№ 19. 18 апреля. Пересылка митавского секретаря И. Рикмана князю Н. Репнину донесения шляхтича И. Мартыновского и крестьянина А. Павлова о начале восстания в Шавлях.

Сиятельнейший князь, милостивый государь...

В сей момент получил я известие, что в Шавле и до самого уже Понивежа в Литве открылась третьего дня конфедерация под начальством генерала майора Хлевинского и бригадира Солестровского и начала грабить всю казну, состоящую из 80000 гульденов польских, принуждая всех обывателей присягать вольности и равности. Все сии обстоятельства подтверждены мне прибывшим сюда из Литвы тамошним казначеем Мартиновским с таким прибавлением, что сей мятеж чаятельно в целой Литве распространится и что отнятою казною помянутый Хлевинский начал войску платить оставшееся и оному недоплаченное жалованье...

Польский шляхтич Игнаций Мартеновский, казначей Щавельской экономии, показал следующее.

Сего 1794 года марта 31 дня приехал в местечко Шавли генерал Хлевинский [32] для переформирования стоявшей там в квартирах гусарской бригады. По прибытии генерала Хлевинского на третий день бригадиром той бригады Сулистровским отданы были повелении по эскадронам, чтоб для сей причины следовали немедленно в Шавли. Первый эскадрон прибыл под командою поручика Сташевского, в котором было и началось переформирование, но однако опять остановилось. Для какой же причины это сделалось, он, Мартиновский, не знает. После сего начали собираться и прочие эскадроны и переформирование началось опять в эскадроне под командою эскадронного командира Буховецкого. Один из гусаров сего эскадрона во время реформирования начал говорить: «Лучше нас всех распустить, нежели снова переформировать». На сие вскричал генерал Хлевинский: «Что ж из-за этого будет. Вы таким образом или к русским или к пруссакам в руки попадетесь». Гусар продолжал: «Что вам, господа, в этом нужда! Мы-де уже знаем, куда повернуться».

... По сем оный генерал пошед со всеми офицерами на свою квартиру, а прочие субалтерни (слово не разборчиво - ред.) разошлись. Во вторник, то есть 4-го сего апреля ввечеру прибыл туда находившейся пред сим в отставке бригадиром, а ныне уже в службе генералом, по имени Гедрович, от кого ж он прислан Мартыновскому неизвестно, и пошел к генералу Хлевинскому у которого они и со всеми офицерами целую ночь в собрании находились. Находившиеся тут налицо эскадроны, которых было всего четыре или пять, на другой после того день собрались в одно место, а генералитет, штаб и обер-офицеры отправились в тамошний земский суд, где, будучи в присутствии всего сюда обще с бывшими там членами,

5-го числа сего ж месяца по полуночи в 7-м часу приносили присягу на вольность, равенство и независимость. Потом, выступив, генерал, штаб и обер-офицеры пред эскадроны, привели их к таковой же присяге. После чего распустили эскадроны по всем улицам с трубачами, которые и провозгласили революцию. За сим командировано два поручика с двадцати четырем человеками рядовых в Шавли для взятья находившейся там казны, которое сие и произвели в действо, получив в руки около 300000 польских злотов и будто тот же генерал и прочие, в Литве находившиеся казенные деньги, захватить приказал. Потом оные ж генерал с штаб и обер-офицерами следовали в магистрат и в полицию, где и привели всех присутствовавших к сей новой присяге и вскоре отправили нарочных в тамошние округи с повелениями, чтоб дворянство для учинения сей присяги следовало непременно в Шавли. А приглашены ли были крестьяне к учинению сей присяги, того не известно.

Между же тем стали свидетельствовать оного Мартиновского приходные и расходные книги и нашли денег в приходе более, нежели сколько налицо находится. На что он, Мартиновский, сказал, что недостающая сумма находится [33] в Риге у банкира Иоганна под сохранением, за которыми он сюда 7-го марта и приехал, и хранившиеся у Иоганнинга деньги, всего 4700 талеров, принял и прибавив к оным имевшиеся при себе из Шавля 1200 талеров же обменял на червонцы и с оными отправился в Польшу. На дороге за Митавою повстречался он с российским купцом, которого имени и отчества не знает, который, его задержав, представил в Митаву к российскому министру, а оный обще с тем купцом прислал их в Ригу. О прочем слышно де, что все сии соединенные партии пошли в Ковно, а оттуда будто намерены или и в Вильну. Артиллерии при них не находится, а пороху и патронов с пулями у них доволно, потому что целую зиму в приготовлении того упражнялись.

Он, Мартеновской, слышал также, что в тот же самый день подобная революция в Поневеже, в Вилькомире и в других многих местечках, да и вообще даже во всей Литве распространилась. Также слышал, что четыре французских генерала с 14 миллионами ливров к польскому генералу Костюшку в Краков прибыли и что оной Костюшко уже собрал себе 20000 войска. Сверх того он, Мартеновский, показал, что попались ему навстречу один российский курьер с греком пожилых лет, которой уповательно в руки к тем злодеям попадется.

... 1794 года апреля 8-го нижеписанный допрашиван и показал.

Зовут его Андрей Павлов, рижского дворцового ведомства крестьянин. Родился в курляндском городе Митаве. Отец его был тоже рижского дворца крестьянин и торговал в Курляндии разными российскими товарами. В малолетстве он, Павлов, послан был от отца своего в Ригу и отдан был рижскому купцу Дмитрию Егорову, у которого и жил он три года. После того поехал он к отцу своему в Митаву и начал там при отце торговать всеми теми товарами, каковыми и отец его торговал. И так находясь в Митаве уже лет около тридцати, не только торг свой производил в Курляндии, но даже и в разных литовских городах почасту, а наипаче для ярмонок с товарищем ездил. Ныне же по присоединении некоторых польских областей к Российской империи и услышав, будучи в Ковне, о заключенном между Польшей и Росиею в Гродно трактате, коим открыта совершенно свобода и безопасность российским подданным жительствовать в пределах польских, а польским - в пределах российских, вознамерился он переселится из Митавы в Ковно и там завести хозяйство и в том намерении, оставив имевшийся там с собою товар с приказчиком своим, сам поехал в Митаву. Сие было за восемь дней сырной недели. Проводя же сырную неделю дома в Митаве, поехал на первой недели великого поста паки в Ковно, взяв с собою товару ещё тысячи на две рублей и с оным приехал туда на второй недели поста. По приезде вскоре услыша стороною о разных беспокойных и вредных замыслах, каковые поляки затевают, а именно, что [34] будто поляки вознамерились накануне пасхи, к которому времени обыкновенно народу в городах умножается и из окрестностей чернь собирается, по слухам, что российских солдат в то время будет там не много, подговоря военных и чернь свою, всех оставшимся россиянам в ночи сделать нападение и их перерезать. Потом стоявший в Гродне Ревельский пехотный полк выступил в поход и осталось там оного полку только две роты, то поляки о вышеписанном намерении начали уже громче поговаривать и он, Павлов, находясь в крайней опасности, чтоб не претерпеть и ему самому також несчастия, пошел немедленно к ротному капитану Обухову и ему о слышанном объявил.

А между тем временем прибыл в Гродно один эскадрон Ингермаландского карабинерного полку. Однако ж слухи сии все еще продолжались и как он, Павлов, стал о таковых слухах чаще доносить капитану Обухову, то он сам, на показания его не утверждаясь, послал его к командующему прибывшим эскадроном майору, которого имени не упомнит. Оный майор пересказанные Павловым речи записал и наказал ему, чтоб он впредь о подобных слухах ему доносил. А как он, Павлов, уже довольно был удостоверен о могущем последовать мятеже, то пошел в свою лавку и начал товары укладывать и из оной перевозить к себе на квартиру. Что услышав, польский ксендз, у которого он нанимал лавку, пришел к нему в квартиру и спрашивал его для чего он товары свои из лавки выбирает. Он отвествывал ему, что по худому его там торгу хочет он из Ковны выехать. На что ему ксендз говорил, что де тебе выехать отсюда никак невозможно, а разве ты что-нибудь новое услышал, продолжая при том, что по теперешним обстоятельствам ни под каким видом этого тебе сделать не допустит. Сего Павлов убоясь пошел к вышепоказанному майору с объявлением, который, однако ж, его обнадежил, чтоб ничего не опасался.

На вербной неделе приехал в Ковно польский генерал Хлевинский и чрез два дни поехал в местечко Шавли. В бытность его там были немалые сборищи военных людей в ночное время. По отъезде оного генерала из Ковны, осталась там одна из свиты его дама, которая требовала некоторых товаров и как Павлов с оными к ней пришел и несколько ей продал, то спрашивал он ее о причине приезда и скорого отбытия генерала Хлевинского. Она ему открыла вредные для находившихся там россиян следствия и, будучи к нему благосклонна, советывала ему дружески, чтоб он из Ковно скорее убирался. И так он, Павлов, сказав о том показанному майору, из Ковны отправился и на третий день прибыл в местечко Шавли.

Тут увидел он на площади многое число военных, конных и пеших, и в том числе четырех генералов, а именно Хлевинского, Едровича, и двух, которых [35] имени он не знает, также дворян Карла Прозора и трех братьев Гурских. В то ж самое время привезена туда была казна и произведена тревога, чтоб из города никого не выпускать, потому его, Павлова, взяли немедленно под стражу и отвели в тюрьму, где содержатся преступники по делам уголовным. Содержась там трое сутки, проведал он, что содержатся тут же семь человек российских курьеров и что поляки учинили все присягу вольности а также, что ожидают из Риги посланного за деньгами. Вскоре после того привели в ту же тюрьму несколько человек немецких гезелей, а как на третий день велено было их освободить, то он, Павлов, просил караульного офицера, что не можно ли под именем тех гезелей и его выпустить, за что и обещал ему дать сорок два червонца, которые офицер, от него взяв, и выпустил. И так он, Павлов, следуя к Митаве, повстречался неподалеку с едущим из Риги поляком Мартиновичем и узнав, что тот самый посланный, которого ожидают в Шавлях, взял его и представил в Митаву к российскому министру. Причем Павлов объявил, что в Ковне остался у него весь товар, которой стоит ему с лишком восемь тысяч рублей и при том сын его малолетний и один приказчик.

АВПРИ, ф. 79, оп.6, д. 1837, л. 17-29.