ИЗ ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ СЛУЖИЛЫХ ЛЮДЕЙ РУБЕЖА XVI-XVII ВЕКОВ

Не так часто в наших архивохранилищах встречаются документы, раскрывающие круг семейных проблем и неурядиц средневекового человека, позволяющие заглянуть в его частную жизнь. Как известно, эта сфера человеческого бытия относилась к компетенции церковных властей, в архиве которых и откладывались подобные материалы. К сожалению, со временем они были утрачены. Среди дошедшего до нас комплекса актов XV–начала XVII в. сюжеты из семейной жизни разумеется присутствуют, но в основном это происходит опосредованно, как правило в ходе решения вопросов наследования и раздела имущества. В целом же, документальные материалы, повествующие о внебрачных связях, незаконнорожденных детях, разводах и т. п. для столь раннего периода большая редкость. Публикуемые ниже документы рязанских вотчинников Хириных и духовная князя А. В. Волконского интересны, в первую очередь, именно этим.

Документальная подборка Хириных (см. № 1-4) отложилась в материалах Поместного приказа в связи с делом 1627-1628 гг. о захвате их вотчины незаконнорожденными детьми одного из представителей рода. Сюжетная линия этой житейской истории такова. Рязанский сын боярский Яков Васильев сын Хирин, будучи человеком не женатым, сожительствовал со своей дворовой-рабой Ульянкой. Не ясно, от этой ли «грехопадной» связи со свим господином или в результате отношений с его конюхом неким Васькой Шулистом (как это впоследствии утверждалось одной из спорящих сторон) Ульянка прижила четверых детей. Тем не менее, в декабре 1597 г. рязанский архиепископ Митрофан посадил Якова Хирина «в смирения» на цепь и стал принуждать его жениться на рабе, по-видимому, проявляя тем самым заботу о нравственном облике своей паствы. Однако столь решительные действия рязанского владыки никоим образом не вписывались в существовавшие светские и церковные юридические нормы, и поэтому с санкции патриарха Хирин вскоре был освобожден. Напомним, что согласно 98 статье Русской правды пространной редакции, а также 69 статье памятника канонического права XII в. «Вопрошание Кириково» раба вместе с прижитыми от господина детьми должна быть отпущена на волю. При этом Русская правда уточняет, что ее дети не могут претендовать на наследство отца-господина. Казалось бы вопрос исчерпан, и Ульянке вместе со своими детьми оставалось довольствоваться личной свободой и некоторым материальным (не земельным) прожитком, который она должна была получить по [161] указанию патриарха. Но в действительности на этом закончился только первый этап этой истории.

Дальнейшие события развивались уже в Смутное время, что, вероятно, и придало им столь неожиданный поворот. Где-то между 1604 и 1610 г. Якова Хирина убили татары. Скорее всего это произошло в начале августа 1609 г. во время набега нагайских татар на рязанские места ¹. Еще до гибели Якова один из трех его родных племянников Ковыла (Сидор) Иванов сын Хирин попал в «турецкий» плен, где пробыл свыше двадцати лет, а двое других Дмитрий и Афанасий Ивановы дети Хирины к тому времени уже умерли. Из ближайших родственников Якова к моменту его гибели оставались малолетние дети Афанасия Иван и Василий, а также его двоюродные племянники Андрей и Иев Васильевы дети Хирины (дети Василия Иванова сына Хирина – двоюродного брата Якова) ². Воспользовавшись таким «бессемейством» Хириных возмужавшие сыновья Ульянки Артюшка и Мишка завладели вотчиной Якова и начали именоваться его детьми, то есть фактически причислили себя к роду Хириных. В довершение всего им удалось даже поверстаться на Москве, правда, как выяснилось позднее, «промыслом» и без окладчиков. В итоге к январю 1610 г. сыновья дворовой женки Ульянки из незаконнорожденных детей с сомнительным отцовством превратились в полноценных служилых людей (детей боярских), имевших право на получение государева жалованья – денежного и поместного обеспечения.

Свое продолжение эта история получила в январе-мае 1610 г., когда старший сын Ульянки Артемий, очевидно, пытаясь самоутвердиться в новоприобретенном статусе сына боярского, затеял тяжбу с обличавшими его двоюродными племянниками Якова Хирина Андреем и Иевом, обвинив их в бесчестье своей семьи. В ходе разбирательства, которое велось Владимирским судным приказом, были полугены сказки рязанских дворян и детей боярских, полностью подтвердившие показания братьев Андрея и Иева Хириных. Однако обстоятельства играли на руку Артемию и его родне – низложение Шуйского и последовавшие затем бурные события отодвинули решение этого дела на дальний план. Более того, после изнурительной борьбы с интервентами и подавления казачьих выступлений, в условиях напряженной работы по обустройству разоренной страны до семейных проблем Хириных уже никому не было дела. Тем временем сыновья Ульянки Артемий и Михаил обзавелись собственными семьями и сумели официально оформить за собой и своим потомством владельческие права на бывшую вотчину Якова Хирина, предоставив соответствующие сказки рязанским дозорщикам в 1615/16 и 1619/20 г. [162]

Финал этой любопытной истории наступил в 1628 г. В октябре 1627 г. вернувшийся из плена Ковыла Иванов сын Хирин и его повзрослевший племянник Иван Афанасьев сын Хирин побили челом в Поместном приказе о возврате своей родовой вотчины. К тому времени уже не было в живых самих Артемия и Михаила (оба они закончили плохо – первого «зарезали у женки», а второго убили казаки), поэтому ответчиками на суде выступали сын Артемия Венедикт и его зять Федор Воропонов. На очной ставке Ковыла и Иван Хирины положили перед приказными грамоту патриарха Иова 1597 г., память и грамоту Владимирского судного приказа 1610 г., а также подали сказку с изложением предыстории вопроса. Поскольку материалы прошлого дела Хириных не сохранились, то как и семнадцать лет назад среди рязанских дворян и детей боярских вновь был организован обыск. Венедикт и Федор Воропонов попытались было сфабриковать нужные им показания, прибегая к подкупу, подговору и даже угрозам. Но результаты обыска оказались все равно не в их пользу, и поэтому в феврале 1628 г. бывшая вотчина Якова Хирина была возвращена его законным наследникам ³.

Духовная князя Александра Васильевича Волконского (см. № 5) знакомит нас с личной драмой завещателя ⁴. Князь Александр предстает своего рода жертвой брачных традиций того времени, когда жених и невеста могли не знать и не видеть друг друга до самой свадьбы. Женившись на дочери дьяка Афанасия Демьянова князь Волконский вскоре обнаружил, что его молодая жена тяжело больна. Но несмотря на явный обман со стороны ее родителей он прожил с ней шесть лет, «муча живот свой», и только после смерти тестя и просьбы супруги о постриге вернул ее вместе с приданым теще. Помимо замечательных подробностей бытового характера духовная князя А. В. Волконского содержит ряд сведений исторического плана. Например, в ней сообщается, что полученный [163] им в приданое двор в Москве сгорел через полгода после свадьбы «в девяносто в девятом году». Ниже князь Александр вспоминает, что перед свадьбой у мыльни он взял беличью шубу и лисью шапку, а следовательно дело было зимой. Таким образом в духовной речь идет об известном московском пожаре в Занеглинье, который произошел в конце мая – начале июня 1591 г., и который позднее летописная традиция настойчиво связывала с убийством царевича Дмитрия ⁵.

Исключительный интерес представляют сведения духовной об опале и ссылке в Казань тестя князя Александра дьяка Афанасия Игнатьевича Демьянова. Последний хорошо известен источникам 1572–1593 гг. К основным этапам его приказной карьеры относится дьячество в приказе Большого дворца в 1576–1577 гг., в Разрядном приказе в 1581–1588 гг. и в Разбойной избе в 1593 г. В том же 1593 году он участвует в посольстве в Крым, после чего его имя исчезает из источников ⁶. Материалы Посольского приказа донесли до нас прелюбопытнейшее известие об одном проступке Демьянова во время его последней поездки. Выкупленную из крымского плена жену каширского сына боярского Семена Лихарева он превратил в свою наложницу – «держал ее у себя на постеле насильством» ⁷. 16 июля 1594 г. оскорбленный супруг подал в Посольский приказ соответствующий иск, который был удовлетворен в считанные дни. Показательно, что деньги за бесчестье следовало не «доправить» на самом Демьянове, а взять из его «животов». То есть к моменту иска он уже находился в опале, а его имущество было конфисковано. Надо думать, что отправной точкой для действий Лихарева послужила именно отставка дьяка, случившаяся, по-видимому, незадолго до этого (где-то в июне – начале июля 1594 г.). К сожалению, в нашем распоряжении нет источников, позволяющих судить о причинах опалы А. И. Демьянова. Может быть она связана с устранением от дел влиятельнейшего дьяка того времени А. В. Щелкалова? По крайней мере на эту мысль наводит совпадение во времени их отставок. По вполне убедительному предположению С. Ф. Платонова, Андрей Щелкалов был удален от дел за тайные переговоры с цесарским послом Варкочем о возведении императора Максимилиана на московский престол после смерти царя Федора Ивановича ⁸.

В сентябре 1594 г. конфискованная переславская вотчина Демьянова была отказана его родному брату, детям и племянникам. Им же возвращалось и ранее распроданное «с наддачею» (с торгов) имущество опального ⁹. До конца своих дней А. И. Демьянов находился в ссылке в Казани и умер там весной 1597 г. Уже в начале мая его бывшая вотчина была поделена между наследниками ¹⁰. [164]

А сразу же после смерти тестя князь А. В. Волконский расстался со своей немощной супругой.

1597 г. декабря 30. – Указная грамота патриарха Иова рязанскому архиепископу Митрофану о производстве духовного обыска о сожительстве Якова Васильева сына Хирина со своей рабой.

Благословение великого господина Иева патриарха Московского и всеа Русии о святом дусе сыну и сослужебнику нашего смирения Митрофану архиепискупу Резанскому и Муромскому.

Бил нам челом, сыну, резанец Яков Васильев сын Хирин, а скозал, в нынешнем де 106-м году перед Рожеством Христовым в четверг приехол де он в Переславль Резанской на торг. И приказные де твои люди тово Якова поймав, посолили в смирения на чепь, а в день де ево бъют на правежи. Да за него ж де ты, сыну, велишь рабу ево выдати силна. А он де безчинства на себя не ведает никоторова.

И будет так, как нам резанец Яков Хирин бил челом, и ты б, сыну, про тое ево рабу сыскал в духовне – с тою он рабою жил лы и дети с нею прижил лы. Да будет по сыску сотворил он с тою робою грехопадное дела и дети будет с нею прижил, и ты б, сыну, велел тое рабу ево от тово Якова свободити и укозал ей дати з детми наделак по правилом светых апостол и светых отец. А силна за того Якова тое рабы его давати не велел. А которое будет иное духовное дело да того Якова Хирина, и ты б, сыну, о том к нам отписал именна, а ево велел дати на поруку да тех мест, дакуды ему в тех духовных делех указ учиним.

А милость божия и Пречистыя Богородицы, и великих чюдотворцов Петра и Олексея и Ионы малитва, да нашего смирения благословения да ести будет с твоим светителствам всегда вовеки. Аминь.

Писан на Москве, лета 7106-го, декобря в 30 день.

РГАДА. Ф. 1209. Столбцы по Рязани, № 2286/41962. Б/п. Список 1627 г.

1610 г. апреля 6. – Память судей Владимирского судного приказа кн. Василия Андреевича Звенигородского, дьяков Захария Свиязева и Никиты Черного находящимся в Москве рязанским дворянам и детям боярским о предоставлении сказок о происхождении Артемия Яковлева сына Хирина (Васильева сына Шулистова).

Списак с памети слова в слова.

Лета 7118-го, апреля в 6 день, по государеву цареву и великого князя Василья Ивановича всеа Русии указу, память дворяном и детем боярским резанцом, которые здесь ¹¹ на Москве. [165]

В нынешнем в 118-м году, генваря в 10 день в Володимерском в судном приказе перед князем Васильем Ондреевичам Звенигородцким да перед дьяки перед Захарьем Свиязевым да перед Микитою Черного искал резанец Артемей Хирин на резанце ж на Ондрее Васильеве сыне Хирине матери своей, и своего, и брата своего Михайлова, и сестр своих Овдо[тьи]на да Пологеина безчестей, что тот Ондрей з братом своим с Ыевом его, Артемья, и мать его, и брата, и сестр лают и от отца их отчитают, а называют его и брата его и сестр не Яковлевыми детми Хирина, и мать их Ульяна отцу их Якову не жена была, а называют его, Артемья, и сестр его Ондрей Хирин з братом, бутто их добыл отца его Яковлев человек Хирина Васка Шулист. И ответчик Ондрей Хирин в ответе о том не зоперся, скозал, что тот Артемей з братом и сестрами не дяди его не Яковлевы дети Васильева сына Хирина, а прижила де того Артемья мать его дяди его с Яковлевым человекам с конюхом с Васкою Шулистовым, и тот Ор[те]мей дяди его Яковлева человека Васкин сын Шулистова, а не Яковлев сын Хирина, и прижил де он без венца, а мать де того Артемьева Ульянка была раба дяди его Якова Васильева сына Хирина. А истец Ортемей скозал, что он прямой отца своего Яковлев сын Хирина, а не Васкин сын Шулистова, а верстан он на Резани Яковлевым сыном Хирина, а не Васкиным сыном Шулистова. И ответчик Ондрей Хирин слался на резанских окладчиков на дворян и на детей боярских на весь город в слух и в обыск в том, // что тот Ортемей Васкин сын Шулистова, а не Яковлев сын Хирина, и окладчики на Резани не верстали. И истец Ортемей в слух и в обыск на дворян и на детей боярских на весь город слался ж в том, что он премой отца своего Яковлев сын Хирина, а не Васкин сын Шулист[о]ва, и окладчики про него на Резани у верстанья скозывали, что он Яковлев сын.

И резанцам дворяном и детем боярским и окладчиком, которые на Москве, про то про все что кому ведомо скозати вправду по государеву цареву и великого князя Василья Ивановича всеа Русии кресному целованью – резанец Ортемей Хирин Яковлев ли сын Хирина, или он Яковлева человека Васкин сын Шулистова, да и окладчики его на Резани верстали ль и у верстанья про него сказывали ль, что он Яковлев сын. Да хто что про то дворян и детей боярских скажют что кому ведомо, и дворяном и детем боярским имена свои и речи велети написати на списак, которые грамоте умеют самим своими руками, а которые грамоте не умеют, и в тех бы места товарыщи их руки приложили. Да тот речей своих списак за своими руками принесли в Володимерской в судной приказ ко князю Василью Ондреевичю Звенигородцкому да дьяком к Захарью Свиязеву да к Никите Черного часа того для вершения судного дела.

А у подлинной памети припись дьяка Никиты Черного.

1610 г. мая. – Указная грамота ц. Василия Ивановича (судей Владимирского судного приказа кн. Василия Андреевича Звенигородского, дьяков Заха-рия Свиязева и Никиты Черного) в Рязань воеводам боярину кн. Федору Тимофеевичу Долгорукову, думному дворянину Прокофию Петровичу [166] Ляпунову и дьяку Степану Пустошкину о производстве обыска о происхождении Артемия Яковлева сына Хирина (Васильева сына Шулистова).

Списак з государевы грамоты слова в слова.

От царя и великого князя Василья Ивановича всеа Русии в Переславль Резанской боярину нашему и воеводам князю Федору Тимофеевичю Долгорукому да думному дворенину Прокофью Петровичю Ляпунову да дьяку нашему Степану Пустошкину.

В нынешнем в 118-м году, генваря в 10 день в Володимерском в судном приказе перед князем Васильем Ондреевичем Звенигородским да перед дьяки нашими перед Захарьем Свиязевым да перед Никитою Черного искал резанец Артемей Хирин на резанце ж на Ондрее Васильеве сыне Хирине матери своей, и своего, и брата своего Михайлова, и сестр своих Овдотьина да Полагеина безчестей, что тот Ондрей з братом своим с Ыевом ево, Артемья, и мать ево, и сестр лают и от отца их от Якова Васильева сына Хирина отчитают, а называют его и сестр не Яковлевыми детми Хирина, и мать их Ульянка отцу их Якову не жена была, а называют его, Ортемья, и сестр его Ондрей Хирин з братом, бутто их добыл отца его Яковлев человек Хирина Васка Шулист. И ответчик Ондрей Хирин в ответе в том не зоперся, скозал, что тот Артемей з братам и с сестрами не дяди его не Яковлевы дети Васильева сына Хирина, а прижила де того Артемья мать ево дяди его с Яковлевым человеком с конюхом с Васкою Шулистовым, и тот Ортемей дяди его Яковлева человека Васкин сын Шулистова, а не Яковлев сын Хирина, и прижил ево без венца Васка Шулист, бегоя от дяди его от Якова, а мать де того Артемьева Ульянка была роба дяди его Якова Васильева сына Хирина, а не жена. А истец Ортемей скозал, что он прямой отца своего Яковлев сын Хирина, а не Васкин сын Шулистова, да и веръстон он на Резани Яковлевым сыном Хирина, а не Васкиным сыном Шулистова. И ответчик Ондрей Хирин слался на резанских окладчиков и на резанцов на дворян и на детей боярских на весь город в слух и в обыск в том, что тот Артемей Васкин сын Шулистов, а не Яковлев сын Хирина, и окладчики на Резани не верстали. А истец Ортемей в слух и в обыск на дворян и на детей боярских на весь город слал же сь в том, что он прямой отца своего Яковлев сын Хирина, а не Васкин сын Шулистова, и окладчики про него на Резани у верстанья сказывали, что он Яковлев сын Хирина.

И как к вам ся наша грамота придет, и вы б, резанцы дворяны и детми боярскими и окладчики велели сыскати вправду по нашему крестному целованью – резанец Ортемей Хирин Яковлев ли сын Хирина, или он Яковлева человека Васкин сын Шулистова, и окладчики его на Резани верстали ль и у верстанья про него сказывали ль, что он Яковлев сын. Да хто что про то в обыску скажут, и вы б тех дворян и детей боярских имена и речи велели писати на списак земъскому или церковному дьячку подлинна. Да х тому обыску, которые обыскные люди грамоте // умеют, велели руки свои приложить, а которые обыскные люди в обыску будут, а грамоте не умеют, и в тех бы обыскных людей места велели отцом их духовным руки свои приложити. Да тот обыскной список за обыскных людей руками прислали к нам к Москве и велели отдать в Володимерском в судном приказе князю Василью Ондреев[ичу] Звенигородцкому да дьяком нашим З[ахарью] Свиязеву да Никите Черного чеса т[ого].

[Пи]сан на Москве, лета 7118-го, маия в ... ¹² [167]

Да у подлинной жа государевы грамоты н[аза]де помета дьяка Захарья Свиязе[ва].

1627 г. ноября. – Сказка Ивана Афанасьева сына Хирина, представленная в Поместный приказ по тяжбе между ним, его дядей Ковылой Ивановым сыном Хирина и Венедиктом Артемьевым сыном Шулистова (Хирина) о жеребье д. Зименки Тюшевские в Окологородном ст. Рязанского у.

Лета семь тысеч сто тритцать шестаго, ноября, скозал Иван Афанасиев сын Хирин и в дяди своего Кавылы Хирина места; что:

Били мы челом государю царю и великому князю Михаилу Федаровичю всеа Руси о стариннай прародителей сваих вотчинке о жеребью деревни Зименак Тюшевских, что был тот жеребей вотчины деда моего Якова Васильевича Хирина, а после деда моего завладели была выблетки Артюшка да Мишка Васкины дети Шулиставы, которые называлися деда моего Яковлевыми детми Васильевича Хирина. И тот Артюшка да Михалка деду моему не дети – выблетки ане деда моего Якавлева дваровава человека Васки Шулиста. А прижил их тот Якавлев дваровай человек Васка Шулист у дъваровыя ж деда моего Якава Васильевича рабы у женки у Ульяшки без малитвы, бегаючи от деда моего от Якава, а дед мой женат не бывал. И на тех выблеткав и на мать их на жонку на Ульяшку деда моего Якава Васильевича Хирина челобитье в прошлам во сто шестом гаду великому господину святейшему Иеву патреярху Масковскаму и всеа Русии была, что та ему ево раба жонка Ульяшка не жена, а тот Ортюшка да Мишка ему, деду моему Якаву, не дети. И в том же, государь, гаду от Ыева потреярха по ево, Яковлеву, челобитью послана была на Резань к резанскаму орхиепискупу Митрофану грамота. А в той грамоте написана – хотя будет у деда моего Якава с тою рабою и грех был, и тае ево рабы жонки Ульяшки за деда моего Якава замуж довать не велена, и тех выблеткав ее жонкиных детей Артюшки да Мишки прививать г деду моему Якаву не велена же. И тое, государь, Иева потреярха подлиннаю грамоту я, Ивашка, на очной ставке на тех выблеткав в т[а]ком ех воравстве улику полажил. И после, государь, таво сваево челобитья и потреяршия грамоты дед мой Якав Васильевич Хирин на той сваей рабе на жонке на Ульяшке не женивался, и тех яе выблеткав Артюшку да Мишку к себе не прививал, и о венечнам знамени великому господину Иеву потреярху // и резанъскому архиепискупу никатораму не бивал челом, и знамени ни х катораму папу не им[ы]вал. И деда моего Якава о таком венечнам знамени челобитья не бывала, и знамени ни х катораму папу не имывал, и на той своей рабе на жонке Ульяшке не женивался, и тех яе выблеткав к себе не прививал.

А как был на Резани аколничей князь Иван Дмитреевич Хворастинин с товарыщи в п[ро]шлам во ста втаром на десять году при царе Барисе, дварянам и детем боярским денги довали и новиков верстали, и в те поры тех Васкиных выблеткав Артюшку да Мишку Шулиставых аклатчики на Резани не верстали. А скозали про них, что оне выблетки, а не Яковлевы дети Хирина. А дед мой [168] Якав в те поры был жив на Резани ж, и о тех Васкиных выблеткав дет м[ой] Якав о верстанье не бивал челом и детми их себе не называл. А версталися ане на Москве те выблетки Артюшка да Мишка промыслам без аклатчикав после деда моего Якавлевай см[е]рти Васильевича Хирина. А как деда моего Якава убили тотараве, и те выблетки Ортюшка да Мишка, узнав наше бессемейства, почели назыв[а]тца деда моего Якавлевыми детми Хирина и т[о]ю нашею стариннаю вотчинкаю, каторым жеребьем владел тот дед мой Иакав, те выблетки Артюшка да Михалка Шулиставы завъладели не по Якавлеву отказу изуснай памети. А уличить была тех выблеткав в таком ех воравстве некаму, потаму что дядя мой Кавыла был в турской земле в полану, за тебя, государя, живот свой мучил многа лет, а я, Ивашка, был мал.

А в прошлам во ста асмом на десеть гаду при царе Василье тот выбледак Артюшка, называючи деда моего Яковлевым сыном Хирина, пос[ле] ево Яковлевай смерти хотя нашею стариннаю в[о]тчинкаю завладеть, искал на дяде на маем на Ондрее Васильеве сыне Хирине бесчестия матери сваей, брата своего и сваево. И дядя мой Андр[ей] в том на суде не заперся, что мать их Ульянка деду моему Якаву была роба, а не жена, а тот Ортюшка да Мишка ему не дети – выблетки // Яковлева дваровава человека Васки Шулиста, а прижил ех Васка Шулист у дваровые же у Якавл[е]вай рабы у жонки у Ульяшки, бегаючи от Якава, б[ез] малитвы. И в том дядя мой Андрей слался на весь горат Переславль Резанскай на дворян и детей боярских и на резанских аклатчиков. И с суда на Резань послана была царя Васильева сыскная грамота, а велено про тех выблеткав и про мать ех пра жонку про Ульяшку сыскать. И на той государя царя Васильевай грамоте на Резани всем горадам обыскивали и те обыски за обыскных людей руками до разаренья масковскава присланы были к Москве к делу в Воладимерскай в суднай приказ. И в обыску скозали резанския окладчики дворяне и дети боярския всем горадам, что те выблетки Артюшка да Мишка не Яковлевы дети Хирина, а мать ех, Ортюшкина да Мишкина, была роба Яковлева, а не жена, а прижила та Яковлева роба Ульяшка тех своих выблеткав, бегаючи от Якава, си Якавлевым з дваровым человекам с Васкаю Шулистам без малитвы. Да в том же сыску скозали, как де в прошлам во сто во втаром на десять гаду был на Резани окалничей князь Иван Дмитриевич Хворастинин с товарыши при царе Борисе, дворянам и детом боярским денги довали и навиков верстали, и в те поры таво Ортюшку да Мишку оклатчики не верстали, а скозали про них, что ане выблетки, а не Яковлевы дети Хирина. А дет де мо[й] Якав в те поры был жив на Резани ш и о тех Васкиных выблетках об Артюшке да об Мишке Шулиставых об верстанье не бивал челом и детми их себе не назывывал. А версталися ане после деда моего Якава на Маскве промыслам без аклатчикав.

И тех выблеткав Артюшку да Михалка Васкиных дет[ей] Шулистава побили на воровстве – Артюшку выблетка зарезали у жонки, а Мишка убили козаки. А как были на Резани дазоршики Поликарп Давыдав да Федар Сокавнин, и те выблетки и дети ех тае нашу родственаю // вотчинку писали за собою по скаске, а не по грамотам и не по духовнай деда моег[о] Якава. А как был на Резани боярин князь Юрья Еншеевич Сулешав в прошлам во ста тритцатам гаду, разбирал дворян и детей боярских и навиков верстал, и в те поры тот выблет-ка[в] сын Артюшкин Венедихтъка, ведаючи св[о]ю вину, что атец ево был выбледак, а не Яковлев сын Хирина, у разбору не был и тое н[а]шей родственнай [169] вотчинки у разбору за сабой не писал. И в том, государь, шлюся на разборн[ый] списак и на весь горат Переславль Резанск[ий] на дворян и детей боярских и на всяких чинов людей Переславля Резанскова, акроме ево, выблеткава Артюшкина сына Вен[е]дихтъка, племяни и загавору друзе[й] и хлебаежъцав.

На обороте:

К сей скаске я, Иванъко Хирин, и в дяди своего места Кавылы Хирина руку прилажил.

Кокошкин.

РГАДА. Ф. 1209. Столбцы по Рязани, № 2286/41962. Б/п. Подлинник на 4-х л.: 150 X (375+385+375+180).

/Л. 1/ Список с списка с ызустной слово в слово.

Во имя отца и сына и святого духа. Се аз, раб божий князь Олександр Васильевич Волконской, пишу сию изустную память своим целым умом и разумом, что ми кому дати, и что мне на ком взяти, и что по душе моей роздати.

А приказываю свою душу государыни своей матюшке княине Ульяне Васильевне, да брату своему князю Григорью Костянтиновичю Волконскому, да зятю своему Ивану Костянтиновичю Карамышеву.

И как меня Бог по душу мою сошлет, и прикащиком моим тело мое грешное погрести в Чюдове монастыре. А дати им по моей душе и по моих родителех вкладу пятдесят рублев, да на кормы на четыре стола на третины, и на девятины, и на полусорочины, и на сорочины дватцать рублев денег. А написати меня в Чюдове монастыре в литейной и вседневной и в вечной сенадик, а душа моя поминать.

А отдать мне государыни своей тетке Орине Ондреевне три рубля без гривны. Да взял яз конь у Михаила у Кулнева, и яз не доплатил за тот конь дву рублей; и память моя у князя Григорья Волконского у брата вынять, а два рубли заплатить. Да взял яз у князя Михаила Петровича у Волконского цки бельи, да шапку черну горлану, да окол лисей бур, а у меня на князе Михаиле три рубли конских; князю Михаилу шапка черна взять, а цки да окол в том счести – будет дороже трех рублев, ино доплатить. Да взяти мне на Бахтеяре Клешнине пятнатцать рублев дватцать алтын з гривною, а ево на мне сто чети овса, и тот овес отдати, где он захочет. Да взяти мне на князе Миките Засекине два рубли. Да на соловлянине сыне боярском на Иване на Филипове сыне Ростовцове взяти два рубли. Да на торговом человеке на москвитине на скорняке на Онисиме на Федорове сыне прозвище на Макуре взяти три рубли. Да заложил яз четыре чарки серебреных у Темиря Засецкого в четырех рублех, а весу в них десять Рублев; и те чарки выкупить. Да у Темиря ж Засецково достокан серебрян, а весу в нем два рубли, а против достокана моево у меня анагиль серебряная, подписана имя его на анагили; и достокан мой у него взяти, а онагиль ево отдать.

/Л. 2/ Да дати на Тулу по мне в Пречистенской монастырь сто чети ржи. [170]

А как по душу мою Бог пошлет, и прикашиком моим бить челом святейшему Иеву патриарху Московскому и всеа Русии, чтоб пожаловал, был на отпеванье. И как пожалует, на отпеванью будет, и прикащиком дати патриарху и на весь собор десять рублев. Да на вынос попом, и дьяконом, и нищим, и старицам поручную милостину роздати три рубли. Да отцу моему духовному Василью егорьевскому священнику дати по мне и на сорокоуст четыре рубли. Да егорьевским священником и дьяконом и на весь собор дати сорокоусту ¹³ три рубля по мне. Да дати по мне николскому Василью и дьякону и на весь собор сорокоусту сорок алтын. Да пожаловать прикашиком моим кормити четыредесятница нищих на всякой день по сороку человек, а на третинах, и на девятины, и на полусорочины, и на сорочины – как им Бог известит. Да сметясь со всем, будет дать есть что на сорок обеден на шесть недель, и прикашиком моим пожаловати, устроити.

Да женился есми на дочери дьяка у Офонасья у Демьянова. А дал за меня Офонасей дочь свою Марью болну черным недугом – тем меня окрал, болезнь дочери своей утаил. А приданово взяти было мне по рядной записи полтретьяста рублев и з двором, что згорел в московской пожар в девяносто в девятом году. А тот двор в том же приданом написан был мне за пятдесят рублев. И до меня приданое по рядной записи дошло не все и сполна. Написаны были мне в рядной ферези суконные червчаты, обрасцы низаны, цена им семнатцать рублев. И яз тех ферезей и денег за них не имывал. Да написан был мне аргамак во всем в конском наряде, в полтретьятцать рублев. И яз аргамака и денег за нево не имывал же. Потому на рядной моею рукою то приданое не подписано, что не все приданое дошло. У мыльни взял яз одну шубу белью наголную да шапку лисью черную. И та шуба и шапка у Олександра Хрущова да у Истомы у Михнова в лицех и нынече.

И как судом божиим тестя моево Офонасья /Л. 3/ в животе не стало, и яз при нем и без нево з дочерью ево, своею женою, жил, муча живот свой, шесть лет. И жена моя, узнав свою болезнь, учела проситися у меня в монастырь. И яз по ее прошенью, хотя обвестя болезнь ее святейшему Иеву патриарху Московскому и всеа Русии, хотел ее постричи. И приехав теща моя ко мне, Офонасьева жена, отпросила и взяла у меня дочь свою со всем приданым, что ни дошло до меня по рядной записи, – на том хотела ее по ее обещанью постричи. И взяв дочь свою со всем приданым ее к себе, не постригла и по ся места, и тому четыре годы. А челобитье ее в том приданом на меня святейшему Иеву патриарху Московскому и всеа Русии не бывало. А приданово взяла с меня теща моя: опашень багрец, пуговицы серебрены золочены; да взяла две шупки черлены; взяла летник жолт камчат, во швы отлас золот; да взяла летник бель камчат; да летник дорогинен, да телогрею дороги зелены; да она ж взяла ожерелье, низано пугвиц золоты з жемчюги, а другие достоканы; две шапки золотных; да взяла два ларчика, а в них маниста с кресты и перстни золотые со всякою мелкою рухлядью; да она ж взяла з белым своим платьем и с полотны. Что ни принесла ко мне – то все взяла назад теща моя, Офонасьева жена. И рядную мне запись хотела отдать, да не отдала мне рядные, сказала, в правду ли или умышленья для, – в том ее Бог судит, будто взята запись моя рядная в государеве опале с Офонасьевыми животы с ево рухлядью.

И яз о том послал бить челом святейшему патриарху, чтоб он тое мою тещу, Офонасьеву жену, велел поставить перед собою и со мною /Л. 4/ в том [171] приданом велел дать ей счет. И теща моя, неведомо что за что умышляючи, счету со мною в том приданом пред святейшего Иева патриарха Московского и всеа Русии не приехала. И челобитье мое святейшему Иеву патриарху известно. И будет она каким ложным умышленьем после живота моево учнет о том приданом святейшему патриарху на меня бить челом, и что поймала, и в том учнет запиратца, и прикащиком моим о том святейшему патриарху бить челом, чтоб милость показал, велел в том с нею дати веру. А двор, что мне написан был в том же приданом за пятдесят рублев, что згорел божиею волею, как пожар был на Москве, а жил яз на нем всего с полгода, – а в том, что он же, святитель, меж нами по своему уложенью указ свой учинит. А что дали за меня Офонасей и жена ево Фекла дочь свою болну и тем меня окрали, такою тяжкою черною болезнью дочери своей от меня утаили, а в той яз болезни, промышляючи ее здоровьем, ныне убыточен. И святитель толко те мои убытки не велит после живота моево зачесть в то ж приданое; и в том они со мною розсудятца на втором Христове пришествии.

А что еще не дошло их приданово постеля, да взголовье с наволчки с тафтяными, да одеяло венчаное, да меня ж дарил тесть конь игрен, семь рублев, и то ныне прикащиком моим после живота моево тещи моей по сей изустной отдати ж. А шуба белья наголная и шапка лисья /Л. 5/ черная, что дали мне перед мылнею, взяв прикащиком моим у Олександра Хрущова да у Истомы у Михнова по памяти за их руками, теще моей отдати ж. А взяти у нее и у ее детей в том отпись, а на сей изустной подписать. А что было мне даров судов серебреных, – дарил меня Офонасей чаркою, а теща моя Фекла дарила дочь свою чаркою ж, да на зговоре дал мне Офонасей достокан серебрян, шездесят алтын, – и те суды заложены у Темиря Засецково. И будет не укажет зачесть патриарх тех денег моих убытков в приданое, и прикащиком моим те суды, выкупив из закладу, отдати теще ж моей. А окроме того приданово у меня, что есми отдал при себе теще своей и что ныне велел отдати после себя прикащиком своим, опричь того, за своею женою, а за их дочерью, у тестя своево у Офонасья Демьянова и у жены ево у Феклы ничево не имывал.

Да двор мой московской продати, и матки себе взяти на келью сорок рублев, а досталные денги по мне роздать. Да зятю Ивану Карамышеву не дошло приданово коня да седла и с войлоки и с уздою. И конь Ивану отдати, что яз купил у Мисюря у Данилова, и с седлом, и с войлоки, и с уздою. Да ему ж челом бью – саадак со всем, и сабля, и с луком, да кафтан камчат песцовой. Да сестре Марье сто чети ржи.

А что в вотчине и в помесьи дати по мне попом по /Л. 6/ церквам: к Пречистой Богородицы в Волкону к родителем десять копен ржи; к Воскресению Христову пять копен ржи; да к Николе дати пять копен ржи; да к Архангелу дати десять копен ржи да рубль денег, да дьякону дать пять копен ржи да дватцать алтын денег; да в одоевское мое помесье к Егорью дать ржи пять копен попу, а понамарю и проскурнице и сторожем молоченово хлеба по чему будет пригоже. Да в вотчине и в помесьи приказал яз кормить попов и нищих по собе шесть недель человеку своему Феде Данилову. И прикащиком моим пожаловать, в том воли у нево не отымать.

А людей моих всех старинных и кабалных служивых и деловых после живота моево по моей душе отпустить и отпускные им подовать. А что у них живота [172] моево жалованья, ничево тово у них не имать. Да задворным людем дано взаймы по две копны ржи человеку, и тое ржи у них не имать. Да человеку моему Ядреному дать мерин ево саврас, да Панке мерин же, да Латышу дать однорядка моя темназелена да жеребенок. А будет кои мои деловые люди нужны, а станут прошать хлеба, и им дать хлеба на нужу, по человеку смотря.

Да как послан /Л. 7/ был тесть мой Офонасей в государеве опале в Казань, а без нево осталась здесь на Москве сорок чети гречихи, да дватцать чети пшеницы, да пятнатцать чети овса, да пятнатцать чети солоду. И яз гречиху продал по гривне, а пшеницу продал по две гривны, а овес да солод к собе взял. И тех денег хлебных послал яз к нему в Казань пять рублев, а два рубля дал Дмитрею Ковезину по ево приказу. Да остался без него котел пивной, и тот котел и овес и солод прикащиком моим отдать теще моей, Офонасьеве жене Демьянова. Да ей же отдать восковых денег два рубля да тех хлебных денег, что у меня осталось рубль.

А платья моего и лошеди и всякую служивую рухлядь прикащиком моим после моево живота все продать и роздать по мне, где будет пригож. Да за обиходом моим и за поминками и за роздачею, сметя ржи, продать пятсот чети ржи, и теми денгами поминать душа моя. Да человеку моему Федору Данилову дати иноходец чалай, да седло широкая лука, да ему ж шапка моя под черным сукном, душка лисья черна.

И что в сей изустной памяти написано, что по душе роздати и долг заплатить, и за всяким обиходом что живота моево останетца, по сей изустной памяти дати жене моей Марьи четь из живота /Л. 8/ моево. А что за поминком и за сорокоусты и за всяким обиходом что живота моево останетца, и то все матери моей княине Ульяне Васильевне.

Да взяти мне на Василье Васильеве сыне Пущине по памяти заемных денег пятдесят рублев, а память за Олферьевою рукою Бегичева. Да взяти мне на торговом человеке на москвитине на Олпате Федорове пятнатцать пудов меду. А взяти за пуд денгами, по четырнатцати рублев. И ис тех денег ему отдати дватцать алтын денег.

А государево царево и великого князя Бориса Федоровича всеа Русии жалованье вотчина прадеда моево князя Петра Васильевича Вериги Волконского, и деда моево, и отца моево, и моя, князь Олександрова, в Тулском уезде в Колоденском стану селцо Супруто да полселца Николского з деревнями. После моево живота та вотчина матушки моей княине Ульяне Васильевне по государевым жаловалным грамотам и по писцовым книгам, чем яз, князь Олександра, владел. А после матушке моей живота тою вотчиною ково государь пожалует, или ково матюшка моя благословит по государеву жалованью, как государь царь и великий князь Борис Федорович всеа Русии пожалует; а им меня поминати.

А будет матка моя княиня Ульяна Васильевна не производит меня положить в Чюдове /Л. 9/ монастыре, и матушке моей пожаловать, велеть меня положить в Егорьевском монастыре у родителей моих, где лежит бабушка моя княгиня Еупраксея и сестра моя княиня Федора. А дати вкладу по мне в десять рублев кадило серебреное, да во Псков в Печерской монастырь кадило ж серебреное в десять рублев. И в Егорьевском монастыре и у Пречистой в Печерском монастыре душа моя поминать и в сенаники в вечные и в литейные написати. [173]

А на Туле на посаде двор мой продать. А что двор в городе – то матушки моей княине Ульяне Васильевне.

Да в прибавку в Егорьевской монастырь священником на собор сорокоусту два рубля.

А у сей изустной сидели Степан Иванов сын Полуханов, да отец мой духовной егорьевской священник Василей Петров сын, да прикащик Иван Костянтинов сын Карамышев.

А послуси в духовной Семейка Мосеев сын Стерлядев да Молчан Михайлов сын Соловьев.

А изустную и сей список писал Кондрат Дмитреев сын Мордвинов, лета 7109-го году.

А назади у списка написано:

Смиренный Иев, божиею милостию патриарх, а Московский и всеа Русии.

К сему списку отец душевной егорьевской поп Василей Петров сын руку приложил.

К сему списку прикащик Иван Карамышев руку приложил.

К сему списку яз, Степан, руку приложил.

Послух Семейка Стерледев руку приложил.

Послух Молчанец Соловьев руку приложил.

Перед великим господином Иевом патриархом Московским и всеа Русии сю изустную и список за руками положил князь Григорей Костянтинович Волконской да Иван Костянтинович Карамышев. И во вдовино княинино Ульянию место Васильевы, а умершего князь Олександров отец духовной егорьевской поп Василей Петров сын, да сиделники Степан Иванов сын Полуханов, да послуси Семейка Мосеев сын Стерледев, да Молчан Михайлов сын Соловьев, да Кондрат Дмитреев сын Мордвинов перед Иевом патриархом стали ж.

И Иев патриарх, выслушав изустную, вспросил князя Григорья Волконского да Ивана Карамышева, да егорьевского попа Василья, да Степана Полуханова, да Семеку Стерледева с товарыщи: Вам, князю Григорью да Ивану, от князя Олександра приказ таков был, /Л. 10/ как в ызустной писано, и у изустной рука князь Олександрова ли и твоя ли, Иванова, рука, и почему у изустной твоей, князь Григорьевы, руки нет. А ты, поп Василей, князю Олександру отец ли духовной, и у изустной ты сидел ли, и приказ ево князю Григорью и Ивану таков ли был, и рука у изустной твоя ли. А ты, Степан, у сее изустные сидел ли, и рука у нее твоя ли. А вы, Семейка Стерледев да Молчан Соловьев, в сю изустную в послуси писалися ли, и руки у изустной ваши ли. А ты, Кондрашка Дмитреев сын, сю изустную писал по князь Олександрову велению и при ево ли животе.

И перед Иевом патриархом Московским и всеа Русии князь Григорей Волконской да Иван Карамышев сказали, что им от князя Олександра приказ таков был, как в ызусной писано, и рука у изусной князь Олександрова и Ивана Карамышева, а князь Григорьевы руки у изусной нет, потому что он грамоте не умеет. А поп Василей сказал, что он князю Олександру отец духовной и у изусной сидел, и рука у изусной ево. А Семейка Стерледев да Молчан Соловьев сказали, что они /Л. 11/ в ызусную в послуси писалися, и руки у изусной их. А Кондрат Дмитреев сын Мордвинов сказал, что он изустную писал по князь Олександрову велению и при ево животе. [174]

И великий господин Иев патриарх Московский и всеа Русии сю изустную и список подписал да и печать свою приложить велел и отдати прикащиком А как князь Иван Валконской з братьею и Яков Демьянов учнут бить челом, и им велел патриарх дать суд.

И изустная подписана и запечатана и отдана прикащиком князю Григорью Волконскому да Ивану Карамышеву. А подписана лета 7109-го, маия в 24 день.

Да на том же списку на подписи припись дьяков Неудачи Ховралева да Фирса Лазарева.

Комментарии

1. АСЗ. М., 1998. Т. 2. № 251.

2. Помимо публикуемых документов и других материалов дела родственные отношения названных представителей рода Хириных устанавливаются на основании рязанских платежных и писцовых книг конца XVI–первой трети XVII в. (см. Сторожев В. Н. Писцовые книги Рязанского края XVI и XVII вв. Рязань, 1898. Вып. 1. С. 38, 232; Рязань, 1900. Вып. 2. С. 674, 675). Наиболее раннее упоминание о Хириных относится к 1518 г. и свидетельствует об их рязанском происхождении (см. АСЭИ. М., 1964. Т. 3. № 378). Во второй половине XVI в. Хирины служили по Рязани и Ряжску, особая ветвь Хириных в середине XVI в. была испомещена в Вязьме.

3. Дело не сохранилось полностью; его отрывки (тексты публикуемых документов, несколько челобитных Ковылы и Ивана Хириных, фрагменты сказок рязанских дворян, начало отписки рязанского воеводы кн. И. Волконского от 10 февраля 1628 г. о результатах обыска) были обнаружены нами в смешанных столбцах по Рязани, собраны имеете и помещены под указанным при публикации архивным шифром. Решение о передаче вотчины Ковыле и Ивану Хирипым зафиксировано рязанскими писцовыми книгами 1628–1629 гг., где отмечено, что она им дана «по государеве цареве и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии грамоте, какова прислана к писцом, за подписью дьяка Бажена Степанова 136-го году.., что владели выблядки Ортюшка да Мишка Васкины дети Шулистова, назвався Яковлевыми детьми Хирина, а после Ортюшки владела жена ево да сын ево Венедихтко» (Сторожев В. Н. Писцовые книги Рязанского края... Рязань, 1900. Вып. 2. С. 674, 675).

4. Сведений о кн. А. В. Волконском крайне мало. Известно, что в 1587–1589 гг. ему и его бабке Офимье (вдове кн. Андрея Петровича Волконского) принадлежали двор в кремле и двор на посаде в Туле, а также село Супруты и половина села Беликова (Никольского) на реке Упе с деревнями и пустошами в Колоденском стане Тульского уезда (ПКМГ. СПб., 1877. Т. 2. С. 1078, 1090, 1200, 1201; ср.: Тульская область. Топографическая карта. М., 1992. С. 10). В 1588/89 г. он упомянут среди московских жильцов (Боярские списки последней четверти XVI–начала XVII в. и Роспись русского войска 1604 г. М., 1979. Ч. 1. С. 111). Его дед кн. Верига (Петр) Васильев сын фигурирует в разрядах и качестве воеводы в 1515-1521 гг. (PK 1475-1598. М., 1966. С. 58, 64, 67). Его отец кн. Василий Андреев сын и дядя кн. Григорий Васильев сын в середине XVI в. служили дворовыми по Туле (ТКДТ. М.-Л., 1950. С. 165).

5. ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 14. С. 42 (Новый летописец); Татищев В. Н. Собрание сочинений. М., 1996. Т. 6. С. 284; Скрынииков Р. Г. Борис Годунов. М., 1978. С. 83-84; Корецкий В. И. История русского летописания второй половины XVI–начала XVII в. М., 1986. С. 211, 212.

6. Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV–XVII вв. М., 1975. С. 147, 148.

7. Лихачев Н. П. Библиотека и архив московских государей в XVI столетии. СПб., 1894. Приложения. С. 49–51. Благодарю К. В. Баранова, обратившего паше внимание на этот факт.

8. Платонов С. Ф. Очерки но истории смуты в Московском государстве XVI–XVII вв. Изд. 2-е. М., 1937. С. 169, 170.

9. АСЗ. М., 1998. Т. 2. № 121.

10. Там же. № 122.

11. В ркп.: зде.

12. В ркп. утр. конец строки (5–6 букв).

13. В ркп.: рокоусту.

Текст воспроизведен по изданию: Из частной жизни служилых людей рубежа XVI — XVII // Русский дипломатарий, Вып. 5. М. Археографический центр. 1999