РОЗЫСКИ НА ПОЛЯХ СУВОРОВСКИХ СРАЖЕНИЙ

VIII. Брест-Литовск.

Древний “Берестий” или “Верестье” — теперь Брест-Литовск, уездный город Гродненской губернии. Назван “литовским” в отличие от Бреста-Куявского, старинного города во Влоцлавском уезде Варшавской губернии. В описываемую эпоху город находился в 1,5 верстах от нынешнего нового Бреста, на том месте, где теперь крепость того же наименования. Живописно раскинутый на островах, которые образовало здесь слияние рек Мухавца и давно уже пересохшей Шлеерки с Западным Бугом, весь покрытый садами, вмещая в себе остатки старинного замка, построенного еще в XIII веке, шесть церквей, православный и греко-униатский монастыри, восемь костелов, семь польских монастырей, кирху, еврейскую синагогу, которая в XVI веке считалась чуть ли не лучшей в Европе, дворцы кн. Адама Чарторыйского — старый город, по описанию современников, был красивейшим уголком на рубеже Литвы и Польши,

Время основания Бреста, как и многих древних городов Русского царства, скрыто от нас в непроницаемом тумане древности. Но что Брест возник в отдаленные от нас времена, тому доказательством служат летописи, в которых в начале XI века говорится уже о нем, как о городе, который в 1016 году осаждал Ярослав Мудрый.

Относительно основания Бреста толкования русских и польских историков настолько сбивчивы и разноречивы, что вывести что-либо положительное о том, когда и кем основан Брест, не представляется возможным. Местная легенда, между прочим, говорит следующее:

“В незапамятные времена на месте Берестья были невылазные топи и страшные лесные дебри. Здесь на просторе жили тур, вепрь, лось, олень, медведь, волк, рысь, лисица; а в лесных реках и озерах обилие бобров, выдр и всякой всячины. Один купец, въехав в эту глушь, сбился с пути и едва не погиб в топях, поросших берестом (по-польски “brzost”). Каким-то чудом, выбравшись отсюда, купец в своем спасении увидел Промысел Божий, почему построил здесь часовню, которая [133] и послужила основанием для города, получившего название от береста “Берестье”.

Легендарные леса и топи уже давно здесь исчезли; исчезло с ними большинство лесных и речных обитателей; но близь Бреста есть урочища, как: “медведка, бобры”, сохранившие такие названия, очевидно, от обитавших здесь прежде медведей и бобров. Не видно здесь и береста, благодаря которому может быть и спасся купец, застрявший в болоте. Изредка еще весенние быстрые воды выбрасывают со дна Буга остатки легендарного леса — огромные почернелые дубы, а подчас рога и кости прежних животных. Недолго и город назывался “Берестье”.

В конце XIV века, став литовско-польским городом, он был переименован в Брест (по-польски “Brzesc”).

Прошло уже более пяти столетий со времени этого переименования, но закостенелый консерватор крестьянин и по настоящее время сохранил городу его прежнее название.

Мало есть городов на св. Руси, вынесших столько потрясающих бедствий, сколько вынес их Брест за свой чуть ли не тысячелетний период существования. Географическое положение Бреста, лежавшего в узле больших дорог к поселениям прежних бужан, древлян, лутичан, дреговичей и соседних им народов мазовшан, литовцев и где пролегал прямой путь сообщения между народами русским и польским, было причиною, что город этот постоянно служил яблоком раздора: сначала — в борьбе из за него русских удельных князей, а затем — поляков и литовцев. Не менее упорное сопротивление велось здесь из-за преобладания церквей Западной над Восточной, окончившееся в 1596 году соединением их под видом “унии.”

Но особенно плачевными были для Бреста нашествия монголов, тевтонских рыцарей, крымских татар, шведов, совершенно разорявших его, а иногда, с своим уходом, оставлявших здесь одно пепелище и сплошное кладбище трупов. Эти нашествия надолго оставляли по себе самую горькую память. Неудивительно, что некоторые здесь места и по настоящее время носят особые названия, напоминающие о том или ином народе, опустошавшем Берестий и его окрестности. Так, пригорок к северу от деревни Тришина крестьяне называют “турково”; ров у дер. Заболотье и насыпь у дер. Пугачева называют “шведскими”; горка в царском городском саду (разведен по личному указанию Императора Николая I) — “шведская”; здесь была ставка Карла Густава, осаждавшего Брест в 1657 году.

В историческом атласе Польши за XVII и XVIII века графа Станислава Плятера вот что говорится об этой осаде.

“Карл Густав и Ракочи (Рагоцци — вождь Трансильвании) оба были уже близки к тому, чтобы покинуть Польшу, но решили направиться к Бресту, последнему объекту своих действий. Гарнизон города состоял из 2700 человек при 40 орудиях под начальством Савицкого. Укреплений особенных не было, кроме наскоро возведенных ретраншаментов и увеличенного числа мест слияния Мухавца с Бугом, с целью окружить город водой для лучшей его защиты. [134]

Войска Густава подошли к Бресту 1 мая 1657 г. и стали лагерем: шведы — к северу от города, венгры — к востоку. Те и другие, открыв траншейные работы, бомбардировали Брест, который и сдался после одиннадцатидневного сопротивления. Капитуляция не спасла его от полного разграбления”.

В сочинении Пуффендорфа можно найти и систему укреплений, проектированных тогда для Бреста шведским королем, в случае если бы он оставил там гарнизон. Но вторжение датчан в Померанию заставило Густава отказаться от надежды восстановления своего в Польше и взятие Бреста — его последнее дело в этой стране.

Местоположение прежнего города как бы предназначалось для того, чтобы быть укрепленным. Не даром и маршал Мориц Саксонский в своих “Mes reveries” (“мои мысли”) так определил стратегическое положение Бреста: “Кто владеет в военное время этою твердынею, тот может иметь большие выгоды над прилежащей страной”. Между тем, город этот никогда не был достаточно подготовлен в военном смысле, если не считать за укрепление бывший там пятиугольный замок с бастионами, построенный на большой горе и теперь еще называемой “замковой”. Лишь с присоединением Бреста к России, последовавшем после третьего раздела Польши, возникла мысль о постройке здесь крепости. Первый проект составил в 1797 году сподвижник и любимец Суворова, записавший его мемуары, Франц Павлович де-Волан, получивший звание первого инженера русской армии.

Спустя 10 лет, генерал-квартирмейстер граф Сухтелен, командированный для избрания мест, важных для обороны нашей юго-западной границы, также остановился на Бресте. Барклай-де-Толли проектировал устроить здесь укрепленный лагерь для 20-ти тысячного корпуса. Частые войны того времени мешали, однако, выполнению этих проектов. В последние годы царствования Александра I явился проект директора польского инженерного корпуса генерала Малецкого; затем предъявлены были новые проекты подполковника Жаксона и капитана Шуберского. Последний проектировал оборонять Брест при помощи искусственного наводнения, не возводя укреплений. В 1829 г. инженер-генерал Опперман проектировал, чтобы первоначальная оборонительная линия Бреста была временной профили, которую впоследствии можно было бы обратить в долговременную. Этот проект с некоторыми собственноручными изменениями и пометками Императора Николая I был Высочайше утвержден.

Польский мятеж 1831 года быстро решил вопрос о скорейшем укреплении Бреста. В том же году под руководством инженер-генерала Дена возводятся там укрепления временной профили, а 6-го июня 1833 г. торжественно открыты работы по постройке первоклассной крепости. Для Бреста отведено тогда новое место в 600 саж. от гребня гласиса. Бывшие в старом городе здания частных владельцев, храмы, монастыри, костелы частью — снесены, частью — переделаны для нужд крепости. [135] Напоминают еще о прежнем Берестье: военный госпиталь — бывшие монастыри бернардинов и бернардинок, комендантский дом — костел св. Казимира, инженерное управление — иезуитская коллегия, военное собрание — греко-униатская церковь базилианов, склады за бригитским мостом — женский монастырь бригиток. Говорит еще о глубокой старине Бреста хранящейся в костеле нового города интересный портрет великого литовского князя Витовта, — “фундатора” первого здесь костела; на портрете латинская надпись, указывающая, что он даты 1412 года. Вот и все, что осталось от города, имевшего почти тысячелетнюю историю.

Громаднейшие пожары 1894 и 1901 гг. уничтожили дотла почти весь новый город; сгорели тогда и архивы присутственных мест. Эти пожары как бы довершили уничтожение Бреста, скрыв навсегда от историков много драгоценных актов, погибших в пламени.

В описываемую эпоху в полуверсте от Бреста, на левом берегу старого русла Буга, было раскинуто местечко Тересполь. Здесь, после боя 8-го сентября 1794 г., остановился со своим корпусом Суворов и простоял до 7-го октября того же года.

Прекрасное описание этой стоянки и Суворовских учений помещено в рассказах старого воина “Поход 1794 г. в Польше”, автором которых был полковник Яков Иванович Старков 3-ий.

Предание говорит, что начало Тересполю дал лет двести тому назад некий Флеминг, пришелец из Австрии. Близость торгового города, каким был в те времена Брест, сплавные реки, большая дорога на Варшаву обратили внимание предприимчивого Флеминга на эту местность, построившего тут завод “ангельню”. Заводь и послужил началом для образования здесь местечка. То же предание говорить: когда было приступлено к постройке завода, Флеминг, указывая рукою на близь лежащую деревню и соседния к его заводу поля, сказал “tam wies, a tut pole — niech bedzie Terazpole” (там деревня, а здесь поле — пусть будет Теразполе) — отсюда название местечка “Тересполь”. По другой версии, это название произошло от соединения слов “Тереза”, имя жены Флеминга, и “поле”.

В описываемую эпоху местечко принадлежало князю Адаму Чарторыйскому. Постройки в нем, за исключением униатской церкви, костела, кирхи, завода и “палацика” князя, в большинстве были деревянные.

С открытием работ по постройке крепости, Тересполь, в силу эспланадных правил, снесен и ему отведено новое место в версте от гребня гласиса. О старом Тересполе напоминают теперь стоящая особняком православная церковь и жалкие остатки сада Чарторыйского. За церковью, где теперь раскинулся новый Тересполь, в те времена было пустопорожнее место, которое и заняли суворовцы после боя 8-го сент. 1794 г.

В минувшем году, в память пребывания здесь Суворова, поставлен на площади нового Тересполя обелиск. В общем, он имеет вид кверху приподнятого меча с [137] отломанным острием. Высота его 6 арш.; по углам вкопаны 12 фунт, чугунные пушки. На фронтоне обелиска металлическая доска с надписью: “На сем месте, после Брестского боя 8-го сентября 1794 г., 29 дней стоял лагерем со своими чудо-богатырями фельдмаршал Австрийской и Сардинской армий, граф священной Римской империи, гранд Сардинского королевства, генералиссимус Русской армии, светлейший князь Италийский, граф Александр Васильевич Суворов Рымникский.

Прежде чем перейти к изложению преданий о бое под Брест-Литовском 8-го сентября 1794 г., нами приводится описание маршей Сераковского и Суворова от Крупчиц к Бресту, а также некоторые особенности этого боя, “что не выяснено документальными данными”, как говорит полковник В. Борисов, автор Суворовского Сборника. Описание основано только на преданиях.

Польский корпус Сераковского, разбитый 6-го сентября 1794 года Суворовым под Крупчицами (в 30 верстах от прежнего Бреста), прибыл 7-го сентября в Брест и расположился на отдых в Тересполе. Сераковский, отброшенный под Крупчицами от московского тракта, шел к Бресту сначала кружным путем на Теляки, Старое село, Задерт, Бульково. В Булькове, вследствие возникших разногласий в корпусе Сераковского, отряд его разделился: часть сил пошла к Бресту левым берегом Мухавца, другая же, переправившись на правый берег реки, сожгла бульковский паром и направилась туда же старым московским трактом на Шебрин, Ямно, Вычулки, Тришин.

Суворов, кончив Крупчицкое сражение, отдыхал 8 часов при фольварке Янополе, а в 2 часа ночи с 6-го на 7-е сентября выступил к Бресту; в Булькове дал своим войскам отдых, а затем, переправившись здесь в брод через Мухавец, пошел по пути правой колонны поляков. Спрашивается, — в каком направлении двигался Суворов от Янополя к Булькову?

Нами были исследованы две дороги — кружный путь, по которому шел к Булькову Сераковский и прямой, московский тракт. Предание говорит, что Суворов шел все время по следам Сераковского.

В Булькове, близь переправы Суворова через Мухавец, невольно обращают на себя внимание остатки большого, как видно, старинного укрепления. В нем ясно еще обрисовываются очертания рвов, валов, траверзов. Сторона укрепления, обращенная к реке, длиною около 250 шагов; фасы укреплении — 200 и 130 шагов.

Местные старожилы говорят, что строилась эта “крепостца” в царствование Екатерины II генералом Диккером. Ужасные жестокости строителя над работавшими здесь солдатами привели к тому, что на него посыпались жалобы и доносы. Диккер был отозван для объяснений. Работы прекратились и более не возобновлялись. Местный священник отмечает еще историческое [137] значение Булькова, так как здесь, в помещичьей усадьбе, останавливался на ночлег император Александр I, когда возвращался с Венского конгресса.

“Войска Суворова, подойдя к Тришину, расположились скрытно на отдых и под закрытием леса стали на малом огне готовить пищу” (Петрушевский II 61). Это место отдыха на номере 1265 — 6 военно-ученого архива показано ближе к Шпановичам, где леса не было. По преданию, корпус Суворова отдыхал в долине между Тришином и Шпановичами, занимая и фольв. Тришин — бывшее владение брестских епископов. Лес, под прикрытием которого войска Суворова готовили пищу, был в то время порядочно впереди: им была покрыта вся экспланада, отделяющая теперь новый город от крепости.

Хотя Суворов был в Тришине всего несколько часов, но пребывание его в этой деревне настолько запечатлелось в памяти у крестьян, что они в подробностях рассказывают, как Александр Васильевич принимал еврейскую депутацию, прибывшую к нему ночью из Бреста.

Евреи, которым почему-то всегда все известно, чуть ли не первыми узнали и о прибытии Суворова в Тришин. Предусмотрительные сыны Израиля немедленно собираются в синагогу для совещания. Здесь они решают послать к Суворову депутацию с просьбою щадить евреев в предстоящем бою. Депутаты представлялись Александру Васильевичу на выгоне у Тришина. Упав перед ним на колени, они от страха ничего не могли сказать; один из депутатов держал на голове какую-то бумагу, другой блюдо с золотом. Александр Васильевич довольно долго беседовал с евреями и милостиво их отпустил.

Как известно, Суворов поднял свои войска без сигналов и в час ночи с 7-го на 8-е сентября двинулся в обход Бреста. При совершении этого замечательного обходного движения Суворовским чудо-богатырям пришлось переходить в брод Мухавец с его топким рукавом, а затем и Буг. В те времена не было на Мухавце ни шлюзов, ни бичевника; берега были мало доступны, а довольно широкая болотистая долина реки должна была представить большое затруднение для переправы в брод отряда из трех родов оружия, как это было у Суворова. Крестьяне Тришина и Шпанович указывают не только место переправы через Мухавец, но даже называют по имени того крестьянина, который вел ночью Суворовский корпус в обход Бреста. Переправа происходила несколько ниже нынешнего киевского ж. д. моста, против дома крестьянина дер. Шпановичи Мартина Бурдина. Место это точно обозначено на плане Брестского сражения (см. приложение к Суворовскому сборнику). Глядя теперь на это место, трудно верить, чтобы здесь переходил отряд из трех родов оружия. Хотя и правда, но кажется неправдою, как сказал один мудрец. [138]

В назидание настоящим и грядущим поколениям об этой славной переправе в этом году будет поставлен здесь обелиск с надписью:

“Здесь, в час ночи 8-го сентября 1794 года, Суворов, двигаясь со своим корпусом в обход позиции поляков у Тересполя, перешел в брод Мухавец, а затем Буг у Михалкова. Атакованный им утром польский корпус Сераковского был разбит на голову”.

С противоположной стороны обелиска: “Воздвигнут в 1903 году усердием гарнизона Брест-Литовской крепости, войск 19-го армейского корпуса и полков, принимавших участие в бою”.

Крестьянин Кузьма, указавший колонне Суворова путь через Мухавец, повел ее и далее на Вульку, Гершоны к броду на, Буге. Этот брод находился между деревнями Михалково-Муравец и хорошо был известен окрестному населению, переезжавшему здесь даже с кладью. С большим трудом, преодолев две преграды на пути обходного движения, Суворовский корпус лишь в 5 часов утра 8-го сентября сосредоточился на левом берегу Буга. Дальнейшее движение к неприятельской позиции и преследование корпуса, Сераковского на Лобачево, Старыя Ляхуты вплоть до Корощина, должно было представить большие затруднения, даже и для чудо-богатырей Суворова. На этом протяжении тянется Надбужская глинистая низина, мокрые долы которой редко когда высыхают. Маневрирование здесь отряда из трех родов оружия сопряжено с большими трудностями. Местность от Корощина к Добриню возвышенная, открытая и особых затруднений для маневрирования не представляет.

Деревня Добринь была расположена в те времена на правом берегу реки Кросны (Кшны), протекающей в широкой и крайне болотистой долине; через деревню проходила тогда дорога на Белу с переправой через реку по плотине, длиною около версты, с 4-мя мостами. Остатки этой плотины сохранились и по настоящее-время. С уничтожением крепостной зависимости, для Добриня отведено новое место к юго-востоку от прежней деревни. На месте Старого Добриня теперь одиноко стоят Добриньский храм и строения причта. Одновременно с Добринем перенесена и деревня Лобачево, бывшая прежде ближе к господскому двору того же наименования.

Крайне кровопролитный бой 8-го сентября 1794 г., как видно, хорошо запечатлелся в памяти окрестного населения, если оно и по настоящее время сохранило о нем так много преданий.

Эти предания говорят нам о местах кровавых столкновений отступавшего польского корпуса с преследовавшими его Суворовцами, выясняют в подробностях еще до сих пор смутно представляемую картину последнего акта сражения у Добриня, указывают места могил убитых, отмечают заботу Суворова о храмах, жителях и дают нам новое указание о том, как возвращались Суворовские победоносные войска с поля сражения.

Наиболее упорное сопротивление оказали поляки русским западнее села Корощина, близь нынешнего фольварка Кучина. Здесь [139] долгое время сохранялось 10 или 12 больших могильных курганов. Владельцы фольварка распахали их, бесцеремонно разбросав по полю кости убитых. До нашего времени уцелел только один из этих курганов со стареньким на нем деревянным крестом. В минувшем году здесь поставлен памятник, увенчанный поверху железным крестом с золоченым Распятием. По углам прислонены к памятнику 12 фунтов, чугунные пушки. На фронтоне памятника надпись: “Братская могила русских и польских воинов, павших в битве Суворова 8-го сентября 1794 г.”; с противоположной стороны: “Воздвигнут в 1902 году усердием гарнизона Брест-Литовской крепости, войск 19-го армейского корпуса и полков, принимавших участие в бою”.

Бой 8-го сентября захватил жителей Корощина врасплох. В этот день здесь храмовой праздник. Мирно настроенный народ, отслушав утреню, уже было разошелся по домам, как до слуха его донеслись пальба и крики со стороны Лобачева; вскоре были видны массы войск, быстро приближавшихся к Корощину. Из уст крестьян вырвалось: “война, спасайся, как кто может!” Часть крестьян в ужасе бросилась к лесу и едва не погибла под ударами несшейся ураганом русской конницы; часть искала спасения в своем храме. Здесь обезумевших от страха крестьян успокаивали священники Андрей Тотурский и Иустин Будзилович. Бой у Корощанской гребли был весьма скоротечен: не успели поляки сделать и одного выстрела из своих орудий, как их батарея была захвачена русскими. Отступление через деревню было уже беспорядочным бегством; поляки бежали в рассыпную через огороды, поля, ломая изгородь, плетни — все стремились к Корощинскому лесу. На полях фольв. Кучина беглецов окружила русская конница. До слуха крестьян Корощина доносились отсюда пальба, крики, стоны; потом были слышны выстрелы где-то далеко, далеко и все стихло....

Народ не покидал своего старинного храма, к слову сказать, построенного князем Иваном Шуйским в 1609 г. (так гласит церковная летопись) и здесь ожидал своей участи. К концу столь памятного для Корощина дня у этого храма произошла умилительная картина: священники Тотурский и Будзилович, окруженные народом, встречали героев-победителей, возвращавшихся после боя в Тересполь. Суворов ехал во главе войск. Его герои, убрав себя зелеными ветками, громко распевали песни. У храма войско стало. Песни замолкли. К Александру Васильевичу вышли навстречу отцы Тотурский и Будзилович. Священники были в полном облачении; первый со св. Дарами в руках. Суворов, соскочив с коня, упал на колени, поцеловал чашу, руки у батюшек, говорил с ними о чем-то, зашел в храм, а затем, оставив в Корощине “залогу” (караул) для охраны церкви и села, уехал в Тересполь.

В метрической книге об умерших по Корощинскому приходу за 1794 год рукою священника Тотурского записано по-польски следующее (дословный перевод): “Года 1794 месяца сентября 8-го дня, по восточному календарю, из отряда вельможного [140] Сераковского, польского коменданта или генерала, в Корощине и за Корощином из польских воинов русскими войсками убито 223, тела которых похоронены частью на кладбище Корощинской церкви, большая же часть в разных местах на Корощинских полях, где и побиты были”. Кроме того, под 17 и 24-м сентября записаны метрики о смерти двух крестьян из Корощина; внизу этих метрик заметки: “убиты москалями”.

Предания о бое при Добрине сводятся к следующему: Сераковский с остатками разбитого своего корпуса стремился к переправе чрез Кросну у Добриня. Подойдя к плотине, поляки увидели, что мосты на ней пыдают, а противоположный берег занять русскими. Лишенные возможности переправиться на другой берег Кросны, поляки заняли деревню и решили дать здесь последний отпор русским. Подошли к Добриню Суворовские молодцы-егеря, имея с собою одну или две пушки. В деревню пущено несколько бомб — и она запылала. Задыхаясь от дыма, поляки бросают свое последнее убежище; некоторые положили оружие, некоторые бросались в реку и тонули — спаслись немногие. В числе последних был и Сераковский. Бросив свои последние 4 пушки в реку (место, где они брошены, крестьяне называют “арматыха”), он с остатками своей конницы кинулся вниз по течению Кросны и переправился вплавь против дер. Деречанки. Здесь многие из его сподвижников утонули. Место это крестьяне назвали “конский ров”.

Во время боя у Добриня тамошний униатский священник Михаил Галицкий настолько был напуган всем происходившим, что бросился в Кросну и стоял в ней по шею в воде. Вышел Галицкий из реки по зову заметившего его там Суворова. “Трусливый ксендз”, как называют его старожилы, не пожелал оставаться в Добрине и просил Александра Васильевича отправить его в Брест, что и было исполнено. Пономарь Добриньского храма заявил себя с лучшей стороны: он до конца боя не покидал своей новенькой церкви, год тому назад отстроенной князем Адамом Чарторыйским, и после боя подошел к Суворову, поцеловал его в ногу и просил оставить “залогу” (караул) для охраны церкви и сложенного там крестьянского добра. Александр Васильевич, зайдя в храм, вознес здесь первую благодарственную Господу Богу молитву за дарованную победу и исполнил просьбу пономаря.

В церковных летописях Добриньской церкви отмечено: “8-го сентября 1794 г. село и постройки причта сгорели, а храм уцелел”.

Старожилы окрестных деревень, рассказывая про бой 8 сентября у Добриня, указывают в реке и место, где были брошены Сераковским 4 пушки.

В 1863 г. эти пушки хотели добыть повстанцы, но помешал им подошедший сюда русский отряд. Бесплодными пока были и наши поиски этих пушек.

Брестский бой 8-го сентября 1794 г. это целый ряд скоротечных и кровопролитных схваток русских с поляками на [141] протяжении более 12 верст. На всем этом пространстве разбросаны и могилы павших в этих схватках. Первые потери понесли русские от огня польской артиллерии во время выстраивания боевого порядка на полях дер. Полятыче-Болотков.

Здесь среди равнины выделяется большой курган — место вечного упокоения наших чудо-богатырей.

Лишь только было замечено отступление поляков, весь боевой порядок Суворова неудержимым потоком устремился вперед. У Лобачева, в двух верстах от этой могилы, русская конница врезалась в хвост отряда Сераковского. Здесь не так давно было два могильных кургана, которые крестьяне распахали, уничтожив немых свидетелей первой рукопашной схватки русских с поляками. В 1,5 верстах отсюда, близь дер. Старые Лехуты, опять могила, на которой лежит небольшой камень. Далее, у Корощинской гребли, две могилы: одна распахана, на другой стоит деревянный крест: здесь первая была попытка поляков задержать надвигающиеся грозные массы Суворовцев. Еще далее, у фольварка Кучина, было 10 иди 12 могильных курганов, из которых, как сказано выше, уцелел лишь один: на этом месте гибли стремившиеся к лесу две колонны Сераковского. Были могилы еще у Добрина на берегу Кроены, но от них не осталось уже и следа.

Нам удалось установить факт, что русские погребены у Болоткова и в братских могилах русских и польских воинов у Кучина.

В отношении остальных могил известно лишь то, что там погребены воины, павшие в бою 8-го сентября 1794 г., без указания — русские или поляки.

В интересных рассказах старого воина Старкова и в талантливом изложении о Суворове Петрушевского весьма подробно говорится о погребении на Брестском Суворовском поле сражения наших чудо-богатырей и описывается даже курган, выросший на месте вечного упокоения христолюбивых воинов. У Старкова приводится целиком и надгробная речь, которую сказал Суворов. Она была в следующих словах: “мир вам, убитые! Царство небесное вам, Христолюбивые воины, за Православную веру, за Матушку Царицу, за Русскую землю, павшие. Мир вам, Царство вам небесное! Богатыри, витязи, вы приняли венец мученический, венец славный, молите Бога о нас!” Далее Старков говорит: “после этого с каждого полка целого корпуса по одному старику из лучших воинов подносили общую кутью и Александр Васильевич, перекрестясь, говорил: “Господи, помяни рабов Твоих, здесь лежащих”, взял ложку кутьи, скушал и сказал: “помяните, братцы, покойников честно — по-русски!”

Вне сомнения, здесь речь идет о могиле наших воинов, находящейся у Болоткова. И вот, прошло уже с тех пор более ста лет, но и столь продолжительное время не могло сгладить с горизонта земли тот огромный курган, который постарались насыпать павшим их боевые товарищи. “В вечную память здесь [142] погребенным воинам, говорится у Старкова, было поставлено на кургане каждою ротою, сотнею и эскадроном множество деревянных крестов”. Старожилы добавляют, что кроме крестов была на кургане униатская часовня. Со временем все сгнило. Эта святая для нас могила осталась забытою и заброшенной.

В 1864 г. крестьянин из Болотова хотел было уже распахать ее, но, выбросив несколько человеческих черепов, устыдился своей совести, зарыл кости и поставил на могиле приличный деревянный крест. Таким образом, было положено начало доброму делу. В знаменательные майские дни 1900 г. на этой могиле, может быть впервые, была отслужена панихида в присутствии войск гарнизона Брест-Литовской крепости и 19-го армейского корпуса.

Тогда же среди гарнизона крепости зародилась мысль поставить здесь приличествующий памятник. На доброе дело вскоре начали поступать в штаб крепости посильные пожертвования от гарнизона крепости, войск 19-го армейского корпуса, полков, принимавших участие в бою 8-го сентября 1794 г. и некоторых других частей; пришло на помощь и Военное Министерство. Таким образом, получилось около 1620 руб. Эти средства позволили несколько расширить дело и на Брестском Суворовском поле сражения было решено воздвигнуть: памятник на могиле русских воинов у дер. Болоткова, памятник на братской могиле русских и польских воинов у фольв. Кучина, памятники-обелиски — один на площади посада Тересполя — месте стоянки Суворовского корпуса, другой — в исходной точке переправы Суворовского корпуса через р. Мухавец и, кроме того, поднести в Тереспольскую, Корощинскую и Добриньскую церкви, куда заходил после боя Суворов, по иконе св. Александра Невского, как соименной Александру Васильевичу.

Проекты этих памятников были Высочайше одобрены 7-го марта 1902 г., а 22-23-го октября того же года последовало их открытие.

Главный памятник у Болоткова имеет вид 4-х угольного обелиска, венчающегося поверху изящным белым мраморным крестом. Высота его от цоколя 7 арш. Памятник сложен из гранита и весь полирован. С восточной стороны его помещена в нише барельефная икона Пресвятой Богородицы с Предвечным Младенцем на руках. Над иконой высечена в граните и позолочена надпись: “Памяти Суворовских чудо-богатырей, павших в бою с поляками 8-го сентября 1794 г.”; с западной стороны металлическая доска с надписью: “Воздвигнут в 1902 году усердием Военного Министерства, гарнизона крепости, войск 19-го армейского корпуса и полков, принимавших участие в бою”; с южной стороны такая же доска, вмещающая в себе ведомость потерь по полкам, как это показано в реляции Суворова. На доске с северной стороны — надгробное слово, произнесенное Суворовым, как это сказано у Старкова. По сторонам верхнего камня позолоченные инициалы H. Е., увенчанные Императорской короной. [143]

Вокруг памятника ограда из 8-ми полупудовых единорогов, связанных цепью из ручных гранат. Могильный курган украшен звездою (штерншанец) из разноцветной щебенки.

Итак, на Брестском Суворовском поле сражения воздвигнут целый ряд памятников. Младшие товарищи Суворова и его сподвижников исполнили св. долг перед Царем и Отечеством — сделали великое и доброе дело. Только в будущем не заросла бы тропа к этим памятникам, почему желательно, чтобы ежегодно 8-го сентября совершались здесь заупокойные моления.

Харкевич