Грамота 1576 г.	Грамота 1578 г.
«И те деи у них маши жаловалные тарханные грамоты наши посланники, и городовые приказщики, и денежные зборщики, и всякие наши приказные люди все порудили, что деи на наше имя не подписаны, и дань, и посоху, и ямщину, и закос, и засечные деньги, и ямчюжные, и мыт, и тамгу, и весчее, и помер, и пятенное, и подымное, я корм наш проезжей и конской дают, и полоняничные деньги платят...» и т. д.	«И те де у них наши жаловалные тарханные грамоты наши посланники, и городовые приказщики, и денежные зборщики, и всякие наши приказные люди все порудили, что де наши грамоты ветхи, и дань, и посоху, и ямщину, и закос, и засечные денги, и ямчюжные, и мыт, и тамгу, и весчее, и помер, и пятенное, и подымное, и корм наш проезжей и конской дают, и полоняничные денги платят...» и т. д.

Полное тождество формуляров, выдавая господство здесь определенной литературной редакции, не позволяет сказать, какие нарушения имели место в действительности в троицкой вотчине. Думаем, что взимание посохи, отмеченное в грамоте 1578 г. как нарушение («посоху... дают»), вряд ли осуществлялось в широких масштабах после майской грамоты 1577 г., в которой царь «к береговому делу к очным крепостям и к городовым, и ко всяким нашим делом посошных имати не велел».

В приведенных выше почти целиком совпадающих формулярах мы видим, однако, различные мотивировки нарушения грамот. Если в тексте 1576 г. причиной нарушений названо неподписание грамот на имя Ивана IV (в 1551 г.), то в документе 1578 г. в качестве такой причины фигурирует их ветхость. Различие в тождественных формулярах обычно отражает реальность, вследствие чего при поисках троицких грамот, которые могли нарушаться во второй половине XVI в., нужно учитывать «ветхость» — этот хотя и шаткий, но не бесполезный для нас признак.

В грамоте 1577 г. Никольскому Мокрому монастырю под «ветхой» грамотой, сохранившей по крайней мере формально юридическую силу в XVI в., подразумевался документ, имевший следующие признаки: давность выдачи (при Иване III), подтверждение 1551 г., фактическую ветхость, сопровождавшуюся порчей или утратой печати («печать... ростопилась») ²⁷. Троице-Сергиев монастырь ссылался, по-видимому, не на все «ветхие» грамоты, а лишь на подтвержденные в 1551 г., так как только подтверждение 1551 г. обеспечивало старым грамотам значение действующих документов.

Зачем же понадобилось монастырю извлекать из своего архива «ветхие» грамоты? В какой степени документы второй половины XVI в. обеспечивали монастырские привилегии? Рассмотрим [102] дошедшие троицкие грамоты 1550-х — 1570-х гг. ²⁸. Грамота 1577 г., освобождавшая от посошной службы, не содержит ссылок на предыдущие документы, так что по ней нельзя судить, вводила ли она новую привилегию или подтверждала старую. В указной грамоте 1572 г., посланной в Гороховец, говорится: «..а была-де у них наша жаловалная грамота, что было им с пуста посошных людей не давати и на яму не стояти, и подвод, и столовых кормов не давати; а з живущего велено им всякие пошлины, дань и посоху, збирати самим и платити те пошлины у нас на Москве, а иные в Слободе; и та-де грамота у них на Москве в приход крымского царя згорела» ²⁹.

Жалованная грамота, упоминаемая в указной грамоте 1572 г., была выдана не ранее 1565 г. (в ней предписывается платить подати «в Слободе») и не позднее июня 1571 г. (она сгорела «в приход крымского царя» Девлет-Гирея).

Анализ двух льготных грамот 1571 г. подтверждает, что монастырь имел документ, разрешавший ему самому (без участия государственных агентов) собирать с крестьян подати и вносить их в соответствующие финансовые учреждения. В мартовской грамоте 1571 г. предписывается с «жилого» «нашу дань и кормы и всякие пошлины платить по старому по тем же приказам, где преж сего платили» ³⁰. В октябрьской грамоте 1571 г. указывается, что «нашу дань и посоху и всякие наши подати» доплачивают манастырскою троецкою казною» ³¹.

Поскольку ссылка на правило уплаты податей «по...приказам» была сделана уже в марте 1571 г., можно несколько уточнить датировку сгоревшей грамоты, отнеся ее к более раннему времени.

Однако в обеих рассматриваемых грамотах 1571 г. нет никаких ссылок на акты, которые запрещали бы сбор податей «с пуста». В 1571 г. льготы для запустевших троицких владений были введены в качестве нового статуса. Следовательно, грамота 1572 г. содержание сгоревшего документа излагает недостоверно. К сгоревшей грамоте, очевидно, относится лишь следующее указание грамоты 1572 г.: «велено им всякие пошлины, дань и посоху, збирати самим и платити те пошлины у нас на Москве, а иные в Слободе». Постановление же о том, чтобы «им с пуста посошных людей не давати и на яму не стояти, и подвод, и столовых кормов не давати» взято не из сгоревшего акта, а по всей вероятности из октябрьской грамоты 1571 г. ³², которая разрешала в течение трех [103] льготных лет (с 1 сентября 1571 г. до 1 сентября 1574 г.) «не давати никакие дани, ямских и приметных денег, и за городовые и за засечные и за ямчюжное дело, и за посошную службу; и посошных людей, и столовых кормов, и сен, и всяких наших запасов не имати; и на яму с подводами не стояти, ни ямов не делати и иных пошлин наших никаких не платити» (разрядка моя — С. К.). Челобитчики прикрылись ссылкой на сгоревшую грамоту потому, что она касалась всей троицкой вотчины, а грамота октября 1571 г. относилась лишь к определенным селам, в числе которых не было гороховецких ³³ — объекта пожалования грамоты 1572 г. Если верно, что грамота 1572 г. взяла постановление об освобождении «пуста» от кормовой и ямской повинностей из октябрьской грамоты 1571 г., приписав его сгоревшей грамоте, то можно предполагать, что в грамоте, сгоревшей в июне 1571 г., вообще не было статей, касавшихся этих повинностей. Вместе с тем мы располагаем свидетельствами двух грамот 60-х гг. XVI в. о существовании жалованной грамоты, по всей вероятности общей для троицких вотчин, которая давала освобождение от ямской повинности, причем без каких-либо оговорок насчет «живущего» или «пустого». Указная грамота, составленная 2 декабря 1564 г. и посланная в Радонеж и на Пердобожский ям, сообщает: «А у них де наша жаловалная грамота, что их монастырьским крестьяном на ямех с подводами не стояти» ³⁴. Пространнее высказывается об этом указная грамота от 14 января 1567 г. верейским губным старостам и целовальнику: «А у них наша жаловалная грамота, что им на яму с подводами не стояти, ни ямского двора не делати, да грамоту нашу жаловалную перед нашими казначеями клали, и в грамоте у них написано, что им на яму с подводами не стояти, ни ямского двора не делати» ³⁵. То, что упоминаемая грамота была документом общим для всей троицкой вотчины, выясняется не только из контекста обеих указных грамот, но также из сравнения цитированной грамоты 1567 г. о селе Илемне Верейского уезда с жалованной грамотой, выданной 21 июня 1566 г. именно на это село и определявшей его иммунитетный статус в целом ³⁶. Оказывается, в грамоте 1566 г. нет статей, которые разрешали бы крестьянам на яму с подводами не стоять и ямского двора не делать ³⁷; значит не она имелась в виду в указной грамоте 1567 г. Документом, [104] упоминаемым в указных грамотах 1564 и 1567 гг., не могла быть общая грамота, сгоревшая в июне 1571 г., поскольку в ней, согласно грамоте 1572 г., содержалось предписание платить подати в Москве или в Слободе, что невероятно для грамоты, выданной до декабря 1564 г. (Иван IV уехал в Слободу 3 декабря; грамота 1564 г., ссылающаяся на грамоту, разрешавшую троицким крестьянам не стоять на яму с подводами, была выдана 2 декабря). Таким образом, грамоты 1564 и 1567 гг. ссылаются на общую троицкую грамоту доопричного периода, действовавшую во всяком случае до января 1567 г. включительно. Хронологические рамки для датировки сгоревшей грамоты сужаются: ее выдали после января 1567 г. и (как установлено ранее) до марта 1571 г. взамен общей доопричной грамоты.

* * *

Последней общей троицкой грамотой доопричного периода являлась уже упоминавшаяся грамота сентября 1550 г. В ней есть интересующая нас статья: «ни с подводами на яму не стоят и ямсково двора не делают» (§ 11). Значит, скорее всего, грамоты 1564 и 1567 гг. ссылались на грамоту 1550 г., в которой, кроме § 11, привлекают внимание следующие параграфы ³⁸: 15) «А которые их села и деревни, и слободы, и дворы в Переславском и в Дмитровском и в Радонежском уездех, и те их люди городовых в городех дел не делают никаких, ни пошлин не дают никаких же, потому что у них, у живоначалные Троицы и у чюдотворца у Сергия и у Никона, свой город и они делают, и кроют теми селы и деревнями, и слободами, и дворы переславскими и дмитровскими и радонежскими свой город и ямчюгу на него варят и зелье делают теми же селы и деревнями, и слободками, и дворы переславскими и дмитровскими и радонежскими»; 17) а) «А прикащики городовые ямских денег на них по городом не емлют, а платят они ямские денги на Москве в нашю казну сами», б) «А посошных людей наряжают сами ж и отдают по нашему указу прикащиком нашим и посланником»; 18) «А на которые села и на деревни у них наши грамоты жаловалные оброчные, и они с тех сел и деревень платят оброк в нашю казну по грамотам, как у них в грамотах написано».

То, что грамота 1550 г. предоставляла монастырю право самому собирать с крестьян ямские деньги и посошных людей, позволяет считать ее источником сгоревшего документа опричного времени. Однако, поскольку сгоревшая грамота, как мы убедились, не освобождала от обязанности стоять на яму с подводами (§ 11 грамоты 1550 г.), можно полагать, что либо текст 1550 г. редактировался при написании грамоты 1567-1571 гг., либо составитель последней пользовался иным источником, где грамота 1550 г. была воспроизведена в переделанном уже виде.

Первоначально остановимся на источниках грамоты 1550 г. Она ссылается на старые жалованные грамоты «от наших всяких [105] податей, и от намесничя и от волостелина суда, и отто всяких пошлин; а ямские деньги велено платити им у нашие казны на Москве дияком». Грамоте 1550 г. предшествовала общая (на всю троицкую вотчину) льготная грамота от 17 марта 1544 г. Льгота в ней давалась на неопределенный срок — до окончания постройки ограды вокруг монастыря. 25 сентября 1546 г. эта грамота получила подтверждение, которое под видом продления льготы фактически ограничило ее действие (до 17 марта 1548 г.) ³⁹.

При сравнении податной части грамоты 1550 г. с грамотой 1544 г. выясняется, что первая использовала предшествующую общую грамоту в самой незначительной степени. Вместо имевшегося в грамоте 1544 г. полного освобождения от дани, ямских денег и посошной службы мы видим в акте 1550 г. гораздо менее важную привилегию: разрешение монастырю самостоятельно собирать ямские деньги и посошных людей. Сужено в грамоте 1550 г. и применение ссылки на строительство монастырской стены: в грамоте 1544 г. она служит мотивировкой предоставления всех льгот, а в грамоте 1550 г. — лишь одной — свободы от городовых дел, распространявшейся на троицкие владения только в трех уездах.

Статьи, освобождавшие от более мелких налогов и повинностей, находятся в грамотах 1544 и 1550 гг. в следующем соотношении:

Грамота 1544 г.	Грамота 1550 г.
	1) «коня моего не кормят»
	2) «ни сен моих не косят»
	3) «ни тукового не платят»
8) «ни в городе,	10) «и наместничьих и волостелиных по городом и по волостям дворов не ставят»
ни на ямех дворов не делати»	11) «ни с подводами на яму не стоят, и ямсково двора не делают»
9) «и с ловчими нашими на лисьи поля и на медвежьи не ходити»
10) «и мостов моих и перевозов не мостити»	7) «ни мостов не мостят»
11) «и езов моих не бити»
12) «и гатей не гатить»
13) «ни извести, ни камени не возити»	4) «ни камени, ни извести к городу не везут».
	5) «ни к зелейным анбаром дров и земли не возят». 6) «ни анъбара зелейнова не делают» 8) «ни тюрем по городом не ставят» 9) «ни сторожей к тюрмам не дают ни х которым делам».

Полагаем, что грамота 1550 г. заимствовала из грамоты 1544 г статью, разрешавшую не возить известь и камень. В основу §§ 1-3 текста 1550 г. положены §§ 1-3 грамоты от 3 октября 1546 г. на [106] троицкие владения в Переславль-Залесском, Радонежском и Дмитровском уездах ⁴⁰. Последняя повторяет формуляр грамоты от 20 декабря 1545 г. на владения в Московском, Дмитровском и Клинском уездах ⁴¹: 1) коня не кормят, 2) сен не косят, 3) закосного не дают. Термин «закосное» заменен в грамоте 1550 г. термином «туковое», очевидно, в соответствии с общей жалованной грамотой Троице-Сергиеву монастырю 1537 г., которая освобождала его вотчины от «туковых денег» ⁴². В основу §§ 7, 10-11 грамоты 1550 г. положены §§ 12-16 грамоты от 22 декабря 1547 г. на троицкие владения в Переславль-Залесском уезде ⁴³, повторяющей формуляр грамоты 1545/46 г. на владения в том же уезде ⁴⁴: 12) мостов не мостят, 13) наместнича 14) и волостелина 15) и ямского двора не делают, 16) и на яму с подводами не стоят. Возможно, что на формулировку §§ 10-11 грамоты 1550 г. оказал некоторое влияние также § 8 грамоты 1544 г.

Параграфы 5-6, 8-9 грамоты 1550 г. являются новыми статьями, которых нет в предшествующих троицких актах.

Параграф 18 грамоты 1550 г. признает своим источником «наши грамоты жаловалные оброчные». В документах XVI в. под термин «оброчные грамоты» подводились грамоты двух типов: 1) грамоты, предписывающие уплату единого оброка вместо различных отдельных податей, то есть «тарханно-оброчные» по нашей классификации; 2) грамоты, передающие определенные объекты (чаще всего промысловые) во временное или постоянное пользование в счет уплаты оброка, без освобождения от других податей ⁴⁵. Троицких грамот второго типа за XV — первую половину XVI в. нам известно две. Одна — грамота 1493 г. волоцкого князя Бориса Васильевича, передавшего в монастырь свою деревню Подкинскую «и с мелницею на реке на Клязме, в оброк» ⁴⁶, другая — несудимая, двусрочная и заповедная грамота Василия III 1507 г. на солигалицкие владения монастыря. В последней есть оброчная статья, касающаяся только соляных варниц (с варниц давать оброк по книгам нового письма) ⁴⁷. В обеих грамотах на оброк передавались не села. В грамоте же 1550 г. упоминаются оброчные грамоты на села и деревни, следовательно, в ней имеются в виду «оброчные» грамоты первого типа — тарханно-оброчные.

В разные периоды тарханно-оброчной привилегией пользовались следующие троицкие владения: с. Удинское (по грамотам 1411, 1434-1447 гг.) ⁴⁸; села Шухобалово и Микульское (по грамоте 1448/49 г.) ⁴⁹; с. Федоровское в Нерехте (по грамотам 1450 и [107] 1478 гг.) ⁵⁰; деревни с. Федоровского: Гилево, Северово, Лисицыно, Жарово (по грамоте 1450 г.), Юринское и Кувакино (по грамотам 1450 и 1478 гг.), а также дер. Лихорево (по грамоте 1478 г.); два двора в Дмитрове (по грамотам 1461 и 1463 гг.) ⁵¹; с. Илемна (по грамотам 1467, 1537 и 1548 гг.) ⁵²; с. Куноки (по грамоте 1471 г.) ⁵³; тверские деревни с. Медны (по грамоте 1485 г.) ⁵⁴; с. Петровское и с. Андреевское (по грамотам 1513 и 1526 гг.) ⁵⁵; с. Новое Поречье (по той же грамоте 1526 г.); с. Дмитреевское (по грамоте 1532 г.) ⁵⁶; села Станишино, Васильевское и Севастьяново (по грамоте 1548 г.) ⁵⁷.

В общей троицкой грамоте 1544 г., отражающей весь состав вотчины монастыря в середине 40-х годов, из перечисленных сел отсутствуют Удинское, Микульское, Куноки и Андреевское. С. Удинское во второй половине XV в., очевидно, слилось с Прилуцким и стало по его имени называться Прилуки ⁵⁸ (с. Прилуки в грамоте 1544 г. фигурирует). Судьбы сел Микульского, Куноки и Андреевского нам не вполне ясны ⁵⁹.

Села Илемна, Станишино, Васильевское и Савастьяново в конце 1540-х — начале 1550-х годов находились в уделе Владимира Андреевича Старицкого ⁶⁰.

Села Прилуки, Шухобалово, Микульское, Федоровское, Кувакино и дворы в Дмитрове не имели в 1540-х годах тарханно-оброчного статуса. Тарханно-оброчные грамоты 1411, 1434-1447, 1448/49, 1450, 1461, 1463, 1478 гг. не были подтверждены не только Василием III и Иваном IV, но и Иваном III ⁶¹. Для с. Удинского уже льготная грамота 1455 г. создала новый иммунитетный статус, ликвидировав тем самым прежнее оброчное право ⁶². В отношении Шухобалова и Микульского действие тарханно-оброчной грамоты 1448/49 г., не подтвержденной в последующие годы, перекрывалось действием тарханной грамоты 1469 г., подписанной на имя Василия III в 1505 г. и Ивана IV в 1534 г. и содержавшей безоброчное освобождение от яма, подводы, мыта, тамги и т. п. ⁶³. [108] Грамоты 1450 и 1478 гг., касающиеся Федоровского и Кувакина, вполне заменялись подтвержденной в 1534 г. грамотой 1517 г. на «село Федоровское з деревнями», по которой монастырские крестьяне были обязаны платить ямские деньги и исправлять посошную службу (согласно формуле «опричь ямских денег и посошные службы») ⁶⁴. Дмитровские дворы монастыря также пользовались новым статусом по грамоте 1534 г., освобождавшей от мыта, тамги и ряда других пошлин (тарханно-оброчная статья в ней отсутствовала) ⁶⁵.

На с. Петровское имелась грамота Ивана IV от 9 февраля 1534 г. ⁶⁶ и подтвержденная 27 февраля 1534 г. тарханно-оброчная грамота 1513 г. Грамота 1534 г. не являлась тарханно-оброчной. Она освобождала от мыта, явки и других сравнительно мелких пошлин. Какая из этих грамот была в середине 1540-х годов действующей, определенно сказать нельзя. Поскольку содержание одной не исключало действия другой, можно предположить, что грамота 1534 г. не заменила грамоту 1913 г., а лишь дополнила ее ⁶⁷. Оброчный статус Нового Поречья, о котором нам было известно из указной грамоты 1526 г., не подписанной на имя Ивана IV, получил в 1534 г. санкцию в подтвердительной подписи к льготной грамоте 1532 г.: по истечении (в 1542 г.) десятилетнего срока льготы монастырю надлежало «оброк... платити с того села и з деревень по грамоте» ⁶⁸. В 1534 г. была подтверждена и тарханно-оброчная грамота 1532 г. на с. Дмитреевское. Таким образом, Петровское, Новое Поречье и Дмитреевское — это те реальные оброчные села XVI в., о которых могла идти речь в § 18 изучаемой грамоты 1550 г. Однако, поскольку они фигурировали в льготной грамоте 1544 г. ⁶⁹, можно предположить, что в связи с прекращением общей льготы в 1548 г. на эти села стремились распространить общие правила уплаты налогов и ликвидировать особый оброчный статус. Срок троицкой льготы истекал 17 марта 1548 г. В апреле 1548 г. правительство подтвердило тарханно-оброчные грамоты 1547 г. Никольскому Песношскому ⁷⁰ и Тверскому Отмицкому ⁷¹ монастырям. Подтверждение сводилось к отмене тарханно-оброчного принципа и к введению сбора ямских денег «с сох по розводу».

Совершенно ясно подтвердил тарханно-оброчное право в 1548 г. Владимир Андреевич Старицкий для Илемны, Станишина и др. Но § 18 грамоты 1550 г., вероятно, не мог иметь их в виду, так как [109] они вошли в удел старицкого князя, и оброк с них поступал в удельнокняжескую казну.

Из всех тарханно-оброчных грамот на троицкие владения самым бесспорным документом в 1550 г. была, очевидно, грамота 1485 г., касавшаяся тверских деревень с. Медны, ибо она получила полное подтверждение 19 августа 1549 г.

В § 18 грамоты 1550 г. говорится об уплате оброка «в нашу казну по грамотам». В большинстве тарханно-оброчных грамот указано, что оброк должен вноситься непосредственно в казну сюзерена (в формулах «мне... в мою казну», «мне», «в мою казну», «в мою казну моему казначею»). Однако некоторые грамоты предписывали отдавать оброк местным сборщикам.

Таблица 1.

Порядок уплаты оброка по оброчным грамотам

в казну		местным сборщикам
год	объект	год	объект	сборщик
1434-1447	с.Удинское	1411	с.Удинское	сотник
1448/49	с.Шухобалово	1513	с.Петровское	данщик
1450	с.Федоровское	1526	с.Петровское	городовой приказчик
1478	с.Федоровское	1513	с.Андреевское	данщик
1461	двор в Дмитрове	1526	с.Андреевское	городовой приказчик
1463	2 двора в Дмитрове	1526	Новое Поречье	городовой приказчик
1467	с.Илемна
1537	с.Илемна
1548	с.Илемна
1471	с.Куноки
1485	деревни с.Медны
1532	с.Дмитреевское
1548	с.Станишино
1548	с.Васильевское
1548	с.Савастьяново

Из троицких владений, находившихся в пределах царства и имевших во второй четверти XVI в. оброчный статус, два села (Петровское и Новое Поречье) «по грамотам» были обязаны платить оброк местным сборщикам, а деревни с. Медны и с. Дмитреевского — в казну сюзерена. Однако для деревень с. Медны в грамоте 1485 г. указана, по-видимому, не центральная казна Ивана III, а казна великого князя Ивана Ивановича Молодого, для с. Дмитреевского — казна удельного князя Юрия Ивановича ⁷². При подтверждении грамот на эти вотчины правительством Ивана IV понятие «казна», возможно, механически изменилось, и под «казной» стала подразумеваться центральная казна. Даже если это [110] так, реальными источниками § 18 грамоты 1550 г., требующего уплаты оброка в московскую казну, оказываются всего два документа — грамота 1485 г. на тверские деревни с. Медны и грамота 1532 г. на с. Дмитреевекое. Вместе с тем ясно, что в § 18 тарханно-оброчное правило вводилось шире и, вероятно, распространялось на села, давно утратившие оброчный статус.

Расширение оброчного статуса в § 18 объясняется, очевидно, установлением в § 17а общего для всей троицкой вотчины принципа уплаты ямских денег в Москве. § 18 являлся лишь вариацией § 17а.

Имел ли § 17а, в свою очередь, источники среди троицких грамот? В грамоте 1550 г. краткая характеристика содержания предшествующих грамот «прадеда нашего... и наших» оканчивается фразой: «а ямские деньги велено платити им у нашие казны на Москве дияком».

Нам не удалось в троицком архиве обнаружить грамоту, посвященную только ямским деньгам. Очевидно, ее и не могло быть. В грамотах 1555, 1556 и 1564 гг. об уплате податей в Большой Приход Кирилло-Белозерским монастырем указаны не ямские деньги отдельно, а ямские деньги и примет или более широкий круг налогов ⁷³.

Общей грамоты, требующей уплаты ямских денег с троицких владений в Москве, бесспорно не было до марта 1548 г. — срока, когда прекращалось действие общей льготной грамоты 1544 г., освобождавшей от ямских денег. Среди грамот марта 1548 г.- августа 1550 г. искомой грамоты тоже нет. По аналогии с указными грамотами 1555, 1556 и 1564 гг. об уплате податей Кирилло-Белозерским монастырем мы вправе думать, что даже общие для всей монастырской вотчины постановления такого рода фиксировались обычно не в отдельной жалованной грамоте, а в серии указных грамот, рассылаемых по уездам городовым приказчикам. Подобную серию однотипных грамот (правда, более позднего времени — 1584 г.), разрешавших монастырским властям «наши всякие доходы платити в нашу казну самим», находим и в троицком архиве ⁷⁴. Вряд ли случаен тот факт, что не обнаруживается ни одной грамоты 1548-1550 гг. из предполагаемой серии в сравнительно хорошо сохранившемся архиве Троицкого монастыря. Скорее всего, не было самой серии.

Следовательно, грамота 1550 г., при всей широковещательности ссылки на прежнее постановление, могла иметь в виду лишь [111] грамоты на отдельные владения, содержащие наряду с правилом уплаты ямских денег еще и другие пункты.

Тарханно-оброчные грамоты не были прямым источником § 17а, поскольку, во-первых, в большинстве из них отсутствует сам термин «ямские деньги» (исключение составляют грамоты 1537 и 1548 гг. на верейские и старицкие села), во-вторых, «ям» или «ямские деньги» не выделяются в них как дифференцированный платеж из общей суммы оброка.

Наиболее близкими источниками § 17а оказываются две указные грамоты 1538 г. В одной из них, касающейся старинных троицких сел Кумганова и Медны Новоторжского уезда и 10 деревень Тверского уезда, сказано: «а присылают с тех с своих с манастырских сел и з деревень ямские денги и примет и вытные денги игумен... з братьею на Москву к нашей казне сами» ⁷⁵. В другой грамоте, относящейся к дмитровским селам Подчорткову и Кунилову, правительство требовало, чтобы городовой приказчик «... с тех троицких крестьян з дву сел и з деревень в Дмитрове примету и ямских денег не имал. А велел есми троицким крестьяном тех сел и деревень свои ямские денги и примет платити на Москве у книг. И как к нам на Москву сь ямскими деньгами поедешь, и ты б Троецкого Сергиева монастыря крестьяном тех дву сел... з деревнями срочил ехати к Москве сь ямскими денгами и с приметой с собою вместе» ⁷⁶.

Судя по отсутствию в грамотах 1538 г. ссылок на прецеденты или какие-нибудь общетроицкие юридические принципы, это правило было новым, но вместе с тем вводимым не для всей вотчины, а лишь для некоторых конкретных объектов. Насколько известно по сохранившимся актам, сельцо Кумганово не обладало письменно закрепленными податными привилегиями — вероятно, около 1538 г. главнейшие налоги взимались с него в обычном порядке. Село Медна освобождалось от дани, яма, подводы и т. д. еще грамотой 1485 г., которая, однако, не получила подтверждений ни в 1505 г., при Василии III, ни в 1534 г., при Иване IV ⁷⁷, вследствие чего считалась в 1538 г. недействительной. Специальную грамоту 1485 г., тоже неподтвержденную в 1505 и 1534 гг., монастырь имел на 10 тверских деревень с. Медны, упомянутых в грамоте 1538 г. ⁷⁸. Освобождение от дани, яма, подвод и других пошлин сочеталось в ней с пунктом, принуждавшим монастырь давать в великокняжескую казну «с тех десяти деревень оброку з году на год... по полтине». Не исключено, что в первой трети XVI в. постановление 1485 г. не принималось во внимание правительством и местными агентами из-за неподтвержденности грамоты. Но, видимо, именно оно послужило юридической почвой для введения во всем новоторжско-тверском комплексе троицких вотчин того принципа [112] сбора податей, который декларировался в грамоте 1538 г. Сравнительно со старым оброчным принципом 1485 г. принцип 1538 т. был новым. Это первая причина, почему в грамоте 1538 г. нет ссылки па грамоту 1485 г. Другими причинами были отсутствие в грамоте 1485 г. подтвердительных подписей 1505 и 1534 гг. и локально-ограниченный характер ее действия, не распространявшегося на сами села Кумганово и Медну. Преемственность нового принципа уплаты податей от старого оброчного принципа косвенно свидетельствует о том, что новый принцип, обнаружившийся в грамоте 1538 г., вводился не везде, а только там, где существовала прежняя оброчная традиция.

Села Подчортково и Кунилово Дмитровского уезда в 1538 г. были новыми владениями Троицкого монастыря. Сельцо Кунилово поступило в монастырь по указной грамоте от 5 апреля 1538 г. ⁷⁹. 17 мая 1538 г. правительство выдало Троице-Сергиеву монастырю несудимую, заповедную и двусрочную грамоту на несколько новых сел, в том числе на Подчортково и Кунилово ⁸⁰. Других грамот, определявших их иммунитетный статус, до 22 июня 1538 г. не было. 22 июня появилась цитированная выше указная грамота дмитровскому городовому приказчику о порядке уплаты крестьянами сел Подчорткова и Кунилова ямских денег и примета. Интересно, что села Звягино, Никоново и Назарьевское, упомянутые в майской несудимой грамоте 1538 г. вместе с Подчортковым и Куниловым, не получили этой привилегии. Чем же объясняется исключительное положение Подчорткова и Кунилова? По-видимому, тем, что они находились в Дмитровском уезде, где в первой трети XVI в. сложились наиболее сильные тарханно-оброчные традиции (не следует их, однако, отождествлять с правом уплаты оброка в Москве). Именно здесь находились уже упоминавшиеся троицкие села Петровское и Новое Поречье. Правительство ввело в новых дмитровских селах статус, близкий к порядкам, характерным для ряда дмитровских вотчин крупных духовных феодалов. Московским же селам рассматриваемая привилегия не была дана, так как в Московском уезде отсутствовала тарханно-оброчная традиция.

Таким образом, в конце 30-х годов принцип уплаты податей в Москве проводился не в общетроицком масштабе, он возник лишь применительно к отдельным владениям в результате распространения на них и модификации старого оброчного принципа, также не имевшего общетроицкой сферы действия. По сравнению с оброчным принципом новое правило означало дальнейшее ограничение феодального иммунитета, ибо вместо льготной суммы всезаменяющего оброка иммунист обязывался к уплате податей в дифференцированном виде и сполна. Вместе с тем в ряде конкретных случаев, как, например, с селами Кумгановым, Медной, Подчортковым и Куниловым, новый принцип был льготным по сравнению с вводившимися в широких масштабах раскладкой и сбором налогов через [113] местную финансовую администрацию, получавшую фактически право вторжения в иммунитетные вотчины.

Ссылка грамоты 1550 г. на порядок уплаты ямских денег в Москве как на общее для всей троицкой вотчины правило не соответствовала действительности. Ссылка эта исходила из практики лишь отдельных монастырских сел, закрепленной в грамотах 1538 г.

Почему же возникла необходимость в подобной частичной фальсификации истинного положения вещей?

После того, как 17 марта 1548 г. истек срок действия общей льготной грамоты 1544 г., почти все троицкие вотчины, перечисленные в ней, лишились свободы от ямских денег, посошной службы, городового дела и т. п. В указной грамоте, посланной 10 августа 1548 г. городовым приказчикам в Боровск ⁸¹, фигурируют села Передол и Почап, названные в грамоте 1544 г. наряду с другими троицкими владениями в качестве объектов пожалования. В грамоте 1548 г. сказано, что боровский городовой приказчик взимал с крестьян этих сел ямские деньги за 7055 (сентябрь 1546 — август 1547) и 7056 (сентябрь 1547 — август 1548) годы, в обход жалованной грамоты 1544 г. Городовому приказчику запрещалось брать ямские деньги, посошных людей «и всяких податей» «до урочных лет». Формула «до урочных лет» в грамоте, выданной 10 августа 1548 г., то есть после истечения срока льготы 17 марта 1548 г., выглядит как будто анахронизмом, однако ее употребление вполне понятно. Правительство отменяло те меры городового приказчика, которые нарушали монастырский статус конца 1546 — начала 1548 гг.; кроме того, хотя новый, нельготный статус юридически вступал в силу 17 марта 1548 г., практически он должен был функционировать именно после августа 1548 (7056) г., с наступлением в сентябре 1548 г. нового, 7057 года (вряд ли ямские деньги собирались весной или летом, их взимали обычно осенью — зимой, поэтому подати за время с 17 марта 1548 г. до какого-то следующего момента 1548 г. надлежало брать, по-видимому, не в марте и не в августе 1548 г., а в конце 1548 — начале 1549 г.). Боровский городовой приказчик, воспользовавшись официальным прекращением действия грамоты 1544 г., слишком поспешил со сбором ямских денег: не прошло и пяти месяцев с 17 марта 1548 г., как он собрал деньги за 7056 г., несмотря на то, что подати за первую половину этого года (с сентября 1547 г. до 17 марта 1548 г.) вообще не подлежали оплате, и даже взял деньги за прошлый, целиком льготный 7055 год. Таким образом, судя по августовской грамоте 1548 г., ямские деньги совершенно не должны были взиматься с троицких вотчин в течение четырех лет согласно формуле грамоты 1544 г. «ни ямские деньги» и подтверждению 1546 г., но по истечении урочных лет в 1548 г. они начали взиматься на местах городовыми приказчиками, и правительство еще в августе 1548 г. не ставило вопроса о каком-либо другом порядке сбора ямских денег, пресекая лишь злоупотребления местных властей. [114]

Села Передол и Почап не имели ни тарханно-оброчного статуса, ни права доставлять подати в Москву, минуя местных сборщиков. В указной грамоте 1537 г. воровским городовым приказчикам прямо сказано, что крестьяне этих сел «... ямские... денги платят и посошную службу и городовое дело поделывают у вас в Боровску» ⁸². Однако и более привилегированные в прошлом владения, зарегистрированные в грамоте 1544 г., после 1548 г., по-видимому, обязаны были в общем порядке платить ямские деньги городовым приказчикам, давать по их требованию посошных людей и делать городовое дело. В грамоте 1550 г. замечание о том, что «приказщики де наши городовые ямские денги с них емлют по городом», приведено в перечне нарушений прежних грамот. Но юридически с 1548 г. городовые приказчики имели полное право собирать ямские деньги с большинства владений Троице-Сергиева монастыря. В апреле 1548 г. — августе 1550 г. нового подтверждения их старых привилегий не было. Известно только одно исключение из этого правила. 19 августа 1549 г. правительство полностью подтвердило две грамоты 1485 г. Троице-Сергиеву монастырю: тарханную на с. Медну и тарханно-оброчную на 10 деревень с. Медны ⁸³. Подтвердительных подписей 1549 г. на других троицких актах мы не находим. Села Кумганово и Медна с деревнями названы в числе монастырских владений в общей грамоте 1544 г. Вероятно, истечение срока ее действия в 1548 г. привело к распространению на Меднку общего порядка сбора податей уездной финансовой администрацией. Таким образом, для Медны с деревнями оказалось нарушенным известное нам постановление указной грамоты 1538 г. По-видимому, желая восстановить его, правительство и подтвердило грамоты 1485 г. Мы считаем, что грамота 1538 г. не была подписана на царское имя но двум причинам: во-первых, указные грамоты чаще всего не переутверждались, во-вторых, в середине XVI в. правительство предпочитало полностью подтверждать старые акты как менее обязательные для него и фиксировавшие полуизжитые нормы. На деле же, вероятно, подтверждение грамот 1485 г. означало реставрацию принципа 1538 г. Восстановление в августе 1549 г. принципа 1538 г. самой своей исключительностью демонстрирует отсутствие в 1549 г. нового указа о ямских деньгах, общего для всех владений Троице-Сергиева монастыря: при наличии такого указа вряд ли потребовалось бы специальное подтверждение принципа 1538 г. применительно к отдельным владениям.

С появлением в июне 1550 г. Судебника, запретившего выдачу новых тарханов и объявившего пересмотр старых ⁸⁴, ямские деньги стали взиматься, по-видимому, и с тех троицких владений, которые были освобождены от них грамотами, выданными между 17 марта 1544 г. и сентябрем 1550 г. ⁸⁵, то есть не утратившими, [115] как грамота 1544 г., юридической силы в 1548 г. ⁸⁶. В создавшейся сложной обстановке монастырь выдвинул предложение о взаимоприемлемом решении вопроса. Он не просил вновь полного освобождения от ямских денег, а ссылался фактически на прецедент 1538 г., применив его только к ямским деньгам, и по существу рекомендовал превратить этот частный принцип в общее правило для троицкой вотчины.

Это предложение было выдвинуто не случайно. С одной стороны, правительство еще в 1549 г. продемонстрировало благожелательное отношение к принципу уплаты ямских денег в Москве, подтвердив грамоты 1485 г., то есть практически восстановив действие указной грамоты 1538 г. С другой стороны, общетроицкое введение нового принципа означало ликвидацию полной свободы от ямских денег, провозглашенной некоторыми тарханными грамотами конца 40-х годов, не утратившими юридической силы после 1548 г. Таким образом, предложение было компромиссным, и правительство, нуждаясь в политической поддержке Троице-Сергиева монастыря, пошло навстречу его просьбе.

* * *

Важно знать, в какой мере грамота 1550 г. сохранила свою действенность после общей ревизии тарханов в мае 1551 г. В списках XVII в. (кн. 527-529) вслед за текстом грамоты помещено подтверждение: «Подписи на грамоте. Царь и великий князь Иван Васильевичь всея Русии по сей грамоте пожаловал Троицкого Сергиева монастыря игумена Серапиона з братьею или хто по нем иный игумен будет: сее у них грамоты рудити не велел никому ничем. Лета 7059-го февраля в 9 день». Далее список кн. 528 расходится со списками кн. 527 и кн. 529. В кн. 528 читаем: «А подписал дьяк Юрьи Сидоров. Печать у грамоты на черном воску» (л. 460 об.). В кн. 527 и кн. 529 написано: «Царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Русии сеи грамоты слушал, и выслушав ею грамоту, живоначальные Троицы Сергиева монастыря богомольца своего игумена Артемия з братьею, или хто по нем иный игумен будет, пожаловал: велел сю грамоту подписати на свое царево и великого князя имя и сеи у них грамоты рушати не велел никому ничем. Подпись дьяка Юрья Сидорова. Печать у грамоты на черном воску» (кн. 527, л. 280 об.; кн. 529, л. 348 об.). Во все книги текст грамоты 1550 г. копировался не с подлинника, что видно из фразы: «Печать у грамоты на черном воску» (в XVI в. к великокняжеским жалованным грамотам привешивались красновосковые печати). Грамота 1550 г. предписывала изготовить с нее [116] монастырские списки с монастырскою печатью и разослать их по городам, волостям и мытам. Упоминаемая в копийных книгах «печать на черном воску» и есть печать Троице-Сергиева монастыря. Для большинства грамот книги 527 и 528 дают идентичный или близкий текст (за исключением орфографических особенностей), поэтому разночтения, имеющиеся в текстах списков с грамоты 1550 г. в кн. 527 и кн. 528 ⁸⁷ (список кн. 529 мы специально не рассматриваем, так как он является копией списка кн. 527), кажутся не совсем обычными. Вероятно, тексты в кн. 528 (более ранней) ⁸⁸ и кн. 527 основаны на двух разных монастырских списках с грамоты 1550 г. В одном списке имелось только подтверждение от 9 февраля 1551 г., в другом — два подтверждения: от 9 февраля и второе — не датированное. О наличии в подлиннике нескольких подтверждений свидетельствуют оба списка фразой «Подписи (во множественном числе. — С. К) на грамоте». Часть, общая для обоих списков, — подтверждение от 9 февраля 1551 г., изложена, по-видимому, без отступлений от текста оригинала. Второе подтверждение в кн. 527 выглядит неполным хотя бы из-за отсутствия даты в начале его, ибо все известные подтверждения троицких грамот Артемию начинались словами «Лета 7059 майя...» ⁸⁹.

В копийной книге 637 текст грамоты 1550 г. сохранился начиная со слов «опричь душегубства и розбоя с поличным и татьбы». Изложение последующих статей не расходится с текстами копийных книг XVII в., хотя исправнее их в деталях. После текста грамоты сразу дается подтверждение мая 1551 г. Оно отличается от подтверждения в книге 527 наличием даты в начале («Лета 7059-го, майя в 17 день») и ограничительного пункта:

кн. 527, л. 280 об.	кн. 637, л. 410
«сеи у них грамоты рушати не велел никому ничем»	«сеи у них грамоты рушати не велел никому ничем, опричь ямских денег и посошные службы и тамги: то им давати. А велел у них... ходити по тому, как в сей грамоте на подписи подписано».

Какой из этих текстов является более достоверным? С точки зрения формы и соответствия известным образцам, безусловно, [118] текст книги 637. Для проверки его достоверности обратимся к жалованной грамоте удельного князя Владимира Андреевича Старицкого архимандриту Троице-Сергиева монастыря Кириллу от 25 августа 1566 г. ⁹⁰.

С. А. Шумаков подозревал, что грамота 1566 г. фальсифицирована: «Грамота, писанная тремя почерками и чернилами и очень шероховато изложенная. — Фальсификация? Pia desiderata м-ря?» ⁹¹. В подлиннике, написанном на трех листах, с середины л. 2 почерк действительно изменяется. Вариации в почерке наблюдаются и на л. 3, где, в частности, заключительная фраза «Писан на Москве лета 7074 августа в 25 день» написана другим почерком и другими чернилами. Изменение почерка в середине грамоты, особенно в середине фраз, без какого-либо видимого изменения смысла текста само по себе еще не свидетельствует о подложности документа. Другой почерк и другие чернила в заключительной фразе характерны как раз для подлинных грамот. Неоснователен и упрек в шероховатости изложения. В грамоте мы не находим никаких анахронизмов и других погрешностей, позволяющих усомниться в ее подлинности. С. А. Шумаков не дал исчерпывающей палеографической характеристики грамоты. Он не коснулся, например, оборотной стороны грамоты. Заклейки на обороте первого листа скрыли подпись имени князя Владимира Андреевича, зато на составах написано: «Диак (между лл. 1-2 — С. К.) Иван Гаврилов» (между лл. 2-3). Подпись дьяка сделана почерком и чернилами, отличными от почерков и чернил текста грамоты. Эта особенность свойственна подлинным грамотам, а не спискам, в которых текст на лицевой и оборотной сторонах писался одним и тем же переписчиком. С. А. Шумаков игнорировал и такой важный показатель, как водяной знак бумаги. На л. 1 водяного знака обнаружить не удалось; на лл. 2 и 3 отчетливо различается филигрань в виде гербового щита, рассеченного вертикально пополам: в одной половине — половина коня, в другой — орла. Тождественный водяной знак ⁹² просвечивает на бумаге подлинной жалованной грамоты от 1 августа 1566 г. того же князя Владимира Андреевича Троице-Сергиеву монастырю ⁹³.

В грамоте от 25 августа 1566 г. оторвана нижняя часть л. 3, к которой должна была быть привешена княжеская печать. Грамота от 1 августа 1566 г. имеет черновосковую удельнокняжескую печать на красном шнуре, ставящую подлинность этого документа вне сомнений. Таким образом, совпадение водяных знаков подлинной по всем признакам грамоты от 1 августа 1566 г. и грамоты от 25 августа 1566 г. решительно говорит за подлинность последней. [119]

Вероятно, грамота была оформлена не сразу, а писалась в несколько приемов, разными подьячими. Это объясняется исключительным ее значением. Она касалась троицких владений в пределах всего княжества Владимира Андреевича Старицкого и даже могла быть использована для распространения закрепленных в ней правовых норм на троицкие вотчины, находившиеся вне пределов удельного княжества. Возможно, составление грамоты прерывалось попутной проверкой монастырских прав и вмешательством представителей центрального правительства. Грамота 1566 г., как и грамота 1550 г., начинается со ссылки на прежние жалованные грамоты на троицкие и киржацкие села, деревни, слободы, дворы и соляные варницы, причем оба документа говорят о прежних жалованных грамотах почти в одинаковых выражениях. Далее грамота 1566 г. ссылается на «болшую» жалованную грамоту царя Ивана Васильевича «на всю их монастырьскую вотчину да на их монастырьские на троетцкие и на пречистые Благовещения Киржатцкого монастыря на села и на деревни, и на слободы, и на дворы, и у cолей на варницы». Краткая характеристика иммунитетной части этой грамоты, данная в грамоте 1566 г., целиком соответствует содержанию грамоты 1550 г. Затем в грамоте 1566 г. пересказывается ограничительное подтверждение, датированное 17 мая 1551 г., и говорится: «а велено деи им та грамота держати в манастыре впрок, а по городом де и по волостем ко всяким пошлинником велено им с тое грамоты посылати список слово в слово с монастырскою печатью». Цитированное место является простым повторением соответствующего постановления грамоты 1550 г. Монастырь просил, чтобы ему была выдана «жаловалная грамота такова ж, какова у них жаловалная грамота на всю их монастырскую отчину». Иммунитетные части грамот 1566 г. и 1550 г. совпадают; исключение составляют только §§5, 11 грамоты 1550 г., которые в грамоте 1566 г. опущены, и § 15 (по грамоте 1566 г. § 13), где вместо Переславского и Радонежского уездов названы уезды Боровский, Звенигородский и Романовский. Таким образом, все данные сравнительного анализа грамот 1566 г. и 1550 г. приводят к выводу, что грамоту 1566 г. Владимир Андреевич выдал по грамоте 1550 г.

В грамоте Владимира Андреевича сообщается, что 17 мая 1551 г. грамота Ивана IV была подтверждена «опрочь ямских денег и посошные службы и тамги: то де им довати» ⁹⁴. Следовательно, текст списка грамоты 1550 г. в кн. 637 и показание грамоты 1566 г. о содержании подтверждения грамоты 1550 г. в 1551 г. полностью совпадают. [120]

При составлении грамоты 1566 г. удельнокняжеское правительство пользовалось не подлинником грамоты 1550 г., а списком «с келарьскою печатью». Свидетельствует ли это против подлинности приведенного в грамоте ограничения 1551 г.? Очевидно, нет. Монастырь не мог быть заинтересован в переделке полного подтверждения на ограниченное, уменьшавшее его привилегии, тем более в такой ответственный момент, как выдача новой грамоты по старой. Достоверность списка 1566 г. выясняется также из сравнения вступительной части грамоты 1566 г. с соответствующим текстом в дошедших списках грамоты 1550 г.

В подлиннике грамоты 1566 г. налицо правильный перечень великих князей от Василия II (правда, с ошибочным для него титулом великого князя «всея Русии») до Ивана IV. В сохранившихся списках грамоты 1550 г. имеется явный пропуск текста между словами «Василья» и «Ивановича» (пропущены имена Василия Темного и Ивана III). А раз доказано, что грамота 1566 г. основывалась на грамоте 1550 г., естественно считать, что в списке 1566 г. грамоты 1550 г. этого пропуска не было. Наличие замеченного пропуска не только в копийных книгах XVII в., но и в недатированном отрывке грамоты 1550 г. ⁹⁵ — лишнее свидетельство неподлинности последнего. Вероятно, он является позднейшей монастырской копией. С другой стороны, одинаковая ошибка во всех четырех списках грамоты 1550 г. говорит о сложившейся монастырской традиции в передаче ее текста. Такая традиция могла возникнуть после 1566 г., ибо монастырский список 1566 г. еще правильно воспроизводил интересующую нас часть грамоты 1550 г. Вероятно, списки XVII в. с грамоты 1550 г. основаны на копиях, которые следует датировать временем позднее 1566 г. Впрочем, недатированный отрывок ближе к списку 1566 г., чем списки XVII в., где вместо «Благовещенья», например, читается «Богородицы».

Список в кн. 637 и список, который был использован в 1566 г., при выдаче грамоты Владимира Андреевича Старицкого, являются списками одной традиции: в обоих приведен полный текст ограничения и выпущено подтверждение февраля 1551 г. Это и неудивительно — списки почти синхронны. Л. И. Ивина установила, что в составе копийной книги № 637 до нас дошли тетради ранее неизвестной копийной книги, датируемой по водяным знакам, нумерации тетрадей, почерку и хронологии текстов концом 50-х — началом 60-х гг. XVI в. Отрывок списка грамоты 1550 г. помещен как раз в одной из этих тетрадей ⁹⁶.

Имело ли ограничение 1551 г. практический смысл применительно к тексту грамоты 1550 г.? Ведь в ней и так не было освобождения от ямских денег, посошной службы и тамги: ямские деньги и посошных людей монастырь обязывался доставлять сам, а статья о тамге вообще отсутствовала.

Выражение «опричь ямских денег» в ограничительной подписи 1551 г. вело к отмене права монастыря самому собирать ямские [121] деньги со всех своих вотчин и означало реставрацию финансовой власти городовых приказчиков (аннуляция § 17а).

По аналогии с подписью 1551 г. на грамоте 1534 г. вологодскому Ферапонтову монастырю можно предполагать, что подпись 1551 г. фактически отменила и § 18 грамоты 1550 г., разрешавший уплату оброка по оброчным грамотам «в нашу казну». В грамоте 1534 г. предписывалось «давати... за дань и за ямские денги, и за примет, и за посошной корм, и за все пошлины, и за подводы... оброком... по рублю в мою казну». В подписи 1551 г. грамота подтверждалась «опричь ямских денег и посошные службы: то им давати; а оброк у них царь и великий князь велел отставить» ⁹⁷. Постановление 1548 г. в упомянутых грамотах 1547 г. Песношскому и Отмицкому монастырям показывает, что отмена оброчного принципа означала принуждение к сбору ямских денег «с сох по розводу», то есть на местах. Формула же «опричь ямских денег...», применявшаяся в 1551 г. как всеобщий штамп, была предназначена для унифицированного введения принципа уплаты ямских денег местным сборщикам.

Столь же реальным было ограничение 1551 г. и в отношении посошной службы. Формула «опричь... посошные службы...» сводилась к отмене § 17б, согласно которому монастырь имел право без вмешательства государственных сборщиков рекрутировать посошных людей и отдавать их правительственным агентам. Теперь монастырь лишался этого права, сбор посошных с монастырских вотчин осуществлялся местными властями по их собственному усмотрению.

Конкретный характер ограничения можно видеть и в ликвидации монастырского права взимания тамги. В грамоте 1550 г. при изложении монастырского челобитья упомянуты троицкие дворники (представители монастыря в городах), торгующие «монастырьским товаром». Взимание с них «пошлин» рассматривалось в качестве нарушения старых привилегий, а в § 15 запрещалось брать «пошлины» с троицких людей Дмитровского, Переславского и Радонежского уездов. Таким образом, хотя грамота 1550 г. и не содержит прямого освобождения от тамги, в ней есть места, которые монастырь легко мог истолковать как разрешение своим людям не платить таможенные пошлины государству.

Следовательно, все три пункта ограничения 1551 г. касались существа грамоты 1550 г. и наносили серьезный удар по монастырскому, иммунитету.

* * *

В своей грамоте 1566 г. Владимир Андреевич Старицкий не учел ограничительную подпись 1551 г. Здесь мы наблюдаем сознательное восстановление удельным князем важнейших монастырских привилегий при ликвидации некоторых менее значительных (отмена §§5, 11 грамоты 1550 г.). Подтвердительная подпись 1566 г. Владимира Андреевича на жалованных грамотах 1547 г. [122] Песношскому и Отмицкому монастырям подкрепляет наш вывод: удельный князь, аннулируя ограничение 1548 г., запретил взимать с песношских и отмицких вотчин ямские деньги с сох по разводу и реставрировал правило оброчной уплаты податей. Следовательно, благодаря грамоте Владимира Андреевича 1566 г. Троице-Сергиев монастырь получил восстановление §§ 17-18 грамоты 1550 г., во всяком случае для вотчин, находившихся в уделе.

После казни Владимира Андреевича в 1569 г. и ликвидации принадлежавшего ему удела потеряли юридическую силу и его жалованные грамоты. Они не были формально подтверждены Иваном IV ⁹⁸. Царь был, однако, заинтересован в закреплении своего суверенитета над землями казненного удельного князя, а Троице-Сергиев монастырь нуждался в переутверждении своих иммунитетных прав в новой грамоте Ивана IV, так как судебно-административные и финансовые связи между монастырем и царем оказались в 1566-1568 гг. разорванными в отношении троицких владений, включенных в состав удельного княжества. Именно в 1569 г. и возникла у монастыря впервые потребность скрыть ограничительные пункты 1551 г. Вероятно, список 1569 г. с грамоты 1550 г., поданный на рассмотрение великому князю, уже отличался дефектностью. Правительство не обратило внимания на это, хотя и могло легко узнать о сути ограничения из поданного ему одновременно списка грамоты 1566 г. (вряд ли он тоже подвергся фальсификации — все сохранившиеся копии грамоты 1566 г. содержат текст ограничения 1551 г.). То, что грамота 1566 г. фигурировала при выдаче грамоты 1569 г., не вызывает сомнений. Выше установлено отсутствие в сгоревшей грамоте пункта «на яму с подводами не стоят и ямского двора не делают» (§ 11 грамоты 1550 г.). Это правило было действительным для немалой части троицкой вотчины еще в 1567 г., когда территория, не находившаяся в уделе Владимира Андреевича, пользовалась правами, зафиксированными в грамоте 1550 г. Но в грамоте 1566 г. § 11 грамоты 1550 г. уже отсутствовал, а раз его не было и в сгоревшей грамоте, значит ее составитель базировался в большей степени на тексте грамоты 1566 г., чем на тексте грамоты 1550 г. Точно так же разрешение монастырю самому платить подати и собирать посоху, которое, судя по цитированной ранее грамоте 1572 г., имелось в сгоревшей грамоте, соответствует тексту грамоты 1550 г. без ограничительной подписи 1551 г., то есть тексту грамоты 1566 г. Следовательно, хотя монастырь и фальсифицировал в 1569 г. текст грамоты 1550 г., пожалование ему старой привилегии в отношении уплаты податей и сбора посохи объясняется не этой подделкой, а тем, что Иван IV неофициально придерживался текста грамоты 1566 г., исходя из положения, существовавшего в удельной части троицких вотчин (в противном случае непонятно совпадение пропуска § 11 грамоты 1550 г. в грамоте 1566 г. и в сгоревшей грамоте 1569 г.). [123]

Такая позиция правительства не кажется неожиданной. Во-первых, в 1569 г. финансовая политика резко отличалась от политики 1550 г. Тогда Троице-Сергиев монастырь добился привилегии в порядке исключения, в 60-х же годах право уплаты податей в центре стало предоставляться крупнейшим монастырям шире (Кирилло-Белозерский монастырь, например, начал вносить подати в Большой Приход с середины 50-х гг.). Во-вторых, правительство было крайне заинтересовано в союзе с Троице-Сергиевым монастырем и не хотело вызывать недовольства троицких властей ограничением привилегий значительного числа монастырских вотчин, тем более, что это ограничение показало бы монастырю все преимущества удельнокняжеского правления перед царским. В-третьих, восстанавливая для троицких вотчин, находившихся в пределах царства, старый порядок уплаты податей, правительство, следуя грамоте 1566 г., получало и известную компенсацию — отмену §§ 5 и 11 грамоты 1550 г. Эти параграфы содержали довольно существенные освобождения: право не возить к зелейным амбарам дрова и землю, не давать лошадей на ям, не строить ямские дворы. Выполнение всех этих повинностей имело в условиях военного времени особое государственное значение. Распространяя их на многочисленное население троицких вотчин, правительство получало определенные выгоды.

Однако официально Иван IV после казни Владимира Андреевича Старицкого руководствовался, по-видимому, не его грамотой 1566 г., а своей грамотой 1550 г., что и побудило монастырских старцев фальсифицировать подтвердительную подпись к ней.

Итак, каково же было положение иммунитета Троице-Сергиева монастыря накануне выдачи тарханной грамоты в апреле 1578 г.? Общий статус формально определялся грамотой 1569 г., вероятно, тождественной по содержанию иммунитетного раздела с грамотой 1566 г. Монастырские земли не были освобождены от податей и посохи, но монастырь сам ведал их сбором. Кроме того, имелась грамота марта 1571 г., освобождавшая от податей запустевшую часть троицкой вотчины. Октябрьская льготная грамота 1571 г. на ряд разоренных монастырских сел сохраняла силу только до 1 сентября 1574 г. Наконец, грамота мая 1577 г. запрещала брать с троицких владений «посошных людей к очным крепостям к частику и ко всяким нашим делом». Следует, однако, учитывать, что грамота 1569 г. сгорела в 1571 г. Таким образом, единственным общим документом, закреплявшим привилегии монастыря, оставалась грамота 1550 г., но ее существенно ограничивала подпись 1551 г.

Из всего сказанного видно, что юридическая основа троицкого иммунитета в 60-х — 70-х гг. была не блестящей. Она заметно ухудшилась после 1571 г., когда сгорела грамота 1569 г., и особенно после августа 1574 г., когда прекратилось действие октябрьской льготной грамоты 1571 г. Весь период с сентября 1574 г. до апреля 1578 г. можно считать временем последовательного обременения троицких вотчин податями и повинностями (с некоторым ослаблением этого нажима с мая 1577 г.).

Какую общую грамоту мог представить Троицкий монастырь в 1578 г.? Только грамоту 1550 г. Но в 1578 г. ее не сочли бы [124] деиствительной без подтвердительной подписи от 17 мая 1551 г. Подлинная подпись содержала неугодные монастырю ограничения. Потребовалась новая фальсификация подписи 1551 г. Вероятно, именно в списке 1578 г. грамоты 1550 г. была помещена подпись на имя Артемия (в список 1569 г. ее просто не включили, так как тогда при выдаче грамот не уделялось того внимания майским подписям 1551 г., какое мы наблюдаем в 1576-1578 гг.: в 1569 г. выдача новых грамот по старым не носила массового характера и производилась без соблюдения выработанных общих принципов). Поместив в список 1578 г. грамоты 1550 г. майскую подпись 1551 г., редактор списка выпустил ограничительные пункты, в списке же грамоты 1566 г. исказил дату подтверждения грамоты 1550 г. Текст грамоты 1550 г. в кн. 528 основан, по-видимому, на списке 1569 г., а в кн. 527 — на списке 1578 г.

После 1578 г. список 1569 г. с одним лишь безусловным подтверждением от 9 февраля 1551 г., вероятно, больше устраивал монастырь, так как сокращенная подпись на имя Артемия, имеющаяся в списке 1578 г., выглядела не очень убедительно при сравнении ее с другими подтвердительными подписями.

Кн. 528 была составлена по частям между 1614 и 1641 гг., кн. 527 создавалась единовременно — в 1641 г. ⁹⁹. В кн. 528 копия грамоты 1550 г. помещена на лл. 456-459, водяной знак которых датируется 1636-1638 гг. ¹⁰⁰. Вся книга 528, как и кн. 527, скреплена по листам архимандритом Адрианом и др. Однако в 1636-1638 гг. троицким архимандритом был не Адриан, а Нектарий ¹⁰¹. Грамота 1550 г. переписывалась в кн. 528 до окончательного оформления и проверки последней правительственными агентами в 1641 г. при новом архимандрите Адриане (1640-1656 гг.). В этом существенное отличие происхождения списка в кн. 528 от обстоятельств появления текста той же грамоты в кн. 527. В кн. 528 — список 1638 г. (со списка 1569 г.), не рассчитанный еще на строгий контроль и проверку его правительством. В кн. 527 — список 1641 г. (со списка 1578 г.), при составлении которого в условиях правительственного контроля было невозможно просто опустить подтверждение на имя Артемия. Интересно, что в копийных книгах середины XVII в. текст трамоты Владимира Андреевича 1566 г. приведен в известное соответствие с дефектным текстом грамоты 1550 г. В подлиннике грамоты 1566 г. в пересказе монастырского челобитья Василий II правильно назван Василием Васильевичем. В списках кн. 527 и кн. 528 (№ 113), как и в дошедших списках грамоты 1550 г., он фигурирует с отчеством «Иванович». В кн. 528 сказано, что Владимир Андреевич, выслушав грамоту Ивана IV, «Троицы живоначалные Сергиева монастыря архимарита Кирила з братьею или хто по нем у Троицы в Сергиеве монастыре иный игумен будет, пожаловал». «Игумен» — и в книге 527. В [125] подлиннике же правильно: «архимандри[т]». Переделка слова «архимандрит» на «игумен» в формуле пожалования может быть объяснена только следованием тексту грамоты 1560 г., в которой нет термина «архимандрит» (настоятели Троице-Сергиева монастыря до 1561 г. посвящались в сан игуменов, с 1561 г. — в сан архимандритов). Особенно любопытна переделка текста в части, связанной с определением степени судебного иммунитета. В подлиннике грамоты 1566 г. сказано, что наместники не судят жителей троицких вотчин по прежним царевым и Владимира Андреевича грамотам — «иных опричь душегубства, а иных опричь душегубства и разбоя, и татьбы с поличним». В кн. 528 и 527 цитированный текст сокращен: «иных опричь душегубства и розбоя и тадьбы с полишним». Снятием нюанса, имевшегося в подлиннике грамоты 1566 г., устанавливалось тождество формулировок рассматриваемого параграфа в списках XVII в. с грамот 1550 и 1566 г. Сознательную попытку монастыря подогнать текст грамоты 1566 г. под списки грамоты 1550 г. можно проследить и палеографически. Оказывается, в кн. 528 грамота 1566 г. начата на листе (202 об.) с тем же водяным знаком, что и на листах 456-459, где переписана грамота 1550 г., то есть документы копировались одновременно — около 1638 г. Одновременность их переписки — важный показатель взаимосвязи, существовавшей между копированием грамоты 1550 г. и грамоты 1566 г. в кн. 528. Подделывая грамоту 1566 г. под грамоту 1550 г., переписчик стремился усилить авторитетность не грамоты 1566 г., а грамоты 1550 г. Грамота 1566 г. представляла для монастыря гораздо меньший интерес из-за своего удельного происхождения и ограниченного радиуса действия. Грамота же 1550 г. была царской и общей — на всю вотчину. Однако у нее были недостатки — она сохранилась не в подлиннике и имела ряд сомнительных чтений. Грамоту 1566 г., вероятно, рассматривали в монастыре как своего рода критерий истинности грамоты 1550 г. Поэтому-то монастырь и решил сделать этот критерий более соответствующим тому документу, который по нему проверялся.

Предполагать, что корректировка текста производилась для усиления авторитета грамоты 1566 г., нет оснований. При наличии достаточно авторитетной грамоты 1550 г., перекрывавшей по существу действие грамоты 1566 г., всякие манипуляции с последней были бы не нужны. Несознательное искажение подлинника в данном случае исключается из-за психологической необоснованности «описок» (например, замены слова «архимандрит» словом «игумен» в монастыре, где давно правили архимандриты), а главное — из-за полного соответствия их тексту списков грамоты 1550 г. Л. И. Ивина отмечает лл. 456-459 и 202 кн. 528 в числе тех, которые были переписаны около 1641 г., но являлись простыми заменителями обветшавших, по ее мнению, листов книги 1615 г. ¹⁰². Приняв эту гипотезу, надо будет отнести редактирование грамоты 1566 г. в соответствии с текстом грамоты 1550 г. к 1614-1615 гг. Однако совпадение водяных знаков лл. 202 и 456-459, говорящее об [126] одновременной переписке грамот 1566 и 1550 гг. в 1638 г., позволяет усмотреть здесь не простое воспроизведение списков 1614-1615 гг., в которых обветшали листы, а сознательную работу над текстом, преследовавшую определенные цели.

* * *

В какой мере грамота 1550 г. послужила источником грамоты 1578 г.?

Надо заметить, что хотя в грамоте 1578 г. и приводился текст никогда не существовавшей щедрой тарханной грамоты, нормативная часть грамоты отнюдь его не повторяет. Судя по изложению монастырской челобитной в грамоте 1578 г., троицкие власти просили царя «велети дати им свою... грамоту тарханную такову ж, какова у них наша прежняя жаловалная грамота». Можно было бы ожидать, что новый нормативный текст и явится отражением цитированной в документе «грамоты». Сравнив, однако, основные податные статьи «прежней... грамоты» и грамоты 1578 г., мы увидим здесь существенные несоответствия.

Таблица 2.

Соотношение статей «прежней» грамоты, приведенных в грамоте 1578 г., с нормативной частью грамоты 1578 г.

подати и повинности (освобождение от них)	«прежняя грамота»	грамота 1578 г.
ямские деньги и ямское дело	§ 2. ни ямских денег § 8. на яму с подводами не стоят	§ 1. «не надобе им.. ямщина» § 13. с подводами на яму не стоят § 29. «и денежные зборщикн и посланники в их вотчину не въезжают»
посошная служба	§ 1. ни посохи	§ 14-15. «и посохи к городовым делом не дают, и бережные, и иные никоторые, и лесу и камени не возят».
городовое дело	§17 «и городов не делают, и тюрмы не ставят»	§ 14-45 «и посохи к городовым делом не дают...» § 21. «ни города не делают и тюрмы не ставят».
ямчужное дело	§ 23. «и к ямчюжному анбару сору и дров не возят»	§ 6. ямчюги не варят § 23. «...ни к ямчюжному анбару сору и дров не возят».
засечное дело	§ 6. ни засечного
полоняничные деньги	§ 11. ни полоняничные деньги
общее освобождение от податей	§ 16. и всяких наших пошлин и податей не дают [127]

Такое же несоответствие между текстом «прежней» жалованной грамоты и нормативными статьями обнаруживается в упоминавшихся ранее грамотах ноября 1576 г. Спасо-Евфимьеву и Владимирскому Рождественскому монастырям. Нормативные статьи содержат менее широкие и всеобъемлющие пожалования, чем текст так называемых «прежних» грамот. Особенно интересен вопрос о ямских деньгах. В «прежних» грамотах указано безусловное освобождение от них — «ни ямских денег», в нормативной статье грамот Спасо-Евфимьеву, Владимирскому Рождественскому и Троице-Сергиеву монастырям говорится: «не надобе им.. ямщина». С нормативными статьями троицкой грамоты совпадает в главном и текст упоминавшейся грамоты 1578 г. суздальскому епископу. Там тоже предоставляется освобождение не от «ямских денег», а от «ямщины». Казалось бы, по своему месту в грамоте статья о «ямщине» заменяет статью о ямских деньгах. Этот вывод внешне подкрепляется и § 13, освобождающим от стояния на яму с подводами: наличие в грамоте § 13 на первый взгляд исключает интерпретацию «ямщины» как натуральной повинности. Однако внимательное рассмотрение § 29 приводит к другому выводу. В троицкой грамоте 1578 г. § 29 сокращен и не дает прямого ответа на поставленный вопрос о «ямщине» и ямских деньгах. Полную редакцию этого параграфа находим в грамотах Владимирскому Рождественскому монастырю (1576 г.) и суздальскому епископу (1578 г.). В них сказано: «И денежные зборщики и посланники в их вотчину по данные деньги не въезжают; платят оне ямские деньги в нашу казну сами на Москве». Этот пункт, при наличии в грамотах освобождения от «ямщины» и от обязанности стоять на яму с подводами, позволяет понять, что «ямщина» — отнюдь не синоним ямских денег. Ямские деньги существовали независимо от «ямщины» и выплачивались Рождественским монастырем и суздальской епископской кафедрой в Москве. Вероятно, именно такой порядок взимания ямских денег предполагался и с вотчин Троице-Сергиева монастыря в грамоте 1578 г. Действительно, §§ 1, 13, 29 троицкой грамоты 1578 г. целиком совпадают с постановлениями грамот Рождественскому монастырю и суздальскому епископу. В троицкой грамоте отсутствует только конкретное указание об уплате ямских денег в Москве. Однако, какой иной вывод можно сделать из § 29, если, во-первых, «ямщина» — это не ямские деньги, [128] во-вторых, освобождения от ямских денег в грамоте нет, в-третьих, денежным сборщикам запрещено въезжать в троицкую вотчину? Ясно, что несмотря на отсутствие в § 29 заключительной фразы, имеющейся в соответствующих параграфах грамот Рождественскому монастырю и суздальскому епископу, принцип уплаты ямских денег в Москве здесь подразумевается. Троицкая грамота 1578 г. получила полное подтверждение нового царя Федора Ивановича 3 мая 1584 г. Через 5 месяцев, 25 сентября 1584 г., правительство разослало по городам серию грамот, запрещавших местным финансовым властям въезжать в пределы троицких владений. Монастырю разрешалось «наши всякие доходы платити в нашу казну самим» ¹⁰³. Несколько раньше (16 сентября) была отправлена грамота в Переславль-Залесский ¹⁰⁴. В ней говорилось, что к царю обратился с челобитной архимандрит Троице-Сергиева монастыря, который сослался на грамоту Ивана IV, подписанную на имя Федора. Содержание этой грамоты изложено так: «в их монастырскую вотчину и в киржятцкую нашим посланником и розсылщиком, и губным старостам, и городовым приказщиком для наших денежных доходов не въеждяти и к денежному збору и к тамгам их троецких крестьян не имати; а наши всякие доходы велено им, вбирая, платити в нашу казну самим на Москве». Далее отмечено, что губные старосты, городовые приказчики и посланники «по всем городом» стали в троицкую вотчину въезжать и выбирать монастырских крестьян «к денежным збором и к тамгам». Монастырь просил «по прежней отца нашего и по нашей жаловалной грамоте в троецкую вотчину нашим посланником и городовым приказщиком, и губным старостам, и розсылщиком въезжяти не велети, и к денежному збору, и к нашим ко всяким делом, и к тамгам целовалников не имати». Отвечая на эту просьбу, правительство запрещало городовым приказчикам, их рассылыцикам и целовальникам въезжать в троицкие владения «для наших всяких денежных доходов», «а наши ямские деньги и всякие наши подати с тое их троецкие вотчины велели есмя им платити самим на Москве по-прежним нашим жаловалным грамотам»; предписывалось также «ко всяким доходом и к тамгам троецких крестьян в целовалники» не брать.

«Прежние» грамоты фигурируют в приведенной грамоте в трех местах: сначала названа грамота Ивана IV, подписанная на имя Федора; затем грамота определена как «отца нашего и наша»; в заключительной части упоминаются «прежние наши жаловалные грамоты». Ясно, что раз однотипные указные грамоты рассматриваемой серии были отправлены в ряд городов, значит ссылка на предшествующие акты могла относиться в них только к общим жалованным грамотам. Из общих троицких грамот Ивана IV, соответствующих содержанию указных грамот 1584 г., можно назвать две: грамоту 1550 г. и грамоту 1578 г. Подобных жалованных грамот [129] Федора за время между мартом и сентябрем 1684 г. нет. Поэтому ссылку на прежние «наши жаловалные грамоты» нельзя здесь понимать буквально. Она объяснима в свете более ранней ссылки на «отца нашего и нашу» грамоту: грамота Ивана IV, подписанная на имя Федора, становилась в известном смысле и грамотой самого Федора. Остается разобраться, какая из грамот Ивана IV имелась в виду. За грамоту 1550 г. говорит следующее: 1) упоминание, наряду с общетроицкой вотчиной, вотчины Киржацкого монастыря ¹⁰⁵, 2) постановление об уплате ямских денег в Москве. Против нее свидетельствует отсутствие в ней: 1) подписи на имя Федора, 2) специальной статьи о невъезде денежных сборщиков, 3) статьи о том, чтобы не брать троицких крестьян в целовальники к денежному сбору и тамгам. За грамоту 1578 г. говорит: 1) подпись на имя Федора от 3 мая 1584 г., 2) наличие § 29 — «и денежные зборщики и посланники в их вотчину не въезжают», 3) наличие § 22 — «и целовальников к губному делу и к денежному, ни в тамги, ни к мыту, и к збору и к перевозу не емлют». Против: 1) отсутствие ссылки на киржацкую вотчину, 2) отсутствие формулы об уплате ямских денег в Москве.

Вероятно, в ссылке указных грамот подразумеваются обе грамоты — 1578 г., как подписанная на имя Федора, и 1550 г., поскольку в ней недвусмысленно декларировано право монастыря платить ямские деньги в Москве. Слияние в изложении указных грамот воедино содержания актов 1550 и 1578 гг. свидетельствует о том, что нормы грамоты 1578 г. по существу покрывали собой нормы грамоты 1550 г. Действительно, § 13 грамоты 1578 г. частично равен § 11 грамоты 1550 г., §§ 14-15 грамоты 1578 г. частично равны §§ 4, 15 грамоты 1550 г., § 21 грамоты 1578 г. равен §§ 8, 15 грамоты 1550 г., § 23 грамоты 1578 г. равен § 5 грамоты 1550 г. § 29 грамоты 1578 г. фактически равнялся § 17а грамоты 1550 г., посвященному ямским деньгам, но в обстановке, когда потребовалось специально аргументированное подтверждение монастырского права платить ямские деньги в Москве, неполноту и недоговоренность. § 29 грамоты 1578 г. оказалось необходимым возместить определенной формулой из грамоты 1550 г. Следовательно, § 17а грамоты 1550 г. и § 29 грамоты 1578 г. взаимно дополняли друг друга; в сзязи с появлением грамоты 1578 г. еще раз (после 1566 и 1569 гг.) официально отменялось действие ограничительной подписи 1551 г. к грамоте 1550 г., и § 29 грамоты 1578 г. получал силу в полном соответствии с § 17а грамоты 1550 г. Соблюдение властями этих параграфов накануне нарушения монастырских привилегий в 1584 г. выявляется из всего контекста указных грамот 1584 г. Значит, до 1584 г., то есть между 1578 и 1584 гг., § 29 грамоты 1578 г. [130] толковался целиком в духе § 17а грамоты 1550 г. В указных грамотах речь, конечно, шла в основном о грамоте 1578 г., грамота 1550 г. интересовала новое правительство только в качестве авторитетной исторической справки для уяснения § 29 грамоты 1578 г.

Спрашивается, зачем потребовалось подтверждение грамоты 1578 г. в специальной серии указных грамот сентября 1584 г., если ее еще в мае 1584 г. подписали на имя Федора? На этот вопрос ответить нетрудно. Дело в том, что собор 1584 г. отменил тарханы. Отмена тарханов, приведшая к нарушению летом 1584 г. местными властями грамоты 1578 г., определила, вероятно, возникновение монастырской челобитной, обращенной к правительству. В ответ на нее и последовала серия сентябрьских грамот, восстанавливавших под видом подтверждения «наших» прежних грамот основные нормы грамоты 1578 г.

Таким образом, можно считать доказанным, что грамота 1578 г., запрещая въезд в троицкие вотчины денежных сборщиков, подразумевала уплату монастырем ямских денег в Москве. Это означает совпадение главной податной статьи грамоты 1578 г. (§ 29) с постановлением грамоты 1550 г. о ямских деньгах (§ 17а). При сравнении грамоты 1578 г. с грамотами 1566 и 1669 гг. мы уже не видим соответствия рассматриваемых параграфов, наблюдаемого в грамотах 1578 и 1550 гг. Судя по формулярам грамот Рождественскому монастырю и суздальскому епископу, а также по указным грамотам 1584 г., Троице-Сергиев монастырь должен был платить ямские деньги «в нашу казну... на Москве». Абсолютно тождественное указание находим в грамоте 1560 г. По грамоте же 1569 г. часть денег надлежало платить «на Москве, а иные в Слободе». В грамоте 1566 г. употреблено выражение, взятое из грамоты 1550 г. («...плотят они ямские денги на Москве в нашю казну сами»), но имеется в виду удельнокняжеская казна. Совершенно очевидно несовпадение грамоты 1578 г. с грамотами 1566 и 1569 гг. в пункте о нестоянии на яму с подводами. В грамотах 1566 и 1569 гг. этого пункта нет, а в грамоте 1578 г. он есть (§13), есть он и в грамоте 1550 г. (§11). Следовательно, если в 1578 г. правительство и опиралось на предшествующие жалованные грамоты, то в большей степени оно опиралось на грамоту 1550 г., чем на грамоты 1566 и 1569 гг. Это и побуждало монастырь фальсифицировать ограничение 1551 г. к грамоте 1550 г. Решить до конца вопрос относительно использования текста грамоты 1550 г. в 1578 г. не представляется возможным, ибо грамота 1578 г. в нормативной части, так же как и во вступительной, построена по формуляру общей редакции 1576 г., отраженной в грамотах Спасо-Евфимьеву и Рождественскому монастырям. Содержание податной части грамоты 1550 г. без ограничения 1551 г. в главном соответствовало этой редакции. Правительство не интересовалось ограничительной сущностью подтверждения 1551 г. к грамоте 1550 г. Значит, в 1578 г., как и в 1569 г., получилось так, что монастырская фальсификация была совершена скорее для создания благовидной проформы, чем для обмана правительства, которое руководствовалось прежде всего другими источниками. Но субъективно монастырские власти сознательно шли на обман в [131] определенных корыстных целях, и фальсификация, возможно, помогла им добиться выдачи грамоты.

* * *

В 1578 г., когда происходила выдача новых грамот по старым, в том числе и «ветхим», текст грамоты 1550 г., даже без ограничений, не соответствовал программе-максимум монастыря. Поэтому у монастырских властей возникла идея реализовать старые, подтвержденные в 1551 г. грамоты с более широкими привилегиями. Какие же грамоты монастырь мог с этой целью использовать? Грамоты XVI в. не подходили, так как те из них, которые содержали освобождение от податей, получили в мае 1551 г. ограничительную подпись, ликвидировавшую податной тархан. Оставалось обратиться к «ветхим» грамотам XV в. Из общего весьма внушительного числа сохранившихся троицких жалованных грамот XV в. (около 200) — документов, подтвержденных в мае 1551 г., сравнительно мало (24) ¹⁰⁶, среди них с податными привилегиями — 13 ¹⁰⁷. Объекты пожалования девяти из них названы в общей троицкой грамоте 1544 г. (см. таблицу 3). На объекты грамот № № 7, 9 (здесь и далее ссылаемся на № № в таблицах 3-5) имелись, кроме грамоты 1544 г., еще и другие грамоты XVI в., фиксировавшие их податной статус: грамота 1517 г. на дворы «у Соли у переславские» с четырьмя троицкими и одной киржацкой варницей ¹⁰⁸, грамота 1534 г. на двор в Кашине ¹⁰⁹.

Грамоты № № 10-13, чьи объекты пожалования не отражены в грамоте 1544 г., были по существу заменены новыми грамотами XVI в., и объекты, указанные в них, имели податной и таможенный статус, определенный новыми, а не старыми грамотами (см. таблицу 4). Поэтому подтверждение в 1551 г. части грамот XV в. нейтрализовалось подтверждением грамот XVI в. на те же объекты. Грамоте № 7 противопоставлена грамота 1517 г., подтвержденная в 1551 г.; грамоте № 9 — грамота 1534 г., тоже подтвержденная в 1551 г., грамотам № № 12, 13 — грамоты 1534 и 1545 гг., подтвержденные в 1551 г. Грамоты № № 1-6, 8, 10 на объекты, упомянутые или подразумеваемые в грамоте 1544 г., не могли быть в 1551.г. прямо противопоставлены грамоте 1544 г., так как последняя потеряла силу в марте 1548 г. Но они фактически противопоставлялись новой общей грамоте 1550 г., не перечисляющей конкретно монастырские владения; грамота же 1550 г. содержала подтверждение 1551 г. Грамота № 11 противопоставлена грамоте 1504 г., не подтвержденной в 1551 г. Села, фигурирующие в грамоте № 11 и грамоте 1504 г., к середине XVI в., вероятно, вышли из состава троицкой вотчины. Во всяком случае они не упомянуты в [132] общих грамотах Троице-Сергиеву монастырю 1544 г. и 1545 г. ¹¹⁰. Может быть, поэтому правительство и не подтвердило действующую грамоту 1504 г. (подтвержденную в 1534 г.), а подтвердило — только номинально — старую грамоту 1501 г. Так или иначе, но действие и этих грамот перекрывалось действием подтвержденной в 1551 г. общей грамоты 1550 г.

Таблица 3.

Соотношение объектов пожалования по грамотам XV в. и общей грамоте 1544 г.

№ п/п	Год выдачи грамоты	АСЭИ Т.I, №	Объекты пожалования
			по грамотам XV в.	по грамоте 1544 г.
1.	1453	246	«деревня Жолдыбинская да Селиванъкова гора, да Ефремовская деревня»	сельцо Желдыбино... с деревнями; село Гора
2.	1453	247	«деревня Микулинская Тутолмина»	сельцо Слоботка Тутолмина... с деревнями
3.	1462	304	села Присецкое и Сускромное с деревнями	село Присеки с селами и деревнями
4.	1492	568	села Присецкое и Сукромное с деревнями	село Присеки с селами и деревнями
5.	1467	346	село «Скнятиново» с деревьями	село «Снятиново» с деревнями
6.	1472/73	412	«село Кучки да Деревенку в Кучке же»	села Кучки и Леднево (Леднево приобретено в 1523 г. — см. ГБЛ, ф. 303, кн. 518, лл. 110 об.-11 об.)
7.	1481	491	двор и 4 варницы у Соли Переславской	двор(ы) монастырский (ие) и казачьи дворцы в Усолье Переславском
8.	1481	492	«их село Розтокинское з деревнями»	сельцо Ростокино с деревнями
9.	1501	637	двор в Кашине на посаде	двор в Кашине [133]

Таблица 4.

Соотношение грамот XV в. на владения, не вошедшие в грамоту 1544 г., с другими грамотами XVI в.

Грамоты XV в.				грамоты XVI в.
№ п/п	Год выдачи	АСЭИ Т.I, №	Объект пожалования	Объект пожалования	Год выдачи	источник
10.	1478	455	cельцо Воскресенское с деревнями — Фомино, Скворцово, Олексеево; пустошь Верзеинская	[село Шарапово с деревнями]. Сельцо Воскресенекое с деревнями в общих троицких грамотах 1544 г. (кн. 528, № 288) и 1545 г. (кн. 528, № 292) отсутствует. В писцовых книгах Переславль-Залесского уезда отмече-но: «пустошь, что был пог. Воскресенский» (АСЭИ. Т. I, стр. 622, прим. к № 426). Деревни сельца Воскресенского (дер. Вяхорева, пустошь Верзеино и другие), по данным С. Б. Веселовского, «тянули к существующему ныне с. Шарапо-ву» (АСЭИ. Т. I, стр. 622 прим. к № 421). Вероятно, Воскресенское не было сельцом уже к середине XVI в., и комплекс земель, кон центрировав-шихся в XV в. вокруг Воскресенского, тянул в середине XVI в. к с. Шарапову	1544	ГБЛ, ф. 303, кн. 527-529, № 288
11.	1485	519	cела Ивановское и Пестово c деревнями, «да к ним селища святыя ж Троица»	села Михайловское и Пестово	1504	АСЭИ T.I, № 653
12.	[1462-1466]	318	проезд в двух павозках на Улу и в двух павозках на Белоозеро, в лодке набои на Шексну	проезд в лодке с парубнем Яхромою, Сестрою и Дубною до Волги, а Волгою вниз до Шехонского устья и в Шексну	1534	ГКЭ, Дмитров, № 54/3763
				проезд из бежецкого села Притек в монастырь на 100 возах через Кашинскую и Дмитровскую земли	1534	ГКЭ, Бежецк, № 54/3763
13.	1486	530	проезд паузка с под-возком к Белоозеру через Луковесский мыт
				проезд из всех уездов в монастырь с повозом	1545	ААЭ, Т.I, № 203 [134]

Таблица 5.

Соотношение платежей и повинностей в грамотах XV и XVI вв.

грамоты XV в.		соответствующие грамоты XVI в.
№ п/п	налоги	грамоты до 1544 г.		грамота 1544 г.	грамота 1550 г.
		налоги	подтверждение 1551 г.	налоги	налоги	подтверждение 1551 г.
1.	мыт, тамга, ям, подводы, писчая белка и др.			дань, ямские деньги, посошную службу, городовое дело и всяки пошлины не платят до 17 марта 1548 г.	ямские деньги платят сами в Москве, посошных людей дают сами	«опричь ямских денег, и посошные службы, и тамги: то имь давати»
2.	писчая белка, ям, подводы и др.
3.	ям, писчая белка, подводы, мыт, тамга и др.
4.	проторы и разметы
5.	ям, подводы, мыт, тамга и др.
6.	ям, подводы, мыт, тамга, писчая белка и др.
8.	дань, ям, подводы, мыт, костки, тамга и др.
10.	ям, подводы и др.
7.	дань и соль оброчная	проторы и разметы, «опричь яму и посошные службы»; пятна не держать; давать корм волостелю деньгами и солью	без ограничений
9.	дань, посошная служба	дань, посошная служба	«опричь ямских денег, и посошные службы, и тамги: то их дворнику давати; а хто у них в том дворе опричь одного дворника учнет жити, и тем всякие подати давати с черными людми ровно...»
11.	дань, ям, подводы, мыт, тамга и др.	дань, ям, подводы, мыт, тамга и др.	нет
12.	мыт, тамга и др.	мыт, тамга	опричь ямских денег, посошной службы и тамги;
13.	мыт, тамга	мыт, тамга	опричь тамги: то им давать
		в грамоте 1545 г.: мыт, тамга	опричь тамги: то им давать [135]

Таблица 5 показывает, что освобождения от налогов, зафиксированные в подтвержденных грамотах XV в., не имели реального значения, так как содержание последующих грамот на те же объекты было совсем иным. Щедрая грамота № 3 была ограничена еще в XV в. скупой грамотой № 4 на те же объекты. Грамота № 7 ограничивалась грамотой 1517 г. Вследствие полного подтверждения в 1551 г. новых скупых и старых щедрых грамот все они оказались формально равноценными, но реальная сила оставалась за новыми грамотами как действующими. Номинальный характер полного подтверждения грамот № № 9, 12, 13 выясняется из ограничительных подписей 1551 г. к грамотам XVI в. на те же объекты. Владения, указанные в других грамотах, подчинялись общим для троицкой вотчины распорядкам: с 1548 г. с них стали взиматься [136] основные налоги и провинности, в 1550 г. сбор ямских денег и посошных людей перешел в руки монастырских властей, в 1551 г. троицкие вотчины вернулись к положению, создавшемуся еще в 1548 г., после прекращения действия грамоты 1544 г. П. П. Смирнов объяснял полное подтверждение в 1551 г. грамот XV в. «доверием» к ним правительства ¹¹¹. Из произведенных сопоставлений видно, что это «доверие» ничего не стоило, ибо подтверждение правительством старых грамот имело чисто формальное значение, а реальное положение дел определялось новыми документами и подписями к ним.

В 1578 г. монастырь обратился к «ветхим» грамотам потому, что они соответствовали формальным требованиям момента — содержали важные податные освобождения и были целиком подтверждены в 1551 г. Других таких грамот монастырь не имел. Отсюда понятной становится двусмысленность монастырского челобитья, изложенного в грамоте 1578 г., которая, с одной стороны, говорит о «нашей прежней жаловалной грамоте» (подразумевается, очевидно, грамота 1550 г.), а с другой стороны, ссылается на ветхие грамоты, называя их «нашими», хотя несколько выше они явно выступают как «грамоты... прародителей наших, великих князей, и деда нашего, и отца нашего, и наши». Конечно, тут имелись в виду подтвержденные в 1551 г. грамоты XV в., вновь ставшие орудием монастырской борьбы за иммунитет.

«Ветхие» грамоты XV в. утратили ко второй половине XVI в. практическое значение, поэтому известие об их нарушении свидетельствует только о маневре монастыря — этими документами никто не руководствовался. Грамоты «отца нашего» (Василия III) Троице-Сергиеву монастырю не фиксировали бессрочного освобождения от главнейших податей ¹¹². Грамоты же 1534-1550 гг., содержавшие важные податные привилегии, получили в 1551 г. ограничительную подпись ¹¹³. Следовательно, все жалобы на нарушение этих грамот в, 1570-х гг. были неосновательны: они нарушались уже с 1551 г. Единственно, на что мог жаловаться монастырь, это на нарушение грамоты 1569 г., но он не решался всерьез оперировать ссылками на нее, так как она сгорела в 1571 г.

Значит, апрельская грамота 1578 г. Троице-Сергиеву монастырю, рассмотренная в совокупности с другими, относящимися к ней источниками, не дает возможности считать именно 1576 г. временем нарушения троицких привилегий (скорее нужно отметить 1574 г.) и не вскрывает (в силу своей литературной формы) действительного характера и объема упоминаемых нарушений — они производились, возможно, в течение всего периода 60-х-70-х гг. и не выходили за рамки того ограничения иммунитета, которое допускалось троицкими грамотами второй половины XVI в. В общей троицкой грамоте 1577 г. есть сведения о состоянии троицкого иммунитета перед 1577 г., то есть в 1576 г. Здесь сказано, что с [137] вотчин Троице-Сергиева монастыря «правят... посошных людей к очным крепостям к частику и ко всяким делом». В грамоте не говорится, каким образом взимались посошные люди — монастырской администрацией или непосредственно местными властями; сам сбор посошных людей не квалифицируется как форма нарушения монастырских жалованных грамот; грамота 1577 г. предоставляет полное освобождение от поставки посошных «к береговому делу...» и т. д., а не регламентирует порядок их взимания. Сопоставление этих обстоятельств позволяет заключить, что до 1577 г. сбор посошных с троицких вотчин не противоречил содержанию жалованных грамот, имевших юридическую силу и фактическое значение во второй половине XVI в. В самом деле, грамоты 1550 и 1569 гг. закрепляли обязанность монастыря давать посошных людей, и события 1576 г., кажется, не внесли в этот вопрос ничего нового.

* * *

В качестве приложения к настоящему текстологическому исследованию дается публикация-реконструкция текста грамоты 1550 г: Она не является реконструкцией в строгом смысле слова, так как состоит из нескольких соединенных между собой отрывков реальных текстов. В силу последнего обстоятельства она не может считаться и публикацией в узком смысле: элемент реконструкции заключается именно в определенном соединении публикуемых отрывков. В качестве контрольного текста взят список копийной книги 527, который не положен, однако, в основу издания, потому что он является копией списка 1578 г., по нему лишь произведены необходимые исправления списка кн. 528, представляющего собой копию списка 1569 г. Начало грамоты публикуется по отрывку рукописи XVI в. из Коллекции актов И. Д. Беляева № 1/97 с необходимыми исправлениями по списку кн. 528 и жалованной грамоте Владимира Андреевича 1566 г., отразившей список 1566 г. (грамота 1566 г. используется и в других местах). До слов «опричь душегубства» текст печатается по описку кн. 528, далее следует сохранившийся текст XVI в. из копийной книги 637 до подтверждения от 9 февраля 1551 г. Это подтверждение отсутствует в кн. 637 и публикуется по списку кн. 528. Подтверждение от 17 мая 1551 г. печатается по кн. 637. Границы теистов отмечаются косой линией в тексте и оговариваются в подстрочных примечаниях. [138]

Комментарии

1. С. М. Каштанов. Хронологический перечень иммунитетных грамот XVI века. Ч. II. № 625, 11024, 1039. — «Археографический ежегодник за 1960 год». М., 1962, стр. 134-135, № 5, 187.

2. ГБЛ, ф. 28. Коллекция актов И. Д. Беляева, № 1/97.

О том, что это список, свидетельствуют ошибки, едва ли возможные в подлинной грамоте (например: «наши пожаловалные грамоте рудят»), тождественность почерка на лицевой и оборотной сторонах (на обороте сохранились слова: «...икии князь Иван Васильевич всея Р...») и плохое качество бумаги. Обычно бумага подлинников была лучше и заверялась на обороте почерком, отличным от почерка подьячего, писавшего грамоту.

3. ГБЛ, ф. 303. Архив Троице-Сергиевой лавры, кн. 637, лл. 408-410.

4. ГБЛ, ф. 303, кн. 527, лл. 279-280 об.; кн. 528, лл. 456 об.-460 об.; кн. 529, лл. 345 об.-348 об. (во всех трек книгах под № 310).

5. ГБЛ, ф. 303, кн. 527, л. 311-312 об.; кн. 328, л. 511-511 об.; кн. 529, л. 386-386 об. (во всех трех книгах под № 335); кн. 560, л. 19-19 об., № 10.

6. ГПБ. Погод. № 1564, лл. 92-103, № 1905, лл. 97-112; ГБЛ, ф. 303, кн. 527, лл. 311 об.-317; кн. 528, лл. 512-519 об. (№ 336); ЦГАДА, ф. 281. Грамоты Коллегии экономии (далее ГКЭ), Балахна, № 42/409, лл. 38 об.-47. В книге 529 эта грамота пропущена, хотя в целом книга 529 является копией книги 527: в кн. 529 после № 335 сразу идет № 337 (ГБЛ, ф. 303, кн. 529, л. 386 об.), так же и в оглавлении (там же, л.35-35 об.).

7. ГКЭ, Балахна, № 42/409, лл. 38 об.-47.

8. Сборник грамот Коллегии экономии. Т. 1., Пг., 1922, № 220а.

9. А. В. Горский. Историческое описание Свято-Троицкия Сергиевы Лавры. — «Чтения ОИДР», 11878, кн. IV, стр. 7 и прим. 5, ср. прим. 2.

10. Д. Лебедев. Собрание историко-юридических актов И. Д. Беляева. М., 1881, стр. 23, № 97.

11. Л. И. Ивина. Троицкий сборник материалов по истории землевладения Русского государства XVI-XVII в. — «Записки отдела рукописей». Вып. 27. М., 1965, стр. 161.

12. П. П. Смирнов. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в. Т. 1. М., 1947, стр. 117. Ср. также комментарий Б. А. Романова в кн.: Судебники XV-XVI веков. М-Л., 1962, стр. 228-229.

13. В. И. Корецкий. Земский coбop 1575 г. и поставление Симеона Бекбулатовича «великим князем всеа Руси». — «Исторический архив», 1959, № 2, стр. 150, прим. 2.

14. ГКЭ, Владимир, № 65/1842.

15. Ср. С. М. Каштанов. К изучению опричнины Ивана Грозного. — «История СССР», 1963, № 2, стр. 114-115.

16. ГБЛ, ф. 303, кн. 527-629, № 835

17. Полный описок XVIII в. — ЦГАДА, ф. 1203. Спасо-Евфимьев монастырь, сп. 1, кн. 1, лл. 423-426; отрывок списка XVI в. — Государственный исторический музей. Отдел письменных источников (далее ПИМ, ОПИ), Уваровский картон 41/23, № 30; пересказ в грамоте Василия Шуйского 1606 г. — ГИМ, ОПИ, Увар. карт. 41/23, № 29 и Увар. карт. 41/13, № 29.

18. ГКЭ, Владимир, № 85/1842.

19. Кроме того, в описке XVIII в. с грамоты Спасо-Евфимьеву монастырю вместо «костки» читаем «закасного» (начало списка XVI к сожалению, не сохранилось). То же в списках XVI и XVIII вв. с грамоты 1580 г., достроенной по формуляру грамоты 1676 г. (ЦГАДА, ф. 1203, [оп. 4], № :1; там же, oп. 1, кн. 1, лл. 427-429 об.). Может быть, эта ошибка переписчиков? В грамоте 1606 г., повторяющей формуляр грамоты 1576 г., написано: «ни кости» (ГИМ, ОПИ, Увар, карт. 41/23, № 29).

20. Тексты, содержащие новые пожалования, в грамотах Рождественскому и Троице-Сергиеву монастырям также совпадают. Тождественный им текст имеет грамота 1578 г. Суздальскому архиерейскому дому — см.: Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею (далее АИ). Т. 1. СПб., 1841,№ 200.

21. ЦГАДА, ф. 1203, кн. II, лл. 417-419 об.

22. В списке XVIII в. слово «тамга» искажено, см. Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси XIV — начала XVI в. (далее АСЭИ). Т. II. М., 1958, стр. 546 («тареи»).

23. АСЭИ. Т. II, № 497.

24. Не могла иметь формуляр грамоты 1576 г. и несохранившаяся спасская «тарханная» грамота 1548/49 г. (Описная книга Спасо-Евфнмьева монастыря 1660 г., стр. 48. — Ежегодник Владимирского губернского статистического комитета. Т. II., Владимир, 1878), ибо в 1548/49 г. не было некоторых налогов и повинностей, упоминаемых в грамоте 1576 г. (полоняничных денег, введенных в 1551 г., и др.). Ср. нашу статью в 77-м т. «Исторических записок» (М., 1965, стр. 224-232).

25. ЦГИА, ф. 834. Собрание рукописей Синода, д. 1920, лл. 121-123 об. (список XVIII в., с некоторыми ошибками). Приношу благодарность Б. Н. Флоре, познакомившему меня с этой грамотой, и В. А. Кучкину, по микрофильму которого мною был первоначально прочитан ее полный текст.

26. ЦГИА, ф. 834, д. 1920, л. 122 об.

27. АСЭИ. Т. III. М., 1964, № 278.

28. Мы не рассматриваем грамоты на казанско-свияжские вотчины Троице-Сергиева монастыря, потому что Казанский и Свияжский уезды не названы в грамоте 1578 г. и имели особый иммунитетный статус, не распространявшийся на другие владения. См.: С. М. Каштанов и А. Л. Литвин. К проблеме достоверности исторических источников. — Из истории Татарии. Краеведческий сборник. Казань, 1965, стр. 298-305.

29. П. А. Садиков. Из истории опричнины, приложение 59.-«Исторический архив». Т. III. М.-Л., 1940, стр. 266-4267.

30. П. Иванов. Описание государственного архива старых дел. М, 1850, стр. 229-230; Сборник князя Хилкова. Пб., 1879, № 59, стр. 160-161.

31. П. А. Садиков. Указ. соч., № 52, стр. 257.

32. В мартовской грамоте льготное постановление сформулировано лаконично: «с пуста дани и кормов и всякие пошлины имати на них не велел до тех мест, как оне на те пустые места жилцов назовут».

33. Из 18-ти сел 7 находились в Московском уезде (Нахабинское, Ростокино, Давыдовское, Саларево, Звягино, Мамоново, Черкизово), 3 — в Дмитровском (Драчево, Петровское, Рожественое), 2 — в Звенигородском (Дмитровское, Ондреевское), 2 — в Малоярославецком (Передол, Почап), 1 — в Верейском (Илемна), 1 — в Боровском (Романовское), 1 — в Хотунском (Дубешня), 1 — в Новоторжском или Ржевском (Осташково).

34. ГБЛ, ф. 303, кн. 527-529, № 323.

35. ГБЛ, ф. 303, кн. 619, л. 19.

36. ГКЭ, Верея, № ,14/2341; ГБЛ, ф. 303, кн. 527-529, № 431; С. А. Шумаков. Обзор грамот Коллегии экономии. Вып. III. М., 1912, № 548, стр. 137.

37. Правом не стоять на яму с подводами население Илемны не обладало и ранее. По указной грамоте 1546 г. илеменские крестьяне освобождались от этой повинности всего на один год (Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экапедициею императорской Академии наук (далее ААЭ). Т. 1, № 207). В тарханно-оброчной грамоте 1548 г. на Илемну рассматриваемая повинность не упоминается (ГКЭ, Верея, № 12/2339).

38. Здесь и далее условная разбивка на параграфы дана нами для удобства ссылок.

39. ГБЛ, ф. 303, кн. 527-529, № 288.

40. ГКЭ, Переславль-Залесский, № 140/8864; ГБЛ, ф. 303, кн. 527-529, № 298.

41. ГБЛ, ф. 303, кн. 519, лл. 26-29; кн. 527-529, № 294.

42. ГБЛ, ф . 303, кн. 519, лл. 140 об.-142; кн. 527-529, № 253.

43. ГБЛ, ф. 303, кн. 523, лл. 40 об.-46.

44. И. Ф. Токмаков. Историко-статистическое описание города Киржача. М., 1884, стр. 95-97.

45. С. М. Каштанов. K вопросу о классификации и составлении заголовков жалованных грамот. — «Исторический архив», 1956, № 3, стр. 216-217.

46. АСЭИ. Т. I. М., 1952, № 572.

47. ГБЛ, ф. 28, № 1/28.

48. АСЭИ. Т. I, № 29, 115.

49. АСЭИ. Т. I, № 221

50. АСЭИ. Т. I, № 237, 458.

51. АСЭИ. Т. I, № 289, 337.

52. АСЭИ. Т. I, № 345; ГКЭ, Верея № 7/2334, 12/2339; ГБЛ, ф. 303, кн. 527-1529, № 107, 255.

53. АСЭИ. Т. I, № 400.

54. Там же, № 518.

55. Акты, относящиеся до гражданской расправы древней России, собрал и издал А. Федотов-Чеховский (далее АГР). Т. 1, Киев, 1860, № 32, стр. 33-34; ЛОИИ, ф. 41. Коллекция Н. Г. Головина, № 52; ГБЛ. ф. 303, кн. 527-529. № 98.

56. ГКЭ. Звенигород, № 9/4683; ГБЛ, ф. 303, кн. 527-529. № 400.

57. ААЭ. Т. I. СПб., 4836, № 217.

58. АСЭИ. Т. I, стр. 728, 734.

59. О них см.: АСЭИ. Т. I, № 176, 221-223, 315, 316, 388, 400, стр. 719, 722. Микульское и Андреевское еще в 1537 г. были троицкими селами (ГБЛ, ф. 303, кн. 519, л. 179 об.; кн. 527-529, № 253).

60. ААЭ. Т. I, № 217; ГКЭ, Верея, № 12/2339.

61. Без подтверждений остались также грамота 1471 г. на с. Куноки и грамота 1467 г. на с. Илемну, хотя последняя получила фактическое подтверждение в 1537 и 1548 гг.

62. АСЭИ. Т. I, № 254.

63. АСЭИ. Т. I, № 388.

64. ГКЭ, Кострома, № 32/4999; ГБЛ, ф. 303, кн. 527-529, № 207.

65. АГР. Т. 1, стр. 44-45, № 43.

66. ГБЛ, ф. 303, кн. 527-529, № 240.

67. В аналогичном юридическом Положении оказалось в 1534 г. с. Андреевское (см. ГКЭ, Руза, № 28/10259; ГБЛ, ф. 303, кн. 527-529, № 233).

68. М. А. Дьяконов. Акты, относящиеся к истории тяглого населения в Московском государстве (далее АТН). Вып. II, Юрьев, 1897, стр. 5, № 6.

69. В грамоте 1544 г. читаем «Поречье» вместо «Новое Поречье».

70. К. Ф. Калайдович. Историческое и топографическое описание монастыря святого чудотворца Николая, что на Пешноше. М., 1837, стр. 110-116, № III-IV.

71. Неопубликованные выписки И. И. Соколова из бумаг бывшего архива Тверской ученой архивной комиссии. Приношу искреннюю благодарность И. И. Соколову, познакомившему меня со своими выписками.

72. Во всех остальных тарханно-оброчных грамотах (кроме грамот 1448/49 и 1537 гг.) также имеется в виду не великокняжеская казна: большинство грамот было выдано удельными князьями, две грамоты (1450 и 1478 гг.) — великими княгинями.

73. П. А. Садиков. Очерки по истории опричнины. М.-Л., 1950, приложения, № 6, 7, стр. 422-424. Акты исторические, описанные И. М. Катаевым и А. К. Кабановым. М., 1905, № 1/36, стр. 40-41; ЛОИИ, ф. 153. Коллекция А. М. Шегрена, № 10; ГПБ, Q-IV-113б, стр. 413-416, 531-534. Наличие в упомянутых подтверждениях 1548 г. к грамотам Песношскому и Отмицкому монастырям постановления о ямских деньгах не только не доказывает возможность выдачи особой грамоты, посвященной исключительно ямским деньгам, но привадит как раз к обратному заключению: проблема ямских денег решалась в 1548 г. не в специальной новой грамоте, а в подтверждении к старой жалованной грамоте.

74. С. М. Каштанов. Копийные книги Троице-Сергиева монастыря XVI века. — «Записки отдела рукописей». Вып. 48. М., 1956, стр. 40.

75. С. А. Шумаков. Тверские акты. Тверь, 1896, стр. 22-23, № IV.

76. ГКЭ, Дмитров, № 54/3766; ГБЛ, ф. 303, кн. 527-529, № 261.

77. АСЭИ. Т. I, № 517.

78. АСЭИ. Т. I, № 518. В тексте грамоты говорится «с... десяти деревень», но перечислено их всего девять. Эти же деревни упоминаются в грамоте 1538 г. (нет только дер. Заболотье). Кроме того, в грамоте 1538 г. фигурируют деревни «Павловское» и «Попок», не названные в грамоте 1485 г.

79. ГБЛ, ф. 303, кн. '21, л. 129 об.

80. ГИМ, ОПИ, Уваровский картон 66/20, I отдел, № 4; ГБЛ, ф. 303, кн. 527-529, № 257.

81. АТН. Вып. II, стр. 11-12, № 14.

82. АТН. Вып. II, стр. 8-9, № 10.

83. АСЭИ. Т. I, № 517 и 518.

84. Судебники XV-XVI веков. М-Л., 1952, стр. 153, ст. 43 Судебника 1550 г.

85. С. М. Каштанов. Хронологический перечень.., № 510, 538, 555, 562, 566 571, 578.

86. П. П. Смирнов считал, что выдача грамоты 1550 т. была обусловлена нарушением всех троицких привилегий после издания Судебника 1550 г. (П. П. Смирнов. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в. Т. I. М., 1947, стр. 117). Эту грамоту прокомментировал также Б. А. Романов, знавший ее только по книге П. П. Смирнова (Судебники..., стр. 228-229). Правда, ни тот, ни другой не учитывали, что для большинства троицких вотчин тарханные привилегии оказались ликвидированными уже в 1548 г.

87. Ср. также кн. 527, л. 279 — «емлют», кн. 528, л. 457 — «не емлют»; мн. 527, л. 279 — «и деда нашего, и отца нашего, и наших», кн. 528, л. 457 — «и деда нашего и наших»; кн. 527, л. 280 — «наметывают», кн. 528, л. 459 — «не наметывают»; кн. 527, л. 280 — «не обыщут», кн. 528, л. 459 — «обыщут»; кн. 527, л. 280 — «никоторые», кн. 528, л. 459 об. — «никоторыми делы» и др. При этом подавляющее большинство неправильных чтений приходится на список в кн. 528.

88. Л. В. Черепнин. Русские феодальные архивы XIV-XV вв. Ч. II. М., 1951, стр. 39-41; Л. И. Ивина. Копийные книги Троице-Сергиева монастыря XVII в. — «Записки отдела рукописей». Вып. 24. М., 1961, стр. 5, 22, 25.

89. АСЭИ. Т. I. М., 1952, № 246, 304, 318, 319, 346, 354, 356, 412, 414, 455, 492, 497, 519, 530, 561, 568, 631, 637; С. М. Каштанов. Хронологический перечень..., № 42, 46, 52, 67, 90, 111, 134, 139, 140, 157 и др. — «Археографический ежегодник за 1957 год». М., 1958, стр. 311 и след.; П. П. Смирнов. Посадские люди... Т. 1, стр. 126.

90. Подлинник — ГКЭ, Переславль-Залесский, № 227/8951. Описки XVII в.: ГБЛ, ф. 303, кн. 527-529, № 113. Опубликована по списку кн. 527: ААЭ. Т. I. № 273.

91. С. А. Шумаков. Обзор грамот Коллегии экономии. Вып. IV. М., 1917, № 1397, стр. 507.

92. Н. П. Лихачев. Палеографическое значение бумажных водяных знаков. Спб., 1899, № 2995.

93. ГБЛ, ф. 28, № 1/133. Опубл. в кн.: «Журнал 103-го заседания Тверском ученой архивной комиссии». Тверь, 1907, стр. 71.

94. В ААЭ (Т. I, стр. 310) опубликована неверная дата этого подтверждения — 7050 г. Ошибка объясняется тем, что в списке кн. 527, с которого грамота была напечатана в ААЭ, после «Н» (50) пропущена цифра «д» (9). В подлиннике и в кн. 528 указан 7059 год. В. Шульц, пользуясь этой публикацией, решил, что грамота Ивана IV, послужившая основой для грамоты Владимира Андреевича 1566 г., была выдана в 1541 (7050) г., а после 1647 г. (очевидно, по упоминанию Ивана IV в качестве "царя") подтверждена с ограничениями (W. Schulz. Die Immunitat im Nordostlichen Russland des 14. und 15. Jahrhunderts. — «Forschunпen zur Osteuropaischen Geschichte». Bd. 8. Berlin, 1962. S. 205, Anm. 82)

95. ГБЛ, ф. 28, № 1/97.

96. Л. И. Ивина. Троицкий сборник... — с«Записки отдела рукописей». Вып. 27. М., 1965, стр. 156-161.

97. Русская историческая библиотека. Т. XXXII, Пг., 1915, стлб. 220-224

98. ААЭ. Т. I, № 272, 273; Журнал 103-го заседания Тверской ученой архивной комиссии. Тверь, 1907, стр. 71; ГКЭ, Дмитров, № 104/3816, 105/3817, 106/3818, 107/3819, 108/3820, 109/3821; ГБЛ, ф. 303. кн. 527-529, № 118, 123, 124, 126; ГШ, Собрание актов и грамот, № 145.

99. Л. В. Черепнин. Русские феодальные архивы XIV-XV вв. Ч. II. М., 1951, стр. 39-41; Л. И. Ивина. Копийные книги Тропце-Сергиева монастыря XVII в. — «Записки отдела рукописей». Вып. 24. М., 1961, стр. 6, 22.

100. К. Тромонин. Изъяснение знаков, видимых в писчей бумаге. М., 1844, № 1136, 1154, 1158, 1228.

101. А. В. Горский. Указ. соч., стр. 140-141.

102. Л. И. Ивина. Копийные книги Троице-Сергиева монастыря XVII в. «Записки отдела рукописей». Вып. 24. М., 1961, стр. 7, прим. 9.

103. С. М. Каштанов. Копийные книги..., стр. 40.

104. ГКЭ, Переславль-Залесский, № 284/9008; С. А. Шумаков. Обзор грамот Коллегии экономии. Вып. IV. М., 1917, № 1398 (датирована 1585 г.); В. Н. Шумилов. Обзор документальных материалов ЦГАДА по истории СССР периода феодализма XI-XVI вв. М., 1954, стр. 143 (названа в числе грамот Ивана IV).

105. См., например, в начале грамоты 1550 г.: «...Бил мне челом, что у них во многих городех на их монастырские на троицкие и на пречистые Благовещенья Киржатцкого монастыря села и деревни...». Ср. сходное начало в грамоте Владимира Андреевича Старицкого 1566 г., выданной по грамоте 1550 г. В ААЭ (Т. I, № 273) грамота 1666 г. напечатана по испорченному списку кн. 527 (№ 113), из которого можно было бы ошибочно заключить, что грамота 1550 г. относилась только к киржацким вотчинам: отсутствует союз «и» между словами «троицкие» и «на пречистые Благовещенья...» (есть в подлиннике и списке кн. 528).

106. АСЭИ. Т. I, № 246, 247, 304, 318, 319, 327, 346, 354, 356, 412, 414, 417, 455, 462, 491, 492, 497, 498, 519, 530, 561, 568, 631, 637.

107. АСЭИ. Т. 1, № 246, 247, 304, 318, 346, 412, 455, 491, 492, 519, 530, 568, 637.

108. АAЭ. Т. I, № 164.

109. ГПБ. Собрание актов и грамот, № 94.

110. ГБЛ, ф. 303, кн. 527-529, № 288, 292.

111. П. П. Смирнов. Указ. соч. Т. 1, стр. 128.

112. С. М. Каштанов. Хронологический перечень..., [ч. 1], № 42, 46, 51, 67, 89, 90, 99, 102, 103 и др.

113. Там же, № 318, 319, 322, 323, 327, 328-333, 339 и др.

 

Текст воспроизведен по изданию: Общие жалованные грамоты Троице-Сергиеву монастырю 1550, 1577 и 1578 гг. на все вотчины (соотношение текстов) // Записки отдела рукописей, Вып. 28. М. Государственная библиотека СССР им В. И. Ленина. 1966

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.