Несколько замечаний относительно списка литовской шляхты, присягавшей на верность царю Алексею Михайловичу в 1655 г.

Летом 1654 г. московские армии вступили на территорию Речи Посполитой, начиная поход вглубь страны. Результат очередной войны с Россией (их было много в XVII столетии) оказался в ее первой фазе крайне неблагоприятным для Польско-литовского государства. После ряда военных походов, о которых нет необходимости подробно писать в этой работе, царские военачальники заняли большую часть территории Великого княжества Литовского; в Подляшье их войска стояли у границ Польского королевства. В королевстве положение было не менее драматичным: московские отряды разорили Люблин и доходили до Вислы. Торжественный въезд царя Алексея Михайловича в Вильно приобретал символический характер ¹. С российской точки зрения почти все поставленные цели были достигнуты. Не только был возвращен утраченный в годы Смуты Смоленск, но под властью царя оказалась и столица Великого княжества Литовского—Вильно, и Киев (с формальным, по крайней мере, подчинением казаков Богдана Хмельницкого) Перед царем и его советниками встала важная проблема — как организовать управление завоеванным краем, как определить свое отношение к местному населению. Было два возможных решения — открытая враждебность или трактование занятых территорий как части своего государства, с поиском путей взаимопонимания.

Алексей Михайлович выбрал второй путь, и одним из важнейших результатов этого решения стало появление публикуемого здесь списка. Это — документ большого объема. По свидетельству его составителей в него внесены 2058 лиц шляхетского происхождения, мужчин и немногих женщин, в основном вдов, а так же духовенства, среди которого встречаются католические ксендзы, униатские попы и, по-видимому, протестантские пасторы. Все они в соответствии с приказом царя, адресованным князю Семену Урусову, принесли присягу на верность Алексею Михайловичу, чтобы находиться, по выражению того времени, "под высокой царской рукой". Если даже принять, что в действительности число лиц, принесших присягу, было меньше этой цифры, так как владельцы имений в разных поветах Великого княжества могли неоднократно целовать крест перед представителями царя, способствуя увеличению размеров списка ², то текст и так оказывается весьма значительным. Список, включающий в себя около 2000 лиц, можно сравнить лишь со списками избирателей, участвовавших на полях деревни Воля под Варшавой в очередных выборах польских королей и великих князей литовских, и с разного рода податными реестрами, в том числе с реестрами шляхетского поголовного (так называемое subsidium generale или subsidium charitativum), собиравшегося в Короне в 1662 и 1673-1677 гг. для покрытия лавинообразно возраставших расходов на оборону государства ³. Однако списки избирателей (т. н. suffragia), начиная со второй половины XVII в., охватывающие все большее количество лиц, включают фамилии шляхты как коронной, так и литовской, с явным преобладанием первой. Аналогично и в реестрах поголовного литовцы выступают только в том случае, если они были владельцами имений в Короне, что в то время случалось редко. По отношению к Великому княжеству Литовскому список имеет исключительное значение, превышающее по своей важности акты сеймиков, и может сравниться только с реестрами подымного сбора ⁴. [39]

Внимательное чтение списка, что отнюдь не является легким занятием, позволяет прийти к ряду интересных выводов. Видна, как на ладони, борьба царских чиновников с особенностями правописания литовских или, скорее, польских и литовских фамилий. В результате часть фамилий, измененных в соответствии с московской фонетикой и орфографией, можно расшифровать точно, часть — восстановить условно при допущении определенных ошибок, некоторые идентифицировать невозможно. Можно только надеяться, что искажения не очень велики. Так же обстоит дело с названиями должностей, которые занимали упоминаемые в списке лица. В Московском государстве существовала своя развитая система должностной иерархии, но она совсем не соответствовала положению на территории Великого княжества Литовского. Названия некоторых должностей (воевода, стольник) были одинаковы, но их значение было совершенно разным. Поэтому вместо "chorazego" появился "хорунжей", вместо "czesnika" — "чашник", вместо "podstolego" — "подстоле", вместо "skarbnika" — "скарбеж", или даже вместо "instygatora" — "имстихабор".

Изучаемый список включает прежде всего фамилии литовской шляхты. 11 представителей Бранского повета, а так же по 1 особе из поветов (скорее, земель или воеводств) Волынского, Бельского и Ломжинского создают впечатление, что они оказались в этом районе случайно, занесенные туда военными действиями. У большей части лиц указано имя отца, однако это не является правилом. Судя по заглавию списка, указ предписывал кн. Урусову, первоначально охватить присягой жмудскую, виленскую, ковенскую и гродненскую шляхту. Однако, в списке только этот последний повет, а также поветы Новогрудского воеводства (Новогрудский, Слонимский, Волковысский), восточные поветы Виленского воеводства (Ошмянский, Лидский), а также поветы Минский и Оршанский представлены многочисленными (свыше 100 человек) группами шляхты. На этом основании можно, хотя и с осторожностью, предположить, что именно на этих территориях акция была проведена наиболее основательно. Шляхтичи, числившиеся по другим поветам, оказались на территории, охваченной этой акцией скорее случайно, их принадлежность к этим поветам была определена их собственными заявлениями. Список очень значителен по своим размерам, но его нельзя считать полным списком лиц, присягавших на верность Алексею Михайловичу. Не фигурирует в нем, например, автор мемуаров Ян Цедровский, который должен был целовать крест перед царским воеводой (где и когда, об этом он деликатно умалчивает), если он ездил в 1656 г. к царю с [40] покорным "челобитьем", как посол от минской шляхты, и даже удостоился чести целовать руку царя. ⁵ Следует так же отметить, что актам принятия московского подданства неоднократно предшествовали обстоятельные беседы с соответствующими лицами из царской администрации. Так поступал не упомянутый в списке староста ошмянский Адам Мацей Сакович, которому принятие московского покровительства не помешало в дальнейшем стать смоленским воеводой и распоряжаться литовской казной во время пребывания в плену подскарбия Госевского. ⁶ Подобным же образом поступал и фигурирующий в списке подкоморий лидский Якуб Теодор Кунцевич ⁷.

Следует остановиться на вопросе о мотивах, которыми руководствовался Алексей Михайлович, признавая за литовской шляхтой права значительно более широкие, чем те, которыми пользовались его московские подданые. Обещание, что эта шляхта может спокойно владеть своими имениями и беспрепятственно исповедовать католическую религию, не появились внезапно осенью 1655 г. Такие же заверения получила шляхта в капитулировавших перед московскими войсками городах уже в предшествующем году. После сдачи Смоленска в сентябре 1654 г. часть местной шляхты во главе с воеводой Филиппом Казимиром Обуховичем и начальником гарнизона старостой орленским Вильгельмом Корффом воспользовалась возможностью свободно покинуть город. Оставшиеся, среди которых находился, в частности, подкоморий смоленский Самуэль Друцкий Соколинский, надеясь сохранить за собой владения, полученные от Сигизмунда III, Владислава IV и Яна Казимира, принесли присягу на верность царю. ⁸ Смоленск, мог, правда, рассматриваться Алексеем Михайловичем в отличие от других земель Великого княжества Литовского, как возвращенная древняя "вотчина", но та же ситуация [41] повторялась с продвижением московских войск вглубь Литвы. Группа шляхты во главе с подкоморием стародубским Казимиром Стравинским и подкоморием дерптским Миколаем Киселем, попавшая в плен при капитуляции Витебска и оказавшаяся затем в Казани, с горечью вспоминала о том, что большая часть витебской шляхты присягнула царю. Их поступок эти люди считали изменой родине ⁹. Следует отметить, что в списке фигурирует немного (всего 21) витебских шляхтичей, которые далеко не составляли этой "большей части". Во время наибольших успехов русских войск посланец царя Василий Лихарев уговаривал литовских гетманов — великого Януша Радзивилла и польного — Винцента Госевского перейти на сторону Алексея Михайловича ¹⁰. Далеко идущей целью всех этих действий могла быть только — надежда на занятие польского трона и овладение всей Речью Посполитой. Ближайшее будущее должно было показать, как совсем не много не доставало для того, чтобы эти надежды стали действительностью ¹¹.

Не только шляхта воеводств и поветов Великого княжества Литовского встала перед необходимостью нормализации отношений с завоевателем, желающим прочно присоединить занятые территории к своему государству. Почти в то же самое время подобная дилемма — капитулировать перед агрессором и искать возможности установления с ним более или менее сносного modus vivendi или искать спасения в бегстве — встала и перед коронной шляхтой. В результате военных действий, предпринятых летом 1655 г. шведским королем Карлом X Густавом значительная часть территории Польского королевства оказалась в руках шведов. Законный государь Ян Казимир был вынужден покинуть страну и искать убежища в Силезии, в [42] Опольском княжестве, принадлежавшем ему по праву заклада. ¹²

Упомянутая дилемма коронной шляхтой была разрешена тем же способом, что и литовской шляхтой. Еще в то время, когда король находился на территории Речи Посполитой, шляхта отдельных воеводств, земель и поветов стала переходить на сторону противника, все более усиливавшегося и продвигавшегося вглубь Польши. Следы этих действий сохранились до настоящего времени в Главном Архиве древних актов в Варшаве в так называемом Архиве Коронном Варшавском, в фонде, где собрана документация, касающаяся дипломатических сношений Речи Посполитой с соседними государствами. ¹³ В отделе фонда, где собран материал, относящийся к сношениям со Швецией (знатокам польской истории не следует объяснять, что это один из самых богатых по количеству документов отделов) имеется целая серия документов, свидетельствующих о подчинении шляхты и мещан шведской власти. Факт хранения этих документов, свидетельствующих о явной, хотя и временной, измене Яну Казимиру, станет понятным, если принять во внимание некоторые условия мирного договора, заключенного 3 мая 1660 г. в Оливе между шведским королем и сражавшейся против него коалицией: императором, польским королем и курфюрстом бранденбургским. ¹⁴ Статья 2 договора провозглашала всеобщую амнистию для представителей обоих воюющих сторон, а в статье 8, имеющей прямое отношение к рассматриваемому вопросу, устанавливалось, что всякого рода обязательства по отношению к шведскому королю, принятые на себя в письменной форме подданными короля и Речи Посполитой, [43] утрачивают силу и анулируются ¹⁵. Формулировки, использованные в приведенном тексте, ясно показывают, что подготовившие его дипломаты прекрасно ориентировались в том, кто и каким образом оформлял свое подчинение шведской власти в 1655—1656 гг. Несмотря на неоднократные упоминания в тексте статьи 8 Курляндии, ее обязательства по отношению к шведам были еще раз объявлены утратившими силу в 10 статье договора.

Шведская сторона точно выполнила обязательства, возложенные на нее статьей 8 договора, и передала Речи Посполитой все индивидуальные и коллективные акты признания власти Карла X Густава. Вместе с другими хранившимися здесь документами они разделили нелегкую судьбу Варшавского Архива Коронного. После падения I Речи Посполитой они были вывезены в Россию, затем возвращены в соответствии с условиями Рижского договора и затем помещены в AGAD. Теперешний порядок расположения рассматриваемых документов верно отражает результат предпринятых некогда работ по упорядочению коллекции, отраженных в т. н. инвентаре Новицкого. Документы были поделены на две группы, связанные одна — с территорией Малой Польши, другая — Великой Польши, внутри каждой из групп документы в целом расположены в порядке, соответствующем традиционной иерархии воеводств и земель в каждой из этих провинций Короны. Среди документов малопольских на первом месте стоит акт отказа от Яна Казимира и подчинении Карлу X Густаву, составленный в Кракове 21 октября 1655 г. депутатами воеводств: Краковского, Сандомирского, Киевского, Русского, Волынского и Белзского. ¹⁶ Такое определение не вполне соответствует [44] фактическому положению. Среди депутатов, подписавших документ, не было представителей волынского воеводства, а чашник киевский Стефан Немирич не был депутатом Киевского воеводства, но в соответствии со своим собственным заявлением, сделанным при подписании, представлял воеводство Сандомирское. Депутат белзский Петр Томиславский снабдил свою подпись интересным для рассматриваемой темы пояснением, что белзскую шляхту "necdum Moschi et Kosaci debellerunt". Дальше шли документы, касающиеся воеводства Сандомирского, поветов Чховского и Бецкого, княжеств Заторского и Освенцимского, воеводства Люблинского, поветов Грабовецкого и Городельского, воеводств Русского и Белзского, земель Холмской и Галицкой и повета Красноставского. ¹⁷ Группу материалов, связанных с великой Польшей, открывает наиболее ранний акт капитуляции перед шведами посполитого рушения Познанского и Калишского воеводств, подписанный в лагере под Устьем в июле 1655 г. ¹⁸ Затем идут материалы, касающиеся земли Велюнской, воеводств Брест-Куявского и Иновроцлавского, земель Добжиньской, Равской, Сохачевской и Гостынской, а также всех 10 земель, входящих в состав воеводства Мазовецкого (Черской, Варшавской, Виской, Ружанской, Маковской, Нурской, Цехановской, Вышоградской, Закрочимской, Ливской и Ломжинской), земель Бельской и Дрогичинской. ¹⁹ Особо следует отметить материалы, связанные с подчинением шведам Познани и Люблина ²⁰ и обширную документацию о капитуляции гетманов коронных вместе с их войском. ²¹ Среди многочисленных индивидуальных актов привлекают внимание дела Януша и Богуслава Радзивиллов. ²²

На основе обзора имеющейся документации можно установить наличие в ней целого ряда пробелов. Отсутствие материалов, связанных с воеводствами Черниговским, Брацлавским и Подольским, а фактически и с воеводствами Киевским и Волынским понятно, т. к. шведы во время "потопа" до этих территорий не дошли. Иначе следует отнестись к отсутствию актов о подчинении шведской власти воеводств прусских (Хелминского, Мальборкского и Поморского), [45] воеводств Серадзского, Ленчицкого и Плоцкого, а также входящей в состав Подляшского воеводства земли Мельницкой. Поскольку все вышеупомянутые территории то или иное время были оккупированы шведами, то есть основания предполагать и здесь существование соответствующих актов. Отсутствие каких-либо пробелов в нумерации показывает, что в Архиве Коронном Варшавском уже в середине XVIII столетия этих документов не было. Трудно установить, не были они возвращены шведами или пропали до составления инвентаря Новицкого. К этому следует добавить, что и сохранившаяся документация лишь в немногих случаях может считаться полной. Примером может служить земля Закрочимская. Сохранились полномочия и верительные грамоты, данные закрочимским сеймиком депутатам, отправляющимся на переговоры с представителями шведского короля (пожелания шляхты, обязательство закрочимских депутатов доставить новые полномочия, в связи с тем, что имеющиеся шведская сторона нашла недостаточными, вместе с обязательством доставить текст ратификации; текст ратификации, составленный на сеймике в Новом Мясте, наконец, акт официального подчинения закрочимской шляхты шведскому королю, совершенный в Варшаве 6 сентября 1655 г.). В других случаях сохранилось гораздо меньше документов. Очень характерными следует считать постоянные обещания депутатов отдельных воеводств, земель и поветов доставить в течение определенного времени, чаще всего — в течение 2—3 недель, новые полномочия, т. к. шведские представители отказывались вести переговоры с лицами, имевшими недостаточные с их точки зрения полномочия. По-видимому, правовое мышление обеих сторон существенно отличалось друг от друга. Следует также отметить формальный непорядок среди актов подчинения малопольских земель. Вступали в переговоры и заключали соглашения со шведами административные единицы разного уровня. Наряду с Краковским воеводством самостоятельно заключали соглашения входившие в его состав поветы Чховский и Бецкий, рядом с воеводством Русским выступают земли Холмская и Галицкая, рядом с воеводством Белзским поветы Грабовецкий и Городельский, наконец, рядом с землей Холмской входящий в ее состав Красноставский повет. ²³

Сопоставление этих документов с публикуемым списком позволяет установить определенные черты сходства и различия. Сходны были, [46] прежде всего, условия, на основании которых шляхта соглашалась подчиниться власти царя и шведского короля: право владеть своими имениями и свободно исповедовать католическую религию. Последнее условие было особенно важно, если учесть, что Россия была православным, а Швеция — протестантским государством. Отмеченные в списке такие факты, как принесение присяги представителями Слонимского повета или новогрудским земским судьей Яном Обрынским от имени новогрудского воеводы Петра Вяжевича "и за шляхту и за весь повет, за всяких чинов людей", очень напоминают способ поведения шляхты, принятый при ее контактах со шведами. Однако и различия очень значительны. Объясняются они не только сводным характером московских материалов, (в то время как документы, сохранившиеся в AGAD, относятся к отдельным воеводствам и землям и ни один из них не содержит списка местной шляхты). Характерно появление в московском списке шляхтичей из Бранского повета, в то время как земля Белзская, в которую входил этот повет, подчинилась власти Карла X Густава. Шведская сторона удовлетворялась переговорами с представителями шляхты и принятыми ими от имени всех остальных обязательствами. Московская сторона настойчиво добивалась присяги отдельных лиц. Можно было приносить присягу лишь от имени близких родственников или от имени лиц, находившихся в состоянии зависимости от присягающего: солдат, монахов.

Еще в первых месяцах 1660 г., когда Хованский пошел в наступление на Брест Литовский и Подляшье, новогрудская шляхта предусмотрительно присягала на верность царю ²⁴. Все эти присяги потеряли значение после побед войск коронных и литовских под Чудновым и Полонкой. Военные действия постепенно сменили трудные переговоры дипломатов. Когда после многомесячных переговоров комиссары Речи Посполитой 30 января 1667 г. заключили в Андрусове со своими российскими партнерами договор о перемирии, который должен был регулировать отношения между государствами на протяжении 13 с половиной лет, в тексте договора не могло не присутствовать решение вопроса о переходе литовской шляхты под власть царя ²⁵. Было абсолютной случайностью, что статья, включающая соответствующее постановление, получила в тексте Андрусовского договора номер 8, [47] как и статья, регулирующая аналогичный вопрос в Оливском договоре. Вопрос о присягах литовцев занимал лишь часть более обширного текста. Алексей Михайлович обязывался вернуть все документы публичного характера (трибунальские, земские и гродские, городские), документы различных учреждений и библиотеки костельные и церковные, которые были вывезены с территорий оккупированных в 1654—1667 гг. московскими войсками. Касалось это также (а, может быть, прежде всего) гродских и земских актов воеводств, которые Речь Посполитая полностью или частично уступила восточному соседу: Смоленского со Стародубским поветом, Черниговского с Новгород-Северским поветом и Киевского. Обязательство царя касалось и специально выделенных интересующих нас документов, содержащих свидетельства принесения присяги на верность царю. Они были официально признаны утратившими силу, и в течение шести месяцев Алексей Михайлович должен был вернуть их Речи Посполитой, подобно тому, как это сделали шведы семью годами ранее. ²⁶

Могло бы казаться, что установления ст. 8 Андрусовского договора означали решение этого вопроса, как в сфере международных отношений, так и во внутриполитической жизни Речи Посполитой. Однако, произошло иное. В Библиотеке Чарторыйских в Кракове, среди материалов, включающих обширную документацию, касающуюся польско-русских отношений второй половины XVII века (сбор этих материалов иногда связывают с Киприаном Павлом Бжостовским) сохранилось письмо, посланное неким Домиником Радваньским. Адресатом письма были несомненно комиссары, которые в Варшаве с конца апреля до середины июля 1668 г. [48] занимались разделом между заинтересованными лицами 1 миллиона злотых, выплаченного Алексеем Михайловичем, в качестве возмещения за утраченные имения, на основании договора (так называемого Посольского), заключенного в декабре 1667 г. великими послами Речи Посполитой воеводой черниговским Станиславом Казимиром Беневским, упомянутым выше Бжостовским (в то время референдарием и писарем Великого княжества Литовского) и подконюшим коронным Владиславом Шмелингом ²⁷. Радваньский жаловался на интриги не названных по имени и фамилии особ, обвинявших его в том, что он присягнул на верность царю, чтобы освободиться из тюрьмы в Астрахани, где он находился после того, как попал в плен в 1654 году. Противники Радваньского хотели помешать ему получить возмещение за утраченные имения в Смоленском воеводстве, так как лица, которые подчинились царю, были исключены из числа тех, кто имел право на компенсацию ²⁸. Стоит отметить, что в сравнительно небольшой группе из 35 представителей смоленского воеводства в публикуемом списке нет фамилии Радваньский, ее нет и среди шляхты других воеводств и поветов. Автор упомянутого письма должен был присягать Алексею Михайловичу (если действительно это сделал, в других обстоятельствах). Другой инцидент произошел с Базилем Красиньским. В 1667 г. на заседании сейма в Варшаве он старался во время публичной аудиенции в посольской избе получить возмещение за утраченные на востоке имения ²⁹. Добивался этого так успешно, что Ян Казимир пожаловал [49] ему имение Чахец в Кобринской экономии. Однако, тремя годами позднее против присутствия Красиньского в окрестностях Кобрина протестовала перед брестским гродским судом группа местной шляхты. Среди целой серии обвинений нашлось и обвинение в присяге царю ³⁰. Красиньский, как и Радваньский, не фигурирует в публикуемом списке, однако в этом случае отягощающим обстоятельством можно считать упоминание об оставленных в России имениях. Это не помешало позднее Красиньскому получить должность хорунжего смоленского, должность стоящую достаточно высоко в должностной иерархии, хотя и номинальную. Оба описанных здесь случая ясно показывают, что обвинение в принесении присяги царю при благоприятных обстоятельствах могло быть использовано в разного рода личных конфликтах.

В заключение следует предпринять попытку найти ответ на вопрос, было ли принятие шведского покровительства и целование креста перед царскими воеводами изменой по отношению к королю и Речи Посполитой. Если использовать современное значение слова "измена", то ответ несомненно будет положительным. Рассуждавшие именно так люди существовали и 300 лет назад, мы с ними встречались в глубине России в Казани. Представляется, однако, что в то время подобных людей было меньшинство. Преобладали скорее более широкие взгляды, в соответствии с которыми в той экстремальной ситуации, в которой оказалась Речь Посполитая в 1654-1656 гг., было допустимо приносить присягу на верность иноземным монархам. Потом, когда страница истории переворачивалась, все это рассматривалось как не имевшее места, что доказывают соответствующие записи в Оливском и Андрусовском договорах. Один человек мог изменить, вся шляхта Польского королевства и Великого княжества Литовского — нет. Она проявила свою верность правовой системе, обепечивающей спокойное обладание своими имениями и свободное отправление своей религии. Соблюдение этого завоеватели обещали гарантировать. Опасность заключалась в возможности повторения подобных ситуаций в будущем, что, к сожалению, и произошло 100 лет спустя — в эпоху разделов.

Михал Кулецкий

Комментарии

1. Из старой русской литературы большую ценность сохраняет до сих пор благодаря богатству фактического изложения обобщающий труд С. М. Соловьева. Следует так же отметить работу А. Н. Мальцева "Россия и Белоруссия в середине XVII века." (М., 1974.). Из польской литературы заслуживают внимания биографии Яна-Казимира, написанные Т. Василевским и З. Вуйциком. (Т. Wasilewski Ostatni Waza na polskim tronie. Katowice 1984; Z. Wojcik: Jan Kazimierz Waza. Wroclaw 1997.) Ранее неизвестный взгляд на эту проблему белорусской стороны изложил недавно Г. Саганович. (Саганович Г. Невядомая вайна 1654-1667. Минск, 1995.).

2. Классическим и весьма наглядным примером такого поведения может служить литовский ловчий Ян Долмат Исайковский, который занесен в списке трижды в разных поветах: Гродненском, Минском и Ошмянском.

3. В настоящее время большая часть этих реестров хранится в AGAD в Варшаве в отделе I Archiwum Skarbu Koronnego.

4. См. Metryka Litewska. Rejestry podymnego. Wojewodztwo wilenskie 1690 r. opr. A. Rachuba. Warszawa. 1989.

5. Dwa pamietniki z XVII wieku. Jana Cedrowskiego i Jana Floriana Drobysza Tuszynskiego. wyd. A. Przybos. Wroclaw-Krakow 1954, s. 11-12. В списке упоминается в Волковысском повете другой Ян Цедровский, сын Станислава (отца мемуариста звали Яном).

6. Заборовский Л. В. Великое княжество Литовское и Россия во время польского Потопа (1655-1656 гг.) М., 1994. С. 80-103.

7. Там же. С. 103-106.

8. Саганович Г. Указ. соч. С. 24-25. О раздаче королями польскими земельных владений на Смоленщине см. Думин С. В. К истории развития ленного землевладения в Речи Посполитой в XVII в. (Смоленское воеводство в земельной политике династии Вазов) // Советское славяноведение, 1986. № 2. С. 43-57.

9. A.: Sejmiki polskie w Kazaniu 1655-1663. "Kwartalnik Historyczny VII (1893), s. 630-642. Автор (Александр Краусхар?) пользовался утраченными ныне копиями документов, сделанными Константином Свидзинским и хранившимися в Библиотеке Ординации Красинских в Варшаве.

10. Заборовский Л. В. Указ. соч. С. 22-23.

11. О попытках, предпринимавшихся царями в XVII в., чтобы занять польский трон см. М. Gawlik: Projekt unii polsko-rosyjskiej w drugiej polowie XVII w. "Kwartalnik Historyczny" XXII (1909), s.78-125, L. Kubala: Traktat wilenski. Sukcesja moskiewska. w: Wojna brandenburska i najazd Rakoczego w roku 1656 i 1657. Lwow-Warszawa 1917, s. 28-65, Z. Wojcik: Russian Endeavors for the Polish Crown in the Seventeenth Century. "Slavic Review" vol. 41 (1982), s. 59-72.

12. Для изучения комплекса вопросов, связанных с шведским "потопом" актуальным остается коллективный труд Polska w okresie drugiej wojny polnocnej 1655-1660. T. I-III red. K. Lepszy. Warszawa 1957. Из более старой литературы ценность (в особенности там, где речь идет об описании событий) сохранила работа Л. Кубали (L. Kubala Wojna srwedzka w roku 1655— 1656. Lwow 1913). Заслуживают рекомендации также указанные выше биографии Яна Казимира, написанные Т. Василевским и З. Вуйциком.

13. До сих пор не существует специальной монографии, посвященной этому очень ценному и часто используемому исследователями собранию документов. Единственная заслуживающия внимания работа, посвященная этому собранию, вышла из-под пера 3. Вуйцика (Z. Wojcik:Uwagi archiwisty о Archiwum Koronnym Warszawskim. "Archeion" XXIII (1954), s. 88-102).

14. Об обстоятельствах заключения договора в Оливе см. L. Kubala: Wojny dunskie i pokoj oliwski 1657-1660. Lw6w 1922, Z. Wojcik: Dyplomacja polska w okresie wojen drugiej potowy XVII wieku (1648-1699). w: Historia dyplomacji polskiej. Tom II 1572-1795. pod red. Z. Wojcika. Warszawa 1982, s. 216-218.

15. "Quicquid in Polonia et Magno Ducatu Litbuaniae provinciisque annexis, in iisque Curlandia per hoc bellum serenissimo regi regnoque Sueciae eorumque ducibus ac legatis, vel a privatis, vel a communitatibus, exercitibus, provinciis, per necessitatem belli vel aliter datum est quocunque titulo, diplomatum, obligationum et literarum, instrumentorum et actorum publicorum, ea omnia autographa, quae supersunt, serinissimo regi et Reipublicae Polonae, ducique Curlandiae circa ratificationum commutationem bona fide extradentur. Quod si naufragio absorpta sint, vel alio modo perierint, omnia eiusmodi scripta, actaque privata et publica ex nunc cassantur, annihilantur et eliminantur, nihilque exinde reges regnumque Sueciae in provincias, exercitus, districtus vel privatus in Polonia, Magno Ducatu Lithuaniae et provinciis illis annexis vel subiectis, in specie etiam Curlandiae et districtu Piltensi, iuris pretendere velle aut posse, omni meliori modo declarantur" (AGAD, Dok. perg. nr 5611).

16. AGAD, Archiwum Koronne Warszawskie, dzial "Szwedzkie", karton 11B nr 1.

17. Там же, nr: 2-8, 12, 14-17, 20.

18. Там же, nr: 21.

19. Там же, nr 24-73.

20. Там же, nr: 13, 22.

21. Там же, nr 79-87.

22. Там же, nr. 73-77.

23. Интересные замечания о том, как происходило подчинение шляхты шведам, о так называемой "дипломатии капитулянтов" см. в уже цитированном исследовании З. Вуйцика (Z. Wojcika: Dyplomacja polska ... s. 253-258).

24. Pamietniki Samuela i Boguslawa Kazimierza Maskiewiczow. Wiek XVII. Opr. A. Sajkowski. Wroclaw 1961, s. 280., см. также Саганович Г. Указ соч. С. 90-91.

25. Анализ содержания Андрусовского договора см. Z. Wojcik: Traktat andruszowski 1667 roku i jego geneza. Warszawa, 1959, s. 255-256.

26. Вот соответствующий фрагмент ст. 8 Андрусовского договора: "osobliwie poselstwa od wojew6dztw i powiatow podczas wojny do Waszego Carskiego Wieliczestwa z obietniczi poddanstwa odprawowane, ktore przez terazniejsze traktaty kasuja sie i na wieczne czasy umarzaja sie, nic przy sobie nie zachowujac, wrocic i one zebrawszy najdalej [do] szesciu miesiecy albo jak najpredzej zebrac sie moga, na miejsce pograniczne odeslai Wasze Carskie Wieliczestwo rozkaiesz, obwiesciwszy Nas, Naszego Kr6lewskiego Wieliczestwa przez hramote swa zebysmy dla odebrania tego wszystkiego dworzanina swego zeslali." (AGAD Metryka Koronna 206 k.661, Biblioteka Czartoryskich w Krakowie Teki Naruszewicza 162 s. 183.) К сожалению, в этом случае, в отличие от договора, заключенного в Оливе, у автора не было возможности обратиться к оригиналу соглашения; текст процитирован здесь по двум копиям, вероятно, самым лучшим. Очевидно, что в этом случае при установлении окончательного текста договора приняты во внимание официальные посольства и не учтены "челобитья" отдельных лиц.

27. Наиболее подробная характеристика миссии Беневского, Бжостовского и Шмелинга в Москве и Посольского договора см. Z. Wojcik: Miedzy traktatem andruszowskim a wojnq tureckq. Stosunki polsko-rosyjskie 1667-1672. Warszawa 1968, s. 68-125.

28. Biblioteka Czartoryskich rps 2106 s. 99; см. так же M. Kulecki: Wygnancy ze Wschodu. Egzulanci w Rzeczypospolitej w ostatnich latach panowania Jana Kazimierza i za panowania Michala Korybuta Wisniowieckiego. Warszawa 1997, s. 63-64; см. так же: Komisja Warszawska 1668. Epizodz dziejow tzw. egzulantow po traktacie andruszowskim. w: Miedzy Wschodem i Zachodem. Rzeczpospolita XVl-XVlll w. Studia ofiarowane Zbigniewowi Wojcikowi w siedemdziesiata rocznice urodzin. Warszawa 1993, s. 163-164.

29. Согласно письму, которое подконюший литовский Щенсный Морштын отправил из Варшавы 23 апреля 1667 г. конюшему литовскому Богуславу Радзивиллу, Красиньский своим поведением и в особенности самовосхвалением вызвал смех послов. См. М. Kulecki: Wygnancy... s. 19-20, его же Relacje о sejmie 1667 г. przesyiane Bogusiawowi Radziwillowi przez Szczesnego Morsztyna. Przyczynek do badan nad powstawaniem diariuszy sejmowych. "Miscellanea Historico-Archivistica" t. VII, s. 169-177.

30. Акты, издаваемые Виленской Археографической комиссией. Т. IV. Акты Брестского гродского суда. Вильно, 1870. С. 106-107.; см. так же М. Kulecki: Wygnancy ... s. 193.

Текст воспроизведен по изданию: Крестоприводная книга Великого Княжества Литовского 1655 г. // Памятники истории Восточной Европы. (Monumena Historica Res Gestas Europae Orientalis Illustrantia). Том IV. Москва-Варшава. Древлехранилище. 1999