КНЯЖЕСКИЕ ДУХОВНЫЕ ГРАМОТЫ НАЧАЛА ХVI ВЕКА. DrevLit.Ru

КНЯЖЕСКИЕ ДУХОВНЫЕ ГРАМОТЫ НАЧАЛА ХVI ВЕКА

Духовные грамоты великих и удельных князей ХIV - ХVI вв. - ценнейший источник для характеристики различных сторон жизни феодальной Руси; они дают богатый материал исследователю, занимающемуся историей междукняжеских отношений, проблемами княжеского хозяйства, государственного управления и т. д. Эти документы явились предметом изучения русских историков уже с конца ХVIII - начала ХIХ в. Их издатели в «Древней российской вивлиофике» и «Собрании государственных грамот и договоров» дали в примечаниях первый исторический комментарий к ним, указав свои соображения по датировке и содержанию этих памятников. Историки различных поколений до самых последних дней основывали свои соображения об авторе, времени, месте написания того или иного завещания великого или удельного князя главным образом на данных «Собрания государственных грамот и договоров», лишь изредка внося в них известные коррективы. Духовными грамотами широко пользовался Н. М. Карамзин при написании «Истории государства Российского». В примечаниях к этому труду он привел значительные отрывки из них вместе со своими замечаниями, касающимися времени, места и обстоятельств их составления. ¹ Историки так называемой «государственной» школы искали в духовных грамотах великих и удельных князей юридические начала, характеризующие так называемый «вотчинный» или удельный период русской истории. ² Именно поэтому они изучали грамоты суммарно, главным образом постольку, поскольку те содержали правовые нормы междукняжеских отношений. ³ С. М. Соловьев, ⁴ тесно связанный с этими историками, и его ученик В. О. Ключевский, ⁵ находившийся под сильным влиянием Б. Н. Чичерина и своего учителя, продолжали суммарное изучение завещательных актов князей. В дальнейшем материалы княжеских архивов выборочно привлекались для решения отдельных вопросов [267] исторического знания, как, например, исторической географии ⁶ и др. При этом, в связи с постановкой проблемы возникновении русского централизованного государства, внимание исследователей было направлено главным образом на ранние духовные грамоты ХIV - ХV вв. Работы А. В. Экземплярского, ⁷ А. Е. Преснякова ⁸ внесли много нового в наше представление об отдельных документах этого периода: оба исследователя исправили ряд ошибок и неточностей, допущенных первыми издателями духовных грамот. Но детального анализа духовных грамот в дореволюционной исторической литературе произведено не было.

Только совсем недавно, в 1946 г., Л. В. Черепнин закончил обширное исследование, посвященное русским феодальным архивам и их истории. ⁹ В целом ряде глав этой монографии духовные грамоты великих и удельных князей ХIV - ХV вв. подверглись всестороннему источниковедческому анализу на широком общеисторическом фоне борьбы за создание русского централизованного государства, тогда как до сих пор большинство историков ограничивалось эпизодическими экскурсами к интересующему нас материалу. В основу своей работы Л. В. Черепнин положил предпосылку «о необходимости рассматривать происхождение каждого отдельного документа в связи с историей того феодального архива, к которому он относится». Сама же история феодальных архивов, в частности княжеских, по мысли автора, «отражает историю политических отношений ХIV - ХV вв.». Изучая духовные грамоты в тесной связи с напряженной политической борьбой эпохи создания русского централизованного государства, Л. В. Черепнин заново пересмотрел ряд вопросов, связанных датировкой документов ХIV - ХV вв., разъяснил темные места их текстов и т. д.

Из княжеских духовных грамот ХVI в. автор обследовал лишь завещание Ивана Борисовича Рузского и Ивана III. Остальные аналогичные документы ХVI в. остались вне поля зрения исследователя, поскольку хронологической границей его монографии являлся 1505 г., год смерти Ивана III.

Работы Л. В. Черепнина и других советских историков, ¹⁰ изучавших завещания великих и удельных князей ХIV - ХV вв., дают прочную основу для характеристики этих важнейших документов. Однако духовные грамоты великих и удельных князей ХVI в. до настоящего [268] времени остаются еще недостаточно изученными. ¹¹ Поэтому основной задачей своей работы мы поставили освещение ряда вопросов, связанных с завещаниями членов великокняжеской семьи ХVI в., как документов, характеризующих напряженную борьбу за укрепление русского централизованного государства. Мы не коснемся только завещания Ивана III, поскольку оно всесторонне изучено Л. В. Черепниным, и остановимся лишь вкратце на завещании Ивана Грозного, разобранного в специальном этюде академика С. Б. Веселовского. ¹² Таким образом, мы сосредоточим свое внимание на разборе духовных грамот князей Ивана Борисовича Рузского, Федора Борисовича Волоцкого, Дмитрия Ивановича Углицкого и, наконец, двух не дошедших до нас завещаний Василия III.

1. ДУХОВНАЯ ГРАМОТА КНЯЗЯ ИВАНА БОРИСОВИЧА РУЗСКОГО

(конец ноября 1503 г.)

В неоднократно упомянутом нами исследовании Л. В. Черепнин дал новое и в основных чертах верное объяснение истории составления духовной грамоты рузского князя Ивана Борисовича. ¹³ Изучая житие Иосифа Санина, бывшего сидельцем у духовной князя, ¹⁴ Л. В. Черепнин пришел к выводу, что волоцкий игумен содействовал переходу Рузского удела по этому завещанию к московскому государю. Он считает, что защита Иосифом Саниным интересов Ивана III привела его к разрыву с братом Ивана Борисовича князем Федором Волоцким, очевидно рассчитывавшим получить земельные владения умершего рузского князя. Все эти замечания нуждаются в некоторой детализации. Прежде всего, следует определить время смерти Ивана Борисовича, с тем чтобы разъяснилась обстановка, в которой составлялась духовная грамота (завещание Ивана Борисовича, согласно житию Иосифа Санина, написанному Саввой Черным, было составлено за несколько дней до смерти князя). ¹⁵ Все это поможет нам разобраться в напряженной борьбе за наследие рузского князя. Издатели первого тома «Собрания государственных грамот и договоров» датировали смерть Ивана Борисовича и время составления его духовной грамоты началом 1504 г. ¹⁶ Дата «Собрания государственных грамот и договоров» [269] принимается всеми позднейшими исследователями. ¹⁷ Однако она основана на недоразумении. В летописях указано, что в ноябре 1503 г. умерла княгиня Ульяна, жена князя Бориса Васильевича Волоцкого, и вскоре после ее смерти была свадьба ее сына Федора. На свадьбе захворал брат Федора князь Иван; недолго проболев, он скончался. ¹⁸ Датировка смерти Ивана Борисовича (начало 1504 г.) появилась в результате логических выкладок, между тем как материалы Иосифо-Волоколамского монастыря позволяют точно определить дату смерти княгини Ульяны и ее сына. Согласно записным книгам Евфимия Туркова, ¹⁹ кормовым книгам и синодикам, в день смерти княгини Ульяны - 4 ноября ²⁰ и в день смерти князя Ивана Борисовича - 28 ноября ²¹ в монастыре «кормились кормы» монашеской братии. Отсюда заключаем, что Иван Борисович составил духовную грамоту в 20-х числах ноября 1503 г. (незадолго до своей смерти). Грамота, согласно которой Рузский удел переходил к Ивану III, была написана в Иосифо-Волоколамском монастыре не без участия Иосифа Санина. Игумен Волоцкой обители приложил все усилия к тому, чтобы завещание рузского князя было составлено в пользу московского государя. Причина этого обстоятельства кроется в сложной политической обстановке, которая сложилась к концу 1503 г.

Иосифов монастырь был основан в 1479 г. на территории Волоколамского княжества по инициативе удельного князя Бориса Васильевича, который оказал серьезную поддержку монашеской братии и ее пастырю Иосифу Санину. Игумен Волоцкой обители был верным соратником новгородского архиепископа Геннадия. В 90-х годах ХV в. эти церковные деятели возглавляли ожесточенную борьбу с новгородско-московской «ересью жидовствующих», с народно-реформационными движениями. В этот период волоцкий игумен и другие идеологи сильной воинствующей церкви не могли рассчитывать на благосклонное отношение к их борьбе московского государя - Иван III тогда оказывал недвусмысленную поддержку дворцовой партии Елены Стефановны, ее сыну Дмитрию, посольскому дьяку Федору Курицину и другим лицам, склонявшимся к еретическому вольномыслию. В такой обстановке Иосиф Санин выступил с теорией о превосходстве «священства» над царской властью. [270]

После 11 апреля 1502 г. положение при дворе Иосифа Санина и других «ревнителей православия» значительно улучшилось - великий князь наложил опалу на Дмитрия и Елену Стефанонву, ²² и в это же самое время брат волоцкого игумена Вассиан Санин был назначен архимандритом Симоновского монастыря.

Но было одно существенное разногласие в программе Ивана III и идеологов сильной воинствующей церкви - это вопрос о монастырском землевладении. Одной из заветных мыслей московского государя была секуляризация монастырских земель. Первые попытки в этом направлении предпринимались царем по отношению к церковным землям Великого Новгорода в 1478 г. ²³ и вторично — в 1499 г., ²⁴ когда значительная их часть была отписана на государя. Позднее Иван Ш задумал поставить вопрос о секуляризации в общегосударственном масштабе на соборе 1503 г., который должен был провести ряд важнейших реформ церковно-монастырского быта. ²⁵ Предварительно великий князь, опиравшийся на поддержку «нестяжателей», ²⁶ попытался добиться благожелательного отношения к намечавшимся реформам со стороны Иосифа Санина. Незадолго до открытия соборных заседаний Иван III вызвал его в Москву, где беседовал с ним о «церковных делах». Иван III обещал волоцкому игумену начать повсеместное преследование ереси, стремясь заручиться его согласием на проведение своих мероприятий. ²⁷ В августе - сентябре 1503 г. церковный собор уже заседал. ²⁸ В заседаниях участвовали наряду с идеологами сильной воинствующей церкви Иосифом Саниным, ²⁹ архиепископом новгородским Геннадием и епископом Нифонтом Суздальским ³⁰ - глава так называемой партии «нестяжателей» Нил Сорский, склонный к реформам церковной жизни. ³¹[271]

Последнего поддерживали не только «пустынники белозерские», но, очевидно, и часть высших иерархов. Это прежде всего, епископ Тверской Васьян ³² и еп. коломенский Никон. ³³ Митрополит Симон, руководивший соборными заседаниями, был креатурой архиепископа новгородского Геннадия и «осифлян». Несмотря на то, что Иосиф Санин и другие «ревнители православия» обладали на церковном соборе большинством, они вынуждены были итти на значительные уступки заволжским старцам, вдохновлявшимся самим Иваном III. Так, 6 августа было принято решение о невзимании платы («мзды») со священнослужителей за хиротонию, ³⁴ которого добивались заволжские критики осифлян. Позднее, на основании этого постановления, был сведен с престола друг Иосифа Санина Геннадий. ³⁵ Однако уже 12 сентября собор вынес решение о вдовых попах, за которое ратовал Иосиф Санин и митрополит Симон. ³⁶ Об этом постановлении позднее с негодованием писали Вассиан Патрикеев и другие идеологи «заволжских старцев». Наконец, соборное запрещение совместных мужских и женских монастырей ³⁷ вполне совпадало с осифлянской программой церковных реформ. ³⁸

Не успели закончиться официальные заседания церковного собора, как Иосиф Санин вынужден был оставить Москву: в самом начале ноября 1503 г. умерла вдова волоцкого князя Бориса Васильевича княгиня Ульяна, мать и опекунша Ивана Борисовича и его брата Федора. Иосиф Санин покинул Москву, обнадеженный заверениями Ивана III, обещавшего начать новое энергичное преследование еретиков, на котором настаивали волоцкий игумен и его сторонники. Эти заверения московского государя и объясняют дальнейшее поведение Иосифа Санина при составлении духовной грамоты князя Ивана Борисовича.

Вскоре после смерти княгини Ульяны в том же ноябре 1503 г. смертельно заболевает 20-летний рузский князь Иван Борисович, ³⁹ [271] горя чий сторонник волоцкого игумена, его крестник. ⁴⁰ Во время болезни молодой князь просил перевести себя в Волоколамский монастырь, ⁴¹ чем были весьма недовольны его бояре. Они обратились к московскому государю, чтобы тот не дозволил этого. Однако Иван III разрешил перевести Ивана Борисовича в монастырь, хотя запретил постригать его в монахи. ⁴² Всем было ясно, что князь умирает. Поэтому у постели Ивана Борисовича шла сложная борьба за наследие бездетного князя. Иосиф Санин, к этому времени вернувшийся уже в свой монастырь, добился того, чтобы духовная грамота его крестника была составлена в нужном для него духе. При этом никто из бояр не был допущен к умирающему князю в то время, как он изъявлял свою волю. Анализируя текст завещания, Л. В. Черепнин обратил внимание на то, что оно имеет только одну подпись волоцкого игумена,- никто из бояр не присутствовал при ее составлении. ⁴³

Каков же был состав духовной грамоты? Самым основным вопросом ее была судьба выморочного Рузкого удела. Этот вопрос решался в интересах московского государя - Рузский удел был завещан Ивану III. ⁴⁴ Правда, вскоре после этого, в начале 1504 г., московский государь передал удел Ивана Борисовича князю Юрию Ивановичу Дмитровскому, ⁴⁵ но при этом Рузский удел был получен уже из рук самого московского государя. Князь Федор Борисович был вынужден довольствоваться из наследства своего брата Ивана Борисовича всего несколькими селами под Москвою и на Волоке. Л. В. Черепнин высказал справедливую догадку, что Федор Борисович Волоцкий, рассчитывавший получить рузское наследие своего брата, был крайне недоволен поведением Иосифа Санина, которое привело к переходу Рузского удела в состав владений московского государя. Это недовольство было одной из причин к разрыву волоцкого князя с Иосифом Саниным.

Сам Волоколамский монастырь, по духовной грамоте Ивана Борисовича, получил сверх денежных сумм ⁴⁶ крупное село Спасское, ⁴⁷ [273] входившее ранее в состав так называемых белеутовских сел». ⁴⁸

Несколько слов о событиях, происшедших в Москве в конце 1503 г. В то время как Иосиф Санин был отвлечен на Волок болезнью и кончиной рузского князя, московский государь готовил удар по «ревнителям православия» из партии новгородского архиепископа Геннадия. По инициативе Ивана III, заволжские старцы поставили вопрос о секуляризации монастырских земель. ⁴⁹ Только поспешное возвращение Иосифа Санина и решительное противодействие планам Ивана III большинства церковного собора сорвало намечавшуюся секуляризацию. После этого инцидента ничто уже больше не омрачало союза идеологов сильной воинствующей церкви с Иваном III: в 1504 г. московский государь пошел на окончательный разгром новгородско-московской «ереси», которого добивались Иосиф Санин и его соратники.

Такова история составления духовной грамоты Ивана Борисовича Рузского, явившаяся одним из эпизодов истории возникновения союза осифлян с великокняжеской властью, страницей борьбы за укрепление Русского централизованного государства.

2. ДУХОВНАЯ ГРАМОТА КНЯЗЯ ФЕДОРА БОРИСОВИЧА ВОЛОЦКОГО

(весна 1506 г.)

Родной брат князя Ивана Борисовича Рузского, князь Федор Волоцкий оставил после себя завещание, согласно которому его удел (Волоколамский уезд и половина Ржевы) перешел к московскому государю. Издатели «Собрания Государственных грамот и договоров», вслед за составителями «Древней Российской Вивлиофики», датировали духовную неопределенно – «около 1523 г.». При этом было замечено, что князь Федор Борисович «завещание сие писал перед походом своим 1523 г. в Казань; откуда возвратясь, скончался». ⁵⁰ В 1523 г. Василий III действительно совершил поход на Казань со своею «братьею», ⁵¹ однако князя Федора Борисовича в числе его участников быть не могло, потому что он уже за 10 лет до этого скончался. ⁵² Таким образом, дата [274] составления духовной грамоты, предложенная первыми ее издателями, неверна. А. Е. Пресняков датировал завещание Федора Борисовича годом его смерти - 1513 г. ⁵³ За это предположение как будто говорит следующее обстоятельство. Согласно духовной князя, в Волоколамский монастырь должно было поступить одно из самых больших сел Федора Борисовича - Буйгород. ⁵⁴ Неизвестный автор жития Иосифа Санина, писавший около 1550 г., ⁵⁵ рассказывает, что якобы незадолго перед смертью князь Федор примирился с Иосифом Саниным и пожаловал ему село Буйгород, которое было выкуплено великим князем. ⁵⁶ Следовательно, мы могли бы предположить, что в это время была составлена духовная грамота Федора Борисовича, согласно которой село Буйгород переходило в Волоцкий монастырь. Однако дело обстоит не так просто.

В 1507 г. произошел разрыв отношений Иосифа Санина с Федором Борисовичем, в результате чего Волоколамский монастырь перешел под великокняжеский патронат. ⁵⁷ Одновременно произошло столкновение волоцкого игумена с архиепископом новгородским Серапионом, отлучившим его от церкви. В житиях Иосифа Санина, особенно [275] позднейших, встречаем легенду о примирения полоцкого игумена с новгородским архиепископом, ⁵⁸ которое произошло якобы непосредственно перед смертью Иосифа Санина и Серапиона. По житию Серапиона, новгородский архиепископ «провидел» кончину волоцкого игумена, а осифляне выступили с утверждением, что якобы перед смертью новгородский архиепископ сам просил у Иосифа Санина прощение. ⁵⁹ Полагаем, что с подобным искусственным стремлением примирить волоцкого игумена с его политическими противниками мы встречаемся и в рассказе неизвестного жизнеописателя Иосифа Санина о cсоре его с князем Федором Борисовичем Волоцким. Нет решительно никаких сведений, кроме рассказа неизвестного жизнеописателя, о примирении волоцкого игумена и волоцкого удельного князя. Наоборот, некоторые данные прямо позволяют утверждать, что этого примирения вообще не было. После ссоры с Иосифом до самой своей смерти Федор Борисович не передал в Волоцкий монастырь ни одного своего земельного владения, ⁶⁰ хотя до этого монастырь получал от него значительные земельные пожалования. ⁶¹ Если б волоцкий князь примирился с игуменом Волоцкого монастыря в составе вотчины осифлян мы могли бы встретить села и деревни, поступившие к ним после 1507 г.

Итак, рассказ неизвестного жизнеописателя о «примирения» волоцкого князя с Иосифом Саниным является легендой. Если так, то легендой является и сообщение, что село Буйгород дано в монастырь после этого «примирения», незадолго до смерти князя, а потому отпадает предположение А. Е. Преснякова о том, что духовная волоцкого князя, согласно которой село переходило к старцам Осифова монастыря, была составлена в 1513 г. Скорее всего село Буйгород было завещано князем еще в то время, когда монастырь находился под его патронатом, ибо едва ли скупой волоцкий князь сделал бы значительные денежные пожалования монастырю, игумен которого уже перешел под покровительство московского государя. Очевидно, духовная грамота Федора Борисовича была написана до 1507 г., т. е. до разрыва отношений с Иосифом Саниным. С другой стороны, завещание составлялось уже после смерти брата Федора - Ивана Борисовича (ноябрь 1503 г.), поскольку в нем упоминается «благословение» рузского князя. ⁶² Но сведения самого документа могут уточнить время его составления. В грамоте полоцкий князь сообщает: «Пишу сию грамоту душевную, идучи на дело своего государя великого князя Василья Ивановича всея Руси х [276] Козани». Поход на Казань за промежуток с ноября 10З г. до весны 1507 г. известен только один - он начался в апреле 1506 г. В летописях действительно сообщается, что в нем участвовал волоцкий князь: «Тоя же весны князь великий Василей Иванович посылал на Казань брата своего князя Дмитриа Ивавовича, да князя Феодора Борисовича Волоцкаго, да воевод своих». ⁶³ Духовная грамота Федора Борвсовича, составленная перед началом казанского похода, может быть датирована, следовательно, только апрелем 1506 г. ⁶⁴

Несколько слов остается заметить о судьбе села Буйгород, завещанного князем Федором Борисовичем в Иосифо-Волоколамский монастырь. Ранее уже указывалось, что это большое село было выкуплено великим князем у старцев Волоцкого монастыря за 300руб. Однако к 70-м годам ХVI в. им удалось снова приобрести Буйгородскую волость, выменяв ее на ряд монастырских сел и деревень. ⁶⁵

3. ДУХОВНАЯ ГРАМОТА КНЯЗЯ ДМИТРИЯ ИВАНОВИЧА УГЛИЦКОГО

(около февраля 1521 г.)

В I томе «Собрания государственных грамот и договоров» под № 147 помещен документ, озаглавленный: «Духовная грамота князя Дмитрия Иоанновича, племянника великого князя Василия Иоанновича... Писана около 1509 года». В примечании к документу даются краткие сведения о жизни Дмитрия Ивановича, внука Ивана III, в конце которых читаем:

«Неизвестно, когда сие завещание писано, и для того рассуждено отнесть оное ко времени его кончины». ⁶⁶ В «Древней российской вивлиофике» завещание озаглавлено иначе: «Духовная грамота князя Дмитрия Ивановича Углицкого». При этом указано, что она «по летописям имеет быть около 7016/1508 года». ⁶⁷ Назвав автора грамоты Углицким князем, издатели отнесли время ее составления к 1508 г., т. е. к дате смерти Дмитрия - внука Ивана III (разница в датах «Собрания государственных грамот и договоров» и «Древней российской вивлиофики» объясняется разноголосицей в летописных сведениях). ⁶⁸ Попытаемся определить время составления духовной грамоты, приняв [277] предположение составителей «Собрания государственных грамот и Договоров» о ее авторе. Завещание не могло быть составлено до заключения Дмитрия-внука в тюрьму, так как Василий III назван в завещании великим князем, ⁶⁹ а между тем Василий Иванович был поставлен на великое княжение 14 апреля 1502 г., т. е. уже после заключения его племянника Дмитрия в тюрьму. ⁷⁰ Но в таком случае поразителен самый факт составления Дмитрием Ивановичем духовной грамоты в тюрьме. Читая документ, мы представляем себе наглядно князя-вотчинника, самовластно распоряжающегося имуществом, казной, имеющего своих бояр и чиновников, ⁷¹ что совершенно непохоже на положение узника, каковым был Дмитрий-внук. Странно также, что его счастливый соперник Василий III жаловал князя различными драгоценными вещами, ⁷² в то время как, согласно другим источникам, Василий не только держал Дмитрия в тюрьме, но усилил надзор над узником и, по слухам, добился его умерщвления. ⁷³ Все это нас приводит к выводу, что духовная грамота, помещенная вод номером 147, вряд ли принадлежит Дмитрию Ивановичу, Внуку Ивана III. Но кто же был ее составитель? Младшим современником князя был брат Василия III, также Дмитрий Иванович, князь Углицкий. В духовной грамоте есть ряд данных, позволяющих утверждать, что ее составителем был именно углицкий князь. Впервые высказал это предположение неизвестный автор статьи «Историческое исследование о духовной грамоте князя Дмитрия Ивановича». ⁷⁴ Его интересные выводы, однако, не привлекли должного внимания историков; статья была забыта, а в литературе прочно утвердилось, на наш взгляд, ошибочное предположение издателей «Собрания государственных грамот и договоров» об авторе исследуемого завещания. ⁷⁵

В статье «Историческое исследование» обращалось внимание па то, что завещатель самовластно распоряжался Углицким уделом. ⁷⁶ В частности, он дарил села Углицкого уезда различным монастырям, ⁷⁷ давал щедрые дары в углицкие церкви ⁷⁸ и монастыри. ⁷⁹ Дмитрию [278] Ивановичу принадлежали земли в Зубцовском уезде; ⁸⁰ он заботился о зубцовских попах; ему принадлежали также половина Ржевы, Хлепень, Опоки, попов и дьяконов которых он не забыл в своем завещании. ⁸¹ Ему, наконец, принадлежали Молога и Рожалово. ⁸² Но именно все эти земли, согласно духовному завещанию, были переданы Иваном III его сыну Дмитрию Ивановичу; ⁸³ в то же время нет положительно никаких сведении о владении Дмитрия - внука Ивана III - Углицким уделом. Поэтому логично предположить, что автор разбираемой духовной грамоты и князь Дмитрий Иванович Углицкий - одно и то же лицо. В завещании Дмитрия Ивановича упомянуты 17 кубков, «што мне давал отец наш (курсив мой - А. З.) князь велики Иван и которые мне давал князь велики Василей». Итак, великий князь Иван - «наш» отец, т. е. составителя грамоты, Дмитрия, и великого князя Василия, т. е. это Иван III (у отца Дмитрия-внука, кн. Ивана Ивановича, сына Василия не было), следовательно завещание написано его сыном кн. Дмитрием Углицким. ⁸⁴ Есть, наконец, и еще некоторые данные, позволяющие считать наше предположение окончательно доказанным. В духовной грамоте князя Дмитрия Ивановича говорится, что им передается «на Волок к пречистой в Осифов монастырь село Фаустова гора з деревнями в Зубцовском уезде». До нас дошла жалованная грамота Василия III Иосифо-Волоколамскому монастырю (июнь 1523 г.), в которой Василий III сообщает, что «дал есми в дом пречистые по брате по своем (курсив мой.- А. З.) по князе Дмитрие Ивановиче в Зубцовском уезде село Фаустову гору». ⁸⁵ Итак, сомнений быть не может: село Фаустову гору передал в монастырь брат Василия III князь Дмитрий Иванович Углицкий, следовательно, ему же принадлежит разбираемая нами духовная грамота, в которой это село завещано Волоцкому монастырю.

Князь Дмитрий Иванович Углицкий известен как покровитель Иосифо-Волоколамского монастыря. 13 января 1516 г. он выдал жалованную грамоту Иосифову монастырю, освобождавшую монастырские товары от пошлин при провозе их через его владения. ⁸⁶ Еще при жизни Иосифа Санина, очевидно, в начале 1515 г., Дмитрий Иванович совместно с другими братьями великого князя оказал значительную [279] денежную поддержку монастырю во время сильного голода. ⁸⁷ Характерно, что некоторые бояре и именитые вотчинники Волоцкого удельного княжества переходили на службу на тягло Дмитрию Ивановичу. В духовной грамоте последнего указан «сиделец», боярин князь Андрей Федорович Хованский. ⁸⁸ Хованские издавна были связаны с удельными князьями, сначала с волоцкими, ⁸⁹ затем углицкими и старицкими. Упомянутый князь Андрей Федорович Хованский около 1511 г. был боярином князя Федора Борисовича Волоцкого, ⁹⁰ а позднее стал боярином князя Дмитрия Ивановича Углицкого.

Если теперь мы попытаемся определить время составления духовной грамоты князя Дмитрия Ивановича Углицкого, то наиболее вероятным будет предположение, что она написана незадолго до смерти Дмитрия Ивановича, последовавшей 14 февраля 1521 г. ⁹¹ В Типографской летописи сохранился рассказ о последних днях жизни Дмитрия Ивановича, где сообщается, что «въскресеньский архимандрит Ефрем многи дни живяше у него и правяще яже суть на благая». ⁹² В разбираемой нами духовной сидельцем князя также назвал архимандрит Воскресенского монастыря Ефрем ⁹³. Совершенно очевидно, что перед нами одно и то же лицо.

4. ЗАВЕЩАНИЯ ВАСИЛИЯ III (1509 и 1533 гг.)

Духовные грамоты Василия III, в противоположность большинству аналогичных грамот его предшественников на московском княжении, до нас не дошли. Однако несомненный интерес представляет установление их содержания и причин, вследствие которых они были уничтожены.

Первое завещание Василий III составил в конце 1509 г. В летописях мы встречаем упоминание о духовной грамоте, которую он писал «едучи в Новгород и во Псков». ⁹⁴ Как известно, в поход на Псков Василий III отправился 23 сентября 1509 г., а вернулся в Москву 17 марта [280] 1510 г.; ⁹⁵ следовательно, грамота была написана в период между сентябрем 1509 г. и мартом 1510 г., скорее всего в конце 1509 г. А. Е. Пресняков высказал сомнение в правильности такой датировки. В самом деле, в духовной записи московского государя 1523 г. говорится, что завещание Василия III было скреплено печатью митрополита Варлаама, ⁹⁶ а последний был поставлен митрополитом лишь в августе 1511 г. ⁹⁷ Поэтому А. Е. Пресняков предпочитал датировать завещание Василия III осторожнее – 1510 - 1511 г. ⁹⁸ Л. В. Черепнин, считая, что грамота написана в конце 1509 г., отводит возражения А. Е. Преснякова. Упоминание духовной записи о том, что к завещанию была приложена печать митрополита Варлаама, объясняется, по мнению Л. В. Черепнина, либо тем, что запись была составлена уже после того, как Варлаам побывал на митрополичьем престоле, или же тем, что печать к завещанию была приложена уже позднее его составления, когда Варлаам стал митрополитом. ¹⁰⁰ Варлаам же, будучи симоновским архимандритом, сопровождал в псковский поход Василия III ¹⁰¹ и мог присутствовать при составлении завещания.

Первая духовная грамота Василия III была уничтожена незадолго до его смерти, в 1533 г. Во время осенней поездки по окрестностям Москвы великий князь серьезно заболел. Чувствуя опасность своего положения, Василий III из Волоколамска, где он тогда находился, «посла стряпчего своего Якова Иванова сына Мансурова и своего Меншова Путятина к Москве тайно, повелев привезти духовные грамоты отца (и, быть может, деда), ¹⁰² а также свое старое завещание. «И крыющеся и от братии своей от князя Юрья и от князя Ондрея и от бояр своих в от князя Михаила Львовича Глинского, и, слушав духовных, свого духовную велел сжещи». ¹⁰³ А. Е. Пресняков предполагал, что вместе с духовной Василия III были сожжены завещания его отца и деда, ¹⁰⁴ поскольку «обе духовные, отца его и деда, несмотря на все оговорки и ограничения, обосновывали удельно-владельческие притязания великокняжеских братьев, духовная же грамота самого Василия Ивановича, написанная в ту пору, когда он был бездетен, представляла, надо полагать, еще более черт политически неудобных». ¹⁰⁵ Оставляя пока в стороне вопрос о притязаниях братьев великого князя, мы полагаем, что необходимость уничтожения старого завещания была настоятельной потребностью, поскольку в нем не отражена была судьба приобретений Московского государя после 1509 - 1510 гг. (Псков, Смоленск, Волоцкое княжество, поступившее к Василию III в 1513 г. и т. д.). Чрезвычайно важно и отмеченное А. Е. Пресняковым обстоятельство: сожженное [281] завещание Василия III было составлено еще тогда, когда московского государя не было детей.

Сразу же после уничтожения старой духовной грамоты Василий III - 27 октября 1533 г. ¹⁰⁶ - приступил к составлению нового завещания. ¹⁰⁷ В основу его Василий III положил аналогичные документы, написанные его отцом в, быть может, дедом («повеле к собе привести тайно Меншому Путятину духовные грамоты»). Следовательно, завещания Ивана III и Василия Темного не были еще уничтожены. Первоначально Василий III совещался о завещании «сам третей у постели» с дьяком Меньшим Путятиным и дворецким тверским Иваном Юрьевичем Шигоной-Поджогиным, у которого он недавно пировал на Волоке. ¹⁰⁸ Отметим знаменательный факт, что Василия III сопровождал в его поездках на Волок и в Осифов монастырь его брат князь Андрей Иванович Старицкий, специально вызванный великим князем во время болезни. ¹⁰⁹

После возвращения в Москву Василий III призвал для совещания о духовной грамоте Андрея Ивановича Старицкого, своих бояр и дьяков. ¹¹⁰ Так был составлен документ, позднее безвестно пропавший. Факт его исчезновения кажется тем более странным, что аналогичные памятники - духовные грамоты отца и деда и других предков Василия III в подлинниках или копиях сохранились.

Таинственная судьба завещания Василия III давно привлекала к себе внимание исследователей. В. И. Сергеевич считал, что в духовной грамоте московского государя были указания на состав регентского совета, которому поручалось управлять страною до совершеннолетия Ивана Васильевича. Но «действительное правительство, захватившее власть по смерти царя, не соответствовало предположенному, а потому [282] и был повод захватившим власть скрыть и уничтожить духовную грамоту Василия III». ¹¹¹ Принимая этот вывод В. И. Сергеевича, А. Е. Пресняков попытался восстановить персональный состав правительства, намеченный Василием III, на основании летописных свидетельств о предсмертных беседах московского государя с боярами. В итоге своих разысканий А. Е. Пресняков увидел в этих беседах только «безнадежную попытку уладить на ряде компромиссов назревавшие в правящей среде антагонизмы». Он вынужден был также признать, что «попытка реставрировать некоторые пункты пропавшей грамоты на основании летописных свидетельств о содержании завещания Василия III - задача неразрешимая». ¹¹²

Эти печальные итоги исследования А. Е. Преснякова покажутся нам совершенно естественными, если мы поймем его главную ошибку: в своем завещании Василий III не упоминал ни о каком регентском совете, это было предметом его последующих устных распоряжений. Именно таков смысл рассказа летописи о последних днях жизни Василия III. К тому же, если вспомним завещания его отца и деда, послужившие, как было уже указано, прообразами составленной духовной грамоты, то мы убедимся, что в них нет ни слова ни о каких опекунских советах. Такие распоряжения в подобного рода документы не вносились. Но если это так, и отпадает причина уничтожения грамоты, высказанная В. И. Сергеевичем и А. Е. Пресняковым, то можем ли мы на основании летописных и нелетописных данных восстановить хотя бы некоторые иные ее пункты? Полагаю, что сделать это можно.

Завещание Василия Ш, как и все духовные грамоты московских государей, должно было содержать, прежде всего, распоряжение о судьбе различных земель, доставшихся великому князю не только по наследству от его отца, но и в результате его собственных приобретений. Кому же были предназначены все эти громадные владения? Некоторые данные для ответа на этот вопрос мы черпаем из завещания 1572 г. Ивана Грозного. Там указаны земли, полученные Иваном Грозным согласно духовной грамоте Василия III. Кроме Москвы и подмосковных сел Иван Грозный завещал сыну своему Ивану Московское царство ¹¹³ и ряд княжеств: «Да сына же своего Ивана благословляю своими великими княжествы, чем меня благословил отец мой, князь великий Василий Иванович». ¹¹⁴ Полностью выяснить состав земель, полученных Иваном IV в наследие от отца, можно будет только после детального анализа завещания Ивана Грозного.

С. Б. Веселовский считает, что в основу своей духовной грамоты Иван IV положил завещание своего деда, в то время как духовное завещание отца Ивана Грозного, великого князя Василия, пропало, очевидно было уничтожено во время боярских смут и не могло быть использовано». ¹¹⁵ Сопоставление текста завещания деда и внука позволяет сделать заключение, что общие места обоих документов не могут быть объяснены прямым заимствованием Ивана Грозного материала из грамоты его деда. Совершенно очевидно, что Иван Грозный пользовался духовной грамотой Василия III (на нее в завещании Ивана IV имеются [283] прямые ссылки), которая была построена по образцу духовной Ивана III. Каков же был состав завещания Василия III? Кроме указания на земли, отошедшие к старшему сыну Ивану, в его тексте было указания на земли младшего сына, Юрия. Позднее Иван Грозный писал: «А что отец наш князь великий Василий Иванович всея Росии написал, в своей душевной грамоте брату моему князь Юрью город Углич и все поле... и с Холопьим, что торг на да город Бежецкой Верх... да город Калугу... да город Ярославец Малой... и с Суходровью, да город Кременеск... да город Медынь, Мещерск... да Опаков на Угре со всем да волости на Угре Товарков, Конопка и иные волости по Угре, что были даны князю Василью Шемячичу, да князю Василью Стародубскому; да ему ж написал село в Москве Озерецкое Старое, село Озерецкое Новое с деревнями и со всеми прикупми, да село Черкязово з деревнями». При этом, если «Юрья брата в животе не будет, а не останется у него ни сына, ни внука, и ту вотчину всю, его удел, отец князь великий Василий написал в своей душевной грамоте мне к великому государству». ¹¹⁶ В завещании Василия III была отмечена далее неприкосновенность вотчины князя Федора Мстиславского, ¹¹⁷ что подтверждалось позднее Иваном Грозным. Некоторые пункты духовной грамоты Василия Ш можно выяснить на основании монастырских архивов. В Иосифо-Волоколамский монастырь, например, правительство Ивана IV в мае 1534 г. передало село Турово, «что написал отец наш князь великий Василей Иванович в духовной грамоте». ¹¹⁸

Таковы некоторые данные о судьбе отдельных владений московского государя по завещанию Василия III. Остается все-таки неясным, чем были пожалованы удельные братья великого князя Юрий и Андрей. Прямых данных для разрешения этого вопроса у нас не имеется - оба князя вскоре после смерти Василия III были «поиманы», а их владения присоединены к великокняжеским землям. Однако и на этот вопрос могут дать ответ некоторые косвенные свидетельства.

Князь Юрий Иванович Дмитровский в последние годы жизни Василия III находился в натянутых отношениях с великим князем (мы не говорим уже о его открытой ссоре с братом в начале 1510 г., о которой сообщает житие Иосифа Санина, написанное епископом Крутицким Саввою). ¹¹⁹ С. М. Соловьев замечал, что из рассказа о смерти Василия III «ясно можно усмотреть... недоверчивость, которую питал великий князь к брату Юрию». ¹²⁰ Поэтому едва ли московский государь по своей духовной грамоте передавал Юрию Ивановичу какие-либо новые земельные пожалования, тем более, что в 1504 г. Дмитровский князь получил от Ивана III выморочные земли князя Ивана Борисовича [284] Рузского, поступившие к московскому государю по его завещанию. В заключенном 24 августа 1531 г. договоре Василия III с Юрием Ивановичем указано, что вотчина дмитровского князя ограничивается теми владениями, которыми пожаловал его Иван III. ¹²¹ Ни о каких новых приобретениях дмитровского князя здесь не говорится.

Но если вопрос о составе владений князя Юрия Ивановича Дмитровского решается сравнительно просто, то этого нельзя сказать об уделе Андрея Ивановича Старицкого. Прежде всего, обратим еще раз внимание на тот факт, что не в пример отношениям Василия III с братом Юрием, «гораздо дружественнее были отношения великого князя к другому брату, Андрею». ¹²² Поэтому не может показаться странным, если мы предположим, что Василий III в своей духовной грамоте позаботился о вознаграждении Андрея Ивановича.

Для того чтобы это, пока чисто умозрительное, предположение каким-то образом подкрепить конкретным материалом, вернемся к некоторым документам, разобранным выше. Согласно тексту договора 1531 г. московского государя с кн. Юрием Дмитровским, землями Василия III и его сына Ивана считались «великие княжества Володимерское, Московское и Новгородцкое и Псковское и Смоленское и Тферское, чем благословил меня (т. е. Василия III.— А. З.) отец наш князь великий по тому, как мне в своей духовной грамоте написал и что мне бог дал». ¹²³ В другом месте к указанным землям прибавлено: «Рязанское великое княжество». ¹²⁴ Но уместно спросить, отчего в числе земель Василия III и его сына Ивана не упомянуто Волоцкое княжество, перешедшее к московскому государю после смерти князя Федора Борисовича в мае 1513 г.? Очевидно, его судьба отличалась от судьбы перечисленных выше земель, и оно не считалось безоговорочно землею сына Василия III Ивана. В своей духовной грамоте Иван Грозный завещал его не старшему сыну Ивану, которому переходили все земли, полученные московским государем по завещанию Василия III, а младшему сыну Федору. ¹²⁵ Это косвенное указание на то, что права Ивана IV на Волоцкий удел основаны были не на завещании его отца. Но кому же тогда завещал этот удел Василий III? В так называемой «Бархатной книге», под рубрикой «род князей Волоцких», мы читаем: «от великого князя Ивана Васильевича вса Руссии пошел на удел 6 сын его Андрей. А у князя Андрея сын князь Володимир». ¹²⁶ Указание довольно категорическое. ¹²⁷ Очевидно, Василий Ш завещал Волоцкий удел брату своему Андрею Старицкому. Такой же случай встречаем мы при [285] изучении судьбы Рузского удела. Рузское княжество, завещанное в 1503 г. Иваном Борисовичем московскому государю, передавалось Иваном Ш князю Юрию Ивановичу Дмитровскому. Логично предположить, что Волоцкое княжество, завещанное московскому государю братом Ивана Борисовича, князем Федором, было передано брату Юрия Ивановича князю Андрею. Это тем более вероятно, что Волоцкое княжество в течение ряда столетий не выходило из удельных земель великокняжеских родственников. ¹²⁸ Имеются сведения, что после смерти князя Федора Борисовича, около 1514 г., Василий III передал Волок Ламский в удел белевским князьям. ¹²⁹ Но Волок находился в их владении всего несколько лет, до того как этим князьям был возвращен Белев. ¹³⁰ Удельные князья всегда зорко следили, чтобы московские государи не забывали делиться наследством умерших братьев. В 1479 г., например, брат Ивана III кн. Борис Васильевич Волоцкой жаловался кн. Андрею Васильевичу: «князь Юрий умер, брат их старейший, и князю великому вся отчина его досталась, а им подела не дал из тое отчины». ¹³¹

Итак, Волоцкое княжество было завещано Василием III князю Андрею Ивановичу Старицкому. Это предположение поможет нам объяснить не только судьбу духовной грамоты московского государя, но также некоторые черты из истории взаимоотношений Старицкого князя с московским правительством в малолетство Ивана Грозного, остающиеся до сих пор не вполне ясными.

Старицкие князья — Андрей Иванович в его сын Владимир были в числе самых щедрых вкладчиков в Иосифо-Волоколамский монастырь. ¹³² Это заигрывание с братьей крупнейшего монастыря Волоцкого княжества как-то связывается с надеждами старицкого князя на получение выморочного удела. Сразу же после смерти Василия III в январе 1534 г. князь Андрей Иванович, очевидно, получив сведения о том, что Волоколамские земли были завещаны Василием Ш ему, выдал жалованную грамоту монастырю на дворовое место в городе Старице. ¹³³ Однако правительство Елены Глинской, продолжавшее политику укрепления централизованного государства, не намерено было выполнять отдельные пункты завещания Василия III, которые содействовали усилению удельных князей. Именно поэтому духовную грамоту московского государя современники всячески замалчивали.

Правительство провело решительные мероприятия, направленные против удельных князей - братьев покойного Василия III. Вскоре после его смерти был «поиман» князь Юрий Иванович Дмитровский. На первых порах оставили в покое старицкого князя, памятуя [286] благожелательное отношение к нему Василия III, однако и его вскоре постигла печальная участь брата. Очевидно, Старицкий князь после смерти Василия Ш настойчиво требовал выполнения отдельных пунктов завещания Василия III, в частности «припрашивал» новых земель, т. е. Волоцкого удела. Редактор летописей, враждебно относившийся к старицкому князю, писал о недовольстве Андрея Ивановича, объясняя его тем, что он «припрашивал к своей отчине городов чрез ¹³⁴ отца своего благословение и чрез духовную грамоту», что не было исполнено правительством, «а почтили его как преже того по преставлении великих князей братье давали», т. е. всевозможным скарбом (шубами, кубками, конями). ¹³⁵ Сообщение - знаменательное. Действительно, Андрей Иванович требовал земель сверх («чрез»), тех, какие отошли к нему по духовной грамоте Ивана III, так как свои претензии он основывал на завещании Василия III. Но об этом последнем обстоятельстве летописец по понятным причинам предпочитал умалчивать. В таких условиях московское правительство решило «поимать» непокорного князя. ¹³⁶ Чтобы предотвратить возможность бегства князя из его Старицкого удела, в Волоколамск были посланы князья Оболенские. В это время «пригонил с Волока в Старицю княж Ондреев же сын боярской Яков Веригин» и сообщил Андрею Ивановичу о грозящей опасности. ¹³⁷ Итак, служилые люди старицкого князя были связаны с Волоколамском.

Если после смерти князя Ивана Борисовича Рузского его бояре переходили к князю Юрию Ивановичу, получившему его наследство (кн. Л. А Голенин, Н. Полев и др.), то на службу к Андрею Ивановичу поступали вассалы полоцкого князя. Мы уже обращали внимание на князя Андрея Федоровича Хованского, служившего сначала у Федора Волоцкого, затем у Дмитрия Углицкого. Позднее этот князь стал боярином князя Андрея Ивановича Старицкого. Мало того, зимой 1532 г. старицкий князь женился на его дочери Ефросинье. ¹³⁸ Юрий Андреевич Оболенский, близкий родственник князя П. Н. Оболенского, боярина князя Бориса Васильевича Волоцкого был дворецким старицкого князя. В совете старицких князей мы встречаем Ельчаниновых, ¹³⁹ которые были связаны с волоцкими князьями.

Не имея возможности детально осветить всю историю «поимания» князя Андрея Ивановича, отмечу лишь, что в 1537 г. он был заключен в тюрьму, где вскоре скончался. Так окончилась неудачей попытка старицкого князя получить наследие Федора Борисовича Волоцкого.Итак, завещание Василия III было скрыто правительством Елены Глинской, однако позднее им пользовался Иван Грозный. Вместе с завещаниями Ивана IV 1553 и 1554 гг. ¹⁴⁰ оно было, очевидно, [287] уничтожено, как документ, полностью никогда не осуществленный в московской правительственной практике ХVI в.

Судьба духовной Василия III в период малолетства Ивана Грозного показывает напряженную борьбу московского правительства за укрепление централизованного государства и противодействие его политике со стороны удельных князей.

Комментарии

1. См., например, т. IV, прим. 304, 325 - 327, 365; т. V, прим. 116, 210, 226-228 238, 366, 371, 372; т. VI, прим. 82; Т. VII, прим. 4, 322; прибавление после прим. 849 к тому IХ.

2. См., например, В. Н. Чичерин. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей, в кн. «Опыты по истории русского права», М., 1858, стр. 232 - 375.

3. Об этом указывается в докторской диссертации Л. В. Черепнина «Русские феодальные архивы ХIV—ХV веков» (печатается).

4. См. История России с древнейших времен, изд. «Общественная польза», кн. I, т. III, стб. 930, 950, 951, 956, 986, 1002—1003; т. IV, стб. 1047, 1058, 1071, 1111 - 1112, оcобенно гл. III, стб. 1119, 1141, 1151 - 1169; т. V, стб. 1400 - 1401, 1497 - 1500, 1504 - 1505, 1529, 1656, 1657, 1662; кн. 2, т. VI, стб. 176 - 179; его же. История отношений между князьями Рюрикова дома, М. 1847.

5. Курс Русской Истории, ч. II, переиздание, М.- Л., 1937, стр. 15 - 18, 29 - 37, 40 - 43, 139, 140, 142 и др.

6. См. В. Н. Дебольский. Духовные и договорные грамоты московских князей, как историко-географический источник. Записки русского СПб. археологического общества, т. ХII, вып. 2, Спб., 1900; Записки русского отделения русского археологического общества, т. 1, СПб., 1902; М. К. Любавский. Образование основной государственной территории великорусской народности, Л., 1929.

7. См. его работу «Великие и удельные князья северной Руси в татарский период с 1238 по 1505», т. I, СПб., 1889, стр. 79 - 80, 88, 89, 93, 122 - 123, 147, 149; 187 - 188; т. II, СПб, 1891, стр. 302 - 308, 321, 329, 336, 338, 339; 351 - 352; 356; 359 - 361 и т. д.

8. «Образование великорусского государства», П., 1918, стр. 150 - 154, 162 - 166, 170 - 171, 184 - 190, 206, 258, 282, 330, 350 - 351, 377 - 378, 392, 419 - 422, 427, 430, 448 - 449 и т. д.

9. Диссертация Л. В. Черепнина пока полностью не опубликована; см. отдельные ее главы: «Документы Московского великокняжеского архива и их значение в политической борьбе, при Иване III». - «Труды историко-архивного института», т. II. М., 1946, стр. 3 - 10; «Происхождение собрания договорных грамот Новгорода с князьями ХIII - ХV вв». - «Исторические записки», т. ХIХ, стр. 215 - 233; «Договорные и духовные грамоты Дмитрия Донского» - там же, т. ХХIV, стр. 225 - 266.

10. См. например, статьи К. В. Базилевича «Имущество московских князей в ХIV - ХVI вв.». Труды исторического музея, вып. III, М., 1929; М. Н. Тихомирова «Московские третники, тысяцкие и наместники». Известия АН СССР. Серия истории и философии, т. III, № 4; А. И. Копанева: «О «куплях» Ивана Калиты». «Исторические записки», т. ХХ, стр. 24 - 37.

11. Можно назвать только одну-две работы, посвященные специально духовным грамотам русских князей ХVI в., например этюд А. Е. Преснякова. «Завещание Василия III», в сборнике статей по русской истории, посвященных С. Ф. Платонову (П., 1922), в котором автор разбирает вопрос о не дошедшей до нас духовной грамоте Василия III.

12. «Духовное завещание Ивана Грозного». Известия АН СССР, серия истории и философии, т. IV, № 6, 1947. Ср. также замечания С. Б. Веселовского в его статье «Последние уделы в Северо-восточной Руси». «Исторические записки», т. ХХII.

13. Духовную грамоту Ивана Борисовича см. в СГГиД, т. I, № 132, стр. 341 - 343, и в «Древней российской вивлиофике», т. II, М., 1788, № 112, стр. 294 - 300.

14. См. в духовной князя: «А у сего у моего списка сидел отец мой духовной пречистые игумен Иосиф».

15. «И егда превезоша его (т. е. Ивана Борисовича, - А. З.) во обитель пречистые богородица... и изнеможе зело и нача отходити». После этого князь составил духовную грамоту; «И егда приказа вся и учини имению своему розряду и предаст дух свой господеви с миром» («Житие преп. Иосифа Волоколамского, составленное Саввою, еп. Крутицким». М., 1865, стр. 32 - 33).

16. «Сей князь в самое время брачного торжества брата своего кн. Федора в начале 1504 года занемог и по кратковременной болезни скончался» (СГГиД, т. I, стр. 341). Дату около 1504 г., как время составления грамоты, встречаем и в «Древней российской вивлиофике» (т. II, М., 1788, стр. 455).

17. Совсем незамеченным осталось верное указание с. м. Соловьева, который относил смерть Ивана Борисовича к концу 1503 г. (С. М. Соловьев. Указ. соч., кн. I, стр. 1400 - 1401).

18. «Тое же осени преставися княгиня Ульяна, жена князя Бориса Васильевичя, ноября; и тогда князь Федор Борисович женился после ея, а брат его меньшей князь Иван Борисович на свадбе его разоболеся и преставися и положиша его у пречистые в Осифове пустыни» (ПСРЛ. т. IV, стр. 49; т. VIII, стр. 243 - 244, т. ХII. стр. 258; т. ХХ, ч. I, стр. 374; т. ХХII, ч. I, стр. 515).

19. Записные книги Евфимия Туркова составлены, как выяснено нами, в 1584 -1585 гг. Подлинный текст их находился в б. Иссифо-Волоколамском монастыре, № 34/685. на 217 лл., в четверку; копию ХVIII в. см. в ЦГАДА, ф. б. МИД № 141/196.

20. «Дала благоверная княгиня Ульяна княжа Борисова Васильевича в дом пречистые в Осифов Монастырь... село Успенское з деревнями и с всякими угодьи. И за ту дачу... кормы кормити по два на всяк год: память ее ноября в 4 день, а другая память марта в 4» (Записные книги, гл. III).

21. «Дал благоверный князь Иван Борисович в дом пречистые богородицы в Осифов монастырь... село Спаское з деревнями и всякими угодьи. И за ту дачу... кормы кормити по два на всяк год: на память его майя 8 да на преставление его ноября в 28» (там же). Эта же дата находится и в других материалах, например, в синодике монастыря, составленном около 1504 г. («А по князи, по Иване Борисовиче были корму на память его ноямьврия в 28»). Рукопись б. Иосифо-Волоколамского монастыря, № 36, л. 68 - 68 об., ср. вкладные книги, опубликованные А. А. Титовым, под № 7 (А. А. Титов. Вкладные и записные книги Иосифова Волоколамского Монастыря ХVI в., М., 1906).

22 ПСРЛ, т. VI, стр. 48.

23. Там же, стр. 216 - 217.

24. ПСРЛ, т. IV, стр. 271.

25. Ср. замечание Иосифа Санина в изложении Вассиана Патрикеева, что «Иван Васильевич... въсхоте отьимати села у святых церквей и у монастырей». (Православный собеседник», 1863, ч. III, стр. 206).

26. Великий князь, по словам автора письма о «нелюбках» старцев Волоколамского и Кирилло-Белозерского монастырей, старцев-нестяжателей «держал... в чести в велице» (Прибавления к изданию творений св. отцев, ч. Х, М., 1851, стр. 505). Нестяжатели «молиша самодержца, яко имуще дрьзновение к нему, ради бо крепкого их жительства и добродетели множества зело от самодержец приемлеми и почитаеми» («Чтения ОИДР», 1903, км. III, стр. 37).

27. О свидании с царем Иосиф Санин рассказал в своем письме к царскому духовнику Митрофану («Чтения ОИДР», 1847, № 1). В этом письме, написанном, очевидно, летом 1504 г., Иосиф просил Митрофана «подвергнуть» Ивана III на преследование ереси (т. е. дело было до собора «на еретиков», состоявшегося в конце 1504 г.). Иван III якобы во время свидания с Иосифом признался, что его сноху еретики «свели в жидовство», т. е. разговор московского государя с волоцким игуменом происходил после падения Елены (апрель 1502 г.). После беседы, состоявшейся во время пасхальных торжеств, прошло больше года до написания письма Митрофану («что уже тому другой год от велика дни настал»). Следовательно, послание написано летом 1504 г. (у Хрущева - весной 1504 г. - «Исследование о сочинениях Иосифа Санина», СПб., 1868, стр. 183), а разговор Ивана III с Иосифом Саниным был около 16 апреля 1503 г. За это предположение говорит и то, что Иван III говорил с Иосифом «о церковных делах», речь шла, таким образом, о подготовке собора 1503 г. Ср.: «Государь... говорил со мною наедине о церковных делех» («Чтения ОИДР», 1847, № 1, стр. 1). Итак, разговор Иосифа Санина с Иваном III происходил незадолго до собора 1503 г., т. е. летом этого года.

28. В ПСРЛ, т. III, стр. 184, указывается, что собор заседал 1 сентября.

29. О присутствии Иосифа Санина см. письмо о «нелюбках» старцев (Прибавления... ч. Х, стр. 505); см. также свидетельство неизвестного жизнеописателя Иосифа («Чтения ОИДР», 1903, кн. 3, стр. 39).

30. ААЭ, т. I, № 382, 383.

31. См. «Письмо о нелюбках» (Прибавления..., ч. Х, стр. 505). «Православный собеседник», 1863, ч. III, стр. 206. Автор письма ошибочно называет в числе присутствовавших на соборе учителя Нила Сорского Паисия Ярославова, который скончался еще 23 декабря 1501 г. (Н. Никольский. Описание рукописей Кирилло-Белозерского монастыря, СПб., 1897, стр. ХL - ХLI). Трудно что-либо определенное сказать о позиции присутствовавших на соборе еп. Протасия Рязанского, Трифона Сарского и Никона Пермского, а также игумена Троицко-Сергиева монастыря Серапиона.

32. Васьян (в миру кн. Василий Иванович Оболенский) происходил из знатной княжеской фамилии. Двоюродный брат его отца, архиепископ ростовский Иоасаф (Исаак Михайлович Оболенский), постриженник Белозерского Ферапонтова монастыря, где он позднее умер, разделял взгляды нестяжателей (см. Н. Никольский. Общинная и келейная жизнь в Кирилло-Белозерском монастыре. «Христианское чтение», 1907, август, стр. 189).

33. Никон был до постановления в епископы игуменом Белозерской Павловы пустыни (см. ПСРЛ, т. VI, Стр. 48). В январе 1504 г. он оставил епископский престол, удалившись в Кириллов монастырь (ПСРЛ, т. ХХIII, стр. 197).

34. ААЭ, т. I, № 382.

35. «Понеже бо приеха с Москвы и начат мзду имати у священников от ставления». (ПСРЛ, т. IV, стр. 244).

36. ААЭ, т. I, № 383, ср. «Послание Иосифа о вдовых попах в деяниях Стоглава» (гл. 79).

37. «Лета 7012 Симон митрополит, уложив, укрепил, что вдовцем попом не пети, а святителем от ставления не имати, а черньцем не жити в одном манастыри с черницами» (ПСРЛ, т. ХХIV, ст. 215).

38. См. например, главу 8 церковного устава Иосифа Санина, согласно которой запрещалось женщинам входить в мужские монастыри.

39. О возрасте князя см. указание позднейшего жития Иосифа Санина, находящегося в Рукописном отделении Всесоюзной библиотеки им. Ленина, Троицкое собрание, № 84 по дополнительной описи. Иван Борисович родился позднее 1477 г., поскольку он не упомянут в духовной грамоте его отца, написанной в этом году (СГГиД, т. I, № 105). Его крестным отцом был Иосиф Санин, прибывший на Волок лишь в 1479 г.

40. «Бе же князь Иван сын крестный отцу Иосифу» (Житие преп. Иосифа Волоколамского, составленное Саввою», стр. 31).

41. «И не во мнозе времени после отца своего разболеся сей князь Иван Борисович. Егда вельми изнеможе и повеле себя отвезти во обитель пречистыя богородица к отцу крестному игумену Иосифу» (там же).

42. «И услышав сия князи и боляри, учиниша межи собя совет, дабы князю не дати воли... и возвестиша сия дрьжавному великому князю Ивану Васильевичу всея Русии, како он повелит. И дрьжавный повеле воли его быти, токмо приказа: «Аще восхощет во иноческий образ, никако же сему попущену быти, и игумену Иосифу запрети царскым своим прещением, понеже еще юн есть» (там же).

43. Ср. Житие Иосифа, где говорится, что волоцкий игумен при составлении духовной «высла всех вон, остави единаго старца Касиана, рекомаго Босого» (Житие Иосифа, составл. Саввою, стр. 32 - 33).

44. «А что моя вотчина Руза и половина Ржовы, а то перед моим государем перед великим князем» (СГГиД, т. I, № 132).

45. См. завещание Ивана III (СГГиД, т. I, № 144): «А что мы дал братанич мой князь Иван Борисович свою отчину город Рузу с волостьми... и яз город Рузу с волостьми... даю сыну своему Юрью». Сб. также СГГиД, т. I, №№ 140 - 141.

46. «Дати ми Осифу старцу педдесят рублов... Да платить ми маткина долгу Осифу старцу двенацать рублов... А что мои кобыли в Шитникех и с жеребяты и из те кобылы и жеребята велел дати пречистой Осифу да Левке и к пречистой по половинам» (СГГиД, т. I, № 132).

47. «А пречистой в дом в Осифов манастырь дал есми по своем отци и по своей матери и по собе село свое Спаськое и з деревнями и со всем, что к нему потягло истарины» (там же). Ср. цит. выше место из гл. III зап. книг Енфимия Туркова, синодик Волоколамского монастыря № 36, л. 69-об., вкладные книги, опубликованные Титовым, под № 7. Ср. также житие Иосифа: «Приказа дати пречистые монастырю село свое Спасское в Рузском уезде» («Чтения ОИДР 1903, кн. III, стр. 33). В Патриаршем собрании Гос. Истор. музея под № 1720 имеется грамота от 4 ноября 1504 г. согласно которой село Спасское и 38 деревень отписывались в Иосифов монастырь. Сам Иосиф Санин насчитывал ок. 1511 - 1512 гг. 40 деревень у этого села (см. письмо его к Б. В. Кутузову в «Древней российской вивлиофике», ч. ХIV. стр. 181).

48. Село Спасское принадлежало к так называемым «белеутовским селам», которые еще в начале ХV в. были пожалованы боярину в. кн. Василия Дмитриевича Александру Белеутову. Позднее его сын Феодосий с детьми отъехал в Литву, где был убит (О Белеутовых ем. С. Б. Веселовский. Топонимика на службе у истории. «Исторические записки, т. ХVII, стр. 38 и др.; его же. Феодальное землевладение в северо-восточной Руси, т. I, М-Л., 1947, стр. 38). Вотчины Белеутовых были отписаны на в. князя, который передал их а 1423 г. своей жене Софье (СГГиД, т. I, 41). Софья в 1453 г. передала эти села своему внуку князю Борису Васильевичу Волоцкому (там же, № 83). Василий Темный подтвердил это жалование княгини Софьи в 1562 г. (там же, № 86). После смерти князя Бориса Васильевича село Спасское перешло к его сыну Ивану.

49. Подробнее об этом см. Прибавления к творениям св. отцов, ч. Х, стр. 505: «Чтения ОИдР», 1903, кн. III, стр. 37; «Православный собеседник», 1863, ч. III, стр. 206.

50. См. СГГиД, т. I. № 151, стр. 417. Та же дата и в «Древней российской вивлиофике», т. III, изд. 2-е, М., 1788, № 130.

51. «В лето 7031... князь же великий Василие поиде и з братьею своею на второго мучителя на царя Казанского» (ПСРЛ, т. VIII, стр. 270; ср. т. VI, стр. 281).

52. «В лето 7021... Тоя же весны майя преставися князь Федор Борисович Волоцкой; и положиша тело его во Иосифове монастыре, в пустыни» (ПСРЛ. т. VI стр. 253; т. VIII. стр. 253; т. ХIII. ч. I, стр. 16; т. ХХ, ч. I, стр. 386; т. ХХII, ч. I, стр 517; т. ХХIII, стр. 119). В Типографской летописи указание: «мая 3» (ПСРЛ. т. ХХIV стр. 217). И действительно, согласно записным книгам Евфимия Туркова Федор умер 3 мая: «Дал государь благоверный великий князь Василей Иванович по благоверном князе Федоре Борисовиче в дом пречистые богородицы в Осифов монастырь... на кормы 300 рублев денег... и за те дачи.., кормы кормити.. первый корм на преставление его мая в 3» (гл. III). То же самое см. во вкладных книгах Волоколамского монастыря, опубликованных Титовым, под № 8, в синодике монастыря № 36, лл. 68 об., 77 об.

53. А. Е. Пресняков. Образование Великорусского государства, П., 1918, стр. 427.

54. «А по души даю к пречистой богородици в Осифов манастырь свою вотчину волость Буйгород со всем тем, как было за мною» (СГГиД, т. I, № 151). Когда в 1462 г. Василий II завещал своему сыну Борису Волок и Рузу, село Буйгород он оставил за собою (СГГиД, т. I, № 86). Только в 1497 г. князьям Федору и Ивану Борисовичам села Буйгород и Колпь променены были Иваном III (СГГиД, т. I, № 129; ср. замечания об этом в духовной Ивана III - там же, № 144, стр. 393, 398)

55. «Житие преп. Иосифа Волоколамского, составленное неизвестным», опубликовано в приложениях к «Чтениям в Московском о-ве любителей духовной письменности», М., 1865; ср. также «Житие преп. Иосифа Волоколамского, составленное неизвестным», по двум рукописям собрания П. А. Овчинникова. «Чтения ОИДР», 1903, кн. III.

56. «Князь ж Федор и той, поразумев себе, примирися к отцу, но не надолзе животу его богови изволшу простретися: смертию бо преодели, и погребеся в манастыри отца Иосифа, внутрь церкви преславныя богородица, и лепшайшеа село свое по себе манастырю приписа, его же самодержец сребром манастырю замени, село же к своим селам приписа» («Чтения ОИДР», 1903, кн. III, стр. 42 - 43). Села Буйгород, завещанного князем в монастырь, мы не находим в числе его «пожертвований». Зато в записных книгах Ефимия Туркова сказано, что Василий III дал по князе Федоре в монастырь 300 руб. (гл. III ср. вкладные книги, опубликованные Титовым, под № 8: «300 рублев на село», то же в синодике № 36, л. 77 об.). Возможность выкупа Буйгорода была предусмотрена Федором Борисовичем, но только для его собственного сына, причем выкупная сумма равнялась 150 руб.: «А даст бог родитца у моей княгине сын; и сын мой… те земли выкупит, в Осифов манастырь даст с Буягорода полтораста рублов» (СГГиД, т. I, № 151). Сохранились сотные грамоты на Буйгород 1543/44 г. (ЦГАДА, Гр. кол. эк. по Волоколамскому у., № 36/2432), 1546/47 г. (ЦГАДА, ф. Иосифо-Волоколамского монастыря, отд. 13, № 345) и межевая грамота 1543 г. (Собрание грамот Ленинградской публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина, № 29). В это время Буйгород входил в состав великокняжеских сел. В 1533 г. в селе побывал Василий III (ПСРЛ, т. VI. стр. 269).

57. Однако, это не означало, что монастырь с его вотчинами всецело выходил из юрисдикции волоцкого князя. Неизвестный жизнеописатель Иосифа повествует, что московский государь повелел: «Земля же и села манастырьская в коейждо лежащая области сим неподвижном в их области быти; дани же и доходы, якоже и преже, своему их князю вся по воли его да творятся» («Чтения ОИДР», 1903, кн. III. стр. 41).

58. Ранние жития об этом факте молчат, ограничиваясь довольно неопределенными замечаниями. Савва, например, писал: «Паки мало время преиде архиепископ Серапион с игуменом Иосифом межы собя обощее прощение получиша» (Житие Иосифа, стр. 49).

59. Серапион, якобы, предвидев кончину волоцкого игумена, публично произнес: «Прости мя... и благослови, яже ти неведением соделах... Брат Иосиф, паче же реку и отец, преставлся еже на Волоце - велик сей пред богом» («Чтения ОИДР», 1903, кн. III, стр. IХ).

60. Федор Борисович дал лишь несколько жалованных грамот на приобретенные монастырем различными путями владения: В ноябре 1509 г. - на село Раманейце Волоцкого уезда (ЦГАДА, Гр. кол. эк. по Волок. уезду, 8/2404), в ноябре 1512 г. - на дер. Шульгино и др. (там же, 9/2405) и в июле 1511 г. - на дер. Антушево, Бородино и Овсяниково (АЮБ, т. 1, 31), которую незадолго перед этим выменял у монастыря (меновую грамоту см. в приложении № 1).

61. В 1500 г., например, он передал в монастырь половину Осташковской слободы и дер. Медведкову (ААЭ, т. I, № 136).

62. «Крест золот с чепью да икону пречистую богородицу к лицу с манисты и с жемчуги... чем мя благословил брат мой Иван Борисович». Ср. духовную грамоту Ивана Борисовича: «А брата своего князя Федора Борисовича благословляю образ пречистые, обложен с застенком, да с убрусом... да крест золот, да икона Благовещанье (СГГиД, т. I, № 132).

63. ПСРЛ, т. ХХIII, стр. 197; ср. т. VIII, ст. 246, т. ХIII, ч. I. стр. 2, т. ХХIV, стр. 215. В некоторых летописях об участии Федора Борисовича не сообщается (ПСРЛ, т. VI, стр. 245; т. ХХ, ч. I, стр. 376 - 377). В I Псковской летописи поход датируется 1508 г. (ПСРЛ, т. IV, стр. 282).

64. 1506 год, как дату составления грамоты принимает Л. Экземплярский. Великие а удельные князья северной Руси, т. II, СП6., 1891, стр. 370.

65. Деревни Буйгородского села были выменены частично в 40 - 50-х годах. Сохранились грамоты на деревни Станимирово и др.: меновая жалованная грамота 9 июня 1543 г. (ЦГАДА, ф. Иосифо-Волоколамского монастыря, отд. 13, № 341), меновая грамота 17 марта 1558 г. (Собрание рукописей Всесоюзной б-ки им. Ленина, собр. Беляева, 114). Основная часть Буйгородской волости выяснена по грамоте 21 сентября 1562 г. (ЦГАДА, ф. Иосифо-Волоколамского м-ря. отд. 15, № 485). Позднее в монастырь переходили отдельные деревни Буйгородской волости (см. грамоты 11 июня 1564 г. - ЦГАДА, Гр. Кол. Эк. по Волок. у. № 56/2452) и 13 июня 1570 г. (АЮ, № 158). В архиве Строева опубликована грамота дворецкого кн. Ф.И. Хворостинина от 14 июля 1579 г. о невзимании денег с монастырского села Буйгорода и его деревень (РИБ, т. ХХХII, № 285).

66. СГГиД, т. I, № 147, стр. 405.

67. Древняя российская вивлиофика, т. III, изд. 2-е, М., 1788, стр. 21: ср. стр. 472. Грамота помещена под № 126 (стр. 7 - 21).

68. Согласно Типографской летописи князь умер 6 февраля 1508 г. (ПСРЛ, т. ХХIV, стр. 216), другие летописи дают дату 14 февралz 1509 г., «Тоя же зимы (т. е. 1509 г. - А. З.) февраля 14 преставися благоверный князь велики Дмитрий Иванович в нужде и в турме» (ПСРЛ, т. VI, стр. 249: т VIII. стр. 250; т. ХIII, ч. I. стр. 12; т. ХХ. ч. I, стр. 381 т. ХХIII. стр. 198).

69. См. например: «став опять ковшов, што мне дал князь велики Василей, а венцы у них писаны имя великого князя Василья Ивановича всея Руси».

70. «Тое же весны, апреля 14... князь великый Иван Васильевич всея Русии пожаловал сына своего Василья, благословил и посадил на великое княжение Володимерьское и Московское и всеа Руси» (ПСРЛ, т. VI, стр. 48).

71. «А в казне моей... та вся моя рухлядь в сундуке за моею печатью в казне у моих дьяков»; «А што моего платья, а то платье у моего постелничово»; «А денег моих в казне осталося у моих дьяков... тысяча рублев»; «А у сево списка был боярин мой князь Ондрей Федорович Хованской».

72. Кроме упомянутого выше «става», Василий III передал князю «судно, с рукоядью и с носком», часть из 17 кубков золочоных и незолочоных розных», «ковш большой грановит», «ковш болшой..., а венец писан золочон», еще «ковш, венец писан золочон», «да две братины».

73. С. Герберштейн писал: «Одни полагают, что он (т. е. Дмитрий.— А. З.) погиб от голода и холода, а по другим он задохся от дыма». (С. Герберштейн. Записки о московских делах, СП6., 1908, стр. 13).

74. «Северный архив», часть 6, СПб., 1823, июнь № 12, стр. 400 - 412.

75. См., например, П. Шереметев. О князьях Хованских, М., б. г. стр. 6; В. Сергеевич. «Русские юридические древности», т. I, СПб., 1890, стр. 198; ср. перепечатку завещания в сб. «Духовные и договорные грамоты князей великих и удельных» под редакцией С. В. Бахрушина, М., 1903, стр. 82 - 88.

76. «Северный архив», часть 6, 1823, июнь, № 12, стр. 406 - 407.

77. «В Кирилов манастырь село Кобаново з деревнями в Углецком уезде... в Переяславль х Никите чудотворцу селцо Микитино з деревнями на Угличе в Ванине слободе... х Покрову пречистые в манастырь селцо Архангильское з деревнями на Углече в Ванине слободе».

78. «На Углече к Спасу к соборной церкви и ко всем церквем внутри города и на посаде».

79. «...а на Углече в манастыри: к Воскресенью Христову в манастырь селцо Синцово... а х Покрову пречистые в манастырь селцо Архангильское... а на Углече манастырек на посаде в Огневе слободе Олексей чудотворец и в тот манастырек село Некоуз».

80. «...х Чуду архангила Михаила на Москве и в дом чудотворца Алексея село Дубки з деревнями в Зубцовском уезде... В Осяфов манастырь село Фаустова гора з деревнями в Зубцовском уезде».

81. «... в Зубцов и на Опоки и в Хлепень я во Ржеву на Ивановской посад, которая половина Ржевы была за мною, ко всем церквем попом я дьяконом и проскурницам».

82. «..к Офонасью святому на Мологу в Рожалове деревня Лавров конец... А на Углече ж манастырек... и в тот манастырек село Некоуз з деревнями в Рожалове».

83. «Да благословляю сына своего Дмитрея, даю ему город Углече поле с волостьми... и с Устюжною и с Рожаловым и... город Мологу… Да ему ж даю город Хлепень и с Рогачевым... да в Тферской земле даю ему город Зубцов с волостьми... город Опоки... А что ми дал братанич мой князь Иван Борисович свою отчину половину Ржевы... и яз половину Ржевы... даю сыну же своему Дмитрею» (СГГиД. т. I. № 144).

84. См. «Северный архив», часть 6, 1823, июнь, № 12, стр. 406.

85. См. приложение № 2. В синодиках и вкладных книгах Волоколамского монастыря село Фаустова гора считается вкладом князи Дмитрия Ивановича Угляцкого (см. записную книгу Евфимия Туркова, где оно упомянуто в гл. III под рубрикой «Дача благоверного князя Дмитрия Углицкого»; ср. также вкладные книги монастыря, опубликованные Титовым, где под № 10 читаем: «Поминати князя Дмитриа Иванавича Углечского... а дал на то князь Дмитрей Иванович село Фавстову гору»).

86. РИБ, т. ХХХП, грамота под № 89.

87. «И уведаша князи удельныа, князь Юрьи Иванович присла великую милостыню и приказа, дабы не престал (Иосиф Санин. - А. З.) нищих кормя, тако же и князь Дмитрей и княз. Семен Иванович спомогая такое же приказывая» (Житие Иосифа Волоколамского, составленное Саввою, стр. 52).

88. «А у сего списка был боярин мой, князь Ондрей Федорович Хованской».

89. Предок Хованских князь Патрикий Звенигородский, о 1408 г. получил земли в Волоцком уезде (ПСРЛ, т. ХI, стр. 204). Кстати, очевидно фамилия Хованских происходит от реки Хованки, на которой было расположено их сельцо Ховань. Позднее целый стан Волоколамского уезда именовался Хованским. Внук Патрикия Звенигородского - князь Иван Васильевич Хованский сделал значительные вклады в Иосифо-Волоколамский монастырь (И. Хрущов. Исследование о сочинениях Иосифа Санина, М., 1863, стр. 278). Его сын Василий Иванович Хованский был воеводой князя Бориса Васильевича Волоцкого в 1487 г. (древнейшая разрядная книга. стр. 15). В 1500 г. его брат кн. Иван Иванович Хованский-Ушак был воеводой князя Федора Борисовича (там же, стр. 26). О Хованских см. нуждающуюся в серьезных исправлениях упоминавшуюся уже книгу П. Шереметева.

90. См. приложение № 1.

91. ПСРЛ, т. VI, стр. 263; т. VIII, стр. 269; т. ХIII, ч. I, стр. 37; т. ХХ, ч. I, стр. 401; т. ХХIII, стр. 203; т. ХХIV, стр. 218.

92. ПСРЛ, т. ХХIV, стр. 218.

93. У Строева («Списки иерархов и настоятелей монастырей», СПб., 1877, стр. 357) указаны две даты для Ефрема, архимандрита Воскресенского монастыря 1509 г. (дата, очевидно, основана на разбираемой нами духовной грамоте) и 1521 г. Последняя дата взята Строевым из Типографского летописца, известного под названием «Летописец, содержащий Российскую историю... который служит продолжением Нестерову летописцу» (1-е изд., М., 1784; 2-е изд., М., 1853). Первую дату в свете наших разысканий приходится отвести. Трудно сказать, кто был архимандритом в Воскресенском монастыре около 1509 г. Известно только, что 30 сентября 1506 г. им был Досифей (С. Шумаков. Углечские акты. «Чтения ОИДР», 1899, кн. I, акт под № ХХII).

94. ПСРЛ, т. VI, стр. 26.

95. Там же, стр. 250 - 251.

96. «Что есми наперед сего писал свою духовную грамоту да список приписной к духовной грамоте, а подписал ту духовную грамоту и список Варлам митрополит всеа Русии своею рукою, да и печать свою... приложил» (СГГиД, т. I, № 150).

97. ПСРЛ, т. VI, стр. 252.

98. А. Е. Пресняков. Завещание Василия III. Сборник статей по русской истории, посвященный С. Ф. Платонову, П., 1922, стр. 72.

99. Л. В. Черепнин Указ. соч. (рукопись).

100. Там же.

101. ПСРЛ, т. VI, стр. 250.

102. Там же, стр. 268. О духовной грамоте дела Василия III см. соображения А. Е. Преснякова, основанные на изучении рукописных Ростовского, Синодального и Дубровского списков летописи («Завещание Василия III», стр. 75).

103. ПСРЛ, т. VI, стр. 268.

104. До нас не дошел подлинник духовной грамоты Ивана III, а быть может, и одно из завещаний Василия Темного (А. Е. Пресняков. «3авещание Василия III», стр. 75).

105. Там же, стр. 76.

106. «В субботу противу Дмитреева дни», т. е. в октябре (ПСРЛ, т. VI, стр. 268).

107. Л. В. Черепнин предполагает, что «еще в 1531-32 г. Василий III подбирал материалы в своем архиве для будущего завещательного акта» (Указ. соч.), Он ссылается на то, что в августе 1531 г. был заключен Василием III договор с его братом Юрием (СГГиД, т. I, № 160 - 161), и на помету, имеющуюся на завещании Ивана Борисовича Рузского: «Список со княжи Ивановы Борисовича духовной грамоты, выдал князь велики ис казны лета 7040» (там же, № 132). Внимание вел. князя к этому документу, по мнению Л. В. Черепнина, связано с подготовкой Василием III текста собственной духовной грамоты (указ. соч.). Приведенные автором данные не позволяют сделать такого далеко идущего предположения. Свидетельства летописей прямо показывают, что к мысли о составлении нового завещания Василий III пришел только во время своей болезни, т. е. осенью 1533 г.

108. ПСРЛ, т. VI, стр. 268.

109. «В Колпь же приехав и сидяще за столом с нужею и посла по брата Своего по князя Андрея Ивановича на потеху к собе; князь же Андрей приеха к нему вскоре. Тогда же князь велики великою нужею выеха со князем Андреем Ивановичем на поле... и возвратишася в Колпь; и сидящим за столом с братом своим со князем Андреем Ивановичем, изнемогающи... Взя же Филиппово заговейно в своем селе на Буегороде, а брат его князь Андрей Иванович с ним же... Егда же приеде в Осифов монастырь, тогда князь велики посла брата своего князя Ондрея Ивановича с бояры своими в трапезу ести. И ту ночеваху в Осифове монастыре. На утрия же князь велики поеде к Москве, а брата своего князя Андрея отпустил в свой удел» (там же, стр. 267 - 269).

110. «И нача князь великый думати с бояры, а бояр у него тогда бысть князь Василей Васильевич Шуйской, Михайла Юрьевич, Михайло Семенович Воронцов и казначей Петр Иванович Головин, и дворецкой его Тверской Иван Юрьевич Шигона, и дьяков его Меншой Путятин, Федор Мишурин; и призва их к собе, и начат князь велики говорити о своем сыну о князе Иване, и о своем великом княжении,. и о своей духовной грамоте... и как строитися царству после его; и тогда князь велики приказа писати духовную грамоту дияком своим Меншому Путятину да Федору Мишурину. Тогда же князь велики прибави к собе в думу к духовной грамоте бояр своих князя Ивана Васильевича Шуйского, да Михайла Васильевича Тучкова, да князя Михайла Львовича Глинского... И нача же князь велики думати с теми же бояры и приказывати им о своем сыну великом князе Иване и о великой княгине Елене и о своему сыну князе Юрьи Васильевиче, и о своей духовной грамоте» (там же, стр. 270).

111. В. И. Сергеевич. Русские юридические древности, т. II, Спб., 1900. стр. 363.

112. А. Е. Пресняков. Завещание Василия III, стр. 80.

113. «Сына же своего Ивана благословляю своим царством Русским, чем меня благословил отец мой князь великий Васелей и что мне бог дал» (ДАИ, т. I, № 222).

114. Там же.

115. С. Б. Веселовский. Духовное завещание Ивана Грозного. «Известия АН СССР. Серия истории и философии», т. IV, № 6; 1947, стр. 519.

116. Там же. В завещании Ивана Грозного говорится также, что он «по отца своего душевной грамоте и по брата своего княж Юрьеву приказу, пожаловал брата своего княж Юрьеву Васильевича княгиню Ульяну, дал есми ей на прожиток до ее живота город Кременск», Устюжну и другие земли. Но из этого свидетельства не вполне ясно, что собственно было написано в духовной грамоте Василия III и в чем состоял «приказ» кн. Юрия.

117. «А что отец наш князь великий Василей Иванович всея Росии пожаловал князя Федора Мстиславскаго и что аз придал сыну его князю Ивану, и сын мой Иван в ту у него вотчину у его детей не вступается».

118. Сборник Муханова, № 309; ср. вкладные книги, опубликованные Титовым под № 1.

119. Житие преп. Иосифа Санина, стр. 57 - 58. Дата ссоры устанавливается на основании свидетельства жития: в благодарность за содействие примирению с Василием III князь Юрий «монастырю пречистые даде... село рекомо Белково». См. редакцию жития в Великих Четьях Минеях, СПб., 1868, 1 - 12 сентября, стр. 488. Данная грамота князя Юрия Ивановича на Белково помечена июлем 1510 г. (ЦГАДА, Гр. Кол. Эк. по Рузск. у., № 8/10239).

120. С. М. Соловьев. История России, кн. I, стб. 1662.

121. «А чем, брате, благословил тобя отец наш князь великий в Москве и что отец наш князь великий благословил тобя городы и волостми: и мне, великому князю, и моему сыну Ивану и нашым детем того всего по тому, как отец наш князь великий тобе я своей духовной грамоте написал, под тобою и под твоими детми блюсти и не обидити и не въступатися» (СГГиД, т. I, № 160, ср. № 161).

122. С. М. Соловьев. Указ. соч.. кв. I, стб. 1662.

123. СГГиД, т. I, № 160, ср. № 161.

124. «А чем меня, брате, благословил отец наш князь великий Иван Васильевич всеа Русии своею отчиною Москвою и всеми великими княжествы, Володимерским, и Московским и Новым Городом и всею Новгородцкою землею, и Псковом и всею Псковскою землею, и великим княжеством Тферским, и что ми дал бог отчину нашу Смоленск, и Рязанское великое княжество, и иные места» (там ж , № 160, ср. № 161).

125. «Да сына же своего Федора благословляю: даю ему город Волок Ламской с волостьми и с путьми и с селы и со всеми пошлинами» (ДАИ, т. I, № 222).

126. Родословная книга, М., 1787. ч. 1, стр. 23.

127. Может только вызывать недоумение фраза «от великого князя Ивана Васильевича», ибо Волоцкий удел перешел к московским государям уже после смерти Ивана III, согласно духовной грамоте Федора Борисовича Волоцкого 1506 г. (СГГиД, т. I, № 151), а Андрей Иванович мог считаться Волоцким князем только в первые годы княжения Ивана IV.

128. Ср. СГГиД, т. I, 86 - 87, 144 и др.

129. Еще ранее Волок одно время находился у кн. Василия и Федора Михайловичей Белевских, очевидно посаженных туда Василием I (см. «Врменник ОИДР», т. Х. стр. 157, ср. стр. 71).

130. Подробнее об этом см. С. Б. Веселовский. Последние уделы в северовосточной Руси. «Исторические записки», т. ХХII, стр. 121.

131. ПСРЛ, т. VI, стр. 222.

132. Андрей Иванович, например, дал в монастырь в июне 1528 г. дер. Степино, 200 руб. и 4 починка (см. сб. Муханова, № 296; вкладные книги, опубликованные Титовым под № 2). В 1558 г. Владимир Андреевич и мать его Ефросинья дали в монастырь 300 руб. и ценную плащеницу, один жемчуг на которой стоил 500 руб. (О ней см. К. Невоструев. Плащеница, приложенная в Иосифов-Волоколамский монастырь удельным князем Владимиром Андреевичем. «Изв. Археологич. общества». т. VI, вып. 1-2, СПб., 1867, отд. I, стр. 41 - 61). О вкладе Владимира Андреевича см. записные книги Евфимия Туркова, гл. III ок. 1566 г. Владимир Андреевич дал жалованную грамоту на земли Иосифова монастыря, находившиеся в Дмитровском и Звенигородском уездах (Государственный исторический музей, патриаршее собрание № 1733).

133. См. Приложение 3.

134. Слово «чрез» употреблялось «для обозначения нарушения чего -противно, наперекор» (Материалы для словаря древнерусского языка», т. III, СПб., 1912,. стр. 1502).

135. ПСРЛ, т. ХIII, ч. 1, стр. 91. Ср.: «Забы князь Андрей благословение отца своего великого князя Ивана Васильевича, еже отец благословил и уделил ему городы и волости» (ПСРЛ, т. VI, стр. 301).

136. Повесть о поимании кн. Андрея Ивановича опубликована М. Н. Тихомировым (Малоизвестные летописные памятники ХVI в. «Исторические записки», т. Х, стр. 85-87).

137. ПСРЛ, т. ХIII, ч. 1, стр. 94.

138. ПСРЛ, т. VI, стр. 266.

139. Иван и Федор Ельчаниновы присутствуют на свадьбе Владимира Андреевича Старицкого (Древняя российская вивлиотика, ч. ХIII, стр. 84; см. также С. Б. Веселовский. Синодик опальных царя Ивана. «Проблемы источниковедения», сб. III, М-Л., 1940, стр. 283).

140. Об этих Духовных подробнее см. С. Б. Веселовский. Духовное завещание Ивана Грозного, стр. 506.

141. Далее в тексте 1 1/2 строки чистые.

Текст воспроизведен по изданию: Княжеские духовные грамоты начала XVI века // Исторические записки, Том 27. 1948

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад