ДУХОВНАЯ ТИМОФЕЯ БУСУРМЕНОВА ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XVI ВЕКА

Кашинский вотчинник Тимофей Окулов сын Бусурменов не оставил по себе никакой иной памяти, кроме своего духовного завещания, подлинник которого сохранился среди актов Троицкого Макарьева Калязина монастыря ¹. По филиграням духовная датируется второй четвертью XVI века ², на основании чего можно полагать, что основной жизненный путь самого Бусурменова пришелся на первую треть XVI века и, что скоре всего, он служил князю Юрию Ивановичу, в кашинском уделе которого находилась его вотчина. Однако завещание Бусурменова примечательно прежде всего тем, что оно раскрывает многие стороны частной жизни его автора, помогая создать о нем представление как об одном из представителей дворянства России того времени.

Само прозвание – Бусурменов – возможно, говорит о нерусских корнях предков Тимофея Окулова ³, хотя его родители были православными и поминались в московской Богоявленской церкви, что в Китай-городе ⁴. Русским языком Бусурменов владел как родным, свободно мог на нем писать, а в разговоре немного по-волжски «окал», называя старшего сына «Ондреем». Жена у Тимофея, однако же, происходила из «бусурман», так как ее отца звали Асманом. Видимо, это Асман (в крещении – Александр) Ковригин, душеприказчик Тимофея (см. сноску 10). У супругов было двое сыновей – Андрей лет пятнадцати, поскольку его можно было уже назначить душеприказчиком, но еще нельзя было считать совсем взрослым, и Патрикей, младше этого возраста. Жена Тимофея Марфа, видимо, ожидала еще одного ребенка, которого муж, думавший о [252] своей скорой смерти, уже не чаял увидеть. У Тимофея были брат Иван и сестра Авдотья, в замужестве Кладовская, их обоих он пережил, видимо, быв младшим в семье. Сестра умерла бездетной, брат же имел большое потомство, а Тимофей после смерти брата остался его душеприказчиком и опекуном своих племянников, племянницу же Оксинью он взял жить в свою семью. Из старших родственников Тимофея в живых оставалась тетка Феодосья, которой по наследству от племянника должен был достаться рубль.

Проживала семья Бусурменовых в сельце Новом Толстоухове Кашинского уезда ⁵. Их обслуживали дворовые люди, состав которых представлен в основном потомством двух холопов – Истомы и Собины, которые, скорее всего, достались Тимофею в свое время в наследство от родителей и дали большое потомство, сделав дворню в сельце Новом достаточно обширной. Примечательно то, что многие из дворовых людей звались прозвищами, а не христианскими именами: Некрасица, Нечайко, Даровка, Белка, Истома, Ломиха. Был среди слуг и Ортук Чурин, вряд ли имевший русское происхождение.

Помимо сельца Нового Толстоухово, в котором, видимо, находилась Рождественская церковь, Тимофей Бусурменов имел поблизости пять деревень и пустошь, доставшиеся ему по наследству. Эти земли – бывшее приданое его матери, из отцовских же земель ему ничего не досталось (отсюда и догадка о том, что он был младшим сыном в своей семье) ⁶. Полученное наследство Бусурменову удалось приумножить: подкупить еще две деревни. Всем хозяйством землями, посевами, скотом, кабальными людьми – помогал владельцу «ведать» приказчик Озорник. В доме на Бусурменова трудились слуги, а на полях – «страдные люди», попавшие к нему в зависимость «по полным грамотам и иным крепостям, и по кабалам». Еще Тимофей имел двор в Москве, скорее всего, принадлежавший ето родителям, вероятно, жил там при наездах в столицу и посещал церкви Николы на Божедомке и Власья в Дорогомилово.

О наличии определенных денежных средств свидетельствует часть духовной, посвященная долговым обязательствам. Тимофей не расплатился за сделанные покупки – однорядку, седло, кусок шелку, не вернул занятые полтора рубля и переданные другим лицам 5 рублей, но в целом он не выглядит человеком, обремененным тяжелыми долгами. Сам же Бусурменов денег никому не одалживал, зато кое-что при различных житейских расчетах ему не полностью вернули, и он об этом не забыл, тщательно отметив в духовной. Некоему Ивану Ботвиньеву ⁷ он помог снарядиться в поход – дал двух коней, кожух и саблю. Иван долг вернул, видимо, деньгами, но не полностью – умер, не успев вернуть трех рублей, и долг повис на его жене и детях. Другой должник – зять Иван Кладовский. Он вернул приданное, взятое за своей умершей женой, в ее родную семью Бусурменовых, где старшим в роду был теперь Тимофей. Но пяти рублей Тимофей с него недополучил. Третья задолженность Тимофею особенно интересна – он подарил Ивану [253] Нарудному коня под дорогим седлом, а ответного дара не получил: «а против ми того не дал ничего» – Бусурменов считает, что наследники должны вернуть дар. Тимофей либо обиделся на Нарудного, либо считал, что не успевает получить от него ответного подарка, но все же, скорее всего, это была досада – ведь из всех долгов именно этот первым возник в памяти Тимофея. Какому-то «подьяку» из Дмитрова Тимофей одалживал полтину. Итак, наследники Бусурменова, получив деньги с должников, сполна могли расплатиться с кредиторами.

По наблюдениям Д. Кайзера, авторы древнерусских завещаний перед смертью больше заботились об отдаче своих долгов, чем о получении одолженного, прощая долги своим кредиторам ⁸. Тимофей Бусурменов, как можно заметить, не стал придерживаться этой традиции. По духовной видно, что хозяин он был рачительный, следил за приходами и расходами и в духовной старался не забыть никакой мелочи. С женой он входил в расчет по каждой вещи из ее приданого. Например, собственноручно переделав ее серебряный крест на оклад для иконы (следовательно, Тимофей владел мастерством ювелирной ковки, чем, видимо, гордился, так как похвастался в духовной – «яз окладывал» икону), он компенсировал ей его малой серебряной чаркой. По духовной Бусурменова, впрочем, как и по другим древнерусским духовным, хорошо прослеживается отношение к собственности, которая хотя и являлась в семье «единым семейным имуществом», но каждый член семьи знал, что будет принадлежать ему лично в случае ее раздела ⁹.

Раздел своего имения между сыновьями Бусурменов произвел согласно традиции – равно, однако его несколько затрудняло предполагаемое появление еще одного ребенка. Кто это будет – мальчик или девочка, и выживет ли он? Пришлось продумать и оговорить в духовной каждую из возможных ситуаций. Вотчины делятся отцом между сыновьями строго поровну, но младшему Патрикею согласно обычаю достается родительский дом в Толстоухове, в котором он будет жить с матерью и с новорожденным братом или сестрой, если таковой сирота появится на свет. Тимофей настаивает в завещании, чтобы старший Андрей начинал без отца жить самостоятельно, а не у матери под крылом: «А Ондрею с нею в одной деревне не жити. Нарядить себе пашня на Вовулине или на Томахте. А сыну моему Патрикею брагу своему Андрею дворы ставить пособить жо». Тимофей явно сомневался в способности своих еще малолетних сыновей самостоятельно вести хозяйство, даже старшего Андрея он считал еще не «возмужавшим», поэтому и не счел возможным после своей смерти отпустить на волю приказчика Озорника, как он сделал согласно традиции в отношении других слуг. Однако он обязал в завещании своих детей освободить Озорника, как только Патрикей достигнет совершеннолетия или старому приказчику найдут достойную замену.

Тимофей перед смертью тревожился и о мирных отношениях своих детей с двоюродными братьями: «и всех Ивановых детей братних детем моим не покинуть». Племянницу же Оксинью домочадцы Тимофея, видимо, не очень жаловали, иначе зачем бы ему их предупреждать особо: «а безлеп бы (Оксинью – О. К.) не потеряли, то на их душе». [254]

Согласно традиции делает Бусурменов распоряжения и в отношении своей жены Марфы. Сначала определяется безусловно ей принадлежащее имущество – это приданое, в котором отсутствовала недвижимость, и подарки мужа. Подарки жене – свидетельство любви и уважения к ней мужа, и не случайно он считает нужным напомнить о них поподробнее – это платья, шубки, летники, ожерелье, серьги, манисто и прочее. Да еще ей после смерти мужа будет лично принадлежать 5 рублей денег и 5 рублей, взятых в долг ее отцом. Об этом долге Тимофей в начале составления духовной позабыл, а тут кстати вспомнил. Итак, жена Марфа получала в свое распоряжение 10 рублей – ровно столько, сколько оставлял Тимофей на помин своей души в Калязине монастыре. Далее Тимофей рассмотрел три возможных варианта в жизни жены после своей смерти: жена его остается вдовой с детьми – тогда она владеет всем движимым и недвижимым имуществом семьи без исключений, «и вольна во всем» вплоть до своей кончины, лишь тогда сыновья смогут вступить в полное владение недвижимостью. Если дети покинут этот мир раньше матери, то наследниками станут племянники, а ей останется вдовья доля на прожиток – сельцо Новое Толстоухово с домом и две купленные деревни, которые после ее смерти отойдут в Калязин монастырь. Если же Марфа предпочтет снова вступить в брак, то ни на что из земель она не будет иметь права. Таковые распоряжения в отношении жены в точности соответствовали древнерусскому наследственному праву. Однако, когда Тимофей рассматривает вариант повторного замужества своей жены, то с благостного тона (все будет ей – и то, и другое, и третье) переходит на раздраженный: «А пойдет замуж, и жене моей до земель дела нет, а с мужем ей в наших вотчинах не жить ни дни».

Видимо Тимофей знал, что скоро умрет, потому и взялся за духовную грамоту, он как-будто совершенно уверен, что не увидит своего третьего ребенка. Однако Бусурменов явно не находился при смерти, так как смог самостоятельно взяться за перо и почерк его весьма тверд и разборчив. Он отметил, что пишет завещание «целым умом», но ничего не сказал ни о приближающейся смерти, ни о причинах написания грамоты. Может быть Тимофей писал духовную, направляясь в опасный военный поход, из которого не чаял вернуться? Часто в таких случаях авторы духовных этот факт отмечали, но Тимофей этого не сделал. Распорядился Тимофей похоронить его в Калязине монастыре, но о своих похоронах и поминовении он пишет весьма лаконично, главные его помыслы перед смертью были связаны с семьей. Духовная Бусурменова была четко им продумана и диктовал ее Тимофей подьячему Пучку, видимо, специально для этой цели приглашенному. Свидетели при этом не присутствовали и Тимофей Бусурменов, дабы утвердить подлинность документа и оставить детям определенную память о себе, закончил писание текста своею рукою. Собственноручно он поместил в нее «заклятье» («А хто сию мою душевную мою грамоту порушит, тот со мною судится пред Богом») и назначил душепрказчиков – «господ» Ковригиных ¹⁰ и сына своего Андрея. Уже совсем заканчивая непростую работу над духовной, Бусурменов сообразил, что один из возможных вариантов будущего своей семьи он упустил: что если родиться без него сын, а один из живущих сыновей умрет, – и подписал, что новорожденному тогда пусть достанется [255] все, что написано умершему. Так окончилось составление духовной, и подьячий Пучек тут же снял с нее копию.

Видимо лучшие надежды Тимофея на счастливую судьбу своей семьи не сбылись: раз его духовная оказалась среди документов Калязина монастыря, значит прямых его потомков в живых не осталось. Хотя точно этого, конечно, утверждать нельзя – самыми неведомыми судьбами документы попадают в тот или иной архив. Если духовная Тимофея Бусурменова и не выполнила своего прямого назначения, не оказалась руководящим наставлением и благословением своей семье, то осуществила она другое, о чем Бусурменов, составляя ее, и не мог предположить – она познакомила с ее автором очень далеких потомков, не дав ему пропасть навсегда в реке забвенья.

1530-50-е гг. –Духовная Тимофея Окулова сына Бусурменова.

Во имя Святыя и Живоначалныя Троицы отца и сына и святаго духа. Се яз, раб божий Тимофей Окулов сын Бусурменова, пишу сию духовную грамоту своим целым умом, кому ми что дати и на ком ми что взяти.

Дати ми Терентию Чюлочнику за однорятку пол-третья денег. Дати ми Болобану Кукшинову полтора рубля по кабале. Дати ми Басу Орлову пять рублей по кабале, а занял есми у него на Митку да на Юрья Манасеиных, да на Павлика на Чуднова сына Окинфова, и кабала у меня на них есть. Дати ми Ивану Прокудину за шолк полтретьяцатаго алтын. Дати ми сиделнику Ивану Петухову за седло семнадцат алтын.

А взяти ми на Иване Иванове сыне Нарудном конь бур да седло колмацкое софианно, цена восем рублев, а взял у меня Иван в дары, а против ми того не дал ничего. Взяти ми в Дмитрове на подьяке на Подсеньеве сыне на Третьякове человека Тишкова полтина. Да была моя сестра Авдотья за Иваном за Прохоровым сыном Кладовского, и божья воля ссталась, умерла бездетна, и яз на Иване иное приданое взял, а не дошло до меня икона Архангел резан на камяни, обложен серебром, да три рубли денег, да мерин, а всего того на пять рублев; и то на нем взять. Да взять ми было на Иване на Пешке на Данилове сыне Ботвиньеве конь игрен да мерин ворон иноход, да кожух куней, поволочен камочкой, да сабля черкасская с наводом, а всего на полчетверта натцать рубля, и аз на Иване на Пешке иное свое взял, а не дошло меня за щетом трех рублей; и то на его жене и на его детях взять.

А что моей земли в Кашинском уезде селцо Новое Толстоухово да к нему пять деревень, да пустошь, а выменил их отец мои на приданые земли матери моей Офимии, и теми земли государыня моя мати Офимья пожаловала благословила меня, да моя прикупь – деревня Вавулино да деревня Поблюдихино, и яз теми землями благославляю детей своих. Сына своего Андрея благословляю Деревня Вавулино да деревня Томахта, да деревня Самоилиново Шобунина, да Деревня Перетрясово. Да сыну моему Патрекею селцо Новое, где яз сам жил, да Деревня Поблюдихино, да деревня Филкино, да деревня Киселев починок, да пустошь Корякино займищо. А будет от меня после меня родитца у жены моей [256] сын, ино ему с братом с Патрекеем селцо Новое по половинам, в сыну моему Ондрею отмерити на Вавулине против половины селца, что в меру приидет, да ему ж две деревни Томахта да Шабунин починок, а Патрекею з братом селцо Новое, да деревня Поблюдихино, да Филкино, да Перетрясово, да Киселев починок, да пустошь Корякино, со всем, что к ним из стари потягло. А родитца дочь, и дети мои Андрей да Патрикей, вскормив ее до венца, дадут замуж, а дадут с нею с вотчины и из живота полтреятцать рублей за все про все.

А жене моей Марфе даю после своего живота сверх ея приданного платьи вси, что ей яз поделал, торлопы и шубки, и летники, и ожерелье жемчужное, и серги, и манисто, и всякую рухлядь, что яз подарил, и сверх того из живота пять рублев денег. Да взяти ми на отце ее, на Асмане, пять рублев по кабале, а то ей жо. А не пойдет жена моя замуж, ино ей опричь ее приданого и платья ее, что ей яз подарил, с нашими детми, Андреем и Патрикеем, деревни все и селцо, и хлеб // стоячей, и лошади – кони и мерины и кобылы, и всякая животина, и двор на Москве, и платье мое – все ей, доспехи, суды медяные и оловянные, и всякая домашняя рухлядь. И что денжишек людям по кабалам, что ся останет за мой долг, то ей с детми вместе все по жребиям. Живет со своими детми в вотчине до своего живота и волна во всем. А Ондрею с нею в одной деревне не жнти, нарядить себе пашня на Вовулине или на Томахте. А сыну моему Патрикею брату своему Андрею дворы ставить пособить жо. А после ея живота деревни и живот детем моим, как им яз написал. А пойдет жена моя замуж, ино ей в землях, и в хлебе и во всяком животе во всем дела нет, дать ей то, что ей яз написал, а земли и весь живот детем моим.

А что есми взял брата своего Иванову дочь Оксинью, и жене моей Марфе и детем моим держать ея у себя и замуж ея дать и наделить, как их Бог вразумит. А безлеп бы не потеряли, то на их душе. Да и всех Ивановых детей братних детем моим не покинуть, промышлять ими, как вас Бог вразумит, по силе.

А не то по грехом детей моих не станет бездетных, а жена моя Марфа бездетна ж, а замуж не пойдет, ино брата моего Ивановым детем, Тарасу с братею, опричь Злобы, моих земель – деревня Томахта да починок Шобунин, а селцо Новое Толстоухово и с починки со всеми деревня Поблюдихино да Вавулино жене моей Марфе до сей живот, а тех ей земель не продать, ни променить. А как ея не станет, и приказщики мои после ея живота те земли все дадут в дом Живоначалной Троицы и Чудотворца Макара в Калязин манастырь по всех наших родителех. А пойдет замуж, и жене моей до земель дела нет, а с мужом ей в нашеи вотчине не жить ни дни, дати земли в Калязин по всех наших родителях.

А положити им меня однолично в Калязине монастыре в дому Живоначалные Троицы и Чудотворца Макария. А дати по моей душе в Калязин десять pyблев денег или оден 5 ржи да пять рублев денег, да написать в сенаник от нашего, и матерь, и меня, а смотря будет что дати, ино и поболе дать. Дать архангелскому попу рубль, да на Москве к Богоявлению, что за Торгом, к каменной церкви два рубля по отца моего душе, и по матери, и по мне. Да к Николе к Божью дому – рубль, да ко Власью святому на Дорогомилово – рубль же.

А людми своими благословляю детей своих. Сыну моему Андрею: Онику ж Собинин сын, да сестра его ж Некрасица Собинина ж дочь, да матери его приданные Субботин сын Трофимец, да Истомин сын Терехова Шарапец. Да моих людей сыну моему Патрикею: Нечайко Собинин ж сын да ево сестра девка Марфица Собинина ж дочь другая, да девка Даровка Бехтерева дочь, да Ортук [257] Чурин сын. А которой родина после меня сын или дочь и тому людей моих: Собинин сын третей Иванко да Истомина дочь Белка. А не пойдет жена моя Марфа замуж, а учнет жить c детми, ино ей до ее живота: Истома Терехов с женой и с Ломихой, да Меншиков сын Лука, да Истомин сын другой. А после ее живота или замуж пойдет и Истома Терехов со своею женою и со всеми своими детми сыну моему Андрею. //

Да сына своего ж Андрея благославляю икона матери его обложена серебром, головка золота с лаликом. Сына своего Патрикея благословляю икона Благовещенье с Праздником, обложена серебром, а окладывал яз, расковав Марфин крест, жены своей, и жене моей в то место дати чарка малая серебряна. А третье дитя свое благословляю, что сия родит после меня, Панагея обложена серебром, золочена, да чарка серебряна.

А опричь тех людей, которых есми написал детем своим, что моих людей ни есть слуги и страдных людей ни есть, по полным грамотам и по иным крепостям, и по кабалам, и те мои люди и с женами и с детми по отца моего и матери душе и по моей душе – все на слободу. И что у них животинки и хлебца, того у них всего не хрянути, и крепости им поотдавати и кабалы, да и отпускные им подавати.

А прикашик мои Озорник ведает земли, и хлеб, и кабалы, и всякую животину детем моим доколе дети мои возмужают. А как будет сын мой Патрикеи лет в 15, или у них будет иной приказщик, и дети бы мои отпустили Озорника на свободу ж.

Да отцу моему духовному попу Ивану рождественскому дати рубль, да тетке моей Феодосье дати рубль.

По сия место писал Пучок подьячий Михаилов сын.

А се писал яз, Тимофеи, своею рукою ¹:

А приказываю свою душу и свою жену, и своих детей господам своим Ивану Прокофьевичу да цтю ² своему Александру Ивановичу Ковригину, да с ними сыну своему Ондрею – долги заплатит и душа помянути, и жену, и детей беречь вправду, как их Бог вразумит. А дописал сю память яз, Тимофей, своею рукой.

А хто сию мою душевную мою грамоту порушит, тот со мною судится пред Богом.

А чего есми не вспомнил, кому ми что дать, и в сей есми памяти того не написал, и хто взыщет кому ми что дати по кабале или без кабалы и приказщикам моим меня в том долгу не положить, и то им платить, то на их душах.

А которого сына в животе не станет, а родится у меня после моей жены от меня иной сын, и ему по тому ж, как написал преж сего в сеи памяти.

Комментарии

1. РГАДА. Ф. 1193. Кн. 1. Л. 185, 185а, 185б.

2. На л. 185 просматривается водяной знак «рука», близкий к знаку в албоме Н. П. Лихачева под № 1519 (1527 г.); на л. 185а виден знак «единорог», аналог которого находим к альбоме Брике под № 10355 (1540 г.); на л. 1856 распложен знак «рука», очень похожий на № 2501 у Лихачева (1537 г.); за помощь в работе с филигранями благодарю И. Л. Жучкову. А. В. Антонов датирует акт 1530–1555 гг. (см.. Антонов А. В. Вотчинные архивы кашинских и угличских монастырей и церквей XV–начала XVII века // РД. М., 1998. Вып. 3. С. 179. № 124).

3. Тимофей Окулов – подьячий, в 1633 году пристав у литовского посланника (см.: Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV–XVII веков. М., 1975. С. 385) – видимо, однофамилец Тимофея Окулова Бусурменова.

4. Прозвище отца «Окул», как пишет С. Б. Всссловский, было очень распространено и означало плут, хвастун, обманщик (Веселовский С. Б. Ономастикон. М., 1974. С. 230).

5. Деревня Толстоухово Середецкого стана Кашинского уезда в 1611 г. принадлежала вдове Авдотье Андреевой Рожповой с сыном Степаном (АСЗ. М., 1998. Т. 2. С. 179). Однако это, видимо, «Старое», а не «Новое» Толстоухово.

6. Кошелева О .Е. Благославляю чада свои: забота о детях (по древнерусским духовным грамотам // Вестник Университета РАО. 1997. № 2. С. 112, 113.

7. Ботвиньевы проживали в Дмитрове и Кашине в конце XV – начале XVI вв. (см. Веселовский С. Б. Ономастикон. С. 48).

8. Kaiser Daniel Н. «Forgive Us Our Debts...»: Debts and Debtors in Early Modern Russia // Forschungen zur osteuropaischen Geschichte. Beitrage zur 7. Internationalen Konferenz zur Geschichte des Kiever und des Moskauer Reiches. Berlin, 1995.

9. См.: Развитие русского права в XV – первой половине XVII в. М., 1986. С. 153.

10. Ковригины Осман и Андрей Ивановичи упоминаются как кашинские землевладельцы в 1530–1550-х гг. (см.: Веселовский С. Б. Ономастикон... С. 146).

11. Здесь в ркп. меняется почерк; почерк Тимофея Бусурменова четкий и уверенный.

12. Так в ркп.; вероятно, следовало бы: тестю.

Текст воспроизведен по изданию: Духовная Тимофея Бусурменова второй четверти XVI века // Русский дипломатарий, Вып. 7. М. Древлехранилище. 2001