ЧЕЛОБИТНАЯ И «ЗАПИСЬ» ИВАНА ЯГАНОВА

В 1841 г. Археографической комиссией в первом томе «Актов исторических» был издан документ, названный публикаторами «челобитной великому князю Иоанну Васильевичу Ивана Яганова» и датированный ими 1533-1536 гг. ¹ С тех пор эта челобитная неизменно привлекалась историками для характеристики системы слежки, созданной Василием III при дворе своего удельного брата Юрия Дмитровского, а также для изучения политической обстановки при новом государе, юном Иване IV, в первые месяцы его княжения ². Однако, несмотря на такую известность и общепризнанную информативную ценность этого документа, он до сих пор не подвергался специальному источниковедческому анализу, включая и необходимое в подобных случаях палеографическое описание.

Более того, при обращении к подлиннику, который хранится ныне в фонде «Приказные дела старых лет» РГАДА ³, выясняется, что в 1841 г. были изданы не все документы, связанные с Иваном Ягановым: помимо опубликованной тогда его челобитной (текст которой в «Актах исторических» передан не вполне точно, с некоторыми пропусками и произвольными «исправлениями» оригинала), в том же архивном деле имеется отрывок другого документа, написанного тем же почерком, что и челобитная. О том, что оба текста принадлежат одному автору (Яганову), помимо почерка, свидетельствует и канцелярская помета на обороте челобитной (Л. 1 об.): «Ивана Яганова запись да жалобница, и великой княгине чтена». [18]

Эта помета позволяет также сделать вывод о том, что оба документа с самого начала хранились вместе и что «чтена» великой княгине была именно «жалобница» (челобитная), на обороте которой и сделана процитированная выше надпись. Но, может быть, все три сохранившихся листка составляли когда-то одно целое, и документ был один (на такое предположение также наводит текст пометы)? Однако некоторые палеографические особенности сохранившихся текстов не оставляют сомнений в том, что перед нами все-таки не один, а два документа, хотя и связанные общей «архивной судьбой».

Один документ писан на двух листах одинаковой ширины, первоначально склеенных в виде столбца; текст занимает лицевую сторону л. 1 и 2 и заканчивается на обороте л. 2. Этот текст дошел до нас полностью и по стилистическим особенностям его можно безошибочно определить как челобитную.

Третий лист в нынешнем архивном деле содержит отрывок некоего ранее не известного исследователям текста. Сам лист немного шире (на 3 мм) тех двух листов, на которых написана «жалобница» Яганова, а по содержанию к этому отрывку как нельзя лучше подходит употребленное в канцелярской помете слово «запись». Это действительно запись (сделанная, вероятно, самим Ягановым) речей, которые велел ему передать некий Ивашко Черный. Несмотря на краткость уцелевшего отрывка, «запись» представляет значительный интерес как один из ранних источников по истории «политической магии» в средневековой Руси и сыска по таким делам ⁴.

Ивашко Черный, подобно самому Яганову ⁵ и Якову Мещеринову (упомянутому в челобитной), принадлежал к числу тайных осведомителей московского государя при дворе удельного князя Юрия Дмитровского. К сожалению, мы мало что можем прибавить к той информации о них, которая содержится в «деле» Яганова. Очевидно, родственники последнего – «Данило да Хархора, да Офоня Борисовы дети Яганова» – упомянуты среди дворовых детей боярских по Ржеве в 50-е годы XVI в.к А среди дворовых детей боярских в Дмитрове тот же источник называет Якова Васильева сына Мещеринова ⁷: можно предположить, что это – тот самый Яков Мещеринов, который был арестован вместе с [19] Ягановым по тому же делу. Если это так, то получается, что Я. В. Мещеринов благополучно пережил события 1533–1534 гг. и был жив еще в 50-х годах. Иван Яганов упоминает в своей челобитной, что Яков «снял» с него некие «речи», сказанные «о дмитровских делех», то есть не подтвердил его показаний. Судя по скупому упоминанию в Дворовой тетради, Яков Мещеринов после роспуска дмитровского удельного двора был принят на службу в Государев двор – явный признак благоволения к нему и признания прежних (тайных) заслуг. Наконец, раз карьера Мещеринова успешно продолжалась вплоть (по меньшей мере) до 50-х годов, не вправе ли мы предположить, что в 1533/34 г. следователи поверили именно ему, Якову, а не Ивану Яганову? Как сложилась судьба последнего и был ли он освобожден из заточения, после того как его «жалобницу» выслушала великая княгиня Елена, – мы не знаем. Молчание источников о Яганове после 1534 г. (в отличие от его «подельника» Мещеринова) в сочетании с тем, что известно из самой челобитной о суровых условиях его содержания в тюрьме, позволяет предположить, что карьера тайного осведомителя «с большим стажем» оборвалась в московской темнице.

Помимо сети агентов, которой Василий III опутал двор своего брата Юрия Дмитровского и которая столь наглядно проступает в свете «дела» Яганова, челобитная этого доносчика содержит косвенные данные о том, что подобные осведомители имелись у государя и при других удельных дворах.

Обосновывая право и обязанность «доброго» слуги доносить государю обо всем услышанном, независимо от достоверности полученной информации, Яганов, обращаясь к юному Ивану IV, ссылается на эпизод примерно десятилетней давности: «Не сказали жестоких речей на Якова на Дмитреева отцу твоему (Василию III – М. К.) Башмак Литомин да Губа Дедков, и отец твой хотел их казнити» (Л. 1). По наблюдениям А. А. Зимина, Яков Дмитриев служил при угличском дворе князя Дмитрия Ивановича (1504–1521) и пострадал, вероятно, в связи с делом Берсеня Беклемишева и Максима Грека в 1525 г. ⁸ Угличскому князю служили в свое время и Литомины: они упомянуты в Дворовой тетради по Угличу как дети боярские «княж Дмитреевские Ивановича»; среди них значится и Путята Башмаков сын Литомина ⁹: очевидно, это сын Башмака Литомина, о котором поведал в своей челобитной Иван Яганов.

Таким образом, приведенный Ягановым эпизод знакомит нас с нравами, существовавшими в среде угличских детей боярских, служивших прежде князю Дмитрию Ивановичу: поскольку Б. Литомин и Г. Дедков не донесли на Якова Дмитриева государю, но последний все равно получил компрометирующие всех троих сведения от кого-то другого, остается предположить, что и среди угличских служилых людей у Василия III были свои «информаторы».

Откровения Ивана Яганова представляют интерес не только как источник по истории тайного сыска в правление великого князя Василия Ивановича; не менее ценны сообщаемые им сведения, относящиеся ко времени после смерти этого государя в начале декабря 1533 г. Но прежде чем использовать этот пласт информации, содержащийся в «деле» Яганова, нужно как можно точнее датировать дошедший до нас комплекс документов – челобитную и «запись». [20] Главным датирующим признаком может служить характер упоминаний в этих документах о высокопоставленных особах – удельном князе Юрии Дмитровском великой княгине Елены Васильевне, князе М. Л. Глинском и дворецком И. Ю. Шигоне Поджогине.

Иван Яганов, напоминая о своих прошлых заслугах, подчеркнул, что его служба «ведома... князю Михаилу Лвовичу да Ивану Юрьевичу Поджогину». Тем же лицам, уже при новом государе, он послал донесение о «деле», услышанном им от дмитровского сына боярского Якова Мещеринова.

И. Ю. Шигона Поджогин был одним из наиболее доверенных лиц среди приближенных Василия III; свое влияние при дворе он сохранил и после смерти прежнего государя, став одним из опекунов юного Ивана IV ¹⁰. Именно Шигона, как явствует из рассказа Яганова, держал в руках все нити следствия по дмитровским делам. О могуществе И. Ю. Поджогина свидетельствует и другой публикуемый ниже документ – «запись», в которой изложены сведения, полученные от еще одного добровольного информатора в Дмитрове – Ивашки Черного. Последний предложил (как можно понять, через Яганова) свои услуги правительству Ивана IV, но на определенных условиях: «только даст мне правду Шигона, – будто бы заявил Ивашко, – что меня государыни великаа княгини пожалует, и яз государыни скажу великое дело, да и тех мужиков, которые над великим князем на Волоце кудесы били...» (Л. 3). В этой ситуации Шигона Поджогин предстает как фактический руководитель тайного сыска, который должен гарантировать доносчику, что услуги последнего будут вознаграждены государыней.

Существенное значение для датировки интересующих нас документов имеет содержащиеся в челобитной Яганова указания на важную роль князя М. Л. Глинского при московском дворе, на его осведомленность в тайных сыскных делах. Князь Михаил Львович в конце правления Василия III пользовался доверием государя и был назначен им (вместе с Шигоной Поджогиным и М. Ю. Захарьиным) опекуном юного Ивана IV, однако в результате ожесточенной придворной борьбы князь М. Л. Глинский в августе 1534 г. был схвачен и закончил свои дни в заточении ¹¹. Еще М. Н. Тихомиров в своей ранней статье о князе Юрии Дмитровском использовал данный факт для датировки челобитной Ивана Яганова: по мнению ученого, этот документ был написан в промежутке между 4 декабря 1533 г. (дата смерти Василия III) и 19 августа 1534 г. (дата ареста М. Л. Глинского) ¹².

Указанные хронологические рамки можно значительно сузить, используя некоторые детали, содержащиеся в «деле» Яганова, и свидетельства других источников.

Прежде всего, обратим внимание на характер упоминания о князе Юрии Дмитровском в сохранившемся отрывке «записи». Здесь дается своеобразная характеристика-рекомендация Ивашке Черному, предложившему, как уже [21] говорилось, свои услуги осведомителя опекунам нового государя, юного Ивана IV: «А наперед того тот Ивашко Черной великому князю сказан, какой он человек у князя был, еще при князе хотел великому князю служити и сказывал на князя» (Л. 3). Характерное выражение «еще при князе» ясно показывает, что дело происходит уже после ареста Юрия Дмитровского. Согласно летописям, князь Юрий был «пойман» 11 декабря 1533 г. ¹³ Следовательно, этой датой и определяется верхняя хронологическая грань публикуемых ниже документов, ранее которой они не могли быть написаны. Отсюда следует важный вывод: «дело» Яганова непосредственно с арестом дмитровского князя не связано. В челобитной речь идет о настроениях и разговорах дмитровских детей боярских, которые и после «поимания» удельного князя продолжали служить объектом пристального внимания правительства малолетнего Ивана IV.

Нижняя хронологическая грань также может быть уточнена. В обоих анализируемых нами документах Шигона, как уже говорилось, выглядит как один самых могущественных людей при дворе; в челобитной рядом с ним упоминается в том же ключе и князь М. Л. Глинский. Однако оба вельможи сохраняли свое исключительное положение в качестве опекунов юного государя очень недолго: уже к лету 1534 г. им пришлось поделиться властью с другими царедворцами ¹⁴. Современный наблюдатель, польский жолнер Войтех, бежавший из русского плена и покинувший Москву 2 июля 1534 г., так описал полоцкому воеводе расстановку политических сил в Кремле: «На Москве старшими воеводами, который з Москвы николи не мают зъехати: старшим князь Василей Шуйский, Михайло Тучков, Михайло Юрьев сын Захарьина, Иван Шигана а князь Михайло Глинский, – тыи всею землею справуют и мают справовати до лет князя великого; нижли Глинский ни в чом ся тым воеводам не противит, але што они нарядят, то он к тому приступает; а все з волею княгини великое справуют» ¹⁵.

Таким образом, не позднее июня 1534 г. в Москве сложилась новая политическая ситуация – отличная от той, которая вырисовывается на основе связанных с Ягановым документов. Первое место среди опекунов Ивана IV занял теперь боярин князь В. В. Шуйский; Шигона и Глинский оказались отодвинуты на вторые роли, причем последний вообще утратил какое-либо самостоятельное влияние на государственные дела; наконец, возросла роль великой княгини Елены.

Это возросшее значение матери государя, ее вхождение в роль правительницы, возможно, отразилось в помете на обороте челобитной Яганова («великой княгине чтена»), сами же документы, «жалобницу» и «запись», следует, на мой взгляд, отнести к более раннему времени – декабрю 1533 или первым месяцам 1534 г.

Остается еще не вполне ясным вопрос о том, как соотносятся между собой по времени эти дошедшие до нас документы из «дела» Яганова. Сохранившийся отрывок «записи» начинается с упоминания о посещении Ивашкой Черным «намедни» подворья Яганова и о переданной последнему через его «человека» [22] информации. Этот пассаж можно понимать по-разному: то ли «визит» Ивашки Черного на двор к Яганову произошел хотя и в отсутствие хозяина, но когда тот находился еще на свободе; то ли «человек» доставил ему эту информацию уже в тюрьму. Последнее кажется менее вероятным, учитывая описанный в челобитной суровый режим содержания Яганова и Мещеринова в тюрьме: «нашему человеку никакову с ествою к нам не велели ходити». В таком случае «запись» сделана Ягановым или до ареста (и затем, как говорится, «приобщена к делу»), или сразу после него, по памяти. При любом варианте «запись» и «жалобница», судя по описанным в них реалиям, принадлежат к одному временному отрезку конца 1533 – начала 1534 г.

Ниже впервые публикуется полностью всё, что сохранилось от «дела» Ивана Яганова. Тексты печатаются по правилам, принятым в РД для издания документов XVI-XVII вв.

/Л. 1/ Бъет челом государю великому князю Ивану Васильевичу всеа Русии Иванец Еганов.

Наперед сего служил есми, государь, отцу твоему, великому князю Василью: что слышев о лихе и о добре, и яз государю сказывал. А которые дети боарские княж Юрьевы Ивановича приказывали к отцу твоему со мною великие, страшные, смертоносные дела, и яз, государь, те все дела государю доносил, и отец твой меня за то ялся жаловати своим жалованьем. А ведома, государь, моа служба князю Михаилу Лвовичу да Ивану Юрьевичу Поджогину. А ковати меня государь и мучивати про то не веливал, и велел ми государь своего дела везде искати. И яз, государь, ищучи государева дела и земсково, да ¹⁶ з дмитровцы неколко своего животишка истерял.

И ныне, государь, приказал ко мне княж Юрьев Ивановича сын боарской Яков Мещеринов, которой наперед того некоторыми делы отцу твоему служил, чтоб яз ехал к нему в деревню некоторого для твоего государева дела. И яз, государь, то сказал Ивану Юрьевичу Шигоне; и Шигона молвил: «Поеди к Якову, нечто будет у него которое дело государево поновилося, и ты и с Яковом ранее езди к Москве; и яз Якова и его службу скажу государю». И приехал есми к Якову, и Яков мне которое дело сказал, и яз, государь, часа того послал ко князю к Михаилу и к Шигоне своего человека з грамотою, а велел тобе, государю, сказати, а сам есми поостался у Якова побыти – доведатися про то дело полных вестей. И ¹⁷ Иван Шигона моего человека к нам отпустил, а велел нам быти к Москве, и мы часа того нарядилися к Москве ехати. И ты, государь, по нас прислал своих детей боарских, а велел нас к Москве взяти.

И здесь, государь, перед твоими боары Яков то дело с меня снял, что он мне сказывал, а слышел, сказывает, у княж Юрьевых детей боарских. А которые речи Яков мне сказывал о дмитровских делех, и яз тех речей список дал твоим боаром; и Яков и те речи с меня снял. А что яз, государь, слышел у тех же детей боарских, пьючи, жестоку речь с Яковом вместе, и яз и Яков ту речь сказали [23] твоим боаром. Того, государь, не ведаю – со пьяна говорили или вздуряся. Мне было, государь, в те поры уши свои не смолою забити: яз, государь, что слышел – то сказал, по тому ж, как есми, государь, отцу твоему служил и сказывал. А не сказати было мне тех речей, жестоких речей тобе, государю, и хто б те речи тобе, государю, мимо меня сказал, и мне было быти кажнену от тобя, от государя. Не сказали жестоких речей на Якова на Дмитреева отцу твоему Башмак Литомин да Губа Дедков, и отец твой хотел их казнити. А в записи, государь, в твоей целовальной написано: «Слышев о лихе и о добре, сказати тобе, государю, и твоим боаром». Ино, государь, тот ли добр, которой что слышев да не скажет?

И ныне, государь, того сына боарского Якова Мещеринова, и меня, и моего человека велели поковати и в заточенье посадити и муку учинили /Л. 2/ железную, как над лихими изменники и над розбойники: ести и пити не велели нам давати и нашему человеку никакову с ествою к нам не велели ходити. И буду, государь, виноват про то, что тобе, государю, служу и земле твоей добра хочу, и ты, государь, вели нас всех казнити, которые отцу твоему служили да и тобе служат; только б, государь, у приставов от их железной муки живота своего от своих рук без покаянья не кончал. А сижу, государь, у третьего пристава, в великой нужной крепости, и животишка есмя своего поостали. А не хотел бы яз тобе, государю, служити, и яз бы, государь, и у князя у Юрья выслужил.

Государь князь великий, умилосердися, обыщи, о чем есмя, государь, загибли, служачи тобе, государю. Мы ж, государь, тобе служили, мы ж ныне живот свой кончаем нужною смертию. Вели, государь, дати на поруку, чтоб есми в твоем государеве деле не загиб; и вперед бы, государь, тобе, государю, всякой что слышел о твоем деле, о лихе и о добре, сказывали. А сказывал есми твои дела, не от пени ¹⁸ избываа, служачи тобе, государю, по тому ж, как есми отцу твоему служил. А вперед, государь, /Л. 2 об./ кто что слышит о твоем деле, о лихе и о добре, ино сказати не мочно.

Государь князь великий, отец твой, какову речь кто ему скажет, будет сойдетца, и он ее ставил в дело, а будет не сойдетца на дело, и он пущал мимо уши; а хто скажет, тому пени не чинил и суда ему не давал в своем деле. Яз же, государь, тобя, государя, и твою мать, благоверную великую княгиню Елену, от неколких смертоносных пакостей избавлял ¹⁹; яз же нынеча в тобе кончаю нужною мукою живот свой.

РГАДА. Ф. 141. 1505 год. № 1. Л. 1-2 об. Подлинник (расклеенный столбец) на 2 л.: 142 X (370 + 235); окончание текста расположено на обороте л. 2. На обороте л. 1 вверху помета скорописью XVI в.: Ивана Яганова запись да жалобница, и великой кнагине чтена. На л. 1 в левом углу обрез водяного знака (идентифицировать не удалось).

1533 г. декабря 11 – 1534 г. июня. – Отрывок «записи» Ивана Яганова с изложением рассказа Ивана Черного.

... ²⁰ был у меня на подворье ономедни Ивашко Черной и приказал ко мне с моим человеком, сказывает, есть ему до меня великое дело великого князя. Да он же ко мне приказал: «Только даст мне правду Шигона, что меня государыни великаа княгини пожалует, и яз государыни скажу великое дело, да и тех мужиков, которые над великим князем на Волоце кудесы били: ^21-Трызла и Пронка Курица, мощинец в руки дал ^-21, а похвалялися те мужики на государя пакость наводити, а ныне те мужики на Москве, да и тех всех выскажу, хто тех мужиков у собя держит лиха для». А наперед того тот Ивашко Черной великому князю сказан, какой он человек у князя был, еще при князе хотел великому князю служити и сказывал на князя... ²²

Комментарии.

1. АИ. СПб., 1841. Т. 1. № 136. С. 197-198.

2. См.: Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 3. М., 1989. Т. 5–6. С. 275, 386-387; Тихомиров М. Н. Князь Юрий Иванович Дмитровский // Он же. Российское государство XV-XVII веков. М., 1973. С. 166-168; Смирнов И. И. Очерки политической истории Русского государства 30–50-х годов XVI века. М.-Л., 1958. С. 24, 38; Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. М., 1960. С. 229. Примечание 1; Он же. Россия на пороге нового времени. М., 1972. С. 400, 401; Он же. Удельные князья и их дворы во второй половине XV и первой половине XVI в. // История и генеалогия. М., 1977. С. 185, 186; Кром М. М. Судьба регентского совета при малолетнем Иване IV. Новые данные о внутриполитической борьбе конца 1533–1534 года // Отечественная история. 1996. № 5. С. 40-42.

3. РГАДА. Ф. 141. 1505 год. № 1.

4. Другой пример такого рода содержится в судном деле Максима Грека, которого его противники обвиняли и применении магии с целью расположить к себе великого князя Василия III (Судные списки Максима Грека и Исака Собаки. М., 1971. С. 98, 115-116). Подробнее см.: Kivelson V. A. Political Sorcery in Sixteenth-Century Muscovy // Московская Русь (1359–1584): культура и историческое самосознание. М., 1997. С. 267 и сл.

5. С. Е. Князьков, подготовивший описание данного архивного дела для подокумеитальной описи ф. 141, предположил даже (со знаком вопроса), что Ивашко Черный и Иван Яганов – одно и то же лицо. Однако такое предположение ни на чем, за исключением совпадения имен, не основано. Поскольку «запись» написана тем же почерком, что и челобитная Яганова, а в «записи» Ивашко Черный упомянут в третьем лице, то очевидно, что он и его тезка Иван Яганов – разные люди. Неверно передано в описании и содержание дела: Яганов был арестован не за «донос на кн. Юрия Ивановича Дмитровского» (который, как можно попять из »тих документов, к тому времени уже находился в заточении), а за некие «жестокие речи», слышанные им от дмитровских детей боярских и доведенные до сведения московских властей. (См.: Воскобюйникова Н. П. Описание древнейших документов архивов московских приказов XVI–начала XVII вв. М., 1994. С. 3).

6. ТКДТ. М.-Л., 1950. С. 180.

7. Там же. С. 132.

8. Зимин А. А. Удельные князья и их дворы... С. 168, 169.

9. ТКДТ. М.-Л., 1950. С. 205.

10. Подробнее о карьере И. Ю. Шигоны см.: Зимин А. А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV–первой трети XVI в. М., 1988. С. 221–223; Кром М. М. Судьба регентского совета... С. 38–42, 46; Маштафаров А. В. Духовная Ивана Юрьевича Поджогина 1541 года // РД. М., 1997. Вып. 1. С. 25-37.

11. Подробнее см.: Кром М. М. Судьба регентского совета... С. 37–46.

12. Тихомиров М. Н. Князь Юрий Иванович Дмитровский... С. 166.

13. ПСРЛ. СПб., 1859. Т. 8. С. 286; М., 1965. Т. 29. С.

14. Подробнее см.: Кром М. М. Судьба регентского совета... С. 43 и сл.

15. РНБ. Ф. 293. Оп. 1. Д. 54. Л. 1 об., 2. (В издании И. Григоровича этот текст передан с множеством искажений: Акты, относящиеся к истории Западной России. СПб., 1848. Т. 2. № 179/11. С. 331).

16. В ркп.: дя.

17. В ркп. пропущено.

18. В ркп. далее зачеркнуто: не.

19. В ркп.: извавлял.

20. В ркп. верхний край листа оборван, начальных строк не достает.

21. Прочтение этого фрагмента и расстановка знаков препинания в нем носят предположительный характер: «Грызла» (именит. падеж «Грызел»?) – возможно, прозвище; в имеющихся словарях древнерусского языка такое существительное не зафиксировано; «Мощинец» – ладанка (?), магический предмет (?); если предположить, что «Мощинец» тоже прозвище, то возможен иной вариант прочтения того же фрагмента: Грызла и Пронка Курица Мощинец в руки дал (то есть выдал).

22. В ркп. здесь обрывается текст (нижняя часть листа отрезана); видны верхушки выносных букв следующей строки.

Текст воспроизведен по изданию: Челобитная и "Запись" Ивана Яганова // Русский дипломатарий, Вып. 6. М. Памятники исторической мысли. 2000