ПРИЛОЖЕНИЕ

№ 1.

Приложение А к депеше Н. В. Репнина — Н. И. Панину. Варшава, 21 сентября (2 октября) 1767 г.

/л. 54/ К письму от 21 сентября 1767 г.

А

РЕЕСТР ПОСЛАМ

Итого ________  + 134

                             ++ 58

                           +++ 44 

                    _________

                              236

ПРИЛОЖЕНИЕ

№ 2.

Депеша Н. В. Репнина — Н. И. Панину.

Варшава, 21 сентября (2 октября) 1767 г.

/л. 48/ Милостивой Государь мой, Никита Иванович.

При сем прилагаю реестр послам [А] с отметками: под одним + хорошие; под двумя ++ сумнительные; под +++ дурные. По сим отметкам, сложа к дурным и сумнительных, остается, однако ж, превосходное число хороших другим обеим, если только фанатизм, коварливость и двоякость не употребятся к превращению разумов на противное нашим видам; но со всем тем, видя множество голосов /л. 48 об./ избы посольской на своей стороне, не могу, однако ж, совершенно надеяться, что они твердо и неколебимо в сих мыслях пребудут, зная уже довольно, по несчастию, сколь мало полагаться можно на здешние наисильнейшие обещания. Об сенате же инако не имею сказать, как что в оном мало людей нам преданных и надежных; но как сии, однако ж, люди с основанием, тож обыкновенно и с достатком, которой не похотели отважить, то от оных таких супротивлений не ожидаю, как от противных послов, ибо все сумосбродствы ординарно от сих последних случаются, понеже часто бывают в самой кипящей молодости, или и не имеющие ничего отважить по неимению достатка, и тако смелость до сумосбродства часто простирают. /л. 49/

Интригование и всякого образа коварство теперь в последних днях пред сеймом в самом неописанном градусе, так, истинно, что головы недостает к предостережению и к оборотам против всех тех разных интриг. Епископ Краковской все по-прежнему в головах противников против диссидентского дела, а я начал уже для усмирения его к крайностям против сей необузданной головы приступать, как то Ваше превосходительство усмотреть изволите из приложенной при сем копии с писанного от меня письма к г. генерал-майору Кречетникову [В], буду ж здесь дожидаться, какое действие исполнение сей строгости над Епископом краковским произведет.

/л. 49 об./ На сих днях призывал к себе Епископов, на которых поболее надеюсь, а именно, Куявского, Премыслского, Плоцкого и Лифлянского, при коем случае показывал им известной билет Епископа Краковского с тем, чтоб им самолюбие поразбудить, спрашивая, что подлинно ли Епископ Краковский может за них отвечать, како то во оном билете делает, и, следственно, их под своим предводительством имеет; желал бы я, чтоб они противное мне доказали самым делом, а не словами, подписав без всяких кондиций акт Генеральной Конфедерации; но, хотя все они словесно и уверяли и наикрепчайше обещались, что сумасбродству Епископа Краковского последовать /л. 50/ не станут и ему не подсудны, однако ж, подписать акт конфедерации ни один не согласился, а желая особое приступление сделать, но как оное инако быть не может, как кондициональное, то я им сказал, что в оное не мешаюсь и за приятное принять себе не могу, оставляя на волю их, что они сделать захотят, но напоминая, что следствий поступков каждого размерять будут в силу тех самых каждого поступков.

При сем всепокорнейше прилагаю поданной мне от обеих конфедерационных маршалов диссидентских мемориал, из коего Ваше превосходительство усмотреть изволите о просьбе их усильной, в силу коей все диссиденты единогласное [674] /л. 50 об./ желание имеют, чтоб не вводить их в правительство определенным числом, не быв в состоянии, говорят, оное вынести; а что касается до Греческого дворянства, то оного совсем такого нет, которое можно было в чины какие-либо употребить. Я уже несколько времени ищу и нарочных рассылаю с тем, чтоб ко мне привезли из них кого-нибудь, хотя мало в состоянии быть употреблену, но по сех пор еще никого не нашел, ибо все они землю пашут и без всякого воспитания; прошу же всепокорнейше Вашего высокопревосходительства мне дать повеленей, определенным ли числом диссидентов в правительство вводить, или только достоинство им приобресть быть /л. 51/ допущенными до всех мест положенным образом законами и для католиков; прошу ж как можно скорее мне сии повелений дать, дабы я мог в силу оных на будущих конференциях с делегатами от сейма учреждаться, а резоны настоящей пользы от введения вдруг определенного числа диссидентов в правление быв вам известны, так как и будущие ваши по сему делу виды, тож изъясненные резоны самими диссидентами в сем приложенном их мемориале, итако, я уже больше в подробность по всем оном не вхожу.

Г. Дюбен, Его шведского величества вновь прибывший сюда министр, намерен при сем приложенный мемориал [D] здесь Его польскому величеству /л. 51 об./ вручить, почему спрашивал моего на то совета, на которое я отвечал, что, кроме добра, от того произойти не может, и приветствие ему пристойное сделал по поводу его усердия к восстановлению диссидентов, да и в самом деле таковой мемориал худа не сделает, но и успеха не уповаю, однако ж, ибо здешнее правительство, быв составлено на сеймах из такого многаго числа нерассудных людей; следует из того то, что никакие представлении важности нималой у них не имеют, если силою не подкреплены; но понимаю я, с другой стороны, что сие содействие шведского двора полезно нам против прочих чужестранных держав. /л. 52/

Со вчерашнего дня начали мы съезжаться у короля, то есть примас, подскарбий коронный и оба маршала конфедераций генеральных, которое с собственного их согласия учинено, дабы согласиться со всех сторон, каким точно образом открытие будущего сейма сделать, но еще ничего по сему не положено, а все продолжается в разных предложениях и спорах, которые, истинно, голову совсем закружили.

Посвящение примасово в прошедшее воскресенье действительно исполнилось.

Нунциус завтре по обыкновению публичный въезд сюда делает.

Как нужно знать, что если теперь между нашими монахами действительно дворяне польские /л. 52 об./ на тот случай, если определено будет, чтоб Епископ белорусский имел достоинство Сенаторское, то я уже через настоящего Епископа белорусского во все здешние места нашего исповедания писал, чтоб отсель осведомились и ко мне дали знать, но не уповаю, чтоб таковые нашлись, или очень их мало; а с другой стороны, настоящий Епископ белорусский думает, что в нашей Малороссии между монахами польские дворяне есть, то прошу всепокорнейше ваше высокопревосходительство приказать там об оном осведомиться, и мне после дать знать с описанием о их персональных качествах, которые, однако ж, надобно, чтоб сходственные были с сим сенаторским [675] /л. 53/ достоинством.

Впрочем, с должнейшим почтением и непоколебимо преданным имею честь навсегда пребыть.

Милостивый государь мой, вашего высокопревосходительства всепокорнейший слуга,

Князь Николай Репнин

21 сентября / 2 октября 1767 / Варшава.

АВПРИ. Ф. 79 Сношения с Польшей. Оп. 6. Д. 912. Л. 48-53.

ПРИЛОЖЕНИЕ

№ 3.

Депеша Н. В. Репнина — Н. И. Панину.

Варшава, 27 сентября (8 октября) 1767 г.

/л. 86/ Милостивой Государь мой, Никита Иванович.

Сейм начался прошедшего понедельника, но не кончился так, как я льстился, одним заседанием, к чему довольно была нация приуготовлена, и думаю, что б то сделалось, коль бы поступок Папского Нунциуса тому не помешал. Пред самым начатием сейма, поутру в понедельник, он приехал нечаянно к Князю Радзивиллу, как уже у него послы собраны были с тем, чтобы ехать /л. 86 об./ вместе сейм начинать. Сколь же скоро вошел в сие многочисленное собрание, то ко всему оному начал говорить речь фанатическую, представлял, что вера погибает и что долг есть их оную защищать до последней капли крови и ни до малого упадка или уравнения с протчими религиями не допускать, понеже единая богу угодная есть католицкая, которая здесь Господствующая и тако равенства терпеть не может: а вследствие сей опасности веры именем Папским сказал, чтоб не соглашались ни на каковое трактование и назначение от республики делегатов с полною мочью, ибо погибель веры от того произойдет. Таковыми и тому подобными выражениями привел /л. 87/ все собрание в наивысший фанатизм, и тако его оным зажег, что самые смирные от слез рыдали, протчие же с возмутительным криком клятвы делали, что погибнуть за веру готовы и мученическая смерть им будет приятна; а малая часть оставших в здравом рассуждении людей, как то король, примас, маршалы обеих генеральных конфедераций, подскарбий коронный и, может быть, до 50 послов, не знали почти как и сейм начать, опасаясь и предвидя рубку при самом оного открытии. Я, видя оное замешатльство, рассудил необходимым и сам поехал к Радзивиллу в самой тот шум и застал оной в вышнем градусе, так что выбежали от толь ко дверям несколько людей из умеренных и просили /л. 87 об./ меня, чтоб я в сие сумазбродное собрание не входил; но чувствуя, чтоб сим более еще отчаянное безумство всех умножилось, не уважил всех их криков и в [676] их кучу вошел; сколь скоро меня увидели, так скоро окружа, хотя без неучтивства, но с великим жаром все вдруг стали кричать, что они умереть за веру готовы, и подобные слова самого сумасбродного фанатизма. Как же они сей шум сделали, то я громко весьма им сказал, чтоб они утихли, а коль будут шум продолжать, то и я с своей стороны шум же заведу, и что мой шум сильнее будет, нежели их. Таковые слова, неоднократно перетвержденные, наконец, их стихли, тож и представлений обеих маршалов генеральных /л. 88/ конфедераций; почему я начал им перво говорить, что я приехал только с визитой к Князю Радзивиллу, а не трактовать, понеже никто из них той чести иметь не может, не быв уполномочен от республики, как я тем удостоен от Ее Императорского Величества, а что по приятельски только им отзовусь о моем удивлении и сожалении, видя их в таком возмутительном состоянии, позабыв, знать, сколь доказательств имеют о доброжелательстве Ее Императорского Величества, и что под единым Ее только покровительством могли они для удержания своей вольности и прав сконфедероваться. В сем месте опять крик от них начался, что и для соблюдения закона католицкого /л. 88 об./ они соединились, в коем случае я опять перетвердил им неоднократно, чтоб шум делать перестали, или я и сам шуметь стану. Почему утихнув они опять, продолжал я, что справедливо им к закону своему ревность иметь, которая, конечно, похвальна, но никто и не намерен предосуждения никакого римскому исповеданию сделать, а что надлежит, коль они подлинно верны своему Закону, последовать тем оного справедливым предписаниям, чтоб никому в вере принуждения и притязания для оной не делать, тож быть непоколебимым в содержании своих обязательств и в отдании справедливости каждому; Что надлежит им содержать трактаты и сходные с оными законы, коль хотят /л. 89/ в добром соседстве с Россиею жить и покровительством Ее Императорского Величества, пользоваться, а что единые только возмутители, которые желают в замешательстве дел себе кредит и репрезентацию приобресть, толкуют им, что возобновление диссидентов касается до религии католицкой, или какого-либо ей предосуждения: ибо в самой подлинности сие есть дело гражданское, а не духовное, и должно быть рассмотрено с уважениями политическими в силу обязательств республики, а не инако как. К сему же прибавил я, чтоб они напомнили последнее сочинение своих конфедераций, какие они акты при том случае обнародовали, и под чьим покровительством то учинено, /л. 89 об./ и можно ли им думать, чтоб система политическая Империи Российской через три месяца переменилась, а, наконец, могут ли они чего опасаться под покровительством Ея Императорского Величества, которая столько сильных опытов показала своей истинной дружбы к республике Польской. Таковыми словами и подобными утишил я их по малой мере до тех пор, что можно было без опасности сейм начать. При конце ж сего разговора начали они меня просить об освобождении Кожуховского, и как то с криком начали делать, то я им сказал, что поколь кричать станут, потоль того, конечно, не сделаю, ибо криком у меня головой ничего не выиграют, а чтоб просили тихим /л. 90/ [677] учтивым и порядочным образом, то в ту пору, может быть, удовольствие им зделаю, и, сколь долго они шумели, столь долго я ничего не делал, а наконец просили они князя Радзивилла порядочным образом, чтоб он меня об освобождении сего Кожуховского просил, которое учиня пристойным и учтивым образом, я в удовольствие его обещал оного Кожуховского выпустить, что уже и учинил вчерась, возвратя его из той деревни, в которую он под караулом сослан был. Сему ж сумасбродному собранию приметил я, что всегда скорее они удовольствие от меня получат через тихость и учтивство, нежели через шум, и что, кто употреблять будет меры восмутительства, тот, конечно, также /л. 90 об./ трактован будет, как сей помянутой Кожуховской, ибо и он за то таковой поступок над собой видел. После чего оставил я их, по малой мере, в том состоянии, что не опасно уже было, чтоб рубка при открытии сейма произошла, почему и сейм был открыт, при начатии которого князь Радзивилл как маршал сейма и генеральной конфедерации при сходной речи представил приложенный при сем [А] проект акта лимитации, в коем уже мы все прежде условились; но Епископ Краковский тотчас оному воспротивился своею речью, при сем приложенною [В]. Потом воевода Краковской в подкрепление сего ж говорил, и как есть закон последнего сейма, чтоб все /л. 91/ представляемые проекты отдавать на рассуждение послам, и прежде трех дней времени не решить; то в силу того большая часть сейма сего просила, чем сие первое заседание и кончилось. На завтра ж, во вторник 25 сентября / 6 октября, прислал Нунциус два приложенных при сем брева от Папы, один к сенату [С], другой к рыцарскому стану [Д], с тем требованием, чтоб оные были читаны на сейме, котораго ему отказать не могли, следственно, оным чтением второе сеймовое заседание и началось. После чего архиепископ львовский и епископ хелмской говорили против диссидентов и человека четыре или пять послов сей противной партии; потом проект полной /л. 91 об./ мочи, принадлежащей до акта Лимитации, предложен был графом Браницким с требованием, чтоб оной читан был, на которое большая часть дозволить не хотела. Вследствие чего оберкамергер коронной говорил речь, в которой подкреплял чтение той полной мочи, и твердо требовал, чтоб оное учинено было, да и сам, наконец, Епископ Краковский устыдился своей безумной упорливости: ибо противился чтению такой вещи, об которой еще не знал хороша ли или дурна будет, почему на то и согласился. После чего чтение то было сей вышепомянутой полной мочи, которую при сем прилагаю [Е]; по прочтении ж оной все фанатики против сего кричали, что с таковою /л. 92/ неограниченною полою мочью делегаты веру к погибели приведут, а король заседание кончил, отложа оное до будущего понедельника, дав то время на рассуждение и повелев напечатать для известия всех послов проекты акта лимитации и полной мочи.

Фанатическое упорство нации я довольно вашему высокопревосходительству изъяснить не могу. Я почти со всяким особо переговорил, и почти все, кому все то сказал, что сильнейшего можно только сказать, но, признаваясь все генерально, что они силы не имеют нам противиться, большая ж часть, однако ж, объявили, что [678] они готовы всего имения лишиться и умереть, а к равенству с диссидентами не согласятся, иные плача мне /л. 92 об./ то говорили, до тех пор фанатизм неизобразимой в них вселился, одним словом, сколько я ни работаю, сколько увещевания и строгости ни употребляю, сколько мне, справедливо, король, Радзивилл, Бростовской, тож примас и подскарбий ни помогают, но никакого успеха то не приносит, и предвижу, по несчастию, что должен буду до самых крайностей доитить. Когда ж им представляю, что они сами с собой не согласны и противоречат актам своих Конфедераций; то отвечают на то, что они все в подписях своих изъяснили сальв для закона, а наконец, все к той же конклюзии приходят, что желают лучше умереть, нежели диссидентов с собой в равенство привесть. /л. 93/

Теперь мы положили, видя, что сей проект лимиты и пленипотенции без преусиления от меня проитить не может, дабы в сем замешательстве предложили на сейме, чтоб ко мне от оного делегаты присланы были спросить, чего Ее Императорское Величество желает для диссидентов, к чему и намерены назначить большую часть противных, дабы через доношение их весь сейм увидел, что подлинно я то требую и публично, что каждому особо говорил. В сем же ответе намерен сослаться на декларации Ее Императорского Величества, потом вследствие оных на акты самих конфедераций, тож на кредитивную грамоту, отправленную с здешними конфедерационными /л. 93 об./ посланниками к Ея Императорскому Величеству; затем напомню о правы здешние и трактаты, Московской и Оливской, а после то сключение сделаю, что, видя по всем тем вышеупомянутым основаниям совершенную справедливость Ее Императорского Величества, в след того желая, чтобы возвращены были все правы Грекам и диссидентам, желает, следственно, чтоб они приведены были в совершенное равенство с католиками, а из оного и то замыкается, чтоб Епископ Могилевской был посажен в Сенат, прибавя к тому, что дружба Ее Императорскаго Величества к республике основана на обязательствах Ее короны с оною, а если Речь Посполитая /л. 94/ Польская отважилась те обязательства нарушить, то Ее Императорское Величество, имея право, имеет и силу оное в действии удержать, которое немедленно в том случае и учинит, не уважая уже более ничего.

Если ж б и тому противники воспрепятствовали, чтоб ко мне с сим вопросом делегация послана была, то иного средства не вижу взять, как послать для прочтения на сейме мемориал, сославшись на все вышеписанные резоны и прося от сейма решительного ответа, почему натурально будет, чтоб сейм послал ко мне кого изъясниться, а сие изъяснение тот же точно от меня ответ произведет, которой уже выше описан. /л. 94 об./

Как же для учинения сего ответа, так и для подания, как выше сказал, к сейму мемориала приглашу всех содействующих с нашим двором чужестранных министров, а между тем, должен вам сказать, что почти уже в подлинности знаю от разных ко мне доходящих через верные каналы слухов, что г. Бенуа под рукою отвращает исполнение диссидентского дела, уверяя тихо, кого может, что мы только угрозы делаем, а до действия не дойдем и что Король Пруской их не выдаст, так и против гарантии нашей уже много интриг наделал, ибо сие им более всего на [679] сердце лежит. И тако перетолковал оное весьма противным нам образом и развратил многих от сей мысли, которое было так, как и диссидентское /л. 95/ дело, столь удачливо началось.

Под рукой тож и тихим самым образом и Чарторыские против Гарантии весьма много работают, и уже знаю, что по ночам свидания имеют и пересылаются с Епископом Краковским, а вижу их план в том, что сей последний, не хотя диссидентского восстановления, а другие — гарантии, соединились вместе, чтоб взаимно обеим сим пунктам противиться, а Епископ Краковской вследствие того и обнажил уже свою мысль через вышеприложенную его речь, в которой не соглашается ни на какое со мной от сейма трактование; да сверх того вчерашней день резиденту Саксонскому сказал, которой у него был с увещеваниями /л. 95 об./ от своего двора, чтоб он поступки свои умерил, что он, Епископ Краковской, желает лучше самовластного в Польше Государя иметь, нежели допустить Россию в польское правление мешаться. Со стороны же Чарторыских князь Любомирской великой маршал коронной более всех в противность нам работает, но также под рукою, и до сех пор их упорство проститается, что заказали князю Адаму, который истинное к нам усердие имеет, под проклятием и лишением наследства быть делегатом, а все наши приятели, даже и сам князь Радзивилл, того желают, чтоб кто ни есть из Чарторыских в сию делегацию вошел, дабы ненависть нации по диссидентскому делу не пала /л. 96/ на одних наших партизанов, а разделили бы и Чарторыские ту тягость. Я по поводу оного призывал к себе князя Адама и настоял весьма сильно, чтоб он был делегатом, представляя всю важность и бедственные следствии, кои произойдут от их упорства, но не мог его склонить, и только мне отвечал, что он чувствует правду моих слов, но не может того сделать, которое видел, что, конечно, от искреннего сердца отвечал; ибо оное говорил, взрыт плакавши и совершенно понимая, что к погибели себя отваживает. Хотя б не мне, но людям верным, от коих мне оное дошло, объявил, как то выше сказал, что отец ему точно сие заказал. Я же вследствие всех сих недоброжелательств Чарторыских /л. 96 об./ велю в некоторые их деревни войскам вступить и погляжу, не уймут ли они через то свои интриги продолжать.

В прочем, с должнейшим почтением и непоколебимою преданностью имею честь навсегда пребыть,

Милостивой Государь мой.

Вашего высокопревосходительства

Всепокорнейший слуга

Князь Николай Репин

27 сентября (8 октября) 1767 г.

Из Варшавы

АВПРИ Ф. 79. Оп. 6. Д. 912. Л. 86-96 об.

ПРИЛОЖЕНИЕ

№ 4.

Делегация сейма 1767-1768 гг.

Podoski Gabryel Jan Janosza — Primas polski.

Ostrowski Antoni — Biskup Kujawski i Pomorski.

Jabіonowski Antoni — Wojewoda poznanski.

Twardowski Ignacy — Wojewoda kaliski.

Potocki Frantiszek Salezy — Wojewoda i Generaі Ziem Kijowskich.

Giedroyж Stefan — biskup Inflantski.

Oginski Michal — Wojewoda Wilenski.

Burzinski Tadeuzs — kaszt, w-wa Smolenskiego.

Borch Jan — Podkanclerz Koronny.

Wessel Teodor — Podskarbi Wielki Koronny.

Brzostowski Stanislaw — Ssta Bystrz. Marszalek General. Konfederacyi W. K. Lit.

Ex e№uestri Ordine

Gurowski Wladyslaw — Pisarz w. Kor., Posel W. Poznaсsk.

Szydlowki Kazimierz — Stolnik P-tu Przasnyskiego, Posel X. Mazowieckiego Ziemi Wizkiey.

Krajewski Jan Chryzostom — Instygator Koronny, Posel Ziemi Roїaсskiey.

Radzimiсski Stanislaw — Podkomorzyz Ciechanowski, Ssta Janowski, Posel Ziemi Nurskiey.

Gadomski Stanislaw — Podkomorzy i Posel Ziemi Sochaczewskiey. [681]

Piwnicki Waleryan — Miecz. Z. P. Wojewуdztwa Chelmienskiego Posel.

Малая Польша

Wieliopolski Franciszek — Margrabia Pinczowski, Posel Wojewуdztwa Krakowskiego.

Wieliopolski Jozef— Chorazic kor., Posel Wojewуdztwa Krakowskiego.

Maіachowski Jaciek — Referendarz kor., Posel Wojewуdztwa Sandomirskiego.

Wodzicki Eliasz — Ssta Stobnicki, Posel Wojewуdztwa Sandomirskiego.

Oїarowski Piotr — Gen. Leuten. Wojsk kor., Posel Wojewуdztwa Sandomirskiego.

Skorupka Maciey — Podczaszy Drohiecki, Posel Wojewуdztwa Sandomirskiego.

Potocki Antoni — Starosta Lwowski i Posel Wojewуdztwa Ruskiego.

Bukowski Ignacy — Adjutant krуlewsk. Posel Sanocki.

Bіazowski Jozef Antoni — Podsoli y Posel Powiatu Zydaczewskiego.

Potocki Maryan — Delegat i Marszalek Ziemi Halickiey.

Sosnowski Jozef— Pisarz Poln. W. K. Lit., Posel Ziemi Cheіmskiey.

Stкpkowski Jozef— Obozny Polny Kor., Posel Wojewуdztwa Lubelskiego.

Karwowski Stanisіaw — Podstoli Ziemi Bielskiey, Ssta augustowski, Wojewуdztwa Podlaskiego z Ziemi Mielnickiey Posel.

Poninski Jan Nepomucen (Lodzia) — Posel Inflantski.

Великое Княжество Литовское

Pac Michal Jan — Starosta Zioіowski, Posel Wojewуdztwa Wileсskiego.

Romer Stefan Dominik — Chorazy i Posel Wojewуdztwa Trockiego.

Zabiello Antoni — Lowczy W. K. Lit., Posel Powiatu Kowieсskiego.

Czierniewicz Marcin — Horod. Sкdz Grodz, y Posel Kowiсski.

Pakosz Jan — Pisarz Grodzki y Posel Wojewуdztwa Smoleсsk.

Zabіocki Kaџmierz — Posel Powiatu Starodubowskiego.

Giedroyc Franciszek — Podczaszy i Posel Wolkуw., Oboџny Polny Lit.

Bohomolec Piotr — Pisarz Ziemski y Posel Wojewуdztwa Witebsk.

Szyszko Michal — Corazy Husarski, Posel Wojewуdztwa Witebsk.

Radziwill Michal — Krayczyc W. K. Lit., Posel z Wojewуdztwa Brzeskiego.

Domaсski Michal — Posel z Powiatu Piсskiego.

Јopaciсski Mikoіay Tadeusz — Pisarz W. K. Lit., Posel Wojewуdztwa Infiantskiego.

Czartoryski Adam — General Ziem Podolskich, Posel Inflantski.

Tyzenhaus Antoni — Pisarz nadw. W. K. Lit., Posel Wojewуdztwa Infiantskiego.

Dan w Warszawie 23 pazdzernika 1767 roku.

Plenipotencya — Yolumina Legum T. 7 SPb. 1860. S. 246-248.

ПРИЛОЖЕНИЕ

№ 5.

Депеша Н. В. Репнина — Н. И. Панину.

Варшава, 22 ноября (3 декабря) 1767 г.

/л. 61/ Сиятельнейший Граф,

Милостивой Государь мой Никита Иванович.

На сих днях имел я разговор с Господином Бенуа, которой он начал мне сообщением, что Король Пруской к нему наслал повеление, чтобы он требовал быть допущенным до всех конференций здешней делегации со мной, по каким бы они делам ни держались; понеже Его Величество имеет право по Оливскому трактату и по последней данной им на сейм Конвокации Гарантии вместе с нами /л. 61 об./ по случаю признания республикою титулов императорского и королевского, не допускать здесь ни до каких новостей, кои без него учреждены быть не должны. Сказав он мне сие, прибавил к тому, что разглашении об непрерывном штатском совете привели их в тревогу, опасаясь, чтобы из сего не возпоследовала предосудительная новость для политики соседних держав и для вольности внутренней здешней, коих интересы неразлучно соединены. По сем же просил он меня дружески, чтоб я ему присоветовал, каким образом он мог поступать, ибо не видит возможности и сам требовать о допущении его в конференции, понеже в полной мочи, данной от сейма, здешним делегатам со мной только одним велено все учредить и заключить. Я на сие ему також дружеским /л. 62/ образом ответствовал, что совету ему никакого дать не имею по поводу поведения: ибо он повелений своего двора имеет, коим и должен следовать, а в протчем я одного с ним мнения, и не вижу возможности ему с пристойностью требовать, допущенным быть до всех конференций, понеже сама делегация, хотя б то и хотела, но сделать, однако ж, того не может, не быв против иного кого уполномочена, как против уполномоченных нашего высочайшего двора. По поводу же непрерывного штатского совета я ему отвечал, что имею повеление на то согласиться, коль здешние наши партизаны оного пожелают, а само собой разумеется, что ни они не похотят оковы на свою вольность возложить, ни я на то не соглашусь. Г. Бенуа еще продолжал сей разговор, сказав мне в рассуждение, что, знать, наши дворы между собой /л. 62 об./ в оном согласились, понеже он получил повеление требовать допущенным быть в конференции. На которое я ему отвечал, что я об том ничего не знаю; что, правда, имею я повелении генеральные с ним согласно поступать, которые всегда и исполнял, подкрепляя все его бывшие здесь домогательства, но об сем партикулярно повелений особых не имел, и тако, видя сверх того сие допущение невозможным, не могу инаго сказать, как что я персонально оному противиться нимало не буду, а напротив, рад буду, чтоб то исполнилось, если Его Пруское Величество через то успокоен быть может, но чтоб он сам того требовал, коль заблагорассудит, а я требовать не могу, зная заранее, что делегация не может на то согласиться. В продолжение сего разговора говорил я ему, /л. 63/ [683] что мне странно, что его двор подает веру чинящимся, может быть, ему развраиным каким внушениям, и сумнение берет, когда знает, что интересы Империи Российской и его против Польши суть совершенно одинаковы, и, следственно, не должно б ни малым сумнениям предаваться; понеже мы не можем сами против своих интересов здесь действовать, а сверх того я приятельски, как от союзного двора министра, нимало скрывать от Г. Бенуа не стану все то, что трактоваться ни будет. Причем он меня уверял, что сумнений его двор против нашего нимало не имеет, а я ему сообщил мнение большей части делегатов республики, чтоб сделать разделение законов, учредя правы кардинальные, материи штатские и материи внутренные и экономические; через которое соседи тот важной авантаж /л. 63 об./ будут иметь, что уже ни самим единогласием, ни конфедерациями правы кардинальные и единогласием на вольных сеймах в материях штатских испровержены быть не могут, кое, мне мнится, сильнее и полезнее для соседственных держав будет всего того, что по сех пор ни было, хотя материи экономические и большинством голосов учреждаться станут. На которое он и сам согласился. Что ж принадлежит до непрерывного штатского совета, то я сказал ему ту истинную правду, что я не инако на оной соглашусь, и то если наши партизаны того пожелают, как с тем, чтоб тот совет не имел иной власти, как исполнение законов и удержания противного, а отнюдь на то не соглашусь, чтоб он имел власть законодательную; однако ж со всем тем мне видится, что сей штатской совет Его Прускому /л. 64/ Величеству не нравится, а мне он кажется полезным, понеже справедливости по малой мере добиваться будет можно по всем делам пограничным и всяким другим, обыкновенным между соседними народами, а теперь никто никому ничего приказать не может. Все судебные места ни от кого не зависят, и до того оно простирается, что не имеют власти без сейма ни король, ни министерство, и никто головой приказать даже судье пограничному, чтобы он дело свое делал, а менее еще того взыскать на нем, что он оного не делает. Следственно, во всех обыкновенных по соседству наших делах никакого толку нигде добиться не можно.

Наконец же, как еще Г. Бенуа об выше писанном допущении до конференций говорил, я, представя невозможность не от нас, но от стороны республики, прибавил к тому, что надлежало б об том заранее /л. 64 об./ повелений к нам обоим от наших дворов прислать, а не имев оных, иначе нельзя было дело работать, как на фундаменте конфедерации, которая по делу диссидентскому желала всем интересующимся в нем державам удовольствие оказать: вследствие чего и приглашены они были на конференции по сему делу; в делах же здешней легислации помочь, согласие и ручательство единой Всемилостивейшей Нашей Государыни просила, на коем основании и посольство к одному нашему двору от конфедерации послано. С тех же пор имели наши высочайшие дворы довольно времени иначе согласиться, если б какую перемену в сем порядке иметь желали, а не отозвався к нам прежде о том, и не мог здесь сейм иного учинить, как последовать чрез свой акт лимиты выше писанным основанием. По изъяснении сем Г. Бенуа меня спрашивал, не можно ли будет в нашем /л. 65/ трактате с республикою упомянуть, что он не должен нимало не только испровергать, но не ослаблять содержание трактатов республики с Берлинским [684] Двором. На которое я отвечал, что то, конечно, возможно и что мысли николи у нас не было как-либо умалить силу их трактатов, которое уже точно в пунктах о диссидентах и учинено; ибо в оных торжественно подтверждается Оливский трактат во всей его силе навсегда. Что ж касается до их гарантии, то она, во-первых, сделана на последнем сейме конвокации, когда точно введены и все те новости, против коих нация и сконфедеровалась и кои мы желаем, сколь нужно будет, исправить: а хотя б и точно та гарантия такова была, как нам желательна, то, однако ж, не мешает она республике входить по своей воле в обязательства и учреждения, для нее полезные, /л. 65 об./ лишь бы они только не были противны интересам ручателя и намерением ручательства.

Таким образом, наш разговор с Г. Бенуа кончился, и уже после сего он мне об сих материях не упоминал. Впрочем, поведение наше между собою по-прежнему дружеское.

Вчерась получил я из Берлина от князя Долгорукова письмо, кое касается до той же самой материи, и из коего я при сем экстракт прилагаю [В], а отвечать ему буду на том же самом основании, как выше здесь донес об ответе моем самому Г-ну Бенуа. Впротчем ожидать буду Вашего сиятельства повелений, которые покорнейше прошу немедленно мне дать, дабы я мог вследствие оных поступать и знать допускать ли Г-на Бенуа до конференций одних или же и до подписи трактата, которое мне кажется /л. 66/ совсем невозможно; а с сим последним последовало бы и допущение Пруского двора до ручательства; или совсем ни до чего вышеписанного его не допускать, кое могу я зделать, не обнажая себя, а упорства все придут от самой делегации, в коих я не буду иметь вида участие брать.

Г. Ратен, аглинской здесь резидент, тож мне внушал, что от противников нашего двора, а от партизанов французского, внушении чинятся аглинскому министерству, будто мы здесь хотим завладеть некоторою частью земель, и требовал, чтоб я, для успокоения его двора, его уверил в противном. На которое я отвечал, что, если он мне говорил так, как приятель, то я ему приятельски и отвечаю, что сие есть совершенной вздор и выдумки только наших злодеев; а если говорить так, как /л. 66 об./ Министр Министру, то я никакого ответа не делаю, отсылая его двор к нашему для сего изъяснения. Я же не имею оных никому как министр давать, кроме высочайшего моего двора. Г. Ратен на сие меня уверял, что их двор на наш никаких сумнений не имеет и что приятельски только хотел со мной изъясниться; почему мы приятелями и расстались.

Мне видится, что столь важная поверхность нашей инфлюенции в Польше против других держав им завидость делает, и что они на то весьма неспокойным оком глядят, а с другой стороны, весьма не хочется мне их допустить до разделения сей инфлюенции и до вступления некоторым образом с нами в равенство, которого они теперь отнюдь и здесь не имеют, а во втором классе за нами следуют. /л. 67/

Я касательно до сего то ж Вашему сиятельству повторяю, что уже и прежде неоднократно доносил, что я с поляками справлюсь и никоторую из чужестранных держав не допущу в равной с нами инфлюенции здесь быть; но прошу только в [685] наружности меры свои принять против тех чужестранных соседственных держав и прочих; а мне предписать, продолжать ли на теперешнем же основании мое поведение.

Впрочем с должнейшим почтением и непоколебимою преданностью имею честь навсегда пребыть

Милостивой Государь мой,

Вашего сиятельства

Всепокорнейший слуга

Князь Николай Репнин.

22 ноября 3 декабря 1767 г. Варшава.

АВПРИ Ф. 79. Оп. 6. Д. 914. Л. 61-67.

ПРИЛОЖЕНИЕ

№ 6.

Депеша Н. В. Репнина — Н. И. Панину.

Варшава, 11 (22) декабря 1767 г.

С резолюцией Екатерины II

Письмо к гр. Панину от 11 (22) декабря 1767

из Варшавы кн. Репнин доносит:

Курьер Тир ко мне вчерась приехал и вручил исправно вверенные ему депеши, на которые я подробно вперед отвечать буду, а теперь спешу только, сколь возможно скорее, на главные оных материи всепокорнейшее доношен не сделать и слабое мое мнение вашему сиятельству изъяснить.

Тем я начинаю, что, конечно, в настоящее время все то исполню, что ваше сиятельство мне ни повелеваете; если желаете, чтоб по-прежнему все головой материи на сеймах под единогласием трактовались и чтоб через liberum veto сеймы, как и прежде, разрывались, то и оное исполню. Сила наша в настоящее время все может; но осмелюсь то представить, что не только тем не утвердим поверенность нации к нам и нашу здесь инфлюенцию, но напротив, совсем оные разрушим, оставя в сердцах рану всех резонабельных и достойных людей, которые разделение законов желают, как я прежде доносил, на которых одних надеяться можно, которые, наконец, одни ж только и могут через свой рассудок нацией предводительствовать. Сии люди не своими особами, но кредитом своим и поверхностью разума над мелким или, лучше сказать, над подлым и безрассудным дворянством как теперь, так и впредь всегда сочинять будут большую часть нации, следственно, и оскорбим мы ту большую часть нации, если подвергнем ее прежнему беспорядку через совершенное разрывание сеймов, особливо, когда желаемый ими порядок нам не вреден, ниже опасен, через которое легко будет доказать всей нации, что мы иного не желаем, как ее видеть в порабощении и сумятице. Таковое [686] мнение произведет натурально крайнюю недоверку и сильно, следственно, препятствовать будет к собранию нам, в независимую ни от кого, кроме нас, партию, надежных и достойных людей, на коих бы мы характер и на их в народе инфлюенцию полагаться могли. Если же нашу партию соберем из людей, кои почтения в нации не имеют, то они нам более будут в тягость, нежели в пользу, не имея сами по себе никакого кредита: и тако принуждены будем все делать единственною силою, которое совершенно разрушает сей важный предмет, чтобы свою независимую поверхную в земле партию иметь. Из сего ж то произойдет, что при первом случае, при коем аттенция наша или силы отвращены будут в другую сторону, то Польша, по бессилию снося только строгость нашего ига, тем воспользоваться захочет, дабы оного избавиться. Еще також сие уважение осмелюсь представить, что, если не хотим мы бесчисленным иждивением партию свою набирать и содержать, то иного способа нет к достижению оного, как доставлением им чинов и награждений, зависящих от воли королевской: следственно, чтобы его руками жар загребать, не должно нам его в страхе содержать, пользуясь его преимуществами для содержания /С. 280/ нашей партии, но надлежит и ему самому доказать через собственное его благополучие, что он не может лучше сделать, как быть нам совершенно преданным, и оставаясь в самой короткой дружбе с нашим двором; а оскорбляя его, не долее в состоянии будем на своей стороне удержать, как поколь не увидит он способа из наших рук вырваться. Сие простое и натуральное рассуждение мне то показует.

Теперь осмелюсь я приступить к сделанным нами обещаниям через декларации о испровержениии всего того, что, вопреки вольности народной, последними сеймами постановлено было, обещая соблюсть нацию в ее преимуществах.

Не сдержим ли мы торжественным образом наше обещание, когда форму правления через кардинальные законы так утвердим, что уже не только конфедерация, но и самое единогласие того переменить не будет в силах? Не оставим ли мы нацию в преимуществах либерум вета, когда все штатские материи одним единогласием на вольных сеймах решены быть могут? Достальное все принадлежит до единого порядка, как то внутренности судебного обряда, тож экономия учрежденных уже доходов и содержания имеющегося уже войска. Большая часть нации, как уже я выше сказал, в том числе все резонабельные люди и противные двору того желают, следственно и не стали б мы нацию удерживать, когда не дозволим ей внутреннего благосостояния, быв оное нам не вредно, и, следственно, не исполним тем наших обещаний.

Не верьте, ваше сиятельство, тем, кои вам противное сему от имени сконфедерованной нации говорят. Заседания конфедерации совсем с начала сейма ни единого не было, как я и прежде доносил, а без собрания такового никакие повеления именем ее посылаться не могут. Сии все доношения, вам чинящиеся, суть только плоды интриги, желая при настоящем случае в мутной воде рыбу ловить, и забирая на свои персоны репрезентацию нации, говоря ее именем, а не имея, однако ж, на то согласия национального, за которое я вашему сиятельству отвечаю. Правда, что для собственного достоинства Ея Императорского величества надлежит нам конфедерации в публике давать вид всего народа, но когда она сама, сколь ни слаба в подлинности, большею своею частью того же разделения законов желает, держась все резонабельные люди в оной мнения примасова, то стало мы ее желание через сие в исполнение приведем. Мнение лишних дворских замыслов, конечно, много было людей привело в тревогу, но желая они утвердить свою вольность через [687] кардинальные законы и соблюдение Jiberum veto в государственных материях тем довольны, а не желают разрушения внутреннего порядка, справедливости и благосостояния своего через разрыв сеймов и простирания liberum veto на все внутренние экономические материи. Все, напротив, ропщут против сих разрывов сеймов и с презрением на тех смотрят, кои то делали. Князь Радзивилл, может быть, один по подлости своего разума внутренно того желает, но не имеет он права, хотя и маршал конфедерации, один мнением конфедерации говорить; и тако представления конфедерацких посланников его мысли измеряют, а не всей конфедерации, да и он сам публично таким образом отзываться стыдится, не смея натурально в публике давать видеть, что он беспорядка и сумятицы в своем отечестве желает, но он нам как /С. 281/ теперь, так и впредь не инако может служить, как пугалишем против Чарторыских, а при том по имени и богатству своему представлять его можем как чучелу для подлости и самого мелкого дворянства, а дел делать он своей персоной нимало не в состоянии, и надежды в оном на него ни малой полагать не можно. Почтения он от резонабельных и знатных людей нималого иметь не может по образу подлого своего обхождения, которому и точное теперешнее его состояние явным доказательством, ибо он уже две недели так пьян, что с постели все то время не в состоянии встать, и лежучи всякий день сие безобразие продолжает. Какую-ж надежду на такового человека положить можно? Надобно всегда несколько людей резонабельных около него иметь, чтоб какое дело под его именем делать; но кто захочет в оное употребиться и жить с таким безобразным человеком? И так, он не сделает нам партии и дел наших не поведет, а только, как выше сказал, годен он будет по своему сумосбродству в пугалиша против Чарторыских.

Изъясня таким образом внутреннее здешнее положение, приступлю я к объяснению наружных конференций и донесу вашему сиятельству отзывы г. Бенуа по всему вышеписанному.

Я с ним сегодня виделся, при чем был полковник Игельстрем. Я г. Бенуа спрашивал, чего его двор желает по поводу здешней формы правления, того ли чтоб все по-прежнему на сеймах трактовалось под единогласием и чтоб сеймы разрывались, или чтоб экономические и внутренние материи оставлены были под множеством голосов и чтоб на них сейм не мог разрываться. Г. Бенуа мне отвечал, что он в сем последнем не видит ни малого вреда, и что таким образом и двор его на сие смотрит, быв доволен по истолкованиям, кои он дал известному разделению законов на три разные класса. Я на сие ему говорил, что если оно так, что уже сеймы совсем разрываться не будут, ибо хотя материи государственные через liberum veto испровергаться станут, но постановления того же самого сейма по экономическим внутренним материям важность свою и силу иметь будут. На сие он согласился, но отвечал, что так оное называть не надлежит, ибо все состоит от недоразумения в едином том слове, что сеймы станут ли разрываться или нет, и что надлежит объяснить то, что уже через прошедшие конституции исполнено, что сеймы будут разрываться только на государственных материях, а на экономических того сделать будет не можно, и что сим его двор доволен. Сие есть только другое название, а в сущем деле то, что матрии разрываться будут через liberum veto, а не весь сейм; ибо по разорвании того же самого сейма, учреждения, сделанные множеством голосов по экономическим материям, в своей силе останутся. Я просил г. Бенуа, сообща ему прожекты кардинальных законов и государственных материй, чтоб он донес об том [688] своему двору и чтоб немедленно истребовал решительное по оному себе наставление; тож чтоб представил, дабы немедленно ж об резолюции берлинского двора и к г. Сольмсу писано было. Он сие все обещал, прибавя к тому, что он наперед знает, что его двор на сие согласен и уповает, что уже об том писано к г. Сольмсу. /С. 282/

После сего я ему говорил о штатском верховном совете и первые мысли оного ему прочел. Он мне отвечал, что от неведения сим советом были встревожены, и желал, чтоб я ему бы его первого начертания дал копию. Не видя в сем опасности я то учинил, прибавя то именно, что, если оно хоть мало сумнительно покажется, хотя для переду, то мы тот совет совсем отбросим, а он обещался по сему истребовать себе немедленно наставления.

После сего говорил я ему об желании нации, которое от большей части делегатов предлагается, чтоб нунциатуру или суд папского нунциуса отсель из земли истребить, и в Рим чтоб по духовным делам апелляций не делать, понеже здесь примас есть Legat ne du St. Siege (а не легат Св. Престола), а иные желают, чтоб совсем синод был установлен из здешних епископов, через который бы все духовные дела здесь управлялись, и посвящения чтоб от нового синода здешнему духовенству чинены были, дабы за то здешних денег по напрасну в Рим, как в пропасть не бросать. Я и об сем проект первых мыслей ему сообщил. Он мне отвечал, что сие, ему кажется, весьма для его двора индифферентно, и что думает — противиться тому нимало не будут. Я же, оставляя вашему сиятельству рассмотреть важность оного по политическим уважениям против католицких держав, по единой здесь внутренности полезным то для нас вижу, ибо уменьшает оное инфлюенцию римского двора, а чем меньше будет здесь инфлюенция других дворов, тем более наша приумножится.

Наконец еще я ему говорил об желании нации, которое со стремительностью оказалось, и об коем меня просили почти все делегаты, как об деле, которым весь народ крайне одолжим, чтоб позволено было полякам и чужестранцам, которые во Гданьск для торгу съезжаются, вольно оный производить, заплатя обыкновенные пошлины, то есть чтоб могли они все друг другу продавать свои товары и друг у друга их покупать, а чтоб не принуждены были, как то теперь гданьское купечество себе захватило, все товары им одним продавать и у них одних покупать, почему одни только гданьские обыватели всею прибылью торга пользуются, а чужестранцы и поляки, не могши никому продавать, как им ни от кого покупать, как от них, следственно, от того терпят, дороже покупая и дешевле продавая, барыш же весь гданьскому купечеству идет. Сие г. Бенуа нашел не только не противным своим интересам, но еще и полезным, но хотел, однако ж, о том еще описаться. Я ж и для нашего купечества сие полезным вижу и ожидать буду по оному вашего сиятельства повелений; а в привилегии инкорпорации провинции Прусской к Польше, которая основанием служит всем прерогативам той провинции, такого права Гданьску не предостережено, нации же здешней, исполняя оное, великое одолжение сделаем и, конечно, важную благодарность ее заслужим.

Из всего сего разговора с г. Бенуа ваше сиятельство усмотреть изволите, что он на главное согласен, то есть на разделение законов и образ их установления, а и в прочем сам собой вредности не видит, итак, консидерации против чужестранных дворов тем, мне видится, переменяются и нам руки вольнее оставляют.

Письма к его польскому величеству я ему сам сим вечером отослал, желая, чтобы первая импрессия их неприятности миновалась, дабы мне после легче было /С. 283/ [689] его доводить до той тяжелой резигнации, которую мы от него желаем. Сам же еще с ним не виделся, но принужден донести вашему сиятельству, что силою в теперешних обстоятельствах все из него и из всей Польши сделаем, но запрещая им внутреннее их благосостояние, возвратя все материи под единогласие, оставим в сердцах такую чувствительность, что при всяком случае и нация, и король только и мыслить будут, чтоб как из наших рук вырваться; следственно, лишимся могущества независимую свою сильную партию иметь и способа оную в поверхности содержать через награждения, кои в руках королевских. Для всякого чина или староства не можно будет нам войско вводить, чтоб к тому короля принудить. А при том смею ли сказать, что по его месту ни на кого нам столько надеяться не можно, как на него; ибо никакой партикулярный человек столько в руках у нас быть не может и столько не отваживает, как он. Всякий из тех, наделав противности, но увидев, что последует от того для него худо, может из земли выехать или от дел в деревни свои отдалиться, чем все и кончится, если то не государственные какие важные перевороты были, а король таким образом удалиться не может и вечным себя неприятствам подвергает. Он сие весьма чувствует, и, истинно, поучение довольное было, которое все бывшие замыслы совершенно уничтожило; а теперь уж ему их приписывают понапрасну, но не надобно лишнею строгостью в отчаянную нетерпеливость вести и дать желание от нас из рук, как бы то ни было, вырваться.

Изъясня сие, осмелюсь предложить, что наши интересы на время какого-либо замешательства с Портой требуют, чтоб мы заранее в Польше внутренний порядок установили, дабы при надобности можно нам было ей дать ту силу и репрезентацию, которую заблагорассудим, и чтоб оное в действии нам было тотчас полезно, а иначе она нам полезна быть не может, ибо вдруг из совершенной сумятицы в действительное употребление к делу ничего привесть не можно, и, следственно, мы Польшу тогда возвысим не для своих интересов, ибо она не поспеет нам быть полезною. Для того же самого случая, видится мне, и короля нам менажировать надобно, чтоб он тогда инфлюенцией своего места нам помогал, которая всегда несколько значит и без которой бы мы диссидентского дела, конечно не окончили так авантажно.

Приняв, таким образом, смелость вашему сиятельству представить мое мнение, повторяю при конце то же, что при начале сказал, то есть, что то все, конечно, исполню, что вы ни повелите, и, по возвращении на сие решительных повелений, в две недели времени все кончу. Посылаю с сим нарочно полковника Игельстрема, который и словесно может вам объяснить положение здешних обстоятельств, если я что довольно не описал, а прошу всепокорнейше его не держать у себя более, как два или три дня, и возвратить ко мне с решительными повелениями, сказав коротко, в силу ли мне поступать депешей, привезенных курьером Тиром, или в силу сего моего представленного мнения.

Я, таким образом, уповаю, что полковник Игельстрем воротится ко мне к 10 числу января по новому стилю. По возвращении же его легко будет трактат учредить в силу вашего желания, а в конце января его послать к вам на апробацию; и тако, хотя к первому февраля ответ от вас на то не /С. 284/ поспеет, однако ж, к половине, конечно, быть может, а в другой половине и собственный конец сеймом учиниться, продолжен оной на весь месяц. [690]

При сем всепокорнейше прилагаю те пиесы, которые и г-ну Бенуа сообщил, то есть проекты кардинальных законов и материй штатских, которых здешняя делегация требует, тож проект о синоде национальном и проект о штатском совете, которые только есть первоначальные мнения по сим материям. По сим двум последним проектам прошу мне повелеть:

1. Отбросить ли совет штатский совсем или удерживать, и с какими переменами, коль в частях его что не понравится?
2. Отбросить ли совсем прожект внутреннего синода или удерживать, или только частью одною исполнить, то есть отрешением папского нунциуса здесь юрисдикции, а как учрежденному легату ее приобресть примасу?

В кардинальных законах, коль все головой материи сеймовые подвергнем liberum veto, надлежит будет только переменить то, что предостерегаем liberum veto на все веки во всех материях, трактующихся на сеймах, а слово штатских материй уже исключить, да и их в особом артикуле уже не назначивать.

Прожект штатского совета, который от вашего сиятельства я получил, никогда здесь в мыслях не был. Он сочинен г. Алое, но найден был неспособным, а теперь, может быть, с их же стороны через г. Сакена выдается за замыслы здешнего двора. В чем все и посланники конфедерацкие, считаю, участие имеют согласно с Алое и Сакеном.

Мысль вашего сиятельства, чтоб в новых законах и постановлениях именно и ясно остеречь и охранить право нации польской соединяться, по усмотрении в том надобности, узлом генеральных конфедераций, мне кажется, коль позволите представить, опасною. Лучше оставить сие в молчании в том же положении, как до сих пор было: то есть всякая бессильная конфедерация почитается бунтом, а всякая сильная присвояет себе репрезентацию всей республики и испровергает постановления противных себе конфедераций. Если же бы мы правом конфедерации позволили, то бы все они были законные, ибо всякая имя генеральной берет; а вместо подлинной надобности в претекстах никогда недостатка не будет; и тако при всяком нашем каком-либо хлопотном упражнении без опасности, как законный поступок, здесь бы конфедерации делали, с тем чтобы воспользоваться занятием нашей аттенции и как ни есть от нас из рук вырваться. Теперь же таковой узел конфедерации как чрезвычайный поступок единой силой оправдается, итако, не смеют его делать, когда не подлинно в ней надежны, а сверх того сей поступок, позволя законом, вместо подлинной надобности, как выше сказал, недостатка не будет; итако, вся форма правления головой под многогласие подвергнется, а под видом позволенной законами надобностями конфедерации будут продолжать сколько заблагорассудят. Я и по сему, представя мое всепокорнейшее мнение, вашего сиятельства решения прошу.

Ожидая возвращения полковника Игельстрема, стану я дела тянуть или меж тем мелкости делать. /С. 285/

Радзивиллу, как от пьянства образумится, поведенное вашим сиятельством скажу. Ему, конечно, должно быть довольным, ибо правда, что ему знатное разорение причинило управление его домашних дел бывшими кураторами, однако, правда совершенная и то, что он много прямых долгов имеет, за которые должники записали через декреты прошедшей конфедерации его деревни. Настоящая конфедерация возвратила ему все те записанные деревни и восстановила его во владение [691] всего того недвижимого имения, которое он ни имел прежде прошедшей конфедерации, не глядя, что меж тем много и справедливых претензий есть, а оставляя ему в тех самому с должниками своими сделаться. Тож самое позволил я на сих днях сделать и в Короне, что уже учинено в Литве, возвратя ему все те имения, которые, хотя и судебным порядком от него в последнюю его отлучку из государства забраны были, не смотря, что, может быть, есть между тем и справедливые претензии. Итако, комиссии останется, против которой он ропщет, только рассмотреть счеты его кураторов, тож справедливость претензий как его, так и на него, а он между тем уж всем владеет, что прежде ни имел. Конфедерации ж в сии счета войти неколи, ибо знатное время на то потребно, а захватить и чужие имения без расчета, как Радзивиллу хочется, была б ужасная несправедливость, и для удовольствия его одного огорчили бы мы и притеснили домов сто разного, между тем и знатного, дворянства. Не менее несправедливы претензии и аптекарский счет его на Шавельскую экономию. Она была в закладе, и республика всегда властна была ее выкупить, которое и сделала, отдав исправно 600 000 здешних злотых кураторам радзивилловским; правда, что не в срок она ее выкупила. Итако, по справедливости, ему принадлежит еще получить еще год дохода той экономии; а впрочем все, что ни требуется выше сего, несправедливо. Чтож касается до прочих претензий его на республике, то, видится мне, он ее всю в свое владение взять хочет; рассмотрю ж вперед поколику они основательны. Но он, быв нам нужен, чтоб именем его, богатством и репрезентацией пользоваться в делах против мелкого дворянства, сам собою дела, однакож, никакого не поведет и партии почтенной не составит; итако, не заменит тех, коих бы для него притеснять и с несправедливостью надобно было.

Заключаю я сие той всепокорнейшей рефлекцией, что, если ваше сиятельство повелите еще повторительно все материи головой на сеймах под liberum veto привесть, то я оное сделаю, понеже теперь нам все возможно; но сколь ни желаю и усердности ни имею все положенной на меня исполнить, не смею, однакож, отвечать, а напротив, невозможность почти совершенную вижу, огорча таким образом здравую часть нации, чтоб я мог после того собственную надежную нам партию здесь приобресть.

Впрочем с должнейшим почтением и непоколебимою преданностию имею честь навсегда пребыть, милостивый государь мой, вашего сиятельства всепокорнейший слуга,

Князь Николай Репнин.

/С. 286/ Резолюция Екатерины II

Гр. Никита Иванович, вы можете приказать ответы заготовить в силе того, на чем мы согласились, ибо лишь бы осталось нам способ иметь пользу от либерум вотум, то для чего бы не дозволить пользоваться соседям некоторым нам индифферентным порядком, который еще и нам иногда может в пользу оборотиться.

Сб. РИО. СПб., 1893, Т. 67, С. 279-285.

ПРИЛОЖЕНИЕ

№ 7.

Депеша В. Ф. Сольмса — Фридриху II.

Москва, 3(14) декабря 1767 г.

(Перевод с франц.)

<...> Я получил совершенно исправно непосредственную депешу, которую Вашему Величеству угодно было мне послать 29 числа, вместе с опосредованной депешей от 21 числа прошедшего месяца, и, согласно с содержанием этих депеш имел разговор с графом Паниным о необходимости допустить министра Вашего в-ства в Польше на конференции <...> относительно устройства политических дел той страны. Я имел в виду веские доводы, сообщенные мне Вашим в-ством, для того чтобы мои представления имели должное значение. И, наконец, дабы предупредить всякое сомнение, прибавил, что здесь дело идет не о чести или для формы, но о необходимости присутствия министра Вашего в-ства г-на Бенуа на совещаниях, чтобы как депутаты, так и сами польские диссиденты знали, что они должны сообразовываться со всеми представлениями и советами, которые он будет представлять от имени короля — своего государя. Я просил его дать по этому вопросу ясные и точные инструкции послу — князю [Репнину] и поручить ему формально пригласить г-на Бенуа присутствовать на совещаниях.

Граф Панин сначала старался оправдать кн. Репнина в том, что он будто не слушал в диссидентском деле советов министра Вашего в-ства, потом, не колеблясь, сказал, что Ваши требования, государь, так справедливы и согласны с союзным договором, существующим между Вами и русской Императрицей, что они все будут приняты и исполнены так, как Вашему в-ству угодно было их изложить. После того он сказал мне, что составил проект союза его двора с Польской республикой, к которому, он надеется, и Вашему в-ству благоугодно будет присоединиться. Он сказал, что поговорит со мной о нем подробно в другой раз, а что в настоящее время просит только заявить об этом предположении Вашему в-ству и просить вас сделать милость ему, высказать Ваше мнение и соображения по этому предмету (Il me parla ensuite d'un plan qu'il avait forme pour conclure une alliance entre sa cour et la republique de Pologne, a laquelle il se flattait que V. M. ne refuresait pas d'acceder. II me dit, qu'il s'en entretiendrait avec moi plus amplement une autre fois et que pour le present il me priait seulement d'exposer son idde a V. M. et de la supplier de lui faire la grace, de lui donner a contraitre quel etait son sentiment et ses vues sur ce sujet). Я не считал, государь, себя в праве не упомянуть об этом в моем донесении, хотя сказал гр. Панину, что союз с Польшей не может принести большой пользы, так как польский король не в состоянии во всякое время без противоречий выполнять принимаемые на себя обязательства; а так как, кроме того, следствием этого союза может быть увеличение королевской власти, то я счел необходимым высказать ему, что Ваше в-ство не только не примете в этом участие, но что я почти не могу сомневаться в том, что Ваше в-ство открыто будете этому противиться. Граф Панин отвечал мне, что он на это смотрит иначе и что в настоящее время он не имеет никакой другой цели в этом союзе, как чтобы устранить им французский и венский дворы и показать им, что без их помощи мы сумеем себе приобресть еще одного союзника и таким образом усилить нашу северную систему. Он хорошо понимает, что мы не можем [693] извлечь большой пользы из этого союза, что даже вовсе не в наших интересах, чтобы Польша заняла такое положение, в котором ее заявление за или против нас могло иметь влияние на дела, но что посредством этого союза можно будет всегда поддерживать связи с Польшею, которые могут понадобиться в случае войны с австрийским домом или с оттоманской Портой. Тогда союзная нам Польша может оказать услугу, создавая повсюду конфедерации с помощью наших друзей (... qu'il savait fort bien, que nous ne retirons pas une grande utilite de cette alliance, qu'il n'etait pas meme de notre interet que la Pologne fflt dans une situation ou sa declaration pour ou contre nous, put decider des affaires, mais que par le moyen de cette alliance on у entretiendrait toujours des liaisons, propres a tirer quelque service de la Pologne dans le cas de une guerre avec la maison d'Autriche ou avec la Porte ottomane, en faisant naitre par nos amis des confederations). Этот разговор доставил мне удобный случай воспользоваться советом Вашего в-ства, высказанным как в последней депеше, так и во многих предшествовавших по поводу тайных замыслов польского короля, происков его родственников и Чарторыских, о необходимости зорко следить за ним и быть осторожным, чтобы не попасть в западни, в которые они завлекают Россию, для того чтобы с ее помощью устроить самодержавный образ правления в пользу короля Польши. Он мне отвечал на это, что он ничего бы так не желал, как только чтобы Ваше в-ство изволили припомнить, что в продолжение пяти лет его управления министерством он ни разу не принял на себя относительно Вашего в-ства ни одного вынужденного обязательства, которое было бы ему не под силу; в делах с Польшей он поступит также, и его мнение относительно дел ее совершенно сходится с мнением Вашего в-ства, и он просит Вас быть уверенным, что он не будет введен в заблуждение ни родственниками короля, ни саксонской партией, ни какой бы то ни было другой, и что Ваше в-ство можете смело положиться на него и надеяться, что в Польше все пойдет сообразно мыслям и желаниям Вашего в-ства. Он не в состоянии отдавать отчет в каждом сделанном шаге для достижения этой цели, потому что тогда ему пришлось бы каждый раз повторять и перебирать всю систему, но его план одобрен в основаниях своих как Государыней, так и Вашим в-ством, а потому он просит ныне, чтоб Вы положились совершенно на его прямоту, усердие и ревность и не требовали бы объяснений по поводу каждого в частности сделанного им шага; он же, со своей стороны, будет счастлив сообразовываться с советами и указаниями Вашего в-ства, и ставит себе в непременный долг выслушивать их и следовать им.

Гр. Панин извещен о внушениях, сделанных Порте, о мнимых намерениях России в отношении Польши. Ему также известно, что по поводу писем, писанных папой венскому двору, последний отправил нарочного курьера в Константинополь с депешами, без сомнения порицающими арест двух епископов и двух светских вельмож в Польше. Он считает себя вне опасности от всяких дурных последствий, могущих произойти от ропота сопернических дворов. Ему не известна вполне цель миссии французского эмиссара по имени Тотта (Франсуа Тотт (Tott Francois) — с осени 1767 г. французский резидент при крымском хане.) к крымскому хану. Мы все помним под этой фамилией одного человека, который два года проживал в Петербурге. Так как он не последовал за двором сюда в Москву, то писали в Петербург, чтобы узнать, не остался ли он там, что с ним случилось. [694]

Мне еще остается донести Вашему в-ству, что я совместно с другими министрами протестантских дворов сделал представление гр. Панину относительно того, что так как по установлению в Польше господствующей религией остается католическая, то, пожалуй полного равенства между поляками и диссидентами не будет, и наказание, налагаемое на тех, которые приняли бы вероисповедание последних, было бы противно справедливости и оскорбительно для дворов, взявших их под свое покровительство. На это гр. Панин заявил, что напишет к кн. Репнину для принятия мер к тому, чтобы эти два пункта были вычеркнуты из акта, составленного по случаю восстановления диссидентов.

Сб. РИО. СПб., 1883. Т. 37. С. 124-128.

ПРИЛОЖЕНИЕ

№ 8.

Памятная записка В. А, Кауница Марии Терезии.

Вена, 4 января 1768 г. (Извлечения)

Considerations sur l'Etat present des affaires en Pologne

le 4 Janvier 1768.

La Cour de Vienne n'a jamais perdu de vue tout ce qui est arrive relativement а la Pologne depuis la derniиre Vacance du Throne de ce Royaume, et si Elle a juge ne pas devoir s'en mкler jusqu'а cette heure, et aussi longtems que les evenements ne pourteroient que sur des objets qui lui seraient purement domestiques, Elle n'en a pas moins ete determinee depuis le premier instant, а se livrer au parti, meme le plus fort, s'il arrivoit jamais que les choses y prissent une tournure que interessant essentiellement, ou le Systeme Politique de l'Europe en general, ou celui de ses Royaume et Etats en particularier en tant que voisins de ceux de la Republique.

C'est qui paroit etre imminent.

On est а la vielle de l'ouverture d'une diete, qui ne doit avoir que le droit de confirmer tous les arrangements qui ont dejа ete ou pourront encore etre dictes par la force ou la seduction, on doit y mettre le sceau au moyen d'un Traite а signer et а garantir par la Russie, а l'exclusion de toutes autres Puissances, et la Russie par consequent est sur le point d'acquerir par ce moyen, si non le droit, au moins le pretexte, de pouvoir disposer d'orenavant privativement de toutes les affaires de la Pologne et d'en faire en effet, ainsi qu'Elle a dejа fait de la Courlande, une Province de la Russie.

Il n'est personne qui paisse ne pas sentir toute l'etendue et toute l'importance des consequences d'un aussi vaste projet, et s'il importe comme il n'est pas douteux, а l'equilibre de l'Europe en general, qu'il n'ait pas lieu, les puissances voisines sur tout sauraient le voir avec indifference.

La conduite de la Cour de Vienne serait donc aussi sage aussi consequente et aussi digne d'Elle, qu'Elle l'a ete jusqu'ici, de l'aveu de toute l'Europe raisonable et impartable, si l'etat des circonstances qui Lui a fait adopter le systeme qu'Elle a suivi jusqu'а present, etant sur le point de changer, Elle se determinoit а en changer et а en adopter un nouveau et [695] analogue, a la nouvelle face que l'on paroit de voir prendre aux affaires de la Pologne. Il n'est que la danger de rallumer le feu d'une guerre dans laquelle Elle pourrait etre entrainee, ou au moins celui de commetre sa dignine par la demarche qu'Elle feroit, qui semblerait pouvoir ou devoir l'en empecher ; Et il paroit par consequent que s'il etoit un parti а prendre propre а deconcerter les dangereus projets de la Russie, qui ne se trouvet sujet ni а l'un ni а l'autre de ces deux inconvenients, la saine Politique devrait l'engager а ne pas hesiter de la prendre.

On serait sur de n'avoir ni l'un ni l'autre а apprйhender, si l'on etoit assure du Roi de Prusse.

On paroit etre en droit de pouvoir se promettre des notions tres recentes, que l'on a de la faзon dont ce Prince envisage l'etat present des affaires en Pologne ainsi que les suites des vu s qu'annonce de plus en plus la conduite de la Russie dans se pais la et meme dans les autres etats du Nord, aue non seulement il ne s'opposera pas а ce que l'on pourra entreprendre pour en arreter les progres, mais qu'il verra meme avec plaisir que d'autres fassent ce que ses circonstances actuelles ne lui permettent pas de faire, et l'on croit par consequent, dans sette supposition ne pas devoir dissimuler а Leurs Majestes Imperiales une idee qu'elle a fait naitre, et qui paroit meriter d'autant plus d'attention, qu'en faisant beaucoup d'honneur et le plus grand effet dans le moment, elle inspirerait en meme tems de la confiance au Roi de Prusse et frayerait le chemin а des ouvertures amicales sur la succession а venir dans la Maison de Brandenbourg, dont on pourrait peut-etre tirer un tres grand parti sans blesser la France а laquelle tout ce qui peut s'opposer aux vu,s et aux interets de la Russie ne saurait deplaire.

Voicy ce que c'est :

Il faudrait faire exposer au Roi de Prusse, sans perdre un moment de tems, au par le canal de Mr. De Rhod, ou par celui du General Nugent. <...>

<...> Si comme incontestable, il est de la plus grande importance d'arrкter s'il se peut, les progres des vastes projets de la Russie qui nous presentent tout le Nord dans le danger le plus imminent de son asservissement ou au moins de son entiere dependance des volontes de la Russie, et par une suite naturelle de l'extension de sa puissance et de son influence la perspective, mois eloignee peut-etre qu'on ne pense, du sort que par la suite pourront epreuver а leur tour les puissances du Midi ; il semble qu'un moyen propre а faire cet effet, ou au moins а arreter un torrent aussi impetueux, dans le mouvement qu'il prend, peut etre regarde comme un de ces grandes coups d'Etat dont les avantages incalculables, et qui fait autant d'honneur que de profit politique а la puissance qui l'employe, surtout lorsqu'il est d'espece а ne mettre qui que se soit en droit de s'en plaindre, et lorsqu'il ne comproment en rien celui qui en fait usage.

On le parti qu'on propose, paroit etre dans le cas.

La circonstance de traites et garanties avec une puissance etrangere, dont il doit etre question а l'ouverture de la prochaine diete, fournit la premiere occasion que l'on ait eu_a jusqu'ici de pouvoir se meler legitimement des affaires de la Pologne. En bornaut le traite а un traite de amitie, et la garantie а l'objet des libertes et de l'independance de la Pologne, on а l'avantage de pouvoir se dispenser de prendre aucune part а ce, qui aura ete arrange relativement aux Dissidents ainsi qu'а d'autres objets purement domestiques de la Pologne. La proposition que l'on fera, ne sera donc sujette а aucune inconvenient, et si elle est acceptee, non seulement elle enlиvera а Russie l'avantage de pouvoir etre d'orenavant elle [696] seule l'arbitre des affaires de la Pologne, mais elle nous donnera en meme tems ainsi qu'au Roi de Prusse le droit de pouvoir en prendre connaissance, et nous en meler tout et autant que la Russie. Attendu le changement susmentionne des circonstances, il est donc trиs consequent de saisir l'occasion, et supposй que le Roi de Prusse consente а la demarche que nous proposons de faire, les succes en paroit assure ; attendu qu'il ne est pas vraisemblable, que la Republique rassemblee en diete n'accepte avec plaisir l'offre d'un traite et de une garantie qui lui presente un moyen irreprochable de se soustraire au despotisme perivatif de la Russie, et qu'au pis aller quand meme contre tout attente elle auroit la faiblesse de ne pas oser y donner le mains, on auroit fait neanmoins, lorsque toute l'Europe s'y attendois le moins, une demonstration, qui, en temoignant publiquement l'attention que l'on fait aux interets du Royaume de Pologne, ferait honneur, et engagerait pour le moins la Russie а en user а l'avenir avec plus de menagement. La facon dont pense comme il est notoire, la plus grande partie de Polonois, doit faire sera acceptee et meme avec empressement. Et il y a tout lieu de croire, que l'Imperatrice de la Russie est si eloignee d'etre sans inquietude sur la Porte, ainsi qu'au sujet de la Cour de Vienne, qu'il est trиs apparent, qu'une demarche, aussi vigoureuse, qu'inattendue lui en imposera, et fera moyennant cela l'effet que l'on doit desirer. D'ailleurs il y aura tant de consequences utiles а tirer sur l'avenir du refus ou du consentiment du Roi de Prusse, que quand ce ne serait que pour voir un peu clair au fond de son coeur, et se mettre pas lа en etat de pouvoir prendre des mesures en consequence, il semble qu'une politique eclairee et prйvoyante devrait faire vis а vis de lui la demarche que l'on propose.

C'est neanmoins aux lumieres superieures de leurs M. M. Imp. а decider ce qu'Elles jugeront etre а cet egard de Leur service et de Leur interet, et on ce conformera moyennant cela а tout ce qu'Elles jugeront a propos d'ordonner, avec la plus profonde soumission.

Перевод

Размышления о настоящем состоянии дел в Польше.

4 января 1768 г.

Двор в Вене никогда не упускал из виду событий в Польше, особенно, если в силу внутренних обстоятельств, трон этого королевства окажется вакантным. Мы не считаем себя непременно обязанными вмешиваться в эти события до тех пор, пока этот час не настал и дела эти имеют сугубо внутренний характер. Двор в Вене не намерен вообще, по крайней мере в первое время, нынешним летом, встать на сторону партии, хотя бы и наиболее сильной, до тех пор, пока события не примут такой оборот, что затронут интересы системы европейской политики в целом или же в особенности интересы наших собственных владений, поскольку они соседствуют с республикой.

Что казалось неизбежным.

На открывающемся вновь прежнем сейме, который только и обладает правом утвердить все сделанное нынешним летом, а также то, что будет к этому дополнительно навязано силой или обольщением, все это будет скреплено печатью договора, подписанного и гарантированного Россией без участия любых других держав. Посредством этого договора, что особенно важно, Россия приобретает, если не право, то, по крайней мере, повод без оглядки на других располагать всеми делами [697] Польши, действительно лишив ее свободы, также как она уже поступила с Курляндией, сделав ее российской провинцией.

Он (Кауниц. — Б. Н.) не принадлежит к тем, кто вполне не чувствовал бы всю долговременность и всю значимость последствий столь далеко идущего проекта, он рассматривает тот как в своей основе несовместимый с европейским равновесием, поэтому соседние державы не могут взирать на это совершенно равнодушно.

Поведение венского двора было бы, таким образом, также разумным, последовательным и достойным Вас, как это было и до сих пор по признанию всей резонабельной и беспристрастной Европы. Если изменится состояние дел и обстоятельств, обусловивших проводимую до настоящего времени Вашу политическую систему, то будет готова измениться и сама система. Вы придадите ей соответствующий новый облик, который будет зависеть от участия в делах Польши. Система эта будет состоять не в том, что в случае опасности возгорания военного пламени и ухудшения положения наш двор придет в движение, или, по крайней мере, предпримет достойные уважения собственные шаги, дабы показаться способным и обязанным воспрепятствовать. Последовательность этой системы состояла бы в том, чтобы создать собственную партию с целью привести в замешательство опасные планы России. Если же из этих двух затруднений не найдено того или иного удачного выхода, то здравая Политика обязывает избегать колебаний.

Дабы уверенно и со знанием дела избавиться от этих затруднений, следует застраховать себя в отношении Короля Пруссии.

Представляется, что имеется прямая возможность выяснить, как этот князь рассматривает недавние события в Польше и каковы его воззрения на обнаруживающееся все более и более поведение России в отношении этой страны, а также и других государств Севера. В нынешнем своем положении он не сможет предпринять что-либо для достижения прогресса, но он будет взирать, даже с удовольствием, на то, что в настоящих обстоятельствах сделали бы другие, в то время как эти обстоятельства не позволяют действовать ему самому. Он твердо полагает и не считает нужным скрывать от Вашего имп. в-ства родившуюся у него идею, которая столь же заслуживает внимания, сколь делает ему честь и обещает хороший результат. Она внушает доверие в отношении прусского короля и прокладывает дорогу к решению вопроса о престолонаследии в Бранденбургском доме. На этом пути ухудшение политического положения может быть исправлено без ущемления Франции, которая могла бы этому противиться, — и в интересах России, которая не воспримет этого с неудовольствием.

Именно это мы предлагаем, не теряя времени, продемонстрировать Королю Прусскому через господина Рода или генерала Нугента. <...>

<...> Несомненно, что он [прусский король] придает наибольшее значение тому, чтобы по возможности воспрепятствовать достижению далеко идущих видов России, которые, как нам представляется, чреваты опасностью неизбежного порабощения всего Севера или, по крайней мере, ее непреклонного стремления к естественному увеличению в будущем своего могущества и своего влияния. Он и не ожидает, что на протяжении месяцев державы Юга в свою очередь смогут попытаться воспрепятствовать этому. Ему представляется, что надежное средство к достижению такого результата, или, по крайней мере, для того, чтобы приостановить это стремительное [698] движение, может быть найдено в случае большого государственного переворота, чего он не исключает, принимая это в расчет. Такие перевороты предоставляют неисчислимые благоприятные возможности для достижения славы и политической выгоды державам, которые смогли бы этим воспользоваться. Главное в этом случае не предпринимать действий такого рода, которые могли бы быть кем-либо обжалованы на основе права, и хоть в чем-либо скомпрометировать прибегнувшего к ним.

Партия, которую предлагают и которая, кажется, могла бы быть в этом случае.

Обстоятельства договоров с великой иностранной державой и гарантий [с ее стороны], что должно стать предметом открывающегося вскоре сейма, предоставляют первый за последнее время случай вмешаться законным образом в дела Польши. Ограничив содержание договора о дружбе и гарантии лишь вопросами о правах и независимости Польши, следует избежать того, чтобы принимать участие в наведении порядка относительно диссидентов, а также и других чисто внутренних делах Польши.

Предложение, которое он [прусский король] делает, не сопряжено ни с какими неудобствами, и если оно будет принято, то это не только устранит приобретенное Россией преимущество быть единственным арбитром в делах Польши, но и даст нам со временем, также как и прусскому королю, право и возможность быть в них заинтересованными и вмешиваться также, как и Россия. Логично было бы воспользоваться ожидаемым вышеупомянутым изменением обстоятельств, предположив, что прусский король согласится на предлагаемый демарш — успех был бы обеспечен.

Представляется невероятным, что объединенная на сейме республика не примет с удовольствием предложение [России] о договоре и гарантии, которое та делает, чтобы таким безукоризненным средством избавиться от губительного деспотизма России, или, что еще хуже, если она, против всякого ожидания, проявит слабость и не осмелится подать руки, что все-таки делает вся Европа, хотя ее ожидают меньшие угрозы. Общественное мнение настроено в пользу интересов Польского Королевства, что делает ему честь и обязывает Россию, по крайней мере, в будущем хозяйничать более [осмотрительно]. Каковой способ, по моему мнению, общеизвестен — это собрать возможно большую партию поляков, что следует сделать даже предупредительно. Во всяком случае, он [Кауниц] имеет все основания полагать, что императрица России, отнюдь не избавлена от беспокойства по поводу Порты, как и по поводу венского двора, который, вполне очевидно, может предпринять как сильные, так и неожиданные шаги, чтобы добиться желаемого результата. Впрочем он [результат] будет иметь положительные последствия на будущее, на случай отказа или согласия прусского короля, что в дальнейшем станет несколько яснее, что [таится] в глубине его сердца, и [мы] были бы в состоянии принять соответствующие меры. Кажется, что политическая ситуация прояснится и можно будет с прозорливостью поступать в отношении предлагаемых им [прусским королем] демаршей.

Все же в свете высочайшего суждения Их имп. величеств, Им предстоит решить, насколько это служит и отвечает их интересам. Он же [Кауниц] согласует это наилучшим образом в соответствии с тем, что Они соизволят повелеть по этому поводу.

Beehr Adolf. Die erste Teilung Polens. Wien, 1873, Bd. 3 Documente. S. 1-5.

ПРИЛОЖЕНИЕ

№ 9.

Н. В. Репнин — Н. И. Панину.

Постскриптум (собственноручный)

к депеше от 4 (15) марта 1768 г. (фрагмент)

/л. 139/ <...> При окончании всего бывшего дела и развязании конфедерации за долг почитаю объяснить вашему сиятельству политическое положение здешней земли в настоящих обстоятельствах. Чужестранных инфлюенций теперь нет. Цесарцы, французы никаких партий не имеют, король прусский тоже, оскорбя всю нацию таможней мариенвердерской, которая еще в памяти, а смежные с его владениями здешние провинции оскорбляя беспрестанно разными пограничными притеснениями и наглостию грубою /л. 139 об./ своих военных командиров, которые оную всегда употребляют касательно до их беглых и вербунгов. Турки тоже никогда и не старались непрерывную инфлюенцию в здешних делах иметь, да и конекции с ними, кроме воеводы киевского и епископа каменецкого никто не имеет. Следственно, один только фанатизм в первые времена, поколь не привыкнут диссидентов вровень с католиками видеть, может примечания достойного возмущения привесть, но резонабельных и разумных людей таковое движение, хотя бы оно и произошло, за собой не потянет, понеже в настоящем /л. 140/ времени никакая чужестранная держава не видно, чтоб в подкрепление подобного вмешаться похотела. Нунций же папский, кроме увещеваний, никаких других подпор не имеет. А со временем, если какая держава и собралась взять сию материю в претекст своим здесь интригам, то уже она, не считаю, чтоб действительно была, когда привыкнут видеть, что никакого зла из сей вольности диссидентской не происходит. Из всего выше писанного ваше сиятельство можете видеть, /л. 140 об./ что чужестранных, кроме нас, инфлюенций здесь никакой двор не имеет. Наша же, хотя создана силою, однако, основание через Гварантию всех законов так твердое ей положено, что натурально во всех делах к нам прибежище будут иметь не только государственные, но и партикулярные, ибо все почти фамилии интересованы в сохранении некоторых законов, в пользу их в разные времена сочиненных. Сверх того старался я во всю прошедшую конфедерацию так дела вести, чтоб награждать по возможности наших партизанов, сколько /л. 141/ возможно ж менее оскорблять и противных, дабы не оставить в сердцах вкорененных мыслей злости и отмщения, а напротив, защищал и противных, когда несправедливые на них нападки делались, желая то ясно всем дать видеть, что Ея Императорское Величество покровительница справедливости и всей нации, а не одной партии. Я льщусь, что сие непристрастие довольно и совершенно чувствовать дал всей публике сколь через мое поведение, столь через спокойность и тихость, в которых я конфедерацию удержал. И тако считаю, что со временем и терпением дойдем, /л. 141 об./ [700] держась всегда выше писанной дороги, до желаемой нами иметь здесь независимой своей знатной партии, в которой мы можем уже твердо полагать, как и прежде доносил, Примаса, Радзивилла, Бростовского (теперешнего воеводу лифляндского) и министерства подскарбия Весселя и обоих надворных маршалов, маркиза Велиопольского и Туровского. За воеводу киевского не отвечаю, тож и за Мнишека не так твердо, как за первых. Впрочем, с сими преданными нам магнатами считать надо и их /л. 142/ приятелей. Сверх сего между молодых людей я имею два знатных человека в великопольских воеводствах, на которых совершенно полагаться могу, а именно Граф Понинский, кухмистр коронный и Г. Рачинский, писарь коронный. Об людях же второго класса, хотя из оных тож нескольких имею, здесь, не хотя Вас напрасно утруждать, не доношу. Не говорю тож об старосте сандомирском (Юзеф Салезы Оссолинский), хотя он и великие уверении в своей преданности мне делает, не хотя отвечать инако, как за совершенно верных, я за ним еще вперед смотреть стану. /л. 142 об./

Объясня сие, осталось мне донести о положении короля с его приятелями и о Чарторыских с их партией. Король, сколь по сех пор вижу, совершенно уверен, что все его благополучие состоит непоколебимо быть преданным России, и не только благополучие, но и целость свою в том почитает, следственно, сколь человечески можно предвидеть, кажется, что мы на него считать можем. Он с Чарторыскими внутренно в крайней злобе и, конечно, до дел их своевольно не допустит. С прочими, /л. 143/ им и двору противными, тоже не лучше. И тако, ни от тех, не от других помочи в делах иметь не может, и даже ни помыслу, ни надежды с ними соединиться не имеет. Следственно, без нас остался б он почти один, и не только сам, но и его лучшие приятели, то есть брат его оберкамергер, а особливо граф Браницкой, наикратчайший его друг, оба мне слово свое честное дали, что, если бы, паче всякого чаяния, король каким-нибудь совсем неожиданным образом в мыслях /л. 143 об./ своих переменился, нам преданными останутся и, скорей, от него отстанут, нежели от нас, видя, что нет иного спасения ни для него, ни для них, как вместе с нами быть. На епископов куявского, Острожского (Антоны Островский) и премышельского Керского (Юзеф Керский (Сменил в 1767 г. на кафедре Анджея Млодзиевского, ставшего епископом познаньским.)) имею я причину також надеяться, сколь их звание то дозволить может. А как дела об религии уже кончились, то в прочих, льщусь, что на них уповать могу. Наконец, еще тож имею сказать и об великом канцлере коронном /л. 144/ Млодзиевском, теперь епископе познанском, прибавя к тому, что он всегда под рукою мне во всем помогал.

Об Чарторыских же то донести имею, что старики, конечно в дела не допустятся и с ними великий маршал коронный князь Любомирский. Партизаны же их во время конфедерации смирно сидели, ожидая, что после будет, а как увидели, что кредит их дворский кончился и что уже не будут получать через них награждений, тож что они /л. 144 об./ [701] уже совершенно оставлены от России, то уповаю, что большей частью от них отстанут.

Исключаю я из счета Чарторыских партии князя Адама, которой во все времена внутренне нам предан был и всегда, сколь мог по связности крови, противился замыслам и поступкам своего отца и дяди, а теперь еще и более нам признателен, почитая, что в уважение его одного они, таким образом, в покое оставлены, которое я ему под видом откровенности выразумевать давал. Из всего сего выше писанного иного /л. 145/ я не заключаю, что спокойно и с терпеливостию, держась предпринятого уже пути, не можем мы миновать иметь знатную свою со временем партию, которая почти само собой по натуральному течению дел учинится <...> (Далее Н. В. Репнин сообщает о “награждениях” для магнатов.)

АВПРИ Ф. 79. Оп. 6. Д. 925. Л. 139-146.