ПСКОВСКАЯ СУДНАЯ ГРАМОТА,

составленная на вече в 1467 году. Издана по списку, хранящемуся в библиотеке Князя Михаила Семеновича Воронцова.

Одесса, в городской типографии, 1847 г. В 4-ку, на IX, 18 и 6 страницах, со снимком. ¹

Не смотря на то, что в течении прошедшего 1847 года литтература нашего древнего права обогатилась не одним замечательным материалом, мы не сомневаемся однако признать важнейшим приобретением в атом роде драгоценную грамоту, составленную, как сказано в ее начале, на Псковском вече 1397 года и под означенным выше заглавием изданную в Одессе Профессором Ришельевского Лицея, Н. Н. Мурзакевичем. По своему содержанию она принадлежит к тому разряду немногих юридических актов, которые объясняют собою общественный и гражданский быт древних Русских городов в отношении к народной форме правления, этот быт, достигший столь значительного развития в областях Псковской и Новогородской, но, очевидно, господствовавший также и в других областях и городах нашего отечества, по крайней мере в то отдаленное время, когда Князья еще не успели утвердить за собою всех прав полных, самовластных Государей. Вот вместе с тем причина, почему мы до [166] сих пор медлили отдать читателям отчет в найденном вновь документ, заключающем в себе так много любопытных и новых указаний: нам хотелось в связи с ним представить обстоятельный, по возможности, очерк основных начал этого народного быта в сфере общественной и гражданской, с означением и тех различных его видоизменений, которые не могли не проявиться и действительно более или менее заметны в источниках по различию местности — труд, конечно, не весьма легкий, требующий подробного изучения всех сюда принадлежащих материалов, многих побочных справок и продолжительных соображений. По этой необходимости оставляем его и теперь до другого удобнейшего времени; но чтобы не откладывать вдаль и самое библиографическое известие о Псковской грамоте, сообщаем здесь предварительно некоторые замечания касательно ее издания, содержания и времени составления.

Приступая к делу, мы прежде всего считаем долгом изложить в кратких словах палеографические и другие сведения, представляемые об этом памятнике почтенным его издателем. Кроме того, что вообще в наше время внешние признаки объясняемого документа занимают часто не последнее место в исследованиях, в настоящем случае это тем более важно, что, к сожалению, единственная позднейшая копия, служившая основанием для издателя, но везде дозволяет нам полагаться на ее непогрешительность.

Псковская судная грамота извлечена г. Мурзакевичем чем из сборника, принадлежащего Князю Михаилу Семеновичу Воронцову и хранящегося в его библиотеке между Русскими рукописями, в Одессе. Сборник этот писан в лист, на хлопчатой лощеной бумаге, которая по находящемуся в ней знаку может быть отнесена к 1638 г. (Жаль, что с него не приложено снимка!). Весь сборник состоит из 460 листов. «По всему видно, говорит издатель, что писец, списывавший этот [167] сборник, «переводил» с другого старейшего сборника, и притом ветхого, местами прогнившего. Перевод он делал столь добросовестно, что решительно нигде не дозволял себе вместить что либо от себя, но вносил именно то, что ему представлял оригинал. Где в старом сборнике недоставало целых строк или слов, там и писец оставлял в своем списке пробелы, которые, вероятно, надеялся после пополнить с более исправных оригиналов. Таким тщательным образом писец переписал всю книгу чисто, разборчиво и довольно красиво». Но вот вопрос: хорошо ли прочитал писец все то, что он из древней рукописи внес в свой список? Мы думаем напротив, что многое, по крайней мере многие буквы он передал не так, как следовало, чему можем представить и доказательства, предполагая, что издание г. Мурзакевича сделано исправно. Так, на прим., на стр. 17 издания, вместо того, чтоб читать: «A братьщина судит как судьи« (слич. в Актах Экспедиции, изд. Археографическ. Коммиссией, т. I. № 103), он написал: «а братьщина судить как суди», так что издатель должен был вместо «суди« напечатать: «судили», дабы непонятному выражению дать какой нибудь смысл. На стр. 15 издания, вместо «ссудиа или зсудиа» (т. е. ссуды, commodatum), читаем: «судьи», а в другом месте «ссудья», почему издатель должен был и это слово исправить и вместо «судьи» написать «ссудьи». Вместо «сблюдения, или соблюдения» (т. е. поклажи, depositum), как читается в других местах, на стр. 5 находим: «збюдениа». На стр. 8, вместо «кочетник», читаем «четник»; там же, в другом месте: «котечник». На стр. 11, в словах: «а которой пристав или дворянин, а возметь своему узду конь», вместо «узду», должно, но всей вероятности, читать «истцу». На стр. 13, вместо «покрути», напечатано: «пскрути». Кроме того, на стр. 1 встречается выражение: «а судом не отчитись», между тем, как в снимке, прилагаемом с этого места, читаем: «а судом не обчитись». На стр. 2, строке 1, [168] вместо «пригород» стоит «пригод»; также на стр. 12, вместо «старостам пригородцким» — «старостам пригоцким». Наконец, такое наше предположение подтверждается отчасти и самим г. Мурзакевичем, который думает, что ошибка, по его мнению, в выставленном годе (1397 вместо 1467) составления грамоты произошла от ветхости оригинала, с коего она списана, или от невнимательности писца к цифрам (см. стр. V и VI издания). И так, очевидно, нельзя согласиться, чтоб изданная г. Мурзакевичем рукопись снята была с своего подлинника вполне добросовестно, иначе, как допустив, что псе означенные ошибки и описки уже находились в том списке, с которого она была сделана позднейшим писцом.

Мы весьма также благодарны почтенному издателю за перечень статей, входящих в состав сборника, где найдена им Псковская грамота, хотя тем еще нисколько не объясняется, почему она включена сюда переписчиком. Предлагаем содержание этих статей в доказательство, что действительно наш памятник попал сюда совершенно случайно. Первая статья, начинающаяся с 1-го листа сборника, говорить г. Мурзакевич, есть, кажется, отрывок одного из поучительных слов преподобного Максима, афоногорского инока. 2) с обор. 18-го л. «Слово 2, о том же к благоверным на богоборца пса Моамефа, в нем же и сказание отчасти о кончине века сего». 3) С 27-го л. Челобитная Максима Грека Царю Иоанну Васильевичу. 4) С обор. 35-го л. «Слово (того же Максима) о том, яко промыслом Божиим, а не звездами счастиа человеческая устранился». 5) С 47 л. «Речи к Содетелю всем некоего Епископа, съжену бывшу соборному храму и всему двору его», и проч. 6) С 57-го л., после чистого листа, оставленного за предыдущей статьей, Псковская судная грамота, писанная на 14 листах (27 страницах). 7) За чистым 71 листом, на 9 листах, краткая летопись о начале [169] Русской земли и о Литовском Княжестве. 8) С 81 л. «Летописец Рускыя земля», принадлежащий по редакции к летописям, известным под названием Софийского Временника в том виде, как он издан П. М. Строевым в 1820—1821 г. Обе последние статьи писаны с значительными пробелами.

Содержание Псковской грамоты весьма хорошо обозначается названием, данным ей издателем. Это действительно грамота судная, ибо все находящиеся в ней постановления относятся исключительно до судопроизводства, или, по крайней мере, очевидно, примыкают к нему, как к главной цели и конечному результату. И так, что признавать в суде правом и неправом, как он установляется и производится в разных случаях, какие лица принимают в нем участие, и, наконец, какие последствия суда — вот в кратких словах те данные, которые, более или менее отчетливо, определяются и развиваются в настоящем документе, в связи с чем, разумеется, по необходимости, высказывается также несколько основных юридических начал и частных положений как общего Русского права, так и областного, Псковского и Новогородского. Что касается до формы, в какой излагается это содержание Псковской грамоты, то, по нашему мнению, было бы бесполезно искать в ней, так точно как и в других древнейших памятниках нашего законодательства, какой либо системы, какого либо лежащего в ее основе распределении и разграничения юридических понятий и самого судопроизводства но материям, кроме разве соединения в отдельные группы предметов однородных и особенно близко подходящих друг к другу; но нельзя не заметить, что даже и это простое правило здесь очень мало выдержано, и потому тем справедливее кажется нам смотреть на Псковскую грамоту как на сборник отдельных узаконений, практических постановлений и судебных решений, сделанных в разное время и тогда [170] же записанных, а впоследствии уже соединенных в одно целое. Прибавим к этому еще два замечания, которые могут отчасти служить подтверждением нашему мнению, а отчасти быть выводимы из него как последствия. Именно, с одной стороны, в Псковской грамоте догма и процесс, а в отношении к последнему судопроизводство гражданское и уголовное нисколько не разделены между собою, хотя, по видимому, это разделение следовало бы необходимо принять во внимание редакторам по довольно ясному и в то уже время разграничению предметов и органов судебных. С другой стороны, в самом заглавии рассматриваемого нами документа сказано, что в состав его входят выписки из двух Княжеских грамот и разные «приписки Псковских пошлин», т. е. записанные обычаи Псковской области, соединенные в одно целое на Псковском вече 1397 года. Ясно, что такой указываемый здесь факт сам по себе не должен подлежать никакому сомнению, но вместе с тем весьма также вероятно, судя по словам напечатанного списка, что означенная грамота 1397 года дошла до нас не в подлинном ее тогдашнем виде, а с позднейшими приписками, которые в ней весьма очевидны. Право делать такие приписки дано было посадникам в самой этой грамоте, где в заключении именно сказано: «а которой строке (т. е. которому делу) пошлинной грамоты нет, и посадником доложити господина Пскова на вече, да тая строка написать; а которая строка в сей грамоте не люба будет господину Пскову, ино та строка полно выписать вон из грамот». Следующие же за тем статьи суть в самом деле ничто иное, как такие приписки, которые уже были известны прежде издания Псковской грамоты и отдельно от нее составляли нечто целое, а потому имели самостоятельное значение, помещаясь даже в летописях, как видно из текста этих самых статей, напечатанного в «Истории Государства Российск.» т. V примеч. 404, а впоследствии в «Актах Археографич. Экспедиции», [171] т. I № 103. Таким образом, Псковская грамота заключает в себе ни более, ни менее, как выписки из разных предыдущих постановлений, законодательных и судебных, выписки, расположенные в порядке, может быть, хронологическом, что касается до каждого из источников этой грамоты в отдельности, если не совершенно случайном; почему самому, для лучшего уразумения находящихся здесь юридических понятий необходимо изложение их в системе, ибо иначе трудно дать себе отчет в полном содержании всех статей памятника, соединенных только внешнею связью. На этом основании нам кажутся неуместными замечания г. Мурзакевича, в коих он указывает, что та или другая статья грамоты несправедливо, будто бы по ошибке переписчика, поставлена в известном месте: хотя нет сомнения, что для нас такие указания имеют свою цену, но в свою очередь и переписчика нельзя обвинять в перестановке, ибо он, конечно, не был обязан вносить систему в списываемый им документ, когда ее не было в самом подлиннике.

Теперь нам остается определить, по возможности, время составления Псковской грамоты в том виде, как она до нас дошла. Что настоящая ее редакция должна быть позднее 1397 года, это мы уже видели выше; но должно ли согласиться с г. Мурзакевичем в том, что она относится именно к 1467 г. Доказательства его на это следующие: во-первых, в самой грамоте сказано ясно и положительно, что она «выписана из всех приписков Псковских пошлин, по благословению отец своих попов всех 5 съборов», пять же соборов в Пскове, с их причтом, существовало не ранее 1462 г., как видно из Псковской летописи; значит писец ошибся: встретив в данном ему ветхом оригинале 6975 ² год, по ненахождению вовсе, или по неясности цифровой буквы «он» ² (70), заместил се буквою «есть» ² (5), поставив при ней вдвойне и десятичную цифровую букву «есть». Во-вторых, что 1467 г. составления судной [172] грамоты есть год достовернейший, так, говорит издатель, утверждать дозволяет следующее известие, сообщаемое под этим годом в Псковской же летописи, о приезде от Великого Князя Иоанна Васильевича из Москвы на Псковское княжение Князя Феодора Юрьевича Шуйского, месяца Апреля в 29-й день, при чем сказано, что «Псковичи и все священство выдоша противу его со кресты и посадиша его на княжении, а он крест целова на всей Псковской пошлине; а посадники Псковские и Псков ему на всех 12 пригородах дата наместников держати, судови судити его наместником, на которых ни буди. А из веков Княжие наместники не бывали, сколько ни есть Князей было во Пскове на столу, а наместники Княжии были только на семи пригородах Псковских».

Напрасно, кажется нам, обвиняет г. Мурзакевич переписчика в замещении цифровой буквы «он» ² (70) десятичною «есть» ² (5): последняя сама по себе стоит на месте и необходима, ибо второе, находящееся подле нее «есть» ² есть ничто иное, как окончательная буква числительного порядочного: пятое. Сверх того, как мы уже заметили выше, нет основательной причины полагать, чтоб такая грамота не могла быть составлена в 1397 году. Но почему же, спросят нас, в заглавии ее прибавлено, что она составлена «по благословению попов всех 5 съборов», и следоват., очевидно, не ранее 1462 г.? На это мы не сомневаемся отвечать, что если такое прибавление не есть вставка писца (так точно как и окончание самой грамоты в настоящем ее виде есть, бесспорно, позднейшая приписка), то, по крайней мере, оно не обошлось без его поправки, что могло быть очень естественно, если в его время таких соборов считалось уже не два или три, а все пять: вот почему он принял число, встреченное им в подлиннике, за ошибку, не рассуждая о том, действительно ли было уже пять соборов и в том году, который пришлось ему означить через несколько слов. Может быть также и то, [173] что как окончательная приписка к грамоте, так и это прибавление сделаны уже на позднейшем вече, в котором вновь могла быть подтверждена без всяких изменений, кроме означенных приписок, грамота 1397 года, и точно, как сказано здесь, с согласия «попов всех пяти соборов». Такие дополнения в древних памятниках, сообразно тому времени, в которое они переписываемы были вновь, под влиянием Правительства или же частным образом, встречаются очень нередко и мы могли бы привести довольно тому примеров. Впрочем, имея в виду означенное выше прибавление, нельзя также не согласиться, что предполагаемые нами поправка или дополнение в настоящем случае указывают, конечно, на то, что список грамоты, о котором идет речь, сделан не ранее 1462 г. Что касается до второго обстоятельства, почему г. Мурзакевич относит Псковскую грамоту к 1467 году, то мы думаем, что оно, напротив, может скорее служить доказательством тому, что не об этой грамоте говорится в Псковской летописи, если Шуйский действительно подтвердил свою присягу каким нибудь актом. Чтобы признать такой вывод издателя несомненным, следовало бы прежде всего допустить, что грамота, названная им самим судною, есть договорная с наместником Великокняжеским, а это, очевидно, невозможно, ибо форма договорных грамот вольных городов с садившимися к ним на престол Князьями нам очень известна. Далее, ни из чего нельзя заключать, чтобы определение суда княжеского составляло главную цель этого акта, ибо в нем точно также говорится о суде посадничьем и о церковном суде Владычняго (Епископского) наместника, но, заметим притом, о каждом из них говорится не для того исключительно, чтобы ясно определить и разграничить между собою власти судебные, а напротив в связи с разными другими постановлениями. Наконец, как могли бы Псковитяне думать о том, что они составленною ими произвольно грамотою обяжут [174] Великокняжеского наместника, присланного к ним, как выражается сам г. Мурзакевич, с пространною властью, и еслиб действительно они даже написали такую грамоту, то что могло бы заставить Шуйского принять се беспрекословно в то время, когда самостоятельность вольного города с каждым днем становилась слабее, так что вскоре за тем самое вече должно было навсегда умолкнуть. И так, повторяем, нам кажется справедливее относить Псковскую грамоту, по прямому указанию самого подлинника, к 1397 году, нежели к 1467-му, а к последнему времени или около того только одни сделанные к ней приписки.

Выводу нашему, по видимому, противоречит еще одно важное известие, находящееся также в заглавии Псковской грамоты, именно, что кроме «приписок Псковских пошлин» она главным образом составлена на основании грамот Великого Князя Александра и Князя Константина, а вторым из них г. Мурзакевич признает Князя Константина Димитриевича (брата Московского Великого Князя Василия Димитриевича), правившего Псковом с полгода, в 1407 г., между тем как первым он считает Князя Александра Михайловича Тверского, управлявшего Псковитянами с 1227 по 1330 и с 1331—1337 г., во время гонения на него В. Князя Иоанна Даниловича; но мы должны сознаться, что и в этом случае также несогласны с почтенным издателем. Правда, время, когда княжил в Пскове Алекс. Мих. Тверский не мешает нашему заключению, однако нам кажется, что основательнее видеть в В. Князе Александре Невского и что на грамоту, данную им Псковитянам, указывают именно следующие слова в послании Митрополита Киприана 1395 г. Мая 12 (см. в «Актах исторических», изд. Археографич. Коммиссиею, т. I № 10): «Что есмь слышал, пишет он к Псковитянам, аж Владыка Суждальский Денисей списал грамоту, коли был во Пское, а приписал к грамоте Князя Великого Александрове, по чему ходити, как ли [175] судити, или кого как казнити, да въписал и проклятье, кто иметь не по тому ходити: ино то Денисий Владыка не свое дело делал, не по закону и не по правилом. Аж будеть какову грамоту списав, положил Князь Великий Александр, по чему ходити: ин в том волен всякий Царь в своем царстве, или Князь в своем княженьи, всякая дела управливаеть и грамоты записывает; также и тот Князь Великий Александр в своем княженьи, а списал такову грамоту, по чему ходити, на христианьское добро, волен в том. А что Денисий Владыка въплелся не в свое дело, да списал неподобную грамоту, и яз туго грамоту рушаю. А вы, дети мои, Псковици, ажь будеть преже сего ходили по той грамоте Князя Великого Александрове, а будеть то у вас старина: и вы по той старине и ходите; а что владычня грамота Денисьева, а ту грамоту пошлите ко мне, да тое я сам подеру: та грамота не в грамоту». Конечно Митрополит Киприан не назвал бы Князя Тверского просто Великим Князем, как имел он полное право назвать Невского. Гораздо труднее решить вопрос о том, кого следует разуметь под именем Князя Константина, ибо в ряду Псковских Князей нам неизвестно ни одного, кто бы носил эго имя до 1407 г. Тем не менее мы имеем прямое свидетельство на то, что хотя Псковитяне точно получили уставную грамоту от брата В. Князя Василия Димитриевича, Константина, и дали на нее присягу, по что она противоречила их старине и потому была ими вскоре оставлена с благословения Митрополита Фотия, как видно из следующих слов в послании его к Псковитянам 1416 г. Сентября 24 (см. в Актах историческ. т. I, № 23): «Бил ми челом, сыново, о вас сын мой Князь Андрей Александровичь о вашей старине, да и прислали есте ко мне своего посадника Якима, и Василья, и иных своих бояр с моего грамотою, что есмь к вам к своим детем написал и к священиком, пользы ради вашия душевныя, не о собе, но от [176] божественых правил, и прислали есте ко мне и уставленую свою грамоту, последнюю, целовалную сына моего Князя Костянтина Дмитриевича; и сказал ми сын мой Князь Андрей Александровичи и те ваши бояре, посадник Яким и Василей, что от тое грамоты от новые, от княжа от Костянтиновы Дмитриевича, христианом ставится пакостно и душевредно всей вашей державе; а хотите держати свою старину. Ино, сыново, коли есте доспевали то целование княже Костянтиново Дмитриевичя, а через мое писание, что списах от святых правил: и вам было, сынове, годилося то чинити, възвестив мне Святителю. Ино пак то ся не свело, и учинили есте целование и правду дали межь собя, и ныне хотите паки жити по своей старине, а то бы вам целование уряженое княже Костянтиново Дмитриевичя сложнти: ино, сынове, глаголет о сих правило Великаго Василья.... И вы, сыново, того посмотрите, как бы было вам недушевредно, а вашей державе, православному христианьству также непакостно. А нужно будет то новое целованье христианьству, и не к ползе душевной, а на пагубу; и вы бы то новое целованье сложили, аще в нем будет нужа христианом, и милостынею и постом и молитвою помозите собе в сем. А яз вас, своих детей, благословляю порушити ту новину, нужную грамоту христианом; а благословляю вас держати вашу старину, аже будет богоугодно и по святым правилом и всей вашей державе недушевредно, но и польза душевная».

Кроме этого замечания ³, осмеливаемся сделать еще другое касательно известия, сообщаемого издателем, что Псковская грамота быта «источником, из которого, по законодательной воле Иоанна III, известным дьяком, [177] Владимиром Гусевым, почерпнуто много полезного в первое «Московское Уложение», обнародованное в 1497 г.». Нам кажется, что если и встречаются некоторые сходные положения в Судебнике и Псковской судной грамоте, то это доказывает только, что в древнем Русском праве есть некоторые общие начала, лежащие в его основе и проявляющиеся в отдельных источниках, не смотря на их местные различия; но дабы можно было сказать положительно, что нашим памятником руководствовался редактор Судебника, для этого нужно иметь или прямые указания в последнем или несомненные данные, основанные на ближайшем сравнении того и другого памятника.

Издание Псковской грамоты сделано изящно и, за исключением некоторых опечаток, не только исправно, но и весьма отчетливо. В предисловии, как мы видели, объяснены все нужные библиографические сведения касательно печатаемого списка; под чертою же самого текста, но местам, указаны все встречающиеся в нем пробелы и сделаны некоторые поправки редактора с другими примечаниями. Сверх того он принял на себя обязанность при печатании текста: 1) Дополнить пропуски писца некоторыми буквами, для отличия от подлинного текста означенными курсивом; 2) слова, которые писцом поставлены слитно, разделить по смыслу; 3) подразделить текст грамоты на отдельные параграфы и расставить знаки препинаний. В конце издания приложен словарь важнейших слов памятника, вышедших из употребления или не совсем попятных. Впрочем, не можем не заметить, что этот указатель не довольно полон и что с некоторыми объяснениями издателя трудно согласиться. Так, на пример, слово: «отморщинная», по нашему мнению, должно принимать в значении наследства, а не просто имущества; слово «а ркучи», должно писать раздельно, а не слитно; выражения «дать на руку» в подлиннике лет, а есть «дать по ком руку», т. е. по ком либо поручиться, равно как слово [178] «рука» употребляется здесь в значении поруки; прилагательное «леший» должно производить от «лес», и потому слово «лешая земля» не может значить «излишняя земля»; «отрок» должно принимать в смысле отказа (отречения), а не «отрока», мальчика; «сябры» (единств. сябр, шабер, множ, шабры) значит «соседи», и в этом значении еще доселе употребляется в некоторых Губерниях, а не «межевые знаки»; слово «скотник» следует, кажется, принимать в обыкновенном его значении, а слово «подверник», на основании приписываемого ему права суда в грамоте, скорее в значении судьи, нежели сторожа; наконец, слово «кочетник», также по словам самого памятника, должно принимать не в значении «лапотника» (который будто бы называется так оттого, что «кочетыгом» плетет обувь), а, как кажется, в смысле наемщика рыбного участка, исады, или учуга, так точно как слово «озорник» в смысле земледельца, нанимающего для обработки чужое поле, а «огородник» в смысле наемщика чужого огорода, и даже в самом тексте встречаются первообразные: «чать» (четь) и «часть» (участок), от которых можно, по видимому, производить это слово. В таком случае и замеченное нами выше «четник» вместо «кочетник» не было бы опискою.

Подробнейший разбор самого содержания Псковской грамоты мы предоставляем себе, как уже сказали прежде, в другое время, а здесь, в заключение нашего библиографического отчета, считаем долгом от лица всех любящих науку принести искреннейшую благодарность просвещенному издателю за сделанный им драгоценный подарок как юристам, так и филологам.

Н. Калачов.

Комментарии

1. Извиняемся, что пропустили эту книгу, исчисляя в прошедшем нумере примечательные издания 1847 года по Русской Истории. — М. П.

2. В оргинале здесь задействованы буквы церк.-славянского алфавита. — Распознователь.

3. Совершенно, совершенно согласен с замечанием Рецензента, которое при всей своей краткости имеет характер основательного исследования. О как весело для друзей Истории встречаться с таким замечанием. Вот здесь знание, дело, польза! — М. П.

Текст воспроизведен по изданию: Псковская судная грамота, составленная на вече в 1467 году. Издана по списку, хранящемуся в библиотеке князя Михаила Семеновича Воронцова // Москвитянин, № 2. 1848