РАССКАЗ ЕВГЕНИИ ВЕЧЕСЛОВОЙ О ВАРШАВСКОЙ РЕЗНЕ 1794 ГОДА ¹.

Спустя четыре года после прибытия моего в Россию к отцу моему, я получила приглашение от г-жи Чичериной ехать с нею в Варшаву, где она, по делам своим, должна была увидеться с мужем, командовавшим одним из драгунских полков, расположенных на границе. Я охотно согласилась на ее предложение. После продолжительного путешествия, в Апреле, 1794 года, мы приехали в Варшаву, где г-жа Чичерина не застала своего мужа, но решилась ожидать его. Через неделю после нашего приезда, 17 Апреля, в три часа ночи, мы были пробуждены необыкновенным шумом на улице. Одевшись на-скоро, мы обе подошли к окну. В это время пламя зажженного вблизи нас дома Русского посланника Игельштрома осветило толпы вооруженных людей, бежавших по улицам. В испуге, г-жа Чичерина, оставя мне двух детей своих, выбежала из дому. Тщетно ожидая ее возвращения, я, наконец, решилась искать ее и едва могла найти в квартире хозяйки дома, куда она зашла в беспамятстве (считая ее за сумасшедшую, эта дама дала ей у себя убежище). Но и тут мы оставались недолго: выгнанные из дому мужем хозяйки, офицером Польских гусар, мы не имели бы никакой надежды на спасение, еслибы живший в этом доме стекольщик, Прусский подданный, не укрыл нас у себя в чулане.

Здесь мы пробыли три дня, пока прошли первые порывы ярости Поляков, и тогда наш избавитель, не смея скрывать нас далее в городе, наполненном шпионами-Евреями, уговорил нас отдаться в плен Полякам; но, для большей безопасности, советовал мне, как иностранке, идти впереди с детьми и кричать по польски, что я Англичанка. При выходе нашем на улицу, мы были поражены ужасной картиной; грязные улицы были загромождены мертвыми телами, буйные толпы Поляков кричали: «руби Москалей!». [331] Один маиор Польской артиллерии в туже минуту успел отвести г-жу Чичерину в арсенал; а я, имея на руках двух детей, осыпанная градом пуль и оконтуженная в ногу, в беспамятстве упала с детьми в канаву, на мертвые тела. Не помню уже, каким образом я очутилась в том же арсенале, где была г-жа Чичерина и где скрывалось до 30-ти Русских дам, и в числе их княгиня Гагарина с двумя сыновьями ², генеральша Хрущова с детьми, г-жа Багговут, Языкова и другия. Здесь мы провели две недели почти без пищи и вовсе без теплой одежды. Так встретили мы Светлое Христово Воскресение и разговелись сухарями, которые находили около мертвых тел.

Наконец, один нечаянный случай облегчил нашу участь. Против наших окон Поляки осматривали карету одного путешественника; узнав от часового Польской милиции, что это был Англичанин, граф Макарте, я обратилась к нему с просьбой помочь нам в нашем ужасном положении. Он вошел к нам в комнату и так был тронут зрелищем, ему представившимся, что вышел от нас со слезами на глазах и в туже минуту поехал к Английскому посланнику ходатайствовать за нас. В тот же вечер нам прислали три огромные фуры с соломой, бельем, теплыми одеялами и другими необходимыми вещами, и мы, благодаря попечениям графа Макарте, последнюю неделю пребывания нашего в арсенале не имели уже такой нужды. Отсюда мы были переведены в Брюлевский дворец, и хотя, по приказанию Костюшки, содержание наше было довольно хорошо, но жизнь не была еще вне опасности. Пред нашими окнами, в глазах своего семейства, был повешен князь Четвертинский и с ним 18 Поляков, преданных России. По словам наших часовых, таже участь ожидала и нас.

Через 4 месяца мы были переведены в дом, принадлежавший королевской фамилии, в котором содержались в плену члены Русского посольства: бар. Аш, Бюлер и другие. Здесь мы пробыли до первых чисел Ноября, когда Суворов, после штурма Праги, вступил в Варшаву. Тут я в первый раз видела этого необыкновенного человека. Все время нашего заключения мы были постоянно в таком страхе, что даже когда Польские часовые нас оставили и явились наши избавители, то все дамы спрятались в последнюю комнату и оставили меня одну говорить с вошедшими офицерами. Увидя странный костюм старика, я, не смотря на его ответ, что он Русский, [332] не хотела впускать; но стоявшие позади его Чичерин и Горчаков (как я узнала после) сделали мне знак, чтобы я не противилась ему: это был сам Суворов. Войдя в огромную залу и увидя себя в зеркалах, которыми были украшены все стены, он схватил себя за голову и, прыгая, закричал: «Помилуй Бог! Я 20 лет не видал себя в зеркале!». После этой сцены, Суворов вошел в комнату, где находились дамы, и поздравил их с освобождением от плена.

Так кончилось наше семимесячное заключение. Впоследствии этот случай доставил мне счастие быть представленной императрице Екатерине II, которой угодно было назначить меня на службу ко двору.

Слыша этот и другие рассказы своей нянюшки, которую назначила к нему Екатерина, будущий император с ранних лет имел возможность почувствовать нерасположение к Полякам и отвращение к уличному мятежу. П.Б.

Комментарии

1. Извлечено из XCVIII-го тома Сборника Императорского Исторического Общества. Евгения Вечеслова (ур. Лайон), няня императора Николая Павловича. Скончалась в 1842 году. П.Б.

2. И четырьмя дочерьми, из которых старшая — впоследствии княгиня Вера Федоровна Вяземская, супруга поэта. П.Б.