ИЗ ИСТОРИИ ЗАКРЕПОЩЕНИЯ В РОССИИ: ПРИКРЕПЛЕНИЕ К ТЯГЛУ В КОНЦЕ XVI — НАЧАЛЕ XVII в.

Историография закрепощения тяглого населения в России складывалась на протяжении более чем 250 лет. Начало изучения проблемы было положено В. Н. Татищевым, опубликовавшим тексты указов конца XVI — начала XVII в. и Уложения Василия Шуйского 9 марта 1607 г. С середины XIX в. вопрос о начальном этапе закрепощения крестьян является предметом дискуссии. В 1857 г. из печати вышел седьмой том «Истории России» С. М. Соловьева, где он признал подлинность известия уложения 1607 г. о запрете выхода крестьян в царствование Федора, но датировал «закон об укреплении» начальным этапом его правления ¹. В 1858 г. в «Русской Беседе» вышла статья М. П. Погодина, которая содержала неявную полемику с Соловьевым по вопросу о времени закрепощения крестьян ². Погодин считал, что общего указа 1592 г. о закрепощении крестьян не существовало, т. к. вводная часть в уложении 1607 г. в любом случае является фальсификатом, хотя само уложение Шуйского могло иметь место. Наиболее решительно достоверность уложения 1607 г. отрицал И. Д. Беляев в известной монографии, впервые вышедшей в 1860 г ³.

В 1885-86 годах появляются в печати концептуальные статьи В. О. Ключевского, в которых была предложена принципиально иная схема процесса закрепощения в России. Основная идея исследователя состояла в том, что крепостное право на Руси в начальной стадии развития представляло собой право на владение холопами. Государство, по словам Ключевского, не создавало крепостное право посредством поземельного прикрепления крестьян, а лишь «допустило [40] распространение на крестьян прежде существовавшего крепостного холопского права» ⁴. Изучив правительственные мероприятия по сыску беглых, Ключевский сделал заключение, что Уложение 1649 г. не может считаться законом, завершавшим процесс общего прикрепления в России, поскольку разные категории крестьян подвергались закрепощению не одновременно и на разных условиях. «В законодательстве можно заметить стремление прикрепить к земле казенных крестьян, дворцовых и черных. Следы этого стремления заметны гораздо раньше предполагаемого общего прикрепления крестьян, еще в удельные века; источником этих попыток было естественное желание удельных правительств обеспечить себе тяглецов среди общей бродячести населения» ⁵. Однако это почти интуитивное прозрение историка не было услышано и вписано в историографический контекст.

Последовательный критик Ключевского В. И. Сергеевич акцентировал внимание на противоречиях теории своего антагониста и остроумно опроверг его суждение о влиянии холопского права на развитие крепостного права на крестьян. Однако рациональной основы в концепции Ключевского историк права не увидел. Сам Сергеевич был сторонником теории государственного закрепощения и вслед за С. М. Соловьевым считал, что общее прикрепление крестьян произошло в первый или второй год царствования Федора Ивановича (1584-1585 гг.) ⁶. Концепцию Ключевского в целом поддержал М. А. Дьяконов, который полагал, что по мере усиления экономического прикрепления крестьян тяглые люди, занесенные в писцовые книги, считались старожильцами и не пользовались правом выхода. После проведения переписи 1584-1594 гг., которую Дьяконов считал одновременной и общей для всех уездов, крестьяне стали крепкими земле, где они оказались в момент описания ⁷.

Критика Сергеевича и работы Дьяконова заставили Ключевского пересмотреть свою концепцию происхождения крепостного права. В конце 1906 г. вышла вторая часть «Курса русской истории», в котором лекция 37-я была посвящена вопросу о прикреплении крестьян. Ключевский отказался от своих прежних представлений о влиянии холопьего права на складывание крепостного права на крестьян. Его новая концепция в общих чертах заключалась в следующем. Собственно крепостное право касалось лишь частновладельческих крестьян и сложилось на протяжении второй половины XVI-XVII вв. под действием [41] владельческой ссуды. В законодательстве крестьяне не прикреплялись ни к земле, ни к самим владельцам. «...Крестьянин, числясь по закону вольным со своим устарелым правом выхода, на деле был окружен со всех сторон, не мог уйти ни с отказом, ни без отказа, не мог по своей воле ни переменить владельца посредством вывоза, ни даже переменить звания посредством отказа от своей свободы» ⁸.

Другая категория сельского населения, государственные и дворцовые крестьяне, уже в конце XVI — начале XVII в. «были прикреплены к земле и образовали замкнутый класс: ни их не выпускали на владельческие земли, ни в их среду не пускали владельческих крестьян» ⁹. Это прикрепление Ключевский не считал крепостным правом, рассматривая его как «чисто полицейскую меру». Очевидно, что изложенная концепция существенно отличалась от первоначальной, но, к сожалению, эволюция взглядов великого историка на процесс закрепощения не нашла отражения в специальных трудах. В дальнейшем дискуссия не раз возобновлялась на новом этапе, после введения в научный оборот неизвестных ранее источников.

Существенный прорыв в исследовании проблемы в начале XX века связан с именем Д. Я. Самоквасова, который опубликовал новые материалы с упоминанием «заповедных лет» ¹⁰. Основываясь на новых источниках, С. Б. Веселовский и Б. Д. Греков предложили новую концепцию закрепощения, различавшуюся в деталях. Общим для обоих исследователей было признание того факта, что первые закрепостительные мероприятия (указы о «заповедных летах») были изданы в 1580-1581 гг., а затем на протяжении 25 лет «заповедные» лета сменялись «выходными». Греков рассматривал крепостное право только как систему прикрепления частновладельческих крестьян, в то время как Веселовский полагал, что крепостное право охватило все тяглое население, в том числе и государственных крестьян ¹¹. Новый виток споров был инициирован выдающимися архивными открытиями В. И. Корецкого, но дискуссия прекратилась к середине 70-х гг. ¹² Итоги ее были подведены Р. Б. Мюллер в написанных ею комментариях к «Законодательным [42] актам Русского государства второй половины XVI — первой половины XVII в.» ¹³.

К середине 70-х гг. XX в. в понимании истории закрепощения крестьян в отечественной науке при всем многообразии концепций сложилась единая исследовательская парадигма, для которой характерны некие общие черты. Во-первых, считается, что в основе процесса закрепощения лежали отношения между служилыми людьми и зависимыми от них крестьянами. Соответственно, все законодательные акты, в том числе и Уложение 1607 г., рассматриваются через призму этих отношений. Во-вторых, «заповедные годы» понимаются как «комплекс мероприятий в целях прекращения выхода населения из тягла и для возвращения в тягло крестьян и черных посадских людей» ¹⁴. Таким образом, исследователи полагают, что все категории тяглого населения подверглись закрепощению одновременно и на одинаковых условиях. В последнее время эта точка зрения была заново аргументирована в статье Б. Н. Флори ¹⁵. Думается, такое понимание процесса закрепощения не бесспорно, а сама проблема нуждается в дальнейшем исследовании.

В сущности, первым общегосударственным законом, где было поставлено под сомнение право перехода тяглых людей, стал Судебник 1550 г. В ст. 91 говорится: «А торговым людем городцким в монастырей городцких дворех не жити, а которые торговые люди учнут жыти на монастырех, и тех с монастырей сводити да и наместником их судити». Разумеется, Судебник не прикреплял посадских людей к тяглу; более того, и в ст. 91 Судебника, и в гл. 98 Стоглава норма права о сведении тяглецов с монастырских слобод была вектором однонаправленного действия. И. И. Смирнов определил, что посадские люди, вышедшие в новые слободы «после описи», должны быть выведены обратно «в город на посад». Но, с другой стороны, за населением церковных и монастырских слобод сохранялось право как выхода «в город на посады», так и «в села», с соблюдением правил Судебника о «христианском» отказе ¹⁶.

Синхронно с утверждением Судебника и Стоглава в 1550-1553 гг. в Русском государстве было осуществлено валовое описание земель. [43] Е. И. Колычева выяснила, что перепись проходила в Рязани, Туле, Серпухове, Кашире, на Двине и Ваге, в Галиче, Москве, Звенигороде и Рузе ¹⁷. Перепись охватила, очевидно, и весь Северо-Запад России. В 1551-1553 гг. были составлены приправочные книги по новгородским пятинам; в начале 50-х гг. проходило описание Пусторжевского уезда ¹⁸. В научный оборот давно введена сотная по Серпуховскому посаду 1552 г., в которой содержится предписание о свозе с церковных дворов торговых и мастеровых людей: «а городцким людем торговым и мастеровым в тех дворех на церковных местех не жити, а которые городцкие люди торговые и мастеровые учнут в тех дворех жити, и серпуховскому сотцкому и всем городцким людем тех людей ис тех дворов вывозити да сажати в свои старые дворы и тяглые» ¹⁹. Б. А. Романов сделал аргументированный вывод о том, что выписка из наказа писцам Серпухова содержит в себе расширительно истолкованное постановление ст. 91 Судебника ²⁰. Романов имел в виду упоминание подлежавших вывозу мастеровых людей, о которых не было речи в тексте Судебника.

Данное замечание Романова имеет принципиальное значение для понимания не только процесса закрепощения в России, но и эволюции российского законодательства XVI в. в целом. Расширительное толкование нормы права Судебника было применено также в уставной грамоте Важской земле, выданной 21 марта 1552 г. «А на пустые им места дворовые, в Шенкурье и в Вельску на посаде и в станех и в волостех, в пустые деревни и на пустоши и на старые селища, хрестьян называть и старых им своих тяглецов хрестьян из-за монастырей выводить назад безсрочно и безпошлинно, и сажати их по старым деревням, где кто в которой деревне жил прежде того» ²¹. М. А. Дьяконов на основании указанных примеров, а также случаев сыска тяглецов в 60-80-х гг. сделал заключение, что «тяглые люди со второй половины XVI века рассматриваются крепкими тяглу и правом перехода не пользуются» ²².

Мы сомневаемся, что данные примеры можно толковать столь категорично. В Важской уставной грамоте не содержится никаких запрещений перехода крестьян и посадских людей в другие волости или уезды. Более того, в грамоте нет и нормы, запрещающей переход тяглецов на монастырские земли. Норма права в Важской грамоте, так же как и [44] в ст. 91 Судебника носит разрешительный характер, позволяя тяглым мирам выводить своих крестьян и посадских людей с монастырских земель. Кроме того, постановление Важской грамоты было нормой однонаправленного действия, и объектом правоприменения были исключительно монастыри. Все это позволяет сделать вывод о применении в Важской грамоте ст. 91 Судебника, которая была истолкована расширительно, и положения которой были впервые в известных нам источниках XVI в. распространены на черносошных крестьян.

Следует иметь в виду еще одно обстоятельство. Важская грамота была выдана по челобитью тяглой общины. Из пересказа челобитной в тексте грамоты ясно, что посадские и волостные люди жаловались на злоупотребления наместников, следствием чего стало «запустение» многих тяглых мест. «...И от того де у них в станах и волостях многие деревни запустели и крестьяне де у них от того насилства и продаж и татеб с посадов розошлись по иным городам, а из станов и из волостей хрестьяне розошлись в монастыри безсрочно и без отказу, а иные де посадские люди и становые и волостные кой куда безвестно розбрелись нарознь...» ²³. Приведенный фрагмент свидетельствует, что важане были обеспокоены только уходом тяглецов без отказа, выход же «людей» в соответствии с нормами Судебника и с отказом, очевидно, не возбранялся.

Таким образом, в постановлении Важской грамоты необходимо видеть предписание сыскивать и возвращать только тех крестьян, которые должны были «отказываться» с тяглых мест по нормам ст. 88 Судебника, но ушли без отказа. Очевидно, что право вывода тяглых людей с монастырских земель, полученное важанами, было тесно связано с двумя мероприятиями 50-х гг.: описанием 1550-1553 гг. и земской реформой 1552-1556 гг. В классическом исследовании Н. Е. Носова выявлены два типа местных сословно-представительных учреждений, созданных в России в 1552-1556 гг.: земские структуры черносошного Севера и всесословные дворянско-земские институты на землях служилого землевладения ²⁴. В наиболее чистом виде второй тип учреждений был создан в сельской местности Северо-Запада России.

До нас дошел комплекс указных грамот за март 1555 — март 1556 г., адресованных новгородским наместникам ²⁵. В грамоте от 20 января 1555 г. содержится ссылка на несколько более ранний царский указ: «...велено во все пятины, и на Луки, и во Ржеву, и в Пуповичи розослати грамоты, чтобы князи и дети боярские, и все служилые люди, и [45] игумены, и попы, и дьяконы, и старосты, и сотцкие, и пятидесятцкие, и все крестьяне выбрали из пятин по сыну по боярскому по доброму, да из пятин же выбрали человеки по 3 и по 4 лутчих людей, да ис погоста по человеку, а из малых погостов из дву или из трех по человеку. Да велено тем старостам и выборным сбирати наши ямские и приметные деньги, и за посошные люди, и за ямчужное дело, и всякие подати по писцовым книгам, и привозити к вам в Новгород» ²⁶.

Для нашей темы этот фрагмент имеет принципиальное значение. Необходимо обратить внимание на три момента. Во-первых, органы местного финансового управления на Северо-Западе являются всесословными: в их состав входят дети боярские и представители волостных миров. Второй системообразующий элемент новых учреждений — это их фискальные обязанности. Государственные налоги по писцовым книгам собирают старосты и выборные люди. Третью существенную черту системы составляет фискальное единство податных округов. А. С. Лаппо-Данилевский и С. Б. Веселовский считали органичной чертой системы налогообложения в Русском государстве XVI в. «кость» — податной округ, выборные власти которого производили разверстку повинностей по писцовым книгам между более мелкими тяглыми ячейками.

Очевидно, что в данном случае мы имеем дело с «костью», в состав которой входят как земли помещиков, так и черносошные волости. Рассмотрим структуру такой «кости» на примере фискально-административных единиц Пусторжевского уезда. В 1555 г. «черные деревни» были отмечены в шести станах Ржевы Пустой. Важно отметить, что «черные волости» входили именно в состав станов, на территории которых располагались поместья служилых людей ²⁷. Общеизвестно, что поместные земли, в отличие от вотчинных, не отмежевывались от других владений. Поэтому в том же Пусторжевском уезде были возможны ситуации, когда черные земли захватывали соседние землевладельцы, в том числе земцы. «...Починок Тимофеев, а выставок из черные деревни Смятона за земцом за Ферзиком з братьею за Дементьевыми детьми Игумнова, а называют, де, они тот Тимофеев починок выставкою своей деревни Зришнина, а тот, де, починок и старе земля межтоцкая, а Межток, де, и с тем починком полторы обжи.. .» ²⁸.

Захваты черных земель служилыми людьми осуществлялись во время описаний. «И те, де, деревни и селища и починки писцы наши Иван Колычев с товарищи дали на льготу, а в книгах, де, они написали: как [46] деревни и селища и починки изо льготы выйдут, и с тех деревень и селищ и с починков всякое наше тягло тянуть хрестьяном с черными деревнями. И после, де, тех писцов ездили наши другие писцы Истома Корчов с товарыщи и те, де, льготные деревни и селища и починки отдали в придачу детем боярским а от черных, де, деревень тех льготных деревень, селищ и починков сошным письмом не росписали» ²⁹. Итак, стан, в состав которого входили земли служилых землевладельцев и черносошных крестьян, представлял собой единую «кость» — податной округ, крестьяне которого осуществляли разверстку повинностей, исходя из обежного оклада деревни и стана в целом.

В пределах таких податных округов, да и всей территории Северо-Запада, не могло быть и речи о каких-либо запретах крестьянских переходов. В указной грамоте в Новгород содержится неоднократно цитировавшийся исчерпывающий рассказ о порядке отказа на Северо-Западе России. «А как, де, изо ржевских и из наших ис черных деревень приедут к ним отказщики с отказом в срок хрестьян из-за них отказывати в наши в черные во ржевские деревни, которые крестьяне похотят итти жити в те наши в черные деревни, и те, де, дети боярские отказников бьют, и в железа куют, и пожилое, де, на них емлют не по Судебнику, рублев по пяти и по десяти, и отказати, де, хрестьянина из-за тех детей боярских не мочно» ³⁰.

Этот фрагмент часто приводили как свидетельство недейственности норм Судебника 1550 г. о крестьянском отказе ³¹. В. И. Корецкий даже писал о том, что «крестьянские вывозы на практике в ряде случаев превращались в замаскированную сделку купли-продажи крестьян» ³². Такой вывод противоречит сути документа. Даже если черная волость платила пожилое за крестьянина, желавшего уйти от помещика, этот акт нельзя трактовать как «продажу» тяглеца. Государство строго придерживалось законной процедуры и в резолютивной части грамоты дьяки предписали: «...из-за тех детей боярских и из-за земцов в наши черные во Ржевские деревни крестьян по сроку отказывати. А выход бы есте велели им тем крестьяном платити по нашему указу» ³³. Следовательно, на территории Северо-Запада России в 50-х гг. XVI в. не существовало ограничений на переход крестьян.

И все же право своза тяглых крестьян из-за монастырей, которое было дано земским властям Важского уезда в 1552 г., не следует [47] расценивать как экстраординарное пожалование. Связано оно было, скорее всего, с двумя моментами. Во-первых, с чрезвычайным торгово-промышленным значением этого густонаселенного в середине XVI в. края, который представлял интерес и для казны, и для монастырей. Во-вторых, с гомогенным характером земских учреждений, созданных на Ваге по уставной грамоте. Отсутствие служилого землевладения на Ваге имело своим следствием то, что черносошные земли не были отделены в фискальном отношении от монастырских земель, составляя единый податной округ. Земские власти Важского уезда постарались закрепить в грамоте норму Судебника о свозе тяглецов, и даже добились расширительного толкования ст. 91, распространив ее действие на черных крестьян, составлявших единую «кость» с посадскими людьми.

Представляется, что и другие тяглые общины русского Севера, чья структура была подобна структуре Важской земли, могли получать аналогичные привилегии. Тяглые общины посадов имели право свозить своих тяглецов из-за монастырей и с церковных земель. Но эту норму вряд ли стоит трактовать как закрепощение посадских людей, поскольку переходы горожан из одной тяглой общины в другую не преследовались. Серьезные изменения в положении крестьян и посадских людей произошли только в 1580-х гг.

Чрезвычайные финансовые мероприятия 1560-х — 1580-х гг. и деятельность посланников

Утраты документов из приказных архивов во время пожаров 1626 г. и предыдущих годов не позволяли историкам описать процесс закрепощения в России с институциональной точки зрения: до сих пор неясно, какие государственные учреждения осуществляли закрепостительные мероприятия. В данном разделе мы пытаемся выполнить такое описание и показать на доступных источниках деятельность важнейшего сыскного и фискального института второй половины XVI в. — государевых посланников.

Исследование деятельности института посланников впервые осуществил Н. С. Чаев ³⁴. Изучив деятельность посланников в монастырских вотчинах Поморья в 1584-1585 гг., Чаев пришел к выводу о том, что посланники выполняли комплексные мероприятия по реализации постановлений соборов 1580 и 1584 гг. Первоочередной задачей посланников был сбор недоимок по выплатам сошных налогов и таможенных пошлин. Кроме того, посланники проводили «обыск» черносошных земель, перешедших в руки монастырей, и бывших земских тяглецов, заложившихся за монастыри. Закладчиков надлежало свозить на тяглые [48] места, а ответственность за исправную выплату ими налогов возлагать на волостных крестьян. В. И. Корецкий, вопреки мнению Чаева, полагал, что деятельность посланников носила ограниченный характер и была «частью широких правительственных мероприятий по борьбе с закладничеством как средством избежания государственного тягла» ³⁵.

Б. Н. Флоря не принял во внимание результаты исследования Н. С. Чаева и определил посланников как чрезвычайных фискальных агентов правительства, которые облагали местное население экстраординарными налогами и собирали их. Б. Н. Флоря привел сведения о шести посланниках, действовавших в Поморье в 1581-1584 гг., т. е. в последние годы царствования Ивана IV. В Двинской земле с владений Соловецкого монастыря 1 января 1582 г. собирали деньги, «что приезжал государев посланник Семен Фролов». В Двинской же земле зафиксирована деятельность следующих посланников: Т. Савельева (март 1582 г.), Б. Логвиновича (ноябрь 1582 г.), З. Григорьева (март 1583 г.), А. Безобразова (декабрь 1583 г.), А. Палицына (1584 г.). По всей видимости, посланники собирали налоги и в Соли Вычегодской в 1581 г. ³⁶

Однако даже из опубликованных актов следует, что институт государевых посланников возник значительно раньше, а действовали посланники не только на территории черносошных земель Севера России. В актах Симонова монастыря посланники впервые упомянуты в жалованной грамоте от 1 августа 1565 г. в контексте с гонцами: «и гонцом нашим и всяким посланником подвод не дают». Можно было бы заключить, что в данном случае под посланниками подразумеваются послы в иностранные государства. Однако уже текст указной грамоты в Соль Галицкую от 14 февраля 1567 г. недвусмысленно свидетельствует, что под посланниками понимаются фискальные агенты опричного правительства. Грамоту, подписанную дьяком Андреем Васильевым, предписывалось держать «иных для наших посланников и таможников» ³⁷.

В указной грамоте выборному старосте и целовальникам Московского уезда 1569 г. содержится запрет собирать налоги в земщину с владений Симонова монастыря, а саму грамоту было велено хранить «для иных наших земских денежных зборов и всяких посланников». В грамотах 1577 г. в Бежецкий Верх и Юрьевский уезд посланники упоминаются в контексте с городовыми приказчиками, которые взимали ямские деньги и прочие подати. Наконец, в жалованной грамоте 1584 г. на монастырские вотчины в 18-ти уездах Замосковного края, подписанной дворовым дьяком Андреем Арцыбашевым, возглавлявшим Большой [49] приход, царь обязывался «посланников своих в тое их монастырскую вотчину для своих всяких податей не посылать» ³⁸.

В жалованных грамотах Новодевичьему монастырю посланники упоминаются в период с 1571 по 1613 г. Причем уже первое упоминание 1571 г. определенно не относится к российским послам или послам из иностранных государств. Одна из формул грамоты посвящена невзиманию с монастырских вотчин великокняжеских и «посолских кормов», а в следующем обороте говорится о том, что «наши князи и бояре и воеводи ратные и посланники и всякие ездоки в их селех и деревнях ни у кого сильно не ставятца...». В этом контексте деятельность посланников однозначно связана с обеспечением нужд обороны страны. В дальнейшем эта норма повторена в жалованных грамотах 1573, 1575, 1599 гг. и начала XVII в. ³⁹ Посланники в числе других государственных чиновников — городовых приказчиков и мытчиков — упоминаются и в жалованных грамотах 1576 и 1580 г. Суздальскому Спасо-Евфимьеву монастырю ⁴⁰.

Очевидно, что во второй половине 60-х гг. XVI в. (первое бесспорное упоминание — 1567 г.) в фискальной номенклатуре Русского государства появляется новое должностное лицо — посланник. Происхождение термина «посланник», видимо, связано с профессиональной деятельностью этих чиновников — сбором податей на чрезвычайные расходы, в первую очередь, на нужды обороны. Термин сложился именно в силу того, что посланников посылали из столицы на места.

Сфера деятельности посланников хорошо видна из делопроизводственных материалов Соловецкого монастыря, в актах которого посланники упоминаются, начиная с 1573 г. Источники отмечают такую важнейшую функцию посланников, как набор посошных людей для армии. Посоху или деньги на посоху в вотчинах Соловецкого монастыря собирали следующие посланники: А. Г. Квашнин в 1573 г., Д. И. Мосальский в 1570-е гг., некий Михаил Иванович в 1578 г., В. Т. Евлашков в 1579 г., И. В. Сомов в 1582 г. ⁴¹ Однако основным родом деятельности посланников был государственный фиск. В 1574 г. посланник Г. Секирин собирал деньги на полоняничный откуп. В 1578 г. посланник некий Андрей Иванович разбирал тяжбу по выплатам налогов между жителями Неноксы и старцами Антониева Сийского монастыря ⁴². [50]

В 1580 г. посланник С. И. Фролов собирал налоги «в государеву денежную службу за плавные люди». В 1581 г. посланник И. В. Титов также собирал «государевы деньги за плавных людей». Кроме того, сохранились сведения об экстраординарных сборах 1582 и 1583 г., когда с Двинского уезда были взяты «государевы деньги» в размере двух и четырех тысяч рублей. В Неноксе и Лудской волости эту важнейшую акцию осуществляли государевы посланники С. Фролов в 1582 г. и З. Шестаков в 1583 г. В некоторых случаях посланников подменяли государевы дьяки. Так, в декабре 1580 г. полоняничные деньги с жителей Сумской волости взимали государевы дьяки И. Осеев и Т. Репьев. ⁴³ Посланники выполняли и разного рода чрезвычайные поручения. Указная грамота Ивана IV 1583 г. о запрещении использовать на строительстве Кольского острога крестьян соловецкой вотчины предназначалась для уведомления «приказных людей и посланников» ⁴⁴.

Персональный состав посланников характеризуется отсутствием среди них представителей высших чинов государева двора. И А. Г. Квашнин, Д. И. Мосальский, и, тем более, другие посланники отсутствуют в реестрах служилых людей своего времени и были, видимо, чиновниками низшего звена. Это не должно удивлять, поскольку посланники командировались в большинство уездов, и каждый раз было задействовано немало чиновников этого ранга.

Н. С. Чаеву удалось отыскать в собрании Белозерских актов Археографической комиссии четыре документа, которые он определил как фрагменты делопроизводства, ведшегося одним из посланников — (Приложение № 2, 3, 4, 5) — возможно, Тимофеем Шокуровым или Дементием Яковлевым ⁴⁵. Эти уникальные источники дают возможность предметно описать положение вещей, с которым сталкивались посланники на местах, и условия, в которых проходила их деятельность.

В обыскных речах жителей Неноксы детально охарактеризована чрезвычайно запутанная ситуация с выплатой налогов, сложившаяся на соляных промыслах Поморья. Недовольство черной общины вызывала усиливавшаяся экспансия Кирилло-Белозерского монастыря и вологодских купцов Кобелевых. Так, еще в 1578 г. один из «лучших» людей посада Неноксы продал свой двор и соляную варницу Кирилловскому монастырю, но при этом по сошному письму двор продолжал числиться на черном тяглом месте. С 1581 г. кирилловские старцы начали скупку вновь разрабатываемых варниц, стоявших на государевой земле, черных тяглых дворов и амбаров. Посажане Неноксы были озабочены не [51] столько самим фактом покупки тяглых мест, сколько тем, что дворы и угодья не были выделены из черных земель в особый податной округ.

«А от нас, государь, те их монастырские и Федора Кобелева черные промыслы изс тягла из черных сох не выведены, и не отставлены, и мы, государь, черные тяглые отсталые людишка с тех промыслов в государевых податех в земских розметех в конец загибли, платячи за тех силных людей, за монастыри...». Поскольку перешедшие в монастырь промысловые угодья находились в одном податном округе (в одной «кости») с черными, и на них не распространялись иммунитетные привилегии, монастырские власти были обязаны участвовать в волостном разрубе по выплатам налогов. Однако, к вящему недовольству ненокшан, старцы с ними «на счет ... не садилися в своих черных промыслех», и за 1582-1584 гг. не доплатили в волостной разруб более 150 руб. (Приложение № 3).

Столь запутанная ситуация была прямым следствием непоследовательной политики Ивана IV по отношению к монастырям. С одной стороны, произносились громогласные декларации со ссылкой на опыт реформации в Англии, ⁴⁶ с другой стороны — Грозный давал в монастыри щедрые вклады, в том числе и земельные. Отсутствие государственной воли рельефно проявлялось в продолжающемся существовании монастырских тарханов и неурегулированности податных отношений между монастырями и черносошными тяглыми общинами.

Правительство Федора Ивановича в стремлении наполнить бюджет и упорядочить сбор промысловых и прямых налогов провело церковный собор 1584 г. Важнейшие решения собора содержались в статьях приговора об отмене тарханов и запрете держать тяглых людей в качестве закладчиков в монастырских вотчинах. Закладничество подлежало безусловной ликвидации: «А митрополиту, и владыкам, и монастырем земель не покупати и закладней не держати. А хто после сего уложенья купит землю в которой монастырь, или закладня учнет за собою которой монастырь держати, и те земли имати на государя безденежно. А которые ныне закладни за митрополитом, и за владыками, и за монастыри, и те земли поимати на государя; а в денгах ведает бог да государь, как своих богомолцов пожалует» ⁴⁷. Кроме того, июльское уложение предписывало выделить земли монастырей-тарханщиков в особые податные округа, отделенные от черных земель ⁴⁸. Отчаявшись бороться с закладничеством с помощью местных властей, правительство использует для этой цели специально командированных из центра агентов — посланников. [52]

Таким образом, после кончины Ивана IV институт посланников не только сохранился; его компетенция была существенно расширена. Посланники упоминаются в жалованных грамотах, выданных правительством Федора Ивановича в июне-октябре 1584 г. Симонову и Кирилло-Белозерскому монастырям ⁴⁹. Особенно интересна для нас указная грамота городовому приказчику на Белоозеро от 11 октября 1584 г., в которой подтверждалось право Кирилло-Белозерского монастыря платить все причитающиеся с монастырских крестьян подати непосредственно в Москве. В перечне чиновников, занимавшихся сбором налогов и «въезжавших» с этой целью в монастырскую вотчину, первую позицию занимают посланники: «в их монастырскую вотчину нашим посланником и розсылщиком и губным старостам и городовым приказщиком для наших денежных доходов не въезжати». В грамоте описана ситуация августа-сентября 1584 г., когда во исполнение решений церковного собора, «наши посланники по всем городом в их кириловскую вотчину учали въезжати, и к денежным збором и к тамгам учали кириловских крестьян выбирати» (Приложение № 1).

Реконструировать деятельность чрезвычайного сыскного института возможно по выписи из наказа, адресованного одному из посланников, действовавших в Поморье зимой 1584-85 гг. (Приложение № 2). Перед посланниками стояли следующие основные задачи: 1) Посланник был обязан обыскать, сколько черных земель и в том числе промысловых угодий на Двине перешло в руки монастырей. 2) Необходимо было выяснить, кто из тяглых людей и как давно передал монастырю черные земли и угодья. 3) Следовало исчислить размер податей, взимавшихся с утраченных черных земель. 4) Необходимо было выяснить количество закладчиков за каждым монастырем и размер выплачивавшихся этими закладчиками податей. 5) Сыску подлежали и соляные промыслы: варницы, числившиеся за монастырем, а также вид и размер налоговых поступлений в казну с каждой варницы. 6) Следовало выяснить, платят ли монастыри подати с земскими людьми по сошному письму и помогают ли они двинянам в других земских повинностях. 7) Конечным результатом сыскной деятельности посланника было определение размера налогов, не платившихся ежегодно каждым монастырем с бывших черных земель, и таким образом надлежало определить, как много тяглые общины переплатили в казну за утраченные ими земли.

Как можно судить из данного перечня, правительство было в наибольшей мере озабочено неравномерностью в распределении податных обязанностей между тяглыми общинами и монастырями. Купив или получив в результате заклада черные угодья и варницы, монастырские [53] власти безосновательно распространяли на эти земли свои иммунитетные привилегии, и, прежде всего, основную — возможность платить налоги самостоятельно в Москве, не участвуя в волостных разрубах. Тяглые же общины, вынужденные платить сошные налоги в полном объеме по составленным ранее платежницам, были не в состоянии привлечь старцев к участию в волостной раскладке. Опираясь на царские жалованные грамоты, монастырские власти не пускали в свои вотчины не только городовых приказчиков, но и посланников. Разрешить эту запутанную ситуацию было возможно, лишь наделив посланников чрезвычайными полномочиями по проверке владельческих прав и податной исправности тех монастырских владений, которые входили в состав земских податных округов.

Так институт посланников превратился в ключевую структуру государственного аппарата 1580-х гг. О результативности работы посланников можно судить по двум документам, публикуемым в Приложении (№ 4, 5). Отпись в получении денег с Антониева Сийского монастыря свидетельствует, что посланник Тимофей Шокуров, руководствуясь наказом и росписью за приписью дьяка Андрея Щелкалова, в начале января 1585 г. доправил на монастырских властях государевы подати с промыслов и угодий. Одновременно шел сыск и вывоз на тяглые места закладчиков. С земских людей посланник брал поручные записи, в которых становые люди ручались, что бывший закладчик будет жить «на государеве земли на тяглом месте» и платить подати «с становыми людми ровно».

Полномочия посланников по проверке владельческих прав естественно усложняли их функции, и от времени начала царствования Федора Ивановича до нас дошли сведения о разборе посланниками земельных споров. Давно введено в научный оборот судное дело 1584 г. рязанского вотчинника Тимофея Шиловского с дьяком Андреем Шерефединовым, в котором исследователей интересовало упоминание «уложения» Ивана IV ⁵⁰. Для нас данный документ интересен в первую очередь потому, что в нем описана деятельность «посланников»: «Да шлюсь, государь, из виноватых в виденье на твоих государевых розсыльщиков, в город Переславль на Федора на Сухоткина, да на Ивана на Омельянова, и на твоих государевых пушкарей на Ивана на Долгово, да на Ивана на Чейкина, да на затинщика на Леву, и на их товарищев, которые с ними ездили, в том, что он ныне, государь, с твоим государевым посланником с Ываном Скрипицыным да с Родионовым человеком Петрова сына Безнина с Васильем Дубневым, а называлися твоим государевым посланником, [54] ко мне в вотчину в село Шилово с понятыми с владычными крестьяны из деревни из Костянтинова Степаном с Окуловым и его товарыщи, и ездили в вотчину в село Шилово; изымав, сковали и сковав меня, Тимошку, вели к Москве» ⁵¹.

Насколько видно из материалов судного дела, посланник И. Скрипицын в сопровождении группы служилых людей по прибору из Переяславля Рязанского, холопа Р. П. Безнина и понятых из архиепископских крестьян арестовали Т. Шиловского в селе Шилово, которое он считал своим и не покидал. Возможно, посланник Скрипицын и превысил свои полномочия, стремясь услужить могущественному царскому дьяку Шерефединову, но для нас важно подчеркнуть другое обстоятельство. В 1584 г. посланники хорошо известны на частновладельческих землях Рязанской земли, они действуют, опираясь на отряд местных служилых людей, прикомандированных к ним и беспрекословно выполняющих их указания. По всей видимости, нет оснований считать, что деятельность посланников была направлена исключительно на выполнение постановлений земско-церковных соборов 1580 и 1584 гг. и проходила на монастырских и черносошных землях.

Посланники «строили» волости и посады Поморья, осуществляли сбор налогов и сыск закладчиков в замосковных вотчинах крупнейших монастырей, представляли интересы государства в земельных спорах. Публикуемые источники не подтверждают сугубо негативную характеристику, которую дал деятельности посланников Б. Н. Флоря: «...рассылка на места посланников для сбора чрезвычайных налогов, практиковавшаяся в последние годы правления Ивана IV, послужила толчком к тому, чтобы бегство населения с насиженных мест приняло массовый характер» ⁵². Общеизвестно, что массовый характер бегство тяглого населения приобрело уже в 1570-х гг. И в последние годы правления Ивана IV, и в первые годы правления Федора Ивановича именно посланники призваны были сократить ущерб, наносимый государственному фиску бегством и закладничеством тяглого населения.

Важнейший вопрос при анализе деятельности посланников состоит в решении проблемы их места в государственной иерархии. Каким учреждениям подчинялись посланники, кто составлял наказы для них и направлял их в те или иные местности? В документах, связанных с деятельностью посланников, упоминаются известные приказные деятели того времени, среди которых особый интерес представляют Андрей Васильев, Андрей и Василий Щелкаловы. Ведомству Андрея Щелкалова [55] подчинялся посланник Шокуров, который руководствовался наказом и росписью, заверенными самим дьяком (Приложение № 4). Поскольку упомянутые дьяки управляли территориальными приказами — четвертями, изложим известные сведения об их компетенции.

После учреждения опричнины наряду с дворцами, управлявшими такими территориями, как Тверь и Казань, возникает земская четверть, находившаяся в ведении дьяка Посольского приказа Андрея Васильева. В четверть Васильева во второй половине 1560-х гг. входили Вотская пятина, Ряжск и Соль Галицкая. После казни Васильева по «Новгородскому изменному делу» в 1570 г. его преемником стал дьяк Василий Яковлевич Щелкалов ⁵³. Под управлением Василия Щелкалова в 1570-80-х гг. находились такие территории, как Ярославль, Белоозеро, Галич и Вологда. Одновременно его брат Андрей Щелкалов в 1570 г. объединил в своих руках Казанский, Нижегородский и Мещерский дворцы. Две грамоты в Свияжск — 1581 и 1586 гг. — были подписаны Андреем Щелкаловым ⁵⁴. Акты, свидетельствующие о заведовании Щелкалова «Казанским дворцом», сохранились за период с 1577 по 1587 г., что позволило П. А. Садикову заключить, что в звании начальника Казанского дворца Щелкалов пробыл до середины 1587 г. ⁵⁵

Двинская земля до смерти Ивана IV находилась в ведении дьяка Андрея Арцыбашева; последнее указание на «Дворовую четверть» Арцыбашева относится к 1 февраля 1584 г. После вступления на трон Федора «Дворовая четверть» как территориальный приказ была наряду с другими земскими четвертями перекроена, и большинство северных областей Поморья ушло в четверть дьяка Андрея Яковлевича Щелкалова. Документально финансовое управление Двиной в четверти Щелкалова можно проследить с декабря 1584 г. ⁵⁶

Таким образом, деятельность посланников в Соли Галицкой, на Двине и в Поволжье направлялась из четвертей Андрея и Василия Щелкаловых. По мнению П. А. Садикова, четверти были высшими финансовыми учреждениями государства, ведавшими сбором кормленого оброка и ряда других налогов на определенной территории. Одновременно четверть выполняла судебно-административные поручения царя с думой ⁵⁷. В этой связи далеко не случайным фактом является совпадение времени образования четвертных приказов в момент учреждения опричнины и первых упоминаний посланников в актах (1565, бесспорно — [56] 1567 г.). Будучи институтом чрезвычайного управления страной, опричнина, вопреки мнению ряда исследователей, не была простым возвратом к удельным методам управления ⁵⁸. Опричнина вызвала глубокую перестройку системы управления, отдельные детали которой до настоящего времени не изучены. Институт посланников, возникший в опричную эпоху, и был одним из механизмов, чья работа и функциональные обязанности расширялись и усложнялись. Так, в начале XVII в. «государевы посланники», подотчетные Разбойному приказу, направлялись для борьбы с разбоями в западные уезды Русского государства ⁵⁹.

В силу того, что бегство тяглого населения наносило серьезный финансовый ущерб и снижало результаты работы самих четвертей, сыск беглых закладчиков был поручен именно четвертям, которые и раньше направляли посланников в подведомственные им территории с целями фиска. Сыск беглых надолго, по меньшей мере, до Смуты, перешел под контроль четвертей. В наказе об управлении тяглым населением Чухломы и уезда, данном С. А. Левшину от имени королевича Владислава 20 ноября 1610 г., помимо неоднократно цитировавшегося постановления о запрете выхода черносошных крестьян «до государева указу», содержится еще одно немаловажное указание: «А которые крестьяне живали за государем, а ныне живут те крестьяне за патриархом и за митрополиты и за архиепискупы и за монастыри, или за бояры, или за дворяны, или за детьми боярскими, и ему про тех крестьян сыскивать волостными и сторонними людьми, схоль давно и в котором году те крестьяне выбежали, да те сыскные списки присылать к Москве, и велеть отдавать в Галицкой чети диаку Ондрею Подлесову» ⁶⁰.

Очевидны мотивы, в силу которых сыск беглых черносошных крестьян остался в ведении четвертей. Московское правительство в полном соответствии с позднейшей административной практикой возлагало сыск беглых на то учреждение, которое отвечало за сбор налогов и суд на данной территории — Галицкую четверть.

Описания 1580-х — 1620-х гг. и государственное прикрепление к тяглу

Утрата приказной документации XVI в., пожалуй, наиболее остро ощущается в ходе исследований по истории закрепощения. Именно поэтому оживление исследовательского интереса к этой теме совпадало с открытиями новых архивных документов. Недавно был опубликован [57] источник, имеющий выдающееся научное значение — древнейший из известных в науке писцовый наказ 1585 г. ⁶¹ До недавнего времени самыми ранними сохранившимися наказами считались предписания о дозорах посадов и черных деревень 1617-1619 гг. Наиболее ранним сохранившимся писцовым наказом считался наказ от июня 1622 г. для описания посада Великого Новгорода и Старой Русы с уездом ⁶².

С находкой нового документа исследовательская перспектива сразу изменилась, и появились работы, где анализируется этот первостепенный источник. Б. Н. Флоря рассматривает наказ 1585 г. в контексте закрепостительных мероприятий конца XVI в. и делает вывод о том, что «все предусмотренные наказом меры касались не только крестьян, но и посадских людей, и запрет переходов «без государева указу» в полной мере относился и к городскому торгово-ремесленному населению» ⁶³. С нашей точки зрения, акценты в данном заключении несколько смещены, а сам источник допускает возможность иной интерпретации.

Рассмотрим структуру писцового наказа 1585 г. и его постановления о сыске беглых. Описание Соли Галицкой писцом и дозорщиком Ю. Нелединским «с товарищи» 7093 (1585 г.) было известно В. И. Корецкому по упоминанию в грамоте 1608 г ⁶⁴. Наказ писцам Галичского, Чухломского и Солигаличского уездов Ю. И. Нелединскому и Л. Сафонову был дан 30 июня 1585 г.; его формуляр идентичен формуляру писцовых наказов 1620-х гг. Наказ состоит из двух разделов, в первом из которых содержатся положения о параметрах описания посадов, а во втором разделе — в уездах, станах и волостях.

Распоряжение о сыске беглых посадских людей приводится в наказе дважды: в первом и втором разделах. Резолюция первого раздела предписывает: «а которые будет люди с черных мест розошлися жити по слободам или по иным городом или по деревням за кого ни буде, и тех людей сыскивая, возити их на старые их дворы» ⁶⁵. Очевидны серьезные изменения в положении посадских людей, произошедшие после принятия Судебника 1550 г. Под слободами следует понимать, главным образом, монастырские слободы, и, прежде всего, в самих городах, подвергшихся описанию. Эта норма явно заимствована из Судебника. Однако своз тяглецов предусмотрен также из других городов и из деревень «из-за кого ни буде». В данном случае имеются в виду все категории владельцев: служилые люди, монастыри, Дворец. Таким образом, есть [58] основания полагать, что в писцовых наказах, составлявшихся в царствование Федора, декларировалось прикрепление посадских людей к своим тяглым общинам.

Второй раздел наказа посвящен сыску посадских людей и волостных крестьян в сельской местности. «А которые галичские и чюхломские и Галицкие Соли посадцкие люди и волостные крестьяне розбежались тех же городов в уезды в ыные волости и в ыные города и в уезды, не хотя государевых податей платити или от посланников, и Юрью Ивановичю и подьячим, взяв с собою в Галиче и на Чюхломе и у Соли на посадах посадцких людей и в околних волостех около тех городов волостных крестьян, сколко человек пригоже, да с теми людми тех городов посадцких людей и волостных крестьян беглых з женами и з детми и со всеми их животы по сыску имая, приводити в Галич на посад и в галицкие пригороды да тех посадцких людей и сажати на посаде в старые их дворы, а волостных крестьян таково ж в своей волости в старые ж их деревни и дворы, где хто наперед сего жил».

Наказ предусматривал возможность и единоличного сыска беглых писцами. «А однолично Юрью Ивановичю и Леонтью тех городов посацких беглых людей и волостных крестьян сыскав где ни буди, вывести назад, посадцких людей на посад, а волостных крестьян в волости, и записи по них поручные поимати, чтоб им жить по прежнему в старых своих дворех и государевы подати платить по своим жеребьям по сошному писму ровно, и вон не выходити без государева указу ни за кого...» ⁶⁶. Это наиболее раннее известное нам распоряжение о полном запрете крестьянских переходов. Как известно, первое упоминание о «заповидных летах» содержится в отдельной грамоте новгородскому помещику Б. Сомову от 12 июля 1585 г. ⁶⁷

Важнейший вопрос, возникающий при анализе распоряжения, — какие категории крестьян имел в виду писцовый наказ? Ряд косвенных указаний на это содержится в самом тексте документа. Во-первых, в преамбуле, которая, как и в позднейших наказах, содержит распоряжение писцам «ехать», «писать» и «дозирать», имеется ценнейшее указание. Писцам предписывается взять в городах с подлинных писцовых книг и с платежниц противни, а у «черных старост и целовальников» — сотные. Таким образом, в преамбуле писцового наказа игнорируются земли служилых людей. Сами крестьяне в тексте наказа именуются волостными. Крестьян сажают «в своей волости в старые ж их деревни и дворы», выводят в волости «и записи по них поручные» «имают». Никаких следов их зависимости от землевладельца (кроме государства) не [59] видно, что позволяет определить, что в наказе речь идет о черносошных крестьянах.

К подобному выводу приводит и сравнительное исследование наказа 1585 г. и писцовых наказов 1620-х гг. Собранные и опубликованные С. Б. Веселовским еще в начале XX в., писцовые наказы практически не исследованы как источник по истории закрепощения. Мы проанализируем только самые ранние из сохранившихся наказов (1617-1627 гг.), которые можно разделить на две группы — наказы дозорщикам и наказы писцам. Дозоры, как известно, осуществлялись на территориях, подвергшихся опустошению, и фиксировали убыль населения и масштабы разорения. Дозоры первого послесмутного десятилетия были поспешными, и перед дозорщиками не ставилась задача сыска тяглых людей. В наказах дозорщикам 1617-1619 гг. о сыске и свозе посадских людей и крестьян не упоминается.

Вторая группа наказов — собственно писцовые наказы, сохранившиеся с 1622 г., времени начала валового описания. Наказ писцам посадов Великого Новгорода и Старой Руссы с уездом А. Чоглокову и Д. Семенову от июня 1622 г. состоит, так же, как и наказ 1585 г., из двух разделов. В первом разделе содержится предписание о сыске и вывозе на старые места посадских людей Великого Новгорода: «Да будет которые посадские люди, не хотя быти в тягле с мирскими людьми, а льготя себе и покиня свои дворы, вышли за митрополита, или за монастыри и за всяких чинов людей после смутных лет, и про тех посадцких людей сыскав, где хто за кем живет, да тех людей по государеву указу до 128-го году за 10 лет из-за тех людей вывозить и посажати их на старые места...». Второй раздел наказа содержит распоряжение о мерах по возвращению посадских людей и крестьян Старорусского уезда: «А вывозити им старорусских посадских людей и старорусских черных волостей крестьян за государя, которые довелися по государеву указу, до 128-го году за 10 лет, сыскивая про то накрепко...» ⁶⁸.

Мы пока не рассматриваем норму о десятилетнем сыске, применявшуюся в 1620-х гг. В писцовых наказах 1622-1627 гг. важно подчеркнуть главное: несмотря на то, что большинство писцов должны были описывать все земли, в том числе монастырей и служилых землевладельцев, сыску подлежали только посадские люди и черносошные или дворцовые крестьяне. Данное положение варьировалось в зависимости от того, существовали ли в данном уезде черносошные или иные «государевы» земли. В Псковской земле в 1620-х гг. не было черносошных крестьян, но были дворцовые волости. Соответственно, изменялись и формулировки наказа. Наказ писцам посада и уезда Пскова от 22 июля [60] 1623 г. предписывает: «а вывозити им псковских пригородов посадцких людей и дворцовых волостей крестьян за государя тех, которые довелись по государеву указу, до 128 году за 10 лет, сыскивая про то накрепко...» ⁶⁹. Таким образом, согласно писцовому наказу, в Псковской земле сыску и вывозу подлежали только посадские люди и дворцовые крестьяне, несмотря на то, что описаны были все категории земель ⁷⁰.

Третий рассматриваемый нами писцовый наказ — наказ писцам Московского уезда Ф. Пушкину и А. Строеву от 15 июня 1626 г. В задачи писцов входило описание всех категорий частновладельческих земель: поместных, вотчинных, патриарших, митрополичьих, владычних, монастырских — за исключением дворцовых. Норма о сыске и вывозе беглых крестьян в наказе писцам Московского уезда отсутствует ⁷¹. Поскольку черносошных земель в Московском уезде в это время уже не было, можно утверждать, что норма о сыске и вывозе беглых крестьян в Замосковном крае применялась исключительно к дворцовым и черным землям.

В заключение проанализируем грамоту из Устюжской чети к писцам Соли Вычегодской от 11 сентября 1625 г. Грамота была отправлена для решения казуса, связанного с уходом из Усольского уезда в Сибирь шести тяглецов, которые на новом месте жительства стали пашенными крестьянами. Дьяки Устюжской четверти предписали писцам выяснить прежний статус крестьян, и если окажется, что они бывшие тяглые посадские люди или волостные крестьяне, их следовало вернуть. Грамота интересна еще и тем, что в ней в сокращенном виде изложен закон Михаила Федоровича, не вошедший в издание «Законодательных актов Русского государства второй половины XVI — первой половины XVII в»: «Да и потому их из Сибири взяти на старину, что по нашему уложенью изо всех городов сошлых посадцких людей и из наших дворцовых сел и черных волостей крестьян велено вывозить за нас на старые их жеребьи, посадцких людей по 127-й год за 10 лет, а уездных людей вывозить, которые вышли до московского разоренья с 117-го году и после московского разоренья с 119-го году по нынешней 134-й год» ⁷². Как видим, в грамоте писцам Соли Вычегодской повторяется аналогичная правовая норма с увеличенным до 15 лет сроком сыска крестьян.

Таким образом, писцовые наказы 1620-х гг. не предписывали осуществлять сыск, вывоз и укрепление на старых местах владельческих крестьян. У нас нет оснований считать, что в 1580-х гг. ситуация была [61] иной. В галицком писцовом наказе 1585 г. упоминаются «черные старосты и целовальники», крестьяне называются исключительно волостными. Сопоставление писцового наказа 1585 г. с наказами и документами писцового делопроизводства 1620-х гг. приводит к однозначному выводу: наказ писцам галицких уездов Ю. Нелединскому и Л. Сафонову от 30 июня 1585 г. предписывал провести описание только посадов и черносошных волостей. Именно поэтому в наказе не были отмечены меры по описанию земель служилых землевладельцев.

В. И. Корецкий, проведший огромную работу по сбору сведений о письме 80-90-х гг. XVI в., нашел упоминания о двух описаниях галицких уездов. Ему были известны книги Галицкого уезда Василия Симонова «с товарищи» 7089 (1580/81) г., и писцовые книги Соли Галицкой (черных волостей) письма и дозора Ю. Нелединского «с товарищи» 7093 (1585) г. Сам Корецкий никак не прокомментировал факт повторного описания галицких земель в середине 1580-х гг., глухо сославшись на одновременное письму других уездов описание Солигаличского уезда ⁷³. Ни писцовые книги 1580/81 г. В. Симонова, ни книги 1585 г. Ю. Нелединского до сих пор не разысканы и, скорее всего, не сохранились до нашего времени. Но не будет слишком смелым предположить, что В. Симонов в 1580/81 г. описывал частновладельческие земли (служилых людей и монастырей), а Ю. Нелединский в 1585 и, видимо, в 1586 г. — посады и черные волости.

Мы, разумеется, не можем даже предположительно сказать, получил ли писец Симонов в 1580/81 г. предписание осуществить сыск беглых в галицких уездах. Но, видимо, и на частновладельческих землях Галицкого уезда сыск беглых в 1580/81 г. не проводился. В этом убеждают результаты исследования сохранившихся писцовых книг новгородских пятин 1582- 1585 гг., в которых также были описаны частновладельческие земли, где в эти годы беглых крестьян не искали и не свозили. Р. Г. Скрынников, осуществив комплексное исследование писцовых книг Деревской пятины 1582-1583 гг. и актов с упоминаниями о заповедных летах, пришел к обоснованному выводу, что в первой половине 1580-х гг. заповедные лета на Северо-Западе России не были известны ⁷⁴.

Поскольку дворцовых земель в Галицком уезде не было, в наказе 1585 г., естественно, не упоминались дворцовые крестьяне. Но в силу того, что описание Галича было лишь частью обширных работ по составлению в 1580-х гг. писцовых книг, уместно сформулировать вопрос: когда начала применяться административная практика сыска дворцовых [62] крестьян, отразившаяся в писцовых наказах 1620-х гг.? Первый общегосударственный закон, в котором фигурирует норма о прикреплении дворцовых крестьян, наряду с черносошными, к тяглу был издан 28 ноября 1601 г. Это знаменитый указ Бориса Годунова, разрешавший вывоз крестьян служилыми людьми на условиях Судебника 1550 г. (в сроки Юрьева дня и с выплатой пожилого).

Указ неоднократно комментировался в литературе ⁷⁵. Для нас наибольший интерес представляет перечень тех категории землевладельцев, на которых указ не распространялся. «А в дворцовые села, и в черные волости, (здесь и далее курсив мой. — В. А.) и за потриарха, и за митрополиты, и за архиепискупы, и за владыки, и за монастыри, и за бояр, и за околничих, и за дворян болших, и за приказных людей, и за дияков, и за столников, и за стряпчих, и за голов стрелетцких, и из-за них в нынешнем во 110-м году крестьян возити не велети» ⁷⁶. Данное положение комментировалось, главным образом, в той его части, которая касается крупных землевладельцев-феодалов. Так, В. И. Корецкий заметил, что «крупные ... землевладельцы, представители администрации черных и дворцовых волостей были исключены из процесса вывоза, так как могли подавить мелких и средних помещиков» ⁷⁷. Понятно, что замечание исследователя относится, скорее, к крупным землевладельцам, нежели к дворцовым и черносошным волостям, которые чаще становились жертвой стяжательства помещиков.

Очевидно лишь то, что дворцовые крестьяне наряду с черносошными к 1601 г. считались прикрепленными к тяглу. В следующем, 1602 г., указ был повторен, причем дворцовые и черносошные крестьяне в нем не были упомянуты, но содержалось категорическое постановление о том, чтобы «возили б крестьян промеж себя те все люди, которым велено возити во 110-м году» ⁷⁸. Логично заключить, что и по указу 24 ноября 1602 г. отмеченные категории крестьян не пользовались правом выхода. С. Б. Веселовский считал, «что и в следующем 112-м году в третий раз дан был указ о выходах», не сохранившийся ⁷⁹. У нас нет оснований полагать, что третий указ должен был отличаться от двух предыдущих. Таким образом, факт прикрепления к тяглу дворцовых и черносошных крестьян в начале XVII в. можно считать бесспорным.

Наказ городовому приказчику Ю. Лобанову от 28 ноября 1596 г. свидетельствует, что и в это время беглые дворцовые крестьяне подлежали сыску и свозу на прежние места жительства. В наказе говорится, [63] что «в прошлом де в 104-м году прислан в Арзамас Парфен Нефимонов, а велено ему сыскивати государевых ... арзамасских дворцовых сел беглых крестьян и вывозить в государевы ... дворцовые села». Кроме того, упомянутый сыщик правил на помещике Я. Миленине за беглого крестьянина «на прошлые годы на десять лет денежных доходов и посопного хлеба» ⁸⁰. Уже публикатор этого документа С. Б. Веселовский разъяснил коллизию ситуации, когда помещик утверждал, что крестьянин прожил в его имении 21 год, а сыщик Нефимонов полагал, что крестьянин вышел из дворцового села позже, возможно, всего 10 лет назад, не ранее 1586 г. ⁸¹ Веселовский связывал запрет на переход с введением заповедных лет в 1581 г., но такой вывод из документов не следует. При существующей источниковой базе наиболее вероятным будет заключение о лишении дворцовых и черносошных крестьян права выхода в 1584/85 г., к моменту выхода наказа писцам Галичского уезда 30 июня 1585 г.

Результаты исследования писцовых наказов 1580-1620-х гг. дают возможность заключить, что в начале царствования Федора Ивановича (март 1584 — июнь 1585 г.) начал осуществляться комплекс мероприятий по сыску и возвращению беглых посадских людей, черносошных и дворцовых крестьян. Генезис новой административной практики очевиден — прикрепление к тяглу жителей посадов и черносошных волостей был результатом развития и расширенного толкования ст. 91 Судебника. Так же, как и ст. 91 Судебника, правовые нормы наказов действовали однонаправлено: обязывали проводить сыск черных тяглецов «где ни буди», в том числе и на частновладельческих землях, но не предполагали сыск частновладельческих крестьян на посадах и в черных волостях. Под выражением «где ни буди» следует понимать, главным образом, монастырские земли, что свидетельствует о жестком разграничении в положении тяглого населения, имевшего разный правовой статус до конца XVI в.

Был ли сыск беглых черных тяглецов в царствование Федора ограничен какими-либо сроками? Рассмотрим другие известные в литературе случаи. В 1590/91 г. приграничный город Торопец, жестоко пострадавший от похода Батория, получил земскую уставную грамоту. В торопецком посаде учреждалось, параллельно с воеводским, земское самоуправление. Наряду с судебными и финансовыми привилегиями земские власти Торопца получили право вывоза старинных посадских людей. «И на пустые им места старинных своих тяглецов из-за князей и из-за детей боярских, из-за монастырей и из волостей, которые у них с посаду разошлись в заповедные лета, вывозить назад на старинные их [64] места, где хто жил наперед того, безоброчно и безпошлинно» ⁸². С. Б. Веселовский и В. И. Корецкий, сопоставив текст Важской уставной грамоты 1552 г. и Торопецкой грамоты, предложили иное чтение документа: вместо «безоброчно» читать «бессрочно». Р. Г. Скрынников не принял предложенного исправления, но не дал объяснения: что же означает «безоброчно»? ⁸³ Думается, что Веселовский и Корецкий предложили более адекватное прочтение источника.

Сходная правовая норма имеется в третьем сохранившемся от царствования Федора документе с известием о сыске беглых посадских людей. Это список с царской грамоты к Соли Галицкой воеводе И. Ильину от 30 июля 1596 г. Документ содержит предписание о сыске и вывозе на посад беглых тяглецов: «вышедших сыскать всех с женами и з детьми и со всеми их животы и вывезти на посад в старые их тяглые дворы, где хто наперед того жил и на поруки их з записьми подавать в том, что им всякие наши подати платити с посадцкими людьми ровно и с посаду вон ни за кого не выходить и в закладчиках ни за кем не жити» ⁸⁴. Грамота к воеводе Соли Галицкой 1596 г. интересна еще и тем, что ее формулировки дословно повторяют определения писцового наказа Соли Галицкой 1585 г. Значит, спустя 11 лет после начала описания, на галицких посадах действовали нормы, заложенные в писцовом наказе, и, прежде всего, бессрочный сыск тяглецов. У нас нет оснований предполагать, что в Торопце сыск проводился иначе.

В то же время, сопоставление Важской 1552 г. и Торопецкой 1590 г. уставных грамот позволяет выявить некую долговременную тенденцию, которая на протяжении второй половины XVI в. определяла порядок сыска черных тяглых людей. Составлению уставной грамоты в приказе предшествовало челобитье тяглой общины. Выдача уставной грамоты посадской общине Торопца также была осуществлена на основании челобитной земского мира. В грамотах в виде пожалования тяглые общины получали от государства санкцию на сыск и вывоз старых тяглецов. Примечательно, что и писцы, по крайней мере, с 50-х гг. XVI в. получали наказы с предписаниями осуществлять сыск выбежавших посадских людей, а с 80-х гг. XVI в. — и черных уездных людей.

Таким образом, прикрепление черного населения к тяглу осуществлялось по двум сходящимся направлениям: разрешительному земскому и директивному государственному. Сельское население [65] частновладельческих земель до 80-х гг. находилось в сфере действия ст. 88 Судебника 1550 г. В тексте Торопецкой грамоты есть хорошо известное определение о том, что старинные тяглецы разошлись с посада в заповедные лета. Думается, все же, что данное определение для уставной грамоты имело второстепенное значение. Проблема соотношения норм заповедных и урочных лет, действовавших на частновладельческих землях, и норм бессрочного сыска, имевшего место на посадах и в черносошных общинах до начала XVII в., нуждается в отдельном исследовании.

Комментарии

1. Соловьев С. М. Сочинения. Кн. 4. М., 1989. С. 287.

2. Погодин М. Должно ли считать Бориса Годунова основателем крепостного права? // Русская беседа. 1858 № 4. С. 215-249.

3. Беляев И. Д. Крестьяне на Руси. М., 1903. С. 101.

4. Ключевский В. О. Происхождение крепостного права в России // Ключевский В. О. Сочинения в 9 томах. Т. 8. М., 1990. С. 128-129.

5. Там же. С. 170-171.

6. Сергеевич В. И. Древности русского права. Т. 1. СПб., 1909. С. 280.

7. Дьяконов М. А. Очерки из истории сельского населения в Московском государстве. СПб., 1898. С. 31.

8. Ключевский В. О. Курс русской истории. Ч. 2 // Ключевский В. О. Сочинения в 9 томах. Т. 2. М., 1989. С. 307.

9. Там же. С. 297.

10. Самоквасов Д. Я. Архивный материал. Т. 2. М., 1909. С. 449-453.

11. Веселовский С. Б. Труды по источниковедению и истории России периода феодализма. М., 1978. С. 43-44; Греков Б. Д. Крестьяне на Руси. Кн. 2. М., 1954. С. 280.

12. Корецкий В. И. 1) Закрепощение крестьян и классовая борьба в России во второй половине XVI в. М., 1970; 2) Формирование крепостного права и первая крестьянская война в России. М., 1975.

13. Законодательные акты Русского государства второй половины XVI — первой половины XVII века. Комментарии. Л., 1987. С. 66-76, 104-109. (Далее — ЗАРГ. Комментарии).

14. Скрынников Р. Г. Заповедные и урочные годы царя Федора Ивановича // ИСССР. 1973. № 1. С. 99-129.

15. Флоря Б. Н. Об установлении «заповедных лет» в России // ОИ. 1999. № 5. С. 121-124.

16. Смирнов И. И. Судебник 1550 года // ИЗ. Т. 24. М., 1947. С. 328-330.

17. Колычева Е. И. Аграрный строй России XVI века. М., 1987. С. 21-22.

18. Аграрная история Северо-Запада России XVI века: Новгородские пятины. Л., 1974. С. 6; ДАИ. Т. 1. СПб., 1846. № 57. С. 121; № 59. С. 122-123.

19. Симпсон П. Ф. История г. Серпухова. М., 1880. Прил. 1. С. 329.

20. Судебники XV-XVI вв. М.; Л., 1952. С. 330.

21. Наместничьи, губные и земские уставные грамоты Московского государства. М., 1909. С. 111.

22. Дьяконов М. А. Очерки... С. 9.

23. Наместничьи, губные и земские уставные грамоты... С. 103.

24. Носов Н. Е. Становление сословно-представительных учреждений в России. Л., 1969. С. 327-366, 421-526.

25. ДАИ. Т. 1. № 51-112. С.72-157.

26. ДАИ. Т. 1. № 94. С. 145.

27. Аракчеев В. А. Великолукский и Пусторжевский уезды во второй половине XVI в.: землевладение и землевладельцы // STUDIA HUMANISTICA: Исследования по истории и филологии. СПб., 1996. С. 47-57.

28. ДАИ. Т. 1. № 57. С. 121.

29. ДАИ. Т. 1. № 59. С. 123.

30. Там же. № 56. С. 120.

31. Дьяконов М. А. Очерки... С. 10; Смирнов И. И. Восстание Болотникова (1606-1607 гг.) М.; Л., 1951. С. 40-41.

32. Корецкий В. И. Закрепощение крестьян и классовая борьба... С. 46.

33. ДАИ. Т. 1. № 56. С. 120.

34. Чаев Н. С. К вопросу о сыске и прикреплении крестьян в Московском государстве в конце XVI в. // ИЗ. Т. 6. М., 1940. С. 152-156.

35. Корецкий В. И. Закрепощение крестьян и классовая борьба... С. 95, 110.

36. Флоря Б. Н. Об установлении «заповедных лет» в России. С. 121-124.

37. АФЗХ АМСМ. Л., 1983. № 147. С. 178; № 157. С. 204.

38. АФЗХ АМСМ. № 178. С. 227; № 190. С. 237; № 191. С. 238; № 199. С. 245.

39. АРГ АМСМ. М., 1998. № 128. С. 307; № 131. С. 319; № 135. С. 328; № 141. С. 343; № 146. С. 393.

40. АССЕМ. М., 1998. № 194. С. 362; № 212. С. 389.

41. АСЭИСР. Л., 1990. № 491. С. 33; № 591. С. 80; № 651. С. 105; № 700. С. 130; № 814. С. 184.

42. АСЭИСР. № 541. С. 55; № 665. С. 114.

43. АСЭИСР. № 727, 728. С. 143; № 756. С. 156; № 786, 787. С. 171; № 856. С. 206-207.

44. АСЭИСР. № 881. С. 220.

45. Чаев Н. С. К вопросу о сыске и прикреплении крестьян... С. 153-154.

46. Горсей Джером. Записки о России. XVI — начало XVII в. М., 1990. С. 65.

47. ЗАРГ. Тексты. № 43. С. 61-62.

48. Петров В. А. Соборное уложение 1584 г. об отмене тарханов // Сборник статей по русской истории, посвященных С. Ф. Платонову. Пг., 1922. С. 191-201.

49. АФЗХ АМСМ. № 199. С. 245; Приложение № 1.

50. Веселовский С. Б. Труды по источниковедению... С. 39; Греков Б. Д. Крестьяне на Руси. Кн. 2. С. 304; Корецкий В. И. Закрепощение крестьян и классовая борьба... С. 101.

51. Акты XIII-XVII вв., представленные в Разрядный приказ представителями служилых фамилий после отмены местничества / Собр. А. И. Юшков. М., 1898. С. 206.

52. Флоря Б. Н. Об установлении «заповедных лет» в России. С. 122.

53. Садиков П. А. Очерки по истории опричнины. М.; Л., 1950. С. 355-358.

54. ДАИ. Т. 1. № 127; Сборник старинных бумаг, хранящихся в музее П. И. Щукина. Ч. 3. М., 1897. С. 228-229.

55. Садиков П. А. Очерки по истории опричнины. С. 359-368.

56. Там же. С. 354.

57. Там же. С. 385-392.

58. Скрынников Р. Г. Царство террора. СПб., 1992. С. 525; Панеях В. М. Русь в XV-XVII вв.: становление власти русских царей // Власть и реформы: от самодержавной к советской России. СПб., 1996. С. 81; Юрганов А. Л. Категории русской средневековой культуры. М., 1998. С. 356.

59. Корецкий В. И. Формирование крепостного права... С. 211-215.

60. ДРВ. Ч. 11. М., 1789. С. 369.

61. АСЗ. Т. 1. М., 1997. № 190. С. 156-158.

62. Акты писцового дела. Т. 1. М., 1913. № 104. С. 177-186.

63. Флоря Б. Н. Об установлении «заповедных лет» в России. С. 121-124.

64. ААЭ. Т. 2. СПб., 1836. № 85; Корецкий В. И. Закрепощение крестьян и классовая борьба... С. 308.

65. АСЗ. Т. 1. № 190. С. 156-158.

66. АСЗ. Т. 1. № 190. С. 158.

67. Самоквасов Д. Я. Архивный материал. Т. 2. С. 499-500.

68. Акты писцового дела. Т. 1. № 104. С. 177-186.

69. Акты писцового дела. Т. 1. № 120. С. 238.

70. Масленникова Н. Н. Писцовые и переписные книги XVII в. — основной источник по истории псковских крестьян // ВИД. Т. 21. Л., 1990. С. 202.

71. Акты писцового дела. Т. 1. № 215. С. 423-438.

72. Там же. № 202. С. 401.

73. Корецкий В. И. Закрепощение крестьян и классовая борьба... С. 120, 304, 308.

74. Скрынников Р. Г. Заповедные и урочные годы царя Федора Ивановича // ИСССР. 1973. № 1. С. 110.

75. ЗАРГ. Комментарии. № 50, 51. С. 90-95.

76. ЗАРГ. Тексты. № 50. С 70.

77. Корецкий В. И. Формирование крепостного права... С. 165.

78. ЗАРГ. Тексты. № 51. С 71.

79. Веселовский С. Б. Труды по источниковедению... С. 43.

80. Арзамасские поместные акты (1578-1618 гг.). М., 1915. № 112. С. 129.

81. Веселовский С. Б. Труды по источниковедению... С. 43.

82. Наместничьи, губные и земские уставные грамоты... С. 147.

83. Веселовский С. Б. Труды по источниковедению... С. 41; Корецкий В. И. Закрепощение крестьян и классовая борьба... С. 99; Скрынников Р. Г. Заповедные и урочные годы царя Федора Ивановича. С. 114.

84. Цит. по: Сташевский Е. Очерки по истории царствования Михаила Федоровича. Ч. 1. Киев, 1913. С. 139.