НЕИЗВЕСТНЫЙ ЭПИЗОД ИЗ ЖИЗНИ МСТИСЛАВА ВЕЛИКОГО

(Статья основана на материалах, собранных автором во время работы в библиотеках и архивах ФРГ при финансовой поддержке Фонда им. Александра Гумбольдта (Бонн), которому автор выражает свою искреннюю благодарность.)

Среди чудес, которые агиографическая традиция Западной церкви приписывает великомученику Пантелеймону Никомидийскому ¹, есть одно, по содержанию имеющее прямое отношение к Древней Руси, но остающееся до сих пор вне поля зрения отечественной науки. Главными действующими лицами его являются князь Мстислав Владимирович (ум. 1132), старший сын Владимира Мономана, и его мать Гида, дочь последнего англосаксонского короля Харальда (период правления: январь — октябрь 1066 г.). Текст дошел до нас в двух списках в составе двух различных сборников сложного содержания, происходящих из кёльнского монастыря св. Пантелеймона ²: в так называемой «Книге св. Пантелеймона», датируемой XII-XIII вв. ³, и в рукописи второй половины XII в., хранящейся в Историческом архиве в Кёльне ⁴. В этой последней описание чуда с Мстиславом Владимировичем является частью проповеди в день св. Пантелеймона, автором которой назван Руперт, известный церковный писатель первой половины XII в., бывший настоятелем монастыря в Дойце близ Кёльна в 1119/1121 — 1129/1131 гг. ⁵ Оба списка практически тождественны, хотя по ряду деталей список из Исторического архива в Кёльне выглядит более исправным. Его мы и кладем в основу нашего перевода с латинского, приводя отличия списка из «Книги св. Пантелеймона» в подстрочных примечаниях ⁶.

«Всемогущий Господь, творец знамений и чудес, в наши дни реже совершает знамения и подвиги через своих святых, ибо мы охладели и меньше печемся о небесном, больше, чем отцы наши, а также апостолы или мученики, находя утешение в земном. Поэтому и до нас уже справедливо говорилось, что Церковь гонениями взросла и мучениками венчалась; когда же государи стали христианами, она [Церковь], хотя и умножила свою власть и богатства, но подвигами оскудела. И все же по милости [Божией] через блаженнейшего сего мученика, имя которому Пантелеймон, некоторые чудеса совершаются и в наше время, причем сведения [о них] получены нами отнюдь не от каких-либо сомнительных авторов; сделаем же их, во славу Божию, в этой нашей проповеди достоянием живой памяти.

Арольд, король народа Руси, который жив и сейчас, когда мы это пишем, подвергся нападению медведя, распоровшего ему чрево так, что внутренности вывалились на землю, и он лежал почти бездыханным, и не было надежды, что он выживет. Находясь в болотистом лесу и удалившись, не знаю, по какой причине, от своих спутников ⁷, он подвергся, как мы уже сказали, нападению [66] медведя и был изувечен свирепым зверем, так как у него не оказалось под рукой оружия и рядом не было никого, кто мог бы прийти на помощь. Прибежавший (добавл.: стремительно) на его крик, хотя и убил зверя, но помочь королю не смог, ибо было уже слишком поздно. С рыданиями на руках донесли его до ложа, и все ждали, что он испустит дух. Удалив всех, чтобы дать ему покой, одна мать осталась сидеть у постели, помутившись разумом, потому что, понятно, не могла сохранить трезвость мысли при виде таких ран своего сына. И вот, когда в течение нескольких дней, отчаявшись в выздоровлении раненого, ожидали его смерти, так как почти все его телесные чувства были мертвы и он не видел и не слышала ничего, что происходило вокруг, вдруг предстал ему красивый юноша ⁸, приятный на вид и с ясным ликом, который сказал, что он врач. Назвал он и свое имя — Пантелеймон, добавив, что любимый (ласково добавив, что) дом его находится в Кёльне. Наконец, он указал и причину, по какой пришел: “Сейчас я явился, заботясь о твоем здравии. Ты будешь здрав, и ныне твое телесное выздоровление уже близко. Я исцелю тебя, и страдание и смерть оставят тебя”. А надо сказать, что мать короля, которая тогда сидела в печали, словно на похоронах, уже давно просила сына, чтобы тот с миром и любовью отпустил ее в Иерусалим. И вот, каш только тот, кто лежал все равно что замертво, услышал в видении эти слова, глаза [его] тотчас же открылись, [к нему] вернулась память, язык обрел движение, а гортань — звуки, и он, узнав мать, рассказал об увиденном и сказанном ему. Ей же (Матери же его, по имени Гида) имя, и заслуги Пантелеймона были уже давно известны, и она, по щедротам своим, еще раньше удостоилась стать сестрою в той святой обители его имени, которая служит Христу в Кёльне. Когда она услышала это, дух ее ожил, и от голоса сына мать встрепенулась и, в слезах радости, воскликнула громким голосом: “Сей Пантелеймон, которого ты, сын мой, видел, — мой господин! Теперь и я отправлюсь в Иерусалим, потому что ты не станешь препятствовать, и тебе Господь вернет вскоре здоровье, раз [у тебя] такой заступник (И вот Господь, вернет тебе вскоре здоровье благодаря такому заступнику, с тем чтобы и я могла отправиться в Иерусалим, ибо ты не станешь препятствовать. (В оригинале эта фраза образована путем грамматически неудачной перестановки слов из текста Руперта, что свидетельствует о первичности последнего)). И что же? В тот же день пришел некий юноша, совершенно схожий с тем, которого король узрел в своем видении, и предложил лечение; применив его, он вернул мертвому, вернее, безнадежно больному — жизнь, а мать с радостью исполнила обет благочестивого паломничества».

Идентификация обоих названных в источнике лиц не вызывает сомнений: первой женой Владимира Мономаха, в самом деле, была англосаксонская принцесса Гида Харальдовна ^9-10, а ее сын, Мстислав Владимирович, помимо русского княжеского имени носил еще и имя в честь своего деда по матери — Харальд, под которым он по преимуществу и был известен в странах латинской Европы. В том, что Харальдом саги именуют именно Мстислава, а не кого-то другого из Владимировичей, убеждает сопоставление древнерусских и скандинавских источников, называющих Христиной жену Мстислава Владимировича ¹¹ и жену Харальда, сына «конунга Вальдамара» ¹². Эти ясные данные следует предпочесть; сообщению «Генеалогии датских королей» аббата Вильгельма (конец XII в.),-который считает мужем Христины «русского короля» Iziziauus или, в другом списке, Iuzillanus (так!) ¹³.

Поскольку Мстислав-Харальд назван «королем» Руси, «который жив и сейчас, когда мы это пишем», М. Кунс датировал проповедь Руперта периодом киевского, княжения Мстислава Великого, т. е. периодом между 1125 и 1132 гг. ¹⁴ С этим выводом нельзя согласиться. Дело в том, что латино-язычные авторы XI — XIII вв. употребляли термин «rex» по отношению как к киевским, так и к прочим древнерусским князьям, которые бывали им известны. Тем самым титул «rex [67] gentis Russorum», вообще говоря, был вполне приложим к Мстиславу и тогда, когда он с кратким перерывом княжил в Новгороде в 1088 — 1093/1094 и 1096 — 1117 гг., и тогда, когда он в качестве наследника киевского стола перебрался ближе к отцу на белгородское или переяславское княжение (1117-1125 гг.) ¹⁵. Никаких оснований для датировки мы не найдем и в фактах биографии самого Руперта, который, насколько нам известно, всю вторую половину своей жизни не покидал окрестностей Кёльна. В рукописи его проповедь имеет заголовок «Слово (sermo) господина Руперта аббата (Разрядка наша. — А. Н.) о вышереченном драгоценном мученике Пантелеймоне»; однако ввиду того, что мы имеем дело не с оригиналом, а со списком, изготовленным несколько десятилетий спустя после написания «Слова», придавать решающее значение указанию заголовка на аббатство Руперта вряд ли стоит. Этот заголовок мог быть добавлен или отредактирован позднейшим кёльнским переписчиком, в памяти которого Руперт, естественно, остался в своем последнем качестве — настоятеля одного из пригородных монастырей. Следовательно, «Слово» могло быть заказано Руперту и до 1119/1121 г. (в это время он стал аббатом в Дойце), в пору пребывания его в монастыре в Зигбурге, когда слава его как писателя и проповедника была уже велика. И все же, как нам кажется, текст содержит некоторые данные, позволяющие уточнить датировку создания «Слова».

«Чудо св. Пантелеймона о Мстиславе» — не единственное, описанное у Руперта. Ему предшествует другое, связанное с довольно известной достопримечательностью Константинополя — «прозрачным сосудом (...) разных цветов, а именно белого и алого, вернее же сказать, [наполненным] отчасти белым млеком, отчасти алой кровью» ¹⁶. Имеются в виду те самые «млеко и кровь св. Пантелеймона», которые упоминаются и в других описаниях святынь Царьграда ¹⁷, в том числе и древнерусских. ¹⁸ Названный сосуд, как повествует далее Руперт, обладает замечательным свойством: белая и алая составляющие его части ежегодно меняются местами, не смешиваясь при этом. Последующий текст даем в дословном переводе: «На нашей памяти только однажды такая перемена мест не состоялась, так что кровь не опустилась в свою очередь вниз, а осталась сверху в течение всего следующего года, как была и в предыдущем, — это произошло в правление императора Михаила, недавно умершего. А был тот год весь кровавый от крови, [пролитой] в битвах, когда христиане той империи сражались против язычников, которых мы, латиняне, на народном языке (vulgo) называем печенегами (Pincenates), хотя большинство полагает, что в древности их обыкновенно именовали массагетами. В конце концов произошла такая резня, что, с помощью Христовой, из них не осталось почти никого, кто участвовал в сражении, и погибло невероятное множество» ¹⁹.

Упоминание императора Михаила — явный анахронизм. Михаил VII Дука был свергнут Никифором Вотаниатом в апреле 1078 г., и никакие события в его правление не могли происходить «на памяти» Руперта, родившегося около 1070 г. Столкновения с печенегами во Фракии были постоянными со времени Михаила VII, однако два катастрофических поражения, в результате которых печенеги были уничтожены как политическая сила, имели место значительно позднее: в 1091 г. при Алексее I Комнине и в 1122 г. при его преемнике Иоанне II ²⁰. Какое из этих двух поражений мог иметь в виду Руперт, а вернее, его информанты-паломники? ²¹ Скорее всего — битву 29 апреля 1091 г., так как именно Алексея I, скончавшегося 15 августа 1118 г., и только его, Руперт имел право назвать «недавно умершим»; Иоанн II Комнин умер уже в 1143 г., т. е. после смерти самого Руперта. Приходится думать, что Руперт (или источник его сведений) по какой-то причине спутал Михаила VII с Алексеем I. Если так, то указание на «недавнюю» кончину императора — победителя печенегов может служить основанием для датировки «Слова о св. Пантелеймоне» примерно началом 1120-х гг. Как раз в это время аббатом кёльнского монастыря св. Пантелеймона был близкий друг Руперта Рудольф из Синт-Трёйдена (Сен-Тронда) близ Льежа, [68]который и мог пригласить его произнести торжественную проповедь в честь патрона обители ²².

Сложнее датировать описанный в источнике эпизод с Мстиславом. Прежде всего встает вопрос о степени достоверности самого сюжета: есть ли основания полагать, что роковая для Мстислава охота и последующее его исцеление, отнесенное на счет чудесного вмешательства св. Пантелеймона, действительно имели место? Ответить на этот вопрос утвердительно позволяют следующие соображения.

Изяслав, один из сыновей Мстислава и шведки Христины, носил уникальное в княжеской среде крещальное имя Пантелеймон ²³. Значение этого факта не следует недооценивать. Княжеский антропономастикон был ограничен довольно узким кругом династических имен, как собственно «княжеских», так и христианских. Эти последние далеко не всегда известны, но в тех случаях, когда они поддаются установлению, можно даже заметить тенденцию к закреплению за тем или иным княжеским именем вполне определенного крещального имени. Владимир Мономах в крещении был наречен Василием ²⁴, т. е. так же, как его прадед Владимир-Василий Святославич. Святослав Ярославич, сын Ярослава Мудрого, родоначальник дома черниговских князей, носил христианское имя Николай ²⁵, но Николаями были и оба Святослава, его внуки: Святослав Давыдович, знаменитый Никола Святоша, и Святослав Ольгович ²⁶. Христианским именем Мстислава Великого было Феодор ²⁷, и именно так были наречены Мстислав Юрьевич, его племянник, сын Юрия Долгорукого ²⁸, Мстислав Изяславич, его внук, сын занимающего нас Изяслава-Пантелеймона ²⁹, равно как и другой его внук — Мстислав Ростиславич ³⁰. Эта тенденция была затем вытеснена другой: возобладала христианская одноименность. До XIII в. наиболее употребительны имена Георгий (Юрий), Михаил, Николай, Василий, Роман, Давыд (и, соответственно, Борис и Глеб), Андрей и некоторые другие. Имя же Пантелеймон не встречается ни разу ни до, ни после интересующего нас случая.

Вопрос о причинах, побудивших Мстислава Владимировича дать сыну столь непривычное имя ³¹, связан с вопросом о почитании на Руси св. Пантелеймона, распространенности этого почитания и времени его возникновения. Хотя изображение этого святого присутствует на фресках в киевском соборе св. Софии, созданных в 40-е гг. XI в. ³², однако все данные, свидетельствующие о его культе в Древней Руси, более позднего происхождения. Известный монастырь св. Пантелеймона на Афоне стал собственностью русского монастыря Ксилургу лишь с 1169 г. ³³, так что его влияние на распространение культа св. Пантелеймона на Руси могло сказаться не ранее последней четверти XII в. Видимо, к концу XII в. относится и каменная Пантелеймоновская церковь близ Галича ³⁴. Таким образом, наиболее ранним свидетельством культа оказывается основание Изяславом Мстиславичем монастыря в честь своего святого в Новгороде в 1134 г. ³⁵ Иными словами, именно личность Изяслава стоит у истоков особого почитания св. Пантелеймона на Руси. Следовательно, история, рассказанная Рупертом, могла бы служить достаточно убедительным тому объяснением.

Это предположение превратится в уверенность, если принять к сведению неоспоримые данные об особых связях жены Мономаха и матери Мстислава с кёльнским монастырем св. Пантелеймона. В синодике этого монастыря среди лиц, подлежащих поминовению «в VI-е иды марта, [в день] исповедников Палатина и Фирмиана» (т. е. 10 марта), значится: «день смерти королевы Гиды» ³⁶. Это замечательное свидетельство полностью подтверждает слова Руперта, что Гиде «имя и заслуги св. Пантелеймона были уже давно известны и она, по щедротам своим, еще раньше удостоилась стать сестрою» в кёльнской обители (разумеется, в том специфическом смысле, в каком формальными членами монастырской братии делались щедрые вкладчики). Вероятно, эти связи Гиды Харальдовны с известной кёльнской обителью завязались еще до брака ее с Мономахом (ок. 1074/1075 г.), когда семейство погибшего Харальда Годвинсона, вынужденное покинуть завоеванную норманнами Англию, в конце 60-х — первой половине [69] 70-х гг. жило во Фландрии. В силу сказанного, мы склонны думать, что сведения о Мстиславе-Харальде, отразившиеся в проповеди Руперта, попали в Кёльн от самой Гиды, которая, судя по записи в синодике монастыря св. Пантелеймона, поддерживала контакты с этим монастырем до конца своей жизни. На такое происхождение информации о Мстиславе указывает и «англо-романизированная» форма личных имен: Aroldus вместо скандинавского и немецкого Harald (us), и Russorum вместо общепринятого в немецкоязычном ареале написания Ruz(z)i или Rusci/Ruszi ³⁷.

Придя, таким образом, к убеждению, что рассказ Руперта заслуживает доверия, вернемся к вопросу о датировке событий, описанных немецким аббатом. Поскольку старшим из Мстиславичей был Всеволод, то исцеление Мстислава должно было случиться после его рождения (иначе именно он был бы наречен в честь св. Пантелеймона), но до появления на свет Изяслава. Дело, однако, осложняется тем, что в источниках не отмечены даты рождения Мстиславичей, за исключением Владимира, родившегося в год смерти отца ³⁸. Неясно также, был ли Изяслав вторым по старшинству сыном Мстислава ³⁹. Год рождения Изяслава, приводимый В. Н. Татищевым (ок. 1096) ⁴⁰, является скорее всего плодом вычислений на основе датировки историком брака Мстислава и Христины 1095 годом ⁴¹, что само нуждается в обосновании. Но как бы ни датировать женитьбу Мстислава, ясно, что князь, родившийся в 1076 г. ⁴², едва ли мог произвести потомство раньше 1091/1092 г.; эту дату можно поэтому принять за нижнюю хронологическую грань для событий, описанных Рупертом. В качестве верхней грани могло бы служить время смерти Гиды Харальдовны, если бы оно было известно. Здесь мы вынуждены коснуться довольно запутанного вопроса о количестве и хронологии браков Владимира Мономаха.

Летописи сообщают о кончине двух жен Мономаховых — одной 7 мая 6615 (1107) г. ⁴³, другой — 11 июня (или июля) 6634 (1126) г. ⁴⁴ В Поучении Владимира Мономаха есть также известие о смерти матери Юрия Владимировича Долгорукого вскоре после Пасхи того года, когда большая победа над половцами завершилась после Рождества браком одного из Мономашичей с дочерью хана Аепы ⁴⁵. Нетрудно видеть, что имеются в виду разгром Боняка и Шарукана летом 1107 г. и женитьба Юрия Владимировича на «Аепиной дщери» 12 января 1108 г. ⁴⁶ Таким образом, «Гюргева мати» Поучения и есть та жена Мономаха, которая умерла 7 мая 1107 г. (Пасха в тот год приходилась на 14 апреля). Сравнивая эти данные с датой смерти Гиды, известной теперь по синодику кёльнского монастыря св. Пантелеймона, — 10 марта, видим, что правы были те исследователи, которые считали умершую в 1107 г. княгиню второй женой Владимира Мономаха ⁴⁷, и ошибались те, кто отождествлял ее с Гидой ⁴⁸.

Из сказанного следует ряд существенных выводов. Прежде всего оказывается, что приводимая у В. Н. Татищева дата рождения Юрия Долгорукого — 1090 г. ⁴⁹, которая, в общем, принимается историками ⁵⁰, неверна. Коль скоро Гида не была матерью Юрия, то он едва ли мог родиться ранее 1095 г., даже если был первенцем от второго брака — ведь между 1091/1092 г. (максимальной ранней возможной датой рождения Всеволода Мстиславича) и появлением на свет Юрия должны были произойти следующие события: несчастный случай с Мстиславом, его выздоровление, паломничество Гиды в Иерусалим, се смерть, новая женитьба Мономаха. Эти расчеты совпадают с наблюдением В. А. Кучкина, согласно которому Юрий не мог родиться до 1095-1097 г. ⁵¹ Далее, зная точную дату рождения одного из сыновей Мономаха от второго брака — Андрея (1102 г.) ⁵² и принимая в расчет, что и Юрий, и, видимо, Роман были старшими братьями Андрея от той же матери, получаем дату женитьбы Мономаха на «Гюргевой матери» — не ранее 1099/1100 г. Следовательно, Гида умерла никак не позднее 1099 г. Таким образом, крайними хронологическими границами событий, описанных Рупертом, оказываются 1092 и 1099 гг.

Достаточно широкие рамки этой датировки можно попытаться уточнить путем более или менее вероятных умозаключений. Зададимся вопросом, почему [70] монастырь в честь св. Пантелеймона был основан Изяславом Мстиславичем именно в Новгороде, который он посещал эпизодически и где никогда не княжил? ⁵³ После всего сказанного ответ напрашивается сам собой: потому что именно в Новгороде произошло исцеление Мстислава, приписанное чудесному вмешательству святого, и вероятнее всего и рождение Изяслава-Пантелеймона ⁵⁴. Это соображение существенно, так как на 90-е гг. приходится перерыв в почти тридцатилетнем новгородском княжении Мстислава Владимировича. Согласно Списку новгородских князей из Новгородской летописи, этот перерыв составил два года, когда в Новгороде сидел Давыд Святославич ⁵⁵, дата ухода которого из Новгорода в Смоленск, в свою очередь, известна по Повести временных лет: конец 6613 г., т. е. январь — февраль 1096 г. ⁵⁶ Стало быть, исцеление Мстислава и рождение затем у него сына Изяслава-Пантелеймона могло произойти либо между 1092 и началом 1094 г. ⁵⁷, либо между весной 1097 г. ⁵⁸ и 1099 г. Первая возможность предполагает очень сжатую хронологию (17-18-летний Мстислав должен был бы иметь уже двух или трех сыновей), поэтому вторая датировка выглядит предпочтительней.

Ни в новгородском летописании, ни в Повести временных лет, ни в проложном житии Мстислава ⁵⁹ события, описанные в проповеди Руперта, никаких следов не оставили. Их отголосок удастся обнаружить в совершенно неожиданном мест Мы имеем в виду такой малоизученный новгородский памятник (новгородское происхождение лишний раз подтверждает связь «Чуда св. Пантелеймона о Мстиславе» именно с Новгородом), как предание об основании собора св. Николая на Ярославле дворище — Николы Дворищенского. Этот источник, насколько на известно, дошел только в весьма поздних списках. Древнейший из них, Вологодский, изданный Н. К. Никольским, датирован им концом XVII — началом XVIII в. ⁶⁰, хотя сам памятник, несомненно, более ранний, судя по его достаточно архаичному языку. Однако относить его к домонгольскому времени ⁶¹ едва ли возможно ввиду множества исторических ляпсусов, о которых у нас еще пойдет речь. Текстуально его влияние прослеживается в статье 6621 (1113) г. Новгородской III летописи, окончательная редакция которой относится к 1673 г. ⁶² Вместе с тем в Новгородской III летописи отразилась, несомненно, более поздняя редакция памятника, в которой чудесное обретение иконы св. Николая приурочено к месту, где в 1292 г. архиепископом Климентом была заложена каменная церковь Николо-Липенского монастыря ⁶³. Эта связь между преданием о создании Николо-Дворищенского собора и Липном еще не прослеживается ни в тексте, изданном Н. К. Никольским, ни в списке, хранившемся в самом соборе, ни в статье Новгородской летописи о заложении храма на Липне, но она очевидна в том изводе памятника, который был в распоряжении митрополита Макария ⁶⁴. Вторичность его видна как из языковых поновлений, так и из некоторых деталей, которые объясняются непониманием текста первоначального извода. Так, в Вологодском списке буря на Ильмене, задержавшая послов Мстислава, описана в следующих словах: «... и от бури ветрения заехаша в некий остров, ожидаху времени, дондеже ветр утихнет, и в том отоце (Разрядка наша. — А. Н.) стояху три дня и три нощи...». Редкое слово оток (остров) не было понято автором «макарьевского» извода и он «исправил» его на поток: «... так же и на месте потока (Разрядка наша. — А. Н.) Липенского, идеже чюдотворная та икона обрстеся, церковь воздвиже...». Между тем Липно — это место при впадении р. Меты в Ильмень и при р. Гнильнице, из Меты вытекающей в Ильмень же, т. е. в самом деле представляющее собой как бы остров.

Содержание памятника вкратце таково. Новгородского князя Мстислава Святославича (так!), в крещении Георгия (!), внука Ярослава Владимировича, постигает «лютая болезнь»: «яко расслабишася вси кости и уди его, и не можаше двигнутися с места своего». Мстислав молится об исцелении, обращаясь к св. Николаю, мощи которого недавно доставлены «немцами» из Мир Ликийских в Бари, поминая при этом «русские» чудеса святого: об утопшем детище и, кажется, о половчине. В видении князю является св. Николай, веля ему доставить из [71] киевского Софийского собора круглую икону со своим изображением, которая и должна принести ему исцеление, если он в дальнейшем не оставит почитания св. Николая. Посланников князя на Ильмене застает буря, которую они пережидают в течение трех дней, на четвертый же день повар, набирая в озере воду, обнаруживает в нем круглую доску — ту самую икону, за которой они посланы. Образ доставляют в Новгород, князь получает исцеление и в благодарность закладывает вместе с бабкою своей Анной каменную церковь св. Николая, куда и помещает чудотворную икону. А произошло это все в 6621 г. при новгородском архиепископе Никите.

Этот текст содержит целый ряд дополнительных сведений сравнительно с лапидарной летописной заметкой под 6621 (1113/1114) г.: «Мьстислав заложи церковь камяну святаго Николы на княже дворе у торговища Новегороде» ⁶⁵. Не все они внушают доверие. Так, явно ошибочна генеалогия Мстислава, который назван Святославичем и внуком Ярослава Мудрого, тогда как он был Владимировичем и правнуком Ярослава; неверно указано и христианское имя князя, нареченного в крещении не Георгием, а Феодором. Известно также, что епископ Никита скончался 30 января 1109 г. ⁶⁶, т. е. за четыре с лишним года до твердо установленной благодаря летописным свидетельствам даты заложения храма Николы Дворищенского.

Что касается крещального имени Мстислава, то эту ошибку, удержавшуюся и в «макарьевском» изводе, и в Новгородской III летописи, можно было бы объяснить простым недоразумением. В Вологодском списке в фразе «Великий князь Мстислав Святославич, внук великого князя Ярослава Владимировича, нареченный во святом крещении Георгий» слово нареченный допустимо трактовать как описку вместо нареченного, так как христианским именем Ярослава Мудрого действительно было Георгий. Однако от источника естественно было бы ждать подробностей о князе-ктиторе (Мстиславе), а не о его далеком предке. Поэтому не исключаем и другой возможности. В 1854 г. под напрестольной доской главного алтаря Никольского собора были найдены древние антиминсы, один из которых имел надпись об освящении «жертвенника святого мученика Георгия» новгородским архиепископом (так!) Нифонтом «повелением ростовского епископа Нестора», при князе Георгии, сыне Мономаховом, 1 сентября 6657 г., в 12-й индикт, т. с. при Юрии Владимировиче Долгоруком 1 сентября 1148 г. ⁶⁷ Архимандрит Макарий считал, что в Никольском соборе на Дворище был в свое время придел св. Георгия ⁶⁸, хотя это мнение можно оспорить, поскольку в так называемой «Семисоборной росписи» новгородских церквей (вторая половина XV в.) такового не значится ⁶⁹. Для нас, однако, в данном случае не имеет значения, прав или ошибался известный знаток новгородских древностей. Важно другое: логичное умозаключение архимандрита Макария мог сделать и раньше любой, кто был знаком с надписью на антиминсе 1148 г. и задался вопросом, почему этот последний хранится именно в Никольском соборе, — например, архиепископ Евфимий II, освящавший главный алтарь храма в 1454 г. Отсюда, зная о ктиторстве Мстислава, слишком легко было сделать вывод, что именно Мстислав и был тем сыном Мономаховым, который под христианским именем Георгий упоминается в надписи. Почему Мстислав назван при этом Святославичем, сказать не беремся.

Представляет интерес упоминание княгини Анны; дело в том, что вторая жена Всеволода Ярославича, мачеха Владимира Мономаха, отца Мстиславова, названа Анной в Хлебниковском списке в приписке к сообщению о ее смерти ⁷⁰. Однако вдова Всеволода жила в Киеве, а не у своего пасынка ⁷¹, тем более странно было бы застать ее при дворе Мономашича; главное же в том, что она, как и епископ Никита, не могла участвовать в событиях 1113 г., так как умерла 7 октября 1111 г. ⁷² Неудивительно в итоге, что и описание самого недуга Мстислава лишено жизненной конкретики, а представляет собой стереотипную агиографическую формулу, как, например, характеристика болезни Святополка [72]

Окаянного в летописи и в Сказании о Борисе и Глебе: «... нападе на нь бес и раслабеша кости его и не можаше седети на кони» ⁷³.

Все эти соображения убеждают в том, что в дошедшем до нас виде текст сложился много позже новгородского княжения Мстислава. Но когда именно?

Едва ли имя княгини Анны было просто домыслом автора сказания, ведь по крайней мере с 30-х гг. XV в., со времени архиепископа Евфимия II, в Новгороде засвидетельствована устойчивая традиция, связывавшая одно из захоронений в местном Софийском соборе с именем Анны, якобы жены Ярослава Мудрого ⁷⁴. Если в предании об основании храма упоминались имена князя-ктитора Мстислава и его бабки Анны, то естественно было заключить, что речь идет об этой самой супруге Ярослава, местночтимой новгородской святой. Так Мстислав мог превратиться во внука Ярослава Мудрого. В этой связи важно указать на существование в Николо-Дворищенском соборе Аннинского придела ⁷⁵, а также на освящение главного алтаря собора архиепископом Евфимием II в 1454 г. почему-то именно «на память усиления святыя Анны, матере святыя Богородицы» ⁷⁶. Эти данные позволяют высказать осторожное предположение, что в первой половине XV в., в период владычества новгородского архиепископа Евфимия II, предание, ставившее в специфическую связь имена князя Мстислава, основателя Николо-Дворищенского собора, и княгини Анны, якобы его бабки, уже существовало.

Итак, сказание об основании Николо-Дворищенского собора в том виде, как оно зафиксировано в Вологодском списке, является, судя по обилию анахронизмов и ошибок, памятником довольно поздним. Возможно, его следует отнести к времени Евфимия II, так как именно Евфимий придал известную «официальность» новгородскому культу княгини Анны, жены Ярослава Мудрого ⁷⁷. Памятник не получил широкого распространения, что понятно ввиду локальности сюжета и очевидного проновгородского его пафоса (прославленная чудотворная икона «Николы Мокрого» по воле самого святого перемещается в Новгород). Его автор принадлежал, надо думать, к клиру Никольского собора, так как правильно назвал имя князя-ктитора и дату основания храма, позаимствовав их, видимо, из каких-то поминальных записей при соборе; однако он был явно лицом незначительным, поскольку не имел доступа к владычному летописанию, иначе он вряд ли назвал бы Мстислава Святославичем и отнес бы событие ко времени епископа Никиты. Откуда же этот анонимный автор (или оформленное им устное предание) черпал свои, пусть и анахронистические, данные?

Сопоставим два «чуда о Мстиславе»: «русское» — св. Николая и «немецкое» — св. Пантелеймона. Согласно обеим легендам, князь поражен смертельным недугом; и в том, и в другом случае ему в видении является святой; и в том, и в другом случае в событиях участвует княгиня (в русской легенде бабка Мстислава, что заведомо неверно, в немецком источнике — его мать, что бесспорно). Сюжетное сходство налицо. Примем, далее, во внимание, что сам факт болезни и исцеления Мстислава Владимировича вне сомнения, что причина болезни у Руперта изложена правдоподобней, чем в очевидном клише новгородской легенды, что сказание об основании Николы Дворищенского ошибочно отодвигает заложение храма на годы епископства Никиты (1096-1108), т. е. именно на то время, каким следует датировать болезнь и выздоровление Мстислава, если исходить из данных Руперта (1097-1099), что, наконец, этот последний писал о чудесах св. Пантелеймона до основания новгородского Пантелеймонова монастыря. Напрашивается предположение, что источником «Никольского» сказания могло быть аналогичное предание, связанное с основанием обители св. Пантелеймона в Новгороде. Эта гипотеза представляется нам тем более обоснованной, что она удачно объясняет некоторые ошибочные данные сказания об основании Николы Дворищенского. Во-первых, становится понятным упоминание имени епископа Никиты ⁷⁸. Во-вторых, именно в предполагаемой нами «пантелеймоновской» легенде княгиня [73] должна была выступать в двоякой роли: матери чудесно исцеленного Мстислава и бабки князя, основателя монастыря — Изяслава Мстиславича. Не было бы ничего удивительного, если бы с течением времени в устном предании оба князя слились в один образ, причем популярный в Новгороде Мстислав «вытеснил» никогда не княжившего здесь и потому малоизвестного Изяслава. Так княгиня стала бабкой Мстислава ⁷⁹. И, наконец, в-третьих, мотив построения храма (чудесное исцеление князя), оправданный в «пантелеймоновской» легенде ввиду твердо установленных связей матери Мстислава с монастырем св. Пантелеймона в Кёльне, в «Никольской» легенде выглядит не слишком убедительно, поскольку Никольский собор вовсе не похож на частную благодарственную (обетную) ктиторею. Как главный храм при княжеском дворце, в известном смысле изъятый из-под юрисдикции новгородского епископа ⁸⁰, он выглядел, скорее, официальной постройкой, частью широкой строительной программы Мстислава, который чуть позже, в 1116 г., «заложи Новъгород болии пьрваго» и новую каменную крепость в Ладоге ⁸¹, а до того воздвиг Благовещенский собор в старой княжеской резиденции на Городище под Новгородом ⁸². На официальный характер постройки указывает, на наш взгляд, и то, что позднее она служила вечевой церковью Торговой стороны ⁸³.

Среди фрагментов фресковой живописи в Николо-Дворищенском соборе сохранилось изображение «Иов на гноище» — сюжет, уникальный для русской монументальной живописи. По мнению В. Л. Янина, который обратил наше внимание на эту фреску, в ней можно было бы видеть намек на «лютую болезнь» Мстислава. Остатки изображения были в свое время раскрыты и исследованы Н. П. Сычевым ⁸⁴. Известный знаток древнерусского искусства, хотя и отстаивал древность живописи (XII в.), оперируя чисто искусствоведческими аргументами, отвергал в то же время связь сюжета с болезнью и исцелением Мстислава, справедливо указывая на позднее происхождение сказания об основании Николы Дворшценского. Положение фрески таково, что она вполне могла бы быть частью более широкой композиции Страшного суда, изображение которого занимало, очевидно, всю центральную часть западной стены ⁸⁵.

Возможно, превращение «пантелеймоновской» легенды в «Никольскую» облегчалось известной семантической близостью образов обоих святых как «скорых помощников». Хотя древнерусские тексты, в которых бы эта близость нашла выражение, нам неизвестны ⁸⁶, могло сыграть свою роль “визуальное” соседство святых, чьи изображения входили в один композиционно-тематический блок в храмовой живописи (подобный тому, например, какой составляли изображения святых-воителей Георгия Победоносца и Димитрия Солунского) — напомним, что на фресках Софийского собора в Киеве св. Пантелеймон и св. Николай изображены друг напротив друга ⁸⁷.

Резюмируя, следует сказать, что представленный нами немецкий источник первой четверти XII в. не только проливает свет на историю зарождения культа св. Пантелеймона на Руси, не только позволяет существенно уточнить многие факты древнерусской истории рубежа XI — XII вв., наконец, не только удовлетворительно объясняет происхождение одного из сложных древнерусских памятников «Никольского круга», но и служит новым свидетельством древних и активных контактов Руси со среднерейнскими городами, в частности, с Кёльном. Данные «Слова о св. Пантелеймоне» наполняют жизнью сухое сообщение другого кёльнского памятника рубежа XI-XII вв. — «Песни об Анноне», которое само по себе выглядит как эпическое «общее место»: кёльнскому архиепископу Аннону (1056 — 1075) шлют дары «короли» из Греции и Англии, Дании, Фландрии и Руси ⁸⁸. Следует обратить внимание на то обстоятельство, что здесь поименованы не вообще разные страны, а преимущественно те, которые имели отношение к торговле по Балтике и Северному морю. Напомним, что в 1165 г. кёльнский архиепископ Райнальд издал подтверждение прежних прав жителей одного из городов своего диоцеза — вестфальского Медебаха, в котором (подтверждении) [74] главным местом международной торговли местных купцов, наряду с Данией, названа Русь (Rucia) ⁸⁹.

Приложение

«ЧУДО СВ. ПАНТЕЛЕЙМОНА О МСТИСЛАВЕ»

ИЗВЛЕЧЕНИЕ ИЗ «SERMO DE S. PANTALAEONE»

(fol. 138v.) Signorum siuc miraculorum opifex omnipotens deus rarius quidem nostris temporibus signa uirtutesquc per sanctos suos operatur, quia uidelicet nos frigidi celestia minus curantes maiorem quam patres nostri ucl apostoli Lomartyresque sancti de terrenis consolationem habemus. Siquidem et ante nos hinc ucraciter dictum est, quia ecclesia persccutionibus creuit, martyriis coronata est. Postquam autem ad xpianos principes uenit, potentia quidem et diuitiis maior, sed uirtutibus minor effecta est. Veruntamen sunt quedam nostra etate per hunc beatissimum martyrem misericorditer secundum nomen eius quod est Pantaeleymon inpensa, non dubiis auctoribus noticie nostre tradita, quc ad laudem domini presenti sermone uiuaci memorie commendare non pigeat.

ARoldus rex gentis Russorum, qui dum hec scribimus adhuc superstes est, urso in sc insiliente preuentus scisso uentre et usque ad terram profusis uitalibus pene exanimis sic iacebat, ut spes uiucndi nulla superessct. Paululum quippe dum esset intra siluarum lustra qua nescio pro causa secesscrat a comitibus atque ita urso, ut iam dictum est, insiliente, cum nec arma presentia haberet, nec solatio quisquam adesset, bestiali ferocitate preuentus atque discissus est. Ad clamorem eius quispiam accurrit et bestia quidcm perempta, sed regi nimium tarde subuentum est. Delatus ergo inter manus eiulantium lectulo inponitur, nichil aliud nisi ut extrcmum exalaret spiritum cunctis exspectantibus. Universis deinde ob quietudinem exclusis sola mater lectulo assidebat mente conscissa, quia uidelicet ciusmodi filii sui scissuras integra mente uidere non poterat. Interca dum per dics aliquot desperata salute eius finis exspectarctur, cum saucius ille neque uideret neque audiret, quid circa se agerctur, cunctis pene sepultis corporis sensibus, ecce astitit ei adolescens scitus uisu dulris et uultu serenus, qui et (fol. 139) medicum se profitebatur. Nomen quoque suum edicit, sese Pantaleonem nuncupari, domum etiam Colonie esse sibi satis familiarem innoluit. Causam deinde subiungit cur aduenissct: «Tuc, inquit, sanitatis gratia nunc aducni. Sanaberis et hodie sanitas corpori tuo prope est. Dolor et mors medicante me procul abcrit». Porro mater, que assidens quasi mortis excubias tristes agebat, hoc a filio rege dudum postulare ceperat, quatinus cum pace et amore eius Iherosolimam sibi proficisci liceret. Cum ergo is, qui pene mortuus iacebat, uisum huiusmodi colloquium accepisset, repcnte oculi patefacti sunt, memoria rediit, motus lingue et uox faucibus adhesit, matremque agnoscens uisa retulit, que dicta sibi fuerant enarrauit. At illa iam dudum Pantaleonis et nomen et meritum agnouerat et cius, que in honore illius Colonie xpo seruit, sancte congregationis soror ut esset, liberaliter promerucrat. Cum igitur hec audisset, reuixit spiritus eius et loquente filio mater suscitata est et erumpens in uocem lacrimansque pre gaudio: «Ille, inquit, Panlaleon, quem uidisti, fili, dominus meus est. Ergo et ego Iherosolimam te non obsistente proficiscar, et ecce salus tibi a domino cum tali patrono reddita in proximo est». Quid plura. Eadem die iuuenis quidam adest medicine artem profitens per omnia similis illi, quem in uisione rex ille uiderat, et adhibita cura mortuo siuc despcrato uita rediit. Et mater fidelis peregrinationis uotum gaudens adinpleuit.

Historisches Archiv Koeln, cod. Wallraf. 320, fol. 138v-139r.

Комментарии

1. Пострадал при Диоклетиане в 303 г.: Bibliotheca Hagiographica Latina antiquae et mediae aetalis (далее — BHL). T. 2. Bruxelles, 1900-1901. P. 929-932.

2. Монастырь был основан кёльнским архиепископом Бруно, младшим братом императора Оттона I, в 955/965 г.: Hаuсk A. Kirchengeschichte Deutschlands. Bd. 3. 4 Aufl. Leipzig, 1920. S. 1026.

3. Сборник хранился в Главном государственном архиве в Дюссельдорфе, погиб во время второй мировой войны: Das Hauptstaatsarchiv Duesseldorf und seine Bestaende. Bd. S.: Archive des nichts taatlichen Bereichs — Handschriften. Siegburg, 1972. S. 277-279 (G V 2). Часть рукописи, посвященная посмертным чудесам св. Пантелеймона (fol. 34-50 — BHL. Т. 2. № 6445), издана: Acta Sanctorum. Iulius. T. 6. Paris, 1886. P. 421-425.

4. Historisches Archiv Koeln, cod. Wallraf. 320; BHL. Novum supplementum. Bruxelles, 1986. № 6444 b; Index Scriptorum Operumque Latino-Belgicorum Medii Aevi — Nouveau repertoire des oeuvres mediolatines beiges, l’ars III Vol. I. Bruxelles, 1977. P. 135. Описание чудес (fol. 137-139 v) впервые издано М. Кунсом: Coens М. Un sermon inconnu de Rupert, abbe de Deutz, sur S. Pantaleon // Analecta Bollandiana. T. 55. Bruxelles, 1937. P. 264-267. Относительно судьбы рукописи см.: Hааcke R. Die Ueberlieferung der Schriften Ruperts von Deutz // Deutsches Archiv fuer Erforschung des Mittclallcrs. Bd. 16 Koeln; Wien, 1960. S. 415. Anm. 18.

5. Руперт родился около 1070 г., воспитывался в обители св. Лаврентия в Льеже (Люттихе), затем подвизался в монастыре в Зигбурге, юго-восточнее Кёльна, откуда и перебрался в Дойц. Его литературное наследие не только весьма разнообразно по содержанию (он писал стихи, жития, богословские трактаты, был автором хроники родного монастыря св. Лаврентия, популярным проповедником), но и огромно по объему (Patrologiae cursus completus — Series latina. T. 167-170. Paris, 1856-1857; Index Scriptorum... Pars III. Vol. II. 1979. P. 235-262). Руперт был одним из наиболее ярких богословских умов своего времени. Монастырь св. Марии в Дойце (лат. Diutium, совр. нем. Deutz), напротив Кёльна, на правом берегу Рейна, был основан кёльнским архиепископом Херибертом в 1003 г.: Milz J. Deutz // Germania Bcnedictina. Bd. 8. 1980. S. 293 — 312. В связи с атрибуцией текста Руперту из Дойца широкая его датировка XI-ХIII вв., приводимая в справочнике архим. Сергия, подлежит исправлению: Сергий, архим. Полный месяцеслов Востока. Т. 2. Ч. 2. Владимир, 1901. С. 286.

6. Текст латинского оригинала по рукописи cod. Wallraf. 320 приводим в Приложении. Выражаем искреннюю признательность проф. X. М. Шаллеру (Мюнхен) за помощь в получении ксерокопии рукописи и данных о рукописной традиции.

7. Употребленный в оригинале термин «comitеs» имел как нейтральное значение «спутники», так и специальное — «графы», так что, возможно, здесь имеются в виду бояре Мстислава.

8. Св. Пантелеймон погиб юношей.

9-10. О браке Владимира и Гиды помимо скандинавских саг (Джаксон T. Н. Исландские королевские саги как источник по истории Древней Руси и ее соседей: X-ХШ вв. // Древнейшие государства на территории СССР: Материалы и исследования (далее — ДГ). 1988-1989 годы. М., 1991. С. 160, 163) сообщает датский хронист Саксон Грамматик (ум. 1204), замечая, что брак был заключен при посредничестве датского короля Свена Эстридсена (Saxo Grammaticus. Gеsta Danorum. T. 1. Hauniae, 1931. P. 308. Cap. XII, 6, 3), a значит, до смерти последнего в 1075/1076 г., что согласуется с датой рождения Мстислава — 1076 г.

11. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950 (далее — НІЛ). С. 21, 205: «Мьстиславляя Хрьстина». О двух фрагментарных печатях из Новгорода с легендой «h agia Crhstina» («св. Христина»), атрибутируемых супруге Мстислава, см.: Янин В. Л. Актовые печати Древней Руси. Т. 1. М., 1971. С. 33.

12. Источники см.: Джаксон T. Н. Указ. соч. С. 163. Имеется в виду Христина, дочь шведского короля Инге Стейнкельсона (ок. 1084 — ок. 1100).

13. Wilhelmiabbatis Geneaiogia regum Danorum // Scriptorcs minores historiae Danicae medii aevi. T. 1. Hauniae, 1917-1918. P. 182-183. Это место, судя по второму из приведенных чтений, явно испорчено; «правильное» же чтение Izizlauus (Изяслав?) содержится в копии, изготовленной известным антикваром Арне Магнуссоном в первой четверти XVIII в. с рукописи, погибшей затем в пожаре 1728 г., и вполне могло быть результатом «исправления» при копировании непонятного имени.

14. Соеns М. Op. cit. Р. 247.

15. НІЛ. С. 161, 470; 20, 204; ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908. Стб. 284; Т. 1. Л., 1926. Стб. 301.

16. Соеns М. Op. cit. Р. 262.

17. В анонимном английском описании реликвий Константинополя XII в. читаем: «В святой же Софии <...> кровь и молоко святого мученика Пантелеймона. А заключены они в большом стеклянном сосуде, оправленном в золото, и до сего дня не застыли» и проч. (Меrсati S. G. Santuari e reliquie Costantinopolitane secondo il codice Ottoboniano latino 169 prima della conquista latina (1204) // Rendiconti della Pontificia Accademia Romana di Archeologia. T. 12. Firenze, 1936. P. 140-141: «In Sancta autem Sophia <...> sanguis et lac sancli Pantaleonis martiris. Sunt autem in vasculo magno de cristallo cooperta auro, et sunt usque in hodiernum dicm molle [s]...»). Эта реликвия упоминается уже в Менологии Василия II (около 985 г.) (Patrologiae cursus completus — Series gracca. T. 117. Paris, 1861. Col. 859). Согласно преданию, раны св. Пантелеймона источали не только кровь, но и молоко.

18. «Книга паломник» Антония Новгородца, написанная накануне 1204 г., упоминает в св. Софии, «в олтари», «кровь и млеко святаго Пантелеймона во единой вети (очевидно, подразумевается та самая золотая оправа, о которой говорится и в английском источнике. — A. Н.), не смятшися, и глава его» (Лопарев X. М. Книга паломник: Сказание святых мест во Цареграде Антония, архиеп. Новгородского з 1200 году // Православный Палестинский сборник. Т. 17. Вып. 3(51). 1899. С. 2, 42, 72; Белоброва О. А. О «Книге паломник» Антония Новгородского // Византийские очерки. М., 1977. С. 228). Интересно, что в «Хождении» Стефана Новгородца (1348/1349 г.) эти святыни обозначены уже не в св. Софии, а в некоем женском монастыре: «…и ту глава святаго Пантелеймона и ту же и кровь его...» (Сперанский М. Н. Из старой новгородской литературы XIV в. Л., 1934. С. 59); ни одна из известных константинопольских церквей, посвященных св. Пантелеймону (Janin R. La geographic ecclesiastique de l’Empire byzantin. 1-еre partie: Le siege de Constantinople. T. 3: Les еglises et les monastеres. Paris, 1969. P. 386 — 388), не может быть отождествлена с этим женским монастырем по топографическим соображениям. По контексту описания Стефана (например, судя по упоминанию находящегося вблизи монастыря Богоматери Панахранты) он должен был располагаться неподалеку от знаменитой обители Богоматери Одигитрии, т. е. в самой древней восточной части византийской столицы. Надо думать, что либо во время разгрома Константинополя крестоносцами в 1204 г., либо в пору латинского владычества связанные со св. Пантелеймоном реликвии из собора св. Софии были перемещены в более укромное место: это обстоятельство осталось не отмеченным у Р. Жанена при описании им пантелеймоновских святынь (Janin R. Op. cit. P. 466-467). Характерно, что мощи св. Пантелеймона после латинского господства засвидетельствованы также в храме Богоматери во Влахернах, на другом конце города, где они были прежде неизвестны (Janin R. Op. cit. P. 169).

19. Соens M. Op. cit. P. 262.

20. Анна Комнина. Алексиада. М., 1965. C. 228-239, особенно 237. См.: Diасоnu P. Les Pеtеhеnegucs au Bas-Danube. Bucarest, 1970; Бибиков М. В. Византийские источники по истории Руси, народов Северного Причерноморья и Северного Кавказа (XII-ХIII вв.) // ДГ, 1980 год. М., 1981. С. 98-112 (поход 1121/1122 г.).

21. Руперт в данном случае прямо ссылается на многочисленных очевидцев — «почти всех, сколько их ни есть в большом городе Кёльне, имеющих обыкновение ходить по святым местам» (Coens М. Op. cit. Р. 261 : «... fere omnes quoscumque Agrippina Colonia, civitas magna, loca sacra invisere solitos novit»).

22. Рудольф был настоятелем монастыря св. Пантелеймона в 1121-1123 гг. О том, что Руперт был приглашен произнести проповедь о св. Пантелеймоне именно аббатом кёльнского монастыря (не названым впрочем, по имени), упоминает и сам проповедник (Coens М. Op. cit. Р. 261).

23. Кроме факта основания Изяславом монастыря св. Пантелеймона аргументом может служить то обстоятельство, что на шлеме этого князя был изображен «Пантелеймон злат» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 439), который уместен здесь только в качестве патронального святого. Изяславу Мстиславичу атрибутируются княжеские печати с именем св. Пантелеймона (Янин В. Л. Указ. соч. Т. 1. С. 103-104, 196, 214-215; № 149-151).

24. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 240.

25. Зотов Р. В. О черниговских князьях по Любецкому синодику и о Черниговском княжестве в татарское время. СПб., 1892. С. 24, 33; Янин В. Л. Указ. соч. Т. 1. С. 34-35. На том основании, что Святослав основал в Киеве монастырь св. Симеона (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 354), ему иногда приписывают крещальное имя Симеон (Щапов Я. Н. Государство и церковь Древней Руси. X-XIII вв. М., 1989. С. 136), по показание Любецкого синодика, на наш взгляд, предпочтительнее, так как княжеские монастыри не всегда посвящались святому — патрону князя-ктитора; так, фамильный монастырь Мономашичей, основанный под Киевом Всеволодом-Андреем Ярославичем еще раньше Андреевского Янчина монастыря, был посвящен архангелу Михаилу (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 174; Т. 2. Стб. 164).

26. См. устав этого князя о десятине 1136/1137 г.: Щапов Я. Н. Древнерусские княжеские уставы X — XV вв. М., 1976. С. 148.

27. Апракос Мстислава Великого. М., 1983. С. 289.

28. Янин В. Л. Указ. соч. Т. 1. С. 99-101, 121.

29. Там же. С. 94.

30. Там же. С. 114.

31. Известные нам христианские имена других Мстиславичей вполне традиционны: Всеволод-Гавриил, Ростислав-Михаил, Владимир-Дмитрий.

32. Датировка по А. Поппэ: Рорре A. The Building of the Church of St. Sophia in Kiev // Journal of Medieval History. Vol. 7. Amsterdam, 1981. P. 38-50; Idem. The Rise of Christian Russia. L., 1982. VI. Ср.: Высоцкий С. А. Светские фрески Софийского собора в Киеве. Киев, 1989. С. 20-21. Изображение св. Пантелеймона находится на одном из южных крестчатых столбов центрального нефа, напротив фрески с изображением св. Николая Чудотворца.

33. Акты Русского на св. Афоне монастыря св. великомученика и целителя Пантелеймона. Киев, 1873. № 7.

34. Раппопорт П. А. Русская архитектура X-ХШ вв.: Каталог памятников. Л., 1982. С. 109-110. № 192 (Археология СССР: Свод археологических источников, Е 1-47); Могытыч И. Р. Результаты исследований церкви св. Пантелеймона близ Галича // Краткие сообщения Института археологии ЛИ СССР. Вып. 172. 1982. С. 65-70. Датировка храма — не позднее 1194 г., поскольку к этому году относятся граффити на одной из его внешних стен: Древнерусские письменные источники X-ХIII вв. М., 1991. С. 56. № 20. 6. 1; Рождественская Т. В. Древнерусские надписи на стенах храмов: новые источники XI-XV вв. [в печати].

35. Сохранилась учредительная грамота: Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л., 1949. № 82; публикации по более полным спискам, обнаруженным в 50-е гг.: Корецкий В. И. Новый список грамоты великого князя Изяслава Мстиславича новгородскому Пантелеймонову монастырю // Исторический архив. 1955. № 5. С. 204-207; Семенов А. И. Неизвестный новгородский список грамоты князя Изяслава, данной Пантелеймонову монастырю // Новгородский исторический сборник. Вып. 9. Новгород, 1959. С. 245-248. О датировке грамоты 1134 годом см.: Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения: Средневековый Новгород. М., 1977. С. 60-79; его же.Новгородские акты XII-XV вв.: Хронологический комментарий. М., 1991. С. 136 — 137. Из указанных выше более полных текстов грамоты видно, что она сопровождала именно основание монастыря (Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения... С. 65-73).

36. Rheinische Urbare: Sammlung von Urbaren und anderen Quellen zur rheinischen Wirtschaftsgeschichte, Bd. 1: Die Urbare von S. Pantaleon in Koeln. Bonn, 1902. S. 18 («VI. Id. Marc Palatini et Firmiani confessorum <...> + Gida regina»). Запись сделана почерком первой половины XIII в., т. е. самым ранним из представленных в синодике, в котором, несомненно, использованы более ранние поминальные заметки, ведшиеся в монастыре св. Пантелеймона.

37. Назаренко А. В. Об имени «Гусь» в немецких источниках IX-XI вв. // Вопросы языкознания. 1980. № 5. С. 46-57.

38. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 294.

39. Так, в пору киевского княжения Мстислава, когда Всеволод и Ростислав Мстиславичи уже твердо сидят на «престижных» столах в Новгороде и Смоленске (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 298), Изяслав находится в Курске, т. е. «под рукою» дяди, переяславского князя Ярополка Владимировича (Там же. Стб. 296).

40. Татищев В. Н. История Российская. Т. 3. М.; Л., 1964. С. 48.

41. Там же. Т. 2. С. 104. Историк считает Христину дочерью новгородского посадника, т. е. путает первый и второй браки Мстислава (НІЛ. С. 21, 205; ПСРЛ. Т. 2. Стб. 286).

42. Кучкин В. А. «Поучение» Владимира Мономаха и русско-польско-немецкие отношения 60-70-х годов XI века // Советское славяноведение. 1971. № 2. С. 24-25.

43. ПСРЛ.Т, 1. Стб. 281; Т. 2. Стб. 258 (в списках группы Ипатьевского текст дефектен — утрачена датировка).

44. Там же. Т. 1. Стб. 296 (в Радзивилловском и Академическом списках этого сообщения нет); Т. 2. Стб. 290 (здесь сообщение помещено в статье под 6635 г., которая является ультрамартовской: Бережков II. Г. Хронология русского летописания. М., 1963. С. 130-133).

45. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 250: «....и Смоленска по Велице дни выидох, и Гюргева мати умре <...> и по Рожестве створихом мир с Аепою, и поим у него дчерь».

46. Там же. Стб. 282 — 283; Т. 2. Стб. 258-259 (текст дефектен); в издании Поучения А. С. Орловым; по недосмотру указана дата 12 января 1107 г. (Орлов А. С. Владимир Мономах. М.; Л., 1946. С. 147).

47. Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 2. СПб., 1842. Примеч. 201; Шлякoв Н. В. О Поучении Владимира Мономаха // Журнал Министерства народного просвещения. 1900. Май. Ч. 329. С. 132; Baumgarten N. Genealogies et mariages occidentaux des Rurikides russes du Xe au Xllle siеcle. Roma, 1928. Tabl. V. № 1 (Orientalia Christiana. Vol. 9. № 35).

48. Ивaкин И. М. Князь Владимир Мономах и его Поучение. Ч. 1. Поучение детям; письмо к Олегу и отрывки. М., 1901. С. 206-207, 210, 256-257; Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. С. 135 и др.

49. Татищев В. Н. Указ. соч. Т. 2. С. 96; Т. 3. С. 58.

50. Ивакин И. М. Указ. соч. С. 205; Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. М., 1951. С. 169-170; Рапов О. М. Княжеские владения на Руси в X — первой половине ХIII в. М., 1977. С. 142; Рорре A. Die Metropoliten und Fuersten der Kiever Rus’ // Pоdskasky G. Christentum und theologische Literaturin der Kiever Rus’ (988-1237). Muenchen, 1982. S. 311 и др.

51. Кучкин В. А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X-XIV вв. М., 1984. С. 68-69. Благодаря приведенным расчетам можно подтвердить вывод, сделанный В. А. Кучкиным: Юрий Владимирович вряд ли мог быть тем «малым братом» Мстислава, который, согласно посланию Владимира Мономаха к Олегу Святославичу, сидел в 1096 г. где-то в Ростовской земле, «хлеб едучи дедень» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 254). Ср.: Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 2. Примеч. 178 // Соловьев С. М. Соч. Кн. I. М., 1988. С. 683; Шляков Н. В. Указ. соч. С. 131; Ивакин И. М. Указ. соч. С. 207, 290, 306; Насонов А. Н. Указ. соч. С. 170;Рапов О. М. Указ. соч. С. 142; Лимонов Ю. А. Владимиро-Суздальская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1987. С. 20 и др.

52. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 252 (в списках типа Лаврентьевского этого сообщения нет) в Тверском сборнике уточнено: в августе 1102 г. (ПСРЛ. Т. 15. СПб., 1863. С. 188).

53. Янин В. Л. Новгородские акты... С. 136.

54. В свое время В. Л. Янин высказал предположение, что Изяславово «ктиторство в Пантелеймоновом монастыре могло служить одним из средств привлечения на свою сторону новгородского духовенства», поскольку Изяслав при поддержке брата Всеволода хотел в 1134 г. овладеть суздальским столом (НІЛ. С. 23, 208; Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения... С. 77). Это кажется менее вероятным, хотя могли, конечно, действовать обе причины.

55. НІЛ. С. 161,470.

56. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 229; Т. 2. Стб. 219.

57. В. Л. Янин относит уход Мстислава из Новгорода в Ростов к началу 1094 г. (Янин В. Л. Новгородские посадники. М, 1962. С. 51). В. А. Кучкин более осторожен, датируя его 1093 или началом 1094 г. (Кучкин В. А.Формирование государственной территории... С. 66-67), так как предпочитает связывать эту смену столов с переделом княжений после смерти киевского князя Всеволода Ярославина в апреле 1093 г.

58. Так как с осени 1096 по февраль 1097 г. Мстислав лично возглавляет боевые действия против Олега Святославича в Ростовской земле (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 237-240; Т. 2. Стб. 227-230).

59. Серебрянский Н. И. Древнерусские княжеские жития. М., 1915. Приложения. С. 48.

60. Никольский Н. К. Материалы для истории древнерусской духовной письменности. СПб., 1907. C. 58-61. № 5 (Сборник Отделения русского языка и словесности AН. Т. 82. № 4). Список в сборнике из рукописного собрания Вологодского архиерейского дома, № 1, л. 602-608 об., некогда принадлежал Спасо-Прилуцкому монастырю близ Вологды. Полное заглавие: «Чюдо, иже во святых отца нашего Николая, Мир Ликийских чюдотворца и архиепископа, сотворившееся в Великом Новограде. И что ради церковь святаго Николаа соборная, иже на торговой стране, на Ярославле Дворище именуется. И что ради в той церкви местный образ Николаа Чюдотворца, круглая дека». Существовал еще один список, не отмеченный у Н. К. Никольского, хранившийся в самом Николо-Дворищенском соборе; его местонахождение в настоящее время нам неизвестно. В 1818 г. этот текст был издан отдельным листком для «народного чтения» и позднее воспроизведен: Русский паломник. 1892. № 49. С. 781-782. Очевидно, для «народного» издания текст был поновлен и сокращен, хотя принадлежность обоих списков к одному и тому же изводу угадывается по характерным общим отличиям от позднейших вариантов.

61. См.: Никольский II. К. Материалы для повременного списка русских писателей и их сочинений: X-XI вв. СПб., 1906. С. 381. № 32; Роdskа1skу C. Op. cit. S. 132-133.

62. Новгородские летописи. СПб., 1879. C. 187-188, 213: «В лето 6621. Князь великий Мстислав Владимирович, внук великаго князя Владимира, нареченный во святом крещени (так! — А. Н.) Георгий, заложил церковь каменну в Великом Новогороде святаго Николы Чюдотворца на княжи дворе. Того же лета образ Николы Чюдотворца Мирликийскаго приплыл ис Киева в Великий Новград, дека круглая, и взяли на Липне, при епископе Иоанне; и тое икону устроища в том превеликом храме на Ярославле Дворище, в церкви».

63. НІЛ. С. 327.

64. Макарий, митр. История Русской Церкви. Т. 2. СПб., 1857. С. 289. Примеч. 172.

65. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 276-277; ср. еще более краткое новгородское сообщение: НІЛ, С. 20, 204.

66. НІЛ. С. 19, 203. Я. II. Щапов (Щапов Я. Н. Государство и церковь Древней Руси. С. 208) относит смерть Никиты к январю 1108 г. со ссылкой на Н. Г. Бережкова, что является недоразумением, так как новгородские события, описанные в статье НІЛ 6616 г., Н. Г. Бережков датирует именно 1109 г. (Бережков Н. Г. Указ. соч. С. 229).

67. Издание текста: Рыбаков Б. А. Русские датированные надписи XI-XIV вв. М., 1964. С. 28. № 25. Табл. XLII; о предполагаемой истории антиминса, объясняющей эту довольно странную надпись, см.: Морозов Ф. Антиминс 1149 (6657) года // Записки Отделения русской и славянской археологии имп. Русского археологического общества. Т. 11. 1915. С. 204-208.

68. Макарий, архим. Археологическое описание церковных древностей. Ч. 1. М., 1860. С. 253-254.

69. Янин В. Л. «Семисоборная роспись» Новгорода // Средневековая Русь. М., 1976. С. 111-114 («на Дворищи Никола» с приделами. — с. 114).

70. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 273. Примеч. 14.

71. Там же. Т. 1. Стб. 263; Т. 2. Стб. 273.

72. Там же. Т. 1. Стб. 273.

73. Там же. Стб. 145; Т. 2. Стб. 132; Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Пг., 1916. С. 47.

74. Янин В. Л. Некрополь Новгородского Софийского собора: церковная традиция и историческая критика. М., 1988. С. 138-139. В отличие от В. Л. Янина, считающего эту традицию в корне ошибочной, мы склонны усматривать в ней историческое зерно. Анна, разумеется, не была матерью Владимира Ярославича, но, возможно, это была первая жена Ярослава Мудрого в период его новгородского княжения, до второго брака с Ингигерд-Ириной, заключенного в 1019 г. (Назаренко А. В. О русско-датском союзе в первой четверти XI В. // ДГ, 1990 год. М., 1991. С. 181-182).

75. ПСРЛ. Т. 6. СПб., 1853. С. 286 (под 7037 г.); согласно «Семисоборной росписи», этот придел существовал, по крайней мере, со второй половины XV в. (Янин В. Л. «Семисоборная роспись»... С. 114).

76. Макарий, архим. Указ. соч. С. 258-259.

77. Он «позлати гроб <...> Анны, и подписал, и память устави творити на всякое лето...» (Новгородские летописи... С. 271-272). В аналогичном сообщении Новгородской I и Новгородской IV летописей Анна по имени не названа (НІЛ. С. 420; ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Вып. 2. Л., 1925. С. 436), но едва ли подлежит сомнению, что ее имя было известно, ибо, по справедливому замечанию В. Л. Янина (Янин В. Л. Некрополь Новгородского Софийского собора... С. 138), чтобы «память творити», необходимо имя.

78. В Новгородской III летописи эта ошибка исправлена (Новгородские летописи... С. 187-188, 213: «при епископе Иоанне»), поэтому здесь вряд ли уместно было бы видеть тенденциозное умолчание об одиозной фигуре епископа Иоанна Попьяна (его в Новгороде «не поминали»: НІЛ. С. 473).

79. Если предложенная нами гипотеза верна, то надо допустить, что имя Анна было православным именем Гиды Харальдовны, неизвестным по другим источникам, которое она по обычаю того времени обязана была принять на Руси.

80. Именно здесь в 1136 г., вопреки воле епископа Нифонта, князь Святослав Ольгович «веньцяся своими попы» (НІЛ. С. 24, 209).

81. Там же. С. 20, 204.

82. Там же. С. 19, 203; Серебрянский И. И. Указ. соч. Приложения. С. 48.

83. НІЛ. С. 38 (1219 г.), 80-81 (1255 г.) и далее.

84. Сычев Н. П. Избранные труды. М., 1977. С. 195-219.

85. Там же. С. 196-197.

86. В древнерусских молитвенных обращениях имя св. Пантелеймона обычно встречается в кругу других «безмездных врачей»: св. Козьмы и Демьяна, Кира и Иоанна, Ермолая, Аввакума: Сергий, архим. Указ. соч. С. 30, 194, 224, 202.

87. Сравнительно многочисленные ранние граффити на обеих фресках С. А. Высоцкий (Высоцкий С. А. Древнерусские надписи Софии Киевской. XI-XIV вв. Ч. 1. Киев, 1966. С. 134) склонен рассматривать как свидетельство особой популярности святых. Следует, однако, учесть, что причина могла быть более прозаической. Изображения располагались прямо под ближней к алтарю частью южных хор, где во время богослужения находилась мужская половина княжеского семейства. Таким образом, это было не только одно из самых посещаемых, но и самых «престижных» мест храма, где концентрировалась наиболее знатная (а значит, и грамотная) часть прихожан.

88. Annoliеd // Monumenta Germaniae Historica: Scriptores qui vernacula lingua usi sunt. T. 1. P. 2. Hannover, 1895. P. 128. Vers. 637-640: «Van Criechin uni Engelantin/die kuninge imi gebi santin;/so dеdde man von Dencmarkin,/von Vlanterin unti Riuzinlanti».

89. Urkundеnbuch zur Landes- und Rеchtsgcschichte des Herzogtums Westfalen. Bd. 1. Arnsberg, 1839. № 55. S. 74.

(пер. А. В. Назаренко)
Текст воспроизведен по изданию: Неизвестный эпизод из жизни Мстислава Великого // Отечественная история, № 3. 1993