Акты Исторические, собранные и изданные Археографическою Коммиссиею.

Санктпетербург, в типогр. Экспедиции заготовления Государственных бумаг. 1841 г. Т. I. VIII. 551. 44. Т. II. IV. 438. 29. Т. III. III. 501. 3. 18.

Статья первая.

Эти три тома, лежащие перед нами и призывающие нас к подробному изучению, заставляют нас забыть о скудной литературной жатве прошлого года, которая угрожала Русской критике почти голодною смертию. Что значит в самом деле вся эта мелкая эфемерная литература наша, по большей части плод промышленного рассчета и авторского себялюбия, перед теми вековыми памятниками нашей древней Руси, которые теперь вырыты из пыльных и сырых архивов, напечатанием ограждены навсегда от случайности времени, и даны в прочное, обеспеченное достояние народу Русскому? — Какое священное величие, какой глубокий смысл в этих хартиях, из своего праздного заключения выходящих на свет перед нами! — Их мертвая буква, пробужденная духом науки, может снова заговорить для нас живым словом. В них воскресает древняя до-Петрова Русь, которая заслонена была от взоров наших блистательною завесою Европейского преобразования, как будто Московский Кремль Петербургским Адмиралтейством.

Наше время, судя по всем его признакам, должно быть временем перехода в литературе. Если из всего дурного полезно извлекать доброе, — то и мы из нашего современного бесплодия можем извлечь некоторые благоприятные заключения. Может быть, этот отдых даст нам время углубиться в самих себя, узнать вернее наше прошедшее, поискать в нем новых источников, новых сил и зародышей для будущего, более соответствующих духу народному. Может быть, теперь настала для нас пора науки, пора уединенного труда, внутреннего самоуглубления. Дай Бог, чтобы это было так, чтобы эта тишина пророчила [218] какое нибудь доброе, новое развитие! До сих пор в литературе мы были увлечены более внешнею жизнию Запада; мы откликались ему по-своему, мы были часто его отголоском; но теперь, в эту минуту, Запад обрекает нас самим себе. Теперь, более чем когда-либо, наступила для нас необходимая пора внутреннего развития: мы ощутили потребность оглянуться на самих себя, и узнать — что же мы такое? Естественно, дошли мы до того заключения, что полного самопознания достигнуть мы не можем, если не раскроем перед собою всю нашу первобытную Русскую древность, если не скажем себе, чем были мы прежде, когда выражалось в Русской жизни одно чистое наше, цельное, народное бытие, не принявшее еще в себя никакой примеси чуждой. Это вопрос великий, государственный, всенародный, в разрешении которого заключается начало новой внутренней Русской жизни. Блистательная, пышная Европейская внешность, которою мы увлекались до сих пор, начинает отзываться страшною пустотою в современной словесности нашей. Мы ощущаем потребность чего-то другого, мы жаждем своих родных источников. Те, которые этой жажды не почувствовали, те стоят далеко назади от движения, в котором только и есть возможность будущего нашего развития.

Потому-то, три тома Актов Исторических важнее для нас, чем все эти многотомные и дородные журналы, в которых торговая оборотливость северной столицы хоронит всю нашу современную словесность, превращая ее часто в одно пустое болтанье, угождающее праздному невежеству; важнее, чем все возможные драмы, романы и сказки на заказ и продажу, которыми подчивает она любителей пустого чтения. Сюда, к этому источнику, иди, муж государственный, и здесь почерпай уроки опыта предков; сюда, историк, с своею прозорливою думою; сюда, юрист, с мыслию об изучении нашего Русского права, согласного с народною жизнию; сюда, филолог, с любовию к древнему родному слову, которому здесь чистый, святой источник; сюда, поэт, за народными вдохновениями.

Да, оценить всю важность нового издания могут только совокупными трудами своими наши историки, правоведцы [219] и филологи. Мы с своей стороны обратим внимание на те сокровища, которые, содержанием своим принадлежа к истории нашего православия, красотами языка составляют также драгоценную собственность Истории древней Словесности Русской. Мы разумеем Послания Митрополитов наших и других духовных лиц, в первый раз в надлежащей полноте и в хронологическом порядке, открытые нам для изучения. Мы вменяем себе в приятную обязанность обратить внимание просвещенных читателей на эти неоцененные древние перлы духовного нашего красноречия. На первый раз ограничимся теми Посланиями только, которые напечатаны в актах периода уделов, и начинаясь с 1334-го, простираются до 1462 года, коим знаменуется начало единодержавия Русского.

Послания Митрополитов и вообще духовных лиц наших составляют одну из обильнейших частей древней духовной Словесности Русской. В них выражается чистая, святая жизнь нашей Церкви, этого духовного, невидимого тела, искони проницавшего всю жизнь древней Руси нашей; в них видим мы также, что Церковь наша искони хранила и воспитывала у себя Божий дар чудного, величавого, и с тем вместе живого, общеполезного, всенародного слова, которым она поучала власть и народ, утверждала свое единство, устроивала внутреннюю и внешнюю жизнь свою. Намерением нашим будет теперь познакомить читателей с этими памятниками Словесности отечественной, и в том и в другом отношении.

Касательно языка, нельзя не заметить того важного преимущества, которое с самых первых времен имела наша Церковь перед Западною. Там мертвый Латинский язык, доступный только одним ученым людям, вовсе чуждый народу, и потому лишенный всякого действия: до сих пор на Западе буллы Папские остаются совершенно недействительны для детей Западной Церкви, которая не нисходит до их невежества, и не считает за нужное переводить их на язык народа. Не говорю уж о том, что слова Евангелия и всего Богослужения падают мертвым, пустым звуком в уши народа, по неволе не внемлющего глаголу Церкви. У нас же было искони живое, Словено-русское [220] слово, соединяющее в себе два великие превосходства: все Словенское величие, необходимое для Церкви, ограждающее уста ее от выражений простонародия, от языка обиходного, который был бы неприличен ее сану, и всю Русскую простоту, всю совершенно ясную вразумительность, без которой слово Церкви падало бы без всякого действия, на почву бесплодную. В этом важном преимуществе нашей Церкви, имевшей искони свое величавое и вместе живонародное слово, заключается, по нашему мнению, главная причина того, почему жизнь религиозная могла так скоро проникнуть в жизнь всего народа, слиться с нею, войти во все ее составы, во все существо ее, и освятить все ее обряды, весь внешний быт ее Християнским значением. В самом деле, где же мы найдем такое полное, цельное слияние Религии Християнской с жизнию народа, как не в древней нашей Руси? — Конечно нигде, ни в какой иной стране. Что же было тому причиною? Живое, понятное слово Церкви, постоянно действовавшее на народ. Здесь же разгадка и другой тайне в нашей Истории: каким образом, Христианство, без особенных миссий, без сопротивления, почти без мучеников, распространилось так скоро по обширным пределам страны, равной величиною всей западной Европе и населенной племенами простыми? За исключением некоторых неважных намеков, касающихся весьма малой части России, История не предлагает нам почти никаких сведений для разрешения этого вопроса. Великое дело совершилось как будто само собою; оно так и было, но главным орудием к тому служило народное слово Церкви. Через него пролилась всюду новая жизнь религиозная: Християнство было принято у нас разумно, через слово. Чудо, совершенное Спасителем над двенадцатью простыми рыбаками, повторилось у нас над первобытными племенами Руси. Первые приняли учение Христа из божественных уст Его, через живое слово: так и древние племена Руси через уста Церкви.

Религия только посредством живого глагола может сообщать духовную жизнь свою народу: Западная церковь, допуская одно мертвое слово в своем Богослужении, старалась пособить этому недостатку проповедью на живом [221] языке народа. Но проповедь одного лица никогда не может иметь той силы плодотворного действия, какую имеет постоянный, живый глагол Церкви в ее величавом богослужении, глагол, всегда знаменательный, всегда трогательный. Церковь наша не отвергала проповеди, но не признавала ее за единственное, исключительное средство сообщения между духовною ее жизнию и жизнию народа. Странно, что на Западе католицизм и протестантизм, отправляясь от начал совершенно противоположных, сошлись в этом способе действия на народ, с тою только разницею, что католицизм приобщил к нему внешнее великолепие обрядов, не оживленных однако словом, понятным для народа. От того на Западе никогда не было такого полного сочетания жизни религиозной с народною, какое видим мы в древние времена нашего отечества. Христианство там являлось более силою общественною: оно прославилось многими полезными учреждениями, оно совершило добрые изменения в политическом быту народов. У нас же в древней Руси Христианство действовало не столько на общество, сколько на отдельного человека, на его внутреннюю личность, освящая всю жизнь его особенным значением. На Западе оно образовывало человека общественного, внешнего; у нас же оно развивало человека внутреннего, Християнина в собственном смысле. Весьма замечательно, что в Италии средних времен существовали точно такие же понятия о мести за смерть убитого, о крови за кровь, какие были у древних языческих Римлян. Даже до сих пор вы найдете эту развалину язычества в Италии. Как часто встречаете вы в ее церквах образа Божией Матери, увешанные кругом кинжалами и пистолетами, которые, будучи владельцами их назначены для убийства, всего более для мести, приносятся всенародно в жертву Религии, и народ считает это великим приношением; так еще понятие о мести ему сродно, так оно до сих пор вкоренено в его нравы. В средние же времена, оно до того было общепринятым понятием, что Дант, в поэме своей описывая встречу с умершим своим родственником, находит весьма естественным и справедливым гнев его на родных за то, что они не отмстили за насильственную смерть его. — У наших предков, во времена их [222] язычества, были такие же сильные понятия о мести, которую самый закон признавал за право: не смотря на то, чрезвычайно скоро это кровавое понятие, столько противное духу Христианства, совершенно искоренилось из нравов народа, грубейшего конечно в общественном отношении, нежели народ Италии. Вот одно из самых очевидных доказательств сказанному нами! Между тем, должно сознаться, что общественный человек на Западе в некоторых отношениях достиг гораздо высших преимуществ, нежели тот же человек в России.

Главным виновником духовного преобразования в Русском человеке был, как сказали мы, живой глагол Церкви, постоянно сообщавшей народу дух жизни религиозной. — Обратимся же теперь ко внутреннему смыслу тех Посланий, которые подали нам повод к эпизодическому рассуждению, тесно связанному с нашим предметом. Относительно к содержанию своему, эти изящные памятники древнего красноречия нашей Церкви представляют: во первых, устроение внутреннего единства ее, как в ней самой, так и в пароде Русском; во вторых, устроение всего внешнего порядка жизни религиозной, как в пастырях, так и в пастве народной; в третьих, отношение Церкви к предержащим властям и к народу. Мы намерены рассмотреть духовные послания Церкви нашей с этих трех точек зрения.

Начнем с тех, которые относятся к устроению единства Церкви. Из напечатанных под заглавием; период Уделов, тринадцать относятся к этому предмету. Из содержания их мы видим, что два главные, чрезвычайно важные события, послужили для них поводом: первое — ересь Стригольников, возникшая на севере России, и второе — перенесение средоточия Русской Церкви из Киева в Москву. Пять посланий относятся к первому событию; восемь ко второму.

Ересь Стригольников возникла, как видно, в последней четверти XIV века и продолжалась в XV столетии. Средоточием ее, вначале был Новгород, а впоследствии Псков: все послания по этому предмету здесь напечатанные, [223] обращены ко Псковичам. Одним из начальников секты был диакон Карп, упоминаемый в послании Патриарха Константинопольского Антония, от 1388—95 года. Мнения этой ереси состояли в следующем: Стригольники отвергали священство, не хотели иметь священников по рукоположению и преданию, а в порыве высокоумия и тщеславия сами себя поставляли в учители народу и толковали произвольно Священное Писание. Отвергая священство, они не могли, как видно, совершать и таинств, но вполне однако их не отрицали. Они допускали внутреннее покаяние, хотели, чтобы человек сам про себя земле каялся, а не священнику перед ним предстоящему. Они восставали также против молитв о усопших. Основанием же главным всему учению их, как видно, было признание исключительной власти Священного Писания без преданий Церкви: это ясно выражено в послании Патриарха Константинопольского Антония, следующими словами: «Книжное почитание, рекша, правоверным недвижимо спасение». Судя по всем признакам, ересь Стригольников имела большое сходство с учением Протестантов, по крайней мере в главном основании.

Любопытно видеть, какие средства употребляла Церковь против этой ереси: все это живо изображается нам в Посланиях. В первом ¹, Константинопольский Патриарх Нил обращается ко всем Псковичам. Замечателен приступ этого послания: «Благороднии и честнии бояре, мужие Псковичи, сын мой посадник, и сочскии, и все дети мои и прочии Христоименитии людие, подлежащие святей Митрополии всея Руси, в Руском граде Пскове и в пределех его обретающийся, чада о Господе възлюбленная нашего смирения!» Далее Патриарх нарицает всех сынами и чадами, даже и тех, которые отступили от Соборной Апостольской Церкви и Христианского общения. Как в этой любви и кротости выражается дух нашей Церкви! Все послание проникнуто одною мыслию — о единстве ее. Относительно лжеучения, Патриарх объясняет поставление священников, совершаемое безмездно, вопреки [224] кривым толкованиям Стригольников. Везде слышим кроткий голос увещания, голос любви, и нет никаких следов гонения. Второе послание ², писанное в том же духе Патриархом Антонием к жителям Пскова, содержит в себе гораздо более подробностей о лжеучителях. Представим вкратце его содержание.

Патриарх, как отец, приглашает Псковичей соединишься в благое, в смирение и любовь к Иереям, слугам Божиим, воздать Церкви Божией должное покорение. Церковь всем входна: она, как мать, порождает все крещением святым, питает все живущее в ней, одевает и веселит все, в нее вселившееся .... Бог в Церкви хранит нам и предлагает плод вечной жизни, причащение пречистых и Святых Таин. Диавол, удаливший человека от дерева жизни, силится и теперь удалить его от Тела и Крови Христовых, через Стригольников, повелевающих удаляться причащения. Подобно Корею, Дафану и Авирону, они восстают на чин истинных священников, и сами, не имея ни священства, ни святительского сана, поставляют самих себя в учители народу, увлеченные тщеславием и высокоумием, и сводят людей в погибель. Спаситель избрал и поставил 12 Апостолов молитвою и возложением на них рук Своих: Апостолы, приняв рукоположение от Христа, передали его Патриархам, Митрополитам и прочим Священникам. Когда Священник служит службу, тогда должно смотреть на него как на Христа в Сионе вечеряющего с Учениками. Не рассуждай и не испытывай о Иерее Божием, достоин он или нет? Помните вы, Стригольники, что говорит Апостол Павел, смотрите на себя, а не на Иерея Божия. И вы осмеливаетесь называть их недостойными духопродавцами! Но скажите, еретики, где хотите вы попа взять себе? Не придет Христос во второй раз воплотиться на земле, не снидет Ангел освятить вам попа; но если бы и Ангел освятил вам попа, то и тому не подобает веровании, по словам Апостола: «Аще Ангел вам благовестить паче проповеданаго, еже приасте, проклят да будет». — [225]

Вы осуждаете духовенство за то, что оно от Церкви питается. Кто насадит виноград, от плода его не ест ли? Кто пасет стадо, от молока его не ест ли? Завистию подстрекаемые, восстаете вы на Святых и попов, сами себе желая честь перехватить: вы изучили словеса книжные, которые сладко слышать Христианам, и поставили себя учителями народам. Но вы не помянули слова Христова: Не входяй дверми во двор овчий, но пролазя инудя, тать есть и разбойник. Всякой, не имеющий поставления Святительского и покушающийся учить, не в двери вошел. Но тати и разбойники убивают людей оружием, а вы, стригольники, убиваете людей разумно смертию, удаляя их от пречистых Таин Тела и Крови Христовых. Вы говорите, стригольники, что Апостол Павел и прошлому человеку повелел учить: но тогда все люди были неверны: не вам еретикам то было сказано. — Вы — нога, творите себя головою; вы — овца, хотите быть пастухом.

Еще же и ту ересь прилагаете, стригольники: велите к земле каяться человеку, а не попу. Но разве не слышите вы Господа, глаголющего вам: Исповедайте грехи своя, молитеся друг за друга, да исцелеете. Потому и Святые Отцы уставили духовных отцов, чтоб им исповедались Христиане. Как больной человек объявит врачу вред свой, и врач приложит ему зелие, по достоянию вреда того, и он исцелеет; так и духовному отцу исповедает грехи свои человек, и духовный отец от греха того перестать повелит, и противу греха того воздаст ему епитемью понести; того деля Бог отпустит грех тот. А кто исповедается к земле, то исповедание ему не в исповедание: «земля бо бездушная тварь есть, и не слышит и не умеет отвещати, и не вспретить, дане съгрешаем». Не подаст Христос Бог прощения грехов к земле кающемуся.

Эту злую сеть сам диавол положил в Карпе диаконе, который не велел каяться попам, чтобы от них отнять честь Иерейскую. Зная заранее, что тело его, как еретика, не будет погребено с псалмами и песнями, он [226] начал говорить людям, что не надо ни петь над умершими, ни поминать их, ни службы совершать, ни приноса за мертвых приносить в церковь, ни пиров творить, ни милостыни давать. Диавол отпал Ангельского сана, от того и многих людей прельщает, чтобы не одному погибнуть: так и стригольники отлучили сами себя от Церкви и других отлучить хотят. В Апостольских правилах писано творишь память по умерших: так и Святые Отцы уставили во всякой службе поминать усопших. Следуют сказания Св. Отцев.

Стригольники постятся, молятся, живут чисто, занимаются книгами: но если бы житие их люди не видели чистым — кто бы веровал в их ересь? Они изучают Священное Писание, — но если бы не от книжного писания они глаголали, кто бы послушал их? Но и бесермени постятся и от книг глаголют, да не подобает слушать их. О самопоставляющихся учителях Апостол сказал, что многие лжепророки вышли в мир, «но не послушайте словес их и в домы своя не приимайте их… …слугы бо льстивыя преображаются яко слугы истины, и сам сатана преображается в ангел светел».

Так поучала наша Церковь свою паству словом живым и убедительным, и ограждала свое единство от ересей, возникавших в нашем отечестве. Еще три послания Митрополита Фотия, также ко Псковичам (1416 и 1427 годов), относятся к тому же самому предмету ³. Здесь собраны все предания Церкви, все правила Соборов и Св. Отец в защиту ее догматов. Все они исполнены истинного красноречия; все проникнуты тою мыслию, что Церковь Божия, как говорится в первом из сих трех посланий, утвержденная Богом и данным нам законом новым, огражденная повелениями Апостольскими, укрепляемая божественными и Св. Отец правилами седми Соборов, светится паче солнца, «яко сущее небо земное украшена», и красуется непобедимым благолепием православия. [227]

Восемь посланий, как сказали мы, относятся ко второму событию, столько важному в Истории не одной Церкви нашей, но и Государства, к перенесению средоточия оной с юга на север, из Киева в Москву. В этих посланиях, первое место по порядку времени, по важности содержания и по красноречию, с каким писано, занимает окружное послание Митрополита Киевского и всея Руси Фотия о незаконном избрании Литовскими Епископами Григория Самблака, в сан Киевского Митрополита, отдельно от Московского.

Древние, божественные мужи, говорит Митрополит, не писанием и книгами учимы были, но чистый имея смысл, Духом Святым просвещались, и научались Божиим хотениям. Таковы были первые Патриархи. Когда же изнемогли человеки и недостойны стали просвещатися от Духа Святаго, тогда Бог дал закон Моисею. Так и Владыка наш Христос беседовал с Апостолами лицем к лицу. Когда же ереси и мятежи смущения церковного начали прозябать, Господь благоволил написатися Евангелиям, и преданиям Апостольским, и правилам Св. Отец.

Ими-то внушаемый, хочу я известить любовь вашу о мятеже, бывшем в Церкви Божией от мужей неподобных... Григорий, изверженный из сана Патриархом Вселенским Евфимием, возвращается в Литву, чтобы разрушить и смутить Церковь Божию. Он собирает окаянных Епископов, которые на Церковь Божию, увы! начинают замышление, не избранием Св. Отец, не испытанием соборным, не рассуждением правильным, но самозаконно учинив его поставление, как будто в сонном привидении играя, в священную одежду недостойного одевают.... Кто достойно воспламени, бывшую ныне беду? который язык изречет сделанное ныне? который слух кротко приимет сию повесть? ⁴ Благовременно и пригодно ныне пророческое слово: «погибе благоговеин от земли и исправляяй в человецех несть», — ибо сечивом и оскордом рассекли двери Христовой Церкви. [228] Мы, как Иеремия, должны искать главе воду и очам источник слез.

Чудно, в поэтическом образе, раскрыта далее мысль о единстве Церкви. — Как источник водный, един текущь, разливается по многим странам, напаяет и прохлажает словесных и несловесных, и вся прозябления земная влагою растит и плодит: так и соборная и апостольская Церковь Константинаграда, от источника паче духовного и бессмертного повсюду текущи, равно и к Митрополии Киевской и всея Руси, строит попечение и бережете, и посылает единаго Митрополита. Киеву и всея Руси. И так должно сущим всем Епископом, Князем, велможам, священником и иноком, и всему Христоименитому исполнению послушании его, яко пастыря и учителя духовного, по словам Христовым: «Слушая вас, мене слушает, и отметаяся вас, мене отмещется; мене же отметаяся, отметается пославшаго мя».... Скажите, окаянные, которые книги Святых, которое Евангелие, который Апостол вас научил такое нечестие творить?

Христос вас не пользует.... Преставшу источнику от течения, скудость бывает всем сущим на земли, словесным же и несловесным, и всякому земному прозяблению и плоду: такоже и вам, не сущей благодати Святаго Духа в вас, от источника духовного оскудение бысть вашим душам и погубление.

Скажи ты, всех более прельщенный не-Епископ Полоцкий Феодосий, — по преставлении Святаго почившего Митрополита Киприана, не ты ли шел на Митрополию? Ты сам знаешь, сколько обещал ты серебра и злата за то ставление! Если бы за мзду оно давалось, не отослали бы тебя безделна. Но ты был отослан с уничижением великим и стыдом, и сказали тебе: Злато твое и сребро твое с тобою в пагубу да будет!...

За тем следуют вопли сокрушения Церкви и выражение надежды, что Господь не оставит ее уничиженную, но оденет одеянием веселия, но древнему благолепию. — Призывая всех православных не приобщаться к нечестию, совершенному в избрании незаконном, Митрополит [229] приводит слова всех учителей, начиная с Апостола Павла, которого именует сосудом избранным, пределом церковным, многострадальцем доблественным, благовещанною цевницею, Христовым проповедником, трубою слову и вещателем благочестия. Призвав слова учительские на убеждение паствы, так обращается пастырь ко всем верующим, уже словом силы и гнева:

«Ужаснитеся и встрепещите, которыи с несвященными ядите, и любви творящии с ними, и исправите собе, яко да не погыбнете с беззаконием их. Услышите вси языци, внушите вси живущии по вселенней, услышите пастырие церквам Христовым, услышите священници Господни, услышите благочестивии князи и вси людие, и бояре и вси судия земскыя, иноцы, инокини, юноша и девы, старци с унотами, мали и велиции, или мужеск пол или женьск, вкупе богатии и убозии, вси внимайте глаголемым, молю вы».

Все собранное от Божественного писания Ветхого и Нового Завета я объявил любви вашей: теперь услышите то, что завещано Святыми Апостолами и Отцами на Соборах. Послание заключается многими выписками из Соборных положений.

Прочие послания, того же события касающиеся, принадлежат Митрополиту Ионе. В 47-м он убеждает Князя Александра Владимировича охранять в Литве Православие, и содействовать древнему союзу Митрополии Киевской с Московскою. В этом послании все еще выражается та мысль, что средоточием Митрополии должен быть Киев, а не Москва, по преданиям старины Русской. — Но особнно важна Соборная Грамота Русских Епископов 1458 года: здесь Иона именуется уже Митрополитом всея Руси, и описывается, как Епископы Русские, собравшись в церкви Пресвятой Богородицы, у гроба Святого Петра Митрополита Чудотворца Русского, прияли рукоположение от господина и отца их Ионы Митрополита всея Руси, и как в следствие разделения Московской Соборной Церкви с Киевскою Церковию, утвердившею ученика Исидорова Григория, отверженного Патриархом Константинопольским, [230] они все дали обещание пред Богом и пред Ангелами от Святой Церкви Соборной Московские Святые Богородицы, и от их господина и отца Ионы Митрополита всея Руси, быть неотступным. — Этот важный акт показывает нам, что у гроба Петра Митрополита положено было начало Митрополии Московской.

Прочие послания надписаны к Смоленскому Епископу Михаилу, к Литовским Епископам, к Архиепископу Новгородскому Ионе и к Литовским Князьям, сановникам и мирянам. Все они исполнены одной мысли: устроить единство нашей Церкви против наветов Киевского Григория и против Исидора, о котором говорится, что он хотел всеять, как плевел в пшеницу, Римское учение в наше великое Православие. В этих посланиях Иона именуется то Митрополитом Киевским и всея Руси, то просто Митрополитом всея Руси. — Из послания (напечатанного под № 66) мы извлекаем любопытную подробность о том, как скромно и кротко поступил Великий Князь Василий Васильевич с отступником Исидором. Уразумев и познавши его отступление, он послал по своих Богомольцев, по Архиепископов и по Епископов, и по Архимандритов, и собрал все великое Божие священство нашиа земля: они же, сшедшись и воззрев в Божественные и Священные правила, и объискав соборне, что Сидор пришел от Рима, и принес нам чужое и противное нашему великому православию, велели ему побыти не в коем в пречестном монастыри дотоле, доколе господин Князь Великий обошлется с Царем городом. Как умно, тонко и послушно всегда действовала Велико-Княжеская власть в своих отношениях к Церкви! — Сильно в этих посланиях выражается исконное наше отвращение от Папской власти. «Что бо может быти благое, говорится в одном из посланий, идеже Папино имя нарищается в церквах? не опресноком ли, по Евновиеве ереси, плоть Господню глаголюще обожену быти, а не одушевлену, и паки Православные Веры во исповедании не раболепна ли исповедают Духа Святаго Отцу и Сыну, по Македонию?»

Нужно ли говорить о том, как важно было перенесение Митрополии в средоточие Московское, в [231] Государственном отношении? В этом событии заключалось главное начало, освятившее и укрепившее зародыш единодержавия Руси. Мы увидим скоро, как Церковь у нас содействовала его утверждению. У гробницы Петра Митрополита положено, по всему вероятию, и главное основание единому Государству Московскому и всея Руси.

Девять посланий ⁵ содержанием своим относятся к устроению внутренней и внешней жизни Церкви, как в ней самой, так и в пастве ее. Здесь Митрополит Киприан (1392—1395) предписывает Псковскому духовенству обряды истинного крещения младенцев, устроивает обычаи причащения: велит причащающимся держать руки на персях крестообразно; мущинам в вотолах не приходить, а снимать вотолы, опашень или шубу не препоясывать; посылает правый Цареградский Синодик, употребляемый у Св. Софии. В другом послании (1395) к духовенству же, разрешает недоумения его о службах Св. Василия Великого, предписывает, чтобы попы ни в каком случае не диаконовали; говорит против расстриг, что с ними, как с отверженцами Христа, не годится ни есть, ни пить, ни целоваться, а при встрече бегать от них; указывает на важность и чистоту сана Священника и диакона, говоря, что ставленику надобе чисту быти, как от чрева матерня родитися. Здесь Митрополит Фотий, в послании ко Псковичам (1416), припоминает Священникам слова Спасителя, знаменующие назначение их в народе Русском: «вы есте свет миру, вы есте соль земли». . . . «Чада моя Священници, пишу вам, да изтрезвите преже себе; и так да упасете стадо Христово по угодию Божию». В другом Послании того же года устроивает пост Рожественской, служение литургий Иоанна Златоустого и Василия Великого; разрешает некоторые недоумения: велит лишать самоубийц церковного погребения, немым давать Святое Причастие; вино, хлеб или овощ, получаемые из земель Немецких, употреблять в пищу, очистив молитвою Иерея; смотреть за паствою, чтобы не ели [232] удавленины. Замечательно правило Собора, приводимое по этому случаю: «Мерзьско и бесчеловечное явлене быти мнится, еже не преже источити крови от бессловесных животных, ихже мяса того хотящим вкушати»..........«Кровь бо вместо души в бессловесных имеет силу». Не менее достойны замечания слова, которыми запрещается духовенству отдавать деньги в рост. «Земледелатель клас вземши, семя пакы под корень просыплет, заимодавец же и плоды имеет у себе и не останется первых; без земли сеет, и жнет не сеявши; сего ради меди и злату подвиг, чрез естества бываемым: иже по естеству ражается, неплодна ражаемаа!» — В третьем послании ко Псковскому духовенству Митрополит Фотий укоряет Священников, не совершающих достойного служения в храмах Божиих, следующими замечательными словами: «обретаются в вас некотории, иже живут не в славу Божию, ни за Священничьскую честь, на людское съблазнение, к церквам Божиим не предстояще, и людей приходящих в храмы Божии съблажняют своим небрежением, и имя Божие в вашем небрежении хулится; и не разумеваете пространно, что суть храми Божии, в них же Бог прославляется, в них же Агнец Божий жрется за мирскый живот, в них же есть невидимое сликостояние Ангелом и человеком .... в них же исходатайствуете я спасение земнородным; и вы то в небрежении положисте». Тут же запрещает Владыка духовенству употреблять, для помазания при крещении, миро Латинское вместо Цареградского. Архиепископ Новгородский Симеон, и Митрополит Фотий посланиями в Снетогорский монастырь предписывают устранять совершенно дела монастырские от мирских судей.

И содержанием своим и красноречием духовным особенно важна и замечательна Окружная Грамота Ростовского Архиепископа Феодосия, бывшего впоследствии Митрополитом Московским. Архиепископ этою грамотою сзывает духовных на Белоозеро для Собора по случаю некоторых злоупотреблений, кои вкрались в устройство церковное, и особенно для того, чтобы уничтожить брак с третьею и четвертою женою, противный церковному преданию. Эта грамота показывает, что Церковь наша [233] допускала частные Соборы или съезды, на коих устроивались дела частных паств. Приведу место из сей Окружной Грамоты, написанной сильно и прекрасно. Здесь нельзя не удивляться этому величавому глаголу, которым искони благовестила Церковь наша.

«Вы же о сих всех небрегосте; и егда сами уклонистеся праваго пути, како можете извести стадо свое на пажити животные, напоиши животные воды, пребывающие в живот вечный? И о сем удивляюся, отколе помрачение приасте и тмою покровени бысте, еже не искати полезных? И по четырех летех моего поставлениа в Архиепископы, не приидосте к отишию съборные церкви, наказатися истинному любомудрию, и от нашего смирения благословения не требуете, и поучения от божественных писаний и от святых правил богоносных Отец слышати не хотите, и духовного наказания не ищете, и о церковном исправлении и о своем спасении и о стаде своем небрежете, и всяко заблудистеся от праваго пути; понеже предводящаго не имате, ни гласа пастырского свиряюща. Аз же смиреный Архиепископ Феодосий слышах глас Господа нашего Иисуса Христа, в святом его Евангелии глаголющь: «пастырь да взыщет своа овца с всякою крепостию и усердием, и погыбшее да обрящет, заблуждьшее възвратит, болящему врачевание подаст, умершее грехы обратит на покаяние наказанием божественых словес». Аз же сию заповедь слышах от Господа моего, и убоався, якоже ленивый раб, осуждения, скрывше свой талант, и зело стужих си душею и сердцем о вашем невнятии и преслушании, и с всякым тщанием и с усердием подвигнухся семо приити к вашей любви, вашего ради спасения, да не надолзе умножится злоба диаволя, губителя душ нашых, но повсюду процветет церковное благочестие, и оттуду душа ваши насладятся божественного благоуханиа».

Но нигде так не выражается вся благородная и полезная деятельность нашей Церкви, как в тех посланиях, которые показывают отношения ее ко власти Великокняжеской и к народу. Конечно, можно сказать без всякого преувеличения, что ни в какой другой истории не найдете [234] вы такого благоразумного и тонкого определения границ между духовною и светскою властию, как в истории нашей древней Руси. Пятнадцать посланий подобного содержания напечатано в актах, относящихся к периоду уделов. Мы пройдем их по порядку.

Игумен Белозерского монастыря Кирилл в послании своем к Великому Князю Василию Димитриевичу (1399—1402), принесши ему благодарность за то, что он от толикой славы мира преклонился смирением к их нищете, и не забывает братии, в пустом месте собравшейся, предлагает потом спасительные наставления Великому Князю: «Въздай же убо Благодателю долг, святые его храня заповеди, всякого уклоняясь пути ведущего в пагубу. Якоже бо о кораблех есть, егда убо наемник, еже есть гребец, съблазнится, мал вред творит плавающим с ним; егда же кормчий, тогда всему кораблю сътворяет пагубу: такоже, господине, и о Князех. Аще кто от Бояр согрешит, не творит всем людем пакость, но токмо себе единому аще ли же сам Князь, всем людем, иже под ним, сотворяет вред. Ты же, господине, с многою твердостию храни собе в добрых делех; рече бо Святый Апостол: «мир имейте и святыню, без неяже никтоже узрит Господа». Возненавиди, господине, всяку власть, влекущую тя на грех; непреложен имей благочестия помысл и не возвышайся, господине, временною славою к суетному шатанию: мал же убо и краток сущий зде живот и с плотию съпряжена смерть. И сия убо помышляя, не впадеши в ров гордостный; но бойся, господине, Бога, истинного Царя, и блажен будеши: «блажени бо, рече, боящейся Господа».

После этих общих наставлений, внушенных чувством истины, Преподобный Кирилл советует Великому Князю помириться с его сродниками, Князьями Суздальскими. Да слышал я, говорит он, что смущение велико между тобою и сродниками твоими Князми Суздальскими. Ты, господине, свою правду сказываешь, а они свою; а потому, от вас великое кровопролитие в Христианах чинится. Ино, господине, посмотри того истинно, в чем будет их [235] правда пред тобою, и ты, господине, своим смирением поступи на собе; а в чем будет твоя правда пред ними, и ты, господине, за себе стой по правде. А почнут ти бити челом, я ты бы, господине, Бога ради, пожаловал их, по их мере.... Бога ради, покажи к ним свою любовь и жалованье, чтобы не погибли в заблужении в Татарских странах, да тамо бы не скончались. Занеже, господине, ни царство, ни княжение, ни иная каа власть не может нас избавити от нелицемерного суда Божия: а еже, господине, възлюбити ближняго яко себе, и утешити душа скорбящая и озлобленыя, много, господине, поможет на страшнем и праведном суде Христове . . . Пишет Апостол Павел: «аще имам веру горы преставляти, и аще имам раздании все имение свое, любве же не имам, ничтоже полза ми есть». Возлюбленный же пишет Иоанн Богослов: «аще кто ре-чет, Бога люблио, а брата своего ненавижу, ложь есть». Темже и ты, господине, възлюби Господа Бога от всея душа своея; тако възлюби и братию твою и вся крестьяне: и тако, господине, вера твоя к Богу и милостыня твоя к нищим Богом приятна будет.

Как просто, как убедительно это наставление, и как важно оно было в пору междоусобий Княжеских!

Тот же Преподобный Кирилл в послании своем (1408 или 1413) к Можайскому Князю Андрею Димитриевичу такие предлагает наставления: «Слыши, господине Князь Андрей, Ветхое писание: егда въсхощет Бог кую землю показнити за нечестие, посылает преж проповедники, дабы обратились и аще обратятся, отводит Господь от них свой гнев, мимоводит скорбь, и прелагает печаль на радость и показует на них свою милость». …. Нам ныне, видевшим преславная чудеса Пресвятой Богородицы, подобает радоватися, что Бог Пречистою Материю своею избавил нас от враг иноплеменных; но с тем вместе поминать грехи свои, и о них плакатися, и просить у Бога и Пречистой Его Матери милости и помощи на благия дела .... «Ты, господине, смотри того: властелин еси в отчине, от Бога поставлен, люди, господине, свои уймати от лихаго обычая. Суд бы, [236] господине, судили праведно, как пред Богом, право; поклепов бы, господине, не было; подметов бы, господине, не было; судьи бы, господине, посулов не искали, довольны бы были уроки своими, понеже сиро глаголет Господь: «да не оправдиши нечестиваго мзды ради; ни силна, ни богата устыдися на суде, ни брата свойства ради, ни друга любве ради, ни нища нищеты ради; ни сътвориши неправду на суде, яко суд истинен есть, проклят всяк неправо судя».........И ты, господине, внимай себе, чтобы корчмы в твоей вотчине не было; занеже, господине, то велика пагуба душам: крестьяне ся, господине, пропивают, а души гибнуть. Такоже, господине, и мытов бы у тебя не было, понеже, господине, куны неправедные; а где, господине, перевоз, туто, господине, пригоже, дати труда ради. Также, господине, и разбоя бы и татбы в твоей вотчине не было..........Тако же, господине, уймай под собою люди от скверных слов и лаяния, понеже то все прогневает Бога; и аще господине, не подщишися всего того управити, все то на тебе взыщется: понеже властитель еси своим людем, от Бога поставлен. А крестьяном, господине, не ленись управы давати сам: то, господине, выше тебе от Бога вменится и молитвы и поста............А в церкви стойте, господине, с страхом и трепетом, помышляюще в себе аки на небеси стояще: занеже, господине, церковь наречется земное небо, в ней же съвершаются Христова Таинства. Блюди и себе, господине, опасно: в церкви, господине, стоя, беседы не твори и не глаголи, господине, никакого слова празна; и аще кого видиши от велмож своих или от простых людей, беседующа в церкви, и ты им, господине, възбраняй: понеже, господине, то все прогневает Бога. И ты, господине Князь Андрей, о всем о том внимай себе, занеже глава еси и властитель от Бога поставлен иже под тобою крестьяном».

В третьем послании (прежде 1422) к Звенигородскому Князю Георгию Дмитриевичу, Преподобный Кирилл утешает Князя по случаю болезни супруги его словом веры и молитвою. Тут же просит он Князя не заезжать к ним в монастырь на Белозеро; любопытна [237] причина, побуждающая его к такой просьбе. «Еще, господине, сам сего поразсуди: понеже твоея вотчины в сей стране нет, и только ты, господине, поедешь семо, ино еси человеци начнут глаголати: «Кирила деля токмо поехал». .... А ты сам ведаешь, каков нам вред приходит от похвалы человеческия, но и паче же нам страстным. Аще кто, господине, въистинну свят и чист сердцем, ино и тем поврежение бывает от тоя тяготы; а нам, господине, еще всякой страсти повинным, велика спона души от того». —

Весьма замечательно в политическом отношении послание Митрополита Фотия (1416 года) ко Псковичам, которых он, по прошению их, разрешает от присяги, данной ими на уставную грамоту Князя Константина Димитриевича, противную их старине и преданиям. Прежде нежели разрешишь их от целования, Владыка указывает им строгие правила Св. Отец, касающиеся сего вопроса, и с тем вместе велит им взвесить весь вред, который мог бы быть для православия от изменения народной старины их. В сем последнем случае только, если от того устава и целованья произойдет сильная пагуба державе их, разрешает он их от присяги. Вот слова этого разрешения: «Се из вас, своих детей, благословляю порушити ту новину, нужную грамоту Христианом, а благословляю вас держати вашу старину, аже будет богоугодно и по святым правилом и всей вашей державе не душевредно, но и польза душевная».

В 1426 году ужасная моровая язва, известная в летописях под именем Черной Смерти, постигла многие земли Русские. И в этом грозном бедствии, Церковь является с своими благодатными утешениями и уроками. Митрополит Фотий отправляет послание ко Псковичам по этому случаю. Первое слово его, слово не скорби, а слово духовной радости о испытании Божием. Как Церковь умела сохранить несокрушимую твердость в подобном бедствии, и такое положение ее каким утешением было для народа! Вот содержание послания: «Чада мои, я слышал от сына моего духовного, вашего посадника Федора и иных ваших [238] послов, о Божием на вас наказании и прощении. Такое же, любимые мои, было и на нас наказание, на Москву, на Тверь и на иные окрестные грады и страны. Но мы токмо благодарим глубину Божиих судеб и неизреченную пучину его человеколюбия, как не напрасно, не горько взимает Он Свои создания, но даруемою всею исполненою и уготовляемою Христианскою кончиною, с чистым покаянием и исповеданием, и с освящением масла, и с причащением честного и животворящего Христова тела и Божественные и животворящия Его крови, и многие в подобии великого Ангельского одеяния к Богу отходят. — Потому, не с печалию, а с духовною радостию (как это отрадно и сильно!), принимаем мы это наказание Божие, имеющее послужить к обращению и исправлению нашему. — Но все мы, православные, трепеща и ужасался праведных на нас Владычних наказаний, должны прилежно обо всем в познание прийти и спросить себя, за что мы страждем и как уклонились от пути правого? В настоящих наказаниях Божиих потщимся лица свои омывать слезами, души свои очистить от грехов пощением и молитвами, обнажим язвы душ наших перед Тем, Кто огнем искусит все дела наши, в день неизмолимого суда........Вам первый урок и совет, священники и иноки; молю вас — ходите по чину звания вашего: совершайте в людях духовное исправление словом и делом, по глаголу Христову: «яко да видят человеци добрая ваша дела, и прославят Отца вашего, иже есть на небесех». Вам, посадникам и властелям, припоминаю, что от Господа дана вам власть и сила от Вышнего: потому должны вы работать Господу, а не человекам, милование и заступление показу я людям и творя над ними суд правды Божией. Вы, нарочитые града, молю вас, довольны бывайте вашими уроками, наставляя других на благочестие и благолепие, и соблюдая в куплях и мерилах Божию правду: ибо купля неправедная и мерила лукавые мерзки Богу, а купля и мерила правые благословенны от Бога. Всех же вас, любимые мои, молю, да имеете смирение друг ко другу, и любовь, и всякое совокупление духовное, помня Евангельское великое Христа о любви слово: «Мои ученици есте, аще любовь имаше между собою». [239]

Послание Великого Князя Василия Васильевича Константинопольскому Патриарху Митрофану (1441) об отступлении от Православия Митрополита Исидора, показывает ту образцовую покорность, какую всегда Церковь и власть наша питали к колыбели нашей веры, к Царю-городу. Это послание отличается чудным красноречием. В нем повествуется вкратце история нашего православия и отношений Церкви нашей к Царю-городу, а именно: как в многочеловечной земле Русской, все восприяли Святое Крещение, и Владимир, Благочестивый Царь Рускиа земля, от правящего Святую Божию церковь Патриарха, приняли Митрополита на Русскую землю; как сыны его, внуки и правнуки следовали его преданию; как благочестие и православие в земле Русской четыреста пятьдесят и три лета сохранялось; как внезапно явился, мимо желания нашего, Митрополит Исидор, присланный Патриархом и Царем Греческим; как Великий Князь, только ради страха Божия и покорности, согласился принять его; как умыслил Исидор идти на Собор в Италию — и не смотря на убеждение Князя, чтобы принес он нам древнее наше благочестие и Православную Веру, внес он измену и отступление. В заключение просит Великий Князь, чтобы ради Татарского нашествия и трудностей пути разрешили Царь и Патриарх в нашей земле поставление Митрополита свободное, избранием Боголюбивых Епископов отечества нашего, с благословения Патриарха Царяградскаго: ибо доколе Бог благоизволит и земля наша доколе иметь стояти, наше православное Християнство от Греческого разлучно не будет.

Послание Российского духовенства Углицкому Князю Димитрию Юрьевичу (1447 года Декабря 29-го) представляет славное свидетельство того, как Церковь наша подвигами слова своего содействовала утверждению единодержавия, и укрощала, сколько могла, своеволие удельных Князей, вредивших благу отечества. Сильно и смело укоряет она в этом послании одного из этих гордых противников власти Велико-Княжеской! Изложим главные упреки.

Душегубный враг рода человеческого, диавол, позавидел праотцу нашему Адаму и положил в сердце ему [240] равнобожество, и восхотел праотец наш обожитися и равен Богу быти в разуменьи, но за то осужден был и самомнетельством обожения пострадал. Так и отец твой, Князь Юрий Дмитриевич покушался на великое Княжение, как древний наш праотец Адам к обожению! И в Орду отец ваш к Царю ходил, и всему православному Христианству была от него в начале истома и великие убытки, а Княжения великого не досягнул, потому что ему Богом не дано, ни земскою из начала пошлиною. Чтоже вышло? Великого Князя Василия Васильевича согнал, а потом сам с Великого Княжения в пяти человеках съехал? Так и брат твой Князь Василий восхотел тогоже не от Божией помощи и воли, но от гордости и высокомыслия: сколько христианской крови пролилося, а Бог ему не попустил. Воспомянем и тебя самаго. Когда безбожный Царь Махмет приходил к Москве, — Великий Князь Василий Васильевич сколько послов по тебя посылал, и сколько писал к тебе грамот, а ты к нему не пошел, — и много крови Христианской пролилося, и какое множество Христианства в поганый полон пошло, и сколько святых Божиих церквей разрушилось, и сколько девиц растленено, а все то в твоем небреженьи, и видится нам, что все то всесильный Бог от твоих рук взыщет. Потом безбожный Царевич Мамотяк приходил к городу Суздалю: и Великий Князь Василий Васильевич с своею братиею, Боярами, детьми Боярскими, воинством, вышел на поганых — и братья его сколько ран понесли! Князь Михаил в полон уведен! и сколько за веру православную в том бою Бояр и детей Боярских и иных людей побито: они мученически к Богу отошли, им же вечная память! а по тебя Великий Князь сорок послов посылал, зовучи за Христианство помогати: и ты ни сам к нему не поехал, ни Воевод своих с своими людьми не послал, — и скользко тут крови Христианской пролилося, и сколько в полон уведено, за все то Бог от твоих рук взыщет.

Потом, когда Бог милостию своею Великого Князя от поганых освободил, — диавол снова вооружил тебя желанием самоначальства, и ты замыслил разбойнически, нощетатством изгнать его, и сотворил над ним не [241] менее Каина и Святополка. Рассуди сам в себе: какое благо сотворил ты православному Христианству? чем сам себя попользовал? сколько погосподарствовал? в какой тишине пожил? не всели в суете и в прескаканьи от места до места, во дню томимый мыслями, в нощи мечтами сновидения? Ища и желая, большаго, и меньшее изгубил. А Божиею милостию Князь Великий опять на своем государстве: кому дано что от Бога, того не может у него отнять никто.

Следует исчисление условий, которые сделаны были между Великим Князем и Углицким Димитрием и утверждены крестным целованием: ими сей последний обещался — держать своего брата старейшего Великого Князя Василия Васильевича честно и грозно, везде за один, до своего живота; друзьям его быть другом, а недругам недругом; о добре его и лихе поведать ему вправду; Орду управливать и знать Великому Князю, а ему Углицкому давать только выход, и проч.

Но все эти условия были им нарушены, и крестное целование ни во что вменено. «Мы, так продолжают духовные слово своего наказания, — о прежних твоих делах уж немного говорим, но скажем теперь, о нынешнем твоем преступлении. Ты обещал с Великим Князем быть везде за один, а сам ссылаешься с иноверцами, с поганством, с другими землями. Посылаешь к Новгороду просить его о помощи, как будто на Татар, что изневолили нашу отчину Москву, а сам злохитрствуешь на брата своего старейшего, на Великого Князя, — и если Татары во Християнстве живут, то чинится ради твоего с братом старейшим Великим Князем неуправленья, и те слезы Християнские все на тебе же.... Не ты ли обещал держать брата твоего честно и грозно; поведать ему о добре его и лихе? и что же? где его честь и его гроза? Как ты блюдешь под ним его отчину, все его Великое Княжение? А ты сам посылаешь везде на его лихо, на его кровь, как всюду во Христианство, так и в бесерменство, к Новугороду к Великому посылаешь, ко Князю Ивану Андреевичу посылаешь, к Вятчаном посылаешь, а в Вятку тебе по крестному целованью и не должно вступаться. [242]

От упреков переходит Церковь к умилительным просьбам и увещаниям: «О том тобе своему господину и вспоминаем, и челом бьем, и благословляем, и по своему долгу Бога молим; пожалуй, господине, поберези своей души и своего Християнства и крестного своего целованья, а перед своим, господине, братом перед старейшим, перед Великим Князем, исправися во всем чисто». — Держась не одной стороны Великого Князя, а наблюдая выгоды и права Князей Удельных, Церковь является беспристрастною и примиряющею посредницею между обеими сторонами, как видно из следующих слов: «A мы, господине, ваши богомольци, по своему долгу, били есмы за тобе челом своим господину» а твоему брату старейшему Великому Князю, и господин наш, брат твой старейший Великий Князь, как ему Бог положил на сердци, нашего слова своих богомолцев послушал, а тобе своего брата жаловании хочет и в братстве и в любви держании по старине; и о всем тобе управливатися срок, по Крещеньи две недели».

В заключение повторенных несколько раз кротких убеждений, Церковь заключает угрозою в случае неисполнения. …..«Ино то не мы тобе учиним, но сам на себе наложит тягость церковную духовную, по Господню глаголющему словеси: «егоже аще разрешите на земли, и будет разрешен на небесех; и его же аще свяжете на земли, и будет связан на небесех», и паки: «слушая вас мене слушает, а отметаяйся вас мене ся отмещет, а отмметаяйся мене отмещется и пославшего мя».

И если ты не обратишься к Богу, и к своему брату старейшему к Великому Князю с чистым покаянием, — тогда чужд будешь Бога и Церкви Божией, и не будет на тебе милости Божией и Пречистые его Богоматери и силы того честного и животворящего креста, который еси к своему брату старейшему, к Великому Князю Василью Васильевичу целовал, «и по святым правилом проклят да будешь от Св. Апостол и от Св. богоносных Отец, от всех седми Вселенских Соборов, и в конечную погибель да пойдеши. . . . Також и нашего смирения, святительского и священнического не будет на тобе благословения и молитвы, ни в си век ни в [243] будущий, ни на тех на всех, кто имеет тобе думати, и нашу кровь к тобе приставати и побърати или спешьствовати, или словом, или делом, или иною какою хитростью, на Великого Князя лихо и на его кровь и его детей, и всего православного Христианства на неустроение и на нетишину. А в том твоем неисправленьи какова, по грехом, кровь Христианская прольется, и та Християнская кровь вся на тобе же будет».

Кратко пройдем мы содержание всех прочих посланий. — Великий Князь Василий Васильевич в Послании от 1448 года ⁶ обращается к Греческому Царю Константину Палеологу с просьбою поставить Рязанского Епископа Иону в сан Митрополита, на место Исидора. Из этого послания видно, что Митрополит Иона избран был Великим Князем совокупно с его матерью, всеми Русскими великими и поместными Князьями, и Святителями и всем духовенством, и общежителями, и иноками, и боярами, и всею землею Русскою. Замечательна также покорность, выражаемая Великим Князем Царюграду, когда он говорит, что второе поставление Ионы по измене Исидора учинено за великую нужду, а не кичением, ни дерзостию; что церковь наша Русская святыя Божия вселенския сборныя Апостольския церкви Премудрости Божия Святые Софии Цариградския благословения требует и ищет.

Митрополит Иона в 1448 году ⁷ окружною грамотою, сановникам и народу объявляя о поставлении своем, обнаруживает измену Князя Дмитрия Юриевича, нарушившего крестное целование перед Великим Князем, и убеждает всех отложиться от изменника и покориться Василию Васильевичу, если не хотят, чтобы кровь Християнская на них от Бога взыскалась: в противном случае, угрожает отлучением церковным. «Коли вашим ожесточеньем еще кровь Христианская прольется, тогда ни Христианин кто будет именуяся в вашей земли, ни священник священствуя, но вси Божьи церкви в вашей земли затворятся от нашего смирения». [244]

В посланиях, писанных между 1448 и 1458 годами ⁸, Митрополит Иона обращает внимание Новгородского Архиепископа на междоусобные распри, убийства и кровопролития, совершаемые в Новгороде; дает ему, как пастырю, наставления, почерпнутые из Пророков и Святых Отцев, особенно же из Иоанна Златоустого. За тем следует особое увещание к Посаднику степенному и старым посадникам, тысяцкому степенному и старым тысяцким, к боярам, купцам, житым людям и всему великому Новгороду: здесь главный пастырь Церкви, словами писания, убедительно говорит против гнева и ярости, и призывает их к покаянию, именуя оное корнем жизни. Из этих обоих посланий узнаем мы некоторые любопытные подробности. Видно, что они читались всенародно, по всему вероятию в церкви; что Архиепископы обязаны были сами проповедию в этих случаях наставлять народ и власти; что кроме того, наставления подобного рода поручались от Архиепископов священникам. Вот места из посланий, подтверждающие нами сказанное: «И того ради, сынове, и вашему отцу, а нашему о Святем Дусе сыну и сослужебнику нашего смерения, Архиепископу Великого Новгорода Владыце Евфимию, нечто есмы малое въкратце от божественнаго писания написали в вашу душевную ползу: и то, Бог даст, сынове, писание наше грубое послышите, и от своего отца, а нашего сына, и святителя нашего и учителя словеса и наказание услышите же, чиим его Бог милосердый человеколюбец и святый всесильный его Дух божественный наставит; а вас, наших духовных детей, Бог вразумит и писания и наказания отца вашего послушати, и внимати, и повиноватися, за свою духовную ползу». — В послании же к самому Архиепископу Митрополит так выражается: «И благословляю тебя, своего сына и брата, яко да и сам наказуеши и научавши своими словесы, и священником всем заповеди, яко киждый от них наказует и учит своих детей духовных отступити и отлучитися всякого зла дела».

В послании (№ 46), писанном после 1448 года, Митрополит Иона утешает Новгородского Князя Юрия Семеновичи Лугвениева, по случаю кончины супруги его Княгини Софии, воспоминая добрый прав ее и благое покорение к [245] Богу и к церкви Божией, и говоря о смерти, что она един есть мост общий, обиновения неимущь, велику же и малу, нищу и богату, праведному и грешному.

В послании к Тверскому Епископу Илии (1451—1452, № 51) Митрополит Иона, по случаю похода Великого Князя на Татар Казанских, повелевает Епископу, бит челом и по своему святительскому долгу докучать твердо Тверскому Великому Князю Борису Александровичу, чтобы он послал свое войско на помощь к В. Князю Василию. — Митрополит, совершая сам непрестанные моления о любви и о соединении Великих Господарей Русских, о благостроении и тишине нашему всему великому православию, благословляет и Епископа на те же подвиги.

В послании к Новгородскому Архиепископу Евфимию (1452—1455, № 53), отличающемся чрезвычайно простым, сильным Русским слогом, Митрополит Иона является благоразумным и великодушным посредником между властию Великого Князя Московского и Великим Новгородом. Такое же место посредника занимает он между тою же властию и Псковом, как свидетельствует послание ко Псковичам, писанное между 1455 и 1461 годами (№ 60). — Нельзя не заметить, как в первом из сих посланий выдаются из форм грамматики полу-словенской обороты и выражения чисто Русские, как на пример: «Великий Новгород и Псков прислали своих послов (послов, так и есть, прислали людей великих), но прислали ни с чем»... Или: «чтобы и то могло быти, Князь бы Велики свое сердце облегчил, грубость бы его к себе отложил, а и пожаловал бы его потому». Или еще: «чтобы дал Бог, свелося все добро, как бы милостию Божиею всему православному Христианьству в прок лучше было».

Наконец послание Митрополита Ионы Смоленскому Епископу Мисаилу о измене и бегстве в Литву Можайского Князя Иоанна Андреевича и о наблюдении, чтобы он не учинил вреда отчинам Великокняжеским, показывает еще раз, как Церковь участвовала деятельно в устроении благодетельного единодержавия Русского и преследовала строго всех тех, которые противились сосредоточению власти, в новом от Бога назначенном центре Русского Государства, в Москве. [246]

Так все эти красноречивые послания, в выражении своем соединившие великолепие Словенского языка с живою силою простонародного Русского наречия, могут быть достойно названы подвигами слова нашей доблестной Церкви. Мы постепенно видели в них, как Она своим живым, могучим и простым глаголом уничтожала расколы, действуя силою одного ясного убеждения; ограждала свое духовное единство и устроивала средоточие престола своего в Москве, пророчески предугадывая будущее назначение сего города в системе государственной, и благоразумно ведая, что безопасность Церкви нуждается в охране политической; благоговейно покорялась во всем древней своей матери, Церкви Софийской; учреждала благоустроенные обряды, посты, молитвослужение; очищала и освящала нравы грубого еще народа; поучала власти и народ, и наставлением и примером собственной своей покорности; являлась с елеем утешения и с словом наставительным в бедах народа и в семейных несчастиях властителей; любовию мирила междоусобия; уничтожала остатки поганой власти Татар; являлась посредницею между Князьями удельными, Новгородом, Псковом и властию срединною Великого Князя Московского; хранила и благословляла старину и предания в городах древних; смиряла своеволие и обличала клятвонарушение Князей поместных; — приготовила все необходимое к утверждению единодержавия Русского, — и пока еще не было в России единства политического, единства внешнего, держала в руках своих единство внутреннее, единство духовное, бывшее у нас предтечею и единства Государственного. Незримым, духовным телом проникала Русская Церковь все разрозненные еще составы удельной Руси, связуя их в одно, — и Русское Государство, можно сказать, было духовным чадом Русской Церкви. Здесь, в Москве, у гробницы Святого Петра Чудотворца, где положено основание Митрополии Московской, лежит и первый освященный камень, на котором стало твердо и Государство Русское.

С. Шевырев.

Комментарии

1. Четвертый № в первом томе Исторических актов.

2. Нумер 6-ой Истор. Актов.

3. № 21, 33 и 34.

4. Все подчеркнутое выписано из текста слово в слово; прочее передано в верном сокращении.

5. Напечатаны под №№: 8, 11, 20, 22, 21, 26, 35, 61, 69.

6. № 41 Актов.

7. № 43.

8. № 44.

Текст воспроизведен по изданию: Акты исторические, собранные и изданные Археографическою коммиссиею // Москвитянин, № 1. 1842