возведен на престол.... 1613 Февр. 21.

Князь Д. Т. Трубецкой послан Воеводою в Тобольск ............................ 1625 Генв. 25.

Архимандрит Дионисий сужден ............................................................... 1618 Июля.

Пожарский выдан головою Салтыкову .................................................... 1613 Дек. 6.

Аврамий Палицын умер в Соловецком монастыре, куда отправился ... 1621.

Минин умер в Нижнем ............................................................................... 1616.

Рассмотрим все эти происшествия в том виде, в каком их представляют достоверные источники, но не в том порядке, в каком их приводит Г. Полевой: [285]

Первым представится нам выдача головою К. Пожарского Салтыкову. Это происшествие, столько соблазнившее всех занимающихся историею смутного времени, не вполне изложено в сокращенной выписке из разрядных книг, напечатанной в III томе Гос. Грамот и Договоров. По этому считаю не лишним поместить его здесь в том виде, в каком я нашел его в рукописной книге, содержащей в себе разрядные записки. ¹⁰

«Тово ж году 7122 (1613) Декабря в 6 день на празник Великого Чюдотворца Николы пожаловал Государь в Бояре Князь Ивана Никитича меншого Одоевского а у скаски стоял Боярин Князь Володимер Тимофеевич Долгорукой а сказывал думной разрядной дьяк Сыдавной Васильев.

Тово ж дни пожаловал Государь в Бояре Бориса Милхайловича Салтыкова а у скаски велел Государь стоять Боярину Князь Дмитрею Михайловичю Пожарскому а сказывати Думному Дьяку Сыдавному Васильеву.

И Боярин Князь Дмитрей Пожарской бил челом Государю, что ему Борису Салтыкову боярство сказывать и менши ево быть невместно.

И Князь Дмитрей спрашиван по каким случеям ему менши Бориса Михайловича Салтыкова быть невместно.

И Князь Дмитрей сказал менши ему быти нелзя по тому что Князь Григорей Княж Петров сын Ромодановской в роду ево Князь Дмитрея менши а был болши Григорья Мещенинова Морозова а Григорей Морозов в своем роду таков Михайло Глебов Салтыков а Михайло Глебов ему Борису дядя а болши ево тремя месты да Князь [286] Дмитрей же бил челом Государю сказывал боярство Князь Ивану Одоевскому Князь Володимер Долгорукой а ему велено боярство сказывать Борису Салтыкову и ему Князь Володимера менши быть невместно по тому что Князь Володимер Долгорукой выдан головою дяде ево Князь Дмитрееву Князь Петру Пожарскому дядя ево Князь Петр во ево роду менши ево Князь Дмитрея.

А Боярин Князь Володимер Долгорукой бил челом Государю на Боярина на Князь Дмитрея Пожарсково что тем ево Князь Дмитрей бесчестил сказывает что будто он Князь Володимер Долгорукой выдан головою дяде ево Князь Петру Пожарскому и то он затевает говорит ложь и про то б Государь велел сыскать своими Государскими розряды.

И после того бил челом Государю Борис да Михайло Михайловичи Салтыковы на Князь Дмитрея Пожарсково что Князь Дмитрей их обесчестиль боярство ему Борису не хочет сказывать а ему Князь Дмитрею менши их быть можно многими месты да и по тому Князь Иван Ромодановской был на Ливнах в товарыщах с Михайлом Глебовым Салтыковым а Михайло Глебов Салтыков по родству менши их а Князь Иван Ромодановской в родстве Князь Дмитрею болшой да Князь Дмитрей же Пожарской при Царе Василье розведен Сывашкою Пушкиным а Ивашко у отца своего пятой сын а болшой ево брат Астафей Пушкин был менши Михаила Глебова Салтыкова да по иным по многим случеям мошно им болши быть Князь Дмитрея Пожарсково.

Да туто ж спрашиван Ивашка Пушкин сказал при Царе Василье челобитье его на Князя Дмитрея Пожарсково записано а дело невершено.

А Князь Дмитрей Пожарской был туто ж перед Государем и против тех статей неговорил ничево и Государь Князь Дмитрею говорил чтоб он боярство Борису Михайловичю Салтыкову сказывал а по тем случеям Бориса и Михайла Салтыковых ему Князь Дмитрею менши их быть мошно. [287]

И Князь Дмитрей Государева указу не послушал. Боярство Борису Михайловичю не сказал и к себе съехал на двор.

И Государь говоря з бояры велел боярство сказать Борису Михайловичю Салтыкову Думному Дьяку Сыдавному Васильеву.

И Думной Дьяк Сыдавной Васильев боярство Борису Михайловичю Салтыкову сказал и Государю явил.

А в розряде велел Государь записать что сказавал боярство Борису Князь Дмитрей Пожарской.

И Боярин Борис Михайлович Салтыков ударя челом Государю на ево Государеве жалованье и бил челом Государю на Боярина Князь Дмитрея Михайловича Пожарсково о бесчестье что Князь Дмитрей Пожарской боярство ему не сказал и бил челом на него вотечестве не по своей мере и тем де ево Бориса обесчестил а ему де Князь Дмитрею не токмо меня холопа твоего Бориска и меншова моево брата мошно быть менши многими месты.

Тово ж дни был у Государя стол у стола были Бояре Князь Федор Иванович Мстиславской Князь Иван Никитич Одоевской Борис Михайлович Салтыков околничей Федор Васильевич Головин.

В столы смотрили столники

В большой стол

В кривой стол

Вина нарежал столник.

И после стола бил челом Государю Боярин Борис Михайлович Салтыков на Боярина Князь Дмитрея Михайловича Пожарсково чтоб Государь пожаловал велел ему от Князь Дмитрея оборонь учинить.

И Государь говоря з бояры велел Боярина Князь Дмитрея Пожарскова вывесть в город и велел ево Князь Дмитрея за бесчестье Боярина Бориса Михайловича Салтыкова выдать Борису головою и в розряде то велел записать.

«А посыланы по нево на двор Перфилей Иванов сын Секерин да голова Стрелецкой Костентин Чернышев. [288]

А отводил Боярина Князь Дмитрея Михайловича Пожарскова на двор к Боярину Борису Михайловичю Салтыкову головою Перфилей Иванов сын Секерин».

Этот современный рассказ представляет нам дело в настоящем его виде, и показывает:

1) Что истец Князь Пожарский, на спрос, по каким случаям ему не вместно быть меньше Салтыкова, ссылался на Ромодановских, а не на Пожарских. Этим его упрекали гораздо прежде, в деле с Князем Лыковым.

2) Что он объявил, будто бы К. Владимир Долгоруков, с которым при этом случае он также местничался, был выдан головою дяде его Князю Петру Пожарскому, на что К. Долгоруков, жалуясь в бесчестии, сказал: и то он затевает, говорит ложь и про то б Государь велел сыскать своими Государскими разряды. Не видно, чтоб К. Пожарский также просил справки с разрядами и чем-нибудь подкрепил им сказанное. «А Князь Д. Пожарской был туто ж перед Государем и против тех статей не говорил ничего». Должно заметить, что он при этом не сослался на измену Михайлы Салтыкова. ¹¹ Видно степень родства М. Гл. Салтыкова с Борисом Мих. была не такова, чтоб измена первого имела влияние на службу и права второго. [289]

3) Царь при решительном ослушании К. Пожарского сперва ограничился тем, что приказал Думному Дьяку Сыдавному Васильеву сказать боярство Салтыкову, но в разряде велел записать, что сказывал К. Пожарский. По двукратной уже просьбе Салтыкова (перед столом и после стола) Царь, по приговору Бояр, велел отвести К. Пожарского к противнику его.

Для приведения этого важного обстоятельства в полную ясность, нужно разрешить следующие вопросы:

I. Есть ли повод заключить, чтоб действие Царя и Бояр против К. Пожарского имело целию гонение, или унижение заслуг его?

Я не знаю, есть ли доказательства того, чтоб признательность Бояр и духовных властей к знаменитым заслугам Кн. Пожарского была ознаменована, до избрания на престол Михаила, таким же образом, как в отношении к Кн. Дмитрию Тимофеевичу Трубецкому, которому была от них дана в вотчину Вага. Но нет сомнения, что они признавали всю важность заслуг его, ибо в грамоте Трубецкому таким образом говорится о К. Пожарском: [290] «а как по Божией милости Стольник и Воевода Князь Дмитрей Михайлович Пожарской собрався с нами с Цари и с Царевичи и с Бояры и Воеводы и Стольники и Стряпчими и с Дворяны и Детьми Боярскими Верховных и Украинных, Северских и Поморских городов и с Казанскими Князьями и Мурзами и со всякими служилыми людьми пришел к Боярину и Воеводе ко Князю Дмитрию Тимофеевичу в сход под Москву, и положа меж себя они богосоюзный совет, быти истинно по Христе и по истинной нашей православной Крестьянской вере Греческого Закона крепкие поборники, многим своим бодроопасным осмотрением и премудрым разумом Московское Государство очищали, с Польскими и с Литовскими людьми, которые сидели в Москве, бились, и многую им тесноту и голод чинили». ¹²

При венчании на Царство Михаила, К. Пожарский был в числе немногих, несших и державших Царские регалии, и в тот же день, Июля 11-го, произведен из Стольников не в Окольничие, а прямо в Бояре. Через несколько дней, именно 30-го Июля, он был пожалован вотчиною. В Грамоте, данной ему 5-го Июля 1621 г. от Царя Михаила Феодоровича ¹³, приводятся следующие слова прежней грамоты, писанной 7121 (1613) Июля 30-го: «пожаловали есмя за его службу что он при Царе Василье, памятуя Бога и Пречистую Богородицу и Московских Чудотворцев, будучи в Московском Государстве в нужное и в прискорбное время, за веру Крестьянскую и за святые Божие церкви и за всех православных Крестьян против врагов наших Польских и Литовских людей и Руских воров, которые Московское [291] Государство до конца хотели разорить и веру Крестьянскую попрать; а он боярин наш Князь Дмитрий Михайлович, будучи на Москве в осаде, против тех врагов наших стоял крепко и мужественно, и к Царю Василыо и к Московскому Государству многую службу и дородство показал, голод и во всём оскуденье и всякую осадную нужду терпел многое время, а на воровскую прелесть и смуту ни на которую не покусился, стоял в твердости разума своего крепко и непоколебимо безо всякие шатости, и от тое их великие службы и от крепкого осадного сиденья Польские и Литовские люди и Руские воры от Москвы отошли. И наперед сего ¹⁴ за те службы, за Царя Васильево осадное сиденье ¹⁵, Мы Великий Государь Царь и Великий Князь Михайло Феодорович всея Русии пожаловали боярина нашего Князя Дмитрия Михайловича Пожарского в Суздальском уезде села Мыту приселком Нижним Ландехом, да Холуй посадец, да к селу же к Нижнему Ландеху деревни» и пр. (в них по Суздальским книгам 7092 (1584) года «пашни паханые на оброке и на льготе и перелогу и лесом поросло худые земли доброю землею, с наддачею триста семдесят пять четьи в поле, а в дву по тому ж»).

После, столь торжественного сознания знаменитых заслуг К. Пожарского и изъявления ему уважения и благодарности Царя, пожалованием в высокий сан Боярина прямо из Стольников, и награждением вотчиною, нет повода думать, чтоб чрез четыре месяца, оемнадцати-летний Царь, едва воссевший на престол, хотел огорчить или унизить того, кто был крепчайшею [292] подпорою престола. Тем менее можно это думать, что в деле с Салтыковым К. Пожарский был не ответчик, а истец; следовательно от его воли зависело начать или не начинать тяжбу, не в пользу его окончившуюся.

II. Зависело-ли от воли Царя при разборе о местничестве принять в уважение заслуги Князя Пожарского? Можно решительно сказать нет. — Во-первых: если бы заслуги отечеству могли быть в подобном случае приняты в соображение, то К. Пожарский не преминул бы поставить их на вид Царю и Боярам; он этого не сделал. Во-вторых: мы видим в разрядных записках , что Бояре приговорили по делу Окольничего Князя Григорья и Князя Федора Волконских с Боярином Петром Петровичем Головиным (1616 Апреля 14-го): «Волконским сказать что они на Боярина Петра Петровича Головина в отечестве били челом не делом, люди они не родословные, а по Государеву указу неродословным людям с родословными людьми суда и счету в отечестве не бывало, и они ныне своим челобитьем Боярина Петра Петровича Головина обесчестили что на него били челом о местех, а за службу жалует Государь поместьем и деньгами а не отечеством, а за челобитье и за бесчестье Боярина Петра Петровича Головина приговорили Бояре Князь Федора Волконского посадить в тюрьму».

III. В таком-ли положении были тогда дела по местничеству, чтобы Царь мог в чью бы то ни было пользу делать исключения?

Разрядные записки представляют нам замечательные случаи, доказывающие, что никогда споры о местничестве не были так часты, как в первые годы царствования Михаила. Они доходили между вышними сановниками [293] до такой степени дерзости и упорства, что Царю нельзя было не принимать мер сильных и решительных. Мы видим, что при самом венчании его на Царство он приказал дяде своему Ивану Никитичу Романову держать шапку Мономаха, а Боярину Князю Д. Т. Трубецкому скипетр «и Боярин Князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой на Боярина на Ивана Никитича Романова бил челом о местех что ему Ивана меньши быть не вместно. И Государь указал Боярину Князю Дмитрию Трубецкому, ведомо твое отечество перед Иваном, мочно ему тебя меньши быть, а ныне тебе быть для того что мне Иван Никитич по родству дядя. Быть вам без мест».

Вскоре после того (17 Апреля 1614) на Вербное Воскресение был у Государя стол «а у стола велел Государь быть Боярам Князю Федору Ивановичу Мстисловскому, Ивану Никитичу Романову, Князь Борису Михайловичу Лыкову, да окольничему Артемью Васильевичу Измайлову:

И боярин Князь Борис Михайлович Лыков бил челом Государю вотечестве на боярина Ивана Никитича Романова что ему с ним быть невмесно а боярин Иван Никитич бил челом Государю что Князь Борису с ним быть мошно.

А ныне с ним быть не хочет тем ево обесчестил.

И Государь Царь и Великий Князь Михайло Федорович всеа русии говорил Князю Борису что он наперед сего на празник рожества пречистые Богородицы сидел ниже боярина Ивана Никитича и к чаше ходил после Ивана Никитича и у чаши на Ивана Никитича не бивал челом а с Иваном Никитичем ему Князь Борису мошно быть.

И Князь Борис бил челом Государю что ему менши Ивана Никитича ни которыми делы быть невместно луче б ево велел Государь казнить смертью а меньши Ивана [294] быти невелел а будет Государь укажет быть ему меньши Ивана Никитича по своему Государеву сродству что ему Государю по родству Иван Никитич дядя и он потому с Иваном Никитичем быть готов.

И Государь Царь и Великий Князь Михайло Федорович всеа русии говорил Князь Борису что меныши Ивана Никитича быти ему мошно по многим мерам а не по родству и он бы ево Государя некручинил, садился в столе под Иваном Никитичем.

Князь Борис Государева указу непослушал за стол несел и поехал к себе на двор.

И Государь Царь и Великий Князь Михайло Федорович всеа русии велел послать по Князя Бориса чтоб ехал к столу а будет непоедет и ево Князь Бориса велел Государь Ивану Никитичю выдать головою.

И ко Князю Борису посыланы порознь Григорей Бутиков а после Григорья Полуехт Мячков и Григорей и Полуехт приехав сказали что Князь Борис Государева указу непослушал ¹⁶ к столу неедет а говорил что он ехати готов к казни а меньши ему Ивана Никитича небывать.

И после стола Государь послал к Князь Борису на двор Ивана Чемоданова да Левонтья Извольскова а велел Государь им Князь Бориса взяв отвести к Ивану Никитичю за ево бесчестье и сказав Ивану Никитичю Государево жалованье выдать Князь Бориса ему головою.

И Левонтей и Иван по Государеву указу Князя Бориса к Ивану Никитичю отвел и выдал головою.

Царь Михаил Феодорович, особенно по возвращении родителя его, видя необходимость отвратить случаи, подававшие [295] повод к спорам о местах, не только весьма часто приказывал быть всем без мест, но издавал законы, коими определялось, что в известных случаях порухи большим родом отечеству их в том не будет. И эти кроткие меры предупреждения споров не всегда были успешны.

Так, например, мы видим, что Царь при первой своей свадьбе (7133 (1624) Сент. 14-го) приказал быть всем без мест «и для укрепленья велел свой Государев указ подписать Думным дьяком и свою Государеву печать приложить».

«И указал Государь быти на своей Государеве радости в сидячих с своей Государевы стороны бояром Князю Ивану Ивановичю Шуйскому да Князю Ивану Васильевичю Голицыну да Князю Алексею Юрьевичю Сицкому.

С Государынину сторону бояром Князю Дмитрею Тимофеевичу Трубецкому да Князю Ивану Ивановичю Одоевскому да окольничему Федору Леонтьевичю Бутурлину.

И бил челом Государю Царю и Великому Князю Михайлу Федоровичю всеа русии и отцу ево Государеву Великому Государю Святейшему Патриарху Филарету Никитичю Московскому и всеа русии боярин Князь Иван Васильевич Голицын что ему меньши бояр Князь Ивана Ивановича Шуйского да Князь Дмитрея Тимофеевича Трубецкого быти невмесно.

И Государь Царь и Великий Князь Михайло Федорович всеа русии велел боярину Князю Ивану Голицыну сказать что по их Государскому указу велено им быть без мест и он бы Князь Иван на ево Государевой радости был по ево Государеву указу без мест по тому как им сказано и тем ево Государскому делу порухи не чинил а не будет он Князь Иван и ему быть в опале да и сам Великий Государь Святейший Патриарх Филарет Никитич Московский и всеа русии боярину Князю Ивану Голицыну говорил чтоб он на Государеве радости был без мест и отечеству ево в том порухи не будет. [296]

И боярин Князь Иван Голицын Государева указу не послушал и говорил в том их Государская воля хотя вели Государь казнить а ему по той скаске бояр Князь Ивана Шуйсково и Князя Дмитрея Трубецкова меньши быть никак нелзя.

И думной дьяк Иван Грамотин сказывал про то Государю Царю и Великому Князю Михайлу Федоровичю всеа русии и отцу ево Государеву Великому Государю Святейшему Патриарху Филарету Никитичу Московскому и всеа русии.

И Государь Царь и Великий Князь Михайло Федорович всеа русии и отец ево Государев Великий Государь Святейший Патриарх Филарет Никитичи Московский и всеа русии приказали думному дьяку Ивану Грамотину сказать про то бояром что Князь Иван Голицын их Государсково указу не послушал на Государеве радости быть не хочет.

И думной дьяк Иван Грамотин сказывал про то бояром.

И бояре говорили что Князь Иван Голицын учинил то изменою что на Государеве радости быть не хочет а Государская милость ко всём к ним что быти указал Государь на своей Государевой радости всем им без мест и в Княж Иванове непослушанье и измене их Государская воля а Князь Иван по своей вине достоин всяково наказанья и разоренья.

И Государь Царь и Великий Князь Михайло Федорович всеа русии и отец ево Государев Великий Государь Святейший Патриарх Филарет Никитич Московский и всеа русии указали Князь Ивана Голицына за ево непослушанье и измену поместья и вотчины отписать на себя Государя и поместьи в роздачю роздать а вотчины ведать во дворце а за ним оставит в орзамасе из вотчины ево одно село которое поменше а ево и с женою сослать с приставом в Пермь а у нево быть приставу да стрельцом а двора и животов отнимать у него не велели.

И ко Князю Ивану Голицыну послан на двор Ермола Мясоедов и велено ево свести в белой город на Сенкин двор Сабакина а в Перм со Князем Иваном послан [297] в приставах Михайло Ладыженской а с ним 30 (ч.) стрелцов для береженья а в наказе у нево написано велено ему у Князя Ивана быть безотступно и того беречь накрепко чтоб нихто ко Князю Ивану не приходил и не приезжал а в Перм приехав велено ему жить и стрельцом в Перми у Князя Ивана до Государева указу и беречь по тому ж а Князю Ивану велено дать в Перми двор на котором дворе избы две или три а людей ему велено взять со Князем Иваном 12 (ч.) да попа и по празником к церкве Ивана пускать велено а ходить Михайлу велено со Князем Иваном к церкве и от церкви а свадьба была Сентября в 19-й день».

В 7130 (1622) Государь издал повеление, чтоб большие меньшим сказывали Боярство и Окольничество без счету в местах и без вреда их отечеству. В 7133 (1624) Князь Иван Васильевич был сослан в Пермь с лишением всего состояния, а в 7143 (1635) Мая 5-го Государь приказал Боярину Князю Ивану Андреевичу Голицыну сказать Боярство вновь пожалованному Князю Петру Александровичу Репнину.

«И боярин Князь Иван Ондреевич Голицын бил челом Государю что ево родители боярство никому не сказывали.

И Государь говорил боярину Князь Ивану Голицыну что у стола быть ему Князь Ивану а с ним Князь Петру Репнину и в отечестве ему Князь Петру до нево Князь Ивана недостало а приговор их Государевой что болшие меншим сказывают а отечеству их тем порухи нет.

Да при Государе Царе и Великом Князе Иване Васильевиче всеа русии боярин Князь Федор Михайлович Трубецкой сказывал боярство Борису Годунову а у стола Борис Годунов с ним был и после тово бывал менши ево а ныне многие сказывали менши себя боярство боярин Князь Дмитрей Тимофеевич Трубецкой сказывал боярство Семену Головину а у стола Семен с ним был а отец ево Князь Дмитреев Князь Тимофей Трубецкой был болши дяди твоево Князь Ивана Голицына Шпаки [298] болшова роднова брата отца твоево а дядя твой Князь Василей Голицын в Смоленске выдан головою Князь Тимофею Трубецкому а в родстве своем он ровен отцу твоему Князь Андрею и ты не упрямливайся Князь Петру боярство скажи и тем отечеству твоему порухи не будет и у стола будет он с тобою и Князь Иван Государева слова не послушал Князь Петру боярства не сказывал.

И Государь за то Князь Ивана велел посадить в тюрму и сидел в тюрме три дни из тюрмы велено ему ехать к себе на двор и велено у нево быть приставу Костентину Михайлову сыну Койсарову а в тюрму и на двор От Государя посылан ко Князь Ивану розрядной дьяк Григорей Ларионов говорить чтоб он Князь Петру Репнину боярство сказал а отечеству ево порухи не будет а не скажет и ему быть разорену и сослану и Князь Иван дьяку Григорью Ларионову сказал что в раззоренье и в сылке волен Бог да Государь а ему Князь Петру боярства не сказывать и того дни Князь Петру Репнину боярства не сказано».

IV. Каковы были права Князя Пожарского в отношении к местничеству ?

До нас дошло более сведений по местничеству о Кн. Пожарском, нежели о ком бы то ни было из его современников. Из этих разных случаев нельзя не заключить, что знаменитый герой, Великий делами, не был велик в отношении к местничеству. Происхождение от Княжеского рода не достаточно было, чтоб быть в этом отношении родословным. ¹⁷ Надобно было ссылаться на службу предков, и в этом нельзя не заметить, по соображении разных дел о местничестве Князя Пожарского, слабую его сторону. Из тех же разрядных записок мы видим, что в Июне 7127 (1619) во время встречи Патриарха Филарета Никитича, возвращавшегося из плена, «Окольничей Федор Леонтьевич Бутурлин бил челом [299] Государю на Боярина Князь Дмитрея Михайловича Пожарскова что Князь Дмитрей написан в первой встрече в больших, а он Федор в третей встрече в других, и ему Федору меньши Князя Дмитрея быти не можно, да клал Федор перед Бояр Грамоту что дед Князь Дмитриев был Губной Староста, и Государь велел ему сказать «нынешняя де встреча велено вам всем быть без мест, и ты б по нынешнему указу был, а отечеству твоему порухи не будет». В другом случае в Марте 7130 (1622) при споре Князя Семена Гагарина с Князем Васильем Щербатовым, мы видим, что служба Губных Старост не давала никаких прав в отношении к местам. Там сказано:

«и Князь Семен Гагарин бил челом Государю что ему меньши Князь Василья Щербатова быть не можно, нигде Гагарины с Щербатыми не бывали, а Князь Василей Щербатой бил челом Государю о оборони.

И по Государеву указу сказывал Думной Дьяк Томило Луговской Князь Семену Гагарину бил он челом на Княз Василья Щербатова не по делом. Со Князь Васильем ему не сошлось, никто в Гагариных в воеводах не бывали везде в старостах в губных и в городовых прикащиках и впредь бы Князь Семен Государю не бил челом, а станет бить челом и ему быти про то в великой Государеве опале и в наказанье без пощады».

В весьма любопытном деле Князя Д. М. Пожарского с Боярином Князем Борисом Михайловичем Лыковым в Феврале 1609 ¹⁸, мы видим те же обстоятельства. [300] Князь Лыков, жалуясь Царю Василию Шуйскому в том, что он и мать его были оклеветаны Перед Царем Борисом Князем Д. М. Пожарским и его матерью, говорит:

«и Царь Борис его Князя Дмитрия за те затейливые доводы и за многая лганья жалуючи, а меня Бориска, по своему тайному гневу, позоря и казня, вместо смертные казни велел мне в неволю отвечать ему Князю Дмитрию в отечестве, и Князь Дмитрий Пожарской перед Бояры, Князем Михайлом Петровичем Катыревым на суде говорил, и розряды подавал Стародубских и Ряполовских Князей, будто они больше бывали моих родителей Оболенских Князей, а сам он Князь Дмитрий к тем Стародубским и Ряполовским яко многим Князьям причитал отца своего Князя Михайла и себя по родословцу лесвицею, и ставил отца своего в лесвице больше многих Стародубских и Ряполовских Князей, а своих ближних родителей Пожарских Князей, деда своего родного Князя Федора Третьякова Пожарского, и прадеда своего родного Князя Ивана Третьяка, и иных Пожарских Князей всех, которые бывали в городовых прикащиках и у иных дел, за их худобою ни в каких случаях не подавал. В другом месте его «Княж Дмитриев дед родной Князь Федор Княж Иванов сын Третьяковъ-Пожарской, и иные, Государь, Пожарские Князи, которые в лесвице больше деда его родного Княж Дмитриева, а бывали во многих годех и в городех городовые прикащики, а которые, Государь, Пожарские Князи отцу его Княж Дмитриеву Князь Михайлу Пожарскому братья а в лесвице больши отца его Княж Дмитриева, и те, Государь, бывали во многих годех в объезжих Головах меньши всех меньших Голов, а иные, Государь, Пожарские Князи бывали в ямских стройщиках». Далее Князь Лыков сказал: «утягивает его Князь Дмитрий Пожарский Ромодановскими, Осифовскими, Палецкими а не своими Пожарскими; а Ромодановские, Иосифовские и Палецкие с Пожарскими разошлися».

В ответах К. Пожарского замечаем следующие слова: «и хотяб, Государь, по греху нашему в тех [301] годех дед мой или который мой родитель Пожарских и был в Государеве опале в Городничих, и хотя, Государь, и повинен, ино большому Воеводе а не другому....... и хотяб, Государь, в тех годех наших родителей и Пожарских, или Стародубских и бывал который в Городничих, и Князю Борису, Государь, Лыкову меня Митьки тем не утягать, потому что, Государь, в тех годех Городничество было не бесчестно, и посыланы, Государь, бывали в городы за осадных место Воевод. И будет то поставят, Государь в дело, и в тех, Государь, годех бывали в Городничих ни Пожарские ни Лыковы, которые наши господья, ино, Государь, до тех Княж Борисову деду не достало..... а мои, Государь, родители Пожарские менши родителей наших Стародубских Князей нигде не бывали, и были, Государь, много лет в Государеве опале, а Государева милость до нас холопей была, что, Государь, с нашими родители и с чужими ни с кем не посылывал, и меньши никого не бывали, и потерки, Государь, нигде не бывало, а в береговом, Государь, розяряде дед мой нигде не бывал, потому что в Государеве опале сослан был на низ. А по городам, Государь, на годовых службах дед мой и дядя мой в воеводстве во многих местех бывали, а в меньших, Государь, с кем ним не вместно быти, не бывали, а кои Государь, по греху своему в Государевых опалах наша братья всех родов, и как Государева милость до них воссияет , и с кем им случей будет в отечестве , и они, Государь, бьют челом Государю, и тяжутся по своей Лествице своими родители, которые бывали в Государевых розрядех, а как, Государь, до нас холопей Государевых милость Царская воссияла, ино Государь деда моего и меньшая братья в Царской милости в приближенье были в Стольниках, а я, Государь, и внук деду Князю Федору Ивановичу, а коли, Государь, надо мною над холопом его Царская милость воссияла, и я, Государь, холоп его Государев по его Царской милости таков же Стольник что и Князь Борис Лыков. То, Государь, делается Царским милосердием — и в честь живут и в бесчестье......... [302] а мы, Государь, холопи твои по твоей Царской милости и по своему отечеству пошли от прародителей своих Князь Данила Ондреевича Пожарскова. И по вашей, Государь, Царской милости прародитель наш Князь Данила Ондреевич Пожарской болши братьи своей меньшой Стародубского и Ряполовского и Палецкова ¹⁹, «так, Государь, и мы холопи твои Государевы в своем роду и по лествице ково меньши, того меньши, а кому в версту, тому, Государь, в версту, а ково, Государь, больши, того больши, потому что, Государь, Пожарские, живучи, по своему греху, и в Государевых опалах, меньши по случаем в Своем родстве Стародубских и Ряполовских ни чужого роду не бывали....... и Князь Борис, Государь, Лыков сказывал что послали «Князь Петра на Уржюм в осень, а Князь Петр, Государь, Пожарской ²⁰ бил челом Государю после Велика дни вскоре, а послан, Государь в Уржюм в том же году до Троицына дни, а не в осень, а в том, Государь, году в коем было году велено ездить Князю Петру Пожарскому, и как Государь Князь Петра пожаловал [303] велел отставить и на Князь Петрово место в том году, во 107 году (1599) ездил Князь Юрьи Мещерской, а не Князь Петр, и то было, Государь, сделалось нашим бессемейством, что было Князю Петру быти меньши Князь Михайла Гвоздева, а се, Государь, в те поры пришла на матушку мою и на меня Государева опала, и в чом, Государь, но нашей вине на нас была Государева опала, ино, Государь , и в те поры по своему Государеву милосердию и праведному суду не выдал холопей своих, в чом ево Государева по нашей вине была опала, в том ево Царская воля, а в отечестве, Государь, нас холопей своих не выдал, что ему праведному Государю наше отечество с Гвоздевыми известно».

Мы не знаем, чем кончился этот суд с Князем Лыковым, потому что при подлинном деле не достает конца. Как бы то ни было, но видно, что К. Пожарскому очень трудно было поддерживать свои требования по местничеству. В этом отношении ему должно было много вредить в глазах Бояр и то, что суд его с Князем Лыковым при Годунове был несправедливо решен в его пользу.

V. Выдача головою Князя Пожарского Салтыкову имела ли влияние на последующую службу первого или на благорасположение к нему Царя?

При нашем взгляде на это происшествие, на расстоянии более двух столетий, мы никак не можем примириться с мыслию, что какой-то Перфилий Секерин взял Героя Пожарского из того дома, близ которого, два года прежде, он пал покрытый ранами и кровью, сражаясь за погибавшее отечество, и вел его по улицам спасенной им за год пред тем Москвы, на двор к племяннику злодея и изменника Михайла Салтыкова. Если бы мы были более знакомы с делами [304] местничества и нравами того времени, то убедились бы в том, что это происшествие не могло казаться необыкновенным, ни для самого К. Пожарского, ни для современников его. С вероятностью можно полагать, что во время этого позорного шествия Боярин и Воевода паче всего скорбел о том, что выданная голова бывает за многие места ²¹, и в утешение себе мог повторить сказанное им за несколько лет прежде: «то делается Царским милосердием — и в честь, живут и в бесчестье» ²². Прежде нам сообщали разные описания того, как совершался обряд выдачи головою. Вернейшим кажется должно принять подробное описание самовидца Котошихина ²³. Судя по оному, должно думать, [305] что Царь был несколько времени на К. Пожарского гневен н очей своих не дал ему видеть. Покойный А. Ф. Малиновский в жизнеописании К. Пожарского говорит, что ему худо было при Дворе от того, что Император Матфей принял холодно Послов Царя Михаила; не отвечал на известительную Грамоту о восшествии его на престол и продолжал переписываться с Боярами, не упоминая даже об имени избранного Царя, и что эти поступки внушили Русскому Двору подозрение, что Император замышляет исполнить намерение брата его Рудольфа — доставить Российскую корону племяннику своему ²⁴. По неуказанно источников, откуда взяты эти сведения, нельзя судить о степени их достоверности. Сказанное далее почтенным Биографом, что вся вина пала тогда на Князя Пожарского, и что завистливые Царедворцы, назначив его объявлять боярство Салтыкову, коварно подготовили ему случай к ослушанию пред Государем, кажется, есть не иное что как догадка.

Если ослушание Кн. Пожарского и навлекло на него гнев Государя, то вероятно не продолжительный, потому что в Июне 1615, он послан с Воеводою Степаном Исленьевым против Лисовского и Польских и Литовских людей. Из разрядных записок видно, [306] что они были у Царя у руки Июня 19-го. По тем же запискам видно, что 20-го Июня 7125 (1617) с Английским Послом Иваном Ульяновым Мериком были в ответе Бояре, Наместник Псковский Федор Иванович Шереметев и Наместник Коломенский ²⁵ Князь Д. М. Пожарский. В тот же день он был приглашен к Государеву столу. Замечательно, что в это время за кушаньем сидел Дворецкой и Боярин Борис Мих. Салтыков, а у стола стоял у Государя Кравчий Михайла Михайлович. Августа 1-го К. Пожарский опять приглашен к Государеву столу в Симонове монастыре.

В 1617 и 1618 мы видим Князя Пожарского начальником войска в Калуге, видим его несколько раз побеждающим Поляков, и получающим Царское милостивое слово через Стольника Князя Семена Волконского. В 1619 году он встречает в Можайске Митрополита Филарета, возвращающегося из Польского плена; Августа 15-го приглашен к столу Патриарха, а 22-го того ж месяца, при отправлении Царя Михаила [307] с родительницею его на богомолье к Макарью на Унжу, оставлен управлять Москвою ²⁶. В Сентябре того же года он награждается вотчинами за храбрость и заслуги, оказанные в 1618 году вовремя осады Москвы Владиславом ²⁷. С тех пор мы видим в разрядных записках К. Пожарского несколько раз заведывающим Москвою во время Царских отсутствий, Царевым дружкою на обеих свадьбах Михаила; часто видим его приглашенным к Царскому столу, что, по моему мнению, должно принять за самый несомненный знак личного благоволения и милости. К Царскому столу в дни праздников церковных, имянин, приема Послов, приглашались обыкновенно не более как два Боярина и один Окольничий. Утвердительно можно сказать, что ничье имя не встречается в продолжении стольких лет и так часто, как имя Князя Д. М. Пожарского в малом числе избранных, приглашенных к Царской трапезе. — Где во всём этом видны признаки неблагодарности и гонения?

Посмотрим теперь, есть ли признаки того же в назначении Князя Д. Т. Трубецкого Воеводою в Тобольск, в Январе 1625 года, т.е. чрез двенадцать лет после восшествия на престол Царя Михаила Феодоровича. [308]

В Январе 1613 года, то есть еще до избрания Царя, Бояре и Духовенство наградили Князя Дмитрия Тимофеевича за службу его, давши ему в вотчину Вагу, со всеми волостьми и с доходы, как была прежде за Борисом Годуновым ²⁸, а после за Князем Дмитрием Ивановичем Шуйским, — за его Боярина Князя Дмитрия Тимофеевича к Московскому Государству многие службы и за радение и за промысл и за дородство и за храбрство и за правду и за кров. В Грамоте на эту вотчину, или лучше сказать на этот удел, говорится: «по его Князя Дмитрия Тимофеевича богоприятному и премудрому совету и разуму, видя его на их (врагов) мщенье, всем серцем подвижна, собрався к нему , и за его разум и премудрость и за дородство и за правду и за ревнительство по святых Божиих церквей и православной Крестьянской вере по великородству его в Московском Государстве правителем изобрали...» Далее, «и милосердый в Троице славимый Бог наш по умолению Богоматери своей Пречистой Богородицы нашей Христианские надежды и Заступницы и Московских Чудотворцов Петра и Алексея и Ионы дали Боярину и Воеводе Князю Дмитрею Тимофеевичу Трубецкому храбрость и утверженье и, дерзосердие против Гетмана: сам бился, не щадя головы своея, три дни да три нощи, и рать многую Московского Государства утвержали и на бой подвизали безо всякого сумнения и страху ²⁹». Грамота на Вагу была дана в [309] Успенском соборе за подписанием Бояр и духовных властей, и в числе других Князя Пожарского, Троицкого Архимандрита Дионисия и Келаря Аврамия Палицына, с обещанием когда Бог даст на Московское Государство Царя, просить его о даче на ту вотчину Царской Грамоты за красною печатью. Г. Берх говорит, не указывая, на каком основании, что Грамота сия подтверждена Царем Михаилом Феодоровичем ³⁰.

При Царском венчании К. Трубецкой нес и держал регалии. Мы уже видели местничество его при этом случае с родным дядею Царя. В Сентябре того 7122 (1613) он послан Главным Воеводою в Новгород против Шведов. В Марте 1615 в праздник Благовещения видим его за Царским столом, видим при замечательном обеде Сентября 3-го 7127 (1618), к которому , как значится в разрядных записках, приглашены были Бельские сидельцы ³¹. В 1619 году Князь [310] Трубецкой участвует во встрече Патриарха Филарета и потом в шествии его на осляти по городу. В 1620, 21 и 22 годах опять несколько раз видим его за Царским столом в Москве, у Троицы, в Ярославле и в Симонове монастыре; в 1622 он послан в Ярославль для разбора Дворян и детей Боярских; в Сентябре 1623 ему поручается Москва во время Царского шествия к Троице; в Сентябре 1624 он и супруга его находятся в числе сидячих с Царицыной стороны при первом бракосочетании Царя ³². Мы читаем в разрядных записках 7133 (1625): «того ж году Генваря в 25 день Государь, Царь и Великий Князь Михаил Феодоровичь всеа Росии велел быть в Сибирских городех Боярину и Воеводам:

В Тобольском городе Боярин и Воеводы Князь Димитрий Тимофеевич Трубецкой да Мирон Андреев сын Вельяминов.

На Верхотурье Воеводы Князь Дмитрий Петров сын Лопата-Пожарский да Игнатий Андреев сын Уваров». и пр.

В Записках к Сибирской Истории, помещенных в III ч. Древ. Рос. Вивлиофики, видно, что Князь Д. Т. Трубецкой [311] прибыл на Воеводство в Тобольск 29-го Мая 1625, а Июня 24-го там же скончался, бывши в Тобольске один месяц несполна ³³. Тело его погребено в Троицкой Сергиевой Лавре в палатке Троицкого собора ³⁴, где также погребены отец его Боярин Князь Тимофей Романович, в монашестве Феодорит, мать, брат Князь Меркурий и первая супруга Княгиня Марья Борисовна ³⁵. В тех же Записках к Сибирской Истории говорится, с 24-го Января 1616 по 25 Мая был в Тобольске первым Воеводою Боярин Князь Иван Семенович Куракин; «а прежде того в Сибири Бояр в Тобольске не бывало». С 1620 по 1623 там же первым Воеводою Боярин Матвей Михайлович Годунов; с 1623 по 1625 Боярин Князь Юрий Яншеевич Сулешев. По Разрядам видно, что Воеводы в Тобольск, как и в другие города, назначались не на долгое время. Это имело основанием общую теорию тогдашней службы, не удалять надолго Дворян от управления вотчинами и поместьями, с которых они отправляли службу.

Из этого мы видим, что в Сибири, обращавшей на себя особенное внимание Царя, предместниками Князя Трубецкого были три высшие Сановника, три Боярина, все известные своими заслугами, и близкие к Царю; видим тут же, что в 1623 «про Боярина Годунова против Святительского челобитья Киприана, и про иных Сибирских воевод были в Сибири сыщики». Следовательно назначение Первым Воеводою в Тобольск, [312] где управление было не совсем в порядке, скорее может означать доверенность и доброе мнение Царя. Где же доказательства, чтоб это назначение Князя Д. Т. Трубецкого было следствием опалы или гонения?

Комментарии

1. Акты Археогр. Эксп. Т. IV. стр. 233.

2. Отеч. Зап. 1842, № 11, биб. хрон. стр. 14.

3. Отеч. Зап, 1842 № 8, библ. хрон. стр. 40.

4. Отеч. Зап. 1842 № 10. Науки и Худож. стр. 41.

5. Русская беседа Т. III. Прок. Ляп., стр. 5.

6. Русская беседа. Т. III. Прок. Ляп., стр. 23.

7. День в Троицкой Лавре. М. 1840, стр. 46.

8. Нижний Новгород и Нижегородцы. О. З. 1843, N 7.

9. От. З. 1843 № 7. Июль. Ниж, Нов. и Нижегородцы, стр. 30.

10. Прим. Эта выписка, так же как и другие, которые указаны будут словами: разрядные записки, взяты мною из разрядных записок царствования Михаила Феодоровича, рукописи XVII въка, принадлежащей к собранью отечественных древностей Павла Федоровича Коробанова, весьма замечательному и богатому, к сожалению не довольно известному, хотя почтенный владелец, в продолжение полувека не щадивший ни трудов, ни издержек, с самою обязательною благосклонностью дозволяет любопытным осматривать оное.

11. Прим. В разрядных записках мы видим, что 7127 (1619) Августа дня по случаю встречи Патриарха Боярин Василий Петрович Морозов бил челом Государю на Боярина Кн. Дмитрия Тимофеевича Трубецкого, в том, что «Князь Дмитрей Трубецкой перед Бояры его лаял и позорил и называл страдником и против его он Василий молыл что во 105 году и Князь Иван Куракин бил челом о местех на большова на Князь Дмитреева брата на Князь Юрья Трубецкова и с ним не был а Князь Юрья Трубецкой ныне в измене служит Королю а прежнее Государево уложенье которые бывали в уделех и отбежали “и те у себя и у своего роду теряли многие места и Государь бы его Василья пожаловал велел на Князь Дмитрея оборонь дать». Однако же Бояре обвинили Морозова и приговорили ему быть с Трубецким так же как родители его бывали с Трубецкими при Царях Иоанне и Феодоре. Автор Ядра Рос. Истории говорит, что Михайло Кривой Салтыков с Поляками ушел в Литву и там умер. «А наследники и сродственники его в Литв велися по царство Царя Алексея Михайловича, который как Литву воевал, и в Полоцк с войсками входил, Симеон Полоцкий оставших там Феодора и Самойла Петровых детей, и Стефана да Юрья Ивановых детей к Государю привел, и с ними ж купно за них же Государю был челом, по которых челобитыо Царь Алексей Михайлович их простил и в Русь ехать позволил; и с того времени Салтыковы те к Руси воротились». — См. Ядро Рос. Истории. М. 1770. стр. 319. — Эти слова приводит Голиков (Допол. к Деян. Петра Великого Т. 2-й стр. 329), относя их, так же как и автор Ядра Рос. Ист., к Мих. Глеб. Салтыкову, но известно, что Окольничий Михайло Михайлович Кривой — Салтыков и Боярин Михайло Глебович были два разные лица. Любопытно бы знать, в чём состоит ошибка. Сын Михайла Глебовича Иван был посажен на кол Новгородцами, которые сами действуя в пользу Шведского Королевича, приняли, как видно, Ивана Салтыкова за агента Сигизмундова.

12. Древн. Росс. Вивлиоф. изд. 2. Ч. 15, стр. 204.

13. См. Собр. Гос. Грам. и Дог. Ч. III. стр. 224.

14. Слова новой грамоты.

15. Т. е. во время междуцарствия. Шуйского в плену почитали Царем России. См. Иванчина-Писарева: День в Троицкой Лавре, стр. 90, прим. 46.

16. Прим. Этот же Князь Борис Лыков, быв назначен в 7140 (1632) году на службу против Литовских людей с Боярином Князем Дмитрием Мамстрюковичем Черкасским, просил Государя, и Патриарха, что ему с Князем Черкасским быть нельзя за Князь Дмитриевым обычаем, что у него обычай тяжел, и перед Дмитрием Мамстрюковичем он стар, а служил Государю сорок лет а лет с тритцать ходил своим набатом, а не за чужим набатом и не в товарищах. По этому делу Государь приказал Князю Черкасскому доправишь на Князе Лыкове бесчестья вдвое 1200 рублей.

17. Прим. Этому служит доказательством решение дела Князей Волконских с Боярином Головиным, приведенное выше на стр. 292.

18. Оно помешено во II Томе Русского Исторического Сборника, издаваемого в Москве Обществом Истории и Древностей Российских, которого Д. Член П. И. Иванов оказал важную услугу отечественной Истории изданием нескольких дел по местничеству, отысканных им в Государственных Архивах. Прочитавши эти дела во II Томе и статью Г. Профессора Погодина в III Томе того же Сборника, можно составить себе довольно верное понятие о местничестве, и ознакомиться с языком его. Далее представится случай доказать и еще пользу этого издания относительно поверки некоторых родословных. Жаль, что Сборник, столь любопытный и важный по содержанию своему, и притом продающийся от Общества самой дешевой ценою, так мало раскупается и мало у нас известен.

19. Прим. Слова весьма замечательные. — Это любопытное дело показывает, что генеалогия Князей Пожарских в Бархатной Книге, которую принял покойный А. Ф. Малиновский в биографических сведениях о Князе Д. М. (М. 1817), совсем не верна. По Бархатной Книге у Князя Андрея Федоровича Стародубского, который в 6883 (1375) ходил с Великим Князем Димитрием Донским к Твери на Великого Князя Михаила, было четыре сына: 1) Князь Василий Пожарской, от коего будто бы пошли Пожарские. 2) Князь Федор Стародубской, от коего пошли Стародубские, Осиповские, Ромодановские и пр. 3) Князь Иван Ряполовский, от коего пошли Ряполовские. 4) Князь Давыд Палецкой, от коего пошли Палецкие и пр. — Там же сказано, что у Князя Василья Андреевича Пожарского был сын Князь Данило, у него пять сынов, из коих пятый Князь Иван Третьяк. У него дети: Князь Федор да Князь Иван, немые, Князь Петр и Князь Юрий бездетные, и тот род пресекся. Вместо того, из дела К. Пожарского с К. Лыковым мы видим, что первый сын Князя Андрея Федоровича Стародубского был не Князь Василий, а Князь Данило Андреевич Пожарский, у коего были меньшие три брата, Стародубский, Ряполовский и Палецкой. Далее, что Князь Иван Третьяк, прадед Князя Д М., имел сына Князя Федора Третьякова-Пожарского, у коего был первый сын Князь Михайло Федорович, а у сего первый же сын Князь Дмитрий Михайлович, из чего и должно заключить, что у Князей Михайлы Федоровича и Димитрия Михайловича были братья.

20. Дядя К. Дм. Михайловича.

21. См. Русский Историч. Сборник Т. II. стр. 340.

22. Там же стр. 309.

23. «А за боярское бесчестье отсылают к бояром на двор головою тех людей, которые с ними быти не хотят. И которого дни прикажет Царь кого боярина, или околничего, или столника, за бесчестье отослать головою к боярину, или думного человека и стольника к окольничему, и того дни тот боярин, или окольничей, у Царя не бывает, а посылают к нему с вестью, которые люди с ним быть не хотели пришлют к нему головою; и он того ожидает. А посылают к ним таких людей с дьяком, или с подьячим, и взяв тех людей за руки, ведут до боярского двора приставы, а на лошади садитися не дают; а как приведут его на двор к тому, с кем он быти не хотел, поставят его на нижнем крыльце, а дьяк, или подьячей, велит тому боярину о своем приходе сказать, что привел к нему того человека, которой с ним быти не хотел и его бесчестит, и боярин к дьяку, или к подьячему, выдет на крыльцо; и дьяк и подьячей учнет говорить речь, что великий Государь указал и бояре приговорили того человека, которой с ним быти не хотел, за его боярское бесчестье, отвесть к нему боярину головою; и тот боярин на царском жаловании бьет челом, а того кого приведут велит отпустить его к себе домовь, и отпустя его домовь на дворе у себя на лошади ему садитися и лошади водити на двор не велит. И тот кого посылают к кому головою, от царского двора идучи до боярского двора и у него на дворе, лает его и бесчестит всякою бранью; а тот ему за его злые слова ничего не чинит, и не смеет, потому что того человека отсылает Царь к тому человеку за его бесчестье, любячи его, а не для чего иного, чтоб тот человек учинил над ним убойство, или увечье; а кто б что над таким отсыланым человеком что учинил, какого злого бесчестья и увечья, и тому б человеку самому указ был против того вдвое, потому что он обесчестит, не того, кого к нему отошлют, истинно будто самого Царя. А кто таких людей отводит дьяк, или подьячей, и тот боярин, к которому отводят, дарить их подарками не малыми. И назавтрее того дни ездит тот боярин к Царю, а приехав бьет челом Царю на его жалованье, что он к нему велел за бесчестье противника его отослать головою. И после того Царь велит с тем боярином, или околничим, быти иному человеку, кому мочно, а прежнего оставя: и бывает Царь на того человека гневен, и очей его Царских не видит многое время». — См. Котошихина о России, стр. 34.

24. См. Биографические сведения о Князе Д. М. Пожарском. М. 1817, стр 86.

25. Прим. Это титло Наместника было совершенно почетное, и по обычаю тогдашней дипломатии принималось при переговорах с чужестранными Послами. В доказательство сего выписываю следующую грамоту из разрядных записок:

«От Царя и великого Князя Михаила Федоровича всеа Русии в нашу отчину в великий Новгород боярину нашему и воеводе Князь Ивану Ивановичю Одоевскому, писал еси к нам как были в Новегороде бояре наши и воеводы и по нашему указу писалися в свейские порубежные городы с намесничеством, боярин Князь Данило Иванович Мезецкой намесником Суздальским, а боярин Князь Григорей Петрович Ромодановской писался намесником Брянским, а которым намесником тебе писатца в немецкие городы к свейским воеводам и державцом и о том тебе нашего указу нет. И мы указали тебе писатца намесником Костромским, и как к тебе ся наша грамота придет а в которой в свейской порубежной город лучитца тебе к свейским воеводам и державцом писать о наших делех и ты б писался нашего царского величества боярином и воеводою и намесником Костромским а о ссылках и обрасцовых грамотах примеривался есь к прежним нашим указам и к обрасцовым грамотам чтоб мимо прежнево ничево не счинать. Писан на Москве лета 7134 (1626) Апреля в 19 день.

А у подлинные грамоты припись дьяка Максима Матюшкина».

26. «А куда лучится Царю итти в поход, и бояре, и околничие, и думные люди, и спалники, бывают с ним вместе, кого похочет с собою взять; а иным велит остаться на Москве для приказных дел. А пойдучи в поход на войну, или по монастырем молитися, или для гулянья в далние и в ближние места, двор свой царской и Москву для оберегания приказывает одному человеку боярину, а с ним товарищам околничим двум человеком, да думным дворяном двум же человеком, и думным дьяком: и лучатся какие дела из полков или из городов, и они те дела кроме тайных, смотря посылают, к царю в поход, а по иным делам указ чинят не писав к царю, по которым мочно». — См. Котошихина о России, стр. 24.

27. См. Государ. Грам. и Дог. Т. III стр. 224.

28. Вага или Шенкурск См. Карамз. Ист. Государ. Рос. Т. X стр. 19, 155, прим. 25.

29. См. Древ. Рос. Вивлиоф изд. 2. Ч. XV. стр. 201. — Новиков так описывает эту любопытную грамоту, тогда хранившуюся у Князя Петра Никитича Трубецкого: подлинная грамота писана старинным чистым почерком на большом пергаминном листе, а по краям украшена золотыми травами. К ней привешены четыре восковые печати на снурах, из коих на трех никакого изображения нет, а на четвертой же означен нагой человек, держащий в правой руке обнаженный меч, а в левой весы. С правой и левой стороны сего человека есть означения, но их разобрать невозможно. Вокруг всей печати Греческая надпись, которую также разобрать невозможно.

30. См. Берха Царств. Михаила Феодоровича. Ч. I. стр. 91.

31. «Лета 7127 (1618) Сентября в день был стол у Государя в Грановитой Палате, а у стола были Бояре Князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, Князь Григорий Петрович Ромодановской да Околничей Алексей Иванович Зюзин.

Да у стола ж были збелые воеводы Князь Борис Княж Андреев сын Хилков, да Микита Дмитреев сын Воробин и дворяне и дети Боярские бельские сидельцы.

В столы смотрели Столники:

В болшой стол Князь Алексей Никитич Трубецкой.

В кривой стол Князь Юрья Андреевич Сицкой.

Вина нарежал.

И после стола Государь пожаловал Воевод Князь Борису Хилкову шубу да кубок. Миките Воробину шубу да ковш». См. разрядные записки 7127 (1618).

Там же (Апрель 7126 (1619)) на белой в осаде Воеводы Князь Борис Андреевич Хилков да Микита Дмитреев сын Воробин.

А головы у них были в осаде по башням Борис Васильев сын Толбузин, Михайло да Борис Ивановы дети Лыкова, Володимер да Офонасей Григорьевы дети Нащокина, Григорий Иванов сын Дятелов, Сергей Васильев сын Левашов, Иван Данилов сын Травин, Григорей Голохвастов, Алексей да Петр да Исай Языковы. Вылазная Голова Степан Данилов сын Травин.

Означенного здесь Григория Голохвастова, родственника Троицкого Воеводы, сыну Василью Григорьевичу, как видно из дел Разрядного Архива, в 7141 (1633) за полонное терпение, что он был в полону в Литве двадцать пять лет, увезенный, вероятно, малолетным, дан поместной оклад 500 чет. и денег двадцать рублей. В 7167 (1659) Июня 28-го он убит под Конотопом в сражении против Гетмана Виговского. Имя его, в числе прочих убитых Дворян Московских полку Боярина и Воеводы Алексея Никитича Трубецкого, внесено по воле Царя в так называемой вечный синодик Моск. Успенского собора.

32. См. Древн. Рос. Вивлиоф. Ч. VIII. стр. 140.

33. См. Древн. Рос. Вивлиоф. изд. 2. Ч. III. стр. 143.

34. См. Древн. Рос. Вивлиоф, изд. 2. Ч. XVI. стр. 319.

35. Вторая, бывшая при Царском бракосочетании в 1625 году, была Княгиня Анна Васильевна.