ДВЕ ДАННЫХ ГРАМОТЫ XV-XVI ВВ.

КОСТРОМСКОМУ ИПАТЬЕВСКОМУ МОНАСТЫРЮ

Оригиналы обеих данных хранятся в ЦГАДА, среди Грамот Коллегии экономии (ГЭК); на обложках их выставлены даты — XV в.; сами грамоты дат но имеют. В «Обзоре» ГКЭ С. А. Шумакова одна из них отнесена к XV—XVI вв., другая — к XV в., ко второй половине. С. Б. Веселовский, наоборот, относил первую грамоту к началу XV в., а вторую — к XVI в. (на прочих мнениях не останавливаемся здесь). Ввиду того, что первая грамота имеет большое значение в начальной истории вотчины Ипатьевского монастыря, а вторая грамота связана с первой, считаем полезным рассмотреть сложившиеся около них разногласия.

Прилагая здесь фоторепродукцию интересующих нас грамот, даем и транскрипцию их текста.

1.

Данная грамота Константина Дмитриевича Ипатьевскому монастырю на сельцо Константиново с деревнями и пустошами.

Се яз, Костянтин Дмитриевичь дал есми по своих родителей душе и по своей душе в дом живоначалной Троице и святому апосталу Филипу и святому священномученику Иеупатию свою вотчину селцо Костянтиновское, да деревню Верково на Буяне, да деревню Молодеево, да деревню Соловцово, да деревню Костенево, да деревню Лух, да деревню Старково, и с пустоши: пустошь Кузнецове, пустошь Трубино, да пустошь Хорговино, да пустошь Попово, да пустошь Лушок, да пустошь Подвяски, да пустошь Лобово, да Пустошка, да пустошь Ступкино, да пустошь Мамонцово, да пустошь Песиково; да к тому же селцу Костянтиновскому и г деревням дал есми вверх по Костроме Ускую веретею за Ондрием святым, от Святого озера по болото, да по враг — по вешнюю водоточину, да з другую сторону но враг по Пырьеватък и со всем с тем, што к моей вотчине к селцу и г деревням и к пустошам истари потягло, куды плуг, соха, топор, коса ходила, и с лесом и с луги и со всеми угодьи.

А данную писал Олешка Васильев сын Знобцова.

А к сей данной грамоте яз, Костянтин Дмитриевичь и печать свою приложил.

На отгибе нижнего поля треснувшая черновосковая печать с изображением как бы крупной птицы (может быть, и зверька на птичьих ногах) с разинутым клювом; по кругу видно несколько отдельных букв или частей их, не поддающихся прочтению (печать издана П. И. Ивановым в его «Сборнике» среди печатей XV в.— табл. II, № 25).

На обороте пометки: «Кострома. (№ 202). 150. № 39». [231]

2

Данная Василия Романовича Куломзина Ипатьевскому монастырю на сельцо Кузмищево, деревню Малюгино и пустошь Теребихино с угодьями.

Се яз, Василей Ромавовичь Куломзин, дал есми по своих родителей душе и по своей душе в дом живоначалной Троице и святому апосталу Филипу и святому священому мученику Иеупатью свою вотчину селцо Кузмищово, да деревню Малюгино, да пустошь Теребихино с всем с тем, што к маей вочине к селцу х Кузмищову и к деревне ж к пустоши истари потягло и с лесом и с пожнями и с луги и с наволоки и со всеми угодии, куды плуг, соха, топор, коса ходила.

А на то послуси: Семен Дмитреев, да Василей Иванов сын.

А даную писал сам Василей Романович своею рукою.

Следов печати нет.

На обороте пометки: «Кострома. (206). 152».

Оба акта выделяются из общей массы актов XV — начала XVI в. своей внешней стороной: они писаны крупными не писарскими полууставного характера почерками, с небрежно изогнутыми строками (с более широкими, чем обычно, интервалами), без экономии бумаги, — особенно первая данная Константина Дмитриевича, длина которой составляет 37 см, т. е. во всю обычную длину листа бумаги.

В отношении этой грамоты указанные особенности так бросаются в глаза, что сразу является сомнение: верно ли, что эта грамота относится к XV в., да еще к первой его половине? По-видимому, это почувствовал и Шумаков, почему и прибавил в дате к XV в. еще и XVI в. Но С. Б. [232] Веселовский решительно относил эту грамоту к началу XV в., когда, по его мнению, окончилась жизнь боярина Константина Дмитриевича Шеи, которому он и усваивал эту данную. Считая, что именно она определила начальный рост земельной вотчины монастыря, С. Б. Веселовский так писал в своей статье «Из истории древнерусского землевладения» ¹:

«Константин Дмитриевич Шея (правнук Захарии Чета.— И. Г.), не имея сыновей, дал Ипатьеву монастырю два вклада, которые положили начало землевладению этого монастыря. По одной данной, он дал село Костенево с деревнями и пожню Узкую веретею за слободкой Андреем Святым, вверх р. Костромки, а по другой грамоте дал пожни на Турове озере. Первая данная сохранилась в подлиннике, за печатью Константина Шеи, а о второй данной мы узнаем из описи монастырского архива, составленной после событий начала XVII в. В описи сказано: "Данная Константина Дмитриевича Сабурова (так!) на село Костенево с деревнями. Да Константина ж Дмитриевича другая данная на пожни на Турове озере"» ².

Как можно видеть, С. Б. Веселовский не был точен прежде всего в отношении текста данной, как он читается; в ней на первом месте стоит село Константиновское и лишь в числе деревень значится Костенево, — селом оно стало позже ³. Не обратил внимания С. Б. Веселовский и на уклончивую датировку акта С. А. Шумаковым, который правильно отметил основной элемент данья (село Константиновское) и не присвоил Константину Дмитриевичу прозвища Шеи, которого в акте нет. В цитированной С. Б. Веселовским описи начала XVII в. Константину Дмитриевичу дана фамилия Сабуров; это может показывать, что в монастыре в это время уже не помнили настоящего вкладчика и поставили фамилию Сабурова по догадке или ошибке (?). Но официальная сотная выпись времени Годунова (еще не царя) говорила скупо: «вотчина их старая, данья Костянтина Дмитриевича, сельцо Костенево» (на первом месте), а дальше среди деревень значилась в выписи и деревня Костянтинова, уже не село ⁴.

Однако главный промах и С. Б. Веселовского и особенно С. А. Шумакова заключался в том, что они не взяли на себя труда обследовать данную с палеографической стороны и не поинтересовались такой мелочью, как бумажный водяной знак, а ведь в 1916—1917 гг., когда печатался соответствующий том «Обзора» Шумакова, работа Н. П. Лихачева была уже во всеобщем употреблении ⁵. И вот в данном именно случае, как думается, бумажному знаку принадлежит очень веское слово.

Бумажный водяной знак в данной Константина Дмитриевича — рука; при этом он разрезан пополам; верхняя часть — пальцы со звездочкой на стержне от среднего пальца — здесь, а нижняя часть — ладонь и запястье в перчатке с застежкой — изображена на том куске бумаги, на котором писана вторая из интересующих нас данных, Куломзинская; составленные край в край, обе грамоты и дают полный знак — руки с пятилепестной звездочкой (или цветком) на стержне. Знаки, близкие к нашему, имеются у Лихачева под № 1658, 1659 и 1660 — из Софийского списка Макарьевских четьих Миней за ноябрь, датируемых Лихачевым [233] 1535—1540 гг. Точно совпадает наш знак со знаком № 11361, 1535 г., из документа Abbaye de Lyre, Briquet ⁶.

Так совершенно отпадает возможность видеть в настоящей данной подлинник данной Константина Дмитриевича Шеи, а в имеющейся печати — обязательно его печать (последнего не утверждал и П. И. Иванов, издавая печать). Ясно, что Шея, живший в XIV — начале XV в., не мог писать на бумаге XVI в.

Помимо этого формально-технического (как бы сказать) аргумента, можно кстати привести на основе этой же данной еще одно возражение против концепции начального роста вотчины Ипатьевского монастыря за счет земель прежде всего соседних с монастырем. Проверяя географическую локализацию названных в акте деревень и пустошей, потом ставших деревнями, по «Спискам населенных мест Костромской губернии» и другим материалам, получаем такой результат. Как указывает С. Б. Веселовский, по этой данной Ипатьевский монастырь получил очень удобный для него по близости, но небольшой сравнительно кусок — Узкую Веретею за Андреем Святым (Андреевской слободкой, на правой стороне р. Костромки, в версте от монастыря) ⁷, вся остальная масса деревень и (тогда еще) пустошей, перечисленных в данной, лежала к востоку от Костромы в 10—13 верстах и около того, при р. Сендеге ⁸; на Сендеге была и деревня (потом село) Костенева (794), лишь Константиново и Молодеево лежали к северу от Костромы, верстах в 10—11, частью у дорог на Буй и на Галич; в этом районе названные селения перемешивались с другими, поступавшими в монастырь в течение XVI в. ⁹.

Раз отпало присвоение грамоты, как она есть, Константину Шее, то можно ли определить, если считать ее подлинным актом XVI в., кому она могла принадлежать другому? На этот вопрос можно ответить, конечно, только предположительно; если бы фонд Ипатьевского монастыря сохранился лучше, тогда и разгадка была бы увереннее. Сейчас мы можем остановиться, как кажется, лишь на одном Константине Дмитрееве сыне, из рода Морозовых, по прозвищу Владыке. Это был внук Давыда Михайловича Морозова. По своему деду он получил и дедовское прозвище Давыдов; таким его знает «Древнейшая разрядная книга» ¹⁰. Яков и Константин Дмитриевы дети Давыдовы были в 7039 (1531) г. в головах в г. Коломне (вместе с Андреем Дмитриевым сыном Годуновым), а затем в том же году Константин Владыка Дмитреев сын Давыдов был в головах у воеводы на Кашире. На этом сведения о К. Д. Давыдове в Разрядной книге обрываются, о нем нет более упоминаний. В Тысячной книге и Дворовой тетради 1550 г. мы встречаем уже сына его, Ивана Мещенина Константинова или Владыкина сына Дмитриева Давыдова, как сына боярского по Ржеву (в указателе сделано из него два лица — Мещенин Владыкин сын и Мещенин Константинов сын) ¹¹. В Костромском крае можно встретить и селения Владыкино (в Галичском уезде, по Спискам Костромской губернии №4810, в 20 верстах от Галича), Давыдкова (№ 4942 в Галичском уезде), и другие Давыдовы; в Галичском (позднейшем) уезде видим два селения Голочеловых (Списки, № 3776, 4530; ср. Голоченово в Кинешемском уезде — № 5882), а Голочел Иван был братом Константина Дмитриевича (Тысячная книга по Ржеву отмечает сына боярского Бориса Голочелова сына Дмитриева) ¹²; были селения Шеины (Списки Костромской [234] губернии, № 1336, 7825, 10932 — в Буйском, Макарьевском и Чухловском уездах в каждом по одному); их С. Б. Веселовский готов относить к древнему Константину Дмитриевичу Шее ¹³; но у Давыда Михайловича Морозова был брат Василий Шея с детьми и внуками — и это является препятствием к отнесению этих селений обязательно к древнему Константину Шее. Таким образом, приведенные данные позволяют предполагать, что Константин Владыка мог быть вотчинником Костромского края.

Однако у нас нет прямого подтверждения предположению, что Константин Дмитриев сын Давыдов давал вклады Ипатьевскому монастырю; наоборот, против этого говорит то, что о нем нет никакого упоминания в источниках, касающихся так или иначе вкладов в Ипатьевский монастырь; против говорит и его отчество без «вича», с каким видим Константина Дмитриевича. Получающаяся коллизия наталкивает на мысль, да подлинная ли перед нами грамота вообще? Это подозрение, как думается, подкрепляется следующими наблюдениями и соображениями.

1. Текст акта содержит значительное число описок (два пропуска букв, дважды вымараны ошибочно написанные буквы, лишнее «о» в названии Костянтиновоское), более понятных при мало вдумчивом копировании текста, чем при его составлении и первичной записи.

2. В данной нет послухов, что в XVI в. наблюдается сравнительно очень редко, особенно с 30—40-х годов; правда, наличие печати иногда как бы компенсирует отсутствие послухов, а также и оговорка, что акт писал «яз сам», автор акта ¹⁴.

3. Трудно объяснимо противоречие данной с показаниями сотной выписи из костромских писцовых книг 1562 г. В. Н. Наумова и Н. Н. Ордынцева, а также из книг 1595—1597 гг. (книги Кривоборского и Колтовского) и позднейших переписных книг, а также с описью монастырского архива, сделанной после годов интервенции, — противоречие в определении центра вотчины, полученной монастырем; в данной — это сельцо Константиновское (дважды обозначено в грамоте), а во всех описных источниках — село Костенево; при упоминании здесь же деревни Константинова нигде не оговаривается, чтобы это было раньше сельцо Константиновское. Если учесть, что данная Константина Дмитриевича писана в 30—40-х годах, то в 60-х годах, регистрируя вновь селения, едва ли бы не сделали оговорки об изменении статуса Константинова и Костенева; при таком близком сроке это было бы у всех еще в памяти. Иное дело, если текст данной отстоит от 1560-х годов далеко (в глубь XV в.).

4. Форма названия «Иеупатьевский» монастырь, употребленная в данной в таком вычурном виде, имеется во втором акте (Куломзина), но в других случаях нам не известна; она, однако, близка к более простой форме «Еупатьев», употребленной в подлинной грамоте 1443 г. на имя игумена Феогноста о перевозах на р. Костроме ¹⁵, где в одном акте имеем три формы названия: Еупатьев (один раз), Елпатий, Елпатский (два раза), Ипатьеве, Ипатьцкий (три раза). Во всех же писцовых документах XVI в. имеем (кажется) одну эту последнюю форму: Ипатцкий монастырь, которая правильнее грамматически образована от личного имени Ипатий ¹⁶.

Не только форма названия монастыря, но и вся общая часть формуляра данной Константина Дмитриевича, предшествующая перечню селений и заключающая этот перечень («Се яз, имя рек, дал есми по своих [235] родителей душе и по своей душе в дом живоначалной Троице и святому апосталу [так!] Филипу и святому священномученику Иеупатию свою вотчину селцо... со всем с тем, што к моей вотчине к селцу и к деревням и пустошам истари потягло, куды плуг, соха, топор, коса ходила, и с лесом и с луги и с наволоки и со всеми угодьи»), почти буква в букву (ср. слово «апосталу») повторена во втором акте — данной Куломзина, имеющей, как упоминалось уже, вторую половину общего водяного знака с данной Константина Дмитриевича. Это значит, что оба акта одновременно или очень близко по времени редактировались в Ипатьевском монастыре в 1530—1540-х годах. За монастырское происхождение редакции, кроме общего бумажного знака и тождества формуляра грамот, говорит и сама формулировка указанной общей части, особенно в церковной торжественной титулатуре святых и в этом дополнительно приставленном «И» к архаизированному доморощенному образованию «Еупатию».

6. Раз производилась редакция формуляра и создавалась на новой бумаге новая грамота, то спрашивается, откуда было заимствовано конкретное содержание обеих грамот. В отношении данной Константина Дмитриевича, надо думать, источником являлась его старая грамота на Костенево с деревнями, как о ней говорят все другие монастырские и писцовые записи. Трудно, за отсутствием источников и архивного фонда Ипатьевского монастыря, сказать, вносилось ли и что именно новое в перечень данья. Можно думать, что кое-что внести был соблазн ввиду уже фактического наличия в составе вотчины селений, которые возникли в результате более векового развития края и самой вотчины; а кое-что осталось без изменений от древности (может быть и село Константиновское), что не убавляло наличия вотчины и не могло повредить монастырю.

Но входить в рассмотрение конкретностей в настоящее время за отсутствием материалов мы не можем.

Думается, и печать, если она была на старой грамоте, должны были перенести на новую грамоту; наличная печать, однажды употребленная, не носит никаких признаков, по которым ее можно было бы отнести к тому или другому конкретному лицу. Обращает на себя внимание то, что теперь печать очень крепко приделана, несмотря на то, что отколот трещиной верх ее — очень узкая полоска; и та держится крепко, как приклеенная; у самой печати нет никакого сального пятна,— как будто ее здесь не припечатывали горячим штампом, а уже сухую приклеили не дающим подтеков клеем. Можно лишь сопоставить эту печать с печатями разных лиц, генеалогически родственных с Константином Дмитриевичем (но и эту большую работу не можем сейчас взять на себя).

Итак, думаем, что первый акт — не подлинный акт Константина Дмитриевича Шеи, а новая редакция его данной, созданная в Ипатьевском монастыре с использованием его старой грамоты в 1530—1540-х годах ¹⁷.

Второй акт — данная Куломзина, как уже показано, писан в то же время или близко к тем же годам, что и первый, на той же бумаге и с той же редакцией формуляра, которая дана первому акту, с той же орфографией (до буквы «а» в слове «апосталу») и также без указания на игумена монастыря, как и в первом акте.

Василий Романович и его данная остались неизвестны членам Костромской ученой архивной комиссии Преображенскому, Альбицкому и [236] Селифонтову, специально разрабатывавшим генеалогию Куломзиных ¹⁸: ни одной из шести рассмотренных ими ветвей Куломзиных им не удалось проследить в глубь времен далее конца XVI—начала XVII в.

В данной сказано, что Куломзин писал сам свою грамоту; как мы уже отмечали, иногда допускалось в случае собственноручного написания акта обходиться без послухов. Куломзин послухов имеет; но на обороте нет рукоприкладства их, что к 40-м годам XVI в. было в общем употреблении. В самой грамоте обращает на себя внимание то, что там опущено местоимение «аз». Во фразе о собственноручном написании грамоты Куломзиным сказано как бы в третьем лице: «А даную писал сам Василей Романович своею рукою» (а не: «яз сам»). Варианты, которые позволил себе допустить автор второго акта по сравнению с формуляром первого акта, сводятся к тому, что он написал имя Филип не через фиту (?), разложил длинное церковнославянское «священномученику» на два слова «священому мученику» да переставил в конце фразу «куда плуг, соха, топор, коса ходила».

Писана грамота довольно небрежно, невыработанным, не писарским почерком с неровными строками, с неаккуратной правкой букв (у, оу в 8 и др.). Указанные черты позволяют усомниться, что перед нами подлинный (беловой) акт, — он выглядит скорее как список или предварительный черновик.

С. Б. Веселовский относил этот акт к концу 50-х годов XVI в. ¹⁹ Но поскольку он писан на бумаге 30—40-х годов, мы и датируем его примерно этим же периодом: около 1530—1540-х годов.

Названные в данной Куломзина селения лежали несколько дальше пунктов, перечисленных в данной Константина Дмитриевича (сельцо Кузмищево находилось в 18 верстах от Костромы на дороге в Буй, в 8 верстах от монастырской деревни Молодеева — Списки Костромской губернии, № 838). В конце XVI — начале XVII в. у монастыря была в общем владении с Непеей Шараповым сыном Куломзина половина пустоши Холма верстах в 35 от Костромы, между дорог на Буй и на Галич ²⁰. Очевидно, контакты Куломзина с братией монастыря были, — монахи и помогли составить текст данной.

Стоит отметить, что, по имеющимся сведениям, Куломзины XVI — начала XVII в. представляются очень незначительными землевладельцами и не упоминаются ни в Древней разрядной книге, ни в Тысячной книге, ни в Дворовой тетради; почти наверное можно думать, что они не именовались с «вичем», как показан Василий Романович. Если же здесь «вич» редакционного происхождения, то не такого ли же происхождения «вич» и в первой данной? Ведь редакция-то одна ²¹.

Недостаток данных не позволяет нам с решительностью настаивать на правильности высказанных предположений; ряд необходимых доследований вырисовывается уже сейчас. Но данный случай лишний раз показывает, как важна критика источников и с палеографической стороны.

Комментарии

1 «Исторические записки«, т. 18, стр. 63.

2 Ссылка на грамоту из ГКЭ по Костроме, № 20/4987; ср. С. А. Шумаков. Обзор ГКЭ, вып. IV.— «Чтения ОИДР», 1917, кн. 2, отд. I. стр. 44—45.

3 В сотной выписи о монастырских вотчинах с книг письма и меры князя Фед. Кривоборского и Артемия Колтовского с товарищами 7104 и 7105 гг. (т. е. 1595/96 и 1596/97 гг.) Костенево названо сельцом, а селом его видим в ведомости 1675 г. (П. Островский. Историческо-статистическое описание Костромского Ипатьевского монастыря, Кострома, 1870, стр. 222—225) и в «Списках населенных мест Костромской губернии», 1877, № 794.

4 ЦГАДА, Писцовые книги, № 10992, лл. 229—236 об. по Дуплехову стану; деревней она помечена и в «Списках населенных мест по Костромской губ.», № 841.

5 Н. П. Лихачев. Палеографическое значение бумажных водяных знаков, ч. I—III. СПб., 1899.

6 С. M. Briquet. Les filigranes, t. III. Leipzig, 1936.

7 См. «Списки населенных мест Костромской губернии», № 949.

8 См. там же, № 841, 836, 794, 846, 796, 802, 801, 797, 840, 800.

9 «Временник МОИДР», кн. X, М., 1851, стр. 181 и сл.

10 «Древнейшая разрядная книга», изд. П. Н. Милюковым. М., 1902, стр. 82, 85.

11 «Тысячная книга 1550 г. и Дворовая тетрадь 50-х годов XVI в.», М., 1950, стр. 75, 179.

12 Там же, стр. 75.

13 С. Б. Веселовский. Указ. соч., стр. 63.

14 АФЗиХ, ч. II, М., 1956, № 70, 1516 г. См. также № 13, 1479—1515 гг.

15 ГБЛ, Собрание Муханова, № 32.

16 Ср. для XIII в. имя Евпатий Коловрат. Форму «Ипатьцкой» дают сотницы Костромские (с. 1560 г.), опубликованные С. А. Шумаковым («Чтения ОИДР», 1903, кн. III), и писцовые книги по г. Костроме (ЦГАДА, Писцовые книги, № 10992, 10984 и др.).

17 Возможно, что прозвище «Шея» сознательно опущено ввиду того, что в эти годы была новая линия Шеиных — влиятельных бояр и окольничих, восходивших к новому родоначальнику Василию Михайловичу Шее Mopoзову (см. «Временник МОИДР», стр. 107—109, а также сведения о них в статье А. А. Зимина «Состав Боярской думы в XV—XVI вв.» — «Археографический ежегодник за 1967 г.» М., 1958. стр. 41—87). Возможно, что при редакции выброшено и указание на игумена монастыря, которому адресована была данная.

18 См. «Подробная опись 962 рукописям начала XVII — начала XIX столетия Долматовского архива (Головцынского и Куломзинского родов), с приложениями», СПб., 1895. Составлена И. Д. Преображенским и Н. А. Альбицким. См. ср. VII, XII, Прилож. VIII, стр. 71—90).

19 С. Б. Веселовский. Указ, соч., стр. 74.

20 «Списки населенных мест Костромской губернии», № 97; ср. упоминание о пустоши Холм в сотной выписи из Писцовой книги 105 и 106 гг. (ЦГАДА, Писцовые книги, № 10992, л. 268 об.).

21 Между прочим, в XVIII в. жил Вас. Романович Куломзин (упоминаемый в 1737 г.); он владел на р. Покше деревней Евковой, в 26 верстах от Костромы к востоку, близ родовой деревни Куломзина (в 32 верстах от Костромы) «Списки населенных мест Костромской губернии», № 758 и 776 (см. Подробную опись, стр. 144, отец его Роман Миронович, стр. 121).