№ 140. 29 августа. Подробный отчет П. Цицианова И. Репнину о сражении под Любанью

Видя крайнее изнурение войск моего начальства от одиннадцатидневного беспрерывного марша, сделав более восьмидесяти миль в течение оных, принужден будучи взять с половины дороги для облегчения себе в марш и за недостатком подвод под пехоту с собою только шесть эскадронов карабинер, один батальон гренадер на подводах и четыре орудия полевой артиллерии малого калибра, терял я всю надежду в успехе моего преследования за неприятелем, тем паче, что он, забирая подводы и хлеб предо мною, сжигая и разоряя мосты за собою на всяком шагу, так сказать [157] меня останавливал. Но кой час я услышал, что он от стычки с моим авангардом под начальством отличного в военном искусстве Санктпетербургского гренадерского полка премьер-майора и кавалера Барклай де Толли под Глуском, потеряв там около ста человек в убитых, раненых и пленных, кинулся по слуцкой дороге и с оной своротил от деревни Осевцы влево к переправе чрез реку Орезу при Любане, зная, что переправа его задержит по причине непомерной широты той реки в том месте, зная, что также он окружен непроходимыми там болотами и получа известие от авангарда, что он еще в лесу за собою чрез топкое болото сжег весьма долгой мост, вознамерился я, твердо уповая на помощь божию, переправясь поспешно при корчме Орезе на паром спущенном ими и паки возвращенном, а частью вплавь, перерезать ему путь, стараясь его захватить так, чтоб еще не все войско его успело перебраться на правой берег и малосильным своим отрядом притеснить его.

В ночь переправы моей я вашему сиятельству имел честь донести из сказанной корчмы, отколь, оконча переправу в шесть часов утра, пошел я чрез Уречье к Погосту, но, получа известие, что авангард мой пошел к Еремивичам, что неприятельская пехота уже на правом берегу реки и что готова выступить в марш к Погосту, тотчас отряди эскадрон карабинер и роту пехоты с полковой пушкой к дефиле и к тому мосту, в лесу, что неприятель сжег, чтоб запереть их среди тех болот. Сам же с местечка Уречья своротил я к деревне Еремевичи, в трех милях еще отстоящей. Тут то я видел усердие войск наших, целую ночь переправляющихся и две мили уже до Уречья сделавших. Три мили конница и артиллерия, несмотря на усталость лошадей, ехала в рысь и бесподобные гренадеры, из коих только третья часть имела утомленные подводы, не отстали от конницы и бежали чрез целые три мили.

Едва из леса малая моя колона показалась для соединения с авангардом, я же, опередя колону, хотел осмотреть местоположение, как неприятельская колона по дороге ведущей из Люблин к Еремевичам уже появилась и, увидя часть нашей конницы, стала поспешно выстраиваться. А потому не оставалось мне как выбрать возвышение для батареи, при установлении еще которой неприятель уже открыл свою. Гренадеры, бежа по частям из леса и растянувшись от подвод, едва построились за батареи. Левое крыло моей позиции прикрыто было непроходимым болотом, а правое - лесом и болотом же. Скоро по открытии нашей батареи отличный, усердный и храбрейший капитан артиллерии Юматов заставил неприятельскую молчать и отступать, обретя в бездействие их орудии, не имевший ни запасных колес, ни лафетов к ним.

Неприятель погнулся и начал отступать своей пехотой. Конница же моя не могла удачно ударить от усталости лошадей и от того, что неприятель [158] при отступлении, проходя лес, засадил против нее стрельцов в оной. Тут тотчас послал я охотников с сержантом Санктпетербургского гренадерского батальона Никитою Валеевым, который, оправдав мой выбор, выгнал неприятельских стрельцов из леса. Три раза неприятель отступал и три раза, останавливаясь, выстраивался. Но в последний раз конница ударила при отступлении, то есть два эскадрона карабинер при полковнике и кавалере Бардакове, эскадрон Санктпетербургского драгунского полку при беспримерно храбром секунд-майоре Плеханове и казаки при полковнике Вершинине..., после чего неприятель ретировался в Любань и выслал майора Нелепца просить пощады, сдаваясь на мою дискрецию.

Я принял то предложение и начальник полковник Грабовской со всеми штаб и обер-офицерами и всем войском сдался военнопленным. Тут я из великодушия, свойственного победоносному российскому войску, возвратил штаб и обер-офицерам их шпаги, оставя при них их экипажи, предоставя как разумеется власть возвращать то, что на дороге было забрано. Все военные действия были остановлены, пехота обезоружена. Конница же на левом берегу, не получа еще с сего берега известие о сдаче, по моему отряду, сделав несколько выстрелов, также сдалась. Сия знаменитая победа доставила нам пять пушек, то есть две шестифунтовых и две трехфунтовых, да с того берега одну фунтовую, и казну хотя небольшую, состоящую только в 2242 рублях, в 61 человеках штаб и обер-офицеров и 1003 человеках пленных во всем их оружии, лошадях от конницы и артиллерии и всего того, что было казенное. Убитых с их стороны было более двухсот, да столько же погребли себя в реке Орезе. Раненых до ста человек.

АВПРИ, ф. 79, оп. 6, д. 1841, л. 232-233.