НОВЫЕ ГРАМОТЫ О НОВГОРОДО-ПСКОВСКИХ ОТНОШЕНИЯХ С ПРИБАЛТИКОЙ В XV в.

Фонд грамот, являющихся непосредственным отображением отношений Новгорода и Пскова с его западными соседями — прибалтийскими городами — весьма невелик вследствие гибели и новгородского, и псковского государственных архивов. Находка новых подобных грамот является поэтому ценным приобретением для исторической науки. К сожалению, подлинники печатаемых ниже трех новых грамот не сохранились; в Таллинском городском архиве уцелели только их фотокопии, которые хранятся под №№ 120 и 121.

XIV век и особенно вторая его половина были временем общего экономического и политического подъема русских земель. Этот подъем, нашедший свое наиболее яркое выражение в победе на Куликовом поле, сказался и в жизни Новгорода и Пскова. Конец XIV в. и в особенности первые десятилетия XV в. были для Новгорода и Пскова временем усиленного оживления экономических и политических отношений с их западными соседями, с Прибалтикою прежде всего. Н. А. Казакова убедительно показала, как решительно и энергично Новгород повел борьбу в защиту своих интересов против претензий и злоупотреблений со стороны прибалтийских городов ¹. Неудивительно, что на эти десятилетия наиболее интенсивных экономических отношений Новгорода и Пскова с Прибалтикой приходится и наибольшее количество находящихся в нашем распоряжении грамот. Так, если для всей второй половины XIV в. мы обладаем лишь шестью грамотами, то для первой четверти XV в. мы имеем уже целых 15 грамот, девять из которых приходится на второе десятилетие XV в. Именно к этим грамотам непосредственно примыкают вновь вводимые в научный оборот три таллинских грамоты.

Первая из них — псковская и адресована она Колывани. Ее предметом является вопрос о судьбе наследства умершего в Колывани псковича. Эта грамота особенно драгоценна для нас. Достаточно указать, что от всего XV в. сохранились только две грамоты, которые исходили бы непосредственно от Пскова и были бы направлены в Прибалтику (третья — договор 1448 г., совместный с Новгородом). Датировать первую грамоту нетрудно, благодаря упоминанию в ней имел псковского князя Федора Александровича и посадников Микулы Павловича и Федоса Фефиловича. Князь Федор Александрович приехал в Псков 25 декабря 6925 г., но уже в 6927 г., заболев во время “великого мора”, постригся в монастырь и затем уехал в Москву ². Микула Павлович упоминается как псковский посадник впервые в 6918 г., когда он вошел в состав посольства для заключения мира с Ливонским орденом, и затем позже, в разные годы [233] (в том числе в 6926 г.), вплоть до смерти своей в 6935 году ³. Посадник Федор Фефилович упоминается впервые на страницах псковских летописей в 6917 г., когда он вместе с другим посадником (Сильвестром Леонтьевичем) заключил вечный мир с Витовтом, а затем его имя встречается в течение многих лет (в том числе в 6924 – 6926 гг.), вплоть до 6943 г. ⁴. Таким образом, нашу грамоту следует датировать 6926 — 6927 гг., т. е. приблизительно 1418—1419 гг.

Для понимания этой грамоты следует отметить, что, как указал один исследователь, хотя свидетельств о торговле Пскова с Колыванью сохранилось мало, однако они показывают, что торговые отношения между ними были “особенно крепкими и цветущими” ⁵. К тому же и годы, к которым относится наша грамота, непосредственно следовали за заключением в 1417 г. договора о мире между Псковом и Ливонским орденом. Несомненный интерес для характеристики торговых отношений между Псковом и Колыванью (а также, по аналогии, и с его другими западными соседями) представляет строгая, “по правде”, процедура наблюдения за сохранностью имущества псковича за рубежом, изложенная в грамоте. С этой точки зрения значение нового акта для характеристики экономических отношений того времени несомненно.

Вторая издаваемая грамота — “челобитье” Ивана Кочерина колываньским властям, в котором он подтверждает свое поручительство за нескольких других новгородцев. Имя Ивана Кочерина нам хорошо известно по другим актам того времени. Повидимому, он был одним из тех новгородских купцов, которые вели деятельную торговлю с прибалтийскими городами. Мировая грамота Ивана Кочерина и Ганса Вреде, относящаяся к 1411 г. ⁶, закончила длительную тяжбу, вызванную разбойничьим захватом принадлежавшего Кочерину судна, что случилось не позже 1403 г. ⁷ Имя Кочерина известно и по другой грамоте того же времени, в которой он выступает в деле, связанном с денежными расчетами колыванца “немчина” Ивана Мясо со своими новгородскими должниками ⁸. Наша грамота, таким образом, дополняет имеющиеся сведения о Кочерине, создавая хоть некоторый образ предприимчивого деятеля новгородской внешней торговли. В грамоте идет речь об “орудии” Кочерина, т. е. о каком-то его деле. Скорее всего можно предполагать, что это упоминание, как и сама грамота, являются отражением одного из эпизодов длительного дела о захваченном корабле, об окончании которого в 1411 г. выше было упомянуто. Поручительство, о котором говорится в грамоте, может послужить к характеристике тогдашних торговых взаимоотношений.

Третья из издаваемых грамот — не псковская и не новгородская, а совместная трех главнейших городов Прибалтики, адресованная Великому Новгороду. Ее содержание отражает неоднократно повторявшиеся инциденты с захватом одной стороной товаров другой стороны, вызывавшие затем запрет торговли. К сожалению, точнее датировать эту грамоту трудно. Съезды городов в Пернове происходили неоднократно; для конца XIV — начала XV вв. они приходятся на 1395, 1398, 1401, 1403, 1411 гг. ⁹ Имя Ивана Дуркуя тоже не может послужить основой датировки, так как оно неизвестно по другим актам.[234]

Пользуясь тем, что к изданию грамот прилагаются их фотомеханические воспроизведения, мы нашли возможным издать их в упрощенной транскрипции, без славянских букв, с раскрытием титл, внесением выносных букв в строку, сообразно с общим правописаяием грамот, и с расстановкой соответствующих знаков препинания.

С. Н. Валк