Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными.

По Высочайшему повелению, изданные II Отделением Собственной Е. И. В. Канцелярии. Часть I. Сношения с государствами европейскими. I том — с Империею Римскою, с 1488-1595. — С. П. Б. 1851. I — XXV. 1620.

Для полной, верной оценки того значения и той важности, которые должно приписать изданию древних дипломатических актов, нужен длинный ряд работ по части древней русской дипломатии, и длинный ряд годов исторической русской литературы, точно так же, как это нужно для верной оценки изданий Археографической Коммиссии. Оба издания имеют то общего между собою, что воскрешают пред нами наше прошедшее, столь знаменательное для всего настоящего и всего будущего. Настоящее, занятое своими собственными вопросами и задачами, рассматривает прошедшее только с своей точки зрения, и не может вполне обнять и понять все богатство прошедшего. Для полной разработки, полного обсуждения и полного усвоения уроков и указаний прошедшего, нужно несколько таких моментов из будущего, которые, в свой черед, назовутся настоящим, и приложат свое внимание и свое усилие к разработке прошедшего. Работа над прошедшим есть задача для каждого настоящего и заслуга для всего будущего. Посему издание памятников имеет полное право на [312] благоговейную признательность многих грядущих поколений, которые не могут не сочувствовать живительной мысли возрождения прошедшего.

С таким чувством приступили мы к чтению и изучению давно ожиданного сокровища, которое теперь, по воле Государя Императора, открыто пред нами, трудами II Отделения Собственной Е. И. В. Канцелярии. Этим изданием наконец осуществляется потребность обнародования дипломатических актов, высказанная еще Императрицею Екатериною II ¹. Но, как многое из задуманного Великими Петром I и Екатериною II, издание государственных актов России предоставлено было совершить благополучно царствующему Императору Николаю I. По идее, данной Государыней Екатериною II, трудились, но без последствий, и Миллер, и Малиновский, и Бантыш-Каменский, и граф Румянцев ². Только граф М. М. Сперанский положил прочное начало делу издания, поместив в Полном Собр. Законов, государственные трактаты России, с половины XVII в.

Но издание дипломатических актов, лежащее пред нами, существенно отличается от издания трактатов, помещенных в Полном Собрании, в значении законов Империи. В этом издании трактатов, естественно, опущено все, что служило близким или отдаленным поводом и мотивом к составлению самого трактата, — опущены все переговоры и вся внешность заключения акта. Издание дипломатических актов имеет совершенно другой характер. Читая памятники этих актов, мы как бы лично присутствуем при историческом развитии нашей дипломатии, и следим за историею всех и каждого из ее актов, начиная с первой минуты зарождения его в уме правительства по всем степеням развития в переговорах, и со всею наглядностию окончательного составления, в форме трактата. Это единственное собрание, за исключением, быть может, собрания юридических актов ³, в котором сохранялось каждое слово, с его древнею, [313] наивною силою, напр. угорскими вшами королю Батуру не заплатить найма его воинам ⁴; — равно как, в актах этого собрания, сохранилась и всякая фраза, которою наши древние дипломаты скрывали, при нужде, свои задушевные мысли и желания, в роде следующей: паробок есми у Государя своего молодой, болшия дела мне как ведать мочно? ⁵ Правда, все эти слова и мысли и фразы относятся к одному предмету — к сношениям внешним; но чего не касались эти сношения в самой России от сватовства и браков государей до суда и расправы над иностранцами, до торговли, судоходства, ямов?

Перед нами, пока, І-й том І-й части сношений с Европою, содержащий в себе сношения России с Римскою империею, с 1488 до 1595. Но сколько тут предметов для размышления; сколько вопросов для изъучения! Общее содержание этих актов — ход событий, подавших повод к сношениям этих держав, равно как самый результат посольств имперских и русских — все это известно было давно, — известно из истории Карамзина и из других сочинений. Посему, говоря об издании дипломатических актов, показать только содержание этих актов, значит ничего еще не сказать об них. Достоинство и важность дела требует более глубокого внимания и обстоятельного знакомства с изданными актами.

Должно вспомнить, что издаваемые теперь Памятники принадлежат времени, когда ни в России, ни на западе Европы не было постоянных миссий или посольств, которые бы проживали целые годы, при известном дворе, в качестве законного присутственного места, для наблюдения за ходом дел, и для остановления своим veto всего, что противно пользам их отечества. В этом состоит существенное отличие древней дипломатии от новой, образовавшейся, на западе, преимущественно, с половины, а, в России, с конца XVII в., или с Петра В. До этой эпохи, повсюду, в Европе, послы приходили и уходили, по мере временной надобности, и по требованию случая; посольства оставались в месте назначения только до окончания одного дела, до решения одного вопроса, и потом заменялись другими, новыми, при других лицах, с другими делами, с другими наказами. Отсюда выходило естественное преобладание словесных переговоров перед письменными сношениями: во-первых потому, что одна из [314] сторон могла быть совершенно неготовою к вершению дела, задуманного и обдуманного другою, и должна быть склоняема к действию или бездействию длинным рядом переговоров, доказательств, убеждений. С другой стороны, словесные переговоры были необходимы и потому, что каждое новое посольство должно было выполнять весь чин посольский, с правления или первого представления до прощальной аудиенции.

Между тем, при отсутствии в тогдашней дипломатии, особенно напр. в сношениях России, одного общего языка, которым владеет новейшая дипломатия, и по причине всегдашней важности вопросов, составляющих предмет государственных сношений, должно было прибегать к переводу словесных речей на бумагу, и к письменным документам. Отсюда образовалось то огромное количество актов, — наказов, статейных списков, речей и ответов, — которое входит в состав издания дипломатических актов; это положение дел оказалось теперь весьма полезным, для изучения истории древней дипломатии, но в то время было не без затруднений правительства.

Мы уже сказали, что всякое новое посольство могло вызвать к деятельности новые лица, — с новыми наказами, с новыми усилиями и новыми средствами ума и характера. Естественно, что отсюда, в результате, получалось замечательное разнообразие в тактике переговоров, в ходе доказательств, в способе взаимного убеждения сторон. Отсюда же могла произойти опасность получить разноречивые решения по одному и тому же делу, не вследствие перемены в существе его обстоятельств, а вследствие особенностей в личности посланников. Эта опасность вызвала, для древней дипломатии, такое устройство, но которому дела переговоров совершались почти непосредственно Государем, в его Думе и Думой или Советом. Редки случаи, в которых иноземные посольства нравились не в присутствии Государя; никогда не слушает Государь посольств, без бояр, Панов Рады или Совета; отправление собственных послов происходило также, при помощи подробнейших наказов, с обозначением иногда самых слов, в которые должно было облечь мысль Правителя. Разумеется, было бы несправедливо представлять послов того времени говорящими машинами или чисто-страдательными лицами. Они носили образ Государя ⁶, — были его советниками, и заседали в Думе, при совещании о предмете их посольства, — в самых Наказах [315] предписывалось им говорить о делах, как пригоже ⁷, или, как Бог положит им на сердце ⁸. Ограничения личного влияния послов были необходимы для сохранения того единства, при разнообразии, которое необходимо всякому государственному делу, и которое так характеризует акты древней пашей дипломатии. Акты дипломатии хранились в государевой казне, и, при всяком случае, Дума и Рада справлялись с ними, держась, по возможности, раз данного ответа, раз возбужденного вопроса и добытого переговорами решения. Нет нужды, что годы, десятки лет, а за ними и столетия разделяют появление одного посольства от другого; если только дело, их вызвавшее, одно и тоже, ответ на последнее посольство уже наперед дан, — стоило возрить в старыя грамоты ⁹. И этого отпета предков держались потомки всеми силами. В этом выражается дух единства нашей древней дипломатии, господствовавший в ее взгляде на пользы отечества, в ее, требованиях, в ее направлениях. В сохранении этого единства состояли все ограничения, со стороны наказов, для действия послов.

Другая черта, характеризующая нашу древнюю дипломатию, уже вытекает из этого единства, и состоит в настойчивости, с одной, и в неуступчивости, с другой стороны. Несправедливо было бы назвать это свойство неподвижностию или застоем; в последнем случае, сношения с Россиею были бы невозможны, тогда как до нас дошла масса вершеных дел посольских, почти со всеми государствами Европы и частию Азии. Правда, что переговоры шли встарину весьма мешкатно; да ведь не у нас одних! На западе в это время также чувствовали неудобства от медленности, и, при некоторых дворах, старались, хоть и безуспешно, помочь этому горю установлением более продолжительных и постоянных сроков пребывания посольства, напр. в течение 6 лет ¹⁰. В России не делали и того, как бы зная, что мешкатность переговоров происходила от всего учреждения посольств, не бывших постоянными, и особенно от свойства вопросов дипломатии, требующих всестороннего рассмотрения. Дело переговоров — дело великое, говорят наши акты, — дело целой русской истории, говорим мы, и соглашаемся, что спешить было невозможно. Да и некуда было торопиться. Близких к нам, [316] ежедневных событий, в Европе еще не было. Между тем Россия требовала к себе всего внимания правительства, и возбуждала в своих правительственных лицах все их внимание. Интересы отечества предстояли уму Думы, как единственные требования закона и сердца, как единственный достойный предмет изучения. В этом отношении замечательны знания и навык наших древних дипломатов. Несмотря на всю массу разнородных вопросов, подлежавших решению, ни об один вопрос не спотыкается ни дьяк, ни боярин: потому что ни один вопрос не представляется ему чем-то новым и случайным, без связи с историей и со всем прошедшим, ответ прежде данный в памяти каждого, и — вот основание для дальнейших переговоров. Можно обойти вопрос и прежнее его решение; но изменить, переговорами, было невозможно. Между тем, сравнивая ответы наших бояр с ответами литовских и цесарских уполномоченных, частенько и теперь станешь на сторону наших бояр Юрья да Шигоны. Россия думала только о себе, во всех своих сношениях, вот источник ее неуступчивости и настойчивости. Да какое же государство не думает, и не думало прежде всего о себе? И разумная мысль, разумная заботливость о себе не есть эгоизм, а тот естественный путь, указанный самим Провидением, который ведет государства к образованию мирного человеческого общества, по началам народного права. Разумные и потому успешные усилия к собственному развитию ведут государства к более и более прочному сближению с другими, — к сближению с возрастающим количеством точек соприкосновения, — к сближению е умножающеюся возможностию заменять свои уступки приобретениями. Кто более других сделал для себя, более других может сделать для своих сочленов, в обществе.

Наконец, соображая все разнообразие средств древней дипломатии, разумно сдержанное единством управления и уважением к прошедшему, соображая эту верность хода переговоров и эту несомненную привычность бояр и дьяков решать дела посольские, мы приходим к необходимому заключению, что наша дипломатия не могла родиться вдруг, в конце XV века, в такой полноте, в какой видим ее в изданных актах, переживших, по особенным счастливым обстоятельствам, другие более древние акты. Нет, наша дипломатия должна быть древнее самих этих актов, ею произведенных, и должна лежать своими корнями глубоко в отдаленнейшей древности Руси ¹¹. [317] Посмотрите, как все правильно и полно развито в русской дипломатии конца XV и в XVI веке.

Как скоро иноземное посольство приближалось к русской границе, начальник ближайшего к рубежу места или города тот-час давал о том знать соседнему воеводе, а воевода гнал гонца с грамотою к Москве. Из Москвы, от В. Князя и Царя делался вопрос о том, кто приехал, послы ли великие, собственно послы, или послы легкие, иначе посланники, или гонцы, гончики легкие ¹². Гонцы не имели, говоря современным языком, никакого дипломатического характера, и составляли встарину тоже, что в наше время курьеры ¹³. По различению, которое делали у нас между послами и посланниками, была различна форма встречи и приема этих двух родов уполномоченных.

Между тем в Москве готовились к встрече; посылались приставы с подорожными, и бояре, для принятия послов; назначались кормы и места стоянки, по всему пути, от рубежа до столицы. Прием делался по определенным правилам, — по обычаю, по взаимности или по закону возмездия, реторсии, если нашим послам, в отечестве новоприбывших, отказано было в какой-нибудь обычной почести ¹⁴. Так, по взаимности, В. К. Иоанн Васильевич III подает руку цесарскому послу Делатору, потому что Цесарь подавал свою руку нашему послу ¹⁵. По тому же В. К. Василий Иоаннович впоследствии, не давая, по обычаю, руки послам литовским, подает ее Герберштейну ¹⁶. Наоборот, Великий же Князь Иоанн III не велит Юрию Траханиоту поклон править Цесарю, потому что посол цесарский не правил ему поклона ¹⁷.

Правление посольства происходит, по Диплом. Актам, в порядке, установленном в глубокой древности ¹⁸. Прежде всего отдается поклон — NN велел тебе поклониться; после того, идет вопрос о здоровье; далее выражение благодарности за подарки, поминки; за тем, посол должен подать поминки; наконец представить верющую грамоту, и речь говорить статьями, чередуясь с [318] товарищами, членами посольства ¹⁹. С этой речи начинались переговоры.

Способ ведения переговоров был различен, как и в наше время, по различию в полномочиях. Одни послы имели право только переговоры вести и трактовать о деле; другие имели власть переговариваться и утверждать, т. е. заключать договор, — то, до чего договорились ²⁰. Состоялся акт грамоты, сообразно переговорным статьям, — посольство кончало свое дело. Следовательно, чин посольства, в это время, есть уже правильный, логический акт, которого отдельные моменты состоят: 1, в приеме или предложении, вопросе; 2, в переговорах или суждении, и 3, в отпуске с грамотой или заключении, решении, приговоре. Эту древнюю форму дипломатических сношений можно назвать классической, потому что в ней сохранилось и единство места, и единство предмета, и единство лиц.

Посмотрите теперь на частные вопросы, касающиеся посольского права и, так сказать, теории переговоров. Начнем с того, что русское правительство, при всяком случае, высказывает свое желание иметь частые, непрерывные сношения с державами европейскими. В. Князь Иоанн III часто говорил Максимилиану: как было бы желательно, чтобы наши люди ездили между нами здоровья нашего видети ²¹. С 1520 годов прерываются наши сношения с Римской Империею; за то с 1570-х посольства из России и обратно учащаются, при помощи обвещений, так называемых lettres de cndoleance et de felicitation, посыпанных Иоанном IV к Максимилиану II и Рудольфу II ²².

Кто мог быть послом, в глазах русского правительства? По нашим обычаям, некоторые державы должны были слать к нам великих послов, напр. Литва и Польша должны были присылать своих Панов Рады ²³, хотя Герберштейн, в 1517 г., уверял, что послать можно и раба ²⁴. Но, во всяком случае, права послов были обеспечены в России ясными, определительными понятиями. Посла рассматривали у нас, как представителя Государя, потому что всяк посланник лицо Государя своего носит ²⁵; считали [319] обязанностию не чинить послу не токмо личных оскорблении и обид в имуществе, но и принуждения в делах его и речах ²⁶. Замечательна при этом доверенность, которую оказывают, при нашем Дворе, посольству иноземному, то отстраняя мысль, будто его подозревают в лазутничестве ²⁷, — то дозволяя послам одной державы видеться с послами другой, — и даже отрекаясь от чтения грамот, посыланных из Москвы иноземным послом к правительству и другим лицам враждебной в то время Литовско-Польской державы ²⁸. Всего этого посольского права, естественно, русский Двор требует от других и для своих послов. — Делая, впрочем, относительно почестей и церемониала, различие между посольствами разных держав, и не желая никому уступать своего преимущества, даже в этом отношении, русский Двор осторожно выводит послов своих из всех случаев столкновения в этикете. В наказах, данных в разные времена, послам русским, отправлявшимся к Императорам, постоянно повторяется предписание принимать приглашение к столу только в том случае, когда там не будет послов другой державы, или, когда дадут слово посадить их на первом месте. В противном случае, они могут вытти даже из-за стола ²⁹.

Не менее определенных правил можно вывести из актов относительно ведения переговоров, относительно места, лиц, участвовавших, — принятых форм и способов. Так главным местом переговоров издавна почиталась Москва, как в более отдаленные века Киев ³⁰; и посылать послов своих в иной город, за рубеж, или вести переговоры не в Москве считалось, по старым обычаям, бесчестьем для России ³¹. В тоже время, дела наши со Швецией, Ливонией, Норвегией, решались, большею частию, в Новегороде ³². — Там и здесь, послы должны были говорить с боярами; Царь и Великий Князь не слушает их без бояр, хотя случалось, что бояре выслушивали, в Москве, как в Новгороде, не в присутствии В. Князя [320] и Царя ³³. Бояре иногда все присутствуют при переговорах, большею частию только некоторые. При боярах, сам Государь изредка говаривал с послами ³⁴, а Государево слово живет крепко и неподвижно, и инако слово его не живет ³⁵.

Язык переговоров, разумеется, был двойной, с переводом на латинский или немецкий ³⁶. Знакомых с этими языками, должно быть, было довольно, если словесные ответы, по обычаю, давались тут же, тотчас; и притом такие ответы, что в тот же день могли быть перенесены на бумагу и составить акт вечного обязательства. Эти письменные ответы и речи, переведенные на язык понятный для посла, сообщались ему непременно на другой день, до начала дальнейших переговоров, составляя как бы протокол предшествовавшего заседания. Общее правило для переговоров, с русской стороны, состояло в том, чтобы говорить, как пригоже, с крепка, на крепко ³⁷. При этом делалось различие между обязанностию говорить о деле и только заговаривать, возбуждать вопрос, как бы невзначай, без особенного интереса ³⁸. Речи, не заключавшие дела или не усиливаемые доказательствами, назывались разговорными, или только речами, в которых дела нет ³⁹. Нельзя и здесь не заметить прекрасной черты нашего Двора, — совестливости в ведении дела, услыхав, что Максимилиан I занял престол отца своего, с которым имелись условия о взаимной помощи, и что Максимилиан имеет нужду в русском содействии против короля польского, Иоанн III, поговорив о том с боярами, положил послать грамоту к Максимилиану, с предложением услуг, если они нужны, потому что то пригоже ⁴⁰.

Перейдем теперь к самому предмету переговоров, и покажем решения, которые древняя русская дипломатия считала справедливыми относительно различных вопросов международных отношений.

а) О сватовстве, которое должно быть к чести В. Князя. За Маркграфа не обещать Великой Княжны, потому что В. Князь Московский Иоанн III происходит от древнего княжеского рода, состоявшего в любви и приязни с Цесарями Византии, наконец имеет теперь в свойстве Ивана Палеолога Ри.мского Цесаря: такому [321] Великому Государю как давати дочи за Маркрабия? Если же зайдет речь о сыне Римского Цесаря, тогда обещать ему руку В. Княжны ⁴¹. О приданном запрещается русским послам трактовать с советниками германского Императора, потому что в России не слыхано, чтобы между великими Государями о приданном ряда была; а станется дело, Государь Московский, для своего имени и для своей дочери, даст казну, как пригоже ⁴². О имуществе того из супругов, который умрет бездетным, у нас того убеждения, что оно делается законным наследием ближайших родственников покойного ⁴³.

б) О праве на русскую землю. Общее выражение для этого права есть вотчина или отчина, — выражение, повторяемое в наших дипломатических и государственных грамотах с древнейших времен, с Ярослава I и его преемников, и притом всегда в одном значении — единства, нераздельности и неотчуждаемости русской земли. Тоже самое встречаем мы в рассматриваемых актах, где начало вотчинности налагает, как бы, обязанность на каждого В. Князя не токмо не отрекаться от той или другой части русской земли, но всегда стараться об ее собрании воедино, об ее возвращении и присоединении к России ⁴⁴.

в) О союзах с иноземными державами. В дипломатических актах употребляется, в этом смысле, слово завещание, очевидно измененное из древнейшего выражения Нестора — свещанья, совещание, уговор, условие ⁴⁵. Отсюда заимствуют акты титул завещательнаго брата, который взаимно дают себе наши Государи и немецкие Императоры ⁴⁶. Характер союзов того времени состоит в общности, в обязанности стоять одной стороне за другую, всеми силами, — действовать за один, — и однолично, одному союзнику без другого ни смолвы, ни миру с врагом не чинить ⁴⁷. Эта обязанность продолжалась до живота, — формула, заменявшая другую, западную — воевать против Короля NN и детей его ⁴⁸.

г) О мире и понятиях, касавшихся военного права. Война [322] считается, по русским актам, последним средством, ultima ratio, и наши бояре постоянно твердят, что сначала надо искати миром, потом войною ⁴⁹. Делалось, в это время, различие между миром прочным, вечным ⁵⁰, — перемирием, которое было заключаемо на срок, — и отложением оружия, suspension d’armes, которое нисколько не решало спорного вопроса, и только отлагало на время враждебные действия воюющих сторон. Оно заключаемо было на самый короткий срок, и оставляло обе стороны в положении, известном под именем uti possidetis ⁵¹.

Но мы напрасно бы старались представить здесь читателям все предметы, входившие в состав переговоров, этих предметов там тысячи. Притом же, извлекая отдельные вопросы из актов, все-таки нельзя дать полного понятия о том духе, который господствует в живой беседе дипломатических актов. Наконец, мы оставляем переговоры и для того, чтобы найти время сказать несколько слов о самых дипломатических бумагах древности.

Наша древняя дипломатия знала, в рассматриваемый нами период, разнообразнейшие формы для своих документов: верющия грамоты, или письма, которыми Государь приглашает другого Государя почтить его посла доверием; Наказы, или уполномочия, служившие, как и ныне, основанием и пределами для деятельности посланника; — Списки, так называемые статейные, или копии со слов и речей, произносимых послами, во время переговоров; — опасы, гелейтовые листы, или посольские паспорты, для свободного проезда и выезда послов из государства, где они были акредитованы; — подорожные грамоты, при помощи которых послы могли пользоваться ямскою гоньбою ⁵²; — наконец собственно грамоты, перемирные, докончальные и т. п. — Все это исходило от Царя и Думы, возвращалось к Царю и Думе, и хранилось в государевой казне ⁵³. Отсюда уже можно видеть, до какой степени подозрительно обвинение, которое Кошихин взводит на бояр русских ⁵⁴, намекая, что они, будучи в послах, сочиняли речи свои, в статейных списках, после, на досуге, обдумавши, с [323] прикрасами. Мы видели, что посольские речи говорились в присутствии двора, который давал на них ответы тут же, и что речи и ответы, в тот же день, передавались бумаге, в виде журнала или протокола. Скажи наши послы одно, и напиши в своем протоколе другое, не согласное с протоколом Панов Рады или Цесарских советников, — нельзя было бы избегнуть возражений. Оставь они при Цесарском дворе ответ, как удался, и вези другой, похитрей, в Москву, в собственном статейном списке, — не миновать столкновений между государями, которым стоило возрить в грамоты, чтобы найти виновных. Нет, статейные списки были нечто в роде фреско в живописи; поправки, подчистки были невозможны.

Здесь было бы у места обратить внимание на язык дипломатических актов, — язык чисто-русский, по местам, без всякой примеси, и свободный от влияния церковного, — язык разговорный, на котором происходили беседы при дворе. Московском ⁵⁵; Но у нас еще много своего дела. Мы должны упомянуть здесь о дипломатических формулах и титулах.

Титул: Божиею милостию, Мы и пр., столь древний в нашей дипломатии ⁵⁶, изменяется в XVI в., с Иоанна IV, тем, что ему предшествует, в каждой почти грамоте Царя, воззвание к Святой Троице, и глубокая, прекрасная молитва глаголать о народе, по воле Божией. «Троице Пресущественная, и Пребожественная и Преблагая — Дателю премудрости, Преневедомый, и Пресветлый, Крайний Верх! Направи нас на истину Твою, и научи нас на повеления Твоя, да возглаголем о людех Твоих по воле Твоей. Сего убо Бога нашего милостию» и т. д. ⁵⁷

Обратим также внимание на титул, который дают цесарские послы нашим боярам, величая их названием величайших отцев ⁵⁸. Этим римским приветствием, без сомнения, цесарские послы также мало думали указать на родовые отношения, как и Цесари наименованием нашего Государя завещательным братом ⁵⁹.

Но довольно о дипломатии вообще. Для более наглядного знакомства с нею, укажем на два, на три случая древней дипломатической деятельности, по изданным памятникам. Возьмем сначала переговоры [324] о посредничестве, которое принял на себя Герберштейн, для замирения России с Литвою, 1517 ⁶⁰. 21 Апреля этого года, Цесарский посол Герберштейн говорил В. Князю Василию Иоанновичу, при боярах его, следующую речь: «известно целой вселенной, какой вред наносят христианству Государи Европы, своими распрями и кровопролитными бранями. Пользуясь их раздорами, неверные тем с большею смелостию нападают на них, и тем с большим успехом покоряют христианские земли своей власти, как напр. Константинополь и Греческое царство, Боснию, Сербию, Далмацию и друг. Посему Римский Цесарь Максимилиан, помня обязанность христианского Государя защищать стадо овец Христовых, и ведая, что это может совершиться только при общем мире в христианстве, принял все средства к замирению Европы, принуждая к тому одних войною, действуя на других свойством, на иных союзом или родством. И ныне обращается к твоей наиясности и к королю Сигизмунду, в надежде замирить вас своим посредничеством».

Апр. 22, положено сказать Герберштейну ответ, чрез бояр Юрья, Шигону, Григория и Меншаго, которые говорили свои статьи, чередуясь два раза, и уверяя Императорского посла, что В. Князь совершенно согласен в необходимости мира в христианстве, чтоб бесерменская рука не высилася, а царства неверных не ширилися; что В. Князь охотно предлагает мир Сигизмунду, которому стоит прислать послов в Москву, для заключения докончанья, как пригоже; наконец, что В. Князь рад навсегда сохранить с Максимилианом I завещанье и вечный мир, и дела с ним делать за один, до живота.

Выслушав ответ, Герберштейн предлагает себя в посредники, промежники, в переговорах России с Литвою, а город Ригу или иной какой город в место съезда послов обеих сторон. Посредничество охотно принято, но вопрос о месте съезда подвергся спору. «О том, Жигимонт, положи на своем разуме, пригоже ли Король чинит, прося, чтоб Государь наш послал своих послов где на границу, а сам своих к нашему Государю послать не хочет; вставливает новины, а старины не памятует?» Всегда прежде и все дела делались у нашего Государя, в Москве, и отступить от этого обычая непригоже, бесчестье, умаление, для В. Князя.

Затруднение устраняется согласием Короля Сигизмунда прислать в [325] Москву послов своих, под условием не считать этого случая обязательным обычаем на последующее время. Герберштейн отправляет своего племянника Фон-Турна, в Литву, с грамотами к Королю, о высылке в Москву послов литовских; и, не смотря на отговорки бояр, основанные на доверенности к нему, как послу Императора, настаивает, чтобы они прочли грамоты, отправляемые им с Фон-Турном.

В ожидании прибытия литовского посольства, Герберштейн предлагает боярам вопрос, можно ли будет ему видаться прямо и сноситься непосредственно с литовскими послами; и просит у бояр на то особой науки, инструкции? Бояре отвечают ему полною доверенностию, говоря, чтоб он делал дело по наказу своего Государя, Цесаря, а они какую еще могут дать ему науку?

Наконец литовские послы, Щит и Богуш, прибыли. Но переговоров нельзя было начать, потому что Сигизмунд, отправляя посольство на Москву, в то же время продолжает вести воину. Щит и Богуш говорят в защиту Короля, что воина до перемирья, и что это наблюдается даже у неверных. Это наша старинная поговорка: рать стоит до мира, а мир стоит до рати⁶¹, только превратно истолкованная. Сомнительный успех воины заставляет литовских послов торопиться переговорами; надежда русских выиграть в войне и потом в переговорах заставляет бояр медлить. Но вот получается весть о торжестве русского оружия. Открывается, в присутствии Московского Государя, общее заседание русских бояр и литовских послов, при посредничестве Герберштейна.

Обе стороны сходятся в желании мира, для отражения неверных; расходятся в условиях собственного замирения, требуя, с обеих сторон, чтобы мир был, как пригоже. «Ино, что пригожство», спрашивает Герберштейн. Русские говорят: 1, нечесть, В. Княгине Елене причиненную, направить, наказав виновных; 2, города, в Литве ей принадлежавшие, передать В. Князю; и 3, вотчину В. Князя — Киев, Полотен, Витебск и другие места возвратить. Щит и Богуш, отрицая законность всех русских требований, настаивают на возвращении Литве Смоленска, и половины Новгорода, Пскова, Вязьмы, Дорогобужа.

Герберштейн, выслушав эти требования, объявляет, что обе стороны говорят высоко, и что он не знает середняго пути. [326] Впрочем тут же старается доказать, что В. Князь никакого не имеет права на города литовские, бывшие во владении В. Княгини Елены. Бояре ссылаются на весь свет в том, что имение одного из супругов, умершего бездетно, переходит к ближайшему родственнику; а кто ближе В. Князя к В. Княгине Елене? Далее Герберштейн, находивший. справедливым даже требование Литвы о возвращении ей Смоленска, нисколько не признает законными русские требования относительно вотчины Московского В. Князя, и для расположения Московской Думы к уступкам, приводит пример великодушного отречения от Вероны, сделанного Максимилианом в пользу Венеции. Бояре отвечают, что В. Князь Московский никогда не может отступиться от своей вотчины, как бесспорного своего права. «То ведает брат наш, которым обычаем Венецияном Верону отдал, продолжают они словами В. Князя, а мы того обычая не имеем, ни имети хотим, чтоб нам своа вотчина отдавати».

Итак о мире между Россией и Литвой говорить было нечего; перемирие имело свои трудности, и первая из них состояла в вопросе о пленных. По понятиям нашего правительства, как и действительно, перемирие ведет за собою выдачу или размен пленных. Щит и Богуш не соглашаются. И Герберштейн должен был, не кончив дела, уехать из России, прожив в ней более полутора года, и признавшись, что он не мог служить посредником между Россией и Литвой по причине незнания их отношений.

Дело, начатое Герберштейном, кончилось впрочем скоро, при следующем императорском посольстве; Россия и Литва заключили отложение оружия, по началу uti possidetis, не именуя своих взаимных владений, и без размена пленных, сроком на один год.

Другой важный случай, вызвавший императорское посольство, в лице Кобенцеля и принца Фон-Бухау, имел место при царе Иоанне IV, и состоял в деле об избрании эрцгерцога Эрнеста на престол Польский 1576 г. ⁶²

Отправленный перед тем в Австрию русский посол Иоанна IV, Ушаков, был задержан Шведами; но царские грамоты дошли до Императора Максимилиана II, который воспользовался предложением Иоанна, и отправил к нему своих послов, для соглашения в средствах избрания Эрнеста на престол польский. С приближением посольства к русским границам, дано о том знать в Москву, [327] Государю, который, назначив бояр для встречи великих послов Императора, повелел остановить их на время в Дорогобуже, и потом проводить в Можайск, где и принял их лично. Вероятию, опустошения, произведенные Крымским ханом в Москве, не позволили Царю сделать прием послам в его столице. В Можайске, Иоанн IV расположился в частном доме; и там, в брусяной меншей избе, в русском саженом платье, в царской, шапке и диадиме, со скипетром в руках принял цесарских послов, при сыне своем царевиче Иване, одетом в саженую шубу, окруженный боярами и дворянами в золотном платье, наполнявшими собою избу, сени, крыльцо.

Кобенцель и принц Фон-Бухау правили сначала поздравленье или поклон, потом спросили о здоровье, далее подали поминок — ланцугу золоту — с каменьями, а на ней имя Цесаря — «мыслете» написано, с его цесарским венцом; наконец подали верющую грамоту.

Царь подал им руку и велел сесть на ближайшей к нему скамье, у большего ковра. Наконец молвил послам и дворянам их: будто у нас у стола.

Стол был в большой брусной избе. Бояре и дворяне сидели в шубах нагольных; а стольники и чашники были в золотном платье и в пенях золотых. А поставец был соловец и колодезь, судно и писарь, и иные многие суды золотые и поставцы; и столовые суды все были золотые. А в столовых сенях были, суды многие, разные поставцы серебряные.

Такой замечательный прием сделан был Яну Кобенцелю и Даниелю принцу Фон-Бухау царем Иоанном IV, Января 24, 1576, в Можайске. Что до задержки их в Дорогобуже, то еще прежде того Царь велел объявить австрийскому посольству, что, если решились их остановить в дороге, так это сделано по особенным обстоятельствам, в противность господствующим в России обычаям, именно потому, что иногда торговые люди выдают себя за посланников. Тогда же дан наказ приставам, сопровождавшим послов, как отвечать, на случаи, если послы спросят у них про хана Крымского, про Казань и Астрахань, Швецию, Ливонию и т. д. О Крымском хане сказать, что Царь не был в Москве, во время нападения хана, потому что не задолго перед тем заключено с ханом перемирие, и Царь на то оплошал ⁶³, был в отъезде и т. п. О [328] других сказать, что или побеждены и покорены, или замирены, о Ливонцах отвечать, что они подуровали, теперь их смиряют и т. д.

Наконец 26 Январ., в той же брусяной дубовой избе, начались переговоры. Императорские послы убеждают Московского Царя, не допускать, чтобы на польском престоле воссел турецкий султан, французский король или семиградский князь; писать о том к литовским и польским панам Рады, убеждая их избрать на королевство сына Максимилиана Эрнеста. За своего кандидата австрийские послы обязуются, что он будет владеть Литвой и Польшей нераздельно, а Киев и другие места, как бесспорную вотчину Московского Государи, своему брату Иоанну поступится. Сверх того обещают Царю Кобенцель и принц Ф. Бухау помощь Императора против Швеции, и, более или менее ясно, содействие к завоеванию Ливонии.

Столь лестные для нас предложения не могли не быть приняты с радушием. Вкрадывалось недоверие, которое и высказано послам в след. форме: «было б то дело между государями крепко и неподвижно. Государь наш кому слово молвит, и то живет крепко и неподвижно. Не так бы было, как король Людовик, Владиславов сын, Угорской; как на него пришел турецкий Султан, Цесарь и немецкие государи ему не пособили и его выдали». Несмотря на то, разумеется, послы Императора говорили, что и его слово инако не живет, и успокоили бояр и Царя, так что их отпустили с благоприятным ответом, и скоро вслед за ними послали грамоты к польским и литовским панам Рады.

В этих грамотах царь Иоанн IV предлагает избрать на престол или сына своего Феодора, или его самого Царя, или наконец Цесарева сына. На этом условии, Царь обещает Раде мир и докончанье, столько необходимые для всего христианства, и для соединенной Польско-Литовской державы. В противном, случае может быть кровопролитие, за которое Бог взыщет на виновных.

Стефан Батур ⁶⁴, как известно, был счастливее всех соискателей; предсказание Иоанна сбылось. [329]

Вот случай преступления, совершенного иноземным послом в России, 1519 ⁶⁵. Новоприбывший из империи Ян Кршптоп (Христоф) сам Гришу, подьячего, бил по уху, а детина его у подключникова детины кордом у руки перст отсек, и т. д. В. Князь был тогда на Волоке, получив такое донесение о бесчинии посла, он велел своим боярам довести о том до сведения послов, товарищей Яна, и предложить им, чтоб они Яна всчюнули, чтоб Ян вперед так не чинил, чтоб брату Государя нашего Максимилиану от него нечти не было, а людям Государя нашего срамоты не было. Послы Императора Франциск де Колла, Антоний де Конти и Фон-Турн объявили боярам, что они над Яном воли не имеют, и всчюнути его от того не могут. Посему бояре, доложив о том В. Князю, отвели Яну особое подворье, отдельное от других послов, и велели его беречи, приставили к нему стражу, чтоб Ян другого лиха не учинил, и так держали сто до приезда в Москву В. Князя, который приказал выдать Яна Крнштофа на руки послам и на их береженье.

Вообще уже в этом первом томе дипломатических актов так много занимательного, поучительного и достойного изъучения, что с трудом отрываешься от чтения до последнего столбца, а их тут более полуторы тысячи.

В заключение скажем несколько слов о самом издании. Отчетливость и дипломатическая верность его такова, что в целом, объемистом томе, нам не случилось встретить ни малейшей опечатки. Бумага, печать, удобство формата не оставляют ничего более желать. Книга снабжена предисловием, замечаниями, реэстром и оглавлением. Предисловие особенно интересно известиями о приказе посольском, V-XII, который заведывал делами посольского правления, и о приказе розрядном, XXIV-XXV, который также участвовал в посольском деле, распоряжаясь, так сказать, внешнею его стороною, приемом, размещением, угощением, оказанием внешних почестей. Равномерно замечательно предисловие ясным, общим очертанием посольских обычаев и всего посольского производства. Но здесь можно было бы пожелать исторического введения во все томы, предлежащие к изданию, — и введения обширного, которое, с одной стороны, изобразило бы, учено-исторически, происхождение и дальнейшее развитие нашей древней дипломатии ⁶⁶, а, с другой, изложило бы акты или следы их, [330] сохранившиеся от первых периодов Русской Истории. Такое издание вполне бы осуществило прекрасный план Императрицы Екатерины II, которая за образец издания дипломатических документов принимает Дюмонов Corps universel diplomatique, заключающий в себе акты с 800 года по Рождестве Христове, и, в виде дополнения, Рассуждение Руссе о сношениях древнейших народов ⁶⁷, — чтоб нам не в чем было завидовать ни общему собранию Дюмона, ни частному, английскому, Реймера.

В. Лешков.

Комментарии

1. Ук. 1779, Янв. 28, п. II. П. С. З. № 14, 834, в книге штатов дух. и гражд. «для российской истории, повелеваем учинить собрание всех наших древних и новых трактатов, по примеру Дюмонова, и поручить статскому советнику Миллеру».

2. См. введение в Собр. Русск. Грамот. и Роброклоп. Указатель трактат. VII и след.

3. Весьма жаль, что, при издании Юридических Актов, ограничились только несколькими документами, в каждом роде, образцами. Древние формы только любопытны; древняя жизнь всегда поучительна.

4. Диплом. Акт I, 827.

5. Диплом. Акт. I, 777.

6. См. мою речь о Древ. Рус. Диплом., 1847. Стр. 86 Дип. Акт. 275.

7. Во многих местах Дип. Акт.

8. Речь о древ. Дипл., 86, примеч. 2.

9. Диплом. Акт. 153.

10. Большею частию между родственными домами. Дипл. Акт. 761.

11. В речи о древ. рус. дипломатии найдем много доказательств древности тех форм и тех начал, которые встречаются в изданных теперь актах. На некоторые места укажу в этой статье.

12. Диплом. Акт. 482, 487, и др.

13. Речь о древ. Дипл. 85. Предисловие к Дипл. Актам XIV, примеч.

14. По обычаю прием описан во всех почти случаях, упоминаемых в Диплом. Актах.

15. Дипл. Акт. 26.

16. Дипл. Акт. 262. — 173, 174, 176, 190 и мн. др.

17. Ibid. 82.

18. Речь о древ. Дипл. 35.

19. Акт. Дипл. 14, 15 и мн. друг.

20. Акт. Дипл. 597, и друг.

21. Дипл. Акт. 154, 720, 766 и друг.

22. Обвещения, с выражением сожалений, утешений или и с поздравлениями, см. Дипл. Акт. 718, 721, 722, 910, 929 и друг.

23. Дипл. Акт. 240.

24. Ibid.

25. Дипл. Акт. 275.

26. Дип. Акт. 237, 243, 250. См. также Речь о древ. Дипл. 35, 58 и друг. места.

27. Дипл. Акт. 213. Хотя люди короля Сигизмунда находились при Герберштейне, но бояре объявили ему, чтоб он о том сумнения никоторого не держал.

28. Диплом. Акт. 213, 219, 247, 250.

29. Дипл. Акт. 854.

30. Речь о древ. Дипл. 36.

31. Дипл. Акт. 209, 212, 225, 255 — 257.

32. Дипл. Акт. 81. И в то время, когда мы держали Новгород, по их воле, и когда почали держать в своей воле.

33. Дип. Ак. I, 419, 206.

34. Дипл. Акт. 82.

35. Ibid. 536, 537. 1348: как слово свое молвил, так и стоит.

36. Дипл. Акт. 41.

37. Дипл. Акт. 126, 223, 382.

38. Акт. дипл. 95, 96.

39. Акт. дипл. 96.

40. Акт. дипл. 292.

41. Дипл. Акт. 6, 17, 29, 30.

42. По началу вотчинности русской земли, в приданное за русскими В. Княжнами всегда давали одно движимое, казну. См. мою речь о древ. Дипл., 59. Акт. Дипл. 46.

43. Дипл. Акт. 279, 284.

44. 287, 288.

45. Речь о древ. Дипл. 17. Дипл. Акт. 117, 123, 222; 29, 30, 49, 51.

46. Дипл. Акт. 131, 200.

47. Дипл. Акг. 91.

48. Дипл. Акт, 58, 84.

49. Дипл. Акт. 234.

50. Речь о древ. Дип. 18.

51. Даже пленные не освобождались из плену; Дипл. Акт. 290, 394, 396, 439 и т. д.

52. При надобности, послы ехали день и ночь, Дипл. Акт. 538.

53. Этому обстоятельству мы обязаны сохранением Диплом. Актов. См. Речь о древ. Дипл. 87.

54. Кошихин, глав. IV.

55. Напр., как легко читается место в Дипл. Акт., 792 — 794.

56. Речь о древ. Дипл. 48.

57. См. также речь, 68, 69.

58. Дипл. Акт. 382 и др. места.

59. Тоже должно сказать о молодших, в противоположность старейших, Seniores, Seigneurs, как в фразе, молодой паробок — и пр. см. выше.

60. Диплом. Акт. 197 и след.

61. Речь о древ. Диплом. 42.

62. Дипл. Акт. 481 и след.

63. Также точно отвечали мы, в другом случае, на вопрос о взятии Полотска Степаном Баторием, Дипл. Акт. 778.

64. По поводу этого древнего правописания можно бы сделать замечание важное для нашего времени. Теперь вошло в обычай писать имена государей Московских в сокращенной форме, напр. В. Князь Иван, Царь Иван, и т. д. Действительно встречаются в древних актах такие сокращения, но не везде. В то же время, в актах употребляется и полная форма В. Князь Иоанн, Царь Иоанн, — Иоаннович. Имя царей писалось, как титул, в двух формах. Между тем, в слове: Батур (откуда Батурин) нет выбора; а мы все пишем его Баторием.

65. Дипл. Акт. 411 и след.

66. Первая попытка такого исследовании дана в моей Речи о древ. рус. Дипломатии.

67. К такому превосходному изданию, каково наше издание Дипломатических актов, позволено быть придирчивым. К числу придирок, которые можно сделать, относим след. вопрос: почему в заглавии: Памятники дипломатических сношений древней России, прибавлено: с державами иностранными? Не подумал бы кто, что предполагаются возможными дипломатические сношения не с державами иностранными, а внутри государства.

Текст воспроизведен по изданию: Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными // Москвитянин, № 15. 1851