ПРАВДА ТУРЕЦКАЯ ИЛИ ВЕРА ХРИСТИАНСКАЯ?

… И. С. Пересветов — воин-профессионал и писатель-воинник, принадлежавший к дворянскому сословию, [32] неродовитому служилому дворянству, в своих убеждениях выходивший подчас за узко сословные рамки. Он служил трем европейским королям: польскому королю Сигизмунду, чешскому королю, австрийскому эрцгерцогу Фердинанду, венгерскому королю, трансильванскому князю Яну Запольяи. В течение нескольких месяцев Пересветов жил при дворе молдавского воеводы Петра Рареша. Исследователи полагают, что, находясь на службе венгерского короля, вассала Оттоманской Порты, он мог познакомиться с основными чертами ее военно-политического строя. Столь богатый жизненный опыт дал возможность И. С. Пересветову сопоставить социальные и политические порядки разных народов и выдвинуть свой политический идеал, в котором учтена практика других стран, и дать правителю России рекомендации и мудрые советы о наилучшем способе правления, ссылаясь при этом на пример других правителей, как положительный, так и отрицательный,

В 1537—1538 годах И. С. Пересветов выехал на Русь, на службу к великому князю московскому. Вскоре он стал свидетелем злоупотреблений, несправедливости бояр, управлявших страной в период малолетства Ивана Грозного, а позже, в конце 40-х годов, оказался в атмосфере подготовки реформ, преобразования разных сфер социальной и политической жизни периода “начала царства”. Проекты реформ выдвигали представители разных общественных слоев. Так, уже упоминавшийся ранее Максим Грек написал для молодого царя “Главы поучительные начальствующим правоверно”, Ермолай Еразм — “Благохотящим царем руководство по землемерию”; к царю обращались идеологи нестяжательства и многие другие. Среди них оказался и И. С. Пересветов. Его проекты, его представления об идеальном правителе, о внутренней и внешней политике России, об идеальном социальном устройстве в ряде случаев своей радикальностью и широтой превосходят предложенное другими идеологами. Ему были известны, как уже говорилось, социальные и политические порядки различных народов и стран, и он использовал в своих построениях и свои знания, и свой богатый жизненный опыт. Но его сочинения интересны не столько как объективное отражение, образ тех стран и правителей, о которых он пишет, сколько тем идеалом, который он хочет сконструировать, апеллируя к опыту и практике других стран, часто вымышленным. Точность отражения и соответствие реальности не особенно занимают его.

Пересветов облекает свои советы, рекомендации и проекты то в форму предсказаний греческих философов и латинских ученых докторов о грядущих судьбах России, то в форму “речей”, которые он либо слышал у молдавского воеводы Петра, либо [33] “вывезл из-ыных земель и королевств”. Вывезенные им “речи” и построенные на их основе советы он считает службой не менее значимой, чем воинская, и уподобляет ее той, которую несли его “пращуры” и “прадеды”. Пересвет и Ослябя, “на Донском побоищи при великом князя Дмитрие Ивановиче”. Пересветов создает и более древнюю “генеалогию”, напоминая не только о героях Куликовской битвы, но и о тех “воинниках”, которые являлись “во убогом образе” к римскому императору Августу и греческому царю Александру Македонскому, чтобы научить их “великой мудрости воинской”. Осознание государственного значения писательского труда характерно и для других публицистов эпохи. Ермолай Еразм называл свое творчество “огненным оружием” борьбы, Максим Грек с одобрением писал о людях, которые “начальствующим слово мудро и совет благоразумен покажут”, могут “советовати, что полезно обществу и времени пристоящее”, при этом речь могла идти не только об индивидуальном, личном совете, но также (как, например, у Андрея Курбского) — “всенародных человек”.

Пересветов апеллирует к историческому опыту двух держав — Византии и Турции, при этом образ единоверной Византии служит ему отрицательным примером, а образ мусульманской, “бусурманской” Турции — положительным. Последний византийский император, христианский правитель, осуждается за отсутствие самостоятельности, за то, что пошел на поводу у вельмож, а их недальновидная политика и корыстолюбивое поведение привели державу к гибели. Русские бояре периода малолетства Грозного легко угадываются в образе византийских вельмож, богатых и ленивых, которые царя Константина “осетили”, “уловили”, “укротили”, “обнизили”, “ухитрили”. Впрочем, поведение византийских вельмож — не единственная характеристика Греческого царства. Важное место в построениях Пересветова занимают “греческие книги”, послужившие источником мудрости для Магмет-салтана; образ Византии, как видим, отличается у него двуплановостью.

Образ Турции и ее мудрого правителя идеализирован с целью обоснования идеи правды и справедливости. После того как он “снял образец жития света сего со християнских книг”, с “греческих книг”, Магмет-салтан провел у себя в стране реформы, которые, по мысли публициста, должны быть осуществлены и в России Проекты реформ И. С. Пересветова основаны на принципах правды и справедливости, права и правого суда, для осуществления которых можно применять даже суровую царскую “грозу”. В его программу входит ликвидация своеволия “вельмож”, грозная царская власть, регулярное войско, кодификация законов, правый суд, отмена наместнического управления, во [34] внешней политике — завоевание Казани. Ему не чужды и более широкие социальные представления, что сказывается и в его утверждении “не веру бог любит, а правду”, и в призыве к уничтожению кабальной зависимости. Источником всякого закабаления и закрепощения, по его мнению, является дьявол, рабство произошло в результате изгнания Адама из рая и его договора с сатаной. “Которая земля порабощена, в той земле все зло сотворяется: татьба, разбой, обида, всему царству оскудение великое; всем бога гневят, дияволу угождают”.

Разумеется, поведение византийских вельмож отнюдь не было главной причиной падения империи; социально-политический строй Османской империи далек от тех порядков, которые рисовали сторонники идеи “турецкой реформации” в Европе (Одно из направлений европейской политической мысли XVI века идеализировало политический строй Турции и даже склонно было видеть в турках, крестовые походы против которых пыталось организовать папство, союзников Реформации, направленной против католической церкви и папства. Так, Ульрих фон Гуттен считая возможным использовать турецкий опыт для преобразования Германии; “турецкая реформация”, то есть реформы в церковной, гражданской, экономической сферах могут вывести Германию из тупика, лучше подчиняться туркам, чем попам.), к числу которых принадлежал и Пересветов; образы Константина Ивановича и Магмет-салтана далеки от их реальных исторических прототипов. (Кстати, отцом реального Константина VIII Палеолога был Мануил, имя “Константин Иванович” подчеркивает собирательный характер образа.) Главное — в пропагандируемой на основе данных образов идее, в той системе ценностей, которую автор конструирует и защищает. Образы и Византии, и Турции имеют подсобный, вспомогательный характер. Весь этот арсенал аргументации нужен Пересветову, чтобы побудить Ивана IV ввести в своем царстве “правду”; по его мысли, внутренние реформы и преобразования, активная внешняя политика нужны России для того, чтобы избежать участи плененной турками Византии: Он поднимает ту же тему, которую раньше, в 20—30-х годах XVI века ставил другой публицист, Ф. И. Карпов, один из крупнейших русских дипломатов, светский писатель. Он ставил вопрос, что нужно, чтобы “сподвигнути дело народное или царство или владычество к своей вечности — правда или терпение” (в выражении “дело народное” исследователи справедливо видят перевод латинского “res publica”). Церковной доктрине терпения Ф. И. Карпов противопоставлял правду в нерасчлененности этического, юридического и политического аспектов. Между Карповым и Пересветовым есть и различия. Если писатель-воинник середины века считал допустимым [35] сопряжение царской “грозы” с жестокостью, то идеал Ф. И. Карпова более гуманен и гармоничен: у него “гроза” сводится лишь к “закону и правде”. С Пересветовым его роднят и размышления о гарантии “вечности” царства, и рассуждения о вознаграждении по заслугам, а не знатности, и светский характер мировоззрения) но прежде всего апофеоз правды. Характерен диалог, который ведут в “Большой челобитной” Пересветова волошский воевода Петр я некий “москвитин” Васька Мерцалов: “— Таковое царство великое, и сильное, и славное, и всем богатое царство Московское, есть ли в том царстве правда?.. Ты гораздо знаешь про то царство Московское, скажи мне подлинно! — Вера, государь, християнская добра, всем сполна, и красота церковная велика, а правды нет”.

Тогда волошский воевода Петр заплакал и сказал: “Коли правды нет, то и всего нет”. В другом месте Пересветов пишет о жизни без правды: “А земля и царство плакали и в бедах купались”.

И. С. Пересветов писал об отношении порабощенных турками греков к “вольному”, то есть независимому Русскому царству, о возлагаемых на него надеждах в деле освобождения. Эта мысль выражена и в публикуемом здесь Сказании, а еще более ярко в Большой челобитной Пересветова: все православные народы, находящиеся под властью Османской империи, надеются с помощью России освободиться от “насилий турецкого царя-иноплеменника”. Впрочем, эта тема не была новой для русской публицистики XVI века. Раньше, в 20-е годы, Максим Грек, знавший политическую ситуацию и настроения на Балканском полуострове, писал московскому великому князю Василию III как бы от лица всех народов, пребывающих в османском “рабстве”: “Свободы свет тобою да подастся нам бедным”. Этой идее и стоящим за ней связям и интересам предстояло большое будущее. Высказывания Максима Грека и Пересветова — это уже новый этап в развитии политического мышления по сравнению с тем, которое отразил летописец в связи с событиями на Угре: если тогда нужны были храбрость и мужество русских воинов, чтобы сама Русь избежала участи болгар, сербов, хорватов, греков, албанцев и других плененных иноземным поработителем народов, то теперь порабощенные народы обращают свои взоры к могущественному соседу, возникает естественное тяготение к единственному славянскому государству, обладающему полной независимостью.

В орбиту мировоззрения И. С. Пересветова включен широкий круг народов и государств. Устами греческих философов и латинских докторов он высказывает мысль о том, что любой народ может быть носителем правды — и русские, и турки. Широта [36] взглядов сближает его с Аф. Никитиным, хотя это, конечно, разные авторы и разные мыслители, каждый из которых достаточно ярко отразил свою эпоху. В их восприятии мир населен разными, но в чем-то близкими, способными понять друг друга людьми и народами…

Текст воспроизведен по изданию: Все народы едино суть. М. Молодая Гвардия, 1987