Автограф сподвижника Дмитрия Донского

В 1843 году при земляных работах в Московском Кремле были найдены два небольших сосуда. Один — керамический, в нем не было ничего, кроме остатков ртути. Второй — медный, с узким горлом и широким днищем, по размерам и форме напоминал современную кофеварку. Этот сосуд, казалось, не представлял особой ценности, но под слоем воды и грязи оказались туго сложенные в несколько раз древние документы. Тогдашний научный сотрудник Оружейной палаты А. Ф. Вельтман попытался разобраться в материалах диковинной находки и прочитать старые письмена, однако с трудом понял текст только одной грамоты. О медном кувшине донесли в Петербург. По указанию Николая I за дело взялась императорская Академия наук. Документы прибыли в столицу, и химик академик Г. Г. Гесс приступил к их реставрации, а историк адъюнкт Я. И. Бередников — к прочтению документов. Многие из них были со свинцовыми печатями. Уже в наше время удалось установить, что это печати новоторжских наместников новгородских архиепископов. Самая ранняя печать относится ко времени владычества Давыда (5 июня 1309 — 5 февраля 1325), самая поздняя — ко времени владычества Алексея (12 июля 1360 — март-апрель 1388) ¹. Очевидно, что основная маcса найденных документов датируется XIV веком. Всего в кувшине оказался 21 документ. Два были написаны на клочках очень грубой с широкими вержерами и понтюзо бумаги, вошедшей в употребление на Руси с середины XIV века, а в XV веке ставшей основным материалом для письма; 19 — на традиционной для раннего средневековья телячьей коже.

Реставрация документов была несложной. Гесс смягчал пергаменты деревянным маслом, что давало возможность распрямить их, затем мыл с мылом в холодной воде. При погружении в воду буквы становились более отчетливыми, и можно было читать написанное. Всего удалось разобрать тексты пяти документов: двух, написанных на бумаге, и трех — на пергаменте. Однако ни один текст не был прочитан правильно и до конца. Первая публикация Бередникова, увидевшая свет необычайно быстро, пестрит многоточиями и такими чтениями, которые на самом деле в грамотах не встречаются ². Эти обстоятельства, а также трудности в интерпретации типов найденных источников привели к тому, что при последующих изданиях русских средневековых актов воспроизводились только два из частично прочитанных пяти. Это [24] жалованная грамота, данная великим князем московским и владимирским Дмитрием Ивановичем, будущим Донским, некоему новоторжцу Евсевке, и еще одна жалованная грамота того же князя другому новоторжцу — Микуле. Обе грамоты напечатаны и в последнем серийном издании древнерусского актового материала ³. Что касается остальных 16 грамот, то их тексты представляют собой большую загадку, которую исследователям еще предстоит решить. Прочтение этих документов сулит в перспективе решение по меньшей мере одной важной проблемы: какие акты скрепляли своими печатями новоторжские наместники новгородских владык. Ведь до нашего времени дошла единственная читаемая грамота, к которой привешена такая печать, и функции, выполнявшиеся владычными наместниками, во многом остаются неизвестными.

Вернемся, однако, к тем двум грамотам из медного сосуда, которые более или менее прочитаны и воспроизводились в публикациях XIX-XX веков. Грамота новоторжцу Евсевке читается достаточно уверенно, в ней есть только небольшие, обычно в 1-2 буквы, механические утраты текста, которые легко восстанавливаются.

Написанная же на пергаменте грамота новоторжцу Микуле наряду с подобными утратами имеет затертые места, которые не позволяли полностью читать ее текст.

Из 26 строк грамоты четко можно было разобрать только первые 10, да и то в 5-й строке имя получателя грамоты Микулы до конца прочесть не удавалось. С 11-й строки в публикациях начинались отточия, воспроизводились отдельные, будто бы ясно видимые слова или буквы (особенно в строках 15-16 и 22-26), но, несмотря на все старания, связного текста не получалось.

В 1994 году Российский государственный архив древних актов, где хранятся документы кремлевской находки 1843 года, и лаборатория микрофотокопирования и реставрации документов федеральных архивов предприняли попытку с помощью современных методов реставрации затухших текстов прочитать древние грамоты. И в отношении грамоты Микуле-новоторжцу такая попытка увенчалась успехом. Текст документа удалось прочитать целиком. Отдельные буквы, утраченные в результате механического осыпания пергамента, особенно в середине документа, где были отверстия еще при подготовке пергамента к письму, слившиеся в один разрыв позднее при хранении грамоты, достаточно уверенно восстанавливаются. При передаче текста они заключаются в квадратные скобки. Текст вновь прочитанного документа полезно сравнить с его последней публикацией, которой вынуждены были до сих пор пользоваться ученые. Это дает возможность ясно понять их разницу. Орфография текстов упрощена, две наклонные черты означают конец строки грамоты.

Полный текст грамоты позволяет определить ее вид. Это жалованная великокняжеская грамота; тарханная, то есть фиксирующая так называемые «тарханы» — освобождение от уплаты различных денежных налогов, в том числе ордынского, и от натуральных повинностей, а семьи Микулы — еще и от разнообразных торговых пошлин; несудимая [судьей Микулы мог быть только сам великий князь]. Оказывается, это древнейшая русская грамота такого рода, данная частному лицу. Теперь полностью читается имя этого лица: Микула, сын Андрея Смолина. Его социальный статус достаточно высок. Он стоит над сиротами — свободными крестьянами. Возможно, Микула был великокняжеским кормленщиком-волостелем; применительно же к Торжку, территория которого делилась не на волости, а на губы, возглавлял губу. Высокое положение Микулы было обусловлено, как теперь выясняется, давней службой великим князьям его отца и деда. Последний в свое время имел соответствующую грамоту [25] Ивана Калиты. Это обстоятельство представляет большой интерес, поскольку Торжок с административно подчинявшейся ему территорией с XII века был в совместном владении Новгородской республики и великих князей владимирских, и источники XIV века свидетельствуют о существовании в Торжке людей, издавна служивших великим князьям. Грамота Микуле, сыну Андрея Смолина, наглядно демонстрирует, из кого состояли такие «давние» люди и как долго они могли служить великим князьям, в данном случае московским Даниловичам.

Прочтение всего текста документа позволяет более точно определить время его написания. До сих пор дата грамоты устанавливалась по титулу Дмитрия Ивановича — великий князь. Великим князем владимирским Дмитрий стал в 1362 году, окончательно укрепился на великом княжении в 1363 году и, несмотря на попытки отобрать у него это княжение, сохранял его за собой вплоть до смерти (1389). Поэтому документ датировался 1362(1363)-1389 годами. Но грамота предусматривает освобождение Микулы-новоторжца и его смердов от уплаты ордынского серебра, которое, очевидно, собиралось в год выдачи грамоты. Однако это серебро Дмитрий Донской давал в Орду не всегда. Он платил ордынскую дань с конца 1371 по конец 1374 и с 1384 по год своей кончины ⁴. Следовательно, грамота могла быть написана или в 1371-1374, или в 1384-1389 годах. Текст грамоты отразил необычную заботу великого князя о Микуле: новоторжские наместники должны были специально «блюсти» его, а если бы над ним совершили насилие, великий князь грозился наказать («скажню») виновных.

Однако, несмотря на столь большое к себе внимание великого князя, Микула грамоты так и не получил. Она оказалась не в Торжке, а в Московском Кремле. Почему так произошло? Дело в том, что в апреле 1371 года ярлык на Владимирское великое княжение получил соперник Дмитрия тверской князь Михаил Александрович. Московский князь летом того же года отправился к Мамаю и в свою очередь добился ярлыка на то же Владимирское княжение. До 16 января 1374 года, когда Дмитрий и Михаил заключили мир, на Руси было одновременно два великих князя владимирских. Но если Дмитрий Иванович контролировал все основные земли великого княжества Владимирского, то тверской князь — только небольшие части на окраинах этого княжества. Среди этих частей оказался пограничный с Тверью Торжок, где вместо наместников Дмитрия Московского были посажены наместники Михаила Тверского ⁵. Этим и объясняется то обстоятельство, что московская грамота так и не попала в Торжок. Очевидно, она написана в конце 1371-го — начале 1372 года, когда вернувшийся из Орды Дмитрий Иванович сделал попытку щедрыми налоговыми пожалованиями привлечь на свою сторону ту часть новоторжских феодалов, которые издавна служили московским князьям, и тем самым помешать укреплению власти в Торжке тверского князя. Однако это намерение Дмитрию Ивановичу осуществить так и не удалось.

Обращают на себя внимание заключительные слова документа: «А грамоту правилъ Тимофеи Васильевич». Глагол «правити» имеет в «Словаре древнерусского языка» И. И. Срезневского 19 значений, но среди них нет того, какое несет по смыслу глагол «правилъ» в грамоте Микуле новоторжцу — «написал». Это напоминает известное выражение: «а грамоту справил подьячий» такой-то, весьма частое в документах XVII века и означающее, что мелкий приказный человек писал грамоту. Но рассматриваемый документ «правилъ» Тимофей Васильевич. Написание отчества этого человека с «вичем» указывает на его высокое общественное положение. Для сравнения: Микула, которому адресовалась грамота, назван в ней «Ондреевым сыном», хотя он был далеко не рядовым человеком, а писец грамоты — Васильевичем. Кто же был этот Тимофей Васильевич, действительно ли он сам писал грамоту или она была написана по его приказу?

Если грамота была написана от имени великого князя Дмитрия человеком, имевшим отчество на «вич», или по его распоряжению, то такого человека нужно искать в окружении Донского. И в самом деле, среди соратников Дмитрия Ивановича можно указать даже не на одного, а на двух Тимофеев Васильевичей. Один из них — Тимофей Васильевич Волуй, внук видного боярина Ивана Калиты Окатия и родоначальник известного дворянского рода Волуевых. Тимофей Васильевич Волуй был убит на Куликовом поле в 1380 году ⁶. Другой близкий к Дмитрию Донскому Тимофей Васильевич принадлежал к еще более знатному роду, служившему московским князьям по меньшей мере со времен старшего брата Ивана Калиты Юрия Даниловича, — тысяцких Вельяминовых. Какой же из Тимофеев Васильевичей — Волуй или Вельяминов — «правил» грамоту новоторжцу Микуле?

Чтобы ответить на этот вопрос, надо снова обратиться к обстоятельствам находки в 1843 году медного кувшина с бумажными и пергаментными документами. Он был найден [26] при сооружении ледника для кремлевских хозяйственных нужд. По счастью, сохранился план участка, где решено было построить ледник ⁷. Работы велись в основании кремлевского холма по левому краю дороги, соединявшей церковь Константина и Елены с Константиноеленскими воротами Кремля. Если подниматься со стороны р. Москвы от наугольной Беклемишевской башни Московского Кремля к Спасским воротам, то Константиноеленская башня будет первой на этом пути. В той же части Кремля, но только близ Спасской башни некогда было расположено подворье Кирилло-Белозерского монастыря. Историки давно объяснили, почему именно здесь помещалось подворье далекой северной обители. Дело в том, что основатель этого монастыря Кирилл Белозерский был родственником и воспитанником жившего в Кремле Тимофея Васильевича Вельяминова, который, очевидно, и дал под монастырское подворье часть своего кремлевского двора ⁸. Константиноеленские ворота, близ которых в 1843 году нашли кувшин с грамотами, начали так называться с 80-х годов XV века, а до этого они назывались Тимофеевскими. Очевидно, близ этих ворот находился большой двор Тимофея Васильевича Вельяминова, протянувшийся почти до Спасских ворот. Кувшин был закопан или на его дворе, или на дворе его ближайших родственников, тоже Вельяминовых, терема которых за кремлевской стеной смотрели на современную Красную площадь и Васильевский спуск. Поэтому Тимофей Васильевич, который правил грамоту Микуле-новоторжцу, мог быть только Вельяминовым.

Составленное в начале 60-х годов XV века Житие Кирилла Белозерского сообщает, что знатный родственник молодого и скромного Кузьмы, ставшего впоследствии прославленным Кириллом, «Тимофеи околничии у великого князя Дмитреа богатьством и честию паче инех превосходя» ⁹. Таким остался Т. В. Вельяминов в памяти ближайших потомков. Прижизненные свидетельства о нем подтверждают такую характеристику. Тимофей Васильевич был сыном московского тысяцкого Василия Протасьевича Вельяминова и братом последнего московского тысяцкого, воспитателя Дмитрия Донского, — Василия Васильевича Вельяминова. В 1372 году «Тимофеи околничии» был первым среди светских лиц — свидетелей составления первого завещания великого князя Дмитрия. В 1389 году «Тимофеи Васильевич» назван вторым среди десяти «бояр наших» — послухов, присутствовавших при оформлении второго завещания Дмитрия Ивановича. 11 августа 1378 года Т. В. Вельяминов командовал одним из флангов русского войска, которое нанесло тяжелое поражение монголо-татарам на р. Воже ¹⁰. Очевидно, что это был крупный сановник и не менее крупный полководец, помогавший Дмитрию Донскому как в гражданских, так и в военных делах.

Но мог ли такой человек собственноручно писать грамоту не очень известному, жившему за сотни верст от Москвы новоторжцу Микуле? Ответ пришел с неожиданной стороны — с оборота грамоты. Ультрафиолетовые лучи выявили там невидимые прежде для глаз слова: «Тимофеи Васильевич». Это скреплявшая документ подпись официального лица, которая могла принадлежать только самому Т. В. Вельяминову. Почерковедческий анализ подписи и основного текста грамоты показал, что они идентичны: весьма характерное написание буквы «т» с диагональным наклоном завершающей части навершия буквы; буквы «м», в которой левая половина больше правой; буквы «о», писавшейся как «с», концы которой соединялись чертой; буквы «в», написанной как два соединенных треугольника, и т. п. Таким образом, обнаружен единственный известный в настоящее время автограф видного современника Дмитрия Донского. Не должно смущать собственноручное написание им грамоты. Оказывается, подобные случаи в XIV-XV веках имели место. Можно, в частности, привести пример составления рядовой купчей грамоты самим великокняжеским белозерским наместником ¹¹. Но грамота новоторжцу Микуле Андрееву сыну Смолину интересна не только как образец почерка жившего полтысячелетия назад Тимофея Васильевича Вельяминова, одного из победителей Вожской битвы, воспитателя Кирилла Белозерского, душеприказчика Дмитрия Донского. Она дает возможность судить о роли и функциях представителей семьи московских тысяцких в общественной жизни своего времени, заставляет еще раз вернуться к вопросу о том, княжеским или земским был сам институт тысяцких.

Комментарии

1. Янин В. Л. Актовые печати древней Руси X-XV вв. М., 1970. Т. 11. С. 61-66.

2. Бередников Я. И. Записка об открытых в Московском Кремле древностях. СПб., 1844.

3. Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV — начала XVI в. М., 1964. Т. 111. № 178. С. 193.

4. Кучкин В. А. Русские княжества и земли перед Куликовской битвой // Куликовская битва. М., 1980. С. 82, 103; Полное собрание русских летописей. Пг., 1922, т. XV. Вып. 1. Стб. 149.

5. Кучкин В. А. Указ. соч. С. 82.

6. Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969. С. 230-231.

7. Государственный историко-культурный музей-заповедник «Московский Кремль». ОРПГФ. № гр-2643.

8. Забелин И. Е. История города Москвы. М., 1990. С. 616-618.

9. Преподобные Кирилл, Ферапонт и Мартиниан Белозерские. СПб., 1993. С. 56.

10. Веселовский С. Б. Указ. соч. С. 216.

11. Акты социально-экономической истории... М., 1958. Т. 11. № 31. С. 26.

Текст воспроизведен по изданию: Автограф сподвижника Дмитрия Донского // Родина, № 2. 1995