№ 17. 26 октября. Свидетельства на смоленском следствии полковника И. Дзялынского об истоках и инициаторах восстания.

... О начале заговора, возникшего в Польше, объявляет так. Что прошлого 1793 года в августе месяце приходил к нему, Дзялинскому, Чиж узнать о его расположении сказывая, что тогда был удобный случай сделать конфедерацию, что им, как военным людям, надлежало оную начать и что войски только того и ожидают и лучше хотят погибнуть, нежели дать себя обезоружить. Но на сие он ответствовал, что не так легко делать конфедерации, как говорит, и что ежели бы оной желали, то лучше бы было начать тотчас после кампании, когда войски все вместе были. Таковое его рассуждение рассердило Чижа, однако ж спустя несколько времени пришел он опять к нему с тем же предложением, нашед у него Павликовского, который ему о том же говорил.

В другое время Чиж и Павликовский, пришед к нему, нашли Капустаса, которой, слыша их переговоры, сказал ему, что он не отделается от них, если будет им отказывать и что надобно ему препятствиями удалить их мало помалу от того предприятия, дабы сами они получили к тому отвращение. Потом сказал он им, что не сделают никакого движения без Костюшки, что Варшава одна с своим гарнизоном не может произвесть конфедерацию с успехом, что надлежало оную делать во всей армии со всем дворянством и городами, а чтоб все то привесть в деятельность, нет никого способнее Костюшки, пользующегося общею доверенностию. На что сказал Дзялинский, что ежели Костюшка сделается главным начальником, тогда и он приступит к конфедерации. Во время сих разговоров пришел Ельский и, слыша говоренное, был с Капустасом одного мнения, которого держался и пришедший тогда Алоа. Наконец, почуствовали необходимость узнать о том мнение Костюшки, для [28] чего отправились к нему Ельский и Павликовский…

... Пред отъездом же Павликовского и Ельского, рассуждали ещё, как начать сию конфедерацию и на каком основании. Говорили, что начать оную хотят для освобождения его величества короля, а Капустас промолвил - и для восстановления конституции 3 мая, которую все любят. Притом сделано такое примечание, что на успех оружия не можно положиться и если бы французы возымели поверхность или, обеспокоивая земли соседей своих, пришли бы в Польшу сделать свою революцию, тогда нашли бы в Польше конфедерацию, для восстановления конституции начатую, и увидев, что государство польское само для себя сделало законы, не имели бы они причины какую в Брабанте все разорить и потом присоединить оное к своему владению. Сие рассуждение было похвалено и не помнит он, кто еще к тому прибавил, что чрез сие избежим укоризны будто хотели подражать революции французской. Напоследок, не реша ничего, согласились ожидать ответов и планов от Костюшко. Тогда ж учинено было на одних только словах некоторое распоряжение, по которому должен был Дзялинский принять в свое попечение Варшаву, Ельский - Литву, а Зелинский - Мазовию. И сие было первое основание заговора... Но как по силе конституции 3 мая 1791 года не дозволялось делать гражданской конфедерации, а можно было начать военную, то и желали, чтоб оную поддерживала стоящая близ Кракова армия по приезде Костюшки, которого хотели объявить главным начальником. Он же долженствовал разослать от себя в Краков, в Варшаву, Вильну и другие города своих поверенных для принятия начальства над войсками и дабы согласить тамошних мещан приступить к сей военной конфедерации, также, чтоб уговорить дворян в воеводствах и уездах соединиться с армиею и приступить к тому же делу для восстановления конституции 3 мая, в которой каждой находил свои выгоды и все вообще ее любили.

Рассуждали также и о том, что надлежало смотреть, каким образом решатся в польском деле европейские державы и какая их будет система, дабы поспешностию, вместо избавления, не ввергнуть Отечество в несчастие. На что некто возразил, что его величеству императору, не участвовавшему в разделе Польши, неприятно может быть будет смотреть на конфедерацию. Вероятно также, что император не откажет Польше ежели не в помощи, то по крайней мере в ходатайствовании своем у России.

Переговоры сии не производились в нарочных заседаниях с протоколом и другими употребительными обрядами, потому что никогда все вместе не сходились. Некоторые иногда встречались, а потом собирались вместе, а иные только один или два раза находились в тех переговорах иногда, встретясь в саду или в другом публичном месте, разговаривали о сем.

3-е. Утверждает, что плана для всеобщего возмущения никакого составлено [29] не было, а говорено только, что коль скоро оной получится от Костюшки, то склонят умы в воеводствах, которые к мятежу уже готовы были, употребляя на то людей, имеющих силу соглашать в своих землях единомышленников к конфедерации. Предмет возмущения был тот, чтоб избавить короля от зависти, в которой он тогда находился, и восстановить конституцию 3 мая. Ответ Костюшки должен был решить о надежде и удостоверении иностранных дворов. Цифры, употребляемые мятежниками, были привезены Ельским от Костюшки, однако ж Гошковский их не утвердил. Он же, Дзялинский, сочинил из них сокращенную выписку, которую при отъезде из Леополя сжег. Настоящие же цифры остались у Мощинского в Варшаве. По оным № 1 -й означал Барса, № 2 - его, Дзялинского, № 3 - Капустаса, № 5 - Зайончика. Других номеров не помнит, а № 693-й знаменовал Костюшку.

А сверх того дополняет еще, что в Кракове, в Варшаве и Вильне хотели начать возмущение в одно время так, чтоб армия, находящаяся в Кракове, шла к Варшаве, в которой захватила бы арсенал, магазейны и военный снаряды и чтоб, освободя оной город от чужестранных войск, довершить ограниченный и неоконченный в 1789 году сейм, чтоб шляхетство в воеводствах приступило тот час к конфедерации, как бы скоро армия собралась, и чтоб имеющие связи в воеводствах писали к своим друзьям, дабы они склоняли умы к приезду Костюшки. Литовская армия также должна была стараться сделать сообщение между Гродною и Варшавою свободным и безопасным. Но как надлежало действовать - делать ли заговор в российских областях или нет - того он не знал... Знал, однако ж, что в Литве делается конфедерация, что Вильна тронется вместе с Варшавою, что принудят литовскую армию так же действовать и, признав Костюшку начальником, соединиться с коронною армией. Сперва известно ему было, что Ельскому надлежало сделать конфедерацию в Литве, а потом узнал, что оную хотел производить Прозор, ибо он только в разговорах слышал, что много заботились о выборе начальника литовской армии, который имел доверенность. Занимались также и тем, как бы избавиться от российских войск, там находящихся, а после того помышлять о возмущении и нарушении покоя в других провинциях и желали более всего, чтоб вся армия двинулась вдруг, дабы в противном случае не могла быть истреблена. Предполагали, что таковое общее возмущение, приведя российские войски в недоумение, подаст время и к сделанию первых распоряжений в окрестности Варшавы.., дабы в скором времени привести сей город в безопастность, а войскам дать время собраться в один корпус и занять выгодные места для защищения шляхетства, собравшегося на сейм. После сего ожидали бы от Костюшки дальнейших распоряжений о военных действиях... [30]

По успешном же произведении в действо сего плана собраться сейму Малаховского, то есть сейму 1789 года сделать такие распоряжения, какие на оном за благо приняты будут, равно и гражданские правительства, по закону или конституции 3 мая учрежденные, должны были собраться и начать свои дела.

... с Ельским виделся он, Дзялинский, по возвращении из Гродна во время болезни своей в Варшаве. Ельский в другой раз возвратился тогда от Костюшки с ответом, который так как и первой состоял в том, что обещался приехать как скоро все приготовлено будет и что Костюшко советует учредить в каждом воеводстве комитеты для подписки как складочных денег, так и тех, которые пожелают вступить в конфедерацию, и когда уже набранных волонтеров будет довольно, тогда те же самые комитеты должны выбрать начальников или генералов для предводительствования волонтерами и о том уведомить варшавской комитет, а для способности их переписки отдал сообщникам цифры...

Зайончик сказывал ему в Львове, что Костюшко варшавское дело (об освобождении короля - ред.) ни во что не ставит и ежели начнет, то начнет по своему... Кроме сего действовало известие, из Гродны полученное, что его величество король польский содержался как пленный, что конфедерация торговицкая определениями каждого заседания своего делала злодейство, отнимала у дворян и обывателей имения и чины, вымогала великие суммы у тех, кои ничего не должны, словом, угнетала жестокою властию своею тех, которых почитала или противниками или не одобряющими ее поступков. К тому ж беспрестанная молва, будто российские войски хотели обезоружить польскую армию, негодующую и на снятие воинских ее орденов и, наконец, деспотизм, гордость и презрение, употребляемые россиянами над поляками в Варшаве, привели всех в ожесточение и отчаяние...

18 марта Косинский был у меня и просил написать, что в Литве было более людей, нежели в Варшаве, желающих, чтобы сие дело исполнилось. Крутнер сказывал ему о ненависти крестьян к своим господам как в Литве, так и в Украине и что они беспокоят их, дабы позволили им погулять, означая сим словом во время их возмущения сражаться или убивать. По словам ево же, Краутнера, волнение значило будто бы, что крестьяне хотели взбунтоваться против российских войск. Но Дзялинский почитает сии его известии совсем ложными, ведая известную привязанность крестьян к войскам российским. Однако ж, выполняя просьбу Краутнера, писал к Штролю о сих известиях. Сам же он уверяет всем, что есть свято, что ни о неудовольствии войск, ни шляхетства ничего не знал, а знал только о крестьянах, что они неприятели своих господ и [31] доброжелатели российских войск.

Он Краутнеру же относит и сие, что между россиянами нашлось бы якобинов более, нежели в Варшаве, изъясняя слово якобины, говорит, что не должно принимать оного в собственном значении, но под оным разумел он вообще недовольных.

РГАДА, ф. 7, оп. 2, д. 2869,4. 1, л. 123 об.-136.