Возражение против замечаний об осаде Троицкой Лавры.

Читатели помнят помещенный в NN 6 и 7 Москвитянина 1842 г. «замечания об осаде Троицкой Лавры 1608-1610 г. и описании оной Историками XVII, ХVIII и XIX столетий». Статья сия имела целию раскрыть новый взгляд на знаменитую осаду, описанную современником, но не очевидцом, и на самого писателя, принимавшего живое участие в делах отечественных смутного времени. Читатели могли заметить тщательность, с какою собраны материалы, относящиеся к предмету сей статьи, и искусство, с каким все направлено в ней к своей цели.

Но убеждения, утвержденного веками, нельзя вдруг потрясти и уничтожить. Конечно, есть основания, на которых оно держалось столько времени. Поэтому ни для кого не будет удивительно встретить возражения против новых мнений.

Москвит. Ч. III, стр. 267–276. «Сапега вступил в Россию не с войском, а с толпою вольницы, которая повиновалась ему настолько, насколько хотела, которая известна была и Самозванцу по духу грабежа и своевольства. — Товарищество Сапеги состояло из Поляков, вместе с ним пришедших!.. Отряд Лисовского, во время Троицкой осады более многочисленный, нежели отряд Сапеги, состоял из нескольких тысяч Поляков, Запорожцев, изменников и беглецов из Украины и Русских. — Войско, составленное частию из удальцов-грабителей, частию из беглецов и изменников, [406] которым предстояло или положить голову в бою, или положить ее на плаху, — всегда готовое к бунту, — способно ли было брать приступом и временные полевые укрепления, не только твердыни, обнесенные крепкими стенами и башнями? На это вернейшим ответом могут послужить слова Жолкевского о действиях Скопина и об осаде Смоленска».

Чтобы безошибочнее судить о справедливости или несправедливости такого заключения, с своей стороны считаем нужным сделать следующие замечания:

а) О числе и составе войск Сапеги и Лисовского, современник Бер пишет, что Сапега прибыл из Литвы с 7000 конных копейщиков, и что Самозванец дал ему пятнадцать тысяч воинов ¹. Из собственного журнала Сапеги видно, что он пошел под Троицын монастырь с следующими войсками: «полк Литовский с Московским войском ², при нем шесть порядочных пушек с полукартечью, в полку считалось 6,000 ч.; за сим следовал полк Стравинского, состоящий из 5,000 ч.; Копейщиков Марка Веламовского 700, Козаков 200; наконец полк Сапеги ³ с пушками, Микулинского 700 ч. и Козаков 500» ⁴. Таким образом с Сапегою было более двадцати тысяч [407] конных и пеших воинов. К сему надобно присовокупить толпы Русских изменников. — Вообще показание пленных о числе войск, стоявших под Лаврою, сообщаемое Аврамием Палицыным, ничего не заключает в себе невероятного; а он говорит, что всего войска с Сапегою и с Лисовским было до 30 тысяче, кроме черни и полоненников ⁵.

б) Чтобы в числе 30,000, назначенных для осады монастыря, не было вовсе способных к осадным делам, это невероятно; да и на деле того не видим. Летопись о мятежах говорит: «Сапега многими промыслы под монастырь промышляше, подкопы под город многие подводил, и огненными ядрами зажигал, и приступы многими приступал» ⁶. Лазутчик Смоленский в Марте 1609 г. свидетельствовал: «Сапега и Велемовской и Лисовской монастыря Троицкого конечно добывать ужо мают через истурм, и педарды дубовые три железными обручами обитые, уместо пушек больших наготовили, пяти сажен, а мают зелья по три осьмины у нас сыпать, а по три кули набить: стальную, и железную, и третюю огненную. А копали се семь недель под мур, и то черньцы доведались, и улучили, в коем месте копали, ино ровом великим окопались» ⁷. Пан Маковский, захваченный осажденными 8 Марта 1609 г., говорил: «видел есьми в Лисовского полку, поделаны щиты на четверых санех рублены, бревна вдвое, и окошки поделаны, по окнам стрелять, а везти щиты к городу (т. е. к стене монастырской) на лошадех; а велел для приступу съеждятись всем на поле, где которые в разъезде. А слышал есьми, что будут пешие люди для приступу из больших табор (т. е. от [408] Самозванца), а итти к приступу, которые и конные, и тем панам всем пешим же итти со всех сторон» ⁸. В наклонности войск Сапеги к грабежу не могло быть препятствия к овладению Троицким М.: напротив она должна была возбуждать к скорейшему взятию его. Сокровища лавры были еще многочисленны, как показал поиск Шуйского. Разорение и разграбление других монастырей и церквей, напр. в Ростове ⁹, в Костроме ¹⁰ и принесение священных вещей в дар Марине, жене Самозванца ¹¹, свидетельствуют, что ни Лжедимитрий, ни Сапега, не были далеки от посягательства и на святыню Троицкой Лавры ¹².

в) Трудность осады Смоленской нельзя равнять с неудобствами Троицкой. Жолкевский пишет, что «по переписи, как оказалось в последствии, в Смоленске было разных людей, старых и молодых, более двух сот тысяч людей; что в том числе было более, нежели 40,000 способных к бою. Полагаясь на крепость стен, приготовление и военные снаряды, которые были не малы, на триста почти пушек, кроме других орудий, — достаточное количество пороха, ядер и множество съестных припасов, — осажденные не хотели входить ни в какие переговоры» ¹³. Ни таких приготовлений, ни [409] такого множества орудий не было в Лавре. Когда Скопин начал теснить Сапегу построением укреплений или городков, тогда у Сапеги не было ни прежнего числа войск, ни прежнего духа после поражений ¹⁴.

Стр. 277. «С целию Сапеги и Лисовского, как пришедших не с намерением поддержать одну известную сторону, а только нажиться грабежами, совершенно сходствовало то, чтобы продолжать осаду как можно более. Стоя под монастырем, они давали себе вид, что служат Самозванцу, и потому имели право требовать от него жалованья».

Можно было бы принять сие предположение, если бы а) Сапега получал исправно жалованье от Самозванца. Но сам Автор доказываете противное ¹⁵; б) если бы было сие сообразно и с целями Самозванца. Но какая была для него выгода содержать столько тысяч на жалованье, в бездействии, тогда как он сам непрестанно тесним был в своем лагере? в) если бы наконец Сапега сам не обнаруживал желания и усилий взять монастырь. Напротив, когда дошли до него слухи о движении Шереметева и Скопина; то, по свидетельству пленника пана Маковского, Сапега «посылал в большие таборы к вору, чтобы ему людей на пособ прислал; и вор де ему отказал, слыша такое великое собранье: «нам бы деи самим усидети в таборах, нет деи тебе людей; услышишь близко люди, и ты де переедь к нам в таборы». А у Сапеги давно деи та дума: как послышит людей, и ему бежать в большие таборы» ¹⁶. Отсюда видно, что Сапега имел желание взять монастырь; но видя, что прошло более пяти месяцев, и все покушения исполнить сие остаются без успеха, стал [410] помышлять о снятии осады; впрочем и тогда без крайности не решался отступить от монастыря; с другой стороны видно и то, что Самозванец никогда не считал войск Сапеги для себя излишними.

Стр. 282. «Если бы главною целию Сапеги и Лисовского было то, чтобы взять приступом Троицкий монастырь, тогда бы они, сосредоточив около него все свои силы, направили их к одной цели. Напротив того мы видим, что они посылали отряды для кормов и для покорения городов».

Отряды были рассылаемы, но немногочисленные. Первые приступы к монастырю были произведены еще не раздробленными силами. Обложив монастырь, как пишет Бер, Сапега отрядил только небольшую дружину, состоявшую из Немцев, Козаков и Поляков, под начальством Испанца Дон-Жуана Крузати, для покорения окрестных сел и городов ¹⁷. Уже после первого приступа и знаменитой вылазки из монастыря (9 Ноября) Сапега выслал Стравинского против Галичан, а 10-го Декабря Лисовского с 2,000 Донцов ¹⁸. Чрез полгода от начала осады, в Марте месяце, монастырь окружали войска почти в том же числе, как и в начале. По словам возвратившихся из Сапегина лагеря, под монастырем стояло 21 тысяча с половиною ¹⁹. В Июле месяце отзываемый с своими войсками от монастыря в Тушино, Сапега отвечал Самозванцу, что он не иначе оставит Лавру, как когда присланы будут для продолжения осады Запорожские [411] Козаки в значительном числе ²⁰. Не получив в сем удовлетворения, Сапега заставил Самозванца по дважды на день посылать к нему грамоты, с требованием, чтобы он с своим войском присоединился к главному стану ²¹.

Стр. 284. «Сам Самозванец очень понимал невозможность, может быть ненадобность, а может быть и нехотение Сапеги овладеть Троицким монастырем, потому что в Июле и Августе 1609 г. отзывал его от осады».

Сие было уже после того, как осада продлилась без успеха за девять месяцев; — после того, как Самозванец сам потерпел поражение на Ходынке (5 Июня), а Кернозицкий и Сборовский разбиты союзными Шведами, и наконец после того, как выгнаны были Поляки из Твери (13 Июля) ²². Тогда уже не к одному Сапеге, но и в другие места Самозванец стал писать о немедленном сборе войск в Тушино. Еще 26 Июня Царь извещал Ярославских воевод, что Самозванец в страхе велел «и из под Троицы, и из под Осипова монастыря, и из под Коломны всем идти к себе в таборы» ²³. Ростовский Воевода писал к Сапеге: «Июля в 16 день писал к нам, холопам своим, Государь Царь и Великий Князь Димитрий Иванович всея Руси в Ростов, и велел нам итти из Ростова, со всеми ратными людьми, к себе, к Государю, в таборы, наспех, днем и ночью» ²⁴. 26 Июля писал Царь в Ярославль: «выходцы боярам нашим в распросе сказывают, что в Ростове и в Переславле [412] Литовских людей нет никого, все пошли к вору в таборы» ²⁵.

Стр. 287. «Царь старался об усилении войск, защищавших Лавру».

Правда, Царь еще в конце 1608 г. писал в Устюжну, чтобы тамошние жители сбирались к Ярославлю или к Москве, — между тем давали бы знать о себе в Троицкий монастырь, чтобы там об них было ведамо ²⁶. 27 Маия 1609 г. Василий писал во Владимир и в понизовые города, чтобы они шли «на воров под Сергиев монастырь». Царь уверял: «многие к нам дворяне и дети боярские, из воровских табор приезжая, сказывают, и из Троицкого монастыря пишут к нам часто: выходят де к ним выходцы и сказывают, что под Троицким монастырем воровских людей стоит немного, и те с великим страхованьем, и те готовятся к отходу. А в Ярославль — наши многие поморские люди; и от нас к ним писано, чтобы им итти под Сергиев монастырь на воров, не мешкая. — А как пойдете, — и чаем милости Божией, никак те воры у монастыря не устоят». Наконец Царь писал и то: «а как пойдете под Троицкий монастырь, и мы пошлем с Москвы к вам на прибавку многую рать» ²⁷. Но рать поморская была только в приготовлении. Собравшиеся в Ярославле сами должны были тогда защищаться от Лисовского ²⁸. А понизовская рать, к которой должен был присоединиться и Владимир, долго медлила в нижнем Новгороде с Шереметевым ²⁹. — Чрез месяц Царь снова писал о походе в [413] Троицкий монастырь в Ярославль ³⁰. Но до 19-го Октября никаких пособий не получала обитель, исключая присылки Сухана Останковка с козаками и слугами монастырскими (16 Февр.) ³¹.

Стр. 287. «Войско, защищавшее Лавру, не могло быть очень мало по тому самому, что главным начальником его был назначен один из высших сановников Царских, окольничий Князь Долгоруков. Это можно заключать и по числу тех голов, которые названы в актах и в сказании Палицына».

Мы не знаем, каким образом поступило в монастырь войско для защиты его от Поляков. Не был ли это заброшенный случаем войны отрывок той рати, которая выслана была Царем против Сапеги и Лисовского, и была ими разбита между селом Воздвиженским и Рахманцами 22 Сентября 1608 г. ³²? В таком случае понятно, как, и при малом отряде, мог быть значительный по сану военачальнике; если только сей сан не был уважен в нем и потому, что, может быть, дан ему первым Лжедимитрием, на стороне которого Долгорукий оставался и по убиении его ³³. — Сколько же действительно было в монастыре защитников, мы можем узнать от Аврамия Палицына. Говоря о губительных действиях цынготной болезни, которые начали уменьшаться с 9 Мая 1609 г., Аврамия представляет общее исчисление умерших в осаде: «и всех в обители Живоначальныя Троицы в осаде померло, [414] старцев и ратных людей побито и померло от осадные немощи, детей боярских и слуг, и служебников и стрельцов, и козаков, и пушкарей, и затинщиков и датошных людей (монастырских крестьян) и служних — 2125 человек, кроме женска пола и недорослей, и маломощных и старых» ³⁴. Вслед за тем Аврамий замечает, что таким образом «от множества воинских людей мало число осталось», и прекратились вылазки из монастыря. Потом он говорит, что Царем было прислано вновь в монастырь 60 человек козаков, да самим Аврамием 20 слуг монастырских; прибытие их принесло радость осажденным; но вскоре и из них осталось не много, так что во время третьего приступа, который был, по его свидетельству, 31 Июля «в обители Чудотворца более двух сот человек не бяше». Слагая число умерших с числом оставшихся, видим, сколько было всех защитников. — В одной из рукописей Лаврской библиотеки сохранилась современная запись «о сидевших в осаде». — В сей записи сперва поимянно исчисляются дворяне и дети боярские, потом общим числом показаны стрельцы и козаки, бывшие в Лавре во время осады. Дворян и детей боярских здесь исчислено 54 человека; из них многие упоминаются в разных местах у Аврамия Палицына. О стрельцах и козаках сказано: «сотник стрелецкой, Николай Ольгинской, и с ним 107 чел. стрельцов, да 400 козаков, Ярославцев и Галичан. Да голова козачей Сухан Останков и с ним 66 человек козаков» ³⁵. Отсел видно, как велик был отряд под начальством Долгорукого и Голохвастова. Прочие защитники [415] монастыря должны быть иноки, слуги и крестьяне монастырские.

В сказании Аврамия Палицына по именам названы только семь «голов»: Иван Есипов, Сила Марин, Юрий Редриков, Иван Ходырев, Иван Болховский, Борис Зубов, Афанасий Редриков, Иван Внуков ³⁶. Они выходили, как сказано в описанин битвы 9 Ноября, «с своими сотнями». Следовательно эти головы были не более, как сотники. В другом месте Сила Марин прямо назван сотником ³⁷. Другие воинские лица, как-то: Ждан Скоробогатой, Ошушков, Лешуков, не называются головами, но просто детьми боярскими. В актах, именно в выписи «вылазкам из Троицкого Сергиева монастыря» хотя упоминаются многие служилые люди, но ни один не называется головою; многие из них были простые воины.

Стр. 288. «Вместе с войском были монастырские крестьяне и слуги, которых число должно было быть очень значительно, считая одних живших в самой обители и вблизи лежавших слободах, и полагая даже, что ни один из 14 монастырей не прислал от себя людей на помощь Лавре».

Сколько слуг и крестьян собралось в монастырь на время осады, определить нельзя; но для приблизительных соображений заметить можно, что по писцовым книгам 1594 г. в подмонастырском селе Клементьевском считалось 125 тяглых крестьянских дворов, 26 непашенных оброчных, 107 бобыльских, а всего 258 дворов. Сколько именно было жителей, здесь не сказано, но о бобыльских дворах замечено, что в них столько людей, сколько дворов. Здесь также не считаются дворы в слободах подмонастырских. Полнее можно найти сведение в писцовых книгах 1623 и 1624 [416] годов, уже после осады. Здесь показано в селе Климентьевском дворов крестьянских 21, бобыльских 35, всего 56; в них 110 человек; в слободах подмонастырских дворов нетяглых и служних 527; в них 579 человек. Присовокупим еще, что в целом стану Радонежском, где находился Троицкий монастырь, по писцовым книгам 1594 г. считалось 567 дворов тяглых, 26 непашенных оброчных и 124 бобылевских, всего 517 дворов; здесь не показано только число дворов в слободах ³⁹.

Но что касается до монастырей, подведомственных Лавре, которые бы могли оказать ей пособие во время осады, то исчисленные в «замечаниях» приписаны к Троицкому монастырю уже после осады, исключая Киржачского и Георгиевской пустыни, за то последняя сама едва выходила из запустения.

Стр. 290, 291. «Монастырские слуги, которых в 1608 г. нельзя было считать нестройною толпою, и также крестьяне, вполне завися от Лавры, особенны должны были дорожить охранением обители, коей принадлежа, они составляли как бы особенное привиллегированное сословие».

Но указ Царя Бориса Годунова 12-го Июня 1604 года, о назначении слуг монастырских и епископских в военную службу, не мог вдруг сделать их настоящими воинами, когда в следующем же году Борис скончался и все дела пришли в смятение. Архимандрит Лавры, Преподобный Дионисий, вскоре после осады Троицкой, — во время осады Московской, — говорил: «у нас в монастыре людей и пополну, да не много ратных или умеющих» ³⁸. С другой стороны во время [417] осады прерваны были всякие сношения с Лаврою даже и для военных людей; вообще смятение, особенно в окрестностях Москвы, сделало недействительными особенные права. Даже и после осады порядок не скоро мог устроиться. Жизнеописатель Преподобного Дионисия свидетельствует; «аще и осада миновася, но вси пути залегоша окаяннии Поляки и Литва и Русские воры; и не вместно ни откуды в Троицкой монастырь из сел хлеба привезти» ⁴⁰. Наконец в журнале Сапеги, в котором замечено, когда было захвачено и семь человек пробиравшихся в монастырь, нигде не говорится о каком-нибудь сборе крестьян монастырских для освобождения своей обители.

Стр. 291. «Монахов в Лавре скорее должно себе представлять дворянами и служилыми людьми в рясах, нежели иноками в броне и воинских доспехах».

Чтобы так думать о составе братии Троицкого монастыря вначале XVII столетия, нужно иметь более твердое основание, нежели только фамилии трех или четырех иноков. Бесспорно, что в ту пору более было монахов из дворян, нежели ныне; но, конечно, перевес не был на стороне сего сословия пред прочими. Вероятно не без основания Царь Иоанн Васильевич писал: «у Троице в Сергиеве не пострижется нихто» ⁴¹. Можно думать, что Царь здесь имел в виду именно людей значительных, иначе Лавра была бы вовсе без монахов. Двадцать иноков, представленные Патриарху, все ли были из дворян, неизвестно.

Стр. 313. «Трудно решить, по усердно ли к святой обители Аврамий выпросил для нея милость у Сигизмунда (право сбирать пошлину в Москве на конской [418] площади по прежнему), или по какой-то дальновидной осторожности».

Но в записи не сказано, чтоб эта милость была выпрошена кем-либо: тогда как дар Архимандриту Спасского монастыря в Москве прямо был следствием челобитья, как видно из той же записи ⁴².

Стр. 317. «Грамоты по городам и к военачальникам были писаны из Троицкого монастыря Архимандритом (но не Иосафом, а Дионисием) без участия Келаря».

Но тот же ключарь Иоанн Наседка, который свидетельствует о рассылке сих грамот, писал к жизнеописателю Преподобного Дионисия, Келарю Симону: «и тебе, честнейшему господину, буди то ведомо, яз в келье Архимандричье многажды ночевывал, и писывал много дел духовных и грамот ото властей для соединения земли: и про то ведают Алексий Тихонов и иные подъячие» ⁴³. Отсюда видно, что грамоты были писаны вообще от властей монастырских, а не от одного Архимандрита.

Одна из сих грамот, напечатанная во втором томе Актов Археогр. Експедиции под N 190, ясно представляет имя Аврамия Палицына вместе с именем преподобного Дионисия, и по содержанию часто буквально сходствует с теми, о которых говорит Аврамий Палицын как о писанных по общему участию. Келарем Аврамием вместе с Преподобным Дионисием писано и другое послание к Князю Димитрию Пожарскому с убеждением поспешать в Москву ⁴⁴.

Стр. 320, 321. Изъявляется сомнение, верители заслугам Аврамия Палицына, когда он сам о себе рассказывает. [409]

Если бы Аврамий приписывал себе дела тайные, которых никому знать было нельзя, сомнение могло бы иметь место. Но когда Аврамий говорить о столице, что она дважды обязана была спасением от голода щедротам обители, когда пишет о себе, еще при жизни Архимандрита Дионисия, что вместе с ним писал он воззвания к таким-то и таким-то городам и военачальникам о вооружении против Поляков, — что, посоветовавшись с Архимандритом и приняв благословение от него и от всей братии, ездил в Ярославль к Князю Пожарскому, чтобы побудить его к скорейшему отправлению в Москву, и достиг своей цели: когда не только сам Аврамий, но и другие ⁴⁵ свидетельствуют, что Аврамий своими убеждениями и обещаниями соединил войска двух полководцев для довершения победы над врагами; когда он говорит пред лицем всех, что к нему на Богоявленское подворье в кремле, вероятно, по распоряжение Земской Думы, — приносили свои голоса дворяне, гости и козаки разных городов о избрании Царя, и что сие избрание им Аврамием было объявлено собранию чинов Государственных; что он вместе с избранными лицами отправлялся в Кострому ⁴⁶ для призвания избранного на престол, и там вместе с Архиепископом Феодоритом преклонял мать и сына к принятию определения Божия; когда говорит о таких делах, которые делались пред лицем всех, и себе приписывает участие в них очень скромное: то основательно ли будет не верить Аврамию по той единственно причине, что он сам говорить о всем том? В современном великолепном с картинами описании воцарения Михаила Феодоровича, хранящемся в Москве, [420] в Архиве иностранных дел, есть картина, на которой представлен Аврамий, с лобного места в Москве объявляющий о избрании Царя. Отсель видно, как смотрели современники на Келаря Троицкого

Стр. 321. «Нельзя не заметить дальновидной предусмотрительности, с которою Палицын спасал себя среди бедствий, находясь во время Троицкой осады в Москве, во время осады Московской у Троицы».

Мы не знаем, по своей ли воле, или по нуждам монастырским Аврамий выезжал из обители пред осадою, ни для кого неожиданною; знаем только, что он оставался в Москве во время осады по повелению Самодержавного ⁴⁷; что в его время (26 Мая 1609 года), вероятно при его стараниях, утверждена за монастырем земля в Москве за деревянным городом по обе стороны реки Неглинной (с левой на 174 саж. в длину и 80 саж. в ширину, а с правой на 160 в длину и 123 в ширину) ⁴⁸; что в тоже время хлопотал он и о получении после своего брата вотчины за долг, которую потом 19 Февраля 1611 года он отдал в монастырь ⁴⁹. Во время борьбы Русских с Поляками в Москве Аврамий был в Москве: он отправился туда 18 Августа 1612 года вместе с Князем Пожарским, действовать в полках оружием веры и убеждением слова, и оставался до той поры, как нужно стало расположить Лавру к новым пожертвованиям для войска ⁵⁰.

Стр. 322. «Ключарь Иоанн, исчисляя труды и заботы Дионисия в призрении раненых, говорит: «тех всех людей к душевному спасению и телесному здравию вина [421] бысть и промысленник Дионисий Архимандрит, а не келарь Аврамий Палицын».

Сим замечанием ключарь Иоанн не отрицает других заслуг сего старца. Напротив оно показывает, что в ту пору, как Иоанн писал, т. е. 1650 года, в обители было такое высокое мнение об Аврамие, что все приписывали ему одному. А что об Аврамие не упоминается вместе с представленными Патриарху Феофану, старцами, которые выходили на войну во время осады, это потому, что Аврамий не был с ними в деле.

Часть IV, стр. 125, 126. В дополнение к исследованиям о книге, известной в печати под именем сочинения Аврамия Палицына, считаем нужным присовокупить: «книга сия содержит в себе а) сокращенное повествование о временах Царей Феодора Иоанновича, Бориса Годунова и Василия Иоанновича Шуйского до осады Лавры, гл. 1–6; б) историю самой осады гл. 7–56, благодарственное слово Преподобным Сергию и Никону за избавление обители гл. 57, и описание последних событий, относящихся к истории осады, гл. 58–61; в) повествование о последних месяцах правления Шуйского, и о событиях междуцарствия до разорения Москвы гл. 62–70; г) Историю разорения Москвы и ее освобождения от Поляков гл. 71–79; д) Историю избрания на царство Михаила Федоровича гл. 80–82; е) описание нашествия на Россию Польского Королевича Владислава гл. 83–85. К сему присовокуплено сказание о построении церкви в селе Деулине гл. 86.

В рукописях, прежде принадлежавших Лаврской библиотеке, а ныне библиотеке Московской Духовной Академии, встречаются: в одной — только первая часть целой книги, т. е. 1–6 гл, притом древнейшей рецензии, но без имени сочинителя; в другой — вторая часть, т. 7–61 гл., с именем сочинителя Аврамия Палицына, в третьей — все, что содержится в печатной книге, за [422] исключением некоторых листов на конце, также с именем Аврамия Палицына.

Из послесловия к рукописи Аврамия Палицына, напечатанного автором замечаний и из самой книги видно, что все сочинение, известное в печати под именем Аврамия, должно принадлежат Аврамию. В послесловии прямо сказано, что «книга сия, глаголемая история, последовася и исправися изложением и труды Келаря многогрешного инока Аврамия Палицына». А название: история, усвояется Аврамием только первой части книги, как по рукописям, так и по печатному изданию. И другие выражения послесловия несомненно указывают на начало книги, именно: «да незабвенны будут благодеяния Бога нашего» и пр. — В начале 7 главы, откуда собственно начинается история осады Лавры, прямо сказано, что сие творение Келаря Аврамия Палицына. Тоже сказано и в слове благодарственном. В главе 60-й есть указание на 50-ю, а в 50-й обещано, что «о сем впреди слова изъявится».

Книга сия, как видно из особых заглавий в гл, 7-й, 57-й, 71 и 83-й, составилась из отдельных сочинений, писанных Аврамием в разные времена. На это указывает и выражение в послесловии: последовася книга сия... То же должно заключить и по содержанию первой части в первой из вышеупомянутых рукописей, в которой она полнее излагается, нежели в печатном издании. Здесь между прочим встречается очень резкое обличение Годунова за то, что он первоначальным своим отречением от престола заставил подвигнуть св. иконы к умолению его на царство. Очевидно, что это писано до призвания Михаила Феодоровича на царство, о котором Аврамий повествует в 81-й главе. Сие исправление также подтверждается послесловием: «последовася и исправися книга сия».

Стр. 129, 130: «Аврамий, вероятно, был как бы редактором сочинения и предоставив себе общее [423] направление труда и выбор помещенных обстоятельств, выдал сочинение под своим именем». Это будто бы следует 1, из того, что в послесловии Аврамий пишет, что «он училища николиже видел» ,а в сочинении есть порывы стихотворства, обработка языка несравненно тщательнее, нежели в других современных летописях; 2, из приписок в некоторых местах: «аз же и сия повелех зде вписати»; 3, из того, что ключарь Иоанн в своих дополнениях к жизнеописанию Преподобного Дионисия указывает на большую историю, писанную у Троицы, о Московском разореньи.

Но оговорка в своей неучености часто встречается у наших древних писателей, которых труд однако же заслуживает все уважение. Так говорит о себе Силуан в послесловии к переводу бесед Иоанна Златоустого; так говорить келарь Симон в жизнеописании Преподобного Дионисия. И, так они говорили часто по всей справедливости. — Если бы Аврамий имел желание хвастать чужими трудами, то сказал ли бы они в послесловии: «аз изложих елико возмогох, умалением си смысла», т. е. сколько мог при ограниченности моего смысла?

Приписки «аз же и сия повелех зде вписати» — скорее напротив показывают, что Аврамий сам трудился в сочинении, исключая только немногих отрывков; иначе следовало бы после каждой главы писать: аз и сия повелтех зде вписати. — Какой же смысл этих приписок? Они означают, что по написании Аврамием той или другой части сочинения, получал он от различных лиц письменные изложения некоторых достопримечательных событий, пересматривал их, иногда исправлял, потом приказывал вписывать в свою книгу в приличном месте. И наконец как бы скреплял своею рукою сии дополнения. — Тоже встречаем в жизнеописании Преподобного Дионисия, которое составил келарь Симон. Изложив слышанное им от [424] Архимандрита Лавры Адриана предсказание Преподобного Дионисия, бывшее сему Адриану, он заключает: «аз же сия слышав, повеле написати», гл. 22. Из сего замечания несколько не следует, что Симон только держал редакцию жизнеописания, которое неоспоримо принадлежит ему.

Ключарь Иоанн ничего решительно не говорит, кем писана история о Московском разоренье, если и относить его указание к той части книги Аврамиевой, где говорится о разорении Москвы, хотя сия часть, сравнительно с описанием осады Лавры, и не может быть названа большею историею, да и по самому надписанию есть сказание вкратце.

Стр. 152: «Почему Аврамий Палицын решился писать историю своего времени?»

Для того, кто допускает, что Аврамий принимал близкое и важное участие почти во всех происшествиях смутного времени, вопрос сей легко разрешается. Старец Иоасаф скончался вскоре после осады, да и неизвестно, был ли он способен к письменным трудам. Первым после него лицем был в Лавре Аврамий, который конечно более принимал участия в ее положении, нежели Преподобный Дионисий, в то время настоятель другой обители. Занимаясь историею осады, Аврамий увидел нужду изобразить и предшествующее состояние России, из которого произошли смуты самозванства. Вот как составилас важнейшая часть труда Аврамиева. Принимая потом живое участие в освобождении Москвы от Поляков и в избрании Царя, Аврамий, по прежнему опыту, решился изобразить и сии события в отдельных сказаниях; а чтобы связать предшествующее описание с последующим, в нескольких главах изобразить происшествия, наполняющие кратковременный промежуток. Вот почему эти главы не имеют такой полноты, какую прочие отдельные сказания. Во время нашествия Владислава Аврамий один управлял обителью. Преподобный [425] Дионисий тогда страдал за исправление книг. Кому же быть описателем нового явления благости Божией к обители, как не бытописателю прежних лет? — Вот естественное объяснение на то, почему Аврамий Палицын написал сию книгу, а не кто другой. После сего выражения: «он нашел нужным или пожелал отнять сие право у Архимандрита (Дионисия)» нам кажутся совершенно лишними.

Между тем не без намерения обращается особенное внимайте на те места жизнеописания Диоинисиева, где говорится об оскорблениях, какие терпел кроткий духом настоятель от совладеющих с ним, и честь всякую на себя преводящих, особенно от какого-то эконома обители, имевшего купленную пустую вотчину. Не знаем, кто из совладеющих разумеется здесь; к властям причисляется не один Келарь, да и Келарь при Преподобном Дионисие был не один Аврамий, но еще Моисей и Александр Булатников. Можем только с достоверностию сказать, что неизвестный эконом обители не есть Аврамий. Симон говорит об этом экономе еще раз в жизнеописании Дионисия: откуда видно, что сей эконом был жив и по кончине Преподобного Дионисия (1633 года). Симон пишет: «мнозем же о сих всех (чудесах Преподобного Диоиисиа по его преставлению) слышати таковая про отца Архимандрита Дионисия, радующимся душею, инем же усумневающимся, и неверием одержими бываху, яко и самому эконому обители тоя, от него же тогда и многи беды напасти поносив (претерпел) Преподобный, властолюбия его ради, якоже и прежде рех».

Стр. 136. «Повествование Аврамия Палицына об осаде Лавры есть не летопись, или история, но и по намерению автора, и по содержанию, и по способу изложению — эпопея».

Если эпопея различается от истории в рассуждении достоверности, то мы не найдем у Аврамия, чтобы он [426] хотел писать не историю, а эпопею. Он говорит о себе: «бывшему ми паки в дому Живоначальныя Троицы, и слышах бывшее великое заступление и помощь над враги и чудеса Преподобнаго отца Сергия и Никона, и испытах вся подробну с многим опасением, пред многими свидтетели оставшихся иноков святолепных и доброрассудительных, и от воин благоразумных и от прочих Православных Христиан, и написах сия о обстоянии монастыря Троицкого вся поряду, елико возмогох». Итак намерение Аврамия было — передать чистую истину, а не украшать повествование вымыслами эпическими.

К эпическому характеру сочинения по содержанию и форме «в замечаниях» относится повествование о чудесных событиях, случившихся в годину испытания для обители, — как будто чудесное принадлежит только к области поэзии. Не имея нужды опровергать такое мнение, потому что оно высказано без всяких оснований, заметим только, что Аврамий, говоря о чудесах, очень часто указывает самых свидетелей чудес. В гл. 27-й он говорит: «О сем же знамении и о Стефане Епифанце атамане принесоша ми писаньице, оставшиися иноцы в обители Чудотворца, овоже словом поведающе ми о сем». В гл. 28-й: «Сии старцы (видевшие Преподобного Серапиона на молитве) отыдоша к Богу, еще в осаде тогда бывши. Принесе же ми о сем писание Диакон Маркел Ризничий». В гл. 50-й, о явлении трех иноков, Аврамий замечает: «и по времени, егда получиша возможение, о всем том к Царю Василию писанием возвестиша». В гл. 84-й об изцелении немого и глухого: «мы же, егда услышахом, — и благоверному Царю Михаилу Феодоровичу, всея России Самодержцу, о том чудеси писаша» ⁵¹. Из сего видно, что Аврамий был только верным и благоговейным передавателем [427] несомненного для других, а не придавал событиям обыкновенным вид чудесных, по произволу своей фантазии.

После сего обратим внимание на обнаружения эпического характера и в изложении других событий, кроме чудесь. — «Аврамий, — сказано в «замечаниях, — ни слова не говорит в похвалу ратных людей и в особенности осадных воевод». — Но он говорит о благоразумных распоряжениях воевод при начале осады, о мужестве военачальников в частых вылазках, особенно 9 Ноября. Для чего еще особые похвалы?

«Аврамий обвиняет Жеребцова в самонадеянном желании изменить бывший до него образ действий защитников Лавры, что и окончилось будто бы постыдным поражением его». — Что удивительного, если Жеребцов и потерпел поражение от Поляков, когда случалось тоже и с другими, и с самими осажденными ⁵²; что удивительного, если прежние защитники Лавры кровавыми опытами приобрели себе большее искусство в борьбе с Поляками на известном им месте, чем новопришедшее войско? Притом не должно здесь забывать, что Аврамий в сем случае говорит устами оставшихся после осады.

«Везде действующая лица или монастырские слуги, или крестьяне». — О слугах в тех же «замечаниях» выше сказано было, что они не составляли тогда не стройную толпу, но были знакомы с бранным искусством. Да и естественно обращать более внимания на необыкновенное, каковы ратные подвиги занимавшихся доселе сохою или каким либо ремеслом.

Стр. 137. «Другая мысль, истекающая из первой, т. е. что обитель избавлена от врагов чудесным заступлением Св. Покровителя ее, есть отнесение к Троицкой [428] Лавре спасения Москвы и России от ига Поляков и изменников».

Но разве Аврамий не упомянул о сношениях городов и воевод между собою еще ранее участия в сем деле Троицкой обители? Об этом говорит глава 70-я. Разве не прав Аврамий, что усвояет обители особенное участие в спасении Москвы? Отсюда взят был Митрополит Кирилл в Ярославль, где помогал советами Князю Пожарскому в сношениях с Швециею и умиротворял враждующих ⁵⁶. Лавра неоднократно рассылала призывные грамоты к городам. В Лавре отвергли Самозванца, явившегося в Псков, — примеру ее последовал Князь Трубецкой, уже целовавший ему крест ⁵³. К Лавре обращался Трубецкой, чтобы расположить Князя Пожарского к поспешнейшему отправлению в Москву, и Лавра свела разделенные силы в едино ⁵⁴. Минин сам исповедал пред Архимандритом Лавры, Пр. Дионисием, что возбужден был к своему подвигу явлением ему Пр. Сергия еще в Нижнем Новгороде ⁵⁵. Лавра примиряла враждующих воевод в Москве ⁵⁷, предлагала свои сокровища корыстолюбивым, [429] покоила и снабдевала всем нужным разоренных и измученных.

Стр. 137. «Имя Аврамия, не смотря на то, что во время осады он не находился в Лавре, гораздо чаще упоминается, нежели имена Архимандритов Иоасафа и Дионисия».

Нет! сего нельзя сказать. До истории осады Аврамий ничего не говорит о себе; в предисловии к сей истории он только оговаривается, что не был в Лавре, и почему взял на себя писать ее осаду. В истории осады он говорит о себе отдельно от Архимандрита только в двух или трех случаях, тогда как об Архимандрите Иоасафе весьма часто отзывается с похвалою его кротости и щедролюбию. Описывая времена междуцарствия и воцарения Михаила Феодоровича, почти везде говорит о себе вместе с Архимандритом Дионисием, исключая пяти случаев, в которых представляется действующим один Аврамий. В описании нашествия Владиславова Аврамий потому ничего не говорит о Дионисии, что его тогда не было в обители.

Стр. 139. В похвалах Феодору Иоанновичу и в порицании Годунова предполагается желание Аврамия угодить новой династии.

Но из дошедшей до нас первоначальной рецензии описания времен Годунова видно, что Аврамий, и до воцарения Романовых, также судил о Годунове, как и по воцарении. В новой рецензии даже опущены некоторые невыгодные отзывы о Царе Борисе. Вслед за теми словами, в которых будто бы усматривается мысль не чуждая Алхимии (см. замеч. стр. 128), Аврамий пишет: «коль же се мерзко пред Господем, еже врагом его, от окольних стран приходящим, всем паче потребы излишествоваше, и ночами тех скверных попираемы бываху драгоценная брашна и крупичатная! Се же творяше Царь Борис, боясь врагов окольних [430] Держащего же языки словом веления своего не бояся и почитая и любя иноязычников паче священно начальствующих; вельможи же его от иноземцов посмеваеми бываху». В другом мест Аврамий пишет: «Царь Борис, мысля храм нов воздвигнута во имя Воскресения Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, и, по образцу соделанному сметив, готовляше много множество к созданию — праведного и неправедного собрания. И хотя Устиниану уподобитися, но Маврикиеву часть улучи».

Стр. 145, 146. Обвинение Аврамия Палицына в том, что он умолчал о числе защитников Лавры, как мы уже видели, не совсем основательна. Напрасно также подвергается сомнению заключение г. Бутурлина о числе защитников Лавры, извлеченное из ежедневного в ней расхода хлеба, тем, что у осажденных воинов были свои запасы. Аврамий пишет: «тогда вси всегда питаеми от дому Чудотворца, взимающе хлебы по числу каждо на себе». В отписке Троицких властей к Царю сказано: «как и сели в осаде, все люди едят Троицкой хлеб, и своего у всякого мало было запасено» ⁵⁸.

Стр. 146, 147. «Палицын неправильно полагает третий приступ Сапеги к монастырю 31 Июля. В актах исторических есть неоспоримые доказательства, что этот приступ происходил 28 Июня».

Соглашаясь на то, что здесь есть ошибка, мы однакож думаем, что последний приступ был точно в конце Июля, и что приступ 28 Июня был второй, который, по описанию Аврамия, происходил с 27 на 28-е Маия. Доказательством сему служит, во-первых, журнал Сапеги, во вторых, обстоятельства последнего приступа, как они описываются Аврамием. а) В журнале Сапеги под 3 Августа/ 24 Июля сказано: «Сапега с войском от [431] Дмитрова двинулся к Троице». Под 6 Авг./ 27 Июля: «Сапега объезжал монастырь кругом вместе с Полковниками и Ротмистрами, распределил, при какой стене и при какой башне должен будет кто находиться». Под 7 Авг./ 28 Июля: «За три часа до рассвета начался приступ. Полки выступили из стана, и проч. воины наши исполняли распоряжение без порядка, и потому не делали ничего добраго». По этим замечаниям несомненно был приступ к монастырю 28 Июля. б) Из Аврамиева описания последнего приступа видно, что Тверь уже была взята Князем Скопиным-Шуйским, что с Сапегою был на приступе и Зборовский. Но из Царской грамоты к Вологжанам от 26 Июня видно, что Тверь взята 13 Июля; след. Зборовский, стоявший в Твери и оттуда выгнанный, не мог быть под Троицким монастырем на приступе 28 Июня.

Неточность в показании времени последних приступов произошла от того, что Аврамий сам не был в монастыре, а точные и своевременные донесения властей монастырских, как видно из бумаг, отысканных в Швеции, были перехватываемы неприятелем. Там, где Аврамий не был лишен сих пособий, его показания сходятся с другими актами. Чтобы увериться в сем, стоит сличить с «выписью вылазкам из Троицкого монастыря» Аврамиево описание вылазок, бывших 26 Октября и 4 Ноябр. 1608. В рукописных сказаниях Аврамия упоминается и о приступе с 1 на 2 Ноября, соответствующем упомянутому в выписи приступу 1 Ноября, хотя в печатном издании сие опущено.

Но другой анахронизм, в доказательство которого и в замечаниях приводятся выписки из 9 актов (стр. 149–159), несправедливо приписывается Аврамию. В «замечаниях» сказано, что «города сослались между собою и отправили войска свои на помощь к Москве гораздо прежде не только получения, но и написания Троицких [432] грамот». Аврамий этому не противоречит: он и сам пишет о сношениях городов в главе 70 прежде, нежели стал говорить об участии Лавры в призвании на помощь к Москве. К этому присовокупим, что, при обличении Аврамия в неверном счислении времени, в «замечаниях» часто допускаются подобные ошибки; именно неточно перелагаются в журнале Сапеги числа нового стиля на старый, когда из показании Сапеги вычитается 12 дней, а не десять, как следовало бы, когда дело идет о XVII столетии.

Стр. 160. «В пример того, что в рукописи (?) Палицына некоторые события представлены в превратном виде», в «замечаниях» приводится глава 61, где говорится об оскудении в Троицком монастыре.

В списках сказания Аврамиева глава сия действительно читается неодинаково. Впрочем можно доказать, что первоначальное Аврамиево сказание есть то самое, какое напечатано в его книге, и что другое есть уже исправленное вероятно после Аврамия. Доказательство заключается в сличении того и другого изложения между собою. Сличение сие мы начнем ранее, нежели как сделано в «замечаниях».

«По отбежании от Троицкого Сергиева монастыря Гетмана Петра Сапеги с Польскими и Литовскими людьми и Александра Лисовского с Русскими изменники и граду отворившуся, — в обители же Чудотворца оставшии иноцы и мирстии людие благодарственные хвалы и песни Богови и Чудотворцем воссылающие:

(Окончание сей главы с того места, где снова открывается разность между печатным изданием и некоторыми списками, не выписываем, потому что оба изложения в «замечаниях» напечатаны).

При сличении сих двух изложений открывается, что первый пункт, за опущением посредствующих мыслей, не вяжется с последующим и частица: же (Царь же Василий слышав...) лишняя. Речь о Царе Василие, за отнесением слов: поползеся, яко человек, не к нему остается неконченною. Выражение: присылаем, не полно. Архимандрит представляется в одно и тоже время и просящим чрез послание и лично ходатайствующим пред Государем (посылает писание, — показа писание). Вставочные речи о побуждениях к заимствованию у обители ее сокровищ, имеют совсем другой склад грамматический, нежели какой замечаем в сочинении Аврамия. Грамматическое окончание по отшеству нигде у Аврамия не встречается. Вставка: советом благим, а не нуждею подстрекатклкй — очевидное противоречие не исключенному выше выражению Аврамия: подстрекаем некиими не боящимимся Бога. Последний пункт: «и такового ради терпения Святых Святый Господь и малый останок в велик плод возрасти благодеяния, яко же конец о нем являет», — становится непонятным.

Между тем по тому и другому изложению не сомненно, что Шуйский взял из монастыря «последнюю казну, издавна старое сокровище». След. в главном оба изложения совершенно согласны. Но во втором, исправленном, изложении предлагаются благовидные побуждения, которых в первом нет, и которые, конечно, следовало бы принять во внимание Аврамию.

При сем можно ли не заметить некоторого уважения к словам текста Аврамиева, когда исправитель [435] позволил себе только переделать его, а не совсем отвергнуть?

Если же все рукописи и печатное издание в главном согласны, то для того, кто верить приписке, сделанной в экземпляре князя Оболенского, несомненно, что ІІІуйским приобретено в сие время 974,600 р. Но это были не деньги, а, как говорится в том и другом изложении, сосуды златые и сребреные, издавна старое сокровище, дачи Государей и Великих Князей и проч. Вероятно была открыта Царю такая же сокровище-хранительница в монастыре, какую в последствии указал Ромодановский Государю Петру I в Кремле ⁵⁹. Поэтому могла быть монастырская казна, как пишет Аврамий, в истощании, и в тоже время могли еще сохраняться в Лавре многие сокровища. По той же причине могли уцелеть, и после сего побора, некоторые драгоценные вещи, бывшие в употреблении; так напр. св. сосуды, пожертвованные Годуновым, тогда еще не древние, и др.

Во всяком случае из-за описания Аврамия нельзя возводить на престарелого Келаря обвинения в возмущении Москвы против Василия, потому что его описание тогда еще не существовало. Изменение в повествовании может быть сделано тогда, когда кости Василия были возвращены из Польши в Россию (1635 г).

Нам остается сделать еще одно замечание, что итог сумм, взятых из Лавры Годуновым, Самозванцем и Шуйским, совершенно верен. 15,400+30,000+18,355+1000+900 точно составляют 65,655 р.

Стр. 167. «Начальство Лавры хотело скрыть от Царя тамошнее богатство». Это выводится из того, что власти монастырские писали к Царю о сборе суммы с братии для пополнения недостатка казны. [436]

Но вкладные книги Лавры действительно не в одном году столько не показывают приношений от братии, сколько в 1608 и 1609 годах.

Стр. 172. Мысль, что «благочестивый настоятель духовными очами видел Святых угодников», не подвергается сомнению; но далее замечается: «не мудрено, что другие по примеру его, но не с тою чистотою намерений, рассказывали и вымышленное».

Не известно, на чем основывается такое различение и есть ли какое-либо основание для подобных предположений. Но почему бы напр. пономарю Иринарху, которого Аврамий приводит четыре видения (гл. 21, 39, 40, 50) с предсказаниями, всегда оправдывавшимися в событиях, — не мог являться Пр. Сергий, или Пр. Никон, также истинно, как и настоятелю обители? Имя Иринарха встречается между преподобными Отцами Лавры в рукописи XVII стол. ⁶⁰, и на иконе ⁶¹.

Стр. 179–206. В последних «замечаниях» Аврамий по-видимому совсем оставляется в стороне; дело идет о позднейших историках, исказивших историю осады своими дополнениями и переделками. В обличение сих историков берутся в рассмотрение обстоятельства измены казначея Лавры Иосифа. Но с другой стороны, при этом рассмотрении, возводится на Аврамия еще тягчайшее обвинение, нежели ошибки, или повреждение истории. Он представляется соучастником какой-то тайны, относящейся до казны монастырской, — тайны, в следствие которой нужно было казначея, под предлогом измены, замучить, — одного воеводу, Голохвастова, оклеветать, — воинов и слуг монастырских вооружить против Архимандрита. Стоит обратить внимание на такое обвинение. [437]

В конце Марта 1609 г. Царевна Ксения Годунова, писала из Лавры в Москву: «с часу на час ожидаем смерти, потому что у нас в осаде шатость и измена великая ⁶². Весною, около «просухи», главный воевода Долгорукий писал к Келарю Аврамию ⁶³: «писано к нам от Государя, а велено изменника старца Иосифа Девочкина пытати, и пытав в тюрьму посадити, — и я его не пытал потому, что он добре болен. А заговорщики его, изменники: Гриша Брюшина да Московский мужик Худяк, те за приставы померли». — И так изменники открыты; от Царя прислано повеление — подвергнуть обвиняемого пытке, чтобы обстоятельнее вызнать замыслы и сообщников. Но Долгорукий, за болезнию Иосифа, отложил сие до времени.

В том же письме Долгорукий просит Аврамия «известити Государя, что здесь в осаде ссору делает великую Алексей Голохвастов, — чтобы Государь пожаловал, по просухе, прислал сюда верных человеке сто, и про него бы велел сыскати, и велел бы его пожаловати, к Москве взяти». Воевода Окольничий, не имея причин подыскиваться под простым дворянином, [438] находит невозможным для себя и вредным для монастыря, — долее терпеть здесь Голохвастова; — просить: сделав разыскание, удалить его отселе и препроводить в Москву с конвоем.

Потом Долгорукий прибавляет: «да и в старцех есть, ведаю, в которых, великая ссора: после Осифова дела великую были смуту сделали и мир возмутили были». По связи речи можно думать, что ссоры Голохвастова соединены с делом Иосифа, тем более, что далее Долгорукий снова возвращается к Голохвастову, и просит Аврамия, чтобы дело об нем было ведено тайно. Видно ссоры старцев и влияние воеводы на подчиненных ему заставляли Долгорукова просить такой осторожности.

Но что не так ясно видно из сего письма, то яснее открывается из следующего, писанного в начале Июля. Долгорукий пишет к тому же Аврамию ⁶⁴: «как я поймал вора Иосифа Девочкина, и тот Алексей (Голохвастов) говорил монастырским слугам, призвав к себе в семом часу ночи: пожалуйте де не подайте Казначея Князю Григорью. А как я пошел пытати Казначея, и тот Алексей велел сбити с города всех мужиков... И я, вышед, мужиков уговорил от мятежа, — а Казначея пошел пытати. И Алексей у пытки, пришед, за дело ни за какое не принялся». Это, прибавляет Долгорукий, удивило и многих дворян и детей боярских. — Когда это было, ясно не видно; но Долгорукий сам пишет, что это происходило ранее [439] другого случая 24 Июня, и что он успел уже дважды писать о том к Аврамию, но письма были перехватываемы. В последний раз, т. е. 24 Июня, Долгорукому донесли, что Голохвастов посылал внушать слугам и крестьянам монастырским, что «нам от Князя Григория, в осаде сидя, всем погинути, — чтобы нам над Князем Григорием чем промыслити и ключи бы городовые у него отняти». — Голохвастов или опасался измены Долгорукого, или сам замышлял сдать монастырь, чтобы от продолжительности осады («сидя в осаде») тем не погибнуть. Первого не видно, остается предполагать последнее. Впрочем, когда Долгорукий стал расспрашивать об этом чрез других, Голохвастов заперся. Сообщая обо всем этом Аврамию, Долгорукий прибавляет, что Государю доселе он не доносил об этом ⁶⁵, и снова просит ходатайствовать пред Государем, чтобы «святому месту которая шкота не учинилась, — чтобы Государь пожаловал, о том деле свой Царский указ учинил» ⁶⁶.

О последствиях пытки Иосифа, конечно, Долгорукий донес Государю. Но в чем состояло сие донесение, мы не знаем. Неизвестно и то, как прекратились смуты между Долгоруким и Голохвастовым. Только Аврамий пишет, что обличителем Иосифа был Иеродиакон Гурий, что Казначей с пытки открыл своих сообщников, именно слугу Селевина, бежавшего к Сапеге еще в начале осады, и четырех крестьян, вслед за ним пересланных; что уже назначен был день сдачи [440] монастыря. Вместе Аврамий пишет, что Голохвастов был потаковником лукавству Казначея ⁶⁷.

По изложении сих обстоятельств замечаем: 1) Долгорукого нельзя винить за то, что он пытал Девочкина: на это было повеление от Царя. Тарханная грамота в таких случаях не защита. 2) Против показаний Девочкина мы не можем ничего сказать, потому что не имеем более исторических сведений обе этом деле. 3) Что Голохвастов участвовал в замысле Иосифа, это осталось нераскрытым. Казначей его не оговорил. Другого «обыска» или исследования, как хотелось Долгорукому, не было. Но Аврамий по тем обстоятельствам, какие Долгорукий излагает во втором письме, справедливо мог назвать Голохвастова потаковником лукавству Иосифа.

Что же за тайна скрывается в судьбе Иосифа и в обвинениях против Голохвастова?

Весною Долгорукий писал к Аврамию, что Казначей болен, и, что если Иосиф умрет, то в казне монастырской все сложат на него, и будет Троицкая казна вся растащена. К этому прибавлял: «и нынеча до меня тот слух доходит, что деется в казне той не добре добро». Видно, что Долгорукий заботился о целости казны; он жалуется Келарю, что, пользуясь болезнию Иосифа, некоторые люди беззаконно истощают ее. Если бы Долгорукий сам пользовался ею, то ему нечего было бы опасаться, что, в случае смерти Иосифа, все сложат на него: напротив он, мог бы этому радоваться.

Кто были люди, корыствующиеся казною, объясняет письмо Иеродиакона Гурия Шашкина, посланное, вероятно, [441] в одно время с письмом Долгорукого ⁶⁸. Он пишет: «ныне в казну ходят Ларион Бровцын да уставщик с племянники», — вероятно за болезнию Казначея, о которой пишет Долгорукий. Бровцын и уставщик говорят, что многих вещей в казне нет; а Казначей уверяет, что у него в казне все цело, и что старцы корыствуются казною. Более сведений о казне монастырской при Иосифе мы не имеем. С чего же подозревать здесь какую-то тайну, или, просто сказать, с чего подозревать и Гурия, и Долгорукого, и Аврамия в злоупотреблении казною, которое мог раскрыть Иосиф, и которого потому хотел сбыть с рук Долгорукий, — равно как и Голохвастова? как Аврамий, незадолго до осады сделавшись Келарем Лавры, — во время осады не бывал в Лавре, — мог войти в своекорыстные соглашения на счет казны монастырской с Воеводою, который сам не был прежде в Лавре, — когда при том обитель имела своего настоятеля?

В «замечаниях» вмешиваются в это дело еще жалобы слуг и стрельцов на Архимандрита и соборных старцев. Но ни из чего не видно, чтобы между этими делами была какая-нибудь связь. Из отписки ⁶⁹ властей Троицких к Царю видно, что на них жаловались [442] стрельцы и служки монастырские в недостаточности содержания и скудости денежного жалованья. Власти в ответе своем выставляют излишество требований и злоупотребление монастырским хлебом со стороны недовольных. Если бы эти недовольные были вооружаемы партиею Долгорукого и Палицына, то стал ли бы Аврамий в своем сказании порицать «воинствующих» за те же излишние требования, и за пьянство и распутство? (гл. 36).

До сих пор мы еще ничего не сказали об том акте, который наиболее навлекает подозрение на правоту партии Долгорукого в монастыре. Это — донесение Царю Троицких Священников и братии, как сказано в начале бумаги, — но без имени доносителей ⁷⁰. Старцы, уведомляя об отражении приступа 28 Июня, пишут о смутах, производимых воеводою Голохвастовым, согласно с письмами Долгорукого, о притеснениях, каким подвергались сии старцы от Архимандрита и соборных старцев, с того времени, как донесли на Иосифа; защищаюсь отчасти ратных людей, — не одобряя поведения самих властей; доносят о сношениях Королевы Марфы с казначеем Иосифом, утверждая, что как он, так и она, вместе писали дружеские грамоты к Сапеге и к пану Ружинскому. На конце донесения кто-то в особенности защищает себя от жалобы на него Королевы в бесчестии. Так как под сим донесением нет ничьих подписей, то в «замечаниях» предлагается догадка, что оно составлено от имени священников и братии без их ведома, а след. есть не более, как плод крамолы. — Но по крайней мере должен был означить свое имя в донесении Государю тот, кто на конце именно говорит от себя. Да и какого действия можно было бы ожидать от донесения, никем не подписанного? Мог ли его уважить Царь Василий? — [443] Нельзя сказать, чтобы доносители хотели быть неизвестными; они прямо себя обнаруживают, когда говорят о себе: «мы же преже сего писали к тебе, Государю... и за то на нас Архимандрит и соборные старцы положили ненависть». Следовательно их знал Царь, их знали и власти монастырские. — Так как акт сей не имеет и надписи на имя Царя, как следовало бы в подлинном донесении, то в «замечаниях» предлагается новая догадка, что письмо то не нужно было и надписывать: оно пересылалось через Аврамия; Аврамий знал, к кому оно следовало. Но хотя бы Аврамий и знал это, нельзя было опустить сей надписи в подлинном донесении к Царю.

Не ближе ли к истине будет то предположение, что акт сей есть список с приготовлявшегося донесения к Царю, и что в подписке, если только он был отправлен к Царю, были подписи доносителей и надпись на имя Царя. Такой список, намеренно чрез изменников, или ненамеренно чрез взятых в плен мог быть занесен в таборы Сапеги и сохраниться у него вместе с прочими бумагами.

Как бы то ни было, — в этом донесении ни об Аврамии, ни о казне нет ни слова. Поверять справедливость жалобы доносителей на обращение с ними властей нам не чем. Может быть и сказанное в защиту воинов справедливо; по крайней мере по этому одному месту нет основания называть Долгорукого покровителем пьянства. — А что касается до обвинения Королевы в соучастии с Иосифом в измене: то, не принимая на себя решить вопрос об этом за недостатком данных, заметим только, что и Царица Александра, бывшая супруга Царевича Иоанна Иоанновича, получила жалованную грамоту от Самозванца 9 Дек. 1608 г. ⁷¹; [444] 2, с Польской записке, напечатанной г. Мухановым и без сомнения принадлежавшей к бумагам Сапеги ⁷², конечно, не без намерения замечено в одном месте: «Васька, Ивана Батанина сын, что пошел в монастырь из села Датской Королевы Шарапова, в оном жил»; в другом: «Василий Парский, Иван Харизея, слуги Датской Королевы, которые живут в Лозморое в Владимирском Уезде».

Терпеливый читатель простит скучные подробности в деле не совсем ясном, по крайней мере, ради общего желания раскрыть истину.

Комментарии

1. Сказания современников о Самозванце. Издан. 1. Ч. I, стр. 138, 142: «Вельможи Польские в 1610 г. угрожали послам Московским взысканием суммы за содержание 7,000 Поляков при Сапеге. Дополн. к деян. Петра В. Т. I, стр. 73.

2. Полк Литовский надобно отличать от Московского войска, которого число и не определяется: ибо у Русских полков Литовских не было. Это, вероятно полк, Лисовского, а войско Московское–это сброд изменников Русских.

3. Вероятно, семитысячный, как свидетельствует Бер.

4. Сын Отечества 1838 г. 1-33.

5. Сказание об осаде М. 1784, стр. 86.

6. Стр. 143, издан. 1771.

7. Акт. Истор. часть 2, стр. 201.

8. Акт. Истор. Т. 2, стр. 211.

9. Бер, стр. 144.

10. Здесь разорены Литовцами и Поляками: монастыри Ипатский и Богоявленский.

11. Журнал Сапеги 3-го Января 1609 г.

12. Впрочем договор Самозванца с Сапегою: «не разорять города преданные Самозванцу», еще не доказывает того, чтобы войска Сапеги были известны Самозванцу по наклонности к грабежу. Это обыкновенное условие при найме посторонних войск включено и в договор Шуйского с Шведским войском, Акт. Истор. Т. 2, стр. 183.

13. Рукоп. Жолкев. стр. 49, 50.

14. Истор. Г. Р. Т XII, стр. 202. Сл. Журнал. Сапеги Март. 1610 г.

15. Стр. 277–281.

16. Акт. Историч. Т. 2, стр. 210.

17. Бер, стр. 143 и след.

18. Журнал. Сапеги, стр. 36.

19. Акт. Истор. Ч. 2, стр. 201. Показание Андрея Палицына, относящееся к тому же времени, уже потому не можно равнять с сим в достоверности, что Палицын послан из Тушина, а не от Сапеги. Акт. Арх. Эксп. Ч. 2, стр. 186.

20. Сборн. Муханова, стр. 172.

21. Там же.

22. Акт. Арх. Експ. Т. 2, стр. 238, 239, 243.

23. Акт. Арх. Експ. Т. 2, стр. 238.

24. Акт. Истор. Т. 2, стр. 296.

25. Акт. Арх. Експ. Т. 2, стр. 245.

26. Собр. Госуд. грам. Т. 2, стр. 346.

27. Акт. Ист. Т. 2, стр. 260–268.

28. Там же стр. 268, 269.

29. Летоп. о мятеж. стр. 163.

30. Акт. Арх. Експ. Т. 2, стр. 236.

31. Акт. Ист. Т. 2, стр. 212. Авр. Палиц, стр. 136, 175.

32. Лет. о мятеж, стр. 141. Жур. Сап. ст. 34.

33. В первый раз Окольничим он называется в росписи чинов, составлявших Государственный Совет в правление Отрепьева. Собр. Гос. грам. Т. 2, с. 209. Ранее воцарения Самозванца он называется просто Князем. Лет. о мятеж, стр. 85.

34. Авр. Палиц. стр. 133, 134.

35. Запись сия помещена в рукописи под названием: «книга о чудесах сретения Чудотворного образа Пресвятые Богородицы» в 4 д.

36. Стр. 100.

37. Стр. 115.

38. Рук. житие Препод. Дионисия, гл. 24.

39. Сведения сии заимствованы из вотчинного архива Лавры. — При сем не излишним считаем заметить, что до времени Пр. Дионисия слуги монастырские были неженатые; от того в их дворах так мало число людей.

40. Там же, гл. 25.

41. Послание к игумену Белоезерскому около 1575 г. Акты Истор. ч. I, стр. 385.

42. Собр. Госуд. грам. Т. 2, стр. 484, 485.

43. Рукоп. житие Преподобного Дионисия, гл. 8. Содержание первых грамот означено в 71 главе сказания Аврамиева об осаде.

44. Акт. Арх. Експ. Т. 2, N 202.

45. Как свидетельствует о том и грамота о избрании Царя Михаила Феодоровича, в собран. Государств. Грам. Т. I, стр. 616.

46. Летоп. о мятеж., стр. 290.

47. Авр. Пал. стр. 52.

48. Вотчинная книга Лавры, по Москве, л. 139.

49. Вотч. книга, по Дмитрову, л. 145.

50. Авр. Палицын стр. 243.

51. Слич. еще гл. 48 и 58.

52. Ист. Гос. Рос. Т. XII, с. 170, пр. 426.

53. По свидетельству келаря Симона в книге: о новоявленных чудесах Пр. Сергия (Рр. Академич. библиот.). Симон передает сие не далее, как со слов Пр. Дионисия.

54. Лет. о мятежах, стр. 260, 261.

55. Акт. Арх. Експед. Т. 2, N 202.

56. Послание Троицких властей, там же. Отселе послан отказ иностранцам в принятии к нам в военную службу. Собр. Госуд. Грам. Т. 2, стр. 604.

57. Послание к воеводам Князю Трубецкому и Князю Пожарскому — о соединении и любви, найденное в бумагах Лаврского Архива (Акт. Арх. Експ. Т. 2; N 219) без сомнения есть одно из тех, о которых говорит ключарь Иоанн Наседка в дополнениях к жизнеописанию Пр. Дионисия.

58. Акт. Истор. Т. 2, с. 281.

59. Анекдот о Петре В., рассказан. Нартовым. Москвитянин, 1842, № 6, стр. 328.

60. В Академ. Библ. N 201.

61. В паперти в сев. стороны Троицкого Собора.

62. Акты Истор. Т. 2, стр. 213.

63. Там же стр. 288. Письмо сие, на котором не означено времени его отправления, должно быть ранее посланного от 31 Июля. На это указывает выражение: «по просухе» и то, что Долгорукий еще не пытал Девочкина. Вероятно письмо сие поставлено в Актах на этом месте потому, что Долгорукий пишет в нем, что «послал к Аврамию три грамоты и просит уведомить, все ли до него дойдут». А в письме от 3 Июля Долгорукий пишет: «а преже сего (3 Июл.) о том, о всем (касательно Голохвастова) к тебе писано, и дважды, и то тебе письмо не дошло». — Но об этих двух письмах Долгорукий сам пишет, что они не дошли до Аврамия; след. нечего было спрашивать: дойдут ли они до него; а надобно относить слова сии к другим письмам.

64. В «замечаниях» воевода обвиняется в ласкательстве пред Аврамием за велеречивые похвалы, восписуемые ему в начале письма. Но Окольничий едва ли сам умел писать: по крайней мере в трех известных грамотах — вместо его всегда подписывались другие. Поэтому не мудрено, что другой писец употребил и другую манеру в письме. Первое писано просто.

65. Не справедливо в «замечаниях» относится это к делу Казначея. Главный предмет письма — есть Голохвастов. Об нем, по недостаточности улик, и не доносит еще Долгорукий.

66. Акт. Истор. Т. 2, стр. 287.

67. Гл. 34.

68. Время сего письма определяется показанием числа умирающих в монастыре от цынготной болезни, которое одинаково с показанием в письме Ксении от 29 Марта.

69. Акт. Ист. Т. 2, стр. 282. Время сей отписки отчасти определяется следующим местом: «а братия с Троицына дни и по ся места на всех осадных людей в хлебнее работают». — Троицын день в продолжении 16 месячной осады был однажды, именно 5 Июня 1609 г. Упоминаемый в той же отписке день Чудотворцевой памяти (25 сентября) потому не может служить к определению времени отписки, что разумеется первый, бывший при самом начале осады.

70. Акт. Ист. Т. 2, стр. 284.

71. Акт. Истор. Т. 2, стр. 140.

72. Подлинные свидетельства о взаимных отношениях России и Польши, стр. 264–269. Что сия записка писана в лагере Сапеги, это видно из того, что 1) здесь говорится о передавшихся из Троицкого монастыря: Василье Оксове и Осипе Измайлове, из коих последний упоминается в записке о дворянах и детях боярских, выше нами упомянутой; 2) прямо сказано, что они передались из Secherewa, т. е. Сергиева монастыря, во время сражения; 3) пересчитываются села и деревни, чрез которые прокрадывались из Москвы в Троицкой монастырь, и из монастыря в Москву. Именно: «село Душоное, село Козаково, Лукьянцы на Муравке, на Петрово — одна дорога. На Шарапово, на большую мельницу, на Барково, на Феодоровское, мимо Рохманова на Введенскую волость — другая дорога. Сею дорогою из монастыря в Москву и из Москвы прокрадываются».

Текст воспроизведен по изданию: Возражение против замечаний об осаде Троицкой Лавры // Москвитянин, № 12. 1842