II

ПОЛЬСКИЙ ВОПРОС В КОНТЕКСТЕ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИХ ЗАДАЧ НАЧАЛА ЦАРСТВОВАНИЯ ЕКАТЕРИНЫ II

1

В первые же дни после переворота 28 июня 1762 года, приведшего ее к власти, Екатерина была вынуждена вплотную заняться внешнеполитическими делами. За неполные шесть месяцев своего царствования Петр III сумел коренным образом изменить военно-политическую ориентацию России, воевавшей в Семилетней войне (1756 - 1763 гг.) в союзе с Австрией, Францией и Саксонией против Пруссии и Англии. Заключив в апреле 1762 года сепаратный мир, а в июне - и союзный трактат с Пруссией, он приказал эвакуировать русские войска из Восточной Пруссии, население которой еще в 1758 году присягнуло России, и других владений Фридриха II, занятых в ходе войны. Ультиматум Дании по поводу Шлезвига, чреватый опасностью войны за чуждые России голштинские интересы, нелепое и неуместное пруссофильство, демонстративное неуважение к традициям и обрядам православной церкви - все это вызвало такое недовольство в армии и обществе, что низложение Петра III и восшествие Екатерины на престол приобрело характер народной революции.

Подобная ситуация требовала от Екатерины незамедлительно дистанцироваться от наиболее одиозных сторон политики Петра III. Однако, распорядившись о немедленном прекращении [85] приготовлений к датскому походу и успокоив Копенгаген, где вздумали было установить родственную опеку над несовершеннолетним наследником российского престола великим князем Павлом Петровичем, новая императрица подтвердила сепаратный мир, заключенный Петром III с Пруссией, воздержавшись только от ратификации союзного трактата и связанных с ним планов повернуть корпуса З. Г. Чернышева и М. Н. Волконского, находившиеся в Восточной Пруссии и Померании, на помощь Фридриху. К концу 1762 года русские войска были в основном выведены из Пруссии.

Формирование подобного курса проходило, однако, весьма непросто. В ходе проходивших в предельно сложные для нее первые месяцы царствования (июль - август 1762 г.) совещаний по внешнеполитическим вопросам Екатерина сформулировала восемь "пунктов, о которых желала слушать рассуждения". В них она просила высказать мнение о том, "что мне надлежит делать в теперешних конъюнктурах, клонящихся во всей Европе к миру", в частности, "надлежит ли нашим войскам в Россию повернуться по теперешним обстоятельствам", "имели ли мы причины, дав слово о содержании мира с королем прусским, оной мир за полезный почитать; а в противном случае оной по своему переделать, к чему нам может служить сепаратный Артикул онаго мира". В круг вопросов, подлежавших коллегиальному обсуждению, были вынесены и пункты, касающиеся целесообразности "возобновления трактата союзного с венским двором" и принятия предложенного Фридрихом II посредничества в установлении мира между Пруссией и Австрией, а также Англией и Францией ³³.

О широком разбросе мнений по этим вопросам среди ближайших сотрудников Екатерины свидетельствуют, в частности, подробно рассмотренные С. М. Соловьевым записки возвращенного из ссылки А. П. Бестужева-Рюмина, рассчитывавшего стать основным советником Екатерины по внешнеполитическим вопросам ³⁴, канцлера М. И. Воронцова, присягнувшего новой Императрице только после "чересчур скоропостижной", по выражению его племянницы Е. Р. Дашковой, смерти свергнутого императора, вице-канцлера А. М. Голицына, утвердившегося на своем посту во время недолгого царствования Петра III, сенатора И. И. Неплюева, бывшего посла в Константинополе, и генерала М. Н. Волконского, будущего посла в Польше ³⁵. Согласившись с вынужденной обстоятельствами необходимостью подтвердить мирный договор с Пруссией, заключенный Петром III ³⁶, Бестужев тем не менее высказался за "ослабление короля Прусского в его силах", предложив оставить в Польше, на границе с Восточной Пруссией, 30-тысячную армию. Похожую позицию занял и Голицын ³⁷. Неплюев, напротив, указывал на то, что "содержать русскую армию в Польше будет страшно дорого и потом этим возбудится подозрение в соседних державах". Воронцов также [86] полагал, что реальной альтернативы "сохранению мира, каков он ни есть", не было.

Широкую, почти единодушную поддержку получил, по существу, лишь один пункт, сформулированный Императрицей, - о посредничестве России в скорейшем окончании Семилетней войны. Вместе с тем и в этом вопросе Голицын счел нужным подчеркнуть, что цель такого посредничества должна состоять в том, чтобы "усиление чрез меру силы короля Прусского для будущей соседей его безопасности в умеренные пределы какими-либо удовлетворениями привести, что столь больше здешней империи полезным быть может, что тем уменьшится сила единственного теперь России опаснаго соседа".

О сложности и остроте внешнеполитических проблем, которые пришлось решать Екатерине в начале ее царствования, свидетельствуют и "Конференциальные записки" о переговорах М. И. Воронцова и А. М. Голицына с послами, аккредитованными в Петербурге. В частности, в беседе от 6 июля 1762 года, австрийский посол граф Мерси д'Аржанто прямо увязал признание Веной восшествия Екатерины на престол с подтверждением ей "принятых прежде" Россией союзнических обязательств. Отвечая послу, М. И. Воронцов подчеркнул, что "Ее Императорское Величество по истощении народа своего от долговременной войны не изволит теперь принимать в оной участие", поскольку "посвящает все свое время на важнейшие дела до благосостояния и порядка здешней империи касающиеся" ³⁸.

Таким образом, намечая в этих условиях летом 1762 года контуры своей внешней политики, Екатерина, считавшая, что ей "надобно по крайней мере пять лет для восстановления порядка", была вынуждена, с одной стороны, маневрировать между унаследованными ею со времен Елизаветы Петровны и Петра III придворными группировками, а с другой - по ее собственному выражению, "вести себя со всеми государями Европы как искусная кокетка", маскирующая с учетом сложнейших европейских конъюнктур истинные цели своей политики.

Главным принципом дипломатии начинавшегося царствования было провозглашено проведение самостоятельной, ориентированной на государственные интересы политики во внешних делах. "Время покажет, что мы ни за кем хвостом не тащимся" ³⁹, - из этой резолюции Екатерины на депеше посла в Берлине князя Долгорукова от 8 (19) ноября 1763 года вскоре выросла целостная система представлений о задачах внешней политики России, которую Н. Д. Чечулин вполне обоснованно связывал с возвращением к принципам и приемам дипломатии Петра I, А. И. Остермана и А. П. Бестужева-Рюмина ⁴⁰

В основе этой системы, сложившейся в основных чертах у Екатерины еще в то время, когда он была великой княгиней, лежала та же идея, которая направляла дипломатию Петра I, - [87] утверждение России на берегах Балтики и Черного моря. Уже в известном 36 пункте "Собственноручных заметок великой княгини Екатерины Алексеевны", составленных в период до марта 1761 года, будущая императрица писала: "Соединить Черное море с Каспийским, и оба - с Северным; направить торговлю Китая и Восточной Индии через Татарию - значило бы возвысить Россию на степень могущества, высшего, чем прочие государства Европы и Азии" ⁴¹.

Из приведенного отрывка видно, что, глубоко осмыслив за 17 лет "скуки и одиночества" не только интеллектуальные достижения Века Просвещения, но и наследие послепетровской дипломатии, Екатерина вступила на престол со сложившимся собственным пониманием внешнеполитических задач России, в котором четко просматриваются элементы геополитики. Приобщившись к внешнеполитическим делам с 1754 года, когда Петр Федорович, тяготившийся своими обязанностями голштинского правителя, доверил ей управление своими наследственными владениями, а затем оказавшись вовлеченной в сложнейшие конъюнктуры "дипломатической революции" 1756 года, Екатерина еще до воцарения развила в себе те качества, которые впоследствии принесли ей заслуженную славу: широкий геополитический кругозор - и удивительное умение придумывать и искусно проводить в жизнь хитроумные тактические ходы, разумно сочетать государственные и династические интересы, постигла искусство маневрирования между придворными партиями, постепенно переросшее в манипулирование ими.

С учетом этого не вызывает сомнения, что, выстраивая геополитические приоритеты своей внешней политики, Екатерина исходила как из собственного опыта, так и глубокого понимания сложных механизмов европейской политики. Обладая большим запасом здравого смысла и реализма, она стремилась выстраивать свою внешнеполитическую линию в зависимости от того, как складывался баланс сил в Европе и в разные периоды своего царствования уделяла повышенное внимание то польским, то германским, то шведским делам. И тем не менее - и это важно подчеркнуть - южное, черноморское направление она рассматривала как приоритетное в традиционной дипломатической "триаде" России - Швеция, Польша, Османская империя. "Сверхзадача" ее дипломатии, ее основной вектор были обращены на юго-запад: обеспечение свободы торгового мореплавания России в Черном море с последующим выходом в Средиземноморье, помощь единоверным народам Балкан и Греции оставались главными целями ее политики.

Впрочем, в непростых условиях лета - осени 1762 года о геополитических планах Екатерины можно было только догадываться. На повестке дня стояли проблемы другого рода, связанные прежде всего с тяжелой ситуацией в экономике и финансах России, сложившейся в конце Семилетней войны. Отсюда - предпринятые [88] Екатериной осенью 1762 года попытки посредничать при заключении мира между Веной и Берлином, декларация о необходимости сохранения баланса сил в Германской империи и, наконец, высказанная Екатериной в письме Фридриху II от 17 ноября 1762 года мысль о стремлении принести пользу "Германии вообще" ⁴².

2

Ко времени вступления Екатерины на престол в российско-польских отношениях сложился целый комплекс проблем. Общее представление об их характере дают протоколы переговоров, проведенных во второй половине 1754 года послом России в Варшаве Гроссом с первым саксонским министром Брюлем. Гросс, в частности, ставил вопросы о необходимости демаркировать остававшиеся спорными значительные участки русско-польской границы, обеспечить возвращение в Россию беглых староверов и крепостных крестьян, восстановить работу совместных пограничных судей, прекратить (в соответствии со ст. 9 трактата о "Вечном мире" 1686 г.) преследование православных. Особенно остро им подчеркивалась необходимость обеспечить "непринуждение православного духовенства в Польше к переходу в униатскую церковь", а также положить конец массовому разрушению православных храмов и монастырей на землях, переходивших из коронной в частную собственность ⁴³.

Через девять лет, в феврале 1763 года, Коллегия иностранных дел в "Мнении", представленном Императрице, в качестве главной из "обид со стороны Польши и Литвы российских подданных" вновь указывала на то, что "из давних лет принимают и удерживают у себя поляки в противность мирного трактата беглых из российской страны людей и крестьян с их семьями, также и воинских дезертиров, которых тамо в Польше и Литве многие тысячи находятся и оными великие слободы и деревни населены, а тем самым российские пограничные уезды Смоленской губернии да Псковской и Великолуцкой провинции почти опустошены, отчего помещики весьма разоряются и принуждены всякие подати платить с пустых земель" ⁴⁴. В отношении мер, принимавшихся для возвращения беглых, КИД докладывала, что после переговоров, проведенных Гроссом в 1754 году, польским королем были изданы универсалы, согласно которым местным властям было предписано "не всех простых беглецов российских, и токмо воров и воинских дезертиров назад выдавать, а впредь никаких беглецов не принимать и не держать" ⁴⁵, Однако после этого положение в пограничных областях только ухудшилось: "Из тех беглых людей воры, которым поляки у себя пристани дают, собираясь партиями, приходят из-за границы в Россию и делают разбои, грабительства и смертные убийства, а потом обратно за границу уходят и с разграбленными пожитками дорываются тамо" ⁴⁶. [89]

В силу сохранявшейся "неразведенности" русско-польской границы не дало нужного эффекта и изданное в 1754 году определение Сената "по границе все дороги, опричь назначенных, к проезду, засеять лесом или заставить рогатками, укрепя оные надолбами или же перекопать рвом и учредить заставы и пограничные таможни" из-за сопротивления "польских и литовских обывателей". Между тем результаты рекогносцировки местности, проведенной в 1753 году инженер-полковником де Боскетом, показали, что вопреки "Вечному миру" 1686 года 988 квадратных верст российских земель незаконно оставались в польском владении, в том числе территории, приписанные к Стародубскому, Черниговскому и Киевскому украинским полкам. Вследствие непрерывных междоусобных споров русско-польская граница была укреплена только от "Смоленской губернии до Киева", на всем же остальном протяжении она оставалась практически открытой. Пользуясь этим, поляки "самовольно населили 10 городов Правобережной Украины, признанных по договору 1686 года спорными и поэтому не подлежащими заселению" ⁴⁷. КИД предлагала предпринять срочные меры по демаркации спорных участков русско-польской границы, особенно в районе Смоленска, направить в Польшу "военные команды" для возвращения беглых (по приблизительным оценкам, их число составляло около 120 тысяч душ мужского пола) и выделить до полумиллиона рублей для урегулирования взаимных претензий жителей пограничных областей ⁴⁸.

Характерно, что в февральском (1763 г.) "Мнении" КИД ничего не говорилось о так называемой "диссидентской проблеме" - притеснении православных в Польше (их число составляло около 600 тысяч человек), - которой было суждено сыграть столь значительную роль в предыстории первого раздела. Не упоминалось и об остававшихся нерешенными политических вопросах: вплоть до 1764 года польский сейм отказывался ратифицировать "Вечный мир" 1686 года, Речь Посполитая была последней из европейских стран, не признававшей за российскими государями императорского титула.

Тема защиты единоверцев выдвигается на первое место в переписке Екатерины с Кейзерлингом только с октября 1763 года, после того как на коронации в Москве епископ Белорусский Г. Конисский призвал императрицу вступиться за православных в Польше. В частности, в письме Кейзерлингу от 23 октября Екатерина поручила ему "настоятельно оказать им покровительство", добавив: "Я ничего не хочу упустить в этих видах" ⁴⁹.

В целом, все эти проблемы, а большинство из них носило затяжной, хронический характер (попытки Речи Посполитой взять реванш и вернуть утраченные по Андрусовскому перемирию земли прослеживаются непрерывно с 1667 г.), создавали негативный фон в отношениях России с ее западным соседом. Проход русских войск через Польшу во время Семилетней войны, неизбежно сопровождавшийся [90] инцидентами с местными властями и населением, вносил в них дополнительные сложности. С учетом этого проявленное Екатериной в первые дни ее царствования стремление заняться польскими делами выглядит вполне естественным. Однако практические шаги, предпринятые ею, были весьма неординарны.

Уже через месяц с небольшим после прихода к власти - 2 августа 1762 года - Екатерина направила Станиславу Понятовскому, своему бывшему фавориту и послу в Петербурге, обстоятельное письмо, в котором, помимо довольно откровенного рассказа об обстоятельствах переворота 28 июня 1762 года, имелась и следующая знаменательная фраза: "Я незамедлительно направляю послом в Польшу графа Кейзерлинга с тем, чтобы он сделал Вас королем после кончины нынешнего, а если это окажется невозможным, князя Адама (Чарторыйского, двоюродного брата С. Понятовского. - П. С.)" ⁵⁰.

Мотивы, побудившие императрицу написать это письмо, более того, доверить его доставку австрийскому послу в Петербурге, казалось бы, объяснимы. Понимая шаткость и даже опасность своего положения (это основной мотив письма. - П. С.), Екатерина, похоже, пыталась удержать рвавшегося в Петербург Понятовского в имении Чарторыйских Пулавы, где он проводил целые дни, лежа ничком на неразобранной постели, в головах которой стояли два портрета российской Императрицы.

Не все, однако, обстояло так просто. С возможностью внезапной смерти Августа III в Вене, Берлине и Петербурге вынуждены были считаться с начала 50-х годов, когда даже обсуждалась идея досрочного избрания на польский престол его сына. Австрия, разумеется, поддерживала идею сохранения Веттинов на польском престоле, Фридрих II, ненавидевший Саксонию, был против, но его голос тогда не был решающим. Елизавета Петровна и Бестужев были склонны сохранить в Польше status quo. Зная это, Август III, можно сказать, афишировал свою лояльность России. Он, единственный из ее союзников по Семилетней войне, безропотно поддержал декларацию Петра III от 23 февраля 1762 года о заключении сепаратного мира с Пруссией ⁵¹, не подозревая, очевидно, что уже через четыре месяца тот согласится включить в текст русско-прусского союзного договора пункт о поддержке избрания польским королем Пяста.

Еще более нестандартной выглядит идея Екатерины возвести на польский престол своего бывшего фаворита, если учесть, что в первое время по воцарении в ее ближайшем окружении преобладали "австрийцы". Среди них - А. П. Бестужев-Рюмин, убежденный в необходимости для России действовать в польских и турецких делах в союзе с Австрией, близкий к нему фаворит Екатерины и основной участник возведения ее на престол Г. Г. Орлов. Проявлять сугубую осторожность в польских делах рекомендовал и канцлер М. И. Воронцов, советовавший в докладе, подготовленном в июле 1762 года, [91] "и не помышлять о возвращении захваченных поляками земель, поскольку не в интересах России предпринимать новую войну, в которой Польшу поддержит Турция" ⁵². Екатерина не могла не знать, что лишь два человека из ее ближайшего окружения - Панин и Кейзерлинг - поддержат ее планы в отношении Понятовского.

И тем не менее осенью 1762 - зимой 1763 года она неоднократно заверяла Понятовского в твердости своего намерения возвести его на польский престол. В чем же причина такого упорства?

Чтобы попытаться ответить на этот вопрос, нам придется вернуться в 1755 год, когда 23-летний граф Станислав Понятовский впервые появляется в Петербурге в свите нового английского посла Чарльза Хэнбури-Вильямса. В фондах ГАРФ сохранилась подготовленная в 1865 году для Александра II рукопись, озаглавленная "Notice sur sir Hanbury-Williams, ses relations avec Catherine II et les affaires de son temps" ⁵³. Ее автор - тайный советник Бреверн, использовавший полученную российским МИД от бывшего посла Англии в Берлине Роуза переписку Вильямса с Екатериной за вторую половину 1756 года. Знакомство с этим объемистым (более 500 страниц) трудом не оставляет и тени сомнения в тесных (хотя, возможно, и опосредованных) связях, существовавших между Вильямсом, его молодым протеже и прусской дипломатией. В этом, кстати, были уверены осенью 1756 года и Бестужев, и Елизавета Петровна, считавшая, что молодой поляк находился aux gages du roi de Prusse ⁵⁴. Вильямс и сам признавал, что получил от Фридриха II через английского посла в Берлине Митчела сто тысяч французских экю на подкуп Бестужева. Воспользовался ли Бестужев денежными субсидиями от прусского короля, достоверно не известно, но то, что Екатерина, будучи великой княгиней, неоднократно брала денежные кредиты от Вильямса (правда, исправно вернув их после прихода к власти)- этот факт установлен ⁵⁵.

Переписка между Вильямсом и Екатериной показывает, что посол, человек незаурядный, располагавший солидными связями в политических кругах Англии, прекрасно образованный, но с авантюрной жилкой и к тому же вынужденный действовать в предельно запутанных обстоятельствах "дипломатической революции" 1756 года и начала Семилетней войны (достаточно сказать, что, прибыв в Петербург с инструкциями препятствовать "честолюбивым и опасным" планам прусского короля, он после подписания Вестминстерского договора превратился в его союзника), в деталях обсуждал с великой княгиней осенью 1756 года, когда здоровье Елизаветы Петровны резко ухудшилось, ее поведение в случае восхождения на российский престол ⁵⁶. Многозначительным в этом контексте выглядит и упоминаемое Вильямсом имя Н. И. Панина, в то время российского посла в Стокгольме. "Письма Панина доставили мне большое удовольствие, - писал Вильямс. - Особенно последнее. Оно так прелестно, [92] что я могу угадать в его авторе будущего вице-канцлера" ⁵⁷. Упоминание Вильямсом о переписке между Паниным и великой княгиней, относящееся к 1756 году, существенно меняет устоявшееся представление о том, что доверительные отношения между Екатериной и будущим руководителем ее внешней политики сложились начиная с 1760 года, когда он был назначен обер-гофмейстером (воспитателем) великого князя Павла Петровича.

Далеко не случайной фигурой в этом контексте выглядит и Герман Карл Кейзерлинг, которому, как мы помним, предстояло сделать Понятовского королем Польши. Курляндец по происхождению, он еще в 1733 году, будучи русским послом в Варшаве, помогал только что взошедшему на престол Августу III упрочить свои позиции, а в середине 50-х годов, кстати, вместе с Вильямсом обсуждал планы его свержения. Кейзерлинг был своим человеком в семье Понятовских ⁵⁸. С 1744 года он преподавал Станиславу логику и математику, привыкнув с тех пор смотреть на будущего короля Польши как на своего ученика. В 1747 - 1749 годах Кейзерлинг был послом в Берлине, где пользовался доверием Фридриха II. Кстати, именно Кейзерлинг убедил родителей Понятовского отправить его в Берлин к известному тогда доктору Либеркюну (в юности Понятовский страдал от спазм в желудке), где он и познакомился с Вильямсом.

Роль Понятовского в игре, затеянной Вильямсом в Петербурге, достаточно очевидна. Молодой польский патриот, представитель влиятельного клана Чарторыйских, считавшегося в то время главным оплотом русского влияния в Польше, не только настроил великую княгиню против всесильного в то время министра Августа III графа Брюля, но и в целом развил в Екатерине те антисаксонские настроения, которые так очевидно проявились после ее прихода к власти. Благодаря Понятовскому Екатерина, задолго до того, как стала Императрицей, в деталях познакомилась с разработанным Чарторыйскими планом укрепления западного "предполья" российской внешней политики. Суть его, как можно предположить, сводилась к стремлению заручиться поддержкой Россией широкой программы реформ в Польше, включая увеличение армии, коренную реорганизацию политической (отмена liberum veto), финансовой и судебной системы. Предусматривалось и восстановление наследственной монархии (разумеется, на польском престоле должен находиться не просто Пяст, но представитель Чарторыйских) в обмен на определенные обязательства нового польского короля перед Петербургом.

"Льщу себя надеждой, что когда-нибудь Вы и король Пруссии как Ваш помощник (lieutenant) сделаете его (С. Понятовского. - П. С.) королем Польши", - эта фраза из письма Вильямса Екатерине от 26 ноября 1756 года ⁵⁹ дает, как нам кажется, основание предположить достаточно высокий уровень взаимопонимания между Чарторыйскими, поддерживавшими их влиятельными кругами в Англии, [93] заинтересованными в ослаблении французского влияния в Польше, и Екатериной, достигнутый еще за шесть лет до ее прихода к власти. Более того, в действиях Вильямса в Петербурге просматриваются контуры той политики в польском вопросе, которую будет проводить правительство В. Питта в начале 90-х годов, накануне второго раздела. Суть ее - не только в антифранцузской подоплеке, но - и это главное - в заинтересованности лондонского Адмиралтейства и промышленных кругов в развитии торговли с Польшей, рассматривавшейся в качестве альтернативы поставкам из России леса, пеньки и другого сырья для английских судостроителей.

Арест и ссылка Бестужева в 1758 году, поставившие в критическое положение и великую княгиню, и Понятовского, а затем недолгое, но сумбурное царствование Петра III, казалось, должны были поставить крест на этих планах. И действительно, Мерси д'Аржанто в депеше графу Кауницу от 14 апреля 1762 года сообщал, что "русский государь сказал некоторым своим министрам и приближенным, что в случае, если бы король польский умер, он употребит все усилия, чтобы доставить упраздненный престол принцу Генриху Прусскому" ⁶⁰. Через десять дней австрийский посол добавил к этому, что ему "стало известно из достоверного источника" о подготовке соглашения, в силу которого "королю прусскому будет обещана Польская Пруссия, а императору русскому - Малороссия или польская часть Украины" ⁶¹.

Однако ни в тексте, ни в сепаратных статьях русско-прусского союзного договора, подписанного Петром III 6 июня 1762 года, но не ратифицированного Екатериной, не только не предусматривалось ничего подобного, но и были зафиксированы обязательства сторон способствовать тому, чтобы "избран был в короли Польские кто-либо из Пястов, который интересам самой нации, также и всех сочувственных держав приличественнее будет" ⁶².

В Архиве МИД России сохранился русский проект ⁶³ и прусский контрпроект ⁶⁴ третьей секретной статьи к союзному трактату, который ясно показывает, что идея избрания Пяста на польский престол исходила от Фридриха II. Вместе с тем нет никаких оснований утверждать, что, настаивая на избрании польским королем Пяста, Фридрих II имел какие-то виды в отношении Понятовского. Вполне очевидны лишь антисаксонская подоплека позиции прусского короля, как и сложившееся у него ко времени окончания Семилетней войны понимание, что обеспечить свои интересы в Польше он сможет только в союзе с Россией.

Впрочем, не менее важно и другое. Русско-прусский договор от 6 июня 1762 года, хотя и не был подтвержден Екатериной, содержал два базовых элемента, на которые впоследствии опиралась ее польская политика: обеспечение выбора на польский трон после смерти Августа III Пяста (но при формальном сохранении [94] свободных выборов короля) и восстановление прав диссидентов (600 тысяч православных и 200 тысяч протестантов), ограниченных решениями сеймов 1717, 1733 и 1736 годов ⁶⁵. Если же принять во внимание, что этим договором предусматривалась и замена в качестве курляндского герцога Карла-Христиана, третьего сына Августа III, на дядю Петра III Георга Голштинского (явная уступка со стороны прусского короля, чьи предки давно уже напоминали о своих правах на Курляндию), то подозрения, высказывавшиеся весной 1762 года австрийскими дипломатами в отношении того, не обсуждались ли между Берлином и Петербургом еще до воцарения Екатерины планы раздела Польши, не представляются совершенно необоснованными.

III

ИЗБРАНИЕ С. ПОНЯТОВСКОГО КОРОЛЕМ ПОЛЬШИ И Г. КЕЙЗЕРЛИНГ

1

Рескрипт о назначении Г. К. Кейзерлинга российским послом в Польше был подписан Екатериной 8 августа 1762 года ⁶⁶, в Варшаву он прибыл в декабре. В инструкциях, которыми снабдили нового посла, особо выделена необходимость утверждения в Курляндии Бирона вместо сына Августа III саксонского герцога Карла. В числе важнейших были названы задачи добиваться признания Польшей императорского титула русских государей, удовлетворения жалоб польских подданных православного вероисповедания, подвергавшихся преследованиям со стороны католиков и униатов, заняться упорядочением пограничных отношений, чтобы "подданные каждой страны знали что, кому и куда принадлежит", возвращением беглых, в частности староверов, находивших прибежище в Польше. Особо было приказано стараться о воссоздании в Речи Посполитой "русской партии", причем в этом контексте предлагалось обратить внимание на старых доброжелателей России, среди которых первыми назывались Чарторыйские ⁶⁷.

К инструкции прилагалась собственноручная записка Екатерины Кейзерлингу ⁶⁸, написанная, как мы полагаем, с единственной целью - зафиксировать, хотя бы и в неофициальной форме, главное поручение, которое давалось послу, - обеспечить после смерти Августа III избрание короля из поляков. Вполне уместен с учетом текста записки и вывод о том, что вопрос об избрании короля был обсужден Екатериной с Кейзерлингом устно ⁶⁹.

Высокую степень информированности Кейзерлинга о планах Екатерины в отношении избрания Понятовского подтверждает и [95] характер его контактов с прусскими дипломатами и в Петербурге, и сразу же после приезда в Варшаву. В письме своему посланнику в Петербурге Гольцу от 12 сентября 1762 года Фридрих, ссылаясь на конфиденциальное сообщение Кейзерлинга о том, что в Петербурге обдумывают возможность заключения союзного договора с Пруссией, писал: "Что касается мер, которые должны быть предприняты в отношении польских дел, нужно, чтобы я до этого выпутался немного из того лабиринта, в котором нахожусь благодаря тому, что продолжаю войну против австрийцев; впрочем, эти договоренности с Императрицей о Польше не вызовут никаких трудностей... в случае, если мы положительно договоримся, что никогда не позволим принцам Австрийского дома подняться на польский трон. Что касается других кандидатов, то это мне совершенно безразлично, я поддержу того, кого мне предложат из Петербурга, и чтобы наладить согласие с Россией, поддержу даже саксонского принца, если он будет предложен" ⁷⁰. Для характеристики поведения прусского короля существенно, что, как свидетельствует его письмо посланнику Бенуа в Варшаву, отправленное еще в августе, он уже в то время был прекрасно осведомлен о намерениях Екатерины в отношении Понятовского ⁷¹. Нет сомнения в том, что основным информатором Фридриха II в польских делах был Кейзерлинг ⁷², действовавший, надо полагать, в рамках полномочий, данных ему Императрицей.

О том, в чем состояли эти полномочия, можно судить по следующим обстоятельствам. Проезжая через Кёнигсберг по пути в Варшаву, Кейзерлинг передал Фридриху II через бургомистра Домгардта пожелание установить с ним прямой канал связи. В письме Кейзерлингу от 27 декабря 1762 года Фридрих, информируя посла о том, что он немедленно направляет в Варшаву тайного советника барона Фридриха-Александра Корфа, добавил: "Вы можете доверить Корфу любой секрет, который сразу же будет доведен до моего сведения. Я делаю это в интересах поддержания добрых отношений, установившихся между Вашей государыней и мною" ⁷³. В инструкции Корфу ⁷⁴, датированной тем же 27 декабря, Фридрих предписал ему безотлагательно отправиться в Варшаву для поддержания прямых контактов с Кейзерлингом. Для обеспечения "непроницаемой тайны" миссии Корфа король даже запретил ему посещать прусского посланника в Варшаве Бенуа. Переписываться Корфу было приказано только шифром, направляя сообщения с русскими курьерами, которые должны были передавать их в Берлин через Кёнигсберг. Из пяти пунктов инструкции Корфа наибольшую важность представлял третий: "Вы узнаете у посла точно, на какой основе, по его мнению, я мог бы заключить договор о дружбе и коммерции с его государыней, а также каким наиболее благоприятным способом эта идея могла быть претворена в жизнь" ⁷⁵. [96]

Секретные переговоры Корфа с Кейзерлингом, состоявшиеся в первой половине февраля 1763 года, были посвящены согласованию позиций сторон в отношении порядка наследования польского трона в случае смерти Августа III и возвращения Бирона в Курляндию ⁷⁶. Фридрих немедленно проинформировал Кейзерлинга о готовности действовать в польском и курляндском вопросе в полной координации с Россией, не упустив, правда, случая поинтересоваться, не будет ли Россия против, если при благополучном исходе польских дел Пруссия приобретет уже оккупированный ею город Эльбинг ⁷⁷.

В феврале Корф переслал Фридриху копию адресованного Кейзерлингу собственноручного письма Екатерины от 3 (14) января, в котором говорилось: "Я только что получила письмо от прусского короля в ответ на то, которое я ему написала. Я очень им довольна. Ваши идеи мне не противны. И я буду тем более склонна договориться с прусским королем о том, что касается Польши. Нужно, чтобы все это происходило в самом большом секрете и лучше всего непосредственно между королем и мной. Я также оценила бы, если бы предложения исходили от него" ⁷⁸.

Ответ Фридриха не замедлил себя ждать. В письме Екатерине от 15 февраля 1763 года, отправленном на этот раз по официальным каналам из Лейпцига, где он находился по случаю заключения прусско-австрийского мира, король отвечал Екатерине: "Я готов участвовать во всех мерах, какие Вам будет угодно предложить по этому предмету,и, чтобы скорее приступить к делу, я считаю должным открыто изъясниться о том с Вашим императорским Величеством. Из всех претендентов на польскую корону законы мировой политики обязывают меня, государыня, выключить только принцев Австрийского дома, и насколько я знаком с интересами России, то мне кажется, что по этому вопросу ее выгоды достаточно отвечают моим. Впрочем, я соглашусь, государыня, избрать из всех претендентов того, которого Вы предложите, однако должен прибавить, что нашим общим интересам приличествует, чтоб то был Пяст, а не кто иной" ⁷⁹.

В середине марта Корф был отозван из Варшавы. По приезде в Берлин он сообщил королю, что Кейзерлинг не советовал ему на данном этапе ставить вопрос об Эльбинге. Однако главным итогом миссий Корфа Фридрих должен был остаться доволен. В обмен на поддержку Пруссией российского кандидата на польский престол в Петербурге были готовы гарантировать прусскому королю целостность его владений, включая Силезию ⁸⁰. 1 февраля 1763 года Фридрих, в рамках договоренности Корф - Кейзерлинг, ввел конный эскадрон своих войск в Польшу, начав, таким образом, практическое взаимодействие с Россией в польских делах.

Параллельно с договоренностью с Пруссией екатерининские дипломаты провели зондаж позиции Англии, Франции и Австрии. [97] В результате английскому резиденту в Варшаве Роутону, уже в начале февраля 1763 года сообщившему в Лондон, что Россия будет поддерживать кандидатуру Понятовского или Адама Чарторыйского, поступило указание "культивировать самую тесную дружбу" с Кейзерлингом, дистанцируясь в то же время от взаимодействия с ним по вопросу о выборе нового короля до тех пор, пока императрица не обратится с соответствующей официальной просьбой к английскому правительству. Екатерина, однако, в апрельской беседе с английским послом в Петербурге Букингемширом уклонилась от прямого разговора на эту тему, заметив, что "малейшие подозрения о ее намерениях сделают избрание желательного для России кандидата невозможным" ⁸¹.

Дипломатические контакты, проведенные в начале 1763 года посланником Д. А. Голицыным в Париже и послом Д. М. Голицыным в Вене, внушали меньше оптимизма. Канцлер Кауниц высказался в пользу сохранения на польском троне представителей саксонской династии Веттинов. Руководитель французской внешней политики герцог Шуазель прямо отказался координировать с Россией действия в случае, если польский трон окажется вакантным.

Более того, еще в октябре 1762 года русскими дипломатами в Варшаве было перехвачено письмо французского посла в Польше маркиза де Пальми Бретейлю, в котором в связи с выдвинутым Чарторыйскими на сейме 1762 года требованием лишить графа Брюля прав польского гражданства говорилось: "Никто здесь (в Польше. - П. С.) не сомневается, что Чарторыйские покупают право произвольного распоряжения в Польше ценою больших жертв за счет своего отечества и потому подозревают в Императрице весьма честолюбивые виды в этом направлении" ⁸². Направляя это письмо Кейзерлингу, Екатерина следующим образом прокомментировала его содержание: "Вы видите, насколько наши связи с кланом Чарторыйских неприятны Франции, именно поэтому я постараюсь укрепить их еще больше" ⁸³.

Вместе с тем Франция, для которой Польша в эпоху Людовика XV являлась основным объектом тайной династической дипломатии Бурбонов ("Секрет короля"), проводила крайне непоследовательную политику в польских делах. Пожалуй, ни в одной столице мира агенты "Секрета" не создавали столь сложных ситуаций для официальной французской дипломатии, как в Варшаве. Вследствие этого в результате ряда конфиденциальных встреч Понятовского с представителем "Секрета" в Варшаве Энненом обсуждалась возможность достижения договоренности по формуле: в случае, если на конвокационном сейме получит перевес кандидат от Чарторыйских, то "французская партия" поддержит его, если же перевес получит французский кандидат, то Чарторыйские обязывались сделать то же самое ⁸⁴. [98]

Забегая вперед, скажем, что столь широкая и динамичная дипломатическая кампания, организованная Екатериной, в конечном итоге дала свои плоды. Накануне и в ходе конвокационного сейма основные европейские "игроки" устранились с польской политической сцены, предоставив депутатам самим противостоять согласованному напору российской и прусской дипломатии.

2

Осторожность первых шагов Екатерины в польских делах вполне оправдывалась сложной расстановкой сил, которую Кейзерлинг застал в Варшаве. Многочисленная и влиятельная "фамилия" Чарторыйских, которую возглавляли великий канцлер Литовский Михаил и воевода Русский Август, была готова действовать совместно с Россией, хотя относительно кандидатуры Понятовского в польские короли в ее рядах единодушия не было. Многих смущал его явно недостаточный политический опыт и молодость. Чувствуя слабость поддержки даже внутри собственного клана, Понятовский метался, то обвиняя Кейзерлинга в недостаточно активном отстаивании его интересов, то жалуясь в письмах Екатерине на интриги дипломатов в Варшаве и Петербурге, о которых информировал его, и надо признаться, весьма недобросовестно, датский посол в российской столице Остен ⁸⁵.

Чарторыйские, будучи одними из богатейших магнатов Польши, могли рассчитывать на поддержку четвертой части шляхты. Наиболее серьезным их соперником была партия коронного гетмана Браницкого, ориентировавшаяся на Францию.

Первоначальные расчеты "фамилии" были связаны с продвижением своего кандидата в короли путем создания антисаксонской конфедерации ⁸⁶ (эти планы, направленные на "искоренение злоупотреблений" саксонского правления, были изложены в переданных Кейзерлингу меморандумах от 14 и 15 декабря 1762 г.) ⁸⁷. Однако активизация Чарторыйских на начавшихся осенью провинциальных сеймиках привела к их открытому столкновению с кланами Мнишеков и Потоцких, придерживавшихся просаксонской ориентации. Люди Радзивилла пытались взять штурмом дом, в котором жил Понятовский в Вильно, во время выборов в трибунал Литвы.

В этих условиях Чарторыйские и Понятовский сделали ставку на открытую поддержку со стороны России. "Поскольку досадное положение, в котором я оказался, и причины, вызвавшие его, известны Вашему Императорскому Величеству, - писал С. Понятовский Екатерине 10 декабря 1762 года, - то уважение, которое я питаю к Вашему чувству справедливости и благожелательному ко мне отношению, не позволяет мне прямо просить Вас о применении силы. Единственное, что я осмеливаюсь Вам сказать, и надеюсь, что это будет мне [99] позволено, это напомнить о жертвах, которые из дружбы ко мне совершили столь многие люди, готовые помочь осуществлению видов Вашего Величества. Долг признательности заставляет меня говорить в их пользу" ⁸⁸.

Это первое письмо, отправленное Понятовским официально, через Кейзерлинга, трудно рассматривать иначе, чем изложенную в характерной для будущего короля уклончивой манере просьбу о помощи. Дело в том, что еще 11 сентября 1762 года Екатерина выразила через своего посла в Варшаве старшему из братьев Понятовских соболезнования в связи со смертью их отца, последовавшей в конце августа. В ответном письме Казимир Понятовский прямо писал, что поддержка Екатерины составляет "единственную надежду" его и его братьев, и заверял, что "мы приложим все свои силы и усердие, чтобы убедить Вас в нашей почтительной преданности к священным интересам Вашего Величества" ⁸⁹.

В черновике шифрованного "партикулярного" письма Екатерины Кейзерлингу от 3 января 1763 года императрица следующим образом излагала свое отношение к декабрьским меморандумам Чарторыйских: "По первому пункту Вы можете ответить князьям Чарторыйским, что я хотела бы извлечь Республику из беспорядка, в котором она, к несчастью, находится, и я, конечно же, помогу моим друзьям деньгами и войсками, но до этого я хотела бы знать: 1) сколько потребуется того и другого для конфедерации; 2) будет ли она направлена против короля или против его злоупотреблений;

3) способ, когда и как будет осуществлено это предприятие; 4) кто возглавит конфедерацию. Как только я узнаю ответы на эти вопросы, я смогу предпринять необходимые меры" ⁹⁰.

О необходимости принятия срочных мер в поддержку Чарторыйских говорили, казалось бы, и полученные в начале февраля 1763 года тревожные известия о состоянии здоровья Августа III. Однако в итоге созванной по этому поводу 3 февраля конференции с участием канцлера М. И. Воронцова, вице-канцлера А. М. Голицына, Н. И. Панина, А. П. Бестужева-Рюмина и М. Н. Волконского русским послам в Париже, Вене, Лондоне, Берлине и Константинополе были направлены рескрипты, в которых говорилось, что, хотя русским интересам соответствовало бы избрание на польский престол природного поляка - Пяста, но "выбор наш не решен", в связи с чем в Петербурге "намерены предоставить в нем полную свободу полякам, лишь бы не было и никакого другого давления". Тем не менее Совет постановил сосредоточить на границах с Польшей 30 тысяч войск, имея 50 тысяч в резерве ⁹¹.

О том, в какой тайне готовила Екатерина избрание Понятовского, свидетельствуют именные рескрипты, отправленные в тот же день, 5 февраля 1763 года, Кейзерлингу в Варшаву. В одном из них, официальном, говорилось: "Как старость лет, так и настоящее [100] болезненное состояние Его Величества короля Польского великую подают нам причину заблаговременно принять надлежащие меры, дабы в случае кончины Его Величества возведен был на польский престол такой король, от которого Государственные наши интересы не токмо никакого ущерба не претерпели, но паче вящее приращение возыметь могли б" ⁹². Далее со ссылкой на "долговременное искусство", которое он приобрел в Варшаве, Кейзерлингу поручается "как наискорее нам донести обстоятельно, кто бы, по Вашему рассуждению, наиспособнейшим к тому быть мог из чужестранных ли принцев или из Пястов и на кого бы мы в рассуждении Государственного нашего интереса больше надежды иметь могли?".

В другом же, секретнейшем рескрипте, подписанном ею в тот же день ⁹³, без всяких экивоков говорилось: "Мы для собственного блага республики желаем, чтобы королем выбран был собственный их патриот, таланты и достоинства к тому имеющий. К чему со своей стороны назначиваем (следующие слова вписаны рукой Екатерины) стольника литовского графа Понятовского или князя Адама Чарторыйского". Кейзерлингу предписывалось делать "внушения при всех удобных случаях" для избрания Понятовского, "о преданности которого к нашей империи мы известны и для утверждения его на польском престоле употребим все способы и от Бога дарованные нам силы" ⁹⁴.

Еще более определенно высказывается Екатерина в "партикулярном" письме Кейзерлингу, написанном 4 февраля, на следующий день после заседания Совета: "Было взято за принцип действовать в пользу Пяста, которым должен быть граф Понятовский и, в случае, если это окажется невозможным, князь Адам Чарторыйский. Это следует содержать в секрете. Решено выдвинуть 30 тысяч человек на границу и 50 тысяч держать в резерве, а также произвести зондаж в других государствах о их намерениях" ⁹⁵.

Совершенно исключительные меры предосторожности, предпринятые Екатериной в переписке с Кейзерлингом, свидетельствуют, на наш взгляд, о том, что в ходе конференции 3 февраля ей еще не удалось добиться одобрения кандидатуры Понятовского на польский престол со стороны ряда членов Совета, в первую очередь пользовавшегося большим влиянием А. П. Бестужева-Рюмина. С достаточной уверенностью можно сказать, что в этот момент императрица могла вполне рассчитывать на поддержку своей линии в польских делах только со стороны М. И. Воронцова и Н. И. Панина, контрассигновавших ее секретнейший рескрипт Кейзерлингу.

Даже Кейзерлинг, настроенный вполне антисаксонски, проявлял, по-видимому, в этот период какие-то колебания в отношении Понятовского, сильные и слабые стороны которого были ему известны лучше, чем многим другим. Во всяком случае, Понятовский неоднократно просил Екатерину в частной переписке заменить [101] Кейзерлинга М. Н. Волконским. Когда Екатерина отказала, и Понятовским, и Чарторыйскими вновь овладела идея ускорить естественный ход вещей и решить в свою пользу вопрос о престолонаследии еще при жизни престарелого Августа III с помощью объединения лояльной им шляхты в конфедерацию и русского оружия.

Просьбы Чарторыйских попали в Петербурге на благодатную почву. В феврале Сенату был дан указ заготовить 30 тысяч рублей для "чрезвычайных надобностей". Летом 1763 года находившиеся в Польше незначительные отряды русских войск, охранявшие склады, оставшиеся после окончания Семилетней войны, были усилены до полутора - двух тысяч человек.

В шифрованном "партикулярном" письме Кейзерлингу от 17 (28) мая 1763 года Екатерина сообщала, что 12 мая приказала Военной коллегии передислоцировать три полка пехоты и один кавалерии из Ливонской дивизии из Курляндии через территорию Польши под Киев. В инструкции из шести пунктов, данной в этой связи командовавшему этим соединением генерал-майору Салтыкову, предписывалось поддерживать с Кейзерлингом "связь секретной корреспонденцией", остановиться там, где "Вы сочтете это нужным", и "поступать с моими друзьями и врагами в Польше так, как Вы, граф Кейзерлинг, ему прикажете" ⁹⁶.

Понятовский в своих "Мемуарах" утверждал, что Кейзерлинг поддерживал идею создания антисаксонской конфедерации. Фридрих II в переписке со своим послом в Петербурге Сольмсом также выражал готовность поиграть, не особенно ввязываясь, с идеей конфедерации, поскольку он одно время подозревал Екатерину если не в тайных симпатиях к Саксонии, то в желании как-то устроить судьбу сына Августа III принца Карла, свергнутого ею с курляндского трона.

Против конфедерации весьма решительно выступил, однако, Н. И. Панин, считавший, что Кейзерлинг вовлекает Екатерину в опасную авантюру ⁹⁷. В результате летом 1763 года, после того как в Петербурге было решено устроить в Польше небольшую демонстрацию силы (в июне генерал Салтыков получил приказ промаршировать из Курляндии в Киев через польскую территорию) отношения между Екатериной и Паниным осложнились. В столице начали поговаривать, что Кейзерлинг может быть отозван из Варшавы и назначен канцлером вместо М. И. Воронцова, отпущенного в заграничный отпуск для лечения ⁹⁸.

Только к концу июля 1763 года Екатерина решила последовать советам Панина и отказалась от поддержки конфедерации. В рескрипте Кейзерлингу от 26 июля 1763 года она начертала знаменательные слова: "Благоразумная политика запрещает переменять королей". И чуть ниже: "Мы термином польских дел определяем кончину королевскую" ⁹⁹. [102]

Чарторыйским ничего не оставалось, как "умерить свое нетерпение", хотя и после этого Понятовский регулярно обращался к Кейзерлингу с просьбой о поддержке финансами или небольшими военными демонстрациями ¹⁰⁰.

3

Февральская (1763 г.) "тревога", вызванная ухудшением здоровья Августа III, и совпавшее с ней по времени подписание Губертусбургского мира между Пруссией и Австрией способствовали достижению Екатериной II и Фридрихом II договоренности о выдвижении единого кандидата в короли Польши.

Последовавшее за этим форсированное русско-прусское сближение в польских делах отразилось на характере официальной переписки двух монархов. Неприятная для Фридриха тема российского посредничества в прусско-австрийском примирении уступила в ней место откровенному обсуждению совместных действий по обеспечению беспрепятственного ввода войск в Польшу на время выборов короля, мер в отношении саксонского двора и Вены. В письме от 5 апреля 1763 года Фридрих впервые осторожно поставил вопрос о возобновлении русско-прусского союзного договора ¹⁰¹. 26 апреля 1763 года Екатерина ответила: "Считайте, что он уже существует, хотя обычные формальности еще не соблюдены" ¹⁰². Тем не менее согласование текста договора из-за противодействия Бестужева и поддерживавших его Орловых заняло около года.

Доверительный характер, который приобрела переписка двух монархов, иллюстрирует письмо Фридриха Екатерине от 8 сентября 1763 года: "Государыня сестра моя, я только что получил депешу из Вены и я нахожу ее слишком важной в нынешних конъюнктурах, чтобы скрывать ее содержание от Вашего императорского Величества. Вы увидите в ней, Ваше Величество, образ мыслей этого двора и в чем они подозревают Ваши планы относительно Польши. Не думаю, что Ваше Императорское Величество должно об этом беспокоиться, поскольку в Вене нет денег, и, конечно, императрица находится не в столь благоприятном состоянии, что вновь начать войну в скором времени. Однако, если позволите, Ваше Величество, я скажу Вам просто то, что я думаю. А думаю я, что Ваше Императорское Величество добьется своей цели в Польше в случае, если Вы соблаговолите, государыня, немножко более маскировать Ваши виды под различными достойными похвалы предлогами и дадите указания Вашим послам как в Вене, так и в Константинополе опровергать ложные слухи, которые там распространяются, и в силу того, что это происходит достаточно долго и никто их не опровергает, утверждаются в умах. Я надеюсь, что Ваше Императорское Величество не найдет дурным то, что я объясняюсь так искренне. [103] Государыня, Ваши дела пострадают, если Вы не предпримите этой предосторожности.

Вы сделаете короля в Польше, государыня, без того чтобы началась новая война, и я думаю, что это в сто раз лучше, чем погрузить Европу в ту пропасть, из которой она только что с трудом вышла. Саксонцы проявляют живую озабоченность; Ваше Императорское Величество будет информировано об этом князем Долгоруким, которому сообщили депеши, которые я получил от польского короля, а также ответы, которые я на них дал. Это относится частично к герцогу Курляндскому и, во-вторых, к вступлению в Польшу корпуса господина Салтыкова. Крики поляков - только шум; от польского короля ничего не следует опасаться. Он с трудом может вооружить семь тысяч человек. Однако, государыня, альянсы, которые эти люди могут формировать, - вот чего следует попытаться избежать и вследствие этого усыпить их, чтобы они не предприняли своевременных мер, которые затруднили бы Ваши легкие планы, легкие в том случае, если никто не будет им мешать.

Я надеюсь, что Ваше Императорское Величество правильно поймет мнение, которое я взял на себя смелость ей изложить, и что Она примет во внимание то высокое уважение, которое я питаю к ней.

Добрый брат Вашего Величества Фридрих.

Потсдам, 8 сентября 1763 года" ¹⁰³.

Решающее влияние на темп и качество русско-прусского сближения оказали события осени 1763 года. Когда в Петербург поступило сообщение о кончине 5 октября в Дрездене Августа III, Екатерина направила послание Фридриху, в котором прямо назвала Станислава Понятовского российским кандидатом на польский престол. Согласие прусского короля действовать в этом вопросе заодно с Россией последовало незамедлительно ¹⁰⁴.

6 октября "во внутренних покоях Императрицы" состоялось новое совещание по польским делам, в котором, кроме А. П. Бестужева-Рюмина и Н. И. Панина, участвовали сенатор И. И. Неплюев, Г. Г. Орлов, вице-канцлер А. М. Голицын и кабинет-секретарь Императрицы А. В. Олсуфьев. Были обсуждены и намечены дипломатические и военные меры по обеспечению избрания на польский престол приемлемого для России кандидата, причем и на этот раз в протоколе имя С. Понятовского не было названо. Шла речь лишь о том, чтобы "домогаться об избрании в короли не из посторонних, но из Пястов, человека такого, который бы приписуя возведение свое на престол единственно России, ей бы всегда благодарностью обязан, от нее зависим и совершенно в ее интересах доброхотством ей предан был" ¹⁰⁵.

Тем не менее в фонде "Секретные мнения КИД" АВПРИ сохранился текст записки А. П. Бестужева-Рюмина, свидетельствующей [104] о том, что накануне совещания 6 октября позиция наиболее последовательного сторонника австро-саксонской ориентации в окружении Императрицы претерпела кардинальные изменения. В ней, в частности, говорилось: "Что особливо до Пястов касается, то колико граф Бестужев-Рюмин известен, находятся в Польше ныне двое с одной стороны и тому способные, а с другой для России надежные, а именно: князь Адам Чарторыйский да стольник литовский граф Понятовский.

Но как первый очень богат, следовательно, не имея большой нужды в получении от России денежного вспоможения, хотя в руки какой другой державы не дается, однако от России совсем зависим быть не похочет, то в рассуждении сего важного обстоятельства и в случае, если всевысочайшее Ее императорского Величества соизволение точно на выборе Пяста будет, не без основания кажется, что сей последний (т. е. граф Понятовский. - П. С.) для России и ее интересов гораздо надежнейший и полезнейший был бы толь наипаче, что в прибавок к своему собственному достатку некоторыми ежегодными отсюда денежными вспомоществованиями, непременно был бы в российской зависимости, и сверх того и свое возвышение единственно Ее Императорскому Величеству долженствовал бы" ¹⁰⁶.

В конце заседания на совещание был приглашен вице-президент Военной коллегии З. Г. Чернышев, изложивший план, в соответствии с которым предлагалось воспользоваться наступившим в Польше междуцарствием для "округления западных границ путем присоединения к России Польской Лифляндии, воеводств Полоцкого и Витебского и части Мстиславского, находившегося по левую сторону Днепра". Главная идея Чернышева состояла в перенесении русско-польской границы на рубеж рек Западная Двина - Друзь - Днепр. План Чернышева не был формально одобрен участниками совещания, но в протоколе рекомендовалось "не выпускать оный проект из виду" ¹⁰⁷.

План Чернышева держался в строжайшей тайне. Он был вложен в пакет, на котором Екатериной собственноручно было написано: "Секретный план, поднесенный от графа Чернышева С. К. К. П. (т. е. "на случай кончины короля Польского"). Окромя меня никому не распечатывать". Тем не менее сведения о характере обсуждавшихся вопросов каким-то образом просочились за границу. Циркуляром от 11 ноября 1763 года дипломатическим представителям России было предписано опровергать слухи о том, что "якобы мы намерены с Е. В. Королем Прусским отнять от Республики Польской некоторые провинции и оные между собой разделить" ¹⁰⁸.

Дополнительные шаги для пресечения набравших в Европе силу разговоров о предстоявшем разделе Польши в Петербурге были вынуждены предпринять в декабре 1763 года, после того как на конференции с А. М. Голицыным 8 декабря французский временный [105] поверенный Беранже заявил, что "помянутый предосудительный слух собственно из Петербурга произошел" и он даже знает имя повинного в этом русского вельможи ¹⁰⁹.

Важнейшим следствием обсуждения польского вопроса на совещании 6 октября явилось назначение 27 октября Никиты Ивановича Панина первоприсутствующим в Коллегии иностранных дел ¹¹⁰. Совершенно очевидно, что решающую роль в этом сыграла твердая поддержка Паниным на этом этапе развития ситуации в Польше намерения Екатерины добиться избрания Понятовского на польский престол.

В депеше Сольмсу от 11 ноября 1763 года Фридрих выразил удовлетворение тем, что польские дела поручены Панину. Теперь, подчеркнул он, "избрание короля можно будет устроить спокойно" ¹¹¹. Явное облегчение, которое ощущается в этих словах короля, связано, как представляется, с тем, что он был достаточно хорошо информирован об осложнившемся положении Панина летом и в начале осени 1763 года, когда тот открыто выступил против прямолинейных методов, которыми рекомендовали Екатерине действовать в Польше Орловы и Чернышев (до своей отставки). Показательна в этом отношении депеша Сольмса от 23 августа 1763 года, в которой он сообщает: "Граф Панин придерживается того мнения, что Ваше Величество должен считать, что русский двор слишком открыто вмешивается в эти дела и что он слишком живо поддерживает друзей, которыми располагает в этой стране. Он сказал мне, что может гарантировать, что дела не идут согласно видам Императрицы, что она только хотела, чтобы ее партия в Польше могла противостоять своим противникам, и хотела помешать, чтобы она была разрушена". Панин сказал также, что Екатерина "вовсе не хотела устраивать революцию в этой стране при жизни нынешнего короля". План состоял только в том, чтобы обеспечить после его смерти преемника, которого здесь планируют на этот пост, но польские друзья проявили себя слишком активно, а граф Кейзерлинг - немного пристрастно ¹¹².

4

Еще 8 октября, через день после знаменитого совещания, Екатерина в собственноручном письме Кейзерлингу писала: "Передайте привет моим старым друзьям и поступайте, как я Вам предписала... Вы можете положительно подтвердить, что я никогда не позволю покушаться на свободы и привилегии нации или изменить форму правительства" ¹¹³.

Еще более важно для понимания отношения Екатерины к реформаторским идеям Чарторыйских ее письмо Кейзерлингу от 25 октября 1763 года, в котором она предельно четко предписывает ему [106] "следить за тем, чтобы ни в чем не была затронута форма правления Республики".

И далее в том же письме: "Я прошу Вас не пропустить момент, когда наступит время раскрыть мои мысли. Вы должны понимать, что мнение, которое составят о моем царствовании, в настоящий момент полностью находится в Ваших руках" ¹¹⁴.

1 ноября в письме Екатерине Фридрих впервые назвал имя Понятовского как приемлемого кандидата для Пруссии на польский престол ¹¹⁵. В депеше Бенуа, датированной тем же числом, король еще более откровенно высказывается о Понятовском: "Из всех претендентов на польскую корону он будет наиболее признателен тем, из рук которых он ее получит. По сравнению со всеми другими он в наибольшей степени разделит свою благодарность между нами и своим долгом" ¹¹⁶.

11 ноября Екатерина подписала новую инструкцию ("Общее наставление") Кейзерлингу и направленному ему на подмогу в Варшаву в качестве полномочного министра племяннику Панина Николаю Васильевичу Репнину ¹¹⁷. Это первый документ, дающий представление об истинных целях политики, которую Екатерина была намерена проводить в отношении Польши. Характерно само его начало: "Опорожненный польский престол и избрание на него нового короля есть случай наиважнейший существительного интереса нашей империи в рассуждении безопасности Ея границ, так и наипаче еще Ея особливых выгод для знатного участия в политической системе всей Европы и в Ея генеральных делах". Далее перечисляются известные требования к Польше: признание Бирона в качестве курляндского герцога, обеспечение прав диссидентов, урегулирование пограничных споров, отмечается твердая решимость сохранить в Польше действующий государственный порядок, включая liberum veto и ограничения на количество национальных войск. Имя Понятовского как кандидата на польский престол вновь вписано Императрицей в текст инструкции от руки.

Инструкцией от 11 ноября Кейзерлингу и Репнину предписывалось объявить Понятовскому об условиях, на которых Екатерина была готова поддержать его избрание. Послам надлежало уведомить претендента не только о том, что от него ожидается окончание пограничных с Польшей дел "по справедливости и к нашему совершенному удовольствию", но и о том, что он будет должен "во все время своего государствования интересы нашей империи собственными своими почитать, их остерегать и им всеми силами по возможности поспешствовать, нелицемерною и непременною сохранить к нам преданность и во всяком случае наши справедливые намерения подкреплять не отречется" ¹¹⁸. Н. Д. Чечулин прав, когда называет этот пассаж из инструкции "страшно откровенным изложением целей русской политики" ¹¹⁹. Собственно в этом, третьем пункте инструкции, [107] обусловливавшем избрание Понятовского обязательством выполнить по существу все предъявленные ему Россией требования, заключалась завязка той трагедии, которая завершилась разделом Польши.

К такому выводу подводит и содержание пункта 11 инструкции, в котором совершенно недвусмысленно заявлялось о территориальных претензиях России к Польше в духе вышеупомянутого "плана Чернышева". В нем говорилось, что если избрание короля не удастся обеспечить без ввода российских войск в Польшу, то "в таком случае мы уже не можем удовольствовать собственный интерес нашей империи предписанными вам в предыдущих статьях кондициями, и прежде оружья не положим, покамест не присоединим оным к нашей империи всю Польскую Лифляндию". Предписание Кейзерлингу и Репнину держать этот пункт в "наиглубочайшем секрете" ничего не меняет по существу дела.

Весьма любопытен ответ С. Понятовского на послание Екатерины от 22 октября 1763 года, в котором она подтвердила поддержку Россией его кандидатуры на польский престол: "Вне всяких сомнений я не заслуживал бы Вашей поддержки, если бы душа моя не была наполнена теми патриотическими чувствами, которые Вам, Ваше Величество, было угодно увидеть во мне". И далее: "Я с большим удовлетворением отмечаю, что чем больше мой народ будет узнавать точные намерения Вашего императорского Величества, тем более он убедится в твердости и решимости Вашей воли и тем менее препятствий встретится для Ваших планов в Польше" ¹²⁰.

31 марта (11 апреля) 1764 года в Петербурге были подписаны русско-прусский оборонительный трактат и секретная конвенция относительно Польши ¹²¹. Тексты этих документов хорошо известны ¹²², поэтому отметим только, что в соответствии с Артикулом третьим трактата Пруссия обязывалась выплачивать России ежегодные субсидии в 400 тысяч рублей в случае ее войны с Турцией и Крымом. Относительно Польши Екатерина и Фридрих достигли полного согласия в вопросе о выборе короля (имя Понятовского было прямо названо в "Артикуле сепаратном секретнейшем" конвенции), зафиксировали готовность сохранять "вплоть до применения оружия" действующие "конституцию и фундаментальные законы" Польши, совместно выступили за возвращение диссидентам "привилегий, вольностей и преимуществ, которыми они ранее владели и пользовались как в делах религиозных, так и гражданских".

В Петербурге заключению союзного трактата с Пруссией придавали исключительно важное значение, Содержание подписанных документов действительно давало основание для вывода, что Фридрих сознательно отдавал инициативу России в том, что касалось выбора нового польского короля.

Для обеспечения избрания С. Понятовского Н. И. Паниным были задействованы все средства: дипломатические интриги, военное [108] давление ¹²³, подкуп шляхты (только на эти цели было израсходовано около одного миллиона рублей).

Наиболее серьезными противниками Чарторыйских была партия нового саксонского курфюрста Христиана Фридриха во главе с Радзивиллами. Весной 1763 года к ней примкнула партия коронного гетмана графа Браницкого, который, в случае, если саксонский кандидат не проходил, сам мечтал о польской короне, а после того как 6 декабря 1763 года новый саксонский курфюрст умер, реальным соперником Понятовскому остался только Браницкий. Малолетний сын курфюрста Фридрих Август (ему было всего 13 лет) не мог считаться полноценным кандидатом.

Состоявшийся 26 апреля 1764 года в Варшаве конвокационный (определивший процедуру выборов) сейм продемонстрировал эффективность тактики Панина и Кейзерлинга ¹²⁴. Сторонники Браницкого, количество которых достигало 2 тысяч человек, в итоге развернувшейся острой борьбы покинули сейм в знак протеста против присутствия введенных в Польшу в марте русских войск (несмотря на это, в мае в Петербурге обсуждалась возможность направления в Польшу дополнительного корпуса под командованием князя М. Н. Волконского, впоследствии ставшего послом в Варшаве) ¹²⁵.

Однако перед тем как признать свое поражение, партия Браницкого предприняла последнюю отчаянную попытку переломить ход событий, внеся раскол в отношения между Петербургом и Берлином. В прусскую столицу был направлен генерал Мокроновский, предложивший от имени "польских патриотов" корону принцу Генриху, брату Фридриха П. Мокроновский, путешествовавший под именем капитана фон Керского, поставщика лошадей для армии, прибыл в Берлин 24 июля и на следующий день был принят Фридрихом в Потсдаме. Прусский король категорически отверг предложение, сделанное его брату, однако Екатерину о демарше "партии Браницкого" информировать не стал, опасаясь еще более осложнить обстановку, в которой проходил конвокационный сейм ¹²⁶.

Сейм признал императорский титул Екатерины, а также королевский титул за Фридрихом II, подтвердил согласие на назначение Бирона курляндским герцогом, выразил российской Императрице благодарность за оказанную помощь. Влияние Браницкого снизилось вследствие назначения Августа Чарторыйского региментарем королевским и главой военной комиссии сейма. В Петербург была отправлена миссия сейма во главе с графом Ф. Ржевусским, другом Станислава Понятовского.

Вместе с тем Чарторыйские, воспользовавшись изменившимся в их пользу соотношением сил, провели ряд реформ, направленных на усиление полномочий сейма в военных и финансовых вопросах. В июне были созданы финансовая и военная комиссии с необычно широкими полномочиями. Их главы, пользуясь правом [109] неприкосновенности и защиты от судебных преследований, получали реальную возможность создать первые эффективно действующие государственные структуры в истории Польши. Однако самое важное заключалось в том, что, будучи ответственными только перед сеймом, эти комиссии фактически получали возможность принимать решения в обход liberum veto. Кроме того, сеймом были подтверждены все прежние постановления против диссидентов, увеличены доходы казны путем введения ряда единых пошлин на всей территории страны, включая Польскую Пруссию ¹²⁷.

На элекционном сейме, прошедшем 7 сентября 1764 года под Варшавой, С. Понятовский был единогласно избран новым королем Польши под именем Станислава Августа. В известном отрывке из своих воспоминаний, озаглавленном "Анекдоты о моем избрании", Понятовский ставит в заслугу Панину твердость, проявленную им накануне избирательного сейма, когда Екатерина якобы заколебалась, стоит ли называть Понятовского в качестве единственного кандидата России. В этот критический момент Панин, по мнению короля, на свой страх и риск дал соответствующие указания Кейзерлингу ¹²⁸. Справедливости ради следует отметить, что подтверждения этой версии в российских архивах мы не обнаружили.

Пакта конвента ¹²⁹, подписанные Понятовским, включали в себя следующие условия: король не имел права избирать себе преемника при жизни; его дети не должны были претендовать на трон; его жена должна быть католического вероисповедания и не могла принимать участие в государственных делах; король обязывался руководствоваться в своей деятельности законами и постановлениями сейма, не давая предпочтения никому, включая членов собственной семьи; он не должен был производить назначение на государственные должности за деньги, все вакансии могли заполняться только в соответствии с действовавшими законами; король обязывался попытаться вернуть территории, утраченные Речью Посполитой в прошлом; он не мог начинать наступательной войны без согласия сейма. В Пакта конвента были включены обязательства признания Бирона герцогом Курляндии. Однако самое важное состояло, пожалуй, в том, что впервые в их текст было включено положение, обязывающее короля сохранить ограничения политических и гражданских прав диссидентов в том виде, в каком они были сформулированы на сеймах 1717, 1733 и 1736 годов ¹³⁰

Коронационный сейм, состоявшийся в Варшаве 25 ноября 1764 года, официально подвел черту под последним периодом междуцарствия в истории Польши. На следующий день после коронации Станислав Август собственноручным письмом поблагодарил Екатерину за избрание. Некоторые пассажи этого письма могли только усилить то неблагоприятное впечатление, которое вызвали в Петербурге некоторые решения конвокационного и элекционного сеймов. [110] В частности: "Я хочу того, чтобы Польша оставалась свободной, и поэтому я хотел бы освободить ее от крайнего беспорядка, который в ней господствует. Число усердных патриотов настолько мало и настолько разочаровывает из-за анархии, которая побуждает их заявлять, что они предпочитают установление абсолютной монархии позорным злоупотреблениям Законами, если уж невозможно достичь лучше устроенной свободы. Я не хотел бы дать им впасть в отчаяние... Мой посланник граф Ржевусский имеет поручение объясниться с Вами по этому вопросу".

Не могли удовлетворить Петербург и разъяснения, данные королем в связи с подчеркнутым игнорированием депутатами требований, с которыми выступили в июле 1763 года Россия и Пруссия по диссидентскому вопросу: "Диссиденты - это часть граждан, над которыми я царствую по Вашему желанию. Вследствие этого я занимаюсь этим вопросом уже в силу своего положения и своей клятвы, слова которой являются для меня законом. Однако, поскольку Ваше Величество лично интересуется ими, это само по себе становится аргументом в их пользу, который нужно изложить представителям католической религии, которые слишком ревностно защищают свои прерогативы. Но чтобы достичь этого, нужно навести порядок в законодательстве этого королевства. А это невозможно без перевоспитания наших депутатов" ¹³¹.

Комментарии

33 АВПРИ. Ф. "Секретные мнения". Оп 5/1. Д. 593. Л. 13 - 13об.

34 Всеподданнейшие мнения вице-канцлера князя Голицына на данные от Вашего Императорского Величества собственноручные пункты. - Там же. Л. 14 - 20.

35 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. XIII. М., 1965. С. 156 - 159.

36 "Мир с королем прусским не может быть сочтен полезным, но не останется почти способа переделать его" - М. И. Воронцов // Там же. С. 159.

37 Соловьев С. М. Указ. соч. С. 152.

38 АВПРИ. Ф. "Внутренние коллежские дела". Оп. 2/6. Д. 846. Л. 6об., 7об.

39 Сборник Российского исторического общества (далее - сборник РИО). Т. 51. СПб., 1886. С. 124.

40 Чечулин Н. Д. Внешняя политика России в начале царствования Екатерины II. СПб., 1896. С. 42.

41 Бумаги Императрицы Екатерины II, хранящиеся в Государственном архиве МИД. Т. 1. СПб., 1871. С. 99.

42 Интересно, что сравнение опубликованного текста этого письма (сборник РИО, т. 20, СПб., 1877, с. 154) с черновым вариантом, написанным самой Екатериной (АВПРИ, ф. "Сношения России с Польшей", оп. 79/6, д. 1847, л. 46 - 47об.), показывает, что фраза о стремлении помочь "Германии вообще" - позднейшая вставка, осуществленная, по имеющимся признакам, после обсуждения проекта письма с Н. И. Паниным.

43 Протоколы конференции посла в Варшаве Гросса с польским и литовским министерством, держанные с 3 июля по 3 декабря 1754 г. АВПРИ. Ф. "Варшавская миссия". Оп. 80/1. Д. 607. Л. 121 - 166.

44 Всеподданнейшее мнение Коллегии иностранных дел от 3 февраля 1762 г. АВПРИ. Ф. "Внутренние коллежские дела". Оп. 2/6. Д. 822. Л. 30 - 31.

45 Там же. Л. 31об.

46 Там же. Л. 32.

47 Там же Л 33 - 35

48 Там же. Л. 37 - 43об.

49 Сборник РИО. Т. 48. СПб., 1885. С. 159. В инструкции Екатерины Кейзерлингу от 8 августа 1762 г. (п. 8) по диссидентскому вопросу были даны самые общие указания. АВПРИ. Ф. "Сношения России с Польшей". Оп. 79/6. Д. 789. Л. 4.

50 Государственный архив Российской Федерации (далее - ГАРФ). Ф. 728 "Рукописные материалы библиотеки Зимнего дворца". Оп. 1. Ч. 1. Д. 130; "Memoires du roi de Pologne Stanislas Auguste". Т. III. С. 72. Здесь и далее письма Екатерины Понятовскому цитируются по восьмитомной подлинной рукописи мемуаров Понятовского, хранящейся в ГАРФ. В ее академическом издании, осуществленном в России в 1914 и 1924 гг., есть отдельные неточности.

51 АВПРИ. Ф. "Сношения России с Польшей". Оп. 79/1. Д. 16. Л. 1 - 3, копия, фр. яз.

52 Архив князя Воронцова. Т. 25. М., 1882. С. 273.

53 ГАРФ. Ф. 728. Оп. 1. Д. 137. - Подлинные письма Екатерины и Вильямса находятся в РГАДА. Ф. 5. Оп. 1. Д. 79. Ч. 1 и 2.

54 "На жаловании у прусского короля". - ГАРФ. Ф. 728. Оп. 1. Д. 137. С. 124об.

55 Бильбасов В. А. История Екатерины Второй. Т. I. Берлин, 1900. С. 348.

56 Отвечая на несохранившееся письмо Екатерины от 16 октября 1756 г., Вильямс, говоривший о великой княгине в третьем лице, писал: "Необходимо, прежде всего, чтобы присяга была принесена совместно ей и ее супругу всеми министрами или тем из них, которого она решит приблизить к себе. В любом случае никто не должен быть допущен к ее руке до того, как он принес присягу. Сразу же после принесения присяги необходимо появиться на народе вместе с великим князем, а если великий князь Павел будет чувствовать себя хорошо, следует взять его хоть ненадолго на руки. Лицу необходимо придать такое выражение, которое бы не позволило ни о чем догадаться. Оно должно выражать только твердость и хладнокровие... Если бы было найдено завещание, не во всем согласное с ее видами, его следует уничтожить. В любом случае следует добиться признания того, чтобы к наследованию престола были допущены только потомки Петра Великого. В этом случае, если известный человек будет так добр, чтобы своевременно скончаться, все пройдет, как по нотам". ГАРФ. Ф. 728. Оп. 1. Д. 137. С. 235об. - 237.

57 ГАРФ. Ф. 728. Оп. 1. Д. 137. С. 237.

58 "Il s'etait acquis autant de l'amitie intime de mа famille, que de l'estime et la bienveillance generale" - "Он приобрел интимную дружбу со стороны моей семьи, а также всеобщее уважение и расположение". "Les Memoires du roi Stanislas Auguste". ГАРФ. Ф. 728. Оп. 1. Ч. 1. Д. 130. С. 83.

59 Zamoyski А. The Last King of Poland. London, 1992. Р. 62. - Автор ссылается на копию этого письма в Архиве Чарторыйских в Кракове, но она, по-видимому, неточна, так как в тексте опущено упоминание о прусском короле. Приведенная цитата дается по оригиналу, опубликованному С. М. Горяиновым // Переписка великой княгини Екатерины Алексеевны и английского посла сэра Чарлза Г. Уильямса. М., 1909.

60 Сборник РИО. Т. 18. СПб., 1876. С. 270.

61 Там же. С. 280. Депеша Мерси Д'Аржанто Кауницу от 25 апр. 1762 г.

62 Шебальский П. Политическая система Петра III. М, 1870. С. 165.

63 "Его королевское Величество Прусское сим секретным Артикулом торжественнейше обязуется и обещается Его Императорскому Величеству Всероссийскому, в случае (преставления - зачеркнуто. - П. С.) кончины Его Величества владеющего ныне Короля Польского, всеми силами ревностно стараться (и действительно вспомоществовать, чтоб избрана была- дописано на полях. - П. С.) в короли Польские такая особа, которая Его Императорскому Величеству Всероссийскому угодна будет, и о которой при настоянии того случая Его королевскому Величеству Прусскому знать дано быть имеет". - АВПРИ. Ф. "Сношения России с Пруссией". Оп. 74/1. 1762. Д. 9. Л. 44 - 45.

64 "Его Императорское Величество Всероссийское и Его королевское Величество Прусское сим секретным Артикулом согласились в случае кончины его Величества владеющего ныне короля Польского обще и сходственно с вольным избранием республики способствовать, чтоб избран был в короли Польские особливо кто-либо из Пястов, которой интересу самой нации, также и всем соседним дворам приличественнее и никому не предосудителен будет, и о котором при настоянии того случая обои их Величества между собой в дружеской откровенности согласиться соизволят". - Там же. Л. 100 - 101.

65 Kaplan H. The First Partition of Poland. New York - London, 1962. Р. 6.

66 В сущности, Екатерина лишь подтвердила назначение Кейзерлинга в Варшаву, состоявшееся еще в царствование Петра III. Интересно, что в марте 1761 г. обсуждался и вопрос о его направлении в Берлин. "Выбору Кейзерлинга представителем к моему двору я могу только аплодировать", - писал прусский король Петру III 10 марта 1762 г. - Politische Korrespondenz Friedrich's Des Grossen. V. 21 Berlin, 1894. № 13527. Р 289.

67 АВПРИ. Ф. "Сношения России с Польшей". Оп. 79/6. Д. 789. Л. 1 - 15об. ; опубл. в Сборнике РИО. Т. 48. СПб., 1863. С. 59 - 66.

68 Приводим ее с сохранением орфографии и пунктуации оригинала: "Господин граф Кайзерлинг, я знаю что ревность ваша камне и государство не требует поощрение Инструксие я во всем что до маих интеррес касается совершенно полагаюсь на способность вашей, я же увидела, что в изготовленной для вас от Коллегии иностранных дел Инструкции главной пункт позабыт которой по моей мнение состоит в трактата 1717 г., где Россия гарантирует волность полского дворянства все сие принудило мне к вам писать прилагая при сем для вашей известия вышеупомянутое Инструксие, впрочем я желаю как вам уже известно чтоб после смерти Нынешнего Короля выбрен был Пяст к нам склонной. Екатерина". - АВПРИ. Ф. "Сношения России с Польшей". Оп. 79/6. Д. 789. Л. 47.

69 Существенно и то, что в 1762 - 1764 гг. Кейзерлинг был единственным послом, с которым Екатерина переписывалась "партикулярно", помимо КИД. В Российском государственном архиве древних актов (далее- РГАДА) сохранилось около 30 собственноручных писем Екатерины Кейзерлингу за этот период. - РГАДА. Ф. 5. Д. 104.

70 Politische Korrespondenz Friedriech's des Grossen (далее - PC). T. XV. № 1496. Berlin, 1887. Р. 211.

71 "Вы помните, как я Вам рекомендовал завоевать для меня стольника Понятовского? Он никогда не найдет во мне неблагодарного человека". - Там же. № 13922. С. 82.

72 В депеше Гольцу от 17 сентября 1762 г. Фридрих просил его передать Кейзерлингу, что земли, которыми тот владел в оккупированной прусскими войсками Саксонии, не будут облагаться контрибуцией. Ранее Фридрих удовлетворил просьбу Кейзерлинга об увольнении из прусской армии двух его племянников. - Там же, № 14108.

73 Там же. №14334. Р. 418 - 419.

74 Екатерина, по-видимому, также знала Ф. -А. Корфа. В письме Кейзерлингy (без даты) она писала: "Любопытно знать, тот ли это Корф, который хромает и который устроил столько интриг здесь?". - РГАДА. Ф. 5. Д. 104. Л. 1.

75 PC. № 14335. Р. 419 - 420.

76 Там же. № 14422, 14431. Р. 503 - 504, 510.

77 Там же. № 14432. Р. 511.

78 Там же. №14443. Р. 520.

79 Сборник РИО. Т. 20. СПб., 1877. С. 159 - 160.

80 PC № 14485 Р 547

81 Kaplan H. Op. cit. Р. 15 - 16.

82 Сборник РИО. Т. 48. С. 182.

83 Там же. С. 177.

84 Kaplan H. Op. cit. Р. 18 - 19. В "партикулярной" переписке Екатерины с Кейзерлингом есть свидетельства о том, что Императрице было известно о контактах Понятовского с Энненом, за деятельностью которого в Варшаве посол следил очень внимательно. - РГАДА. Ф. 5. Д. 104. Л. 59 - 60об.

85 В рукописных "Мемуарах" Понятовского приводятся два письма Остена из Петербурга от августа 1763 г. Характерен следующий отрывок из письма Остена от 15 августа 1763 г. : "Императрица одна здесь предана Вашим интересам. Ее министры совсем Вас не любят. Старый Бестужев, кредит которого возрастает... предан интересам саксонского дома. Воронцов, если бы он пользовался доверием, много бы Вам вредил. Чернышевы ненавидят Польшу и поляков, они не любят ни Вас, ни Ваших родственников. Орлов, может быть, единственный, кто меньше всего желает Вам зла, он никогда не стеснит императрицу в ее видах относительно Вас". - ГАРФ. Ф. 728 "Memoires de roi Stanislas Auguste". Оп. 1. Д. 130. Т. III. Л. 321 - 321об.

86 Польские законы допускали создание конфедерации - объединений шляхты, во время существования которых фактически приостанавливалось действие принципа liberum veto на сеймах, - в трех случаях: а) на период междуцарствия; б) для поддержки правящего короля в вопросах национальной важности; в) в качестве оппозиции правящему королю.

87 Kaplan H. Op. cit. Р. 14.

88 АВПРИ. Ф. "Сношения России с Польшей". Оп. 79/6. Д. 241. Л. 1 (подлинник, фр яз.).

89 АВПРИ. Ф. "Сношения России с Польшей". Оп. 79/6. Д. 240. Л. 1 - 1об. (подлинник, фр. яз.).

90 РГАДА. Ф. 5. Д. 104. Л. 53 - 54об.

91 Kaplan H. Op. cit. Р. 22.

92 АВПРИ. Ф. "Сношения России с Польшей". Оп. 79/6. Д. 800. Л. 54.

93 Н. Д. Чечулин датирует этот рескрипт 8 февраля 1763 г., в то время как на его отпуске, сохранившемся в АВПРИ, стоит помета "Возвращен от Ее императорского Величества с апробацией 5 февраля 1763 г. ". 8 февраля помечен только архивный отпуск рескрипта, причем в том месте текста, где назывались имена русских кандидатов на польский престол, сохранен пропуск. Вписанные рукой Екатерины имена кандидатов хранились в приложенном к отпуску запечатанном конверте, на котором стоит служебная помета "Секретнейший рескрипт графу Кейзерлингу, который никому не распечатывать".

94 АВПРИ. Ф. "Сношения России с Польшей". Оп. 79/6. Д. 800. Л. 58 - 58об.

65 РГАДА. Ф. 5. Д. 104. Л. 7.

96 РГАДА. Ф. 5. Д. 104. Л. 27 - 28.

97 Il fit de remontrances vigoureuses a l'emperatrice contre се qu'elle meditait en Pologne (Он неистово возражал против того, что императрица замышляла сделать в Польше). - Memoires du roi Stanislas Auguste. Т. III. - ГАРФ. Ф. 728. Оп. I. Ч. I. Д. 130. Т. III. С. 238.

98 После того как это назначение не состоялось, Екатерина продолжала проявлять особое внимание к Кейзерлингу. "Прошу Вас продолжать давать мне Ваши советы издалека, как Вы это делали, находясь вблизи",- писала императрица в собственноручной записке Кейзерлингу от декабря 1763 г., причем зашифровать ее было поручено не Коллегии иностранных дел, а секретарю Императрицы И. П. Елагину. - АВПРИ. Ф. "Сношения России с Польшей". Оп. 79/6. Д. 1847. Л. 48 - 48об.

99 АВПРИ. Ф. "Сношения России с Польшей". Оп. 79/6. Д. 804. Л. 17- 20об. - То же самое подтверждается и в "партикулярном" шифрованном письме Екатерины Кейзерлингу, помеченном тем же числом. В нем также есть приписка: "Помешайте, ради Бога, Вашим большим господам приехать повидаться со мной в Ригу, поскольку это было бы для меня затруднительно". - РГАДА. Ф. 5. Д. 104. Л. 88.

100 АВПРИ. Ф. "Сношения России с Польшей". Оп. 79/6. Д. 273. Л. 1. - Письмо С. Понятовского Г. Кейзерлингу о продвижении отряда генерала Хомутова к Петрокову в связи с предстоящим открытием Трибунала.

101 Сборник РИО. Т. 20. С. 163 - 164.

102 Там же. С. 165.

103 PC № 14719. Р. 114.

104 Есть основания полагать, что помимо официальной существовала и неофициальная переписка между Фридрихом II и Екатериной II. Английские дипломаты в Петербурге считали, что она шла через специальных курьеров, посылавшихся через Курляндию. Имеются и многочисленные другие свидетельства, указывающие на это, в частности, информируя участников совещания, состоявшегося 6 октября 1763 г. в связи со смертью Августа III, Екатерина сама заявила, что из частной переписки с прусским королем ей известно, что он поддерживает кандидатуру С. Понятовского.

105 Сборник РИО. Т. 51. СПб., 1886. С. 6.

106 "Слабейшее мнение графа Алексея Бестужева-Рюмина по случаю приметившейся ныне кончины короля Польского". - АВПРИ. Ф. "Секретные мнения КИД". 1742 - 1799. Оп. 5/1. Д. 593. Л. 90об. - 91.

107 Сборник РИО. Т. 51. СПб., 1886. С. 8.

108 Там же. С. 101 - 102.

109 АВПРИ. Ф. "Внутренние коллежские дела". 1763 г. Д. 877. Л. 151об. - 152. - Беранже не называет имя этого "русского вельможи", но можно предположить, что речь шла о З. Г. Чернышеве, подавшем в конце 1763 г. по невыясненным причинам в отставку с поста вице-президента Военной коллегии и вернувшемся на службу только в октябре следующего, 1764 г.

110 АВПРИ. Ф. "Внутренние коллежские дела". Оп. 2/6. Д. 241. Л. 1. - В тот же день вице-канцлер А. М. Голицын известил о состоявшемся назначении аккредитованных в Петербурге послов. - Там же. Д. 87. Л. 138об.

111 PC. № 14719. Р. 179.

112 Ibid. № 14720. Р. 16.

113 РГАДА. Ф. 5. Д. 104. Л. 23 - 23об.

114 Там же. Л. 17.

115 PC. № 14804. Р. 167.

116 PC. № 14805. Р. 168.

117 Рекомендуя Репнина Кейзерлингу в "партикулярном" письме от 11 ноября, Екатерина подчеркнула, что он пользовался ее "полным доверием", добавив: "Он расскажет Вам о моих делах с прусским королем и полном понимании, установившемся между нами посредством частной переписки". - РГАДА. Ф. 5. Д. 104. Л. 9.

118 АВПРИ. Ф. "Сношения России с Польшей". Д. 79/6. Д. 149. Л. 2 - 17об.

119 Чечулин Н. Д. Указ. соч. С. 228.

120 АВПРИ. Ф. "Сношения России с Польшей". Оп. 79/6. Д. 274. Л. 1 - 1об. (письмо С. Понятовского Екатерине II с благодарностью за покровительство и о предстоящем избрании польского короля, подлинник, фр. яз.).

121 Полный текст трактата с секретными Артикулами см. : Мартенс Ф. Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами. Т. VI. № 218. СПб., 1883. С. 11 - 25; Текст секретной конвенции - там же, № 219, с. 25 - 33; АВПРИ. Ф. "Трактаты". Оп. 2. Д. 325 (Русско-прусский союзный договор); д. 326 (Секретная конвенция по вопросу об избрании польского короля).

122 Исчерпывающий анализ этих документов дан, в частности, Б. М. Туполевым. - Туполев Б. М. Указ. соч. С. 73 - 74.

123 29 марта 1764 г. вице-канцлер А. М. Голицын сообщил послам, что по причине "насильств" и беспорядков в Польше в Петербурге решено "ввести часть войск своих в земли республики для защиты благонамеренных патриотов" и "охранения тишины". Из присутствовавших представителей (Англии, Пруссии, Голландии, Швеции и Саксонии) только австрийский посол Лобкович пытался протестовать, заявив, что никаких беспорядков в Польше не происходит. - АВПРИ. Ф. "Внутренние коллежские дела (конференциальные записки)". Оп. 2/6. Д. 879. Л. 37.

124 В "партикулярном" письме от 6 января 1763 г. Екатерина отмечает, что Кейзерлинг "весьма ловко выбрал момент для того, чтобы информировать примаса об имени нашего кандидата". - РГАДА. Ф. 5. Д. 104. Л. 103.

125 В "Записке о причинах вмешательства России в польские дела" ввод войск мотивируется действиями "злонамеренной фракции" ("партии Браницкого"), пытавшейся сорвать конвокационный сейм. - АВПРИ. Ф. "Сношения России с Польшей". Оп. 79/6. Д. 1852.

126 Kaplan H. Op. cit. Р. 41 - 42.

127 Н. В. Репнин вспоминал в 1767 г. : "Я с оскорбительным признанием должен донести, что все здешнего двора замашки происходят от попустительства нашего на созывательном сейме и что новость моя в делах в то время хотя малой частью тому причиною, ибо, высоко уважая тогда проницательность и знание покойного графа Кейзерлинга, я совершенно полагался на них и предавался его воле; а он, как теперь, к сожалению, видно, обманут был двоедушием наших друзей и дворечивыми конституциями того сейма". - Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М., 1965.

128 ГАРФ. Ф. 728. Оп. 1. Ч. 1. Д,130 (Memoires du roi Stanislas Auguste). Т. III. С. 328 - 330.

129 От лат. Pacta Conventa - условия, на которых избирались польские короли.

130 Kaplan H. Op. cit. Р. 44.

131 АВПРИ. Ф. "Сношения России с Польшей". Оп. 79/6. Д. 24. Л. 1 - 2.