Полная грамота Ивана Михайловича Дубенского

Тексты полных грамот, хотя сведения о данном виде документов восходят к началу XIV в. ¹, не столь часто встречаются в отечественных архивохранилищах. В 60-х годах нашего столетия сначала А. Л. Хорошкевич, а затем А. А. Зиминым были найдены первые две грамоты, сохранившиеся в подлинниках и остающиеся до сего дня единственными этого рода документами. В январе 1996 г. сотрудником РГАДА А. В. Антоновым при сплошном просмотре обширного комплекса дел Поместного приказа был обнаружен список еще одной полной грамоты, восходящий к приказному делопроизводству середины XVII в. и любезно предоставленный нам для публикации.

В апреле 1646 г. перед писцами Владимирского уезда стольником Никитой Михайловичем Боборыкиным и подьячим Фомой Третьяковым ² муромец Иван Иванович Дубенский дал сказку о своей вотчине в Колпском стану Владимирского у., состоящей из села Крюкова и трети села Заболотья. Документ включал в себя перечисление всех населявших вотчину крестьян, бобылей и «людей». В соответствии с поданной сказкой имение было записано в переписной книге, сведения которой все же имеют некоторые отличия от представленных И. И. Дубенским. Так, в книге нет указания на передачу Кондрашки Афанасьева зятю вотчинника, назван только один Ивашка Орефьев с сыном Прошкою, что указывает на ошибочное удвоение записи в сказке, Спирка Лазарев не называется бобылем, а о Гришке Левонтьеве сказано, что он живет «в захребетниках», у Емельки Федорова указан только один сын Еська, а Иська Родионов записан как Оська ³.

Согласно той же переписной книге остальные трети села Заболотья принадлежали Ивану Владимировичу и Андрею Онуфриевичу Дубенским ⁴. [6]

Последними в перечне в сказке И. И. Дубенского указаны «задворнои мои человек Родька Онкудинов з детьми с Панкрашкою да с Панькою, ...человек Иська Родионов, ...Власко Родионов». В переписной книге все они названы «старинными задворными людьми» и о них сказано, что «те ево старинные люди про старину роспрашиваны, и старину на тех людей и клал» ⁵. В подтверждение своих прав на них вотчинник приложил к сказке список с полной грамоты на некоего Митицу Онцыфорова сына с поколенной росписью его потомков вплоть до Онкудина и Родьки Игнатьевых детей, детьми которых и являлись Родька Онкудинов и Иська и Власко Родионовы.

Подсчет от Митицы Онцыфорова до Онкудина и Родиона Игнатьевых дает в результате 9 поколений. Сказка вотчинника добавляет еще два, представители последнего из которых, по-видимому, были детьми. Таким образом, время составления полной грамоты на Митицу Онцыфорова отстояло от 1646 г. на 10 поколений холопов. Учитывая хотя бы по 4 поколения на столетие, приходится отнести оформление полной грамоты к первой половине XV в.

Правомерность учета для холопов по 25 лет на поколение возможно подтвердить следующими примерами. 17 февраля 1546 г. были проданы в полницу Матвей Кузьмин сын с женой Агафьей и детьми Офимкой и Андрюшкой. В 1583/84 г. внучка Андрея Наталка сбежала от своего хозяина, а спустя еще 14 лет его же внук Федор с женой и не названным по имени, очевидно, малолетним сыном упомянуты в записной книге старых крепостей ⁶. Следовательно, за истекшие со времени составления полной грамоты 52 года едва успели смениться два поколения холопов. Не менее показателен и другой пример. 14 июля 1517 г. был продал в полницу новгородец Борис Наумков сын. В 1575/76 г. дети его младшей дочери сбежали от Дмитрия Пустошкина ⁷, то есть через 58 лет имеем лишь второе поколение холопов. Можно привести и родословие холопов, принадлежавших Секириным, где от момента оформления полной, относимой к 1450-1480-м годам, до составления записных книг Дмитрия Алябьева, сохранивших изложение рассматриваемых полных грамот, то есть более чем за столетие, минуло только три поколения, и внуки первого холопа продолжали служить своим господам ⁸.

Тем самым, нет никаких противопоказаний, чтобы, опираясь на счет поколений, считать полную грамоту на Митицу Онцыфорова составленной в первой половине XV в.

Для удобства анализа текста полной грамоты его полезно разбить на отдельные фрагменты-клаузулы:

1. «Доложася князя Петра Дмитреевича...»

2. «...наместник володимерскаго...»

3. «...се аз, Иван Михаилов сын Дубенскои, купил есмь Митицу Аньцыфорова сына в полницу себе и своим детем...» [7]

4. «...на нем полтора рубли»

5. «А продал есми по своей воле бес пристава»

6. «З докладом приходил в том князя Петра Дмитреевича Глеб и г наместником ⁹ и тамгу взял в том...»

7. «...и князь Петра Терех Ерофеев сын Агриков и тамгу взял...»

8. «...поп Тимофеи»

9. «А на то послуси: Семен Гулаков, Михаило Семенов сын Сущов, Василеи Игнатьев сын Синков»

10. «А грамоту писал Митька ...цев»

11. На обороте: «К сему спи[с]ку Иван Дубенско[и] руку приложил».

12. Перед текстом помета: «Подклеить под ево ж скаску»

Рассмотрим каждый фрагмент отдельно.

1. «Доложася князя Петра Дмитреевича...»

Начало документа представляет собой обычную запись о докладе сделки по покупке холопа в полницу, встречающуюся и во многих прочих случаях, например, в опубликованной А. Л. Хорошкевич грамоте 1494 г., где читаем: «доложа князя Ивана Михаиловича» ¹⁰. Точно так же это выглядело и в наиболее ранней из известных по изложению в записных книгах полной грамоте, относимой по упоминанию князя Юрия Патрикеевича к 1420-1440-м годам: «Доложа князя Юрья Патракиевичя...» ¹¹. В грамоте третьей четверти XV в. названа должность лица, которому производился доклад: «Доложа третника верейского Михаила Кирьяновича...» ¹², как и в грамоте последней четверти того же столетия: «Доложа князя Семена Ивановича, наместника суздалского...» ¹³. Из записи в нашей грамоте следует, что доклад произведен некоему князю Петру Дмитриевичу, жившему в первой половине XV в.

2. «...наместник володимерскаго...»

На первый взгляд, ориентируясь на указанную выше грамоту, доложенную князю Семену Ивановичу, или на документ 70-80-х годов XV в., где, видимо, было записано «доложа князя Федора Васильевича Хованского, наместника волоцкого...» ¹⁴, получается, что князь Петр Дмитриевич занимал должность владимирского наместника, однако такой вывод выглядит поспешным. Ниже в тексте содержится: «З докладом приходил в том князя Петра Дмитреевича Глеб и г наместником и тамгу взял в том...». Из отдельного от князя Петра Дмитриевича упоминания здесь даже не одного, а нескольких наместников можно заключить, что доклад сделки производился не одному человеку — Петру Дмитриевичу, а нескольким, из которых лишь он один оказался названым по имени. В таком случае необходимо признать начало рассматриваемого документа испорченным при переписке, в ходе которой из него исчезли имена владимирских наместников. [8]

3. «...се аз, Иван Михаилов сын Дубенскои, купил есмь Митицу Аньцыфорова сына в полницу себе и своим детем...»

Фрагмент представляет собой обычное в таких случаях изложение существа совершаемой сделки. Для примера можно привести аналогичный текст из полной грамоты 1494 г.: «...се аз, Микита Козлов сын, купил есми, господине, Ивашка Павлова сына в полницу собе и своим детям...». За исключением обращения «господине» и иных имен оба фрагмента совершенно совпадают. Считается, что данная фраза вообще является основным признаком, отличающим полную грамоту от других оформляющих холопство документов ¹⁵.

4. «...на нем полтора рубли»

Текст, несомненно, испорчен, отсутствует необходимое «а дал есми», как, например, все в той же грамоте 1494 г.

Цены на холопов на протяжении XV в. практически не менялись, колеблясь в пределах 1-3 рублей. Цена, указанная в анализируемом документе, встречается наиболее часто ¹⁶.

5. «А продал есми по своей воле бес пристава»

Текст также, несомненно, испорчен. Глагол потерял частицу «ся», перестав быть возвратным. Данное обстоятельство легко объясняется палеографически: «ся» на письме изображалось в виде точки под титлом над строкой, вследствие чего в ветхом от времени документе могло остаться незамеченным переписчиком.

Насколько можно судить по сохранившимся источникам, подобным образом условия совершения сделки оговаривались до 90-х годов XV в. Именно так обстоит дело и в грамоте 1494 г.

С. Н. Валк и Е. И. Колычева до того, как стали известны тексты первых полных грамот, полагали, что выражение «без пристава» в записных книгах представляет собой в каждом конкретном случае интерполяцию писца ¹⁷. Опубликованные А. Л. Хорошкевич и наш тексты опровергают такое мнение и заставляют в будущем обратиться к решению вопроса о смысле этой фразы. По мнению Е. И. Колычевой, пристав должен был следить за продажей в холопство ¹⁸. В грамоте второй четверти XV в. указано: «Пристав приходил от Зиновья Олексеевичя Исак» ¹⁹. В грамоте 1462-1472 гг.: «А продалися по своей воле. Пристав от князя Юрья Васильевича к таможнику Довко Широкой» ²⁰. В одном из документов, судя по изложению в записной книге, читалось: «Продались без пристава» ²¹.

6. «З докладом приходил в том князя Петра Дмитреевича Глеб и г наместником и тамгу взял в том...»

Как уже отмечено, текст указывает на наличие во Владимире нескольких, скорее всего, двух наместников. Аналогичное положение [9] существовало в Костроме, где в XV в. так же было два наместника, между которыми делились поровну торговые пошлины ²². Наличие в слове «наместником» исправления первой буквы «н» из ранее написанной «т» не позволяет допустить ошибки писца в употреблении множественного числа, поскольку именно это исправление свидетельствует о его особом внимании.

Как можно заключить из дальнейшего, Глеб взимал тамгу в пользу владимирских наместников. Совершенно явно, князь Петр Дмитриевич в число наместников не входит.

7. «...и князь Петра Терех Ерофеев сын Агриков и тамгу взял...» Данная фраза еще раз подтверждает правильность вывода о непринадлежности князю Петру Дмитриевичу титула наместника владимирского. Терех Агриков взыскивал тамгу для своего, князя независимо от представителя владимирской администрации, коим был Глеб.

Одновременное взимание тамги в пользу двух лиц известно и по другим источникам. Около 1470-1477 гг. в Москве ²³ тамга бралась на великого князя Ивана III и на великую княгиню Марию Ярославну ²⁴. Порознь для каждого из наместников бралась тамга в Костроме ²⁵.

8. «...поп Тимофеи...»

Здесь снова большая утрата в тексте. Насколько можно судить по другим источникам, поп должен был взять осмничее. Взимание осмничего при оформлении полных грамот было, по мнению Е. И. Колычевой, повсеместным ²⁶, хотя нужно заметить, что в полной 1494 г. упоминания о взимании осмничего нет. Отсутствие упоминания об уплате осмничего в книгах старых крепостей Е. И. Колычева объясняла стремлением приказных лиц XVI в. уничтожить память о былых сеньориальных правах церковных и светских феодалов и в силу этого сознательным отказом от воспроизведения в книгах соответствующих формул грамот ²⁷. Отсутствие указания на осмничее в подлинной суздальской полной 1494 г. заставляет скептически отнестись к этому суждению.

Осмничее иногда бралось не тем должностным лицом, которое занималось сбором тамги, право на его сбор зачастую принадлежало частным лицам ²⁸. Cбop тамги и осмничего мог производиться людьми, служившими разным князьям. Например, согласно одному из документов, тамга бралась таможенниками великого князя, а осмничее — попом для князя Василия Ярославича ²⁹. В Костроме осмничее бралось порознь на каждого из двух наместников ³⁰.

9. «А на то послуси: Семен Гулаков, Михаило Семенов сын Сущов, Василеи Игнатьев сын Синков».

Присутствие послухов в момент оформления покупки холопа предписывалось постановлением Пространной Правды: «оже коупить хотя и [10] до полоугривьны, а послоухы поставить, а ногатоу дасть передъ самем холопомь» ³¹.

Число послухов при составлении тех или иных документов регламентировалось юридическими памятниками. Например, оформление завещаний по требованиям Эклоги должно быть засвидетельствовано 3, 5 или 7 послухами ³². В Новгороде и Пскове существовала традиция послушества при духовной священника, отвечавшая нормам Закона Судного людем Пространной редакции, что приводило к появлению в этого рода документах 4, 6 или 8 послухов ³³. На таком фоне выглядело бы странным предписание присутствия лишь одного послуха при составлении полной, будто бы содержащееся в некоторых списках Пространной Правды в статье 110.

В разных видах Пространной Правды статья 110 имеет, действительно, различный облик. По Троицкому I списку, относящемуся к Синодально-Троицкой группе, читается: «оже кто хотя купить до полугри(вны), а послухи поставить, а ногату дасть перед самемъ холопомь» ³⁴. Пушкинский список содержит: «оже кто купи хотя до полугрив(ны), а послухъ поставить, а ногату дасть предъ самым холопомъ и послухъ поставить, а не без него» ³⁵. В. П. Стахнева считает, что в тексте Пушкинского списка речь идет об одном послухе ³⁶, каковое суждение вряд ли справедливо. Возможно, здесь писцом допущена ошибка, объяснимая палеографически утратой одного знака в букве «ы».

Возможно же и употребление здесь формы «холопъ» в значении множественного числа по аналогии с наблюдающимся в некоторых других памятниках. Например, Феодосии Печерский, осуждая князя, ссылается на исторические примеры, «инехъ многыихъ древьниихъ гонитель и оубоиникъ и братоненавидьникъ приводя» ³⁷. В договорной грамоте Великого Новгорода с князем находим условие: «А холопъ или [п]оручникы выдавати» ³⁸. Следовательно, не приходится говорить о намеренном использовании единственного числа вместо множественного для обозначения единственного послуха.

Списки Археографического вида, за исключением Соловецкого V, сверенного со списком Пушкинского вида ³⁹, трактуют «еже къто коупить хотя до полоугрив'ны, а послоухы поставить, а не без него» ⁴⁰. По мнению В. П. Стахневой, в последнем варианте наблюдается [11] несогласованность в числе — «послоухы» и «без него» ⁴¹. Однако поскольку тот же автор отмечает, что в этом месте в Археографическом виде простая гаплография между двумя «поставить», то нельзя считать данное отличие Археографического вида появившимся в результате осмысленных редакторских действий его составителя, а значит нельзя и говорить о несогласовании в числе, так как выражение «без него» здесь, как и в других вариантах текста, относится не к послухам, а к холопу. Тем самым, невозможно видеть в Археографическом виде совмещения чтений Синодально-Троицкой группы и Пушкинского вида, как то представляется В. П. Стахневой ⁴², но в таком случае отпадает возможность допущения составителями отдельных видов Пространной Правды присутствия при оформлении полного холопства только одного послуха.

Стоит обратить внимание и еще на одно важное обстоятельство. Из документов, относящихся к XV-XVI вв., известно, что послухи в них иногда писались заочно, они подчас сами не имели понятия о своем послушестве или осведомлялись о том задним числом. Статья 110 Пушкинского вида Пространной Правды требует обязательного присутствия послухов в самый момент оформления холопства, как бы стараясь в их лице поставить преграду на пути составителей фальшивых документов, по которым холопами могли бы оказаться свободные люди. Как можно полагать, исходя из гаплографии в тексте Археографического вида, то же требование содержалось и в нем, а значит, и в общем протографе Пушкинской группы, который, по мнению М. Н. Тихомирова, возник во второй половине XIII в. ⁴³

10. «А грамоту писал Митька ...цев»

Отсутствует дата составления документа, что может быть признано вторым после родословия холопов датирующим признаком. Е. И. Колычева, основываясь на факте составления полной грамоты в Костроме в октябре 1495 г. дьяком Болобаном ⁴⁴, отнесла написанный им же документ, не имеющий даты, к концу 80-х-началу 90-х годов XV в. ⁴⁵ Однако ничто не противоречит возможности отстояния времени составления первого из них от времени создания второго на десять и более лет. Следовательно, указание на одно и то же лицо как писавшее обе грамоты еще недостаточное основание для вывода об их хронологической близости. Грамота же, писаная Болобаном, единственная из не имеющих даты, отнесенная в публикации к периоду после 1485 г. Тем самым можно заключить, что отсутствие даты характерно для полных грамот, написаных до 1485 г. ⁴⁶ Первая из известных датированных полных грамот составлена 21 марта 1485 г., вторая — 5 ноября того же года ⁴⁷. Все грамоты по следующих лет снабжены датами. [12]

Сравнивая грамоты 1494 и 1511 гг., А. Л. Хорошкевич отметила принципиальное полное совпадение формуляров, несмотря на разделяющий их значительный отрезок времени и составление в разных регионах страны ⁴⁸. Приходится признать, что значительная древность по сравнению с названными нашего документа столь же мало сказывается на его формуляре. За исключением указания на взимание осмничего, содержавшегося в грамоте, доложенной князю Петру Дмитриевичу, и реконструируемого нами по упоминанию попа Тимофея, формуляр последней ничем практически не отличается от грамоты 1494 г. В псковской грамоте есть сведения о взимании осмничего ⁴⁹. Все это вместе взятое подтверждает предположение А. Л. Хорошкевич о раннем сложении формуляра полных грамот ⁵⁰.

Как уже отмечалось, грамота имеет три датирующих признака — два внутренних и внешний. Указание на добровольную самопродажу в отсутствие пристава характерно для документов до 90-х годов XV в., а отсутствие даты в тексте документа не позволяет возводить его к периоду после 1485 г. Внешний датирующий признак — поколенная роспись потомков Митицы Онцыфорова — отодвигает время составления полной грамоты к первой половине XV в.

Если последнее заключение справедливо, то представляется возможным попытаться идентифицировать князя Петра Дмитриевича грамоты с известными историческими лицами этой эпохи. Такое сочетание имени и отчества действительно весьма редко встречается в княжеской среде. За первую половину XV столетия можно назвать лишь одного Петра Дмитриевича, обладателя княжеского титула, — сына Дмитрия Донского, удельного дмитровского князя. Ближайший по времени второй Петр Дмитриевич, из рода Моложских, жил много позднее первой половины столетия и, будучи удельным князем в отдаленном краю, не мог иметь отношения к владимирским землям.

Поскольку же родословная роспись холопов относит грамоту именно к этому времени, то возможно предложить более узкую датировку полной. Князю Петру Дмитриевичу докладывается сделка покупки холопа, что не могло произойти до того момента, как этот князь стал полноправным властителем в определенном ему по духовной отца уделе. Дмитрий Донской умер, когда его сыну Петру было менее четырех лет, на основании чего В. Д. Назаров делает справедливый вывод о маловероятности реального образования дмитровского удела сразу после смерти московского князя, относя выделение дмитровского княжества ко времени около 1399 и не позднее 1402 г. ⁵¹ Князь Петр Дмитриевич умер в 1428 г., и, тем самым, составление полной грамоты И. М. Дубенского можно датировать временем между 1399 и 1428 годами.

Определение сына Дмитрия Донского в качестве фигуранта рассматриваемой полной грамоты одновременно ставит несколько нуждающихся в разрешении вопросов. Прежде всего, совершенно ясно, что Петр [13] Дмитриевич не мог являться владимирским наместником. В таком случае требует объяснения факт доклада ему сделки, совершаемой, судя по упоминанию владимирских наместников, на территории Владимирского уезда, где по имеющимся сведениям Петр Дмитриевич не имел никаких владений. Поскольку прямых указаний в тексте документа на причину доклада покупки холопа удельному князю нет, необходимо предпринять специальное исследование, чтобы найти такое объяснение.

В документе упомянуто несколько человек, о которых не содержится каких-либо сведений в других источниках. Покупка холопа произведена Иваном Михайловичем Дубенским. Из документов XV в. неизвестно существование кого-то из Дубенских с такими именем и отчеством. Зато в позднейшей копии ⁵² сохранилось родословие Дубенских, где среди лиц, живших в XV в., назван именно Иван Михайлович. Интересующий нас фрагмент родословия выглядит следующим образом: «Семен да Остафий Дубенский выехали из Польши служить к великим князем при державе великого князя Василья Васильевича в лето 6933 году. У Семена сын Михаила. У Остафья сын Михаила бездетен; и при сыне великого князя Василья Васильевича при великом князе Иоанне Васильевиче великая княжна Елена Ивановна выдана за великого князя Александра Литовского в 6970 году; и посланы были провожать до Вильни послами (князь) Семен Иванович Ряполовской да Михаила Остафьевич Дубенской. У Михаилы Семенова сына сын Иван; у него три сына: Иван, Никифор, Андрей. У Ивана сын Алексей. У Никифора три сына: Пимин, Афанасий, Иван. У Андрея сын Иван же» ⁵³.

Даже поверхностный взгляд позволяет заключить, что сведения исторического плана в родословии крайне недостоверны. Сообщение о приезде представителей рода из Польши, вероятно, представляет собой не более как обычную для поздних родословий легенду. В сохранившихся источниках действительно есть известие о участии Михаила Астафьевича Дубенского в посольстве, сопровождавшем великую княжну в Литву ⁵⁴, но сама поездка Елены состоялась не в 1462, как написано в родословии, а в 1495 г. Представляется, что появление в тексте источника даты 6970 г. вполне объясняется использованием его составителем в качестве ориентира даты вокняжения Ивана III, так же как дата 6933 г. — не что иное как дата вокняжения его отца Василия II.

Из названных в цитированном фрагменте лиц некоторые известны по другим источникам. В духовной грамоте служившего новгородским архиепископам князя Ивана Ивановича Кривоборского, составленной ранее 1513 г., упомянуты братья Иван, Никифор и Андрей Дубенские, которым причиталось получить по ковшику серебряному ⁵⁵. Никифор в 1526 г. присутствовал на свадьбе Василия III ⁵⁶. Двое из братьев — Иван и Андрей — как «Репеховы дети» названы в Дворовой тетради среди [14] служивших по Можайску, а вместо Никифора записаны уже его сыновья Иван и Илья ⁵⁷. Дочь Никифора Дубенского Анастасия была замужем за Григорием Лукиным, а овдовев, воспитывала внучку, известную впоследствии как Юлиания Лазаревская, оставшуюся сиротой после смерти своей матери и дочери Анастасии — Степаниды Григорьевны, жены нижегородского великокняжеского ключника Устина Недюрева ⁵⁸.

Примечательно отсутствие в Дворовой тетради упоминаний старших из сыновей Никифора, указанных в родословии — Пимена и Афанасия. Вероятно, ко времени составления Дворовой тетради в 1550/51 г. ⁵⁹ оба они, если и были еще живы, то уже оказались отставленными от службы. В актовом материале имеются сведения о сыновьях и внуках первого из них. Вместе с Василием, Владимиром и Иваном Афанасьевичами Дубенскими, фигурирующими в родословии, вдова Ануфрия Пименовича по прозвищу Комакина и его дети двое Иванов в 1587/88 г. дали вкладом во Владимирский Рождественский монастырь по духовной Ануфрия пустошь Романово в Колпском стану Владимирского у. Вклад давался по родителях Ануфрия, по нему самому и по его брате Федоре ⁶⁰. Родословию известен только один сын Пимена — Афанасий, и оно не ведает ни о Федоре, ни об Ануфрии и его детях.

О первом из названных Дворовой тетрадью братьев Никифоровичей — Иване — сохранилось немало сведений ⁶¹. Иван Никифорович Дубенский был в 1538/39 г. писцом купчей игумена Саввина Сторожевского монастыря Мисаила на сельцо Однолетово в Угожском стану Звенигородского у. и отписи старцев Кирилло-Белозерского монастыря по поводу этой сделки ⁶². 27 марта 1539 г. он дал вкладом в Троице-Сергиев монастырь 100 рублей ⁶³. В 1542 г. дьяк вместе с А. Д. Ростовским и И. И. Третьяковым стал душеприказчиком И. Ю. Поджогина ⁶⁴. В архивной описи Посольского приказа упомянут «список с писцовых с платежных белских книг посаду и уезду писма Федора Чюлкова да Ивана Дубенского, лета 7067-го году, в тетратех, ветхи» ⁶⁵. Иван Никифорович оставался в это время дворцовым дьяком ⁶⁶. И. Н. Дубенского и Чулковых связывали не только служебные отношения. Женой Федора Алексеевича Чулкова была дочь Ивана Никифоровича Дарья, по которой отец 4 июня 1547 г. дал вкладом в Троице-Сергиев монастырь 50 рублей ⁶⁷. Менее месяца спустя Иван Одинец дал 50 рублей вкладом в тот же [15] монастырь по своей жене Аксинье ⁶⁸. В 1562 г. князю Дмитрию Хворостинину и дьяку Ивану Дубенскому была направлена грамота Ивана IV о ссылке князя Дмитрия Курлятева в монастырь ⁶⁹. В феврале 1565 г. Иван Никифорович отписывал вотчину постриженного насильно в монахи князя Дмитрия Ивановича Немого ⁷⁰. Сын Ивана Никифоровича Иван погиб в 1571 г. ⁷¹, но рассматриваемое родословие такого сына у дьяка не знает. Вероятно, именно его запустевшее поместье в Московском у. записано в писцовой книге 1573-1574 гг. ⁷² Осталось неизвестным родословию и имя еще одного сына Ивана Никифоровича — Афанасия, давшего в 1577/78 г. старинную вотчину сельцо Салтаново в Нерехотском стану Костромского у. Троице-Сергиеву монастырю ⁷³.

Илья Никифорович, в сентябре 1576 г. бывший головой у наряда в Новгороде ⁷⁴, учтен в боярском списке 1577 г. по Белой ⁷⁵, а 25 марта 1578 г. был воеводой в Соколе ⁷⁶. Странность, однако, заключается в том, что Илья Никифорович не упоминается в рассматриваемом родословии, что заставляет подозревать источник в неполноте предоставляемых сведений.

Во Вкладной книге Троице-Сергиева монастыря содержится запись о продаже монастырем 1 ноября 1538 г. Алексею Дубенскому села Ергеуль (Ергеур?) в Муромской волости Владимирского у. ⁷⁷ После упоминания Ивана Андреевича родословие продолжает: «У Алексея Иванова сына сын Кирило. У Пимена Никифорова сына сын Афанасий. У Афанасья Никифорова сына четыре сына: Василей, Самойло, Володимер, Иван, бездетен. У Ивана Никифорова сына сын Иов. У Ивана Андреева сына сын Матвей. У Кирилы Алексеева сына сын Иван. У Афонасья Пименова сына два сына: Иван, бездетен, Андрей. У Василья Афонасьева сына два сына: Иван, Федор. У Самойлы Афонасьева сына три сына: Павел, бездетен, Василей, Афонасей. У Володимера Афонасьева сына два сына: Павел, бездетен, Иван. У Иева Иванова сына сын Иван. У Матвея Иванова сына два сына: Матвей, Кирило, бездетен» ⁷⁸.

Названный родословием Иван Владимирович и есть один из трех владельцев села Заболотья в 1646 г., правда, третий из них — Андрей Ануфриевич — в росписи не фигурирует, что также говорит о неполноте источника. Отец Ивана Владимировича в 1604-1608 гг. был губным старостой во Владимире ⁷⁹. [16]

Матвей Иванович в 1577/78 г. владел поместьем в Коломенском уезде — третью села Лыкова, ранее на том же праве принадлежавшим его отцу ⁸⁰. Матвей Матвеевич в 1627 г. служил по Коломне с поместным окладом в 50 четей ⁸¹.

Родословие Дубенских содержит и некоторые ошибочные сведения, что устанавливается при обращении к документации XVIII в. В 1796 г. Разрядный архив выдал справку, содержащую поколенную роспись предков сержанта лейб-гвардии Измайловского полка Андрея Дубенского. По нисходящей в росписи значились Никифор, Афанасий, Иван, Иван, Василий, Дмитрий, Егор, брат просителя Петр и он сам ⁸². Согласно сведениям архива, Афанасий Никифорович по владимирской десятне 23 января 1578 г. упоминался среди дворовых с окладом 450 четей и жалованием в 14 рублей, «под именем ево значит: на службе будет на коне в пансыре, в саадаке, в сабле, да три человека на конях в пансырях, в саадацех, в саблях с копьи, да конь прост, да человек на мерине со вьюком» ⁸³. 29 июня 1604 г. в соответствии со старой десятней 7107 г. владимирец сын боярский Иван Афанасьевич Дубенский, имея оклад 300 четей, получил жалованья 9 рублей ⁸⁴. Вероятно, этот Иван Дубенский дал вкладом московскому Чудову монастырю четверть сельца Худошина во Владимирском у. в 1585/86 г. ⁸⁵ Его сын — Иван Иванович — в 1631 г. определен по 1 статье с окладом 650 четей, «под именем ево написано: сказали окладчики, на государеве службе будет на коне в саадаке; а сам сказал, будет за ним человек на мерине с простым конем» ⁸⁶. Такой поместный оклад он имел еще в 1627 г. ⁸⁷ Именно этот Иван Иванович Дубенский и предъявил в апреле 1646 г. анализируемый нами список полной грамоты, но в родословии его нет, так как его отец показан там бездетным.

Рассматриваемое родословие не упоминает многих Дубенских, сведения о которых имеются в других источниках. Некий Григорий Дубенский производил суд о лугах села Омутцкого в Суздальском уезде во времена архимандрита Спасо-Евфимьева монастыря Константина, точнее, между 1490 и 1498 гг. ⁸⁸ В Тысячной книге среди служивших по Москве названы Иван, Иванец Меньшой, Семен и Федька Никитины дети Дубенские ⁸⁹.

Иван Большой Никитич в 1555 г. на Ильин день съехал с кормления с Малой Пинеги, держав его два года, и, согласно Боярской книге 1556 г., он владел в это время вотчинами в Бежецком Верхе и в Коломне (соответственно 150 и 50 четей) при наличии поместья на 90 четвертей. Представить на смотре требуемое с его земли число людей он оказался не в состоянии ⁹⁰. [17]

С. Б. Веселовский полагал, что поддатнем у рынды в июне 1556 г. был Иван Никифорович Дубенский ⁹¹. Однако вряд ли известный как дьяк уже весной 1540 г. ⁹² Иван Никифорович мог в это время исполнять такие обязанности. Куда скорее вместе с рындой Ф. В. Шереметевым мог служить один из Иванов Никитичей, равно как Федор Никитич был поддатнем при рынде З. И. Сабурове ⁹³.

Иван Никитич Дубенский по писцовой книге 1577/78 г. владел вотчиной в Коломенском уезде, причем еще одна его бывшая вотчина записана уже за дьяком Андреем Шерефединовым, а другая как его вклад — за Голутвиным монастырем ⁹⁴. Трудно сказать, имеется ли здесь в виду один или два человека.

Употребление в тексте Тысячной книги, как и в Дворовой тетради, уменьшительной формы имени свидетельствует, по-видимому, о молодости самого лица ⁹⁵. Федор Никитич в 1576 г. служил в сторожевом полку на Коломне ⁹⁶, а в 1577 г. записан в боярском списке среди дворян ⁹⁷. Семь лет спустя, в 1584 г., Федор Никитич выступил послухом в закладной Ануфрия Степановича Латинского на земли в Коломенском у. ⁹⁸, что естественно, поскольку он принадлежал к числу землевладельцев этой местности: доставшаяся ему от отца вотчина сельцо Дубенки, от названия которого, по мнению С. Б. Веселовского, и происходит фамилия Дубенских ⁹⁹, записана в писцовой книге 1577/78 г., где упомянуто и бывшее его же поместье ¹⁰⁰. В боярском списке 1588-1589 гг. он записан по Дорогобужу с окладом в 400 четей ¹⁰¹. Там же он служил и в начале 90-х годов. ¹⁰²

В Дворовой тетради к списку Тысячной книги добавлен еще один брат из Никитичей — Сенька ¹⁰³. Их отец Никита Иванович вместе со своим, вероятно, старшим братом Федором выступал послухом в купчей 1517/18 г. Алексея Андреевича Чулкова у Ивана Андреевича Чулкова на село Новоселку в Кодяеве стану Переяславского у. ¹⁰⁴ Ни один из названных людей не упомянут в родословии.

Нет там и фигурировавших в ссылочной памяти истцов на суде в мае 1566 г. в Нижегородском у. Василия, Степана, Андрея и Власия Матвеевых детей Дубенских. Правая грамота, сохранившая текст ссылочной памяти, подписана дьяком Иваном Никифоровичем Дубенским ¹⁰⁵. Некий Иван Матвеев сын Дубенский упоминается в боярском списке [18] 1602-1603 гг. ¹⁰⁶ За Александром Ивановичем Дубенским записано поместье в коломенской писцовой книге 1577/78 г. ¹⁰⁷

Приведенные примеры, думается, достаточно свидетельствуют в пользу настороженного отношения к сведениям родословия Дубенских. Вряд ли называя среди представителей рода вымышленных лиц (подозревать это нет оснований), родословие является источником неполным, в котором отсутствуют не только отдельные представители рода, но даже и целые его ветви. И если таково положение со сведениями, относящимися к XVI-XVII вв., то нет никаких оснований безусловно доверять родословию и в части истории рода в XV в. Отсюда вовсе не обязательно отца живших в первой половине XVI в. Ивана, Никифора и Андрея — Репеха, как называет его Дворовая тетрадь, отождествлять с Иваном Михайловичем, как то предписывает родословие. Вполне возможно, что в этом месте родословия имеется пропуск как минимум одного поколения. Если это так, то единственное противоречащее версии датировки полной грамоты первой четвертью XV в. обстоятельство отпадает.

Кажется, есть возможность привлечь некоторые дополнительные известия о роде Дубенских. Между 1428 и 1432 гг. чернец Григорий Константинов сын Верхдубенский дал Троице-Сергиеву монастырю село Душишево в Верхдубенском стану Переяславского у. ¹⁰⁸ Поскольку в этом районе находились вотчины Верхдубенских, можно легко предположить происхождение их фамилии от наименования местности. Примерно в то же время Григорий вместе со своим дядей по отцу Симаном Даниловым сыном Верхдубенским выступил послухом в данной и меновной на доли варницы у Соли Галицкой ¹⁰⁹. Дядю чернеца Григория звали Симаном, то есть Семеном. Примечательно, что родословие Дубенских ведет их происхождение также от Семена. В связи с этим возникает вопрос о возможности идентификации Дубенских с переяславскими Верхдубенскими. С нашей точки зрения, такой возможности ничто не противоречит.

Владения Верхдубенских располагались в Верхдубенском стане Переяславского у., получившем свое название по территории верховьев реки Дубны. Первая часть составной фамилии Верхдубенские вполне могла быть утрачена в какой-то момент, и тем самым Верхдубенские могли превратиться в Дубенских. Следовательно, решающим обстоятельством в данном вопросе допустимо считать только факты непосредственной связи Дубенских с Переяславским у. И здесь представляется весьма важным фигурирование двух представителей рода Дубенских в качестве послухов в купчей Чулковых на земли в Переяславском у., о чем уже говорилось выше. Обычно послухами в поземельных сделках выступали либо родственники контрагентов, либо их соседи. Поэтому можно предполагать, что в купчей Чулковых Дубенские, еще не будучи их родственниками (брак Федора Чулкова и Дарьи Дубенской, вероятно, относится к более позднему времени), выступают именно как соседи по земельным [19] владениям. Немаловажно в этом отношении то, что дьяк Федор Дубенский после смерти Шемяки в последние годы своей службы занят делами все того же Переяславского у. ¹¹⁰ Примечательно также, что Симан Верхдубенский выступает послухом в документе, относящемся к территории Галицкого у., то есть территории, подвластной в то время князю Юрию Дмитриевичу, сыну которого позднее служил по меньшей мере один из Дубенских. Интересно, что в Переяславском у. неподалеку от вотчины Верхдубенских располагалось, как оно названо в писцовой книге XVII в., «село Сущево на пруде» ¹¹¹, а наименование это как бы указывает на одного из послухов в полной грамоте. Эти совпадения, вся сумма косвенных данных позволяют, как думается, отождествить Верхдубенских с Дубенскими и признать их одним родом.

Текст полной свидетельствует о факте двойного доклада сделки о покупке холопа владимирским наместникам и князю Петру Дмитриевичу, что нуждается в объяснении.

Согласно второй духовной Дмитрия Донского, датируемой периодом между 13 апреля и 16 мая 1389 г. ¹¹², князь Петр Дмитриевич должен был получить в удел Дмитров со всеми волостьми, село Богородицкое в Юрьевском у. и ряд волостей в Московском у.: Мушкова гора, Ижво, Раменка, Воря, Корзенево, Рогож, Загарье, Вохна, Селна, Гуслеца, Шерна городок. Дополнительно ему были завещаны Углич и волости Тошна и Сяма ¹¹³.

Сохранилась в списке докончальная грамота Василия I с его младшими братьями Андреем и Петром, относящаяся к 1401-1402 гг. ¹¹⁴ В этой грамоте помимо прочих содержится условие: «А хто, господине, имет жити наших бояръ в твоей вочине, блюсти их, как и своих. А хто, господине, учнет жити твоих бояръ и слуг в нашей вочине, и нам блюсти, как и своих. А хто которому князю служит, где бы ни был, полести ему с тем князем, которому служит. А городная осада, где кто живет, тому туто сести, опроче пудных бояръ» ¹¹⁵. Л. В. Черепнин обратил внимание на совпадение этих норм с нормами, принятыми в договорных грамотах [20] Василия I с серпуховским князем Владимиром Андреевичем. В обоих случаях нашли отражение одни и те же принципы формирования полков по служебному, а не по территориальному признаку ¹¹⁶. Это основание дает право предполагать, что и в остальном нормы взаимоотношений младших Дмитриевичей с великим князем не отличались сколь-нибудь существенно от аналогичных норм отношений Василия и Владимира друг с другом, как они изложены в докончаниях между дядей и племянником.

В договоре Василия I и Владимира Андреевича 1390 г. ¹¹⁷ записано: «А в твои намъ оуделъ и в очину данщиковъ своихъ не всылати, ни приставов давати, ни селъ не купити, ни нашимь бояромь без твоего веданья, ни закладнии, ни оброчниковъ не держати, ни грамоть ны не давати. А тобе в нашихъ оуделехъ и в очине, в великомь княженьи, так же данщиковъ своихъ не всылати, ни приставовъ давати, ни сел не купити, ни твоимь детемь, ни твоимь бояромь безъ нашего веданья, ни закладнии, ни оброчниковъ не держати, ни грамоть давати» ¹¹⁸. Всех этих условий вторая договорная между теми же князьями грамота 1401-1402 гг. ¹¹⁹ не содержит, но в ней оговорено: «А жити нам по первой грамоте по докончальной и по сей грамоте, и нашим детем» ¹²⁰. Грамота Василия, Андрея и Петра Дмитриевичей 1401-1402 гг. в тексте самого списка названа «новой» ¹²¹, и Л. В. Черепнин полагал, что ей предшествовал еще один договор, заключенный между братьями в 1390 г. ¹²² В. Д. Назаров этот последний несохранившийся документ вполне убедительно относит к 1399 г. ¹²³ Нет никаких оснований говорить, что в этом договоре не было условий, записанных в грамоте Василия и Владимира Андреевича, тем более, что такие нормы были вполне обычными для договоров князей московского дома ¹²⁴.

В связи с этим возможно, что доклад князю Петру был обусловлен необходимостью соблюдения названных норм междукняжеских докончаний. Поскольку владимирские наместники однозначно представляли именно великокняжескую власть, а сам Петр Дмитриевич не мог по своему статусу исполнять роль великокняжеского наместника, то налицо заинтересованность представителей великого и удельного княжеств в соблюдении каких-то правил, регулирующих процесс оформления полного холопства.

Анализируя статьи новгородско-княжеских договоров, запрещающие принимать закладней, Б. Д. Греков заметил, что «закладники — это не какая-либо категория населения, а состояние, в котором при определенных условиях мог очутиться и сельчанин, и горожанин» ¹²⁵. Рассматривая [21] более поздние, чем княжеские договоры, материалы XVI-XVII вв., Н. П. Павлов-Сильванский считал закладчиков людьми, вставшими под защиту «сильного» человека, и приводил формулу документов — «в холопство и во крестьянство ни за кого не заложиться». По мнению Н. П. Павлова-Сильванского, закладчик попадал в зависимость, близкую к холопству, но всегда мог расторгнуть такие свои отношения с господином ¹²⁶. Б. Д. Греков полагал, что до XVI в. закладничество сопровождалось тяжелой формой зависимости ¹²⁷. Как бы то ни было, по всей видимости, поступление подданного одного князя в холопы с проживанием на территории, подвластной другому, могло рассматриваться в качестве закладничества.

Из отсутствия в тексте полной указания на принадлежность Митицы Онцифорова в прошлом к холопам ясно, что происходит самопродажа лично свободного. Тогда было бы справедливо видеть в будущем холопе простого горожанина или крестьянина (грядущее положение потомков Митицы указывает, скорее, на последнее), то есть тяглеца. Следовательно, заинтересованность властей в данном случае объясняется стремлением соблюсти фискальные интересы одного из князей — московского или дмитровского — и интересы сразу обоих соблюдением пункта договоров о закладнях.

Отсюда можно предполагать два варианта ответа на вопрос о причинах параллельного доклада оформления полной грамоты и не названным по именам наместникам, и дмитровскому князю. В первую очередь, поступающий в холопское состояние к одному из вотчинников владимирского уезда Митица Онцифоров сам мог происходить из расположенных неподалеку владений Петра Дмитриевича, например, из волости Вохна, хотя остается возможность происхождения его и из неизвестных нам владений князя Петра во владимирских пределах, о которых источники умалчивают. Такое допущение требует, правда, в свою очередь допущения, что либо составитель полной по какой-то причине решил не указывать происхождение Митицы из соседнего с Владимиром уезда, хотя в других грамотах, известных по изложению в книгах старых крепостей, такие указания имеются ¹²⁸, либо действительно существовали неупомянутые как в современных князю Петру, так и в позднейших источниках принадлежащие ему земельные владения в пределах Владимирского княжества. Необходимость такого двойного допущения скорее всего говорит против версии о происхождении Митицы из владений князя Петра.

Имеется возможность объяснить факт двойного доклада полной и иначе, предполагая владимирское происхождение Митицы. Поступление в холопы должно было повлечь за собой исключение его из тягла, что вполне объясняет доклад полной владимирским наместникам. Однако небезразличным властям, вероятно, было не только изменение социального статуса Митицы, но и социальный статус его нового господина. В связи с этим важным представляется вопрос о феодальном сеньоре Ивана Михайловича Дубенского, купившего Митицу Онцифорова. [22]

Помня, что в XVI в. представители фамилии Дубенских служили по Владимиру, Москве, Можайску и Коломне, а помимо этого, они упоминаются в документах, связанных с территориями Бежецка, Звенигорода и Переяславля, можно сделать вывод, что Дубенские в служебном отношении не были прочно связаны, по меньшей мере в позднейшие времена, с Владимирским у. Отсюда не будет выглядеть безрассудно смелым предположение о возможности службы Дубенских в XV в. не великому князю владимирскому, а кому-то из удельных владетелей, например, дмитровским князьям, начиная с Петра Дмитриевича. И здесь прежде всего необходимо вспомнить эпизод из жизни дьяка Федора Дубенского, который в 1445 г. был послан от имени Дмитрия Шемяки для переговоров с Улу-Магометом о задержании Василия II в татарском плену ¹²⁹. Значит, в это время дьяк находился на службе у галицкого князя, эпизодически становившегося и князем дмитровским. Служба Федора Дубенского у Дмитрия Юрьевича была довольно длительной. Некий дьяк Федор 24 июня 1440 г. подписал помету на обороте договорной грамоты великого князя Василия Васильевича с галицкими князьями, датированную Л. В. Черепниным после 5 июня 1434 г. ¹³⁰ Полагают, что этим дьяком был Федор Дубенский, но почему-то считается, что он являлся дьяком великого князя ¹³¹. На самом деле куда скорее сделать приписку на экземпляре договора, написанном от имени Василия II и находившегося в руках галицких князей, мог дьяк, служивший удельному князю, то есть Шемяке. Точно также и договор удельных князей начала июля 1447 г. должен был бы подписать дьяк одного из них, а не великокняжеский ¹³². Следовательно, по меньшей мере на протяжении семи лет дьяк Федор состоял при Дмитрии Шемяке.

Предъявитель полной грамоты Иван Иванович Дубенский назван муромцем, то есть должен был иметь какие-то владения на территории Муромского у. Бабка Юлиании Лазаревской Анастасия Дубенская воспитывала свою внучку в «Муромских пределах», а поскольку ее муж был нижегородским ключником, то справедливо будет думать, что это муромское имение Анастасии было ее родовым, вероятно, приданым. Так как Афанасий, прадед Ивана Ивановича, был сыном Никифора Репеховича, то есть родным братом Анастасии, то можно заключить, что вотчины брата и сестры ранее принадлежали их отцу Никифору. Землевладение Дубенских в Муромском у., вероятно, было значительное и восходило ко времени никак не позднее первой трети XVI в. Не менее значительными землями обладали Дубенские и собственно во Владимирском у., как о том свидетельствуют выкуп Алексеем Дубенским вотчины у Троице-Сергиева монастыря и упоминание владений в Колпском стане. Если наши предположения относительно тождества Дубенских с Верхдубенскими верны, а некоторые из Дубенских действительно были соседями Чулковых в Переяславском у., то этот уезд тоже необходимо добавить к числу районов, где располагались вотчины рода. Муром представлял собой особый примысл Василия I и в качестве такового был завещан им [23] своему сыну ¹³³. Переяславль, как это установлено исследованиями В. А. Кучкина, составлял часть Владимирского княжества ¹³⁴. Следовательно, земельные владения Дубенских находились вне пределов удельных княжеств. Отсюда службу Федора Дубенского Дмитрию Шемяке нельзя объяснять поземельными отношениями сеньора и вассала.

Можно было бы предполагать, что дьяк входил в число людей, принявших сторону Юрия Дмитриевича в его конфликтах с племянником, поступивших к нему на службу в момент занятия им великокняжеского стола и оставшихся возле своего нового господина во все последующее время, а после его смерти продолжавших служить его сыновьям. Помимо Дубенского (или Дубенских) такими людьми могли бы считаться Роман Александрович Остеев, который у Дмитрия Шемяки был наместником Углича ¹³⁵, или представители рода Старковых ¹³⁶, чьи земли также располагались на территории собственно великого княжества. Однако именно полная грамота Ивана Михайловича Дубенского позволяет принять другое объяснение.

Иван Михайлович, обладая вотчинами во владимирских пределах, состоял на службе у дмитровского князя Петра Дмитриевича. Смерть князя, не оставившего после себя наследника удела, привела к тому, что Дубенский, как и прочие члены дмитровского двора, остался без сеньора. Поскольку в дальнейшем Дмитров был передан князю Юрию Дмитриевичу, Дубенские должны были перейти на службу к новому господину, а после смерти этого последнего — к его наследникам, в частности, Дмитрию Шемяке. Когда же звезда Шемяки стала заходить, а Дмитров, на некоторое время оказавшись в руках князя Василия Ярославича, отошел затем великому князю, Дубенские, возможно, попали в свиту постоянного союзника Шемяки Ивана Андреевича Можайского. Это предположение может объяснить и их последующую службу в Можайске, и наличие вотчин в Бежецком Верхе, какое-то время находившемся в руках этого удельного князя. Не одни Дубенские, несомненно, были вынуждены искать нового сеньора. Тимофей Александрович Остеев, служивший в боярах у того же Дмитрия Шемяки, затем оказался при дворе Василия Ярославича, временного обладателя Дмитрова ¹³⁷. Его потомки Жулебины служили в дмитровском уделе в первой трети XVI в. ¹³⁸

Факт одновременного доклада полной грамоты Ивана Михайловича Дубенского и владимирским наместникам, и Петру Дмитриевичу становится вполне понятен, если в этот момент Иван Михайлович состоял на [24] службе у удельного князя. Владимирский тяглец Митица Онцифоров, поступая в холопы, не просто менял свой социальный статус вольного человека на положение раба, но и менял подданство в современном значении этого слова. Поскольку внешне это, вероятно, было похоже на закладничество, требовался особый контроль с обеих сторон, выразившийся в двойном докладе полной.

/л. 72/ Список с крепости.

Доложася князя Петра Дмитреевича наместник володимерскаго, се аз, Иван Михаилов сын Дубенскои, купил есмь Митицу Аньцыфорова сына в полницу себе и своим детем, на нем полтора рубли. А продал есми по своей воле бес пристава. З докладом приходил в том князя Петра Дмитреевича Глеб и г наместником (первая «н» исправлена из «т») и тамгу взял в том, и князь Петра Терех Ерофеев сын Агриков и тамгу взял поп Тимофеи.

А на то послуси: Семен Гулаков, Михаило Семенов сын Сущов, Василеи Игнатьев сын Синков.

А грамоту писал Митька ...цев.

Имена: У Митицы сын был Иван, да Василеи, да Семен, да дочь Уляха. У Ивана сын был Федор, сын Лукьян. У Локьяна сын Иван. У Василья сын Сидор, сын Ондре[и]. У [О]ндрея сын Петр. У Петра сын Прошка. От Семена сын Докучай. От Докуча[я] Иван. Отто Ива[на] сын Федор. От Федора сын Лазорь. У Лазоря сын Иван. Отто Ивана сын Игнатеи. Ото [И]гнатья сын Онкудин, а прозвище Первуша, дочь Вар[ь]ка, сын Герошка да сын Ротька, а прижил с женою с Оносьею.

На обороте: К сему спи[с]ку Иван Дубенско[и] руку приложил.

Перед текстом помета: Подклеить под ево ж скаску.

Комментарии

.

Текст воспроизведен по изданию: Полная грамота Ивана Михайловича Дубенского // Русский дипломатарий, Вып. 1. М. Древлехранилище. 1997