ДОКУМЕНТЫ ДВОРЦОВЫХ ПРИКАЗОВ КОНЦА XVI – НАЧАЛА XVII ВЕКА ИЗ НОТНОЙ БИБЛИОТЕКИ ГОСУДАРЕВЫХ ПЕВЧИХ ДЬЯКОВ

Известна трагическая история архивов Московских приказов XVI– начала XVII вв. В огне пожара 1626 г. погиб основной массив приказной документации предшествующего времени. Успели спасти лишь наиболее ценные материалы Посольского приказа, вынести некоторые дела из Разряда. Поэтому иссследователь не может углубиться не только в изучение загадочных поворотов в политике эпохи Грозного, которые могли бы проясниться какими-нибудь банальными текущими делами его опричного хозяйства, но и представить подробно более спокойную внешне жизнь следующих государей, не говоря уже о многих темных местах в истории Смуты. Но разорение архивов началось очевидно уже в ходе великих потрясений начала XVII в. Частые смены правителей в Кремле, приведшие в конечном итоге к захвату его польскими войсками, не способствовали сохранности приказной документации прежних царствований. Разруха в стране создала любопытный феномен, который будет характерен и для следующих эпох великих потрясений – в период дефицита бумаги люди, привыкшие к работе пером в любых условиях, используют любые старые исписанные листы, особенно если одна сторона их осталась чистой. В конце 1600-х – начале 1610-х гг. в Кремле оказалась довольно многочисленная группа таких людей – государевы певчие дьяки. Сохранившийся в РГАДА в составе фонда «Рукописное собрание РГАДА» (Ф. 188) довольно значительный комплекс (242 рукописи) из их когда-то огромной библиотеки-архива, большая часть которого датируетсая как раз самым концом XVI– началом XVII в., содержит ряд черновиков, писанных на обороте документов – листов столбцового формата, на которых традиционно велось не только делопроизводство, но и создавались новые произведения, в данном случае музыкальные ¹. Поскольку государевы [81] певчие дьяки являлись дворцовыми служителями, легче всего им было добывать бумагу в архивах дворцовых и связанных с Государевым двором приказов. Делопроизводство этих приказов до 1626 г. практически не сохранилось, и даже рядовые документы могут дать нам очень интересную информацию, однако среди этой случайной выборки документов оказались источники вовсе не рядовые. К великому сожалению, почти все они сохранились неполностью, что затрудняет в некоторых случаях их датировку и полное описание, но и в этих случаях они не теряют своей уникальной информации и еще раз подчеркивают, что документальные свидетельства играют очень большую роль даже при наличии большого количества нарративных источников, и наоборот их полное отсутствие приводит к замене их мифами, даже если они опираются на свидетельства современников.

К загадочной эпохе разделения страны на Государев двор и Земщину в конце правления Ивана Грозного («второе издание опричнины» ?) относятся два самых ранних из публикуемых документов – отрывков черновиков (отпусков) указных грамот, один из которых сохранил точную дату – 3 июня 1581 г. (см. № 2), а другой (см. № 1) был составлен, вероятно в том же году, но несколько ранее (в документе отражена смена главы приказа). Они относятся к делопроизводству Дворового судного приказа, о существовании которого ранее ничего не было известно. Текст этих грамот в свое время был передан нами С. Е. Князькову и использован в его работе, посвященной судным приказам конца XVI–первой половины XVII в. ² Он же привел сведения о службе упоминающихся в грамотах глав этого приказа князя В. В. Тюфякина и П. А. Нащокина, о вхождении первого из них в Государев двор в других источниках указаний нет. Очевидно, приказ прекратил свое существование со смертью Грозного и его архив, как и архивы других учреждений старого двора, был унаследован именно дворцовым ведомством.

Первостепенную информацию о функционировании целого ряда приказов дает следующий документ (см. № 3) – челобитная неизвестного подьячего на нерадение и козни своего напарника – подьячего Ивана Кузьмина. Оба подьячих недавно поставлены «по государеву указу у печати» для разбора поступающих из разных приказов указных грамот, к которым прикладывалась государственная печать, и учета запечатываемых пошлинных грамот, выдаваемых монастырям и частным лицам. Во-первых, мы видим здесь документ, свидетельствующий о ходе формирования собственно Печатного приказа, о начале которого существуют различные точки зрения, крайними из которых являются 1553 г. ³ и [82] 1610–1612 гг. ⁴ И. Граля связывает «начало процесса создания Печатного приказа» с назначением в 1561 г. печатником посольского дьяка И. М. Висковатого ⁵. Действительно бесспорен факт, что Большая государственная печать находилась в ведомстве Посольского приказа, но кто распоряжался в различные периоды XVI в. «малыми» печатями, которыми и скреплялось большинство текущих правительственных указов и грамот, до конца неясно. Как известно, царскими печатями и канцелярией ведали и доверенные постельничьи. На вероятное формирование указанной в челобитной канцелярии именно в структуре дворцового аппарата также указывает ее архивное происхождение. Поистине не было бы цены данному документу, если бы он сохранил дату своего создания. Но с утратой начала и конца челобитная не содержит даже упоминания царского имени. Не имеет данный лист и водяных знаков. Почерк документа, вероятно писанного самим челобитчиком – профессиональным писцом, принадлежит к скорописной школе второй половины XVI в., но вполне мог принадлежать и человеку, жившему в конце данного столетия. Однако, второй пласт информации по истории московских приказов – специальная характеристика деятельности Разряда (старый термин, но «Разрядная изба» известна с 1566 г.), Пушкарского и Стрелецкого приказов (первые упоминания о них соответственно 1577 и 1571 г.) и «Казанского приказа понизовских городов» (возникновение собственно Казанского приказа относится к 1560-м гг., данное название может говорить о расширении его функций) наводит на мысль о том, что речь идет о каких-то достаточно новых для времени написания челобитной формированиях, особенности которых нужно было подчеркнуть. Некоторое уточнение датировки может дать упоминание челобитий «литовских и неметцких людей», возможно это пленные в ходе Ливонской войны. Кузьмины весьма распостраненная и в XVI и в XVII в. фамилия московских дьяков и подъячих. Поэтому уверенно отождествить упоминаемого в документе недоброжелателя челобитчика с известным подъячим Иваном Кузьминым, который дал в Троицу вклад по сыне в 1571 г. и имел в 1573/74 г. вотчину в Московском уезде ⁶, конечно нельзя. Обращает на себя внимание та хитрость с которой подъячий Кузьмин, согласно челобитной, пытается дискредитировать своего напарника. Здесь вполне можно предположить желание опытного приказного дельца отстранить соперника от дела, приносившего материальную выгоду – запечатывание пошлинных грамот несомненно сопровождалось подношениями со стороны частных лиц и представителей монастырей. Так или иначе, датировка этого многопланового источника последней четвертью XVI столетия представляется нам наиболее корректной.

Узнать подробности о непростых взаимоотношениях другой категории населения Москвы XVI в. – церковного клира позволяет нам челобитная проскурницы Акулины на злоупотребление – требование непомерного оброка – священника церкви Воскресения дворцовой Барашевской слободы (см. № 4). Челобитная очевидно адресована в приказ Большого дворца, в ведении которого находились московские слободы, население которых было занято [83] обслуживанием двора. Она не имеет каких либо помет и датируется временем царствования Федора Ивановича. Церковь Воскресения в Барашах стоит и сейчас на улице Покровке, настоящая ее постройка относится к 1730-м гг.

Два следующих документа (см. № 5, 6) непосредственно относятся к организации одной из важнейших отраслей дворцового хозяйства – содержания придворных конюшень. Особый интерес представляет указание в записях о покосе сена на подмосковных лугах и об отдаче его части боярину и конюшему Б. Ф. Годунову. Это подтверждает свидетельства иностранцев о том, что с получением чина конюшего, сразу после вступления царя Федора Ивановича на престол, Борис Годунов преумножил свое личное состояние, распоряжаясь доходами с государевых конюшенных слобод ⁷. С другой стороны, в наказной памяти 1587 г., подробно освещающей саму организацию снабжения сеном царских конюшень в Ростовском уезде, функционирование собственно конюшенного ведомства не прослеживается. Всем распоряжается боярин и дворецкий Г. В. Годунов, отчет о выполнении работ должен быть прислан к нему в приказ Большого дворца.

О рыбном столе царя Бориса Годунова свидетельствует наказная память 1599 г. (см. № 7). Согласно ей, на государев обиход поставлялись припасы не только с дворцовых, но и из патриарших и монастырских слобод, обложенных оброком. Перед неизвстным дворцовым служителем (начальная часть документа с его именем утрачена) ставилась нелегкая задача – доставить в Москву снетки (мелкую озерную рыбешку) «свежи и душисты».

Заглянуть в жизнь рядовых дворцовых служителей конца XVI– начала XVII в. позволяет документ, имеющий вид проекта или записи челобитной жителей, вероятно, одной из дворцовых слобод на своего старосту (см. № 8). В нем приведены интересные подробности о денежных и натуральных повинностях этой категории населения. В документе упомянут «прошлый» 7109 год, но исходя из контекста можно предположить, что речь идет о только что закончившемся хозяйственном годе (завершены летние работы – собраны орехи, вычищен ледник), поэтому мы датировали челобитье 1601/02 г. Вероятно, оно было обращено не к самому царю, а к вышестоящему дворцовому чину (путному ключнику, самому дворецкому ?) – вместе с традиционным обращением «государь» перед словами «государев ледник», не стоит необходимое в случае обращения к царю притяжательное местоимение «твой».

Последний из публикуемых документов относится уже к царствованию Василия Шуйского. Это список царских охотников и конных псарей, с указанием их поместных окладов и денежного жалования, которое они получали из приказа Большого дворца (см. № 8). Список скреплен известным дьяком Филиппом Голенищевым, который после возвращения из Тобольска в 1608 г. продолжал служить во Дворце до свержения Шуйского, после чего перешел на сторону короля Сигизмунда ⁸. Отсюда датировка документа. Царские охотники и псари [84] особая категория дворцовых слуг. Эти люди были не только участниками царских охот и «забав» со зверями, но и выполняли роль особой доверенной стражи (достаточно вспомнить, что самовластие Ивана Грозного началось с приказа псарям убить ненавистного правителя князя Андрея Шуйского). Служба в царских охотниках, очевидно была пожизненной и наследственной. По крайней мере, некоторые из лиц, упомянутых в списке 1608–1610 гг., их сыновья, а также другие представители данных фамилий продолжали служить и при царе Михаиле Романове ⁹.

Таковы наиболее интересные дворцовые документы, «спасенные» государевыми певчими. Среди их черновиков имеются и более мелкие отрывки столбцов, в том числе использовавшиеся в качестве закладок, для укрепления корешков тетрадей и т. д. Некоторые из них также несут определенную информацию, но в более лапидарной форме. Небольшой фрагмент (начало) указной грамоты сохранил имя боярина и дворецкого царя Федора Ивановича Г. В. Годунова и обращение к вологодскому дворцовому ключнику Омельяновскому по поводу челобитья крестьян Ухтюжской волости (Ф. 188. Оп. 1. Д. 1573. Л. 43а). В отрывках челобитной неизвестного служилого человека, обращенной к царю Борису Годунову, упоминаются его посылки на Терки и в Кабарду с головой Петром Новосильцовым «выводить государева посла Кузьму Савина» и фрагментарно другие службы на Кавказе (Ф. 188. Оп. 1. Д. 1573). Другие отрывки сохранили записи о сношенияхс Ургенчем (Ф. 188. Оп. 1. Д. 1815. № 2). Эту челобитную и записи возможно прокомментировать при обращении к соответсвующей посольской документации, которая кажетая сохранилась за это время (РГАДА. Ф. 115 и Ф. 77). В отрывке описания поместья упомянут мор 1570/71 г. (Ф. 188. Оп. 1. Д. 1713). Возможно, эти документы принадлежали к составу другого (не дворцового) архива, тем более, что и в составе нотных рукописей они не имеют прямой связи с предыдущими черновиками. Также из других разоренных комплексов происходит несколько челобитных священнослужителей, обращенных к патриарху Гермогену (Ф. 188. Оп. 1. Д. 1590). Все они содержат просьбы о налоговых льготах. Содержание ряда совсем мелких фрагментов документов почти совсем неясно (Ф. 188. Оп. 1. Д. 1815). Использованная для черновика грамотка 1603 г. (наиболее раннее из известных русских частных писем XVII в. и важный источник о начале голода в России – предвестника Смуты), попавшая к певчим дьякам еще до разорения архивов, опубликована нами ранее ¹⁰.

Комментарии

1. Они свидетельствуют о том, что в годы Смуты творческая активность государевых певчих дьяков в создании новых распевов церковных песнопений на крюковых нотах не ослабевала. Причем, эта активность стимулировалась не только убыстрением политической жизни (мы видим как спешно создавались новые многолетия по вступлении на престол Бориса Годунова, Лжедмитрия, Василия Шуйского и, наконец, Михаила Романова, писалась служба на обретение мощей царевича Дмитрия), но и переломом в сознании всех мыслящих и тем более творческих людей, которыми были придворные певчие. Большая часть публикуемых документов использована для черновиков одним из певчих дьяков, вероятно главой певческой школы, который в своих записях указал точные даты старых споров и заочно полемизировал со знаменитым распевщиком эпохи Ивана Грозного Федором Крестьянином. Эти записи в совокупности составляют своеобразные воспоминания и творческий дневник за 1599–1612 гг. В целом весь комплекс нотной библиотеки-архива уникален в палеографическом отношении. В нем наглядно представлен процесс творческой работы древнерусских книжников: черновые столбцы и тетради в четверку, «рабочие» тетради в восьмерку, готовые большие кодексы. Рукописи государевых певчих дьяков, описанные нами в составе «Рукописного собрания ЦГАДА» в конце 1970-х гг. с участием специалиста по древнерусскому певческому искусству Л. А. Игошева и привлекшие внимание других музыковедов, еще ждут более подробного кодикологического анализа. Они являлись частью огромного книжного собрания нотных рукописей русских царей, история которого также требует специального изучения. Данный комплекс черновиков был отделен от него и сохранился в составе архива Тайного приказа.

2. Князьков С. Е. Судные приказы конца XVI – первой половины XVII в. // Исторические записки. М.,1989. Т. 115. С. 268, 269.

3. Демидова Н. Ф. Приказы // Большая советская энциклопедия. М., 1975. Т. 20. С. 576.

4. Желоховцева Е. Ф., Бабич М. В., Эскин Ю. М. Центральный государственный архив древних актов СССР. Путеводитель. М., 1991. Т. 1. С. 86.

5. Граля И. Иван Михайлов Висковатый. Карьера государственного деятеля в России XVI в. М.,1994. С. 240, 336.

6. Веселовский С. Б. Дьяки и подъячие XV–XVII вв. М., 1975. С. 274.

7. Скрынников Р. Г. Борис Годунов. М., 1983. С. 85.

8. Веселовский С. Б. Дьяки и подъячие XV–XVII вв. М., 1975. С. 120. В одном из любопытных документов периода Смуты Филипп Голенищев с братом Афиногеном, также дворцовым дьяком, наоборот названы в числе противников короля и королевича и охарактеризованы как «злые шептуны» (см. Тюменцев И. О. Список сторонников царя Василия Шуйского (Новая находка в Шведском государственном архиве) // АЕ за 1992 год. М., 1994. С. 319).

9. См. списки охотников, составленные на основе позднейших документов в работе Н. Кутепова «Царская охота на Руси царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича. XVII век» ( СПб., 1898). Имеются сведения о существовании более раннего (1581/82 г.) «Списка ловчего пути охотников с помесными и з денежными оклады 90 году», попавшего в Разряд и спасенного в пожар 1626 г. (см. Лихачев Н. П. Библиотека и архив московских государей XVI столетия. СПб., 1894. Приложение. С. 74). В 1660/61 г. он был «взнесен вверх». В настоящее время его местонахождение неизвестно.

10. Морозов Б. Н. Частное письмо начала XVII в. // История русского языка. Памятники XI–XVIII вв. М., 1987. С. 287-290.

Текст воспроизведен по изданию: Документы дворцовых приказов конца XVI — начала XVII века из нотной библиотеки государевых певчих дьяков // Русский дипломатарий, Вып. 3. 1998