5. Выход из сословия

Относительная сбалансированность ограничений, связанных с пребыванием в рядах казенных кузнецов, с привилегиями, которыми они пользовались, приводила к развитию взаимной [35] диффузии через межсословные границы. Сформировались два противоположно направленных потока персональной сословной трансформации: посадские кузнецы переходили в казенные (с посада в состав слободы), казенные возвращались в посад. В какой-то момент один из процессов усиливался, тормозя или даже парализуя противоположно направленный, но некоторое время спустя соотношение могло измениться. На то, какой из этих потоков в данный момент возобладал, влияло множество факторов как естественной природы, так и искусственного происхождения — вводимых для коррекции баланса сил. Неустойчивый характер состояния системы в условиях мультифакторного влияния на процессы усугублялся тем, что, разные сословные группы позднефеодального русского города подчинялись разным центральным ведомствам, а каждое из них было заинтересовано в благополучии прежде всего «своей» категории городских жителей. Их вмешательство в естественный ход дел, связанные с этим столкновения и применявшиеся приемы борьбы, — все это придавало текущей ситуации «живописность» и непредсказуемость. Для историка, однако, подобные флуктуации крайне интересны, поскольку как раз и составляют живую ткань бытия социума.

Факты выхода из сословия отмечаем еще в XVII в. Такой уход был, в частности, обнаружен властями в 1667 г., в связи с чем из Оружейной палаты было велено «в съезжей избе допросить подлинно и меж ими (кузнецами. — И.Ю.) разыскать для чего они из кузнецкие слободы вышли, сколь давно». Распросы выявили причины ухода: одни, после смерти отцов, пытаясь поправить материальное благосостояние, занялись торговлей и от оружейного дела отошли, другие были выведены из слободы по царскому указу, поскольку не знали ремесла [121, с. 341]. Сходную ситуацию рисует грамота царя Федора Алексеевича от 13 августа 1677 г. — в ней тоже фигурируют «казенные кузнецкие слободы ствольного и замочного и станочного дела мастеровые люди», которые «вышли ис кузнецкие слободы волею своею, не хотя наших государевых оружейных дел делать, и живут на Туле в посаде» (цит. по док. № 26 — грамоте от 17 июля 1696 г.).

Отношение к фактам таких переходов было различным. Выше упоминалось о не обладавших профессиональным навыком кузнецах, которых выводили из слободы принудительно. Напротив, высококвалифицированные кадры ценились, как видим это из указа 1677 г., которым перешедших в посад было велено «вывесть в кузнецкую слободу на старые их жеребьи, у которых отцы и они в писцовой книге написаны» (док. № 26).

Явление выхода из сословия, кроме значимости его для объективного анализа данных демографической статистики, [36] интересно еще с одной стороны. После В. Н. Ашуркова привычным стало представление о тульской Оружейной слободе как слободе привилегированной (см., например, [42, с. 23]). Льготы при таком взгляде на вещи представлялись объектом зависти посадских людей, порождавшей стремление: у одних — чужие льготы урезать, у других — переписаться в оружейники и льготами воспользоваться.

Между тем фактом является и постоянное, по временам весьма массовое стремление оружейников покинуть свою сословную группу и на общих правах влиться в состав городских сословий. Умозрительно этому может быть дано несколько объяснений: и то, что льготы в действительности не перекрывали издержек, связанных с ограничениями приписного состояния, и то, что и права, и обязанности изменялись, что меняло баланс между ними (а именно он в значительной степени и определял итоговый вектор индивидуального поведения), наконец, что для разных групп внутри оружейного общества одни и те же привилегии могли быть выгодны в разной степени.

Вопрос выхода из сословия, как один из весьма важных, постоянно оставался в поле внимания государства. Остановимся на некоторых вехах его истории.

В утвержденный императрицей доклад Кабинета е.И. В. от 22 сентября 1737 г. была включена предложенная В.И. Генниным цифра штата заводских работников (1688 чел.), способных, по его расчету, обеспечить установленный на ближайшие годы объем производства оружия. Документ предлагал отобрать для замещения этого штата лучших мастеров, а остальных, 403 человека, «освободить». Освобождение не являлось безусловным. Основных условий было два. Во-первых, освобождавшиеся должны были поставить «вместо себя искусных к оружейному делу мастеров такое ж количество»; во-вторых, они должны были заплатить «за свою от того свободу» в оружейную сумму сверх положенного на них подушного оклада по 1 руб. 20 коп. с души. В случае, если претендовавший на выход из сословия был не в состоянии заплатить эту сумму, освобождение не разрешалось — таких следовало определять в вертельщики и молотобойцы (п. 6). Обязательность исполнения этих условий подтвердила резолюция Кабинета от 3 октября 1739 г. [13, с. 74].

Обратим внимание, что данное установление отнюдь не декларировало права на свободу для каждого. Оно было предоставлено худшим — тем, кого оставляли за штатом при его комплектовании. Очевидно, описанная процедура могла бы реализоваться, если бы выводимые за штат 403 человека пожелали освободиться все поголовно. А если бы не пожелали? Вопрос на самом деле не риторический — он теряет смысл только в том случае, если предположить, что все оружейники, из [37] тех, кто «похуже», несмотря на привилегии, мечтали покинуть оружейное сословие. Последнее, заметим, плохо сочетается с представлением о слободе как привилегированном обществе.

Перечисленные условия не исчерпывали планов государства в отношении использования финансовых ресурсов освобождавшихся. На оружейниках к 1737 г. числилась значительная недоимка. Определяя порядок ее погашения, законодатель установил у остававшихся в мастерах вычитать небольшие суммы из задельных денег на протяжении нескольких лет, а у 403 выходивших — забрать доимочные деньги «ныне сполна… на все годы» (п. 7). Это операция позволяла за счет численно сравнительно небольшой группы освобождавшихся погасить более трети суммы, которую задолжали оружейники.

Ближайшее положение выпускаемых оказывалось довольно своеобразным. Переключившись в своем большинстве на торговлю и смежные занятия, эти оружейники оставались в ведении Оружейной канцелярии (а не магистрата, управлявшего занятым торговлей посадским населением). И канцелярия всячески старалась задержать их в Оружейной слободе, поскольку «из оных уволенных промышлеников выбираютца и определяютца в службы к разбору между оружейниками и к протчим делам. А буде из оружейников выбирать, и от того де в деле ружья чинитца может остановка» (ГАТО. Ф. 187. Оп. 1. Д. 178. Л. 83-об.). Такое подчинение удовлетворяло и выпущенных, надеявшихся и впредь оставаться под защитой установлений, облегчавших им занятия торговой деятельностью. В доношении Оружейной канцелярии в Военную коллегию на последнее обстоятельство прямо указано как на причину, «почему оные де промышленики и уволнения от оружейного дела просили» (ГАТО. Ф. 187. Оп. 1. Д. 178. Л. 83).

В решение вопроса, быть ли выпускаемым оружейникам в тульском купечестве, включились Сенат и Военная коллегия; его решение затянулось на долгие годы.

«Положение» о заводе 1782 г. провозгласило право оружейников на выход из сословия. Ст. 188 гл. 8 сформулировала его следующим образом: «Дозволяется оружейникам по собственному их добровольному желанию выходить в купечество по капиталам их и пользоваться всеми выгодами от императорскаго величества купечеству пожалованными» [5, т. 21, № 15442]. О материальных затратах, с этим сопряженным («выкупе»), в «Положении» не упоминается.

Но по традиции, идущей от XVIII в. (один из этапов ее формирования фиксируют документы реформы 1737 г.) и сохранявшейся в первые десятилетия XIX в., выходивший должен был: а) предоставить заводу вместо себя здорового [38] молодого (17-30 лет) работника, обученного оружейному мастерству, б) в течение 10 лет после выхода ежегодно вносить за себя в разряд в общественную сумму по 30 руб., в) туда же в течение того же срока вносить по 18 новых ружей; г) платить подушные деньги за себя и детей по 8 руб. до ближайшей ревизии [156, с. 82]. Фактическая «цена» выхода оставалась, таким образом, весьма высокой и была доступна немногим. Поэтому некоторые оружейники, выйдя в купечество, отказывались от уплаты перечисленных взносов, превращаясь в должников завода.

Проблему с большим количеством «лишних» оружейников, которых было невыгодно отпускать из сословия, поскольку они, исправно выполняя свои уроки (благодаря найму вольных мастеров ²¹), являлись лучшими кандидатами для исполнения сопряженных с материальной ответственностью выборных должностей, командир завода П.П. Долгорукий предлагал решить, разделив все оружейное общество две части: на «цеховых», непосредственно занятых в производстве, и «просто на оружейников», «упражняющихся совсем в посторонних промыслах». Последних он намеревался разделить на три степени по их капиталу и из представителей первых двух степеней (свыше 2000 руб.) выбирать лиц на службу к казенным заводским магазинам (док. № 63). Не будучи слишком для них обременительным, это давало зажиточным оружейникам возможность, оставаясь в родной сословной группе, заниматься «посторонними» (для них — основными) промыслами.

Военная коллегия, одобрив предложения о разделении цеховых на цеха и артели, не разрешила, однако, структурно отделять от них «упражняющихся» в посторонних промыслах. Это обосновывалось опасением, что отделение может спровоцировать лучших и зажиточнейших оружейников «отстать совсем от ремесла своего» и подтолкнет их готовить своих детей не в оружейники, а в купцы. «Что нынешним их положением, — добавляет документ, — и доказывается, когда между оружейниками находятся уже капиталисты, кои ремесла своего совсем не знают» (цит. по [163, с. 19]). В результате новая структура оружейного общества не получила исходного разделения, на которое естественно было бы опереть более мелкие его членения: все остались под общим названием оружейников, [39] и исполнителей на должности общество выбирало из того же контингента, что и прежде.

Именно такое понимание казенной выгоды и тактики ее достижения определило в последующие годы чрезвычайно медленный ход дел по выходу из купечества. Процедуру усложнили указы Павла I 1797 и 1798 гг. [5, № 15442, 18241, 18454). При Александре I выход по-прежнему не поощрялся: так, в 1823 г. не был разрешен выпуск в купечество и мещанство 233 оружейников [156, с. 82] ²².

При разработке «Положения» 1823 г. Артиллерийский департамент, полагавший, что большинство проблем с организацией оружейного производства в Туле проистекает из неестественно раздутого числа оружейников, считал целесообразным выпустить в мещанство и купечество и другие сословия всех желающих, кроме необходимых для ежегодного изготовления 50 тыс. единиц разного оружия [163, с. 21]. Но в принятом варианте «Положения» общий настрой был не столь радикален. Оно сохраняло за оружейниками номинальное право на выход, но окончательное решение оставалось за департаментом, перед которым по данному вопросу должно было ходатайствовать правление завода. Последнему при подготовке ходатайства предлагалось поступать с максимальной осмотрительностью: «с крайним при том наблюдении, чтобы завод чрез то (выход. — И.Ю.) не оскудел в искусных оружейниках по всем цехам» [156, с. 83].

Очередная попытка массового выхода тульских оружейников из сословия приходится на 30-е гг. XIX в.

Согласно указанию генерал-фельдцейхмейстера, данному им инспектору оружейных заводов в 1829 г., дозволялся выход «из звания оружейников в другие сословия, в которых они будут приносить правительству большую пользу платой податей». Но в каждом таком случае помощнику командира завода по искусственной (технической) части предлагалось войти в «подробнейшее, аккуратнейшее и самое беспристрастное рассмотрение оружейников и их семейств». Осуществлять его следовало по пяти пунктам, включавшим разнообразные вопросы, в том числе, об участии претендентов в выборных службах, их фактических занятиях, потребности производства в мастерах, учениках, молотобойцах и др. [156, с. 83]. [40]

К маю 1830 г. было подано 230 прошений о выходе; с учетом членов семей количество желающих превысило 500 человек. Большинство составляли представители цехов ствольного (записанные молотобойцами, они занимались торговлей) и белого оружия (вырабатывали изделия бытового назначения). В купцы из 230 заявителей просились 80 человек, в том числе трое во 2-ю гильдию. Из этой, наиболее состоятельной группы две трети занимались торговлей и промыслами, остальные владели «фабриками» и «заведениями». Капитал у большинства из них составлял от 8 до 12 тыс. руб., но доходил и до 40 тыс. [156, с. 85-89]. «Первостатейные» систематически занимали руководящее положение в сословных учреждениях оружейников, казенной работой лично не занимались, для исполнения «урока» нанимали других [156, с. 84]. В качестве причины, толкавшей их к выходу из сословия, крупнейшие фабриканты (Лялины, Маликовы и др.) указывали на некоторые специфические для оружейников ограничения, в частности то, что «оружейничьих векселей банк не принимает», а это лишает их «кредитной доверенности» [156, с. 90, 91].

Из оружейников, просившихся в мещанство (150 чел.), «фабрики» и «заведения» имели лишь несколько человек — большинство занимались торговлей (в основном, съестными припасами), ремеслом, состояли в приказчиках. Все заявители искали «свободы, торговым людям присвоенной».

В свое время В. Н. Ашурков подверг критике возможность адекватной интерпретации истории тульских оружейников в терминах закрепощение/раскрепощение. Не закрепощение, а сословные льготы, в его понимании, сыграли роль, определявшую самосознание и межсословную активность оружейников. По нашему мнению, факт настойчивого, несмотря на малоуспешность, стремления значительного числа оружейников покинуть свою сословную группу свидетельствует от том, что в рассматриваемый период (1-я половина XIX в.) их (и их собратьев) положение ощущалось ими как сковывающая развитие несвобода — пусть и без известных по истории других сословий «ужасов крепостничества». В данном случае не так важно, находилось ли в это время сословие на подъеме или в стадии разложения [156, с. 82], ограничивались ли права оружейников или постепенно расширялись — важнее, что многие из них на персональном уровне ощущали свое положение как неудовлетворительное и пытались его изменить.

Цеховой разряд не возражал против выпуска просителей. Но у заводской администрации постепенно стало формироваться все более отрицательное к нему отношение. Выдвигались [41] известные аргументы: а) может не хватить мастеров для выполнения ежегодных заданий (а это — подрыв «государственной цели»), б) если выпустить наиболее состоятельных, то оставшиеся не смогут представить обеспечения доверяемых им казенных сумм и материалов, в) первостатейные, сами не работая, «наймом доставляют пропитание бедным оружейникам». Таким образом, администрация, сохраняя сложившуюся организацию оружейного общества, боялась, что выпуск значительного числа оружейников (в своем большинстве состоятельных) приведет к сбоям в работе этой структуры с предсказуемыми последствиями для сферы производства. Эти соображения были доведены ею до сведения начальства [156, с. 92].

Выпуск оружейников начался осенью 1833 г., но шел крайне медленно. По состоянию на 1846 г. оставались в прежнем положении лица, состоявшие в списках еще 1835 г. Полностью остановлен процесс был после того, как Артиллерийский департамент в январе 1847 г. известил, что по мнению генерал-фельдцейхмейстера, увольнять оружейников в другие звания «не должно» и что это «мнение удостоилось высочайшего утверждения» [156, с. 93].

Анализируя эти события, Н. Ф. Трутнева делает достаточно убедительный вывод о том, что «политика правительства… препятствовала разложению оружейного сословия», и характеризует ее как направленную «консервацию сословия». Согласимся и с тем, что происходило это «вопреки объективному ходу экономического развития страны», и что оружейное общество «стало явным анахронизмом к середине XIX века» [156, с. 93]. Но можно ли утверждать, что «отживающие формы организации тульского оружейного производства… стесняли его развитие»? Развитие частного предпринимательства — да, стесняли. Стесняли и экономическое развитие городских производителей в целом. Но в Туле собственно оружейное производство, похоже, довольно прочно сжилось с такой экзотической формой организации своих работников, какую имело оружейное общество. И только общее «раскрепощение» сословий сделало эту организацию и те отношения, в которых оно стояло по отношению государству, несочетаемыми со всеми социальными структурами, энергично изменявшимися в эпоху Великих Реформ. Развитие техники и усложнение производства, возможно, способствовали этому процессу, но говорить, что именно они «заставили правительство в 50–60-х гг. XIX в. рассмотреть вопрос существования сословия тульских оружейников» [156, с. 93], без специальных тому доказательств преждевременно. [42]

6.1. Работа на казну

Главным занятием для большинства лиц, записанных в казенную Кузнецкую слободу, являлось изготовление и ремонт оружия для казны. Работы выполнялись в домашних мастерских.

В самых ранних документах (1614) тип оружия, которой изготавливают тульские оружейники — затинные пищали со свицкими замками и станками (название дела, соответственно, — не оружейное, а пищальное) (док. № 1, 2). Это — весьма ценное уточнение данных сахаровского сборника, в документах которого, начиная с 1619 г., кузнецы (позднее мастера) именуются самопальными, соответствующим образом — самопальным — называется и их дело (док. № 3). Появляющиеся (в нескольких грамотах 1622 г.) изделия этих мастеров также названы самопалами (док. № 4, 5 и близкая к последней, адресованная другому воеводе, грамота мая 1622 г. — № 7 в [7, с. 52-53]). Такое их название является универсальным вплоть до 1659 г., когда в одном из документов снова встречаем термин пищаль ²³, причем оказывается, что наряду с пищалями, названными «гладкими», тульские самопальные мастера (конкретно, Федька Филипов с товарищи, всего 10 человек) производят и поставляют в казну пищали винтованные (вариант, винтовальные), т.е. нарезные (док. № 8). В документе 1672 г. упомянуты пищали казачьи с завесом, «з замки» ²⁴, а также «с приклады и с перьем», что расширяет наши сведения об изготовлявшихся тогда их разновидностях. Одновременно особая группа мастеров продолжала изготавливать стволы винтовальные красные ²⁵ (док. № 19).

После 1696 г. слово пищаль из документов снова исчезает (последние фиксации — док. № 26). Термин самопал выходит из активного употребления еще раньше (самое позднее встреченное нами его использование применительно к текущим делам — в указе царя Алексея Михайловича 1667 г. (док. № 17)). Старая номенклатура изделий употребляется теперь [43] исключительно в исторических экскурсах — при ссылках на прежние грамоты.

В 1660-1670-х гг. в документах появляются новые термины, в дальнейшем широко использующиеся для обозначения огнестрельного оружия и отдельных его видов. В челобитной тульских оружейников 1662 г. упоминается карабинная заварка (док. № 9). Несколько позже, в царской грамоте 1670 г., в составе продукции, запрещенной тульским кузнецам к продаже «сторонним» людям, наряду с пищалями значатся карабины и пистолеты (док. № 18). Наконец, в грамоте 1677 г. упоминаются мушкетные стволы, к которым туляки должны «наскоро» приготовить соответствующее количество замков (док. № 20).

С 1667 г. в связанных с тульскими делами документах Оружейной палаты встречает слово ружье, но первые его употребления (синтагмы «великого государя ствольное дело ружье»; «в том ружье обедняли» — док. № 16) не позволяют содержательно отделить его от уже известных. Со временем оно окажется ведущим термином, употребляемым для обобщенного обозначения огнестрельного оружия.

В конце столетия (впервые в наших документах, в 7204 (1695/96) г.) в употребление входит слово фузея (док. № 27). Эта рожденная петровской эпохой лексема сохраняется в употреблении еще примерно полстолетия после смерти Петра Великого. В публикуемых документах последний раз встречаем его (в сочетании фузеи солдатские) в сведениях о наличии на Тульском оружейном заводе запасов оружия в годы пугачевщины (док. № 60).

По сравнению с XVII в., следующее столетие отличается значительно большим разнообразием разновидностей огнестрельного оружия, производившихся тульскими оружейниками. Около 1715 г. ²⁶ в Туле изготавливались фузеи драгунские простые, драгунские, «что в генеральные шквандроны», солдатские простые, солдатские, «что в полки лейб-гвардии», а также драгунские пистолеты [59, с. 547-551]. В докладе Сената, определившем реформу 1737 г., в качестве основной продукции названы ружья и шпаги [5, т. 10, № 7380, п. 3]. Некоторые более поздние данные (в т.ч. для XIX в.) приведены ниже, в сведениях об объеме казенного заказа. Заметим, что только в 1844 г. на заводе было прекращено изготовление кремневых ружей [31, с. 54]. [44]

Сведения о количестве оружия, производившегося оружейниками, для XVII в. еще разрозненные, в следующем столетии, благодаря большому количеству сохранившихся документов, нарастают в объеме так стремительно, что, по-видимому, при определенных усилиях соответствующая картина может быть реконструирована с исчерпывающей полнотой. Не ставя задачу обрисовать ее на этих страницах, приведем отдельные цифры для раннего периода, наименее обеспеченного введенными в оборот документальными материалами.

Самые ранние источники дают сведения об изготовлении, по-видимому, разовых партий оружия — во всяком случае, указаний на то, что и впредь оно должно производиться в таком же количестве, нет. Таковы, например, задания, данные тульским кузнецам 17 января 1614 г. об изготовлении в Туле и Павшине 100 затинных пищалей (док. № 1, 2), 21 января 1622 г. в Туле 500 самопалов (док. № 4), в 7149 (1640/41) г. 1000 самопалов с замками в станках (док. № 7). Возможно, задания 7172 (1663/64) г. об изготовлении 1000 простых стволов (док. № 10) и 150 винтовальных (док. № 10, 11) тоже носили еще разовый характер. Кажется, первый случай, когда после описания заказа отмечено, что он сделан «против прежнево нашего, великого государя, указу», относится к заказу на 7179 (1670/71) г. — речь идет об изготовлении 400 пищалей с замками. Впрочем, в грамоте от 23 марта 1671 г. оружейникам поручается сделать уже 244 пищали казачьих с завесом, и не вполне понятно, идет ли речь об уменьшении прежнего задания или о дополнительной партии (док. № 18, 19). Несомненно разовый еще характер имело распоряжение изготовить «наскоро» 7500 замков к готовым мушкетным стволам, упомянутое в челобитье тульских кузнецов, изложенном в грамоте царя Федора Алексеевича от 12 сентября 1677 г. (док. № 20).

Систематические данные о заказе с неизменным в течение ряда лет объемом встречаем в 1680-х гг. С 1796 (1687/88) г. «впредь по вся годы» приказано было готовить по 2000 завесных пищалей (док. № 24). По данным Л. Г. Бескровного, столько Тула могла давать уже с 1674 г. [48, с. 106]. В 7205—7206 (1696/97—1697/98) гг. норма в 2000 фузей сохранялась (док. № 29). Указом 1712 г. было велено «делать ружья в год драгунского и салдацкого» по 15 000 фузей (док. № 37). С 1714 г. годовой заказ составлял 18 000 фузей, 4000 пар пистолетов, 250 мушкетонов и 2736 пик [48, с. 111]. В 1726 г. действовала норма: в год «14 862 фузеи, пистолей пар по 2000, мушкатанов по 250, пикинерских копей по 1209, стуцеров по 100» (док. № 45). Во второй половине 20-х гг. производство снизилось, но после [45] реконструкции завода возросло. За 1738-1756 гг. ружей изготовили 332 052 [48, с. 129] — в среднем по 17 480 штук в год.

При подготовке реформ оружейного производства (1737, 1782, 1797 и 1823 гг.) их разработчики, как правило, штат оружейных мастеров устанавливали, исходя из объема ежегодного задания. По «Положению» 1782 г., «известное и довольное количество оружия, которое они (оружейники. — И.Ю.) для войск наших делать будут», определялось из расчета на 15 000 человек [5, т. 21, № 15442, п. 2]. Артиллерийский департамент в процессе подготовки «Положения» 1823 г. исходил из цифры 50 000 «разного оружия» в год [163, с. 21]. После перехода завода в арендное содержание установленный годовой наряд составил 60 000 ружей [31, с. 64].

В военное время производство увеличивалось, с установлением мира снижалось. Так, например, в 1812 г. при ежемесячной норме изготовления казенными мастерами 6000 ружей рескриптом императора Александра I от 17 июля 1812 г. было предписано увеличить их производство до 13 000 штук. В итоге, в 1812 г. на Оружейном заводе было произведено 156 000 ружей. В дальнейшем выпуск оружия собственно на заводе сокращался (в 1813 г. — 140 000, в 1816 г. — 63 000, в 1817 г. — 52 000) [42, с. 137], хотя возрастало его количество, изготовлявшееся подрядчиками. Общий объем производства за 1812-1814 гг. составил около 500 000 единиц огнестрельного оружия [22, с. 212] (по другим данным — до 600 000 [31, с. 41; 219, с. 60]), за 1812-1816 гг. — более 600 000 ружей, что, при сравнении среднегодовых цифр, более чем вдвое превысило их среднегодовую выработку в конце XVIII в. [95, с. 45]. В годы Крымской войны (1853-1855 гг.) тульские оружейники изготовили 174 000 ружей, в том числе, с нарезными стволами [31, с. 54].

Успехи, которыми часто вполне заслуженно могла гордиться оружейная Тула, опирались на труд мастеров, непосредственно занятых в производстве. О том, насколько напряженным временами он становился, свидетельствует фраза из письма петровской эпохи (1711 г.) стольника К. М. Чулкова, в то время непосредственно руководившего здешним производством: «Приборщиков и замочников на Оружейном дворе зело понуждаю в деле, не только что в день дать отдохнуть, но и ночи спать не даю» [65, с. 45]. В военные годы интенсивность труда особенно возрастала. По словам командира завода Ф.Н. Воронова, писавшего в Артиллерийский департамент по поводу итогов работы завода в 1812 г., оружейники, «усиливая рвение свое, трудились и день и ночь, и все праздничные и табельные дни, определенныя для свободы и отдохновения от трудов, [46] употребляли на одно только дело оружия, торжествуя их в трудах, отечеству посвящаемых» (док. № 72).

Сложность технологического процесса, состоявшего из множества разнородных операций, потребность в изготовлении больших партий однотипных изделий, наличие самоуправляющегося и самовоспроизводящегося коллектива освоивших эти технологии ремесленников — все это сравнительно рано привело к широкому распространению специализации и кооперации труда. Названия кузнецов, представлявших основные специализации в рамках оружейной профессии («кузнецы стволники, и замочники, и ложники») встречаем уже в документе 1619 г. (док. № 3). С 1640 г. встречаются станочные мастера, они же станочники (док. № 6, 7). С 1671 г. впервые упоминаются отдельщики (док. № 18). В сказках 1-й ревизии (образец — док. № 44) присутствуют мастера ствольные, замочные, станочные, приборные, штыковые, обронного дела, чернодельные. Особую группу составляют железного дела промышленники, они же «плавиленные» мастера (ГАТО. Ф. 187. Оп. 1. Д. 13).

Уже в XVII в. охватившее всю совокупность требуемых технологических операций разделение труда позволяло говорить об Оружейной слободе как о рассеянной мануфактуре. Технологические операции осуществлялись первоначально в «домашних» (принадлежавших оружейникам) мастерских. Лишь после строительства Оружейного двора и завода часть из них перешла в их производственные помещения, и эта доля со временем возрастала. Усилия превратить такое производство в мануфактуру «классического» типа (централизованную) наталкивались на такое сопротивление оружейников, что управлявшие ими учреждения вынуждены были идти на компромиссы. Это обстоятельство являлось одной из причин, обусловивших сохранение в Туле оружейников в качестве особой сословной группы даже в то время, когда на других оружейных заводах правовое положение работных людей было совершенно иным.

Непосредственно в производстве оружейники каждой специализации были объединены в группы (цеха). Этот порядок закрепило «Положение» 1782 г., согласно которому разделение на цехи осуществлялось «по числу оружейников и по разности мастерства» [5, т. 21, № 15442, п. 185]. Усложнение технологии и углубление специализации вело к дроблению цехов на все более мелкие подразделения. По свидетельству П.П. Долгорукова, весьма критически оценившего ту организацию производства, которую он застал на заводе после своего назначения его командиром в конце 1796 г., «разделение цехов не соответственно настоящему и нужному соделанию оружия, ибо оныя частию произошли, так сказать, самопроизвольными отделениями от настоящих цехов». Первоначальный ствольный цех, [47] например, разделился к этому времени уже на шесть частей: будущий ствол последовательно проходил заварщиков, сверлильщиков, тотчиков, приседчиков, чистильщиков, присадчиков. Эти «цеха», отмечал Долгорукий, «между собою состоят без всякой подчиненности». Он предложил рационализировать структуру оружейного населения: во-первых, выделить в особую группу всех не занятых непосредственно в производстве, во-вторых, по-новому перекомпановать работающих (док. № 63). Последнее было осуществлено: все оружейники были разделены на пять цехов: ствольный, замочный, белого оружия, приборный и ложевой, разделенные в свою очередь на артели; кроме того была создана артель стальных мастеров [22, с. 205, 206].

По «Положению» 1823 г. тульские оружейные мастера разделялись на цехи и артели ствольные, замочные, мелочные, медные, приборные, ложевые и стальные, причем разделение могло меняться в зависимости от рода и количества «к выделке назначаемого оружия» [5, т. 38, № 29472, п. 165].

6.2. Казенные работы оружейников вне Тулы

Немало тульских оружейников с самого начала известной нам их истории работали за пределами Тулы, что, в общем, было обычной практикой использования городских кузнецов — тем более кузнецов казенных [121, с. 340-342].

Интересно упоминание о посылке в «командировку» по казенной надобности одного из тульских кузнецов, относящееся к десятилетию, когда при царе Федоре Ивановиче в Туле была основана первая известная нам кузнечная слобода. Зимой 1592-1593 гг. он — присланный из Тулы кузнец Илейка Горбун — работал на строительстве крепости Елец: делал здесь засовы к острожным и городовым воротам. К началу февраля он с этой работы бежал [6, с. 101, 163].

Такая практика по мере укрепления связи тульских кузнецов с государством, по-видимому, расширялась. Во всяком случае, в указной несудной с прочетом грамоте царя Михаила Федоровича тульским оружейникам от 27 января 1622 г. кузнецы жалуются, что «их же деи имали на Ливны и посылают по иным городом» (док. № 5). Как уже говорилось, предоставляя в этой грамоте оружейникам ряд льгот, освобождения от посылок в другие города им не обещали.

Позднее (1-я пол. XVIII в.) тульские оружейники работали в Москве, Петербурге, по экстренным посылкам и в других городах. Некоторые были заняты непосредственно в производстве (напр., в Петербурге на Оружейном дворе [200]), другие выполняли контрольно-учетные и охранные функции при [48] структурах Артиллерийского ведомства: служили счетчиками, расходчиками, сторожами (см., напр., ГАТО. Ф. 187. Оп. 1. Д. 10. Л. 3, 5, 7). Командируемых определяли, как правило, выборным путем.

Обстановку с отъезжими выборными службами оружейников, какой она сложилась в 1726 г., и отношение кузнецов к этим службам ярко характеризует их коллективная челобитная этого года. Кузнецы сообщают, что бывают «в Туле и в Москве во оружейных канторах у приходу денежной казны, и у приему ружья, и на оружейных воденых заводов у сверленья и у беленья стволов, и в других многих… службах погодно с переменою по петидесят человек и больши», жалуются, что жалованья им «при тех делах ничего не определено», вследствие чего «от тех служеб» они приходят «во всеконечную в скудность» (док. № 45, п. 12).

Подобные службы, существенно отвлекавшие оружейников от выполнения их главных обязанностей (не говоря о партикулярных занятиях), негативно сказывались на ритмичности производства и в конечном счете на качестве продукции. И кузнецы, и должностные лица, назначенные руководить оружейным делом в Туле, эпизодически пытались с ними бороться, добиваясь отмены. Показательны события, развернувшиеся в 1712 г. В августе этого года Сенат принял решение «в Ригу к починке ружья отправить оружейных мастеров с Тульских железных заводов 10 человек с принадлежащими им припасы». В период, когда в Туле разворачивалось масштабное строительство с целью коренной технической модернизации существовавшего в ней оружейного производства, подобные посылки были особенно нежелательны. Г. И. Волконский (в руках которого в тот период было сосредоточено руководство оружейной промышленностью страны) предупредил Сенат, что «буде впредь из Оружейной слободы кузнецов поведено будет для починки ружья в завоеванные города и в армию посылать, то на Туле в оружейном деле будет остановка». В согласии с незадолго перед тем полученным им от Петра I распоряжением собрать в Тулу для обучения «со всех губерний ребят молодых», распределить прибывших по мастерам и смотреть, чтоб они «не были в гульбе» [4, т. 12, вып. 1, № 5327], Волконский предложил организовать в Туле подготовку специальных кадров для нужд губерний, которые в перспективе сделали бы посылки в них тульских кузнецов ненужными («чтоб такие дела отправлялись от губернаторов, а оружейному тульскому делу помешательства не было»). Уже 18 августа Сенатом был дан указ, учитывающий эти предложения («в губерниях велеть выбрать из кузнецов и столяров молодых ребят, …и учить их ствольному и замочному и ложному делу фузей и пистолетов»). Эпизод завершился [49] превращением Тульской оружейной слободы на ближайшие несколько лет в учебный центр, через который по 1715 г. включительно прошло более 250 кузнецов, присланных со всей Европейской части России [65, с. 45] ²⁷.

Высочайше утвержденный доклад Кабинета 1737 г. запретил посылки оружейников в другие города [5, т. 10, № 7380, п. 11]. Последующие «Положения» о заводе этот запрет в той или иной форме, как правило, подтверждали.

6.3.1. Металлообработка

Казенные кузнецы образовались из ремесленников, первоначально работавших на местного потребителя. Даже после того, как большая часть их времени стала уходить на исполнение казенных заказов («делают де оне на Туле наше самопальное дело день и ночь безпрестани» — док. № 3, 1619 г.), изготовление продукции на продажу оставалось для них наиболее естественным дополнительным источником дохода, позволяющим использовать их профессиональные навыки.

В истории тульских оружейников отмечаются неоднократные попытки правительства «подтянуть гайки» и лишить их этих доходов. Оценивая соотношение связанных с их «крепостным» состоянием ограничений и преимуществ, следует учитывать и это обстоятельство.

Грамотами, посланными на Тулу 14 декабря 1670 г. и 20 января 1671 г., было велено, чтобы казенные кузнецы «пищалей, и карабинов, и пистолетов сторонним никаким людем до нашего, великого государя указу не делали и не продавали». Всего через два месяца, 26 марта 1671 г., грамота царя Алексея Михайловича тульскому воеводе Р. П. Карпову отменила этот запрет: «ныне им, кузнецом, те пищали и карабины, …делать по-прежнему и продавать дворяном и детем боярским, и посадцким людем». Отменила, впрочем, с оговоркой: «знаючи, чтоб воровским людем не продавати» (док. № 18).

Не останавливаясь на перечислении всех подобных приведенному случаев, обратим внимание на единственный, очень похожий на описанный выше, но отстоящий от него без малого на полтора столетия. 19 января 1816 г. военный [50] министр, согласно высочайшему указу, запретил оружейникам заниматься «работой стальных вещей разного рода» — впредь они должны были упражняться в выработке «токмо военного оружия». И на этот раз запрещение на производство партикулярных вещей было отменено относительно скоро: фактически уже в сентябре того же года [42, с. 137, 152, 153].

Наиболее естественной для оружейников формой частного предпринимательства являлось изготовление на продажу оружия и разного рода других металлоизделий. В самом конце XVI в. наиболее крупными сдатчиками в казну «подрядного ружья» выступали Никита Демидов (2000 фузей в 1701 г. — док. № 34), Максим Мосолов (1300 фузей в 1699 г.; 1000 в 1701-м — док. № 32-33), Исай Мосолов и Никита Орехов [65, с. 30].

В XVIII в. отмечаем существование принадлежавших оружейникам довольно крупных мастерских. Обобщенную картину торговли продукцией партикулярных заведений рисует документ 1753 г.: «А казенные тулские оружейные мастеры многия делают в свободное от казенных работ время железныя и медныя разныя вещи, которыя продают, кто что купит, а на что волных купцов нет, таковы вещи продают в лавке и тулским купцам, а протчия мастера для продажи таких вещей имеют собъственныя и наемный лавки в редах, с которых оброчныя платят денги» (док. № 53);

События 1812-1815 гг. показали, что резервы партикулярной металлопромышленности Тулы весьма значительны — во всяком случае, вполне сравнимы по производительности с чисто государственным сектором производства. Но раскрыть эти резервы в полной мере, несмотря на патриотический энтузиазм, оказалось не просто.

В связи с военным временем плановая цифра месячной нормы производства оружия была увеличена более чем вдвое. Из требовавшихся ежемесячно 13 000 единиц производство 6000 было решено возложить на мастеров, владевших фабриками и работавших по подряду. «По случаю ныне предстоящих Отечеству нужд», командир завода предложил им изготавливать в месяц по 3000 единиц новых ружей и столько же «переправочных» (отремонтированных старых) [42, с. 127; ГАТО. Ф. 187. Оп. 1. Д. 670. Л. 48, 48 об.]. Первоначально оружейники-«фабриканты» от выполнения такого задания фактически отказались, согласившись, «будучи одушевлены… верностию и усердием», изготавливать не более 1025 новых ружей в месяц. Переправочное ружье при отмене задания на новое они соглашались делать в количестве до 5000 в месяц (ГАТО. Ф. 187. Оп. 1. Д. 670. Л. 48, 48 об.). При известии о [51] занятии французами Москвы часть работавших у них вольнонаемных мастеровых работу оставили, что привело к некоторому сокращению производства. Уже к концу сентября его ритм был восстановлен. Подключившимися к изготовлению новых ружей «фабрикантами» уже к концу октября было изготовлено их около 2500 [42, с. 128-130].

В дальнейшем, на фоне снижения выпуска оружия на заводе, изготовление его подрядчиками (их число превышало 60), возрастало: в 1812 г. — 25 014 ружей, в 1813 — 43 229, в 1814 — 55 271 — всего в 1812-1815 гг. ими было выработано 192 160 ружей и 103 241 единица белого (холодного) оружия [42, с. 130]). В 1812 г. треть изготовленного подрядом оружия была сдана шестью предпринимателями-оружейниками: Я.М. Лялиным (первым в поставке белого оружия), И. Д. Маликовым (первым по огнестрельному), С. И. Бабякиным, А.Р. Шпановым, И. Н. Бривиным, Ф.Н. Щербаковым ²⁸.

В последующем, по мере общего снижения заказа на оружие, промышленные заведения оружейников постепенно переключались на мирную продукцию. Судя по списку их «фабрик», опубликованному И. Х. Гамелем (1826), на предприятии упомянутого Ивана Маликова, числившегося мастером приборного цеха, наряду с «приготовлением разных вещей для полков» делались самовары. Предприятие Алексея Шпанова, мастера цеха белого оружия, специализировалось на изготовлении шурупов для «привертки» палатных замков, задвижек и т.п. Ствольный мастер Иван Бравин (так в тексте) перестроил свое производство на ковку слесарных тисков [65, с. 68-69, отд. «прибавл.»].

Список, из которого заимствованы приведенные сведения, включает 44 «фирмы» и 49 имен их индивидуальных или коллективных владельцев ²⁹, среди которых представители четырех основных цехов: ствольного (17 «фирм»/17 имен), приборного (9/12), белого оружия (15/16) и замочного (3/4). На этих фабриках изготавливались скобяные изделия, металлическая посуда и самовары, слесарные инструменты, сельскохозяйственный инвентарь, «галантерейные вещи» и т. д. [65, с. 67-69, отд. [52] «прибавл.»] ³⁰. Несколько фабрик специализировались на «уборке» ружьев и сабель.

Картину промышленного предпринимательства оружейников в последние десятилетия существования их сословной группы (40-е — 60-е гг.) позволяют представить данные, опубликованные Н. Ф. Трутневой. В ее списке, составленном по материалам ГАТО, 51 партикулярное заведение, принадлежащее 56 владельцам. Из них 37 «фабрик» (72,5%) связаны с металлообработкой (24 слесарных и 13 самоварных). Некоторые из них — довольно крупные заведения, в середине столетия использовавшие более 50 человек рабочей силы. Производство самоваров — весьма перспективно развивающаяся «отрасль» тульской промышленности, в технологическом плане преемственная по отношению к оружейному делу и, как оказалось, имеющая поистине неисчерпаемый потребительский рынок. Не случайно, что именно самоварные фабрики (И.Г. Баташева и Я.А. и М. В. Лялиных) по числу работающих (более 200 человек) являлись в это время абсолютными лидерами среди тульских партикулярных предприятий [157, с. 53-57].

6.3.2. Металлургия

В обсуждавшихся выше списках принадлежащих оружейникам «фабрик» и «заводов» первой половины XIX в. встречаем и чугунолитейные предприятия. В списке Гамеля, отражающем ситуацию на середину 1820-х гг., это фабрика П.Ф. Гайдурова «для разнаго чугуннаго литья, с паровою машиною» и Г.Р. Хилина «для отливания чугуна» [65, с. 68, 69, отд. «прибавл.»]. В списке Трутневой (1840-1860 гг.) таких заведений уже четыре. Они небольшие (от 7 до 15 человек в 1850 г.), их продукция ориентирована на местный рынок, но в одном случае (наиболее крупное, 26 работающих, заведение, принадлежавшее М.И. Надеждину) в качестве места сбыта продукции названа также Москва [157, с. 59].

Литейные предприятия образуют своего рода мост между предприятиями маталлообрабатывающими и металлургическими, теснейшим образом между собой связанными на протяжении всей истории Тульской оружейной слободы.

Судя по источникам конца XVI в., производством необходимого оружейникам металла первоначально занимались [53] крестьяне ближайших к Туле уездов [3, с. 1101-1105, 1110-1111, 1147, 1183, 1271]. Упоминаний о домницах, принадлежавших городским кузнецам, в них нет. Не исключено, впрочем, что последние владели т.н. железцовыми кузницами, в которых сырое крестьянское железо перерабатывалось в дельное. Ближе к концу XVII в. сыродутные горны появляются и в самой слободе. Соответствующие предприятия (мастерские) называли ручными железными заводами.

Тульские производители металла разделялись на две группы. Исторически первыми были именовавшие себя железного дела промышленниками казенные кузнецы-оружейники, владевшие сыродутными горнами и железцовыми кузницами. Многие старосты Оружейной слободы (Р.А. Володимеров, М. П. Лисицын и др.) принадлежали именно к этой группе. Вторую составляли владельцы вододействующих металлургических заводов. Их доля в производстве тульского железа постоянно увеличивалась, на определенном этапе оно полностью вытеснило железо «ручное».

Представить масштаб распространения ручной металлургии в слободе позволяет относящийся к 1729 г. реестр оружейников, владевших домницами и железцовыми кузницами, в котором находим 48 имен, представляющих 25 фамилий (ГАТО. Ф. 187. Оп. 1. Д. 17. Л. 10-11об.]. Более одного раза упомянуты представители 7 родов (30 промышленников — 62.5%) — своеобразные семейные «кусты» (выражение А.И. Аксенова [290, с. 204]), развивающиеся в направлении кланов. К фамилиям, наиболее активно представленным, принадлежали Баташевы (8 человек, имевшие 8 домниц с 25 горнами и 7 железцовых кузниц), Ореховы (7 чел., 27 горнов, 5 кузнец), Мосоловы (5 чел., 28 горнов, 7 кузниц), трое Кирильцевых и трое же Володимеровых. Остальные 20 человек — из 18 фамилий. У каждого из них было по домнице с 2-6 горнами в ней и по одной же перерабатывающий сырой металл железцовой кузнице. Перед нами многочисленные зародыши будущих промышленных династий: металлопроизводство создано или куплено главой семьи (или его отцом), он же им управляет, неотделившиеся дети ему помогают, готовясь в будущем принять эстафету [197, с. 171].

К исходу первого столетия существования слободы представителям слободской верхушки удалось накопить значительные капиталы, созданные, в том числе, благодаря их торговой деятельности [195, с. 46, 49]. Наиболее состоятельные, умелые и энергичные промышленники стали выбиваться в «настоящие» заводчики, превращаться во владельцев вододействующих железных и медеплавильных предприятий. Так формируется вторая группа тульских металлопроизводителей — владельцы [54] мануфактур. Ее история начинается с пуска в середине 1690-х гг. оружейником Никитой Демидовичем Антюфеевым вододействующего завода на р. Тулице [203]. Представители этой ветви Антюфеевых, позднее известные под фамилией Демидовы, оказались первыми мануфактуристами среди оружейников и, отчасти из-за первенства, наиболее из них удачливыми.

Десятки металлургических мануфактур, строившихся в XVIII в. по всей России выходцами из Тулы — поражающий воображение предпринимательский феномен, еще не до конца раскрытый и проанализированный. Его возникновение обусловили несколько причин: аккумуляция в среде, порождавшей металлопромышленников, технического и организационного опыта, тесные родственные связи между промышленниками, благодаря которым начал действовать своего рода «предпринимательский инкубатор» [181, с. 204-213; 205], возможность накопить необходимый для последующего развития стартовый капитал [197, с. 173-174], наличие условий, делавших привлекательным для предпринимателя инвестирование его именно в промышленность.

Для полноты картины следует отметить, что металлурги выходили в Туле не только из казенных кузнецов. Будучи на этой стезе исторически первыми, оружейники подали вызвавший желание подражать пример успешного хозяйствования прочему городскому населению. В нем из составлявшего верхушку посада гильдейного купечества сформировалась новая группа металлозаводчиков-мануфактуристов. Металлопромышленники среди них появились, естественно, позднее — на этапе, когда данная сфера приложения капиталов у предпринимателей-кузнецов была давно освоена. Приблизительно в этот же период (вторая треть XVIII в.) доменная металлургия постепенно покидает свою историческую родину — Тульско-Каширский металлургический район, «дровяной» кризис в котором делал металлопроизводство нерентабельным [189].

Значение торговли в структуре деятельности тульских оружейников не исчерпывалось ее участием в первоначальном накоплении и последующем движении капитала у тех из них, кто обращался к промышленному предпринимательству. Она играла весьма заметную самостоятельную роль в разнообразной предпринимательской деятельности казенных кузнецов, не связанной с получением и обработкой металла.

6.3.3. Прочие сферы предпринимательской деятельности

Правовое положение оружейников в целом создавало благоприятные условия для занятия предпринимательской деятельностью. Ведущую роль играла деятельность торговая. [55]

Жалованная грамота 7204 (1695/96) г. допустила их «торговать, тако ж лавками и анбарами владеть» (ГАТО. Ф. 187. Оп. 1. Д. 178. Л. 83). Указ от 23 декабря 1694 г. (цитируемый в публикуемой правой грамоте от 17 июля 1696 г.) с тех из них, которые «на Туле в городе и в казенной слободе сидят в лавках, и в анбарех, и в харчевнях и торгуют всякими товары и харчи, и отъезжими промыслы промышляют», разрешил «имать оброк, а с промыслов со всяких товаров в таможню пошлины по указу» (док. № 26, л. 13-14). Время от времени подтверждавшееся старое разрешение не быть в тягле с посадскими способствовало торговым занятиям: при умелом ведении дела они становилось даже более прибыльными, чем работа на казну. Нанимая других мастеров или скупая их изделия для сдачи от себя, можно было, числясь оружейником, освобождать время для иных промыслов. Многие, в том числе владельцы ручных металлозаводов, именно так и поступали.

Железного дела промышленники (Мосоловы, Баташев, Ослопов) присутствуют, в частности, в реестре 1729 г. кузнецов, уклоняющихся от денежного оклада по торговому промыслу (ГАТО. Ф. 187. Оп. 1. Д. 17. Л. 5-5об.). Множество их встречаем и в более раннем (ок. 1720 г.) документе — «Ведомости от тульских земских бурмистров, коликое число в Туле обывателей, …и какими торгами торгуют». Представление о торговых занятиях оружейников можно составить уже по открывающему приведенный в нем список Андрею Федоровичу Володимерову. О нем и его детях сказано, что они имеют «в доме железные ручные заводы, в отпусках у них товаров к городу Архангельскому 370 тюков юфти, в Санкт-Петербург 81 тюк юфти ж, в Ярославль кож говяжьих 7482 кожи, в привозе в Тулу кос сенокосных на 36 руб., кож говяжьих в покупке в Туле на 125 руб. на 20 алт., у них же торг в Туле — в Мяскотинном ряду сиделец в лавке, у них же в Туле в рядех 5 лавок» [11, с. 171]. Андрей Федорович — отец Родиона Володимерова, упомянутого среди промышленников в более позднее время.

Из «Ведомости» 1720 г. в список 1729 г. перешли 12 металлопромышленников, представляющих фамилии Акуловых, Ареховых (Ореховых), Баташевых, Володимеровых, Мосоловых, Ослоповых, Филипповых. Еще двое (из Володимеровых и Мосоловых) — наследники лиц из более раннего списка. Совпадение охватывает 30% имен раннего списка. Как видим, не менее трети производителей тульского ручного железа в 20-х гг. в той или иной мере занимались торговлей. Обращение к более ранним материалам (переписным и писцовым книгам 2-й половины XVII в. [11, № IV, V,VI]) показывает, что в большинстве случаев торговали и их отцы, причем до обзаведения железными ручными заводами. Таковы, например, предки упомянутого [56] Родиона Андреевича Володимерова. Один из них, Федор, еще в 1663 г. имел в Туле лавку, позднее перешедшую к сыну Андрею. Тот расширил торговлю (в 1685-1686 гг. не менее 7 торговых мест в Туле) и завел при усадьбе ручные заводы [11, с. 74, 80, 82-84]. Его пример достаточно типичен. Накопление оружейниками капитала, вкладывавшегося в производство, осуществлялось с помощью предпринимательства в сфере торговли. После появления в хозяйстве ручных заводов занятия торговым и промышленным предпринимательством, как правило, совмещались.

Торговая деятельность сыграла роль и в первоначальном накоплении капитала промышленных фирм, основанных владельцами вододействующих заводов.

История второй группы тульских металлопроизводителей — владельцев мануфактур — начинается с пуска демидовского завода на Тулице. О торговой деятельности самого Н. Д. Демидова известно сравнительно немного. Интересен акт 1707 г. (фиксирующий отделение им от своего хозяйства младшего сына Никиты), в котором, в частности, упомянуты находившиеся на тульском дворе заводчика семь лавок, торговавших мясом. Одновременно он владел лавками в двух рядах тульского торга. Примечательно упоминание о принадлежавших ему Перевинских (или Перевидских) винных заводах в Зарайском уезде [181, с. 42].

Из наиболее успешных последователей Демидовых сведениями (в «Ведомости» 1720 г.) о развитии их хозяйства в «предмануфактурный» его период представлены Мосоловы — третья семья тульских казенных кузнецов, обзаведшаяся металлозаводами. В документе отмечены принадлежавшие Перфилию Григорьевичу Мосолову и его сыновьям ручной завод, припасы к нему, железо и металлоизделия (винные казаны) в отпусках в Смоленск, Тверь и Суздаль [11, с. 171]. У этой семьи железного дела промышленников по мере приближения к мануфактуре торговля сосредоточилась на металлопродукции, прочую (если она была) вытесняя. Аналогичную тенденцию выявляют данные о других мануфактуристах — И. Т. Баташеве и сыновьях Н. Д. Демидова. В отпусках (в Архангельск, Калугу, Саратов, Смоленск и Тверь) у них находилось только железо (полосное, связное) и чугунные изделия (таганы, котлы мелкие и гири). Единственное исключение — мед, отправленный в Петербург Н. Н. Демидовым [11, с. 174].

Итак, вступлению оружейников на стезю промышленного предпринимательства, как правило, предшествовал этап предпринимательства чисто торгового — такой была эволюция и собственников ручных заводов и владельцев вододействующих мануфактур. Но если для владельцев ручных заводов торговля [57] еще сохраняла самостоятельное значение, у хозяина вододействующей мануфактуры она, как правило, сводилась к проблеме сбыта собственной металлопродукции.

Ситуация, охарактеризованная по состоянию на 1720-е гг., претерпевает впоследствии определенные изменения. Воздействие на нее оказали реформы тульского оружейного производства 1737 г. и переход части оружейников в промышленники.

В рапортах Оружейной канцелярии от 1 марта и 31 августа 1753 г., содержатся сведения, характеризующие торговую деятельность как оружейников, так и промышленников. Даже опустив данные по металлоизделиям, получаем замечательно яркую картину бойкой городской торговли продукцией мелких промыслов, мясом, рыбой, квасом, калачами. Торгуют лавки, харчевни; жены мастеровых и вдовы, «оставите с малыми детми, продают на площади по бедъности своей трешневики, орехи и протчие съестные припасы». Не остаются без дела даже отставные увечные мастера, «тяжелого дела не работающая» — они тоже «делают разные мелочные вещи и продают, от чего себя, а иные малых своих детей… питают» (док. № 53). В самом конце XVIII столетия по-прежнему значительное число лиц, которые, числясь в оружейниках, «совершенно с самой своей молодости никогда в следующих им ремеслах не упражнялись, а занимались сидельцами в лавках, питейных домах и прочими посторонними промыслами, не доставляя не только казне никакой пользы, но и собственному своему обществу никаких выгод», отметил в своем рапорте в Военную коллегию командир завода П.П. Долгоруков (док. № 63). Как видим, оружейниками торговля велась на местном уровне, продавалась ремесленная продукция собственного производства, различный мелочной и съестной товар.

Масштаб торговых операций промышленников варьировался более значительно. По данным 1753 г., из 104 лиц этой группы «знатные торги и свыше пятисот рублев имеют, и к Санкт-Питеръбурхскому порту ездят, а один и живет тамо, — дватцать; а торги имеют разные мелочные, и чтоб каждой до пятисот рублев производил того не видно, и торгующих всякими сьестными мелкими товары — сорок один». Трое содержали харчевни, в которых на продажу пекли калачи и варили квас. Еще несколько человек изготавливали с той же целью изделия ремесленного производства: один делал в доме уклад, двое содержали оружейные фабрики, выпускавшие офицерские и другие ружья. Т.о., так или иначе с торговлей были связаны 67 человек — 2/3 от общего числа промышленников. Прочие торгов не имели (док. № 53). [58]

Сохранение торговой составляющей в структуре отдельных промышленных хозяйств влияло на их устойчивость, на направление и темпы развития ³¹.

Сведения о «фабриках» и «заводах» тульских оружейников 1-й половины XIX в. выявляют довольно большое количество партикулярных предприятий, не связанных ни с металлообработкой, ни с металлургией. В списке И. Х. Гамеля (середина 1820-х гг.) их относительно немного (четыре): две фабрики для печных изразцов, столярное и экипажное заведение [65, с. 67-69, отд. «прибавл.»]. У Н. Ф. Трутневой, охватившей данные начиная с 1840 г. до конца существования оружейного сословия, их три категории: гармонные (семь), каретные (две) и столярные (одна). Как правило, это довольно мелкие заведения. Самое крупное их них в 1840 г. имело 40 чел. работающих (столярное Н.Т. и Т.К. Зайковых), в 1850 г. — 28 (оно же), в 1860 г. — 23 (гармонно-самоварное Г.Т. Воронцова). Обратим внимание на большое количество центров производства гармоней — свидетельство освоения тульскими ремесленниками нового для них вида продукции, производство которого опиралось на давно освоенные технологии [157, с. 57-58].

7.1. Самоуправление в XVII в.

Важную роль в жизни слободы, в обеспечении нормального функционирования производства, основанного на разделении труда и кооперации большого числа узкоспециализированных работников, играло существовавшее в слободе самоуправление.

Допустимо предположить, что с самого начала формирования в Туле слободы оружейников складывавшаяся в ней система самоуправления обременялась со стороны государства обязанностью организационно-технического обеспечения производства. Соответствующие выборные службы казенных кузнецов, дополнившие их службы по самоуправлению, затруднительно отнести к чисто казенным или гражданским (по их разделению, используемому А.А. Кизеветтером [296, с. 170-174]). Вплоть до создания Оружейного двора и завода кузнецы являлись полными собственниками орудий производства и, управляя этим производством, «обслуживали» себя и собственный труд. Но работала Оружейная слобода (как производственный организм — рассеянная мануфактура) на казну и во многом [59] благодаря последней — ее заказам и льготам — существовала и развивалась. В петровскую эпоху, когда создаются местные государственные структуры управления оружейным производством (Оружейная канцелярия, позднее контора), соответствующие выборные службы приобретают более выраженный казенный характер — «самообслуживание» оружейников (необходимости после этих трансформаций не утратившее) выступает одновременно еще и как обслуживание этих немноголюдных и маломощных казенных учреждений.

Административным и общественным центром Оружейной слободы в XVII в. являлся двор, называемый в источниках мирским (см., напр., док. № 26). Здесь объявлялись касавшиеся оружейников указы, составлялись коллективные челобитные, наказывались нерадивые работники.

Во главе слободского общества стояли выборные старосты, отвечавшие перед казной за своевременность и качество исполнения ее заказов (нарядов) и обладавшие довольно значительными правами по отношению к населению слободы. Самые первые известные нам их имена относятся к рубежу 30-х и 40-х гг. XVII в., т.е. ко времени уже после вероятного слияния двух отрядов кузнецов, образовавших сословную группу тульских казенных оружейников. Вполне вероятно, они появились у каждой из первичных групп в более раннее время. Возможно, именно они упоминаются в одном из указов на Тулу еще 1614 г. (док. № 2) — к сожалению, из контекста не ясно, идет ли речь о кузнецких или каких-то других старостах.

Приведем (по нашим работам [181; 195], с дополнениями) пока еще, к сожалению, далекий от полноты список имен старост, деятельность которых приходится на XVII в. — первую треть XVIII в. Даты соответствуют упоминаемому в документах времени, к которому относилось пребывание их в этой должности. Написание «фамилий», а до конца XVII в. и имен, воспроизводит орфографию источника.

Баташев Еремка 7148 (1640), август, 7149 (1640), декабрь

Раков Ивашко — не позднее 1645 ³²

Мосолов Гришка 7172 (1663/64)

Филипов Афонька 7179 (1671), февраль, март ³³ [60]

Осипов Левка (Левко) 7180 (1672), июль

Варламов Першка 7186 (1677), сентябрь

Осипов Левка 7188 (1680), август

Масалов Максим 7199 (1691), март

Орехов Никифор (Микифор, Микишка, Никитка) 7200 (1691), июнь — сентябрь

Жилин Нефед 7200 (1692), апрель

Володимеров Андрюшка 7202 (1693/94), 1695?

Баташев Володька 7204 (1696), июнь, июль

Леонтьев (?) Ивашка 7205 (1697), июль, 7206 (1697), сентябрь

Горбунов Панкрашка 7206 (1697), декабрь — 7207 (1698), 1 декабря

Деревенской Федка 20 января 7206 (1698) — 1 сентября 7207 (1698)

Васильев (или Федоров) Петр 1702

Масалов Максим 1705, с 26 июля

Филатов Яков 1707

Якимов Еремей 1710

Володимеров Родион Андреевич 1713

Лисицын Михаил Петрович 1719

Лисицын Артемон 1719

Баташев Иван Марков ³⁴ сын 1720, март-сентябрь

Мосолов Максим 1721

Филипов Филип Савельев сын 1723, апрель — июнь

Жданов Ермолей (Ермолай) Давыдов сын 1730

Стракопытов Казма Васильев сын 1731, с 10 января

В этом списке представлены почти все сколько-нибудь заметные фамилии оружейной Тулы. Вызывает интерес (на что мы уже обращали внимание в [195, с. 50; 181, с. 20]) отсутствие в нем Демидовых, или, как они звались в XVII в., Антюфеевых ³⁵. Основателю династии послужить обществу и казне в качестве слободского старосты, возможно, и не удалось — настолько стремителен был его взлет, сокративший этап, [61] когда его фактический статус (определяемый материальным положением, но не им одним) был не ниже и не выше требуемого для пребывания в этой должности. Его сын Никита Никитич однажды (в 1722 г.) во главе семерки «выборных» (должности, в системе самоуправления слободы весьма высокой) все-таки оказался (см. ниже). Не исключено также, что имена некоторых Антюфеевых/Демидовых «растворились» в лакунах приведенного списка.

Пребывание в старостах предполагало личную ответственность перед казной, в XVIII в. (а скорее всего и раньше) — ответственность материальную. Но она же наделяла и определенными властными полномочиями. Более высокий социальный статус такого старосты по отношению к своим собратьям был закреплен, в частности, наличием в Соборном Уложении 1649 г. особой статьи (гл. 24, ст. 2), установившей повышенный штраф за бесчестье старост: «А кузнецким старостам самопалнаго дела бесчестья править по пяти же рублев, а рядовым самопальным кузнецом за бесчестья править по четыре рубли» [9, с. 132]. Заметим, что, по справедливому наблюдению авторов комментария к этому тексту, в целом «включение данной категории лиц в общую шкалу бесчестья показывает возросшее к середине XVII в. значение ремесленников, занятых изготовлением оружия» [9, с. 393].

Как и на какой срок избирались старосты Тульской оружейной слободы в XVII в. — неизвестно. В последнем его десятилетии, наиболее полно представленном в приведенном списке старост, они менялись приблизительно через год, что заставляет предполагать именно годовой срок их пребывания в этой службе. Но по меньшей мере однажды сталкиваемся с совершенно иной практикой.

В наказной памяти Оружейной палаты от 27 июля 1698 г. сообщается, что 1 декабря 1697 г. тульским кузнецам было велено сделать до 1 декабря 1698 г. 2000 фузей, и «к делу того ружья выбран в старосты кузнец Панкрашка Горбунов». 20 января 1698 г. оружейникам было поручено изготовить их еще столько же, сдав до 1 сентября того же года. «К делу» этой второй партии был выбран другой староста — кузнец Федка Деревенской.

Почему сочли необходимым избрать двух старост? Потому ли, что первое задание было «плановым» (объем партии назначался «против» предыдущего года), а второе — экстраординарным, а потому требовалась поддержка не только выдачей материала от казны, но и организационная (назначением особого старосты)? Потому ли, что задания были выданы неодновременно, работы имели разный срок окончания, а, значит, предполагали самостоятельную для каждого организацию? Потому [62] ли, что контингент их исполнителей совпадал только частично (для изготовления первой партию предлагалось привлечь всю слободу, второй — только тех, «которые ружье делают сами, а не наймом»)? Принято во внимание было, по-видимому, все. И как результат — наряду с «плановым» старостой был назначен еще один, обеспечивавший исполнение единичного временного поручения. Перед нами, если обращаться к реалиям чуть более позднего времени, комиссар, но не присланный из центра, а назначенный «из своих», т.е. пока еще в рамках все той же системы самоуправления.

Заметим, что демонстрируемый данным эпизодом окказиональный характер выдвижения старост является, возможно, следом не столь уж отдаленной эпохи, когда слобода работала по разовым заказам и приспосабливала организацию производства к нерегулярной ритмике их поступления.

Комментарии

21. «Создавалось, — замечает Н. Ф. Трутнева, — любопытное противоречие: с одной стороны, число тульских оружейников было достаточно большим, а с другой — не хватало оружейных мастеров, непосредственно занятых изготовлением оружия» [163, с. 19].

22. В то же самое время «Положение» 1823 г. не разрешило принимать в тульские оружейники «никаких других состояний людей, исключая какового-либо лучшего оружейного дела мастера». Но и по таким исключениям окончательное решение оставалось за «высшим начальством» [5, т. 38, № 29472, п. 166].

23. Длительное отсутствие термина в документах свидетельствует в данном случае только о явно недостаточном количестве относящихся к теме источников XVII в., введенных в оборот.

24. По-видимому, то же, что пищали завесные, с 7196 (1687/88) г. ставшие основной продукцией тульских казенных кузнецов (док. № 24).

25. В документе указана их длина (1,5 аршина), что свидетельствует, вероятно, о ее отличии от обычной для того времени.

26. Заимствуем эти данные из недатированной публикатором расценочной ведомости по оружейному производству в Туле. Датируем их на основании указания документа, что он составлен по ведомости оружейных дел надзирателя Ивана Леонтьева.

27. Подсчеты по поданным в Сенат ведомостям об этих учениках показывают, что к августу 1716 г. из 7 губерний в Тулу для обучения прибыло не менее 300 человек (РГАДА. Ф. 248. Оп. 10. Кн. 547. Л. 644, 647-648-об., 651, 652-об.).

28. В 1816 г. некоторые из фабрикантов были награждены серебряными медалями на аннинской ленте (см. прим, к док. № 74).

29. По сведениям С. В. Дичковского, в 1818 г. предпринимательством (партикулярной торгово-промышленной деятельностью разного рода) занимались 239 оружейников [78, с. 21, 26]. В их число, несомненно, входили и владельцы заведений, отмеченных И. Х. Гамелем. Различие цифр Гамеля и Дичковского связано с тем, что Гамель учитывал, во-первых, более крупные заведения, во-вторых, только те, которые содержали промышленную составляющую.

30. В том числе: замки для шкафов, внутренние и «палатные», шурупы, самовары, жестяная посуда, кузнечные мехи, задвижки, кровельные гвозди, слесарные тиски, петли, мундштуки, стремена, утюги, топоры, сошники, пряжки, винтовальные доски, медные краны для самоваров и бочек, отдушники к печам, оконные и дверные задвижки, ямщицкие ножи и другие изделия.

31. Впрочем, для тульского металлопроизводства на данном этапе его эволюции наиболее важными оказывались торговые капиталы, образованные трудами другой сословной группы — тульскими купцами.

32. Упомянут в работе [121, с. 340] со ссылкой на документ времени царя Михаила Федоровича.

33. Публикуемая в настоящем издании грамота царя Алексея Михайловича от 26 марта 1671 г., из которой заимствуем имя старосты А. Филипова, ранее была опубликована в сборнике И. П. Сахарова (док. № 21) с неверной датой 7173 (1665) г. В предыдущих публикациях мы использовали публикацию Сахарова, в связи с чем относили деятельность старосты Филипова тоже к 1665 г. [195, с. 48; 181, с. 20].

34. По Н. Ф. Трутневой, старостой в этом году был Иван Тимофеевич Баташев [154, с. 126]. Опираясь на эти данные, в предыдущих работах мы также называли его Тимофеевичем [195, с. 50; 181, с. 20]. Судя по документам, он имел другое отчество — Маркович (ГАТО. Ф. 187. Оп. 1. Д. 10. Л. 3, 8-об., 15 и др.). Впервые эту ошибку мы исправили в работе [184, с. 35].

35. В свое время И. Ф. Афремов удивлялся отсутствию в документах заводского архива «времени коммиссарства знаменитаго Никиты Демидовича, господина Демидова» [22, с. 190]. В комиссарах с функциями, подобными тем, которые имел, например, К. М. Чулков, Н. Д. Демидов при Тульской оружейной слободе, похоже, не состоял. Но это не отменяет возможности его участия в работе структур слободского самоуправления.