АКТЫ XV ВЕКА ИЗ АРХИВА СУЗДАЛЬСКОГО СПАСО-ЕВФИМЬЕВА МОНАСТЫРЯ

Немногие монастыри средневековой России могут сравняться с наиболее известной суздальской обителью по богатству документальных материалов и степени их сохранности. Монастырские власти на протяжении веков проявляли несомненную заботу о своем владельческом архиве. Прямое свидетельство тому – комплект копийных книг, древнейшие из которых относятся к концу XVII в. В свое время они были выявлены и введены частью нами в научный оборот. Так акты XV в. из копийной книги № 35 были скопированы, откоментированы нами и предоставлены И. А. Голубцову для публикации в третьем томе «Актов социально-экономической истории Северо-Восточной Руси» ¹, (позднее нами была издана указная грамота кн. М. Т. Черкасского ²). Тексты документов XV столетия, извлеченные из копийной книги № 205, предоставлялись нами ряду исследователей (В. А. Кучкину, Б. Н. Флоре, А. Д. Горскому). Часть из них сравнительно недавно публиковалась нами в специализированном издании ³. До нового академического издания актов Спасо-Евфимьева монастыря за конец XIV– начало XVII вв. (недавняя публикация документов обители соответствует скорее уровню археографической работы начала нашего столетия, чем его конца ⁴) целесообразно, видимо, предоставить в руки исследователей все акты XIV–XV в., оставшиеся неизвестными И. А. Голубцову или же изданные им по неисправным спискам. [4]

Сначала несколько слов о копийной книге № 205. Рукопись в 1°, на 595 листах (последний – чистый), с современной написанию потетрадной пагинацией (практически все тетради восьмилистные, вырезки отдельных листов и подклеек не обнаружено). Она активно использовалась в XVIII в., особенно в связи с кофискацией церковных владений и отсылкой подлинников документов в Коллегию экономии – пометки об этом зафиксированы на боковых полях напротив текстов многих грамот. Датировка рукописи не вызывает сомнений: последние по времени документы относятся к 11 июля и 27 сентября 1690 г. (соответственно разъезжая грамота и отказная книга) ⁵. Работа над такой по объему рукописью (учтем, что книга № 35 представляет вторую часть задуманного в качестве единого кодекса) должна была занять несколько месяцев. Вот почему завершение составления копийного сборника следует приурочить к 1691 г., а может быть и 1692 г. (для осторожности в публикации указываем более широкую датировку – 1690-е гг.). Поэтому только недоумение вызывает предложенная С. Н. Кистеревым и Л. А. Тимошиной дата – середина 80-х гг. XVII в. ⁶

Рукопись на л. 1 имеет заголовок (общий для нее и для копийной книги № 35): «Всемиластиваго Спаса Евфимьева монастыря, что в Суздале, книга, списано великихъ государей з жалованныхъ грамотъ; и с купчихъ и з духовныхъ, и со всяких крепостей на монастырьские вотчины..» (далее идет перечисление уездов, в том числе и тех, документация от которых помещена в книге № 35). Именно этот текст составителя копийной книги конца XVII в. с небольшой редакционнной правкой воспроизведен в 1930 г. А. А. Новосельским при составлении описи монастырского фонда. Равным образом, книга № 35, получившая менее точное обозначение от монастырского архивиста («Опись духовныхъ, данныхъ грамот и крепостей...») попала в опись фонда как описная книга. Опись фонда монастыря, к сожалению, не давала ясного представления о видовых и жанровых особенностях целого ряда рукописей монастырского архива. Поэтому утверждение составителей новейшей публикации о том, что рукопись № 205 выпала из поля зрения А. А. Зимина (справедливость требовала добавить сюда и имя И. А. Голубцова) «из-за недоразумения» тенденциозно и лукаво. Ситуация прозрачна: в момент составления А. А. Зиминым перечня актов Спосо-Евфимьева монастыря мы еще не выявили и соответственно не определили этот сборник в качестве древнейшей копийной книги, содержащей документы на владения монастыря в Суздальском уезде и Стародубе-Ряполовском (кстати, все указания на тексты из копийной книги № 35 он получил от нас) ⁷. Вот почему до этого момента рукопись и находилась вне рамок исследовательского интереса и научного оборота ⁸. [5]

В нашу подборку мы включили десять актов, три документа не публиковались ранее вообще (см. № 1, 5, 8), хотя текст одного из них (меновная монастырских властей с А. К. Олферьевым) печатался по монастырскому экземпляру. Шесть актов были опубликованы нами недавно в малодоступном издании (см. № 2, 3, 4, 7, 9, 1 0) и их повторная публикация весьма желательна. Наконец, меновная князя Ф. Д. Пожарского с князем М. И. Голибесовским (см. № 6) была напечатана ранее по копии XVIII в. с существенными изъянами в тексте, что делает необходимым ее новое издание по несомненно лучшему списку.

Теперь о датировке актов. Данная Петра Даниловича (см. № 1) уверенно связывается с именем основателя монастыря, святого Евфимия (он был канонизирован в 1549 г.). Вообще в XV в., точнее в первой половине 80-х гг. этого столетия, известен еще один настоятель с таким же именем. Но явная архаичность формуляра, лапидарность текста документа никак не позволяют отнести его к концу XV в. Показательна формула текста: вклад дается в монастырь святого Спаса архимандриту Евфимию, хотя уже во второй трети XV в. обитель обычно именуется Спасо-Евфимьевой. Таким образом, данная была составлена не позднее 1 апреля 1405 г. (дата смерти Евфимия I) ⁹. Практически невозможно определить начальный рубеж акта: неизвестна точная дата основания монастыря (то, как это описано в житии, отразило противоречивость и недостоверность поздней монастырской традиции), мы ничего не знаем о фактах биографии вкладчика. Принимаем чисто условно в качестве грани 90-е гг. XIV в. лишь на единственном основании: в этот период суздальская часть Нижегородско-Суздальского великого княжения довольно прочно попала под власть Москвы.

Хронология данной князя А. А. Ногтева (см. № 2) не вызывает сомнений. Помета (сделанная специально от имени князя) о том, что вклад был дан «коли бои был великому кн(я)зю Василью Васильевичю со кн(я)зем Юрьемъ Митриевичемъ на Хольму» указывает однозначно на несчастливое для Василия II сражение с его дядей и соперником в борьбе за великокняжеский стол. По авторитетному указанию ростовского владычного свода оно произошло 20 марта 1434 г. «у святого Николы на горе, на реце на Могзе» (Ермолинская летопись и московские летописцы конца XV в. называют Лазареву субботу, канун Вербного воскресенья, которая в 1434 г. и пришлась на 20 марта) ¹⁰. Участвовал ли в бою сам князь Андрей (это не исключено, но очень сомнительно, учитывая внезапность похода князя Юрия Дмитриевича и кратковременность компании в целом) или же факт сражения просто стал вскоре известен ему и в Суздале вообще (что предпочтительнее думать), остается до конца невыясненным. Но как бы то ни было, пометка с таким содержанием и с подобным определением статуса Василия II и его дяди могла быть сделана в ближайшие после 20 марта дни, [6] вряд ли позднее 1-2 апреля (31 марта, в среду на Светлой неделе князь Юрий взял Москву после недельной осады, о чем в Суздале должны были узнать через один-два дня) ¹¹.

В меновной князя Д. В. Пожарского с князем Д. И. Ряполовским (см. № 3) упомянуты владения брата последнего, которыми он владел (подобное могло произойти только после смерти князя А. И. Лобана Ряполовского), а первым послухом, печатью которого воспользовался князь Данила Пожарский, назван Андрей Федорович. Во второй четверти XV в. высокостатусным лицом с таким именем и отчеством был только А. Ф. Голтяев, дядя боровского удельного князя Василия Ярославича и супруги великого князя Василия Васильевича Темного. Он погиб в побоище под Суздалем 7 июля 1445 г., а в бою под Белевым 5 декабря 1437 г. пал князь А. И. Ряполовский. Между этими датами и совершили обмен родовыми землями князь Данила Пожарский и князь Дмитрий Ряполовский. В названных рамках пределах более вероятны 1438–1440 гг. и 1443– начало 1445 г., когда Василий II осуществлял полный контроль над Суздальским княжеством, соседним со Стародубом Ряполовским (бояре князь Юрий Патрикеевич и А. Ф. Голтяев в начале 40-х гг. XV в. присутствовали при докладе мировой сделки великому князю о спорных землях между властями суздальского Спасо-Евфимьева и владимирского Рождественского монастырей) ¹².

Купчая князя Д. И. Ряполовского (см. № 4) состоялась до 1 октября 1462 г. Широкая датировка в пределах 40-х – 50-х гг. может быть несколько сужена. Учтем, что акту предшествовало приобретение (неясным для нас способом) названных в тексте владений Ю. Ф. Кутузовым у Назария Нарбекова. Учитывая другие операции местного землевладельца Нарбекова, его сделку с Кутузовым должно отнести к 40-м – началу 50-х гг. XV в. Соответственно покупка пустошей кн. Д. И. Ряполовским скорее всего состоялась в 50-е гг. Этому корреспондирует факты биографии Юрия Ивановича Шестака Кутузова, племянника продавца: летописям, разрядам, документальным текстам он известен с середины 70-х гг. XV в. ¹³

Данная Петра Окулова сына Кожина (см. № 5) датируется по упоминанию архимандрита Филиппа. Следует только несколько расширить период его настоятельства по сравнению с тем, что предлагал И. А. Голубцов. Филипп наверняка возглавил монастырскую братью где-то в самом начале 1446 г. Показательна здесь серия из трех актов князей Шуйских. Первой следует считать жалованную грамоту от имени В. Ю. и Ф. Ю. Шуйских на всю вотчину монастыря на [7] имя архимандрита Сергия. За ней следовала жалованная обоих братьев на владения обители в Гороховце без упоминания имени настоятеля (иными словами, она была выдана в период междуигуменства). Наконец, третьим было пожалование только младшего из двух братьев (князя Ф. Ю. Шуйского) на те же владения в Гороховце, оформленное на имя архимандрита Филиппа. Но уже в середине марта 1446 г. князь Дмитрий Юрьевич Шемяка в качестве великого князя московского выдал жалованную грамоту митрополичьему нижегородскому Благовещенскому монастырю на его вотчины в Нижнем Новгороде ¹⁴. Филипп оставил настоятельство где-то на рубеже 1449–1450 гг. (как и полагал И. А. Голубцов), так что вклад Петра Кожина состоялся где-то в 1446–1449 гг. (гипотезу о дальнейшей судьбе Филиппа см. ниже).

Меновная князя Ф. Д. Пожарского и кн. М. И. Голибесовского (см. № 6) датируется предельно широко – периодом 50-х – 70-х гг. XV в. Она должна отстоять от сделки отца князя Ф. Д. Пожарского (см. выше о № .3) и предшествовать деловой 1490 г. двух (из пяти) сыновей князя Федора Даниловича Пожарского. Налицо три поколения, каждое из которых документировано одной грамотой. В указанных пределах предпочтительней период с середины 60-х до середины 70-х гг. XV в.

Дата меновной А. К. Олферьева (см. № 8) удовлетворительно определяется по имени архимандрита Иоакима: его настоятельство отнесено справедливо И. А. Голубцовым к 1472–1479 гг. Наш акт и по своему характеру, и по совпадению ряда послухов входит в серию обменов, предпринятых монастырскими властями с целью упрощения конфигурации владельческих границ ¹⁵.

Наконец, обмен князя В. А. Ногтева с И. М. Посульщиковым (см. № 9) состоялся где-то в 1470–1490-е гг. Датирующее значение имеют некоторые биографические факты контрагентов сделки и их родственников, а также аналогичные сведения о послухах. Отец В. А. Ногтева известен нам по документам 1430-х – первой половины 1440-х гг. Трое сыновей князя Василия делят вотчину его четвертого отпрыска между собой где-то в 1500–1515 гг., а младший его сын (дважды женатый и неоставивший мужского потомства) умер в 1533/34 г., завещав свои долги и часть родовых вотчин двум племянникам (из чего следует, что двух его старших братьев уже не было в живых). Сам князь В. А. Ногтев фигурирует в списке дворовых 1495 г. (там же присутствует его второй по старшинству сын Иван), причем назван князь Василий с «вичем», что говорит о его высоком статусе и вполне солидном возрасте. Сообразуя все приведенные данные свидетельства, кончину князя В. А. Ногтева следует отнести к рубежу столетий (разрядные назначения 1514–1529 гг., как доказал И. А. Голубцов приписываются ему ошибочно: речь идет о князе В. А. Ноготкове-Оболенском) ¹⁶. [8]

Игнатий Посульщиков запечатал меновную печатью своего старшего брата Ивана Перепечи, а его сын Борис писал грамоту. Известен неполный и недатированный текст духовной Ивана Перепечи (наследниками выступает его вдова, сын Борис и зять), сохранилась также деловая его внуков – Ю. Б. и Ф. Б. Перепечиных 1519/20 г. Учитывая разницу поколений, духовную И. М. Перепечи Посульщикова следует датировать 1490-ми гг. Соответственно, никак не позднее последнего десятилетия XV в. он мог участвовать в сделке своего брата. На то же время указывают сведения о послухах. Отец Григория Мунехина, Иван Мунеха Никифорович, известен по актам первой половины 1440-х гг. вместе с братом Александром. В. М. Караулов (имевший прозвище Черемисин) фигурирует в документе митрополичьего архива 1461–1464 гг. Василий Белзимеров неоднократно упоминается в грамотах 1470-х – 1490-х гг. ¹⁷ Сохраняя широкие хронологические рамки для грамоты, но исходя из совокупности всех приведенных фактов, укажем все же на середину 1470-х – середину 1480-х гг. как на наиболее вероятный период свершения сделки и собственно составления текста меновной.

Содержание публикуемых документов чрезвычайно информативно, несмотря на кажущуюся лапидарность большинства текстов. Но более всего они выразительны в плане социальной эволюции местных княжеских фамилий и местных же нетитулованных землевладельцев.

Сначала о князьях Ногтевых. Основателем фамилии был младший сын нижегородско-суздальского великого князя Константина Васильевича Дмитрий, которому разные родословцы усваивали два прозвища – Ноготь и Одноок. Он дважды упомянут в летописях под 1367 и 1375 г., его единственный сын Юрий и единственный же внук Андрей известны только по родословным росписям. И только правнук, князь А. А. Ногтев зафиксирован документально. Информация двух кратких текстов позволяет многое прояснить в статусе князя Андрея Андреевича. Во-первых, речь идет об одном владении – селе Коровничьем (Коровники), расположенным в ближайшем окологородье Суздаля и смежно с самим монастырем. Там же обретался и Ветельский пруд (правильно определил его местонахождение В. А. Кучкин, исправивший ошибку И. А. Голубцова), пожню у которого и отдал в монастырь вкладчик «на поминок своеи д(у)ше». Вклад был несомненно обетным. Само село было наследственно-родовой вотчиной князя Андрея, которой он владел «по старине и с судомъ» (это зафиксировала меновная Ногтева с монастырем первой половины 1440-х гг.), что свидетельствует о его суверенных правах на это владение. Сообразуя данное обстоятельство с обозначением именно Василия II великим князем в пометке грамоты на пожню (хотя князь Андрей Андреевич в конце марта 1434 г. знал и о поражении Василия II, и о претензиях князя Юрия Дмитриевича на великокняжеский стол), приходим к естественному выводу. Князь А. А. Ногтев обладал в 30-е гг. XV в. индивидуальным статусом служилого князя московского великого князя и сохранял за собой родовые земли удела своего прадеда. Статус служилых князей XV в. исследован нами в специальной статье, сейчас же подчеркнем только, что права и обязанности князя Андрея в 30-е гг. XV в. принципиально не [9] отличались скорее всего от соответствующих норм докончания 1448–1449 гг. Василия II с дальним родственником Ногтева, князем И. В. Горбатым ¹⁸.

В момент обмена на село Коровники статус Андрея Андреевича, видимо, уже начал меняться. Показательно, что в акте не фигурируют ни ввеликий князь, ни любой другой суверен Суздальского княжества (в 1441–1442 гг., а может быть и в 1443 г. им последовательно владели князь А. В. Чарторыйский, эмигрант из Литвы, и московский удельный князь Иван Андреевич можайский). Князь Андрей совершает сделку «доложа своего господина Аврамия, владыки Суждалского». Подобное именование архиереев не характерно для владетельных князей (великих, удельных, служилых). В жалованных и меновных грамотах великие князья (Василий I, Василий Темный, Иван III) именуют митрополитов «своими отцами». Аналогичны акты московских удельных князей в адрес разных иерархов (князь Михаил Андреевич белозерский, князь Василий Ярославич боровский, князь Юрий Васильевич дмитровский). Так же обстояло дело у суздальских князей: князь Иван Борисович Тугой Лук дал вкладом в Спасо-Евфимьев монастырь село Переборово «поговоря по духовному делу», «с отцомъ своимъ с Митрофаном, со владыкою Суздальским» ¹⁹.

Митрополиты и епископы были «государями и господинами» для светских вассалов православных иерархов, начиная от дворецких и бояр и кончая рядовыми детьми боярскими и слугами. Многочисленные тексты с подобным словоупотреблением хорошо известны специалистам хотя бы по архиву митрополичьей кафедры. «Господинами» митрополит и другие владыки были для вассалов великих и удельных князей, не обладавших хотя бы индивидуальным статусом владетельного служилого князя (князь И. Ю. Патрикеев, князь И. В. Булгак-Голицын, В. Т. Остеев и др.) ²⁰. Если это наше наблюдение справедливо, то князь А. А. Ногтев к моменту сделки утратил целиком или в значительной мере индивидуальный статус служилого князя московского государя. Этому способствовали по крайней мере два обстоятельства. Во-первых, резко усилившийся нажим на юго-восточные земли России со стороны только что возникшего Казанского ханства. Во-вторых, чехарда владетельных князей в Суздале в конце 30-х – начале 40-х гг. XV в.

Позднее князь А. А. Ногтев продолжал терять земли. Вымененное им у властей монастыря село Заполицкое (к югу от Суздаля) оказалось в 70-е гг. XV в. вотчиной князя Семена Ивановича Хрипуна Ряполовского (он входил в ближайшее окружение и Василия Темного, и Ивана III). Свою родовую вотчину Медвежий Угол он отдал в Спасо-Евфимьев монастырь, что было подтверждено жалованной грамотой Ивана III от 17 октября 1472 г. В ней, однако, отсутствует перечисление поселений в Медвежьем Углу, что косвенно подтверждает возможность заметного временного зазора между вкладом и его утверждением [10] московским государем. Поскольку примерно тогда же Иван III от своего имени пожаловал в обитель «свое озеро Вознесенское в Медвежьем Углу» с правом ловить рыбу в реке Увоти, напрашивается вывод о хотя бы частичной конфискации родового удела князя Андрея в пользу московского великого князя. Можно догадываться, что выдача жалованной грамоты 1472 г. была отчасти своеобразной и не исключено посмертной реабилитацией князя А. А. Ногтева, коль скоро признавалась законной отдача родовых земель служилого князя в монастырь ²¹.

Что же менял князь В. А. Ногтев Игнатию Посульщикову? Он сам обозначил правовой статус отдаваемых им владений как купли. Скорее всего, речь идет о родовом выкупе у монастырских властей какой-то части бывшего служилого удела. В момент сделки положение князя Василия Андреевича было затруднительным. Это проявилось в неравноценности обмена (он получил две деревни, пустошь и 30 рублей, отдав девять деревень и семнадцать пустошей), в преобладании запустевших поселений в его вотчине. Помимо общих причин, затруднения князя В. А. Ногтева к концу столетия были явно обязаны потерям и утратам земель, отчасти статуса, которые сопровождали князя А. А. Ногтева на его жизненном пути. Впрочем, князь Василий Андреевич сохранял права и обязанности служилого князя в его групповом статусе, в составе территориальной корпорации суздальских Рюриковичей, что и зафиксировал список дворовых 1495 г. ²²

Пять грамот (№ 3, 4, 6, 7, 10) документируют судьбы двух линий княжеского дома стародубских Рюриковичей – князей Пожарских и Ряполовских. Отметим наиболее показательные явления. Во-первых, распространенность обмена исконными родовыми землями. Так, князь Данила Васильевич Пожарский променял князю Дмитрию Ивановичу Ряполовскому свой родовой Пожар в обмен на часть родового удела князей Ряполовских – село Мугреево (так решается старая проблема о происхождении фамилии Пожарских – см. № 3). Его сын, князь Федор Данилович выменил у своего троюродного брата князя Михаила Ивановича его родовые земли – село Троицкое с Галибесовскими деревнями (см. № 6). В. А. Кучкин справедливо отнес дробление Стародубского княжения к концу XIV в. и столь же верно указал на сложную структуру владений разных князей (села, деревни, озера и т. п.) на территории в округе Стародуба, именовавшейся в источниках и «стареишинством», и «старишим путем». Но с другим выводом автора – старшей линией рода были князья Стародубские, потомки князя Федора Андреевича и именно за ними был закреплен «стариший путь» – согласиться нельзя ²³. Прежде всего, древнейшие и авторитетные родословные книги (Летописная и Румянцевская редакции, Государев родословец 50-х гг. XVI в., дошедший до настоящего времени в составе Бархатной книги) единодушно называют старшим сыном князя Андрея князя Василия Пожарского. Отпадает и аргумент о незначительности удела: князь Д. И. Ряполовский придал к своему крупному селу с починками за вымененный Пожар денег и имущества [11] на 170 рублей (огромная по тем временам сумма), что свидетельствует о значительности исконных владений князей Пожарских (см. № 3).

Думаем также, что «стариший путь» не был наследственно закреплен за какой-то одной линией князей Стародубских. Приглядимся к данным князя Федора Андреевича на озера Смехро и Боровое игумену Троице-Сергиева монастыря Никону (датируется 1420-ми гг.). Начальные их формулы не дают твердых оснований для однозначной интерпретации понятия «вотчина»: наследственная ли это собственность князя Федора и только его сыновей или же это родовая «отчина», переходящая из рук в руки по принципу родового поколенного старшинства. Думаем, что правильно второе. Действительно, текст «кого есмь благословилъ стреишим путем, Олехсинским станом» (в разделе с разрешением игумену поставить двор «близ озер») соотнесен с двумя именами – племянника князя Федора Андреевича, князя Данила Пожарского и родного сына, князя Федора Стародубского (они фигурируют дважды и именно в такой последовательности). Эти лица названы вовсе не потому, что их владения были смежны отданным озерам (к примеру, князь С. И. Ряполовский имел в ближайшей округе деревни и пустоши): князь Федор Андреевич назвал двух законных после него наследников «старишиго пути» в порядке поколенного родового старшинства (надо думать, что из его поколения живших в это время уже не было) ²⁴. Через полвека князь Семен Иванович Ряполовский сделал вклад в Троице-Сергиев монастырь на деревню Всегодичи «в своемъ стареишинстве». В гипотезу В. А. Кучкина этот факт никак не укладывается, но зато прекрасно подтверждает наше предположение. Князь С. И. Ряполовский потому и владел «старишим путем», что в своем поколении (колене) он остался старшим представителем всего рода. Формуляр его грамоты (полный финансовый иммунитет, дань именуется вкладчиком «моей», значительный судебные изъятия – за «городцкими наместниками» князя Семена остаются лишь дела о душегубстве и татьбе с поличным, сам князь судит монастырского приказчика) свидетельствует с несомненностью о суверенных владетельных правах князя С. И. Ряполовского. Опала на него около 1483 г. объясняет нам, почему к 1503 г. этой своеобразной территорией распряжается Иван III, передавший ее князю М. Р. Мезецкому в обмен за его доли в Мезецке («суд и дань», однако, оставались в Алексине за Василием III, так что Мезецкий получил земли на обычном вотчинном праве). Память местного населения цепко удерживала тот факт, что последним владетельным князем в Стародубе был именно представитель фамилии князей Ряполовских: еще в 1526 г. городище в окрестностях села Алексина именовалось Ряполовским ²⁵.

Одновременно уточняется и западная граница «старишино пути»: она проходила вблизи впадения Уводи (Увоти) в Клязьму ²⁶ (заметим попутно, что Пожар располагался неподалеку, к югу-западу от этой территории). [12]

Меновная князя Д. В. Пожарского с князем Д. И. Ряполовским наглядно демонстрирует удачи и успехи одной линии рода и постепенное захирение другой. Выразителен в этом плане набор послухов. В купчей князя Дмитрия на две пустоши фигурируют представители двух видных боярских родов – Кутузовых и Морозовых (Михаил Яковлевич Русалка Морозов). В меновной князя Ф. Д. Пожарского и князя М. И. Голмбесовского (см. № 6) названы трое местных лиц явно невысокого служебного положения. Еще показательнее деловая 1490 г. князей Ф. Ф. и В. Ф. Пожарских. Кроме двух их родных братьев (князей И. Ф. и С. Ф. Пожарских) остальные послухи явно представляли местное крестьянское население (см. № 10). Это гарантировало точность межевания, но одновременно четко высвечивало социальный фон жизнедеятельности князей Пожарских. Их род захирел вовсе не в результате опалы в годы опричнины (так представлял ситуацию в начале XVII в. князь Д. М. Пожарский), а гораздо раньше. Совсем не случайно князей Пожарских нет в перечне дворовых 1495 г., где фигурируют 11 потомков трех братьев Федора, Ивана и Давыда Андреевичей, но нет потомков их старшего брата – Василия Андреевича. За весь XVI в. Пожарские не получили ни одного воеводского назначения (известны лишь их службы в качестве городничих в Свияжске и Казани и т. п.) ²⁷.

Своеобразный вариант социальной эволюции представляет судьба князя Дмитрия Ивановича Ряполовского. Нет оснований сомневаться в наличии и сохранности у него родовых земель в Стародубе (тот же Пожар, вотчины его брата Андрея), несомненно с владетельными правами (князь Данила Пожарский променял Пожар «как было за моимъ отцем», что подразумевало не только прежние размеры вотчины, но и совокупность суверенно-владетельских прав). Вместе с тем он активно приобретал земли на Суздальщине (точнее в порубежьи Владимирского уезда и суздальских земель, почему грамота 1462 г. отнесла их к Владимирскому уезду), брал митрополичьи земли на Владимирщине в пожизненное держание и т. п. Он трижды именуется в официальных текстах боярином Ивана III, хотя почти наверняка был еще им у Василия Темного. Бытует мнение, что получение боярского чина автоматически выводило лицо, получившее пожалование, за пределы сословного статуса служебных (владетельных) князей. Это вряд ли так. Прежде всего, в середине – второй половине XV в. только еще постепенно кристализуется понятие боярина как специально пожалованного чина, означавшее право и обязанность систематически участвовать в заседаниях ближнего совета при государе (Боярской думы). Но даже не это главное. При сохранении вотчин в родовом гнезде, когда другие представители рода имели, как правило, статус служилых князей в коллективной, территориально-групповой форме, было бы странным полагать, что получившие боярство лица лишались общих для корпорации владетельно-суверенных прав в отношении своих родовых земель и подвластного населения. В таком случае карьера боярина великого князя означала бы заметное ухудшение сословно-статусных позиций этого лица, что нереально. Наше суждение, к сожалению, не может быть подкреплено анализом биографий сыновей князя Дмитрия Ивановича – он не оставил потомства. Но второй сын князя Семена Ивановича, князь [13] Василий Семенович Мних Ряполовский возглавил в перечне дворовых 1495 г. группу стародубских Рюриковичей ²⁸.

Особый интерес публикуемые документы представляют для понимания судеб местного служилого боярства. Главная ценность экземпляра меновной А. К. Олферьева (см. № 8) и заключается в том, что здесь удержано фамильное прозвище контрагента монастырских властей, позволяющее четко определить его происхождение. Во всех других, довольно многочисленных упоминаниях он называется только по имени и отчеству – Алексей Клименьев. Фамильное прозвище позволяет определить его отца – владычного боярина Климентия Олферьевича. Его статус виден из содержания документа: при докладе суздальскому владыке Авраамию меновной князя А. А. Ногтева с властями Спасо-Евфимьева монастыря присутствовали Остафей Яковлич, Михаил, Климентий и Наум Олферьевичи. В них нельзя не видеть ближайшее светское окружение епископа. Позднее мы этих лиц в актах Спасо-Евфимьева монастыря не обнаруживаем. Вполне ясно почему: аналогичных актов с участием владыки или его чиновников в архиве обители за XV в. больше нет. Михаил и Климентий вообще более неизвестны по другим текстам. Наум же как будто всплывает через двадцать с лишним лет в Москве. Митрополичий дворецкий Наум Олферьев по распоряжению митрополита Филиппа и с доклада великому князю менялся домовными землями с Иваном Дмитриевичем Руно (грамоту следует датировать 1465–1466 гг., до 4 января 1467 г., когда дворецким митрополита стал Ф. Ю. Фомин) ²⁹. Относительная редкость этого имени в боярской среде, совпадение отчества, сходство функций Наума Олферьевича в Суздале и Москве (при учете разницы между владычным и митрополичьим двором) достаточно аргументируют справедливость такого отождествления. Если добавить, что Филипп был поставлен в митрополиты из суздальских епископов, то наша гипотеза обретает еще большую убедительность: Филипп, несомненно, перевел с собой в Москву близких ему доверенных лиц.

Здесь, пожалуй, позволительна еще одна догадка. В литературе не установлены ни дата поставления Филиппа в суздальские владыки, ни его предшествующая биография. В то же время, известен по целому ряду документов архимандрит Спасо-Евфимьева монастыря Филипп, настоятельствовавший в обители в 1446–1449 гг., а может быть, и чуть позже (см. выше). В 1450 г. (не позднее 17 января 1451 г.) архимандритом стал Исаакий, но ниоткуда не видно, что Филипп умер, тяжко заболел или попал в опалу по политическим мотивам. Правая грамота самого конца XV в. сохранила в показаниях суздальских детей боярских один драгоценный штрих монастырской жизни. Спор шел о богатых лугах по Нерли, куда прежде старца с архимандритом приезжали, ставили на лугах полотняную церковь «и сами старцы те луги и косили». Позднее эта практика прекратилась. Когда Филипп «вшел на митрапалию», он прислал в монастырь 15 рублей «в ыскос, что бы сами старцы не косили». Этот факт вряд ли случаен. Он, надо думать, подсказывает нам, что за плечами митрополита Филиппа была не только суздальская кафедра, но и настоятельство в самой авторитетной и строгой по уставу обители Суздальской земли ³⁰. Кстати, длительность [14] пребывания Филиппа в Суздале объясняет его прекрасное знание архитектуры Владимирских соборов, мотивы его выбора при строительстве нового здания Успенского собора в Москве в качестве образца Успенский собор во Владимире.

Вернемся к А. К. Олферьеву. Алексей Климентьевич участвует в сделке обмена с монастырскими властями (текст акта сохранил интересные и точные сведения о местных метрических показателях), был послухом в двух меновных монастыря с князем С. И. Ряполовским. Он – вотчинник села Липицы, расположенного смежно с монастырским селом Омуцким. Он – зять и душеприказчик Семена Неквасы, заметного лица в суздальском служилом и владельческом мире 1440–1470-х гг. Все эти факты биографии А. К. Олферьева относятся к 1470-м гг. Где-то около 1484 г. по распоряжению великого князя Ивана Ивановича Молодого он судил конфликт между великокняжескими и монастырскими крестьянами и после доклада сюзерену (тот называет Олферьева «своим дьяком») выдает правую грамоту ³¹. Характерная и на редкость для этого времени хорошо документированная биография служилого вотчинника-землевладельца из местной боярской среды.

Монастырский архив дает, как будто, возможность установить суздальское происхождение знаменитого псковского дьяка Михаила (Мисюря) Григорьевича Мунехина. В данной Петра Даниловича основателю обители (см. № 1) упомянут послухом некто Никифор Федоров. Двое его предположительных сыновей – Александр Никифорович и Иван Мунеха Никифорович – названы в двух данных грамотах. Первая датируется около 1440 г., вторая – несколькими годами позднее. В первой вкладчиком являются трое братьев Кокошкиных (все они или только старший брат были боярами суздальских князей), вторая составлена от имени Назария Дмитриевича Нарбекова. Наконец, в меновной князя В. А. Ногтева и И. М. Посульщикова, составленной скорее всего в середине 1470-х – середине 1480-х гг. (см. выше), первым свидетелем назван Григорий Мунехин. Как известно, первое точно датированное указание на пристава Михаила (Мисюря) Мунехина в дипломатических делах относится к 1502 г. ³² Хронология четырех поколений не вызывает сомнений – на каждое колено приходится 25–35 лет (по документам). Если наша догадка верна, то хорошо объясним высокий уровень книжной учености Мисюря Мунехина. Могучий толчок в этом плане дала поездка большой группы суздальцев с владыкой Авраамием (под рукой митрополита Исидора) на Ферраро-Флорентийский собор. Письменная и устная полемика с униатами после возвращения в Россию осенью 1440 г. несомненно укрепила и развила тенденции книжной культуры и образования в Суздале, в городской боярской среде.

Документы публикуются по правилам «Актов Русского государства» за некоторыми исключениями. В частности, по техническим причинам не выделяются курсивом выносные буквы, которые просто вставлены в строку и смягчаются перед гласными и в некоторых иных случаях.

Комментарии

1. АСЭИ. М., 1964. Т. 3. С. 466, легенда к № 480.

2. Назаров В. Д. Из истории аграрной политики царизма в XVI в. // Советские архивы. 1968. № 3. С. 110, 111.

3. Назаров В. Д. Князья Пожарские и Ряполовские по новым документам из архива Суздальского Спасо-Евфимьева монастыря // Историческая генеалогия. Екатеринбург–Париж, 1996. Вып. 4. С. 78, 79. Приложения 1–4 (далее – Назаров, 1996 а); Он же. Князья Ногтевы-Суздальские в XV в. (по материалам архива Суздальского Спасо-Евфимьева монастыря) // Там же. С. 84. Приложения 1, 2 (далее – Назаров, 1996 б).

4. В настоящей работе нет места для детального разбора. Укажем только на практически полное отсутствие палеографического описания подлинников, ранних списков, копийных книг № 35 и № 205, включая определение водяных знаков и квалифицированное определение печатей. Не проведена составителями в полном объеме текстологическая работа (особенно тогда, когда налицо тексты по копийным книгам XVII–XIX вв.). Не унифицированы случаи исправлений составителями написаний в подлинниках и списках (почему они в целом ряде случаев вторгаются в тексты подлинников остается необъяснимым). Не касаясь сейчас других недостатков издания (надеемся еще к этому вернуться), скажем только одно: публикация (Акты Суздальского Спасо-Евфимьева монастыря 1506–1608 гг. М., 1998) не избавляет исследователей от необхадимости систематического обращения к архивным документам и к их текстам.

5. РГАДА. Ф. 1203. Оп. 1. Д. 205. Л. 270 об.-271 об. (сентябрьский документ 1690 г.); Л. 451–453 (июльский документ 1690 г.).

6. Акты Суздальского Спасо-Евфимьева монастыря... С. 6.

7. Там же. С. 7; А. А. Зимин. Хронологический перечень актов архива Суздальского Спасо-Евфимьева монастыря (1506-1612 гг.) // АЕ за 1962 год. М., 1963. С. 367 и текст примечания 8.

8. Воздадим должное составителям (С. Н. Кистереву и Л. А. Тимошиной) за их твердое следование принципам. Высоко оценивая археографический и научный потенциал безвестного монастырского архивиста XVII в. (за формулами которого, заметим, следовали авторы описания фонда Спасо-Евфимьева монастыря в нашем столетии) и полагая, надо думать, что исчерпывающая классификация рукописи № 205 уже дана, они ни разу не упомянули ни об одной публикации, в которых копийная книга № 205 (равно как и копийная книга № 35) впервые определялись в этом качестве и реально вводились в научный оборот.

9. О Евфимии II см. хронологическую справку о настоятелях Спасо-Евфимьева монастыря, составленную И. А. Голубцовым на основании перечня П. М. Строева и актов (АСЭИ. М., 1958. Т. 2. С. 697, 698). Там же указана верная дата смерти основателя обители. Поправки, на основании представленных нами текстов по книге № 35 (они касаются почти исключительно первой половины XV в.) см.: АСЭИ. М., 1964. Т. 3. С. 653.

10. ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 182; М.-Л., 1963. Т. 28. С. 266; СПб., 1910. Т. 23. С. 148.

11. ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 23. С. 148; Зимин А. А. Витязь на распутье. Феодальная война в России в XV в. М., 1991. С. 65.

12. В. А. Кучкин (см. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X–XIV вв. М., 1984. С. 259. Примечание 154) неверно отнес бой под Белевым к декабрю 1438 г. и неоправданно раздвинул рамки датировки до 1490 г., (имея в виду деловую князей Пожарских этого года, хотя она не имеет прямого отношения к меновной князя Данилы Пожарского и Дмитрия Ряполовского; меновная 1490 г. связана с меновной князя Федора Даниловича Пожарского с князем Михаилом Голтяевым). Исследователь не отождествил послуха меновной Андрея Федоровича с А. Ф. Голибесовским. См. также: АСЭИ. М., 1958. Т. 2. № 442. С. 484. О владельческой судьбе Суздаля см. также: Кучкин В. А., Флоря Б. Н. О докончании Дмитрия Шемяки с нижегородско-суздальскими князьями // Актовое источниковедение. М., 1979. С. 205–207 и др.

13. Зимин А. А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV– первой трети XVI в. М., 1988. С. 258, 259.

14. АСЭИ. М., 1958. Т. 2. С. 697, 698; там же. № 448; АСЭИ. М., 1964. Т. 3. № 491, 492; АФЗХ. М., 1951. Т. 1. № 232.

15. АСЭИ. М., 1958. Т. 2. С. 697, 698; там же. № 470-472.

16. О А. А. Ногтеве см.: АСЭИ. М., 1958. Т. 2. № 441 и настоящую публикацию № 2. О сыновьях князя В. А. Ногтева см.: АСЭИ. М., 1964. Т. 3. № 500; Сборник князя Хилкова. СПб., 1879. С. 153, 154. Список дворовых 1495 г. см.: РК 1475-1598 гг. М., 1966. С. 25. О назначениях кн. В. А. Ноготкова-Оболенского см.: РК 1475-1598 гг. М., 1966. С. 55, 56, 72, 73; АСЭИ. М., 1964. Т. 3. С. 477 (выводы И. А. Голубцова), ср. повторение ошибочных отождествлений у А. А. Зимина (Формирование боярской аристократии... С. 75, 100. Примечание 59).

17. О И. М. Перепече Посульщикове см.: АФЗХ. М., 1951. Т. 1. № 163, 164. О послухах см.: АСЭИ. М., 1958. Т. 2. № 440, 445, 465, 472, 492; АФЗХ. М., 1951. Т. 1. № 242.

18. Кучкин В. А. Формировании государственной территории... С. 220; Он же. «Данная» черницы Марины // Исторические записки. М., 1982. Т. 108. С. 308, 315. Примечание 76; АСЭИ. М., 1958. Т. 2. № 441; настоящая публикация № 1; ДДГ. М.-Л., 1950. № 52; Назаров В. Д. Служилые князья Северо-Восточной Руси в XV в. (в печати); ср. Назаров, 1996 б. С. 81.

19. ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 23. С. 151; Кучкин В. А., Флоря Б. Н. О докончании Дмитрия Шемяки... С. 206, 207; Зимин А. А. Витязь на распутье... С. 89, 90, 92, 94, 95, 97; АФЗХ. М., 1951. Т. 1. С. 84, 92,1 08, 116, 131, 149, 178, 179, 186, 198, 200, 211, 225, 242-244, 246, 274, 276-278; АСЭИ. М., 1958. Т. 2. № 436.

20. АФЗХ. М., 1951. Т. 1. С. 26, 49, 117, 159 и др.

21. АСЭИ. М., 1958. Т. 2. № 466, 469, 470.

22. См. настоящую публикацию № 9; подробнее о судьбах двух поколений Ногтевых см.: Назаров, 1996 б. С. 81–83 (но с существенной поправкой относительно оценки территориальных княжеских корпоротивных групп – теперь мы их считаем одной из форм социального бытования служилых князей); PK 1475–1598. М., 1966. С. 25.

23. Кучкин В. А. Формирование государственной территории... С. 256–262.

24. АСЭИ. М., 1952. Т. 1. № 4, 5.

25. Там же. № 436 и комментарий на с. 623; ДДГ. М.-Л., 1950. № 89; Зимин А. А. Формирование боярской аристократии... С. 40; АРГ. М., 1975. № 279. подробнее см.: Назаров, 1996 а. С. 74, 75.

26. Веселовский С. Б. Село и деревня в Северо-Восточной Руси XIV–XVI вв. М.-Л., 1936. С. 111, 112; Кучкин В. А. Формирование государственной территории... С. 261, 262; Назаров, 1996 а. С. 75.

27. РК 1475-1598 гг. М., 1966. С. 25, 152, 160, 172, 265, 593. Легенда об опричном закоснении Пожарских весьма живуча, см.: Павлов А. П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове. СПб., 1992. С. 25 (примечание 92), 77, 132, 157, 158.

28. См. № 3, 4, 7 настоящей публикации; АСЭИ. М., 1958. Т. 2. № 374, 375; АФЗХ. М., 1951 Т. 1. № 174, 175; PK. 1475-1598 гг. М., 1966. С. 25. Приобретал земли на Суздальщине и князь С. И. Ряполовский (см.: Назаров, 1996 а. С. 76; см. также в настоящей статье).

29. АСЭИ. М., 1958. Т. 2. № 441; АФЗХ. М., 1951. Т. 1. № 250. (ср. № 152).

30. АСЭИ. М., 1958. Т. 2. № 492. С. 534.

31. Там же. № 470-472, 474, 481.

32. Там же. № 440, 445; см. настоящую публикацию № 9; Словарь книжников и книжности Древней Руси. Л., 1989. Вып. 2 (вторая половина XIV–XVI в.). Ч. 2. С. 120, 121.

Текст воспроизведен по изданию: Акты XV века из архива суздальского Спасо-Евфимьева монастыря // Русский дипломатарий, Вып. 4. М. Археографический центр. 1998