ПИСЬМО КНЯЗЯ ДМИТРИЯ МИХАЙЛОВИЧА ПОЖАРСКОГО К РИМСКОМУ ИМПЕРАТОРУ МАТИАСУ. ¹

Светлейший и пр.

Великого княжества и всего русского царства все князья и бояре, вместе с ними вся земля московская, высокого и низкого сословия, и я, избранный губернатор, стольник и князь Димитрий Михайлович Пожарский (Poziarsky) [42] всеподданнейше кланяемся вашему императорскому величеству. Известно будет вашему императорскому величеству, что с давних лет, блаженной памяти наши прежние цари и великие князья всей русской земли с прежними блаженнейшей памяти римскими императорскими величествами, а также и с вашим императорским величеством во всякое время, при изъявлении братства и дружбы, находились в добрых сношениях, и в нужде помогали друг другу сокровищами и другими вещами, что и случилось еще незадолго пред сим, когда ваше державнейшее императорское величество вели войну с турецкими (terkischen) султанами: наш милостивейший государь, блаженнейшей памяти державнейший царь и великий князь Федор Иванович всея Руси самодержец, по требованию вашего величества, ради дружбы и христианской веры, оказал свою дружбу вашему величеству и подал помощь против врагов вашего величества и врагов всего христианства, против турецкого султана; он [43] послал вам на помощь с своими послами много сокровищ. Наши прежние цари и великие князья во всякое время с бывшими римскими императорскими величествами были в любви и братстве; а потому мы и не можем не дать знать вашему величеству о большом несчастии и погибели московитской земли, а равно и о большом злодеянии, которое чинит теперь земле этой Сигизмунд, король польский. При жизни блаженной памяти царя и великого князя Бориса Федоровича (Poris Foderoviz) всея Руси, польский король Сигизмунд отправил великого канцлера польского, Льва Сапегу (Lew Sopiega) и других господ для трактования о мире и согласии между двумя государями; чего король польский от царя и великого князя Бориса Федоровича требовал, то и исполнилось: они заключили мир между собою на 22 года, с лета, как пишут по русскому счислению, семь тысяч тридцать первого. Когда мир был заключен, наш всемилостивейший царь и великий князь Борис Федорович, а равно высокохвальное королевское величество Сигизмунд утвердили сен мир между собою клятвою, чтобы сии государи в течение означенных лет жили в братстве и в дружбе, не имели между собою неприязни, не нападали на земли пограничные, не посылали друг другу в землю войско, не пропускали друг к другу в землю неприятеля, и не помогали врагам провиантом, ни деньгами, ни людьми. [44]

Три года спустя после заключения сего мира, явился мошенник, монах (Munich), чернокнижник, по имени Гришка Отрепьев (Griska Otrepiet), который убежал из русской земли в Польшу и выдал себя за царя Димитрия Угличского (Oglecz), говоря, будто он державнейшего царя и великого князя Ивана Васильевича (Iuuan Wasiliuiz) сын; но тот Димитрий, который был царя и великого князя Ивана Васильевича сын, уже более тридцати лет как помер. И вот, когда явился злодей-монах, пристали к нему польские паны, бывшие на границах, именно князь Адам и его брат князь Константин Вишневецкие (Wischnioweczku), также некоторые другие, которые охотно видели кровопролитие в христианстве. Услышав это, воевода (weiwoda) сандомирскин по имени Георгий Мнишек (Gorgio Mnisska) поверил словам сего монаха-злодея, привел его к королю польскому Сигизмунду и сказал, что это Димитрий, царя Ивана Васильевича сын, и что он это заподлинно знает. После сего злодей просил его королевское польское величество о помощи, чтобы ему сделаться царем на Москве (Moschkau) и прийдти в государство, насулив его королевскому величеству отдать много городов и земель в русской земле.

Его королевское величество поверил злодею, и, изменив клятве и миру, который заключил с царем и великим князем Борисом [45] Федоровичем, дал ему злодею помощь и пособие, почтил его многими дарами и подарками и приказал своему войску идти с ним. Воевода сандомирский Георгии Мнишек обещал этому злодею отдать свою дочь Марину в супруги, и дал ему много денег и добра, и сам пошел с ним на границу. Блаженной памяти царь и великий князь Борис Федорович, услышав о таком великом злодеянии, совершаемом в государстве, послал к Сигизмунду, королю польскому, и ко всем князьям и господам, и ко всему совету духовного и светского сословия, а послал он того самого злодея-монаха отца, именно Смирного-Отрепьева (Smanogo Trepigo)... Его царское высочество писал к его королевскому величеству письмо, уведомлял короля о его злых деяниях, что он был монах и чернокнижник, убежал из русской земли от смерти, выдал себя за Димитрия, царя Ивана Васильевича сына, и требовал, чтобы сего злодея поставили против его отца и чтобы его королевское величество не давал тому злодею веры, не нарушал присяги и мира, не проливал бы христианской крови. Поелику его польское королевское величество, а вместе с тем вельможи и весь совет не хотели склониться к миру, желали проливать христианскую кровь, помогали скрывать злодея и не допустили его увидеться с отцом, а задержали долгое время присланного [46] Смирного-Отрепьева (Smirnogo Trepigo) и потом отпустили его; а король написал к нашему царю и великому князю, что он злодею, который называет себя князем Дмитрием (Mitrai) не верит, не даст ему помощи, и не нарушит мира. И недолго спустя после этого, вышеименованный злодей, по повелению его королевского величества, и воевода сандомирский с подобными им собрались, привлекли к себе много польского и литовского войска, пришли на русские границы и послали письма ко всем вельможам, находящимся на границах и в городах, что он Димитрий, царя и великого князя Ивана Васильевича сын, и сандомирский дал ему такое свидетельство. Царь и великий князь Борис Федорович, услышав такое злодеяние, послал в Польшу к королю своего посланника Посника Огарева (Posnik Ocharew), чтобы король не давал веры сему злодею, потому что он не Димитрий, а монах, злодей, по имени Гришка Отрепьев (Grisko Otrepio); равномерно святейший патриарх Иов (Igaw) всея Руси, также митрополиты, и архиепископы, и все духовенство писали к архиепископам и к епископам и ко всем духовным, чтобы сему не верили, что это монах и чернокнижник, что он был осужден, но убежал от казни и выдал себя за Димитрия, — дабы не было проливаемо христианской крови и не был нарушен мир. Но его [47] королевское величество, и вельможи, и весь совет не обращали на это внимания, отклоняли посланника Посника Огарева хитрыми словами, что не поверят злодею, не нарушат мира и не дадут помощи ему, а если воевода сандомирский с злодеем уже отправился к русским границам, то велят воротить его и накажут за это. Но все это было только обещано, а его королевское величество не исполнил ничего. Сандомирский и другие польские вельможи с большою силою, а равно и злодей этот, пришли на границе к городам Путивлю (Putimli), Чернигову (Cziernigo) и к другим городам и обложили их, а злодей-монах разослал свои письма, что он Димитрий, царя Ивана Васильевича сын. — Города, видя это, и ради избежания кровопролития, поверили ему и думали, что это правда, не зная, что Димитрий умер, и сочли его за своего государя; но те вельможи и князья, которые знали о смерти Димитрия, сражались против злодея и польского войска, и много убили у него народа. Когда же сандомирский Георгий Мнишек обратился в Польшу, требуя от его королевского величества более войска в помощь, чтоб довершить свое злое намерение, то в это самое время, по Божию промыслу и за великие грехи наши, всемилостивейший царь и великий князь наш умер в Бозе, и вся земля, после смерти его, возмутилась; пролито много невинной крови, поверили злодею и [48] подчинились ему. Тех же вельмож, которые знали истину и не хотели покориться ему, связанных насильно привлекали к нему. Таким образом злодей, посредством своих ухищрений и помощию польского короля, вступил в Москву, получал корону и седалище московитского царства, принял титул царя всея русские земли и, сменив нашего святейшего патриарха Иова, на место его посадил другого патриарха, по имени Игнатия, которого привез с собою. Посоветовавшись с этим Игнатием, он написал к польскому королю и к князьям и господам духовным и светским, а писал именем патриарха, и митрополитов, и архиепископов, и бояр, и воевод высшего и низшего сословия всего московитского государства и, подделав их подписи, представил свидетельство, что он истинный сын Ивана Васильевича, настоящий наследник. Эго же он писал и к польскому королю и воеводе сандомирскому, послав им притом много казны, которую прежние цари и великие князья собирали в течение многих лет. После этого воевода сандомирский Георгий Мнишек со многими польскими вельможами и большою ратью пришел в Москву; он привез с собою свою дочь Марину, по обещанию, и выдал ее за Димитрия. Вместе с Сандомирским прибыли послы его королевского величества к сему злодею; посланники сии назывались Николай [49] Алесницкий, кастелян Малохоский и Александр Гассевский, придворные юнкеры польского короля, и поздравили злодея со вступлением на престол. Его королевское величество изъявлял ему свою дружбу и, как он, с его помощью, сделался царем в русской земле, то требовал, чтобы он за то уступил ему много городов и земель на Руси, как было прежде условлено. Польские войска, пришедшие с ним, по повелению злодея, начали посрамлять русскую христианскую веру, угнетать Московитян: грабили, притесняли и убивали народ земли русской, и чинили многие другие постыдные и порочные дела. Кроме того, вышепомянутый злодей-монах согласился с польским войском, и хотел убить митрополитов, архиепископов, епископов, а равно бояр и воевод из всех сословий, и подчинить русское государство польскому королю; но так как московская земля велика и пространна, так что из дальних стран, например из Астрахани, Сибири и пр., далек путь, а русские войска находились в тамошних городах, также некоторые были отправлены в Грузию (Grusinien) для охранения земли, и в Крым (Krimssokaiuen) для защиты против Турков; те же войска, которые находились в Москве и знали злодея, не смели восстать против него. Когда, наконец, войска из далеких стран сошлись, они, сговорившись согласно, представили злодею [50] его злые намерения и убили его. Некоторые польские войска, желая защищать его, старались убивать русских воинов; но русская рать защищалась и убила нескольких Поляков; воеводу же Сандомирского с его дочерью и всею роднею, Вишневецкого и других польских князей и вельмож и польское войско московитские князья и вельможи берегли, чтобы им не было причинено оскорбления. Что касается до польских послов, им не причинено никакого зла, напротив, им оказан всякий почет и уважение: их снабдили провиантом, яствами, питьем, как следует. Вскоре после смерти злодея, бояре, воеводы и вся земля высшего и низшего сословия условились и выбрали царем и великим князем близкого родственника (друга) прежнему царю, князя и государя Василия Ивановича Шуйского (Ssuiski), и сделали его царем и великим князем над всею русскою землею. Царь Василий Иванович отправил к его величеству королю польскому своего посла, князя Григория Волконского и секретаря Андрея Иванова, уведомляя короля о своем восшествии на престол и велев ему сказать также: что он нарушил свою присягу и заключенный мир, от чего произошло такое великое бедствие и кровопролитие в христианстве; чтобы его королевское величество отказался от таких дел, жил с царем по прежнему в дружбе и согласии, как жил [51] он с прежним царем и великим князем Борисом Федоровичем; чтобы он прислал послов к царю и великому князю и убедился в великой своей несправедливости, в большом ужасном несчастий, причиненном им московитской земле, которое он намерен опять исправить. На это Сигизмунд, король польский, отписал с послами царя и великого князя, что для всяких хороших дел хочет прислать посла к его царскому высочеству, пошлет к тем послам, которые теперь в Москве, и прикажет им, чтобы они повторили и подтвердили все добрые дела. За тем он отправил своих послов к нашему милостивейшему государю царю и великому князю Василию Ивановичу всея Руси и пр., — по имени Станислава Витовского (Witowsko) и князя Яна Соколинского (Sokolynskeha) с хитрыми речами, что будто бы они пришли за добрым делом; а сам король советовался с своими вельможами, как бы погубить московитское государство, и решили произвести в русской земле большой раздор, пролить христианскую кровь, и распустили молву во всех пограничных местах московитского государства, будто тот злодей, который был государем в Москве, ушел и теперь находится в Польше, и что не его убили, а какого-то цирюльника, похожего на него. В след за тем отравило на московские границы, в Северскую землю (Siwerischen [52] Lenderen) другого злодея, родом и происхождением Жида, и тот назвал себя царем и великим князем, бывшим в Москве и убежавшим из Москвы в Польшу. К нему пришли на границы, по повелению его королевского величества, Адам Вишневецкий и Ян Петр Сапега, выдавая себя за капитанов, с другими полковниками, как то Александром Сборовским и господами Кискиничем (Kisskiniczen), и многие другие господа и ротмистры с большою ратью. Также распускали ложные письма по всей северской (Siberische) стране, что злодей есть истинный царь и великий князь Димитрий; многие пограничные города поверили этим письмам, и некоторые злодеи, для своей пользы, пристали к нему, обещаясь с польским и русским войском сражаться против Московитян за него. Это произвело в народе большое несогласие, и кровопролитие усилилось еще против прежнего. Многие города на польской границе принуждены были сдаться злодеям, страшась погибели. Потом злодей дерзнул с польскими и русскими войсками и злодеями, к нему приставшими, отправиться на великое царство московское, что и сделал. Прибыв под Москву и расположившись станом, он начал посылать отряды во все города и местечки; эти отряды разоряли московитское великое княжество, жгли города и села, убивали многих христиан, некоторых [53] брали в плен, проливая без милосердия христианскую кровь, и беспрестанно приступали к Москве. Послы же, отправленные его королевским величеством Сигизмундом, бывшие в это время в Москве, по приказанию своего государя, не могли сделать ничего хорошего, потому что видели, как земля погибает, о чем уведомляли своего короля; также не могли они отослать польское войско, пришедшее с злодеем, ни остановить великое кровопролитие. Рассуждали о великих делах, требовали много городов и такое несметное множество сокровищ, что и написать невозможно; говорили с вельможами и обязались заключить малый мир (перемирие) между нашим государем царем и великим князем Василием Ивановичем всея Руси и пр. и между королем, на четыре года, с тем, чтобы наш всемилостивейший царь и князь отпустил в Польшу Сандомирского с дочерью и всех других польских вельмож, которые тогда находились в Москве. За это король обязывался, коль скоро уведомят его послы о выезде сих вельмож, отозвать польское войско из-под Москвы, а потом уже приступят к рассуждению о делах, о причиненном вреде и исправлении его королем, о заключении вечного мира и прекращении войны. Все сие должно быть производимо на границах, послами обеих сторон. Наш царь и великий князь утвердил все пункты [54] присягою и письмами, а со стороны польского короля присягали также польские послы, бывшие тогда в Москве. Тогда отпущены послы царем нашим в Польшу с большим уважением, а вместе с ними отправили воеводу Сандомирского, Георгия Мнишека с дочерью, также много других польских вельмож, с прислугою, которые содержались в Москве. Присем Сандомирский, сын его, сенатский староста, также Георгий Мнишек, Сигизмунд Тарел и многие другие вельможи дали присягу за себя и за польский народ, бывший тогда в Москве, не идти к злодею, находившемуся тогда под Москвою, не иметь связей с польским войском, бывшим под Москвою и не причинять никакого вреда московитской земле. Тогда наш всемилостивейший царь дал им конвой до границы. Сандомирский, вышед из города, нарушил свою клятву, обратился к польскому войску, стоявшему под Москвою с злодеем, требуя, чтобы выслали ему на встречу отряд для разбития московитского отряда, сопровождавшего его. Злодей исполнил требование Сандомирского, послал отряд войска, который частию убил, частию полонил конвойных, совершенно неприготовленных к этому. Таким образом воевода Сандомирский прибыл в лагерь к злодею с своею дочерью, выдала, свою дочь за другого злодея, долго пробыл в лагере его, укрепляя злодея [55] во всех его злоухищрениях. После сего злодей часто пытал счастия, штурмовал Москву и чинил разные нападения; но милосердием Божиим и помощию Божией Матери и других святых, ему не удавалось: а убито у него много Поляков и Русских с ним бывших, так что он был принужден отступить от Москвы и идти в город, называемый Калуга (Koluga), который отстоит от Москвы на 35 немецких миль. С ним были Петр Сапега и много польского и литовского войска. Они часто через послов советовались с королем, как бы взять Москву. Королевские послы, бывшие в Москве и давшие присягу за короля, не могли сдержать ни одного пункта, потому-что король жаждал пролития христианской крови и не обращал внимания на присягу, данную послами его, не отзывал польского и литовского войска, бывшего при злодее, а напротив, еще сам поднялся с своею королевскою ратью и с многими орудиями, стал под Смоленском, штурмовал его и, не смотря на свою клятву, отправил полководца Станислава Жолкевского (Zeiltouskei) с большим войском под Москву, а злодею, бывшему в Калуге с Яном Сапегою, король повелел также идти под Москву. Таким образом полководец Станислав Сапега стал по одну сторону Москвы, а по другую сторону сталь злодей с Яном-Петром Сапегою. [56] В это же время Татары вторглись в московитскую землю, а с другой стороны вторглись в новгородскую область войска короля шведского. Царь и великий князь наш Василий Иванович, услышав о таких несчастиях, послал свое войско охранять новогородскую землю, так что в Москве осталось немного бояр, воевод и войска. Некоторые же из сих бояр и воевод, как например, Михайла Солтыков (Solticob) с товарищами, изменив клятве, данной царю и великому князю, перешли к Сигизмунду, королю польскому; Сигизмунд, посоветовавшись с Михайлою Салтыковым, отправил граммату к боярам, князьям и ко всей стране, что он послал своего полководца Станислава Жолкевского под Москву не для того, чтоб проливать кровь, но чтобы заключил доброе условие с сею страною; почему его королевское величество сам вышел на границу, предлагая сына короля, Владислава, избрать царем и великим князем. Присем он обязывался поддержать христианскую греческую веру и предоставить всем прежние их права и преимущества, приобретенные при других царях и великих князьях. Это письмо король подписал собственноручно, запечатал собственною печатью, отправил к князьям и боярам, спрашивая, согласны ли вручить сыну его корону; в то же время уверял, что отправил письмо в Польшу, чтобы сын [57] его в Московском царстве принял православную христианскую греческую веру, чтобы в России не управляли Поляки но городам и областям, не истребляли христианской русской веры, не разрушали церквей и монастырей, не отнимали наследственных имений, почитали патриарха, митрополитов, архиепископов, епископов, и всех вообще духовных, и никого не обижали. Бояре, князья и все московские жители, услышав такое благосклонное письмо, приняли его за правду и, страшась голода и осады, решились. Посему изменник Михайло Солтыков, частию хитростию, частию насилием, привел к себе; всех князей и бояр и народ, которых было не много в Москве, и свергнул с престола нашего государя царя и великого князя Василия Ивановича всея Руси. Так-как в Москве тогда мало было бояр, князей и войска, потому что большая часть противилась на границах Татарам, а также стояла в дальних странах, как-то в Сибири и других, то сии последние и не знали ничего о том, что царь и великий князь свержен с престола, и что князья, бояре и народ, которого было немного в Москве, признали сына короля польского Владислава царем и великим князем, заключили с польским воеводою Станиславом Жолкевским условие, утвержденное взаимною подписью и клятвами, — а Станислав Жолкевский и другие господа и ротмистры дали присягу [58] за все королевство, чтобы, — пока соберется вся земля из далеких стран, — он, полководец Жолкевский, должен отступить со всем войском из-под Москвы в какай угодно город, в 20 милях от Москвы, чтобы войска его не причиняли другим городам и местечкам никакого зла и не вели бы войны, а король должен был от Смоленска отступить в Польшу. После такого условия, отправили к королю Сигизмунду под Смоленск из Москвы от бояр и всех людей, ростовского (Rostaussen) митрополита по имени Филарета, и с ним бояр князя Василья Васильевича Голицына (Wasilei Wasiliowitgu Galiezu), с братьями и многих бояр высших и низших, и после них остался губернатором и правителем в Москве, по повелению короля Сигизмунда, Михайла Салтыков (Nugaijala Sollicou). Сей изменник, Михайла Солтыков, впустил полководца Станислава Жолкевского с ратью в город Москву, схватил тайно нашего государя царя и великого князя Василия Ивановича всея Руси и проч. с братьями и выдал полководцу Станиславу Жолкевскому, а тот отправил его к королю польскому. Увидев такие злые деяния, наш святлейший патриарх Гермоген (Cermohian) не мог умолчать о злых делах изменника Михаилы Солтыкова и уведомил все города о сих злодеяниях, причиненных московитской земле, пагубных [59] для христианской веры, а равно описал клятву короля, его полководца Станислава Жолкевского, его ротмистров и вельмож, его обещания и условия, которых он не сдержал; также описал он, как они задержали ростовского митрополита Филарета и московитских послов, обесчестили их под Смоленском, заковав в железы и отправив в Польшу в заточение; равномерно, что король не дал нам царем своего сына, не отступил от Смоленска, а взял его и убил много людей, а Поляки, бывшие в Москве, заняли город, поставили из среды себя правителей, посылали в окружные города собирать множество провианта и казны, притесняли и обижали бедных крестьян, старались унижать нашу православную христианскую греческую веру, и намеревались погубить московское государство, что и сделали: сожгли все до тла, уничтожили наши христианские церкви и монастыри, осмеяли и поругали наши святые иконы и святые мощи, нашего патриарха Гермогена с стыдом и насмешкой отставили, бросили в тюрьму и умертвили, убили бояр, князя Андрея Голицына и множество других дворян, также многих воинов, купцов и простого народа с женами и детьми, пролили много невинной христианской крови, сокровища, собранные нашими царями и великими князьями в продолжение многих лет, отправили к королю польскому, а прочее [60] разделили между собою. Вся страна, увидя такие великие несчастия, что они царя и великого князя отправили в Польшу, бояре, князья, все войско, жители всех состоянии, по повелению Гермогена, патриарха всея Руси, и все города — решились и присягнули стать за истинную христианскую веру, за всю московитскую землю, против срама и оскорблений, причиненных нашему царю и великому князю Василию Ивановичу всея Руси, стоять друг за друга против Поляков и некоторых русских изменников. Условившись об этом и собравшись, они приступили к Москве, взяли приступом новую каменную стену, убили множество польского, литовского и немецкого войска; остальные польские, литовские и немецкие войска заперлись в двух городах, в Китай-городе (Chitag) и Кремле, и писали к королю о помощи. Король польский, все еще не насытясь пролитою христианскою кровию, отправил под Москву своего полководца Каролуса Хоткевича (Chottiewicz) со многими польскими военными людьми. Тому уже пошел другой год, как он воюет и опустошает московитское княжество, каждый день без милосердия проливая христианскую кровь. Мы же, которые поклялись взаимно между собою, кроме тех изменников, которые передались к польскому королю, сражаемся теперь под Москвою уже другой год (?) за истину и веру. Те же военные люди, [61] которые в городах и домах находятся, не думают о наказании и о строгом суде Бога, и еще но сей день проливают христианскую кровь.

Если теперь ваше римское императорское величество милостиво выслушаете и прикажете прочесть письмо, то ваше величество из этого можете судить и понять, прилично ли польскому королю Сигизмунду поступать таким образом. Он изменил своей клятве, губил и еще губит христианское великое княжество, а прилично ли так делать христианскому государю? Просим ваше светлейшее, державнейшее римское императорское величество, мы и вся земля русская, всепокорнейше, дабы ваше римское императорское величество милостиво вспомнили о любви и дружбе, оказанной нашими прежними царями и великими князьями; воззрите милостиво на нас в нашей нужде и помогите нам казною вашего императорского величества; напишите также к Сигизмунду, королю польскому, будьте милостивым посредником, чтобы он король отказался от своих намерений, не проливал более христианской крови и вывел свое войско из московитской земли. Сим письмом просим ваше римское императорское величество всеподданнейше, и послали к вашему императорскому величеству нашего немецкого переводчика, по имени Еремий Еремиа (Geremij Geremia), потому что не можем теперь послать к вашему римскому [62] императорскому величеству большого посла, по той причине, что ныне за великие грехи наши в московитской земле польские и литовские войска ведут жестокую воину и губят землю; а так как мы заботимся о том, чтоб московитская земля не погибла совершенно, то покорнейше просим ваше римское императорское величество не оставить нас своею милостию. Когда же Бог даст нашей земли прийдти в прежний мир и даст нам государя, тогда мы пришлем к вашему римскому императорскому величеству большого посла. Затем поручаем вас милости Божией.

Писано в высокохвальном городе Ярославле, в годе 1612, 20 июня.

Ваше императорское величество узнаете и изустно от посланника вашего императорского величества Юсуфа Грегоровича (Gusuff Gregorowicz).

Комментарии

1. Это письмо, подлинник коего находится в Императорском Королевском Венском Дворцовом Архив, было отправлено к римскому императору Матиасу из Ярославля 20 июня 1612, незадолго до того времени, когда геройский подвиг бессмертного князя Д. М. Пожарского освободил несчастное отечество от врагов. Пожарский, представляя в этом письме подробную картину четырнадцати летних страданий русского народа, просит, чтобы император подкрепил его деньгами на последние усилия для спасения отечества, и старался убедить польского короля Сигизмунда, чтобы он прекратил наконец кровопролитие и лучше соблюдал данные им обещания. Пожарский отправил письмо 27 июня, а 24 октября оно получено к Вене. В этот промежуток времени, как известно, дела приняли такой счастливый оборот, что посторонняя помощь и посредничество вскоре сделались ненужны для России. (Известно, что Москва освобождена от Поляков 22 октября 1612 года).

Текст воспроизведен по изданию: Письма князя Дмитрия Михайловича Пожарского к римскому королю Матиасу // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 28. № 109. 1841