Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными,

по Высочайшему повелению изданные ІI-м отделением собственной Е. И. В. Канцелярии. С. Петербург. 1851 года.

Мы несколько запоздали с своим отчетом о сем замечательнейшем издании; в Москвитянине была уже помещена о нем прекрасная статья г. Лешкова, но издание сие принадлежит к такому роду памятников, которых интерес можно видеть с разных сторон, а посему поговорить и в другой раз будет не лишним. Изданная ныне книга представляет только І-й том огромнейшего предприятия, которое должно обнять собою все памятники древних дипломатических сношений России с иностранными державами. В настоящей книге изданы только сношения Московского двора с Римскою Империею, с 1488 по 1594 год. Чтобы по возможности показать достоинства сей книги, мы в кратком изложении представим се содержание, и укажем на некоторые черты, выражающие главный характер древних сношений Москвы с Римскою Империею; отчет о книге, представленный в такой форме, по нашему мнению, для каждого будет лучшим указателем ее достоинств.

Уцедевшие до нас дипломатические сношения с Римскою Империею начинаются приездом в Москву Цесарского посла Николая Поппеля, в 1488 году. Поппель, представлявшийся к Вел. Кн. Ивану Васильевичу (в присутствии бояр: Князя Ивана Юрьевича, Князя Данилы Васильевича и Якова Захарьича), говорил, что побывавши в Москве два года тому назад, он первый открыл Россию западной Европе, и что до него Римский Император и все Князья Германские, на слово веря Полякам, считали Москву Польскою провинциею, и что открытие это очень удивляло Императора и Князей. [302] И, как видно из слов Поппеля, Император Фридрих III, опасался вполне верить его речам, и отправляя посольство, не велел разглашать о нем, так что Поппель и слугам своим говорил, что едет через Татарскую степь на поклонение Гробу Господню. И даже приехавши в Москву, просил, чтобы Великий Князь принял его и выслушал посольство наедине, а не перед боярами. Впрочем и со стороны Московского двора, первоначально высказалось также недоверие к послу, ибо государь и бояре подозревали в нем лазутчика Польского. Но не смотря на видимое недоверие, Император Фридрих спешил вступить в тесные свази с Великим Князем Иваном Васильевичем; и для сего послу было наказано, чтоб он тайно предложил Московскому Государю выдать свою дочь за племянника Императорского. Кроме того Император думал поставить Вел. Князя в некоторую зависимость от себя; ибо посол по наказу, данному от своего двора; предлагал Московскому Государю просить королевского титула у Римского Императора, и даже представлял, что таковый титул будет иметь важное влияние на Поляков, что тогда вся Русская земля, находящаяся в зависимости от Короля Польши, подчинится Москве; но такое хитрое предложение вовсе не имело успеха: Великий Князь очень хорошо понимал свое положение и могущество, и считая себя вполне равным Римскому Императору, вовсе не думал из одного титула ставить себя в некоторое подчинение, и своим ответом с первого раза уничтожил всякую надежду Имперского двора в этом деле. Он, чрез дьяка Курицына, сказал Поппелю: «А что еси нам говорил о королевстве, если нам любо от Цесаря хотети Кралем поставлену быти на своей земле; и мы Божиею милостию Государи на своей земле изначала от первых своих прародителей, а поставление имеем от Бога, чтобы нам дал Бог и нашим детем и до века в том быти, как есмя ныне Государи на своей земле, а поставление, как есмя наперед сего не хотели ни от кого, так и ныне не хотим».

Сознание своего достоинства Иван Васильевич еще более высказал через своего посла, Грека Юрия Траханиота, отправленного к Императору Фридриху. Отпустивши Поппеля, Великий Князь прежде всего постарался разузнать отношения Императора к Германским Князьям и значение самих Князей; потом снарядивши свое посольство, дал такой наказ Юрию Траханиоту: Ежели спросят, желает ли Великий Князь выдать свою дочь за Императорского [303] племянника, за Маркграфа Албрехта Баденского; то отвечать: «за того Маркрабия Государю нашему дати не пригоже; занеже Государь наш многим землям Государь есь великий, и где будет по пригожу, и Государь наш с Божиею волею хочет то дело делати. А учнуть ему говорити: чего деля не пригоже Государю вашему дати за Маркрабия, да учнут его ставити велика, и Юрью того Маркрабия отговаривати, да и то ему говорите: в всех землях то ведомо, а надеемся, что и вам ведомо, что Государь наш — великий Государь, уроженый изначала от своих прародителей; а и наперед того от давних лет прародители его по изначальству были в приятельстве и любви с передними Римскими Цари, которые Рим отдали Папе, а сами царствовали в Византии, да и отец его Государь нашь, и до конца был с ними в братстве и приятельстве и в любви, и до своего зятя до Ивана Палеолога Римского Царя; ино такому великому Князю как давати своя дочи за того Маркрабия? А учнут с Юрием говорите о Цесареве сыне о Максимиане, чтобы великому Князю дата за него своя дочи, и Юрью того не отговаривати, а молвите так: похочет Цесарь то дело делати с нашим Государем, и он бы послал к нашему Государю своего человека».

Впрочем Государь Московский, не дозволяя Немцам и думать о каком-либо превосходстве над собою, в тоже время не отвергал союза с Императором, и говорил через своего посла Фридриху: «Мы с Божиею волею хотим быта с твоею светлостию в любви и приятельстве, и люди бы наши для приятельства нашего и любви меж нас ездили и здоровье наше видели». Одна из главных целей посольства Траханиотова, кажется, состояла в приглашении на Русь разных ремесленников; ибо между наказами посольства Траханиоту также была дана память, добывать великому Князю мастеров: «рудника, который руду знает золотую и серебряную, да другого мастера, который умеет от земли разделите золото и серебро, и иных». Замечательно, что в грамотах, по случаю Траханиотова посольства отправленных в Любек и Колывань, Иван Васильевич писал уже себя Царем всея Русии.

На возвратном пути в Москву, Траханиот привез с собою Максимилианова посла Юрия Делатора, который от имени Максимилиана искал союза и помощи у Государя Московского, против Поляков, препятствовавших ему в искательстве Венгерской короны, и вместе с тем говорил о сватовстве, чтобы выдать [304] велико-княжескую дочь за Максимилиана. Иван Васильевичь и на то и на другое предложение дал свое согласие, и обещал по сему случаю отправить своих послов к Максимилиану, но относительно дочери заметил в числе первых условий, чтобы она, вышедши за Максимилиана, не переменяла Греческого закона, и имела бы при себе Греческую церковь и священников.

К новому посольству в Германию опять был назначен Траханиот, и к нему придан Василий Кулешин, которые в 1490 году и отправились из Москвы вместе с Юрием Делатором. С сими послами были отправлены грамоты к Максимилиану о союзе, в которых Государь Московский метит преимущественно на союз против Польши; ибо в отношении к другим неприятелям Максимилиановым говорит довольно неопределенно и необязательно: «где будет тебе надобе наша помощь на твоих недругов, и нам тебе помогати, где будет нам мочно». То же самое возлагалось и на Максимилиана; но в отношении к Польше, грамота прямо говорит: «А почнешь, брате, ты доставати своего отчьства Угорского королевства себе, а Казимер Король Польской и дети его учнут себе доставати, и тебе нам весть послати; и нам тебе на Казимера на Короля и на дети его помогати в правду без хитрости. Также и мы, ож даст Бог, как учнем доставати своего отчьства, Великого Княжества Киевского, что за собою держит Казимер, Король Польский и его дети, нашего государства Руских земель, и нам тебе весть послати; и тебе нам на Казимера Короля и на его дети помогати в правду без хитрости». Кроме того тою же грамотою Государь Московский обязывал себя и Максимилиана к взаимной свободной торговле обоих государств; грамата говорит: «А твоим послом и гостем по нашим землям путь чист без всяких зацепок, а нашим послом и гостем по твоим землям путь чист без всяких зацепок». Для большего укрепления союза, Государь Московский требовал, чтобы Максимилиан целовал крест на договорной грамоте в присутствии Московских послов, обещаясь и сам тоже сделать в Москве перед послами Максимилиановыми. Что и было исполнено Максимилианом, перед Московскими послами в Нюремберге, и потом Московским Государем, перед Максимилиановым послом в Москве.

В этот приезд, Максимилианов посол называл уже Московского Государя единым Царем всея Русии, и просил, чтобы он принял под свое покровительство Магистров, Прусского и [305] Ливонского, а также напоминал, чтобы он согласно с договорною грамотою начал действовать против Казимира и его детей, ибо у Максимилиана началась с ними война за королевство Угорское. На сие последнее Великий Князь отвечал, что уже пришли совсем другие вести, что Максимилиан помирился с Чешским королем Владиславом и уступил ему Угорскую землю, а потому мы и приостановились воевать с Казимиром; но ежели Максимилиан хочет доставать Угорского королевства, то оставил бы все другие дела, и принялся за это дело накрепко; а тогда и мы будем помогать ему согласно с договорной грамотой, т. е. другими словами: Государь Московский ясно высказал, что он не хочет зависеть от Немецкой политики, т. е. проливать Русскую кровь, только для выгод Максимилиановых; но не отказывается действовать за одно с Максимилианом, ежели тот без взаимного согласия союзников не будет мириться с Казимиром и его детьми. А относительно Пруссии и Ливонии был дан ответ, что Государь готов принять их в свое покровительство, но только тогда, когда они пришлют своих людей и представят условия согласные с выгодами двора Московского.

Вместе с Максимилиановым послом был отправлен от Великого Князя к Максимилиану Юрий Траханиот по тому же делу о союзе против Казимира и его детей; но статейного Траханиотова списка до нас не дошло; и потому неизвестны последствия сего посольства. Бывшие же, после Юрия Делатора, в Москве Максимилиановы гонцы, приезжали для разных незначительных дел и для ходатайства о Ливонских пленниках и о возвращении товаров, отнятых в Новгороде у Ганзейских купцов; но ходатайства сии были безуспешны. Так продолжалось до 1508 года, когда преемник Ивана Васильевича, Великий Князь Василий Иванович, отправил к Максимилиану свою грамоту, в которой, напоминая о договоре Максимилиана с отцем его против Казимира и его детей, предлагал начать войну с Польшею, с тем чтобы согласно договору Максимилиану искать Венгрии, а Василию Киева и других Русских земель, зависевших тогда от Польши; но ответа на сию грамоту в сохранившихся дипломатических памятниках мы не имеем, и был ли таковый, мы не знаем.

Наконец в 1517 году, приехал в Москву Максимилианов посол Сигизмунд Герберштейн, но уже с другими видами и с другою политикою: он старается всеми силами, чтобы Государь [306] Московский заключил мир с Польским королем Сигизмундом, и представляет новый союз против Турок; говорит, что с Цесарем Максимилианом многие Государи Христианские уже заключили союз на неверных, что в нем участвуют, кроме Папы со всею Италиею, еще 26 Королей, и даже Французский Король и Венециане заключили с Максимилианом мир; что пора уже прекратить все брани и ссоры между Европейскими Государями; ибо Турки, покорив Дамаск, Иерусалим и другие государства, теперь сделались очень грозны и опасны для Европы. Но все сии убеждения не имели успеха при Московском дворе, и Сигизмунд Герберштейн, прожив в Москве с 18 Апреля 1517 года до 22 Ноября 1518 года, возвратился к Максимилиану, не убедив Государя Московского заключить мир с Сигизмундом. Взаимные требования Польских послов, приезжавших в Москву, и Московских бояр так были несогласны, что все убеждения и старания Герберштейновы оставались недействительными; притом же бояре Московские скоро поняли, что Цесарев посол держится Польской стороны к невыгоде Московскому Государю, а посему сделались еще упорнее, и не редко приводили Герберштейна в затруднительное положение. Так по случаю спора о городах, Московский Государь пред отпуском Герберштейна велел сказать ему: «А что Жигимонтовы королевы послы говорили, что будто Жигимонт король нашие отчины за собою не держит, а будто бы еще мы за собою держим городы, и коли брат наш Максимилиям, избранный Цесарь Римский и навышший-Король, присылал к нам своего посла Юрья Сницнамера, чтобы нам с ним быти с любви и в завещаньи, и на Жигимонта бы нам Короля быти с ним за один и доставати нам своей отчины Русских городов Киева, Полтеска, Витебска и иных городов Русские земли, а брату нашему доставати Прусских городов; да и в докончальных грамотах меж нас с братом с нашим написано, что нам быти с ним в любви и в завещаньи и на своего недруга на Жигимонта Короля быти с ним за один и доставати тех городов, и своей отчины за один; и брат наш и от нас не слышав, ведая то гораздо, что Жигимонт Король нашу отчину держит за собою неправдою, и он о том к нам приказал. И ты, Жигимонт, положи на своем разуме, гораздо ли то Жигимонтовы королевы послы говорят, что будто мы за собою его города держим, а он будто за собою нашие отчины не держит?» Или, когда Герберштейн, убеждая уступить Полякам Смоленск, представлал в пример [307] Максимилиана уступившего Верону Венециянам, и В. К. Ивана Васильевича, будто бы отдавшего Казанскую землю неверным; то, по приказу Государеву, бояре отвечали: «А что еси говорил, что брат наш Максимилиан Верону город Венецеяном отдал, ино то брат наш ведает, которым обычаем Венецеяном Верону отдал, а мы того в обычае не имеем и не имети хотим, чтобы нам своа отчина отдавати. А что еси писал о Казани, что будто отец наш Великие Государь Иван, отдал неверным землю Казанскую; ино Жигимонт то говоришь не гораздо, ведая, что отец наш Великий Государь землю Казанскую отдал неверным, ино то делается так: еще было от прародителей наших, и при предкех наших, и при отце нашем, и ныне при нас, в наших государствех по тем местом живут цари и царевичи нашим жалованьем, да и иным многим царем и царевичам, которые нам служат, даем в своих государствех места, свое жалованье».

Когда Герберштейн возвращался к Максимилиану, то с ним туда же был отправлен Московский посол, дьяк Владимир Племянников, которому в наказе сказано объяснить Максимилиану, что Государь Московский желает быть в мире с Сигизмундом Королем Польским, но что послы Польские, приезжавшие в Москву, представили требования и условия, на которых мир состояться не может; а также напомнить Максимилиану, чтобы он, согласно прежнему союзному договору, стоял против Польского Короля за одно с Московским Государем, или убедил Сигизмунда к заключению приличного мира. Но послам строго запрещено было принимать какие-либо условия; по наказу они должны были требовать, чтобы для условий Польские послы ехали в Москву.

Максимилиан по отпуске Племянникова отправил с ним в Москву своих послов, Франциска де Колла и Антония Комита, которые подобно Герберштейну настаивали на заключение мира с Польшею, старались застращать Великого Князя непрестанно возрастающим могуществом Турок, в подробности исчисляли Турецкие владения, и говорили, что Султан Селим-Шах, победив София государя Персидского и двух Египетских Султанов, делает новый набор войскам морским и сухопутным и готовится напасть на христианские державы Европы, и что одна какая-либо поверхность его над Европейцами откроет ему дорогу и в Россию; предлагали заключить мир на старых условиях, т. е. чтобы враждующие стороны возвратили друг другу захваченные в последнюю войну города; но [308] Великий Князь и бояре не думали склоняться ни на убеждения, ни на хитрые угрозы, и наотрез сказали, что последних завоеваний не возвратят, ибо они искони составляют вотчину Государей Московских. После чего послы стали хлопотать о заключении с Польшею перемирия, но и здесь не имели надлежащего успеха; и только могли выпросить основные условия, на которых бы Государь Московский согласился заключить мир; каковые условия и отправили к Максимилиану, а сами остались в Москве.

Между тем 21 Сентября 1519 года, прибыл новый посланник от Максимилиана, Ян Криштоп, который вместе с прежними послами снова убеждал к заключению мира с Польшею, объясняя, что Персидский Государь Софий начал воевать с Султаном, и что теперь самое благоприятное время вооружиться общими силами против Турок. А также представил от Максимилиана грамоту, которою сей последний предупреждал Великого Князя не принимать к себе какого-то монаха, который разъезжает по Европейским дворам и старается всех Государей перессорить с Германским Императором. Убеждения о заключении мира опять остались тщетными; а о монахе, ежели он явится в Москву, Великий Князь обещал уведомить Максимилиана.

Потом приехал гонец из Литвы от тамошнего Максимилианова посла с отпискою, в которой сей последний извещал, что Сигизмунд Король Польский не соглашается заключить перемирия на условиях присланных из Москвы, из коих главное состояло в том, чтобы разменяться пленниками; послы Максимилиановы стали убеждать Московский двор, чтобы Государь отложил это условие, и заключил на пять лет перемирие без размена пленных, представляя за основание то, что и прочие Государи Европейские заключили пятилетнее перемирие, также без размена пленников; но убеждения опять остались тщетными; Великий Князь обещал отправить своего посла к Максимилиану, а его послов отпустил назад. Сим оканчиваются сохранившиеся до нас памятники дипломатических сношений с Империей, бывших при В. К. Василье Ивановиче.

Сношения, бывшие при Царе Иване Васильевиче, в сохранившихся памятниках начинаются посольством Яна Кобенцеля и Даниеля Принца, которые приезжали в Москву в 1576 году. Предметом этого посольства были: ходатайство об избрании в Польские короли Императорского сына Эрнеста, а также союз большей части Европейских Государей для изгнания Турок из Европы. Относительно [309] сего последнего Император предлагал содействие и помощь всех Государей Европейских, и обещал Русскому Царю уступить всю Греческую Империю, так чтобы Государь Московский был признан за восточного Императора от Римского Кесаря, также от Папы и от всего христианства; а между тем просил, чтобы со стороны Царя была прекращена война в Ливонии, которая есть область Германской империи. На сии искательства Царь и бояре Московские, не увлекаясь отдаленными обещаниями относительно восточной империи, прежде всего отвечали предложением отделить Литву от Польши, так чтобы Литовские владения присоединились к Московскому государству, а на Польских был бы королем Императорский сын Эрнест, впрочем изъявляли готовность помогать Эрнесту при избрании его в короли на Польские и Литовские владения, ежели Литовцы не согласятся отделиться от Поляков. Но относительно Ливонии Царь прямо и решительно отвечал: «а Ливонская земля изначала была наша вотчина и нашим прародителем Ливонские Немцы дань давали, да забыв правды от нас отъступили и дани давати не почели, и многие грубости и вины и неисправление при нашем государстве перед нами показали, и над нашими людми многие насильства и грабежи и обиды чинили; и над Ливонскою землею потому от нас и сталось за их неправды; и Ливонской земле и Курской всей быти к нашему государству, да Ливонской земле быти за нами, что есмя взяли и учинили при себе голдовника своего Короля Арцымагнуса на своей отчине на Лифлянской земле, и правду свою к нам король Арцымагнус учинил, целовал нам крест, как ему в нашем жалованье были у нас на Лифлянской земле; а которым городам большим быти за нами, которые себе возмем, и тем городам быти за нами; да на том и крестным целованием затвержено, и нам и потому через правду никому иному Лифлянские земли поступатись не возможно. А брат бы наш дражайший Максимилиян Цесарь, для нашие к себе любви и братства и соединения, в Ливонскую землю не вступался, тем бы нам любовь свою показал. А что нам с Свейским недружба о городе о Колывани, и нам бы людей своих от рубежа Ливонского отвести, а с королевством Польским и Литовским и с Ливонскою землею в добром суседстве и в покое жити, и мы Ливонской земли, своей отчины, с Божиею помочью доставаем и вперед хотим искати; которые вступилися в Ливонскую землю не по правде, король Датцкой и Свейской поймали многие города в Ливонской земле, как мы [310] Ливонскую землю опустошили и разорили за их неправды и за непослушание; а пока места мы своей вотчины не искали и на Ливонскую землю гневу своего не положили, и в Ливонскую землю никто не ступался. И брат бы наш дражайший в Ливонскую землю не вступался, и с нами которое дело большое починается, что всему христианству к прибытку и к обороне, не рушил, а нам бы тем свою любительную братскую приятельную любовь показал». С таковыми же ответами были отправлены от царя к Максимилиану послы князь Захарий Сугорский и дьяк Андрей Арцыбышев, которым именно было наказано: 1-е, обещать ходатайство об избрании Эрнеста на Польский престол, и ежели Литовцы не захотят отделиться от Поляков, то и на Литовский; 2-е, относительно Ливонских дел прямо говорить: «Государю Царю и Великому Князю ни за что так не стояти, как ему Государю стояти за свою отчину за Лифлянскую землю, потому что Лифлянская земля искони вечная вотчина Государева, холопи и даньщики Лифлянские Немцы Государевы от его Государевых прародителей…. И Максимилиан бы Цесарь о Лифлянской земле припоминати не велел»; 3-е, относительно союза с Европейскими Государями послы Московские должны были говорить, что Царь с почестями примет в Москве послов и от Папы Римского, и от Короля Испанского и от других Государей Европейских, и учиня с ними договор, какой будет приличен, отпустит без всякого задержанья; и 4-е, послам было наказано в разговор с Императорскими советниками молвить: «что Датцкой ныне болен, и к Датцким бы людем Цесарь послал грамоту свою, чтоб Арцымагнуса взяли на Датцкое королевство: и то обема Государем будет к прибытку, что из их рук на том государстве на Датском Король Арцымагнус утвердится».

Но пока длилось время в посольствах, Поляки и Литовцы избрали себе королем Стефана Батория, о чем услышавши, Царь Иван Васильевич немедленно послал гонца с грамотою к Максимилиану. А между тем Ноября в 10 день 1577 г. пришла грамота от Максимилиана, которою он ходатайствовал о прекращении войны в Ливонии на то время, пока придут в Москву полномочные послы императорские. На сию грамоту Царь Иван Васильевич отвечал грамотою же, в которой писал, что Император хлопочет о ничтожном деле, и опускает из рук большое дело, и что, оставя Ливонию, скорее бы отправлял послов в Москву для заключения [311] союза; ибо в Польские и Литовские Государи избран Стефан Баторий, и прислал уже своих послов в Москву.

Но Максимилианова посольства в Москве не дождались, ибо сам Максимилиан вскоре умер; и Царь Иван Васильевич в Сентябре 1578 года отправил своего посланника Ждана Квашнина, к Максимилианову преемнику Рудольфу. Квашнину дан был наказ и грамота к Рудольфу о возобновлении прерванных сношений, и даже опасные грамоты для Рудольфовых послов, ежели таковые будут отправлены в Москву; Квашнин должен был говорить Императору, что Государь Московский теперь находится в Новгороде, чтобы скорее вступить в переговоры с Императорскими послами. Император Рудольф в своей ответной грамоте к Царю Ивану Васильевичу извинялся в прекращении сношений разными внутренними делами по случаю вступления на престол, и обещал прислать своих послов в средине лета; а между тем просил, чтобы царь в знак искреннего союзничества вывел свои войска из Лифляндских городов, и прекратил войну до посольского приезда. Но обещанные послы не приезжали, и в 1580 году Царь Иван Васильевичи отправил к Рудольфу гонца Афанасья Резанова с грамотою, в которой спрашивал, желает ли Император продолжать сношения, начатые при его отце. А потом, по случаю нападения Стефана Батория на Великие Луки, Царь отправил гонца Истому Шевригина, и в грамоте посланной с ним, писал о несправедливом нападении Батория, и просил, чтобы Император на основании прежних договоров вступился в это дело, отписал к Баторию, чтобы он «таких дел впредь не делал, и на хрестьянское кровопролитие не стоял, и с бесерменскими Государи не складывался на хрестьянство». А в другой грамоте, посланной также с Шевригиным, Иван Васильевич жаловался, что Император не дозволяет Немецким купцам ездить в Россию и привозить нужные товары, и даже принуждает Датского короля не пропускать кораблей через Зунд. Все сии посольства, впрочем, не имели никакого успеха; Рудолф, кажется, вовсе не думал о союзе, писал только о прекращении войны в Ливонии, называя ее областию Германской империи, в неприсылке своих послов извинялся смертию или болезнию назначенных в посольство лиц, а также и тем, что за несъездом Германских князей он не успел еще переговорить с ними об этом деле; а о непропуске купцов писал, что не пропускают только тех, которые провозят оружие и разные военные припасы, о войне же Баториевой не упоминал ни в одной грамоте, как будто [312] бы об ней истое ничего не знает, и отделывался одними учтивостями; посланников же и гонцов принимал ласково и честил их обедами.

В 1582 году Царь Иван Васильевич отправил нового посланника к Императору Рудольфу и к Папе, вместе с Папским послом Поссевином, Якова Молвянинова. И в грамоте своей к Рудольфу, во 1-х, писал о заключении мирного постановления с Стефаном Баторием, во 2-х, напоминал о заключении общего Европейского союза против Мусульманских Государей, и в 3-х, просил о свободном пропуске Немецких купцов в Россию с разными военными припасами. Молвянинов возвратился в Москву в 1583 году и привез от Рудольфа две грамоты, из которых первою Рудольф отвечал, что он желает доброго согласия с Россиею, и с курфистами и князьями Германскими имел уже переговоры относительно дел в Ливонии, но ни слова не упомянул о союзе против мусульман, и даже о свободной торговле обещал только переговорить с князьями на съезде; а второю грамотою просил об отпуске из России одного Немецкого дворянина Николая Биберца. Сим кончились сношения с Рудольфом при Царе Иване Васильевиче.

При Царе Федоре Ивановиче сношения с Рудольфом начались посольством Лукьяна Новосильцова в 1585 году, с которым Царь Федор Иванович извещал только Рудольфа грамотою о своем восшествии на престол и напоминал о продолжении прежних дружественных сношений, и о свободной торговле. Рудольф в ответной грамоте своей только благодарил за извещение и желание быть в дружбе, и ходатайствовал об отпуске некоторых Немецких пленников. Но посланник Новосильцов, возвратившись в Москву, доносил Государю, что самые близкие Рудольфовы люди неоднократно говорили ему Новосильцову, что по истечении трех лет перемирия, Рудольф вместе с царем Московским вооружится на Стефана Батория, и согнав его с престола, разделят Польские владения между Россиею и Германскою империею. А в 1587 году прибыл в Москву и цесарский посланник Генрих Гойгель, с грамотами от Рудольфова брата Максимилиана к Государю, к конюшему Борису Федоровичу Годунову и к дьякам Андрею и Василью Щелкаловым. В грамоте к Государю Максимилиан писал, что он, следуя своим предкам, хочет быть с ним в дружбе и любви даже до смерти, что готов исполнять все его желания, только бы [313] узнал об них. Это первая половина грамоты, во второй же он извещает о смерти Стефана Батория, и просит ходатайства и содействия при выборе его в Короли Польские. Царь Федор Иванович на сию грамоту также отвечал грамотою, в которой изъявлял готовность помогать Максимилиану при выборе его в Короли Польские, и обещал немедленно отправить в Польшу своих послов, объясняя, что ему одинаково приятно, его ли самого, или Максимилиана выберут на престол Польский; но в тоже время напоминал и об общем Европейском союзе против Турок и вообще всех мусульман. Он хотел, чтобы Император Рудольф, Эрцгерцог Максимилиан Австрийский и Король Испанский Филипп участвовали в союзе против Турок в Европе; а сам с своей стороны выставлял своих союзников в Азии Шаха Персидского и Хана Бухарского, и также Русских данников: Юргенского Царя, Царевича Хивинского, князя Шевкальского, землю Иверскую, Царя Александра Грузинского, Тюменское государство, Опоцкую землю, Горских и Черкасских князей и Ногайскую орду. Вообще здесь Царь Федор Ивановичи представляется возбудителем Европейского союза против Турок, так как прежде Германский Император был таковым для составления Россиею Азиатского союза против Турок же.

Но не довольствуясь грамотою, посланною с Гойгелем, царь Федор Иванович в 1588 году отправил к Императору Рудольфу и Эрцгерцогу Максимилиану гонцом Афанасья Резанова, и в грамотах, посланных с Резановым, 1-е, писал, что с Московской стороны уже отправлены послы в Польшу на королевскую элекцию с наказом, чтобы они старались об избрании на Польский престол или Московского Государя или Эрцгерцога Австрийского, и отклоняли избрание Шведского королевича или иного какого Поморского князя, так чтобы мимо Москвы или Австрии Польский престол никому не доставался. И 2-е, опять напоминал о союзе против Турок, представляя, что нынешнею зимою приезжал в Москву посланник Персидского Шаха, с просьбою о том же союзе; здесь Царь, кроме Филиппа Испанского, желал еще, чтобы в союзе участвовал и король Французский. Но Резанов, не переезжая еще Русской границы, прислал известие, что канцлер Замойский с немногими панами выбрал в Короли Шведского королевича, и что Максимилиан Австрийский стоит в Польше с ратью. А посему к Императору был отправлен новый гонец цесарской Немчин Лукаш с [314] грамотою, в которой Царь Федора. Иванович, 1-е, писал к Рудольфу, что, не смотря на избрание в Польские Короли Королевича Шведского, он не отступается от намерения поддерживать искательство Максимилиана, и ежели Максимилиану нужны деньги на наем, войска против Поляков и Литовцев, то готов выслать сколько угодно, только бы Польский престол достать Максимилиану, и 2-е, опять напоминал о Европейском союзе против Турок, и настаивал о скорейшей присылке в Москву полномочных послов для заключения сего союза, которым бы также дан был наказ и о союзе с Персидским Шахом, и о свободной торговле для Немецких и Русских купцов. Таковая же грамота и с тем же гонцом была отправлена и к Максимилиану Австрийскому. В одно время с гонцом Лукашем Немчином был отправлен тайно другою дорогою Московский торговой человек Тимоха Выходцов, которому велено ехать из Пскова на Ригу и другие места, которые удобнее; с ним также была послана грамота к Рудольфу, точно такого же содержания, как и с Лукашем; и таковая же грамота в Июле того же года была отправлена с Любским торговым немчином Захарием Мегером.

В ответ на грамоты Царя Федора Ивановича Император Рудольф прислал своего посла Николая Воркача, который и прибыл в Москву в Марте месяце 1589 года, а с ним вместе приехали прежний государев гонец Немчин Лукаш и от Любских бургомистров Немчин Кашпир Крон. Первый из приехавших был допущен в посольскую палату Немчин Лукаш, который представил две грамоты: одну к Государю от Максимилианова советника Сернтейна, и другую к боярину Борису Федоровичу Годунову от самого Максимилиана. Сернтейн писал Государю, что с Максимилианом учинилось в Польше нещастие, что, разбитый, он попался в плен к Замойскому, и что теперь сбираются Цесарь, Король Испанский и разные Итальянские и Немецкие князья общими силами выручать Максимилиана войною или миром; и чтобы Государь Московский с своей стороны старался поддерживать Литовских градодержцев, которые еще не присягали Шведскому королевичу, и чтобы поддерживал нерасположение к нему в Лифляндии. А Максимилиан писал к Борису Федоровичу Годунову из своего плена в Польше, и просил, чтобы он не забывал его в безвременье, и промышлял о союзе Царя с Императором. Посол Воркач по императорскому наказу благодарил Царя за искреннее участие в избрании Максимилиана, и за желание [315] помогать в этом деле; а также объяснял, что Император по некоторым причинам теперь не может прислать своих послов, но что поручил ему Воркачу узнать о всяких тайных делах Царя и открыть о всем Австрийскому Императору, а потом уже Император, получивши подлинный ответ, с совета Короля Испанского пошлет своих великих послов в Москву. О соединеньи же против Турок Воркач говорил, что Император желает содержать сие дело до некоторого времени втайне, дабы об этом не узнали Турки, и особенно опасается открывать об этом Королю Французскому, Королеве Английской и другим, которые ищут себе помочи и обороны у Турок; чтобы они не помешали общему соединенью Короля Испанского, Папы, Австрийского дома и разных Немецких и Итальянских Князей, которым Император предложит о сем на имеющем быть в Июне месяце имперском сейме, где также объявит и о союзничестве Шаха Персидского и других Азиатских государей. Но изъявляя готовность к союзу против Турок, Император видимо не спешил в этом деле, и даже откладывал его, и соображал с делами, каких ждал от Польши, где одна партия манила еще обещанием избрать Максимилиана на престол. Посол во время аудиенции просил у Царя полного извещения; «как ваше Царское Величество укрепился с Персидским Шахом, и которым обычаем, и с которой стороны, и которою силою на Турского начата войну, сколько у которого силы, кто в той думе есть, и которые еще иные Азийские Государи в той думе и в соединенье быти хотят, и каким обычаем и помочь чивити, чем бы такого вобчего христианского недруга утомить и искоренить, и мыслете-ль вы, Вельможнейший Государь, Царь и Великий Князь, Крымского в тож соединенье к себе призвать». И во исполнение этой просьбы Царь Федор Иванович цесарскому послу Николаю Воркачу на отпуске чрез дьяка Елизария Вылузгина велел дать ответ, что «с Кизылбашским Шахом рати живет до двусот тысяч; а с ним в соединеньи будут Бухарской Царь, рати его до ста тысяч; Юргенской Царь, рати его до пятидесяти тысяч; Изюрской царевич, рати его до 30 тысяч; да которые учинились под Государя нашего его Царскою рукою, а с Персидским Шахом будут стояти за один же: Грузинской Александр Царь, рати его до 50 тысяч; Шевкальской князь, рати его до 30 тысяч; Черкаские князи, и князь Тюменской, и князь Окулкой, у тех у всех ратных людей до 70 тысяч; Ногаи Заволжские, Урус князь и с мурзы, те издавна Государю нашему служат, рати их до 50 тысяч. Другие Ногаи Казыева улуса [316] Якшисать князь и мурзы, которые вновь учинились под Государя вашего царскою рукою, а рати их до 50 тысяч. И те все государства, по Государя нашего Царского Величества веленью, будут стоять с Шахом Кизыльбашским против Турского. А Крымской Казы-Гирей Царь присылал ко Государю нашему гонцов своих и не одиножды о том, чтоб ему быти со Государем нашим в дружбе, и Государь наш того на нем проведати послал посланников своих; а племянник его родной Мурат Кирей царевич ныне у Государя нашего, а с ним многие Крымские князи и мурзы лучшие люди; да только Крымской Царь посаженик Турского, и тому нынче как можно верити? — а того Государь наш смотрити вперед над ним хочет». После чего цесарский посол Николай Воркач отпущен с Москвы на Вологду и на Колмогоры, до морского пристанища, где и был посажен на корабль и отправлен морем в Германию с грамотами от Царя, и от боярина Бориса Федоровича Годунова к Императору и брату его Максимилиану.

На другой год в Июне месяце Максимилиан, цесарский брат, прислал две грамоты, одну к Царю Федору Ивановичу а другую к боярину Борису Федоровичу Годунову. В грамоте к Царю он писал, что, хотя по нужде он Максимилиан, желая скорее освободиться от Польского плена, и отказался от королевства Польского, но как канцлер Ян Замойский многого не исполнил по договору, и при том между Поляками есть еще довольно сильная партия, желающая его Максимилиана видеть на Польском престоле; то он будет продолжать свои искательства и жестоко отомстит Замойскому. Но так как для сего великого дела потребно войска до полутораста тысяч, на подьем которого должно иметь большие деньги; то посему и просит, чтобы Царь наскоро дал ответ, сколько изволит к тому воинскому Делу на подмогу дать. А Годунова Максимилиан благодарил за принимаемое участие в его деле, и просил, чтобы и впредь ходатайствовал у Государя о том же. Какой ответ был дан Царем на эту грамоту, по сохранившимся памятникам мы не знаем. Но на другой год, т. е. в 1591 году, в Июне месяце пришли в Москву грамоты от прежнего цесарского посла Николая Воркача к самому Царю и к боярину Годунову, в которых Николай Воркач в одной рекомендовал для царской службы Итальянского грата Иеронима Шкота, а в другой писал, что выдает свою дочь замуж, и по обычаю своей земли просит Царя почтить новобрачных жалованьем. Такового же содержания были от Воркача грамоты и Годунову, на которые [317] Годунов с укоризною писал к нему; «пишешь ко мне о таком не великом деле, а о большом деле, которое началось между нашими Государями, ныне ко мне ты в своей грамоте ничего не писал.... А ныне Государя нашего слух дошел, что Государь ваш Рудолф Цесарь с Турским Салтаном ссылается о перемирие, а с Литовским ссылается о докончанье и сватовстве; и аз тому велми подивился, что такое великое дело, что годно всему христьянству, зачав да покинуть».

Наконец в 1594 году снова прибыл в Москву прежний императорский посол Николай Варкач, который представлял на посольстве, что для более надежного союза против Typок нужно Государю Московскому сперва заключить вечный мир с Сигизмундом Королем Польским и Шведским, и что Цесарь принимает сие замиренье на себя, и желает, чтобы Царь известил его, на каких условиях можно быть сему миру. И в тоже время посол говорил боярам, что Цесарь взял с Турецким Султаном перемирие на три года, только для того, чтобы Европейские Государи в это перемирное время успели соединиться; а по истечении трех лет он немедленно объявит войну Султану и уже готовит корабли для перевоза войск, и просит, чтобы Царь известил, каким обычаем хочет участвовать в общем союзе и промышлять против неверных. А в оффициальном разговоре с боярином Борисом Федоровичем Годуновым посол говорил, что Цесарь во всем полагает надежду на Царское Величество, что он по братскому обычаю подаст руку и помощь против Турок, а что Цесарю никак нельзя не воевать с Султаном, ибо сей против клятвы воюет Угорское королевство; и что Цесарь просит Государя, чтобы он отводил Крымских Татар, и препятствовал им воевать за одно с Турками в Угорской земле, а также наводил бы Персидского Шаха на то, чтобы он николи с Турским не помирился. Кроме того посол объявил Годунову, что низовые козаки, (вероятно Днепровские), присылали к Цесарю с просьбою о дозволении вступить в Угорскую землю и воевать против Турок; и при сем Цесарским именем просил известить; «те казаки Государю Царю верою и правдою служат ли, и в его Государев земле по границам смирно ли пребывают». И наконец тайно говорил, чтобы Государь помог Максимилиану занять Польский престол, в случае, ежели Сигизмунд останется в Шведском королевстве и не воротится в Польшу. И бояре по Государеву указу отвечали послу: 1-е, Царь готов стоять за одно с Цесарем против Турецкого [318] Султана; но желает знать, «каким обычаем Цесарь против Турского хочет стояти, и кто с ним в соединенье на Турского будет за один? Папа Римской и Король Ишпанской, и Король Датцкой, и Князь Веницейской и иные Поморские Государи с Цесарем все ли в соединеньи будут стояти на Турского за один, и ссылка о том меж их бывала ли, и каким обычаем им Цесарю спомогати? и с Литовским Королем о том соединенья и стоянье ссылка бывала ли, и что в Литовском государстве; о соеднненье с Цесарем умышленье? 2-е, Государь по прошенью Цесаря немедленно отправить своих послов в Крым и к Персидскому Шаху, и надеется, что Крымцы по его требованию не будут воевать Угорской земли; а Шах, желая во всем быть в Царской воле, будет стоять против Турского вместе с Индейским Царем и с иными восточными Государями. 3-е, Государь для Цесарева прошенья готов мириться с Шведским Королем, но чтобы Сигизмунд возвратил Ругодив, и иные городы, и Корелу, что поимал отец его Яган король. И 4-е, относительно возведения Максимилиана на Польский престол Царь душевно рад помогать ему всякими обычаи, и к панам радам Польским и Литовским будет приказывать, чтобы они избрали Максимилиана. Получивши таковые ответы, посол Николай Варкач еще говорил, что Цесарь Рудольф, в случае войны с Турками, «просит Царя помочь ему своею казною, собольми и куницами, и иною рухледью, для наема ратных людей против Турского, покаместа все хрестьянские Государи соединачатся». На что также от Государя Московского была объявлена готовность помогать своею казною. Наконец посол представил, что в случае удаления Сигизмунда из Польши в Швецию, ежели Поляки по проискам Замойского выберут на Польский престол Баториева брата мимо Максимилиана, то Император Рудольф нападет с моря на Ливонию и займет Ригу и другие Ливонские города и приведет их под свою руку, о чем уже ссылаются с ним из Риги и из иных Ливонских городов; но Цесарь желает знать, угодно ли это будет царю Московскому. На это бояре по Государеву указу отвечали также согласием, но с тем, чтобы Цесарь уступил тогда Царю Юрьев Ливонский и Ругодив с пригородами; а Юрьева и Ругодива с пригороды Государь не уступит никому. После чего Императорский посол был отпущен из Москвы и с ним отправлены были грамоты к Цесарю и брату его Максимилиану как от Царя, так и от боярина Бориса Федоровича Годунова; в грамотах Государь и Годунов подтверждали все ответы, данные боярами послу Николаю Варкачу. [319]

Через месяц после отъезда Цесарского посла приехал в Москву Гонец Цесарев Михайло Шель с грамотами к самому Государю, к боярину Борису Годунову и послу Николаю Варкачу. В грамотах К Государю Цесарь писал, что перемирие с Турками уже разорвано, и чтобы Государь верил тому, что будет говорить посол. А к Варкачу писано, что Турки уже начали войну и взяли крепости: Сисей, Весприн и Полоту, а посему бы Варкач просил Государя о скорейшей помощи деньгами, и о ходатайстве у Персидского Шаха, чтобы наводить его на войну с Турками. По сим грамотам бояре по указу Государеву отвечали гонцу, что подлинный и подробный ответ о всех делах уже отправлен к Цесарю с его послом Николаем Варкачем; что же касается до вспоможенья Цесарю казною, то «Рудолф Цесарь был бы на то надежен; а к которому сроку то вспоможенье надобеть, и которою дорогою, и к которому месту прислати; и Рудолф бы Цесарь о том именно отписал к Государю, и людей своих для тое казны прислал, кому взяти, а Государь и своего человека с тою казною пришлет». Потом гонец Шель был отпущен Из Москвы, и с ним отправлены грамоты к Цесарю Рудольфу от Царя Федора Ивановича и от боярина Бориса Федоровича Годунова; в грамотах их подтверждалось тоже, что уже писано в грамотах отправленных с послом Николаем Варкачем. Только Годунов в своей грамоте присовокупил, что по отъезде Цесарского посла приезжал в Москву Шах-Аббасов посланник Хозя Искендер с просьбою от своего Государя, чтобы Царь велел дать ему из своей отчины из Астрахани и из Терских городов и из Кабардинские земли людей своих с вогненным боем против Турецкого Султана, и что, Царь по ходатайству его Годунова, велел послать требуемую помощь к Шаху Аббасу.

Сим оканчиваются изданные ныне сношения Московского двора с Австрийским. Из них мы видим, что предметом их были союзы то против Польши, то против Турции, что Государи Московские, начиная с Великого Князя Насилья Ивановича, постоянно стремились к сим двум целям; Императоры же Немецкие изменяли свою политику, и смотря по обстоятельствам, или искали союза и обещали участие большей части Европы, или уклонялись от союза, медлили, тратили время к пересылках, и ежели невидали пред собой опасности со стороны Турок или Польши, требовали вывода Русских войск из Ливонии, называя ее Имперскою землею; от чего все сношения обоих дворов постоянно не достигали главной цели, и для [320] России окончивались ничем. Но для Русской истории сношения сии, кроме главного своего содержания, изложенного нами выше, представляют много очень замечательных данных для объяснения тогдашней внутренней истории Московского Государства, и особенно относящихся до истерии двора и его устройства, и резко характеризующих его основные правила, приемы и формы в сношениях с иностранными дворами.

Так мы здесь видим, что Московский двор в сношениях своих с другими дворами постоянно наблюдал осторожность, и старался приобретать сколько можно более сведений о состоянии и отношениях того государства, с которым имеет дело. Например, после первого же посольского приезда Поппелева, бояре Московские записали для памяти: «Выбирают на цесарство на Римское Цесаря три светских, и три духовных; светские: Фалскравь князь Филипуский, княжение его на Рене на реке; да Саксонский князь; да Маркрабий Поморский, живет блиско Любка. А духовные: Бискуп Менць на Рене: да Бискуп Трирьский, да Бискуп Колонский. А пръвое учинят его Королем Римским, да потом Цесарем. А выбирают на цесарство из Немецких Государей, кого хотят; а будет спор меж теми, которых выбирают, и они позовутса на Чешского Короля, кого захочет Чешский Король, той будет Цесарь. А о котором Маркрабие говорит Николай, ино его земля близко Рены реки, город Падн; а Поморского Маркрабия, что Цесаря выбирают, ниже местом, а Королева зятя Маркрабия выше; а тот Королев зять Маркрабий живет близко Норьберга; а другая Королева дочь за Баварским князем за большим; а за меньшим за Баварским князем за Олбрехтом за Мниховским Цесарева дочи Фредрикова».

Или в 1495 году Юрию Траханиоту и Михаилу Кляпику, отправленным послами к Максимиану, было наказано пытати, как будет пригоже: «чего деля Максимиан помирился с Владиславом Чешским, Бртанского ли дела деля или иного для дела, и прочно ли будет помирился, или перемирье взял, и хочет ли свое дело делать доставати Угорского королевства, и каково его дело с Фрянцовским Королем о Бртанском деле, и каковы будут ему с кем иные дела, о всем о том им отведывати. А вотчина его Австрское княженье, те городы, что за Угорским были, все ли ныне за ним, или не все; и мочно ли ему доставати Угорского королевства, хотят ли его панове Угорские на Угорское королевство; панове Угорские есть ли у него, и с вотчинами ли своими у него панове, или без вотчин, и которые [321] панове на имя, а городы на Угорской земле есть ли за ним, и которые городы на имя; чаяти ли его на Угорском королевстве, каково его дело, о всем о том пытати. А которые панове Угорские будут у Короля с вотчинами, и которые без вотчин, и которые городы на Угорской земле за Королем, ино имена панские да и городов выписати на список».

Или в 1576 году князю Захарью Сугорскому, отправленному послом к Цесарю, была дана память проведывать: «какова Цесарева область воинскими людьми издоволена и казною, и много ли с Цесарем воинских людей живет в походе? и с Папою с Римским, и с Венецеяны, и с Королем Ишпанским, и с Английскою Королевою, и с Чешским и с Шкотцким Королем, и со всеми своими суседы в докончанье ли? И будет в докончанье, и с которым Государем в докончанье? и Турскому с Цесарем ссылки бывали ли? — и будет бывали, и о какове деле Турскому с Цесарем ссылки бывали? и Угорский Король сын Цесарев ныне Турскому дань дает ли? — и будет дает, — и что дает? и вперед Цесарю и суседом его, сложася с ним, стоять ли на Турского и чаять ли его на Турского походу и сколь борзо? Да что про те про все дела проведает, и князю Захарию и Андрею те дела все записать и привести к Государю».

Или иногда послы сами собирали сведения о состоянии разных государств и представляли их своему двору. Так Ждан Квашнин, посыланный к Цесарю в 1578 году, следующим образом доносил Царю Ивану Васильевичу о состоянии дел в Европе: «В Ведне с Цесарем два брата его Эрнест да Максимилиан, а меньшие братья Албертус и Венцеслаус у Ишпанейского Короля и Филиппуса в науке. А Матияс, брат Цесарев, сел на государстве в Недерланде; а присылали к нему из тоя земли звати на государство тайно, и он поехал тайно на шти конех, и тех-деи земель люди приняли его честно и верилися ему все; а поехал из Ведни Октября в 2 день в ночи, а в ту землю приехал того ж месяца в 29 день, в город в Андорп; а земель за ним в его государстве: Брабанская, Вландерская, Голландская, Селанская; в Брабанской земле; большой город Андорп, да Бриссель, да Левин, Мехлеи да Лира и иные города, да Владимерской (sic) земли большой город Енть и иные городы. И ныне де и Ишпанской Король сбирается на Матияса, хочет с ним о той земле битися; а с Матиясом стал против [322] Ишпанского Короля Вилим Принц Граненской, хочет с ним стояти за один. А с цесарем Ишпанской Король в миру, и посол Ишпанского у Цесаря есть; а в обычае у них ведется: Ишпанский посол у Цесаря живет шесть лет, на семом переменяются. А у Папы от Ишпанского живет посланник. А Французской Король Ендрик с Цесарем в миру, а бьется с своими людми о вере: он держит Латынскую веру; а люди его держат Люторскую веру; а у Цесаря бывает посланник, а у Папы бывает от него посол. Да Генваря в 13 день, пригнал посланник к Цесарю в Ведню от Португальского Еммануила короля. А с Турским Цесарь в перемирье, а посол Турского у Цесаря был, да умер в Праге, а Цесарев посол и топерво у Турского Царя у Мурата; а в обычье у них, живут по пяти лет, да переменяются; а Турской посол бывает у Цесаря по своей воле. А Волоскою землею да Мутьянскою владеет Турской Царь; в Волоской земле воевода Костянтин Волошанин, не велика роду. А с Папою Цесарь в единстве; имя Папе Григорий. Брунсвитцкой Арцых Ирик, Юлюсов племянник, нанялся у Ишпанского против Матияса. А к Датскому королю Ждан приехал в Копногав Апреля в 7 день; а Король в те поры, был в своем городе Кропоборхе, а приехал Король в Копногав Апреля в 7 день, а у себя Король велел быти Апреля в 10 день, в четверг. И как Ждан посланье от государя изговорил, и королев ответ: «на том деи великому Государю Царю и Великому Князю Ивану Васильевичу всеа Русии челом бью, что хочет про мое здоровье слышати; а яз деи молю Бога о том, чтоб Великий Государь, Царь и Великий Князь Иван Васильевиче всеа Русии, приятель здоров был и многодетен на своих государствах и с своими детьми и с Царевичем Иваном и с Царевичем Федором; а тебе дей его цареву посланнику, дорога чиста и корм готов; а отпущу деи тебя часа того, да и своих послов отпущу к своему приятелю к Царю и Великому Князю всеа Русии, с тобою ж вместе, чтоб тебе на море бесстрашно проехати к своему Государю». И Король меня Датской отпутает к Государю с своими послы. Послы от него к Государю идут, большей Пет Гюленстер да Яков Улф. Да сказывал Ждану Датского короля воевода Юрью Францбек, да толмачь королевский Индрик Еловьев, что Свитского короля брат Арцыкарлус топерво в Датского Короля земле в Голстииской, а ждет его Датской Король к себе. А бьет челом Арцыкарлус Датскому королю, чтоб он помог ему на брата его, на Свитского Короля на Яна и со государства его согнати, а на его место сести бы ему Арцыкарлус; [323] а и сам людей на Свейского Короля, на брата своего, прибирает, и Датской ему Король в том имается, хочет ему пособляти. А как Датской дождется к себе Арцыкарлуса, и королю Датскому Карлуса от себя не отпустити до тех мест, доколева его послы от Государя сходят. А однолично его хочет посадити из своей руки на Свейского короля место, чтоб он ему голдовал; а и земля деи вся Свейская хочет на Королевство Арцыкарлуса. Да и полоняник государев у Датцкого Фока Шафров живет в полону, и Ждану тож сказывал. Да толмачь же ему сказывал, что прислал к Датцкому королю Литовской Король Батур посланника своего с пенями и с грозами, что он стоял против Короля и пособлял Гданску своими людми; да и о том ему говорил, чтоб он с ним помирился и стоял на Московского Государя с ним за один; и Король деи ему отказал: яз деи тебя не знаю, кто ты».

А еще подробнее доносил Государю о Европейских делах Афанасей Резанов, посыланный к Императору в 1580 году. В его статейном списке сказано: «И проведывал Офонасей, в какове мере Король Польский с Цесарем? — И приезжал от Короля гонец к Цесарю пан Клибан Подойский, а писал Король к Цесарю, чтоб отдал город Зекмар, в Угрех: то деи вотчина отца моего, чтоб тот город отдал Королю, да и сослатися б большими послы и утвердити мирное постановление. И Цесарь его отпустил ни с чем из Праги Сентября в 3 день; а Цесарь к Королю послов своих и посланников не посылывал. А Цесарева область воинскими людми и казною сильна; будет пособят Кухверсты и семьдесять городов, и Цесарь Турскому и Литовскому силен. А при нынешнем Цесаре воинским людем собранье не бывало, и быти было Цесарю на съезде в Нереберхе Ноября в 24 день, на большом съеме о больших всех делех, и всем Кухверстом и Графом; и съезд нестался, за то что явилось поветрее во многих местех, и разболелся Кухверст Сацкой. А сказывают деи, нынеча будет у Цесаря съезд на Иван день Рожества Предтечева, о всех делех и о всей земле в том же Неренберхе. А Францовской Король казною и людми силен, а рознь у него была в земле, за то, что он взял оманом город свой Маиден, а в том городе была казна из Недерлянт от Шпанского Короля, а нынеча у Францовского Короля розни в земле нет. А у Цесаря Францовские послы есть; а Цесарь послов своих часто посылает к Францускому Королю о совете и о любви. А к Папе Цесарь послов своих часто ж [324] посылает, папины послы у Цесари бывают; а с Папою Цесарь и с Венецеяны в миру. А с Шпанским Королем Цесарь в миру, и послы Шпанские у Цесари, а Цесаревы у Шпанского Короли, о совете и любви. Да от Шпанского короли пригонил гонец к Цесарю Сентября в 28 день с тем, что взял Шпанской Король Португальское королевство и стал Государем в Португальском королевстве, и Цесарю в том великая радость. А говорят, что Цесарь женится у Ишпанейского Короли, а понять дочерь его. А с Англейскою Королевою у Цесаря послы бывали. И Шкотского Короля послы бывали у Руделфа Цесари. А Цесаревы послы у Турского Цари живут без съезду. Да пригонил к Цесарю гонец из Ведна Октября в 10 день с тем, что пришел в Ведну Турецкою царя посол, а сказывают их пятнадцать человек; а цесарь Торскому Царю посылает поминки дли Угорские земли. А на половине Угорской и на Чешском королевстве, на чем был Королем Рудельф, не посажен брат цесарев ни один Королем, а ведают к цесареве области с одною; а два брата цесаревы Эрнест да Максимилиян живут в Ведне Арцыкняжатами Раковскими; а которые были цесаревы два брата Алберт да Венцеслав у Ишпанейского Короля, и одного цесарева брата Венцеслава в животе не стало тому год, а Алберт живет у Ишпанейского Короля; а цесарев брат Матияш живет в городе Андерти в Недерлянской земле. А Седмиграцкие земли люди ходят к Королю к Полскому наймоваться, и платит им наем Король Полской, а выход дают с Семиграцкие земли Турскому Царю. А которые были Немцы Ливонские земли Датцкого Короля, и Король им поволил ити служити к Полскому Королю. В лете 7088-м месяца Июня в 9 день, пошол из Разборха Францбек к Польскому Королю наймоваться; а с ним пошло конных пятдесят человек да пеших сто человек. Да как Офонасей ехал от Цесаря, и Офонасей наехал в городе в Любки Аннцу Бульмана Литовского купца Данченина, а он на Короля на Полского денги займует. Да Любской палатник Томас Фрейс сказывал мне, холопу твоему, что деи у нас Цесарев заказ, что нам не велел Цесарь Королю Полскому в займы денег давати. Да приезжал от Короля от Полского месяца Августа в 29 день, в Роску и в Любку королевской купец Кузма Мамоничь к Росским и к Любским буймистром и ратманом на Короля деньги займовати; и буймистры и ратманы не дали в займы. Да приезжал в Любку от Полского Короля государев изменник князь Иван Тув в месяце в Июле в 25 числе денег заимовати и говорити [325] Любским буймистром и ратманом и палатником, чтобы посылали людей своих к Королю наймоваться; и буймистры и ратманы людей своих не посылали наймоваться, и с торгом людей своих не посылали за Королем, и денег Королю не давали в займы. И лета 7089 месяца Ноября в 6 день приехал из Колывани Любской Немчин Тиман Бек, а сказал твоему государеву толмачю, что деи пошли из Колывани все Немцы в Выбор, а итти им на твою государеву украйну в Новгородцкие места, а сказывают, всех их в собранье будет и с Латыши тысячи с три или с четыре, да в Выборе три корабли Свицкого воеводы Делигарда накладены товару соли да селдей, а итти им на весну рано к Ругодиву, а на них будут немецкие купцы. Месяца Генваря в 23 день, приезжал в Любку к буймистром и к ратманом из Данска ратман Борхром Ефалдин Королю Полскому денег займоваго; и Любские буймистры и ратманы денег Королю в займы не дали; да тот же ратман Борхром Ефалдин ездил к Олшинскому Князю на Полского Короля денег займовати, и Олшинский Князь ему денег не дал в займы, а встретил его твой государев толмачь в Олшинской земле; а он едет от Лелзборха в Апборх Полскому Королю денег займовати, а во Анборхе ему денег не дали в займы. Месяца Апреля в 11 день, приехал в город в Любку Юрьи Франзб к от Датцкого Короля, а наймовати ему люди в Любках и в Поморских городех к Полскому Королю тысяча конных человек, а две тысячи пеших; и в Любках ему людей при мне не дали наняти Апреля по 19 число. Да сказывал Офонасью Еремей Картушь, да Любской Немчин Анца, что дей Юрья Франзбека из Лю(б)ки выслали и людей ему на Короля на Полского не дали наняти. Приехал Офанасей под Остров под Готлян Маия в 19 день, и сказывал толмачю Индрику Гриму Датцкого Короля, прикащик Юрьи Прус, что Юрьи Фрнзбек нанял людей четыреста человек пеших, а те люди ехали от Юрья Франзбека в Ригу из поморских городов, а давал тем людям задатка по ефимку и по два; а давал тем людем наем в Риге; а Юрью деи ехати из Поморских городов в Розборк, а из Розборка ехати в Ригу тот час. И месяца Марта 3 день посылал яз холоп твой твоего государева толмача Индрика Грима к Дагцкому Королю с цесаревыми грамотами, чтоб меня велел Король отправадити на украйну Государя нашего, или б велел меня пропустить своим людем на море; и Датцкой Король у толмача Цесаревы грамоты взял, а ему ничего не отказал, толко дали [326] толмачу память, что цееаревы грамоты дошли до Короля. А Индрик приехал от Короля Марта в 14 день, а грамоты проезжие Король недал. И после того, месяца Апреля в 9-ый день, писал к Офонасию грамоту Христофор Валкинторп, Капнагаевской воевода: велел деи мне Король к тебе Офонасью писати, чтобы ты ехал в Капнагаев, и велел тебя Король отправадити на Украйну Государя нашего и пристава прислал для береженья; и как деи поедеш королевскою землею, и Король велел подводы дати по своей земле до Капнагаева. И поехал аз Офонасей из Любки в Капнагаев Апреля в 19 день, и стоял на пристань за ветром Апреля по 25 число. И поехал с Трумента в Капнагаев, Апреля в 25 день, а толмача Индрика Грима с грамотою с проезжею да людей отпустил морем Апреля в 29 день. И на море деи изымал толмача и людей Кептейн Александр Дерен по Христофоровой грамате Валкинторпа, а привел толмача Индрика и людей в Капнагаев, и отдали их мне, Офонасью, Апреля в 30 день. И приехал яз, Офонасей, в Капнагаев; и посылал яз, Офонасей, Христофору Валкинторпу толмаче Индрика, и велел ему говорити, чтоб ранее Король велел отправадити на украйну Государя нашего. И Христофор отказал: яз деи пошлю к Королю, куды тебе велит отпустити на украйну Государя вашего. Да сказывал Офонасью Каптейн Дерен, что деи велел Король с моря галеи и корабли свести, а велел им идти на Стюденое море для разбойников; да поволил деи Король идти в Ругодив своим купцом торговати, да и поморским городом, чтоб ехати торговати в Ругодив и в Пернов со всяким товаром торговати на украйну Государя нашего. Да сказывал Офонасью Датцкого Короля толмачь Индрик в Капнагагт: как деи от Государя вашего пригонит Королевский гонец Петр Андреев ко Государю нашему Королю, и Король деи хочет ко Государю вашему послов своих послати с Бурма с острова воеводу, да Фитенские земли да Ютландской земли воевода, как их зовут того, не сказал».

Но Московский двор, стараясь разведывать о делах других государств, с которыми вступал в сношения, в то же время всячески скрывал свои дела, и состояние своего государства; например, как видно из изданных ныне сношений, чужестранных посланников от самой границы до Москвы и в Москве постоянно окружали Царские приставы, которые не допускали к ним посторонних людей, кроме тех, которые имели на сие особое дозволение от правительства; а допускавшиеся к чужестранным послам всегда получали подробные [327] наказы, что говорить в как говорить: Так в 1576 году во время приезда Цесаревых послов Яна Кобенцеля и Даниеля Принца, написана была память Михаилу Долматовичу Карпову с товарищи: «беречи того на крепко, чтобы к послом на двор опричь приставов, дети боярские и боярские люди не ходили никто никаким делом, и не говорил бы с ними никто ничего сторонней никаков человек. А которые дети боярские и сторожи у послов учнут дневати и ночевати, и князю Дмитрию и князю Михаилу с товарищи тем всем приказывати и над ними беречи накрепко, чтоб с пословыми людьми не говорили никто ничего, а и тех детей боярских денщиковых людей на дворы на пословы не пускали; даи торговые-б и всякие люди к пословым двором не приходил никто ни о чем: того им беречи на крепко. А которые речи с Милайлом и с товарищи Цесаревы послы, или дворяне, или пословы люди поговорят, и Михаилу с товарищи сказать Царю и Великому Князю. А как послы поедут на двор, и по улицам бы с пословыми людьми не говорил однолично никто ничего, от того им едучи улицами беречь на крепко.... А нечто испросят послы про Крымского, как ныне Царь и Великий Князь с Крымским царем? и Михаилу с товарищи молвити, что Царь и Великий Князь с Крымским Царем ныне в ссылке: Царя и В. К. гонец ныне у Царя в Крыму, а царевы гонцы у Государя на Москве. А нечто вспросят про Казань, и им молвити: про Казань, что и спрашиваете? в Казане Государь поставил церкви и учинил архиепископа, да и по Казанским уездом Государь церкви и многие городы поставил, и многие Русские люди живут по городам и по селом; а куды Государь велит Казанским людем на свое дело итти, и Казанских людей на Государеву службу ходит, сколько коли велит: а всех людей Казанские земли в сборе живет до ста тысяч».

Даже во время проезда послов от границы до Москвы к воеводам по городам посылались наказы, чтобы по улицам и площадям везде было людно, и чтобы люди были одеты прилично. Так, во время проезда через Смоленск Герберштейнова племянника Яна в 1517 году, Оршинскому воеводе князю Борису Горбатову был дан наказ, в котором между прочим сказано: «И как тот Максимианов человек в город въедет, а ты б сел в своей избе на своем месте, а у тебя бы были наши воеводы все, да и дети боярские, добрые, и князи и бояре Смоленские, которым пригоже, а иные б дети боярские были у тебя в сенях, а иные во дворе, [328] да и на площади бы дети боярские были, и в городе по улицам, чтоб людей много видети было».

Или, когда в 1492 году приезжал в Москву Михаил Снупс с грамотами от Максимияна и Сигизмунда Австрийского, в коих писано о допущении его путешествовать по России, чтобы узнать земли и Государства, и достоверно обычаи уведать и разных людей языки, и особенно научиться Русскому языку, то Великий Князь Иван Васильевич хотя и принял его честно и милостиво, но путешествовать по Русской земле не дозволил, и отпустил его на Немецкую землю тем же путем, которым он и пришел. И свое такое распоряжение в грамотах к Максимиану и Сигизмунду объяснял дальностию и неудобством пути, а также опасностию, «чтобы над ним которая притча не сталася».

Или, отпуская своих послов и посланников, Московский двор постоянно им наказывал, чтобы они старались, поддерживать достоинство и честь двора во всех сношениях, Так посылаемые с ними грамоты царские они всегда должны были лично представлять тому Государю, к которому оные посылались, и представляться к Государям только тогда, когда на представлении у них нет послов, из иных государств, а равно и к столу приезжать только тогда, когда за столом не будет иных посланников, или когда их посадят выше иных посланников. Например в наказе Истоме Шевригину, посыланному к Рудольфу Императору в 1580 году, сказано: «А нечто к Цесарю пустити его не похотят, а учнут Истоме говорити, чтоб шол к Цесаревым советникам с грамотою и Истоме к советником однолично не ходити, и грамоты и поминков не давати мимо Цесаря никому никоторыми обычаи. А нечто Цесарь позовет к себе Истому ести, и Истоме к Цесарю за стол идти; а того Истоме проведывати, не будет ли у Цесаря Турского, или Литовского, или иного которого Государя послов и посланников и гонцов; и будет у Цесаря иных Государей посланники или гонцы будут, и Истоме за стол однолично неити, а о том: ему говорити посадит меня Цесарь выше иных Государей посланников, и яз за стол иду, а не посадит меня выше иных посланников, и мне за стол не итти. И учнут Истоме говорити, что ему си дети выше иных Государей посланников, и Истоме за стотом сидети; а нечто Истому посадят ниже иных посланников, и Истоме за столом не сидети, а ехати к себе на подворье. А будет Турецкий посланник, или Литовской, или Францовской, и ему с ними вместе [329] никак не ходити; а хоти будет и введут его, а будут посланники Турского, или Литовского, или Францовского тут и иные которые посланники, и ему ехать на подворье».

В сношениях Австрийского двора с Московским в царствование Царя Федора Ивановича особенно замечательна никогда небывалая новость, — это грамоты Императора Рудольфа и Эрцгерцога Максимилиана к боярину и конюшему Борису Федоровичу Годунову и к дьякам Андрею и Василью Щелкаловым. Эта новость с одной стороны указывает на искательство Австрийского двора в Годунове и Щелкаловых, а с другой на высокое значение Годунова при Московском дворе; ибо с Годуновым переписка была ведена постоянно, к Щелкаловым же присланы были особые грамоты только однажды в 1587 году, вероятно по слухам, что они также сильны при дворе, как и Годунов; но когда слухи сии по ближайшему знакомству не оправдались, то к Щелкаловым Максимилиан более уже не посылал грамот. Первая грамота к Годунову была писана в 1587 году от Максимилиана; вторая также от Максимилиана в 1589 году, в которой Максимилиан называл Годунова «навышшим тайным думным всее Руские земли, навышшим Маршалом, Светлейшим своим оприченным любительным Борисом Федоровичем Годуновым». Третья грамота была прислана от самого Императора Рудольфа, в которой он называл Годунова царским тайным думцем и большим боярином, благородным и своим оприченно любительным, Борисом Федоровичем Годуновым. Да и сверх грамот Император Рудольф наказывал своему послу Николаю Варкачу после представления к Государю Царю Федору Ивановичу, быть с особою речью на представлении у Бориса Федоровича Годунова; и Годунов с дозволения Государева принимал Императорского посла на своем дворе. Вот подлинное оффициальное описание сего любопытного приема почти одинакового с царским приемом: «А сшел с коня посол в воротех, въехав в ворота, а люди были многие Бориса Федоровича от ворот по двору по всему, и по крыльцу и по сеням и в передней избе, а в комнате у Бориса Федоровича отборные немногие люди в наряде, в платье в золотком и в чепях золотых. А пришед к Борису Федоровичу в комнату, правил посол Николай от Цесаря поклон; а Лукаш Павлусов правил поклон от Максимилиана, Арцыкнязя Аустрейского. И Борис Федорович, встав, спрашивал про Цесаря и про брата его Максимилиана здоровье; да звал Цесарева посла Николая и [330] Немчина Лукаша к руке сидя. И Цесарев посол Николай Варкач, быв у руки, говорил речь толмачем.... А изговоря речь, Цесарев посол подал своим речем письмо по-Польски. И конюшей и боярин, Борис Федорович Годунов, выслушав речи и приняв письмо, говорил: «грамоты Цесарскако Величества и брата его Максимилиана Арцы-князя Аустрейского до меня донесены, и речи твои все по достатку выслушал есми…. А говоря речь, боярин и конюшей, Борис Федорович, велел Цесареву послу сести против себя на скамейке, и подавал Борис Федорович Цесареву послу вина и меды красные и белые в кубках и в ковшах, да и Лукашу подавал вина и меды. И отпустил посла на подворье, а за ними посылал в стола место корм с своими людьми».

В след за посольским приемом последовал Царский указ: «что к Цесарю Римскому и к брату его, Максимилиану Арцы-князю Аустрейскому, от конюшего и боярина, от Бориса Федоровича Годунова, грамоты писати пригоже ныне, и вперед то его Царскому имени к чести и к прибавленью, что его Государев конюшей и боярин ближней, Борис Федорович Годунов, ссылались учнет с Великими Государи; дай к иным ко всем Государем, которые учнут к Борису Федоровичу грамоту писать, к Ишпанскому Королю, и ко Францовскому Королю, и к Английской Елисавете Королевне, и к Восточным Государем к Кизыль-Башскому, и к Бухарскому, и к Крымскому Казы-Герею Царю, приговорил Государь с бояры против их грамот, от конюшего и боярина Бориса Федоровича Годунова, писати грамоты; в Посольском Приказе со всеми с теми Великими Государи конюшего и боярина Бориса Федоровича Годунова ссылки и в книги писати с Государевыми грамотами».

В следствие такового указа Борис Федорович Годунов, при отъезде посла Николая Варкача, отправил свои ответные грамоты к Императору Рудольфу и к Эрцгерцогу Максимилиану, и при новом приезде тогоже посла в 1594 году снова получил грамоты от Императора и Эрцгерцога, и по прежнему принимал Императорского посла у себя на дворе. Все сии ссылки Бориса Федоровича Годунова с Государями весьма важны, как показывающие на высокое значение его при Царе Федоре Ивановиче. В настоящей книге дипломатических сношений России с иностранными державами есть много и других очень замечательных мест, объясняющих устройство Московского двора того времени; но места сии представляют более интереса при [331] чтении целой книги, а посему мы прекращаем выписки, предоставляя читателям ближе познакомиться с самою книгою.

Говоря о содержании настоящей книги, нельзя не упомянуть и о самом издании, которое с одной стороны отличается наружным изяществом и удобством для чтения, а с другой снабжено предисловием, примечаниями и алфавитным указателем, необходимыми при подобных книгах. В предисловии редакция поместила все, что только нужно как для показания значения издаваемых памятников, так и для более ясного и правильного понимания их в тех случаях, где памятники нуждаются в указаниях на характер и обычаи того времени, к которому они относятся, а также на тогдашнее устройство и административный порядок в государстве. Так в предисловии указано на источник, откуда почерпнуты настоящие памятники, на их достоверность и оффициальность; а также объяснен прежний порядок составления сих памятников, и вкратце изложена история образования и устройства Посольского приказа, отмечены отношения его к другим приказам в посольских делах, начислены места, лица и должности, бывшие в ведении Посольского приказа, и рассмотрены и описаны формы и обряды, наблюдавшиеся при приеме и отпуске послов и при самом производстве посольских негоциаций.

И. Беляев.

Текст воспроизведен по изданию: Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными // Москвитянин, № 22. 1851