БРОСТОВСКИЙ П. К.

ДНЕВНИК ДОРОГИ

НА КОМИССИЮ В ВИЛЬНУ 1656 ГОДА,

С САМОГО, АКТА КОМИССИИ НАСКОРО СПИСАННОГО.

DIARINSZ DROGI NA KOMMISSIA DO WILNA. ANNO 1656; YZ SAMEGO AKTU COMMISSYINEGO RAPLEM NAPISANY

Седьмое Заседание.

Сентября 4-го. Утром приехали мы на место; они дожидались нас в своей палатке целый час. Собравшись, просили мы их о записке, которую они хотели составить, сообразуясь со своей и нашей. Но они сказали, что еще не получали ответа от Царя, а между тем один из них тотчас поправил, что к Царю не посылали, так как не с чем было посылать; посмотрим, говорил он, когда вы захотите с нами мириться, тогда и пошлем; — но мы очень хорошо знали, что они за три дня пред сим, ночью, писали к Царю касательно избрания. После сего Одоевский стал говорить: так как вы сами, господа, хотите рассуждать о мире; то, пока получим известие касательно избрания, мы от Е. В. Царя, а вы от Е. В. Короля, возвратимся к первому пункту; и, взяв бумагу, начал читать, что по последней декларации своей Царь согласен заключить мир на следующим условиях: “граница должна идти, начинал от Динабурга, по Друи и Двине; от Двины рекою Ушачею до вершины той же реки, а потом до Доксина; оттуда к вершине реки Березины по Борисов, Свислочь и реку Поричь к Жичину; от Жичина по [514] той же реке Поричи до реки Припеть; а по Припети от Сабина по Днепр; — далее, Польша должна отдать малую Русь, Волынь и Подолию, по Буг, и не должна касаться Украины. Хмельницкому, Писарю и Полковникам, по слову Царскому, не мстить и войны с ними не вести. Что же касается до уступки Царя Е. В. Королю, в рассуждении налогов на 20 лет, то об этом должны быть новые сношения; войны без объявления не начинать”. — По прочтении всего, мы просили, чтобы нам выдали это на бумаге; они приказали переписать, и сами поправили; ибо прежде читали, что граница начинается от Курляндии, а теперь переменили: — от Динабурга и проч. Думая и то и другое, мы заключили, что они этой декларацией не только нам ничего не возвращают, но даже в другой раз хотят отнять у нас столько же, когда отписали себе Волынь и Подолию, Малую Русь и проч. Пусть бы они сказали нам, была ли там когда чья-нибудь нога из Москвитян? и проч. Между тем мы обещали взаимно отвечать на их записку письменно и для большей точности приложить карту. Но они непременно требовали, чтобы мы тоже что-нибудь предложили им, что уступить намерены, а притом всякой раз, когда дело шло об Украине, они твердили, что никак ни могут ее оставить, воображая, что в противном случае она не нам, а Басурманам достанется: на все это мы отвечали сообразно делу. Они просили нас уступить им что-нибудь, чтобы им можно было отнестись с чем-либо к Е. М. Царю: но мы сказали, что не требуем, чтобы они к Царю писали, и ее спрашиваем, о чем они писать будут, и проч. Заседание наше отложено к среде, т. е. к 6-му числу, потому что Пан Воевода Плоцкий, сделавшись болен, и не присутствовал на заседании. Потом приготовляли мы письма к Е. М. Королю.

Сентября 5-го. По утру держали мы совет, что нам отвечать на их предложение и что писать к Е. М. Королю, и положились написать, что они предлагают нам невозможное, а на возможное для нас мы готовы согласиться и по братски вести с ними переговоры; а между тем послали к посредникам узнать их мнение, и они много успокоили нас. Отправили Пана Масальского, дав ему начальство над Гродненским, Ковенским и Троцким уездами, а Пану Лидскому Подкоморнику поручили Виленский, Лидский и Волковийский Уезды. В 6-м часу вечера отправили мы Пана Венцкевича по почте с письмами.

Восьмое заседание.

Сентября 6-го. Утром заехал Пан Подстольник Виленский, взяв грамоту Царскую; а мы съехались между тем в палатки около полудня. Прочитав свою записку, мы объявили, чтобы они не требовали невозможного; что же касается до нас, то мы требуем справедливая, так как нам мало уступают, и то по истечении 20 лет. — Но они слишком не кстати ударились в фантазию, и, надев тапки, начали гордо с нами говорить. Увидев, что они часто стали употреблять колкие слова, мы сделали предложение, чтобы всякой раз, сходясь в свои палатки, [515] иметь дело с одними посредниками, для избежания этих неприятностей, какие они беспрестанно готовы делать. Огласившись на это, вышли мы из этой палатки в свою, а там остались Московские с Императорскими; потом, когда мы, быв уведомлены, возвратились, Московские ушли в свою палатку. Посредника объявили нам предложение не они, самих Царских Посланников, но от конфидентов, чтобы мы не противились уступить по Днепр и речку Оршицу, начав от Динабурга, по Друи и Двине; причем они сказали: что ж вы этим уступаете им сверх прежних границ? Мы отвечали, что это будет ужасный ущерб для нашего отечества, когда хотят отнять у нас все за Днепром — Полоцк, Витебск, Мстислав, Чернигов и проч.: мы согласны уступить то, что вновь поступило к нам, после Поляновских договоров, по ту сторону к Полоцку, то есть: Дорогобужь, Белой, Себежь, Невель, так как будто прежних границ мы и не касались, удержав Смоленск надалее, как лакомой для них кусок. Когда мы удалились, пришли Московские, и, побыв не более минуты с Императорскими, тотчас прислали за нами, прося нас к себе, и сказали нам: Государь наш раздает более частным людям, и потому мир быть не может. — Мы отозвались к посредникам, чтобы они подали средства; но тихо и по Латыни одушевляли нас, говоря: ut persistamus et abeamus (“Оставайтесь при своем и удалитесь”.). Впрочем мы сказали, что, может быть, завтрашний день будет счастливее, и мы что-нибудь радостнейшего от вас услышим. — Но мы, возразили они, сказали и объявили вам последнее слово царское; иначе быть не может. — Так вы не желаете мира, отвечали мы; за это дадите отчет Богу. — Они еще с большей гордостью и упреком сказали: вы здесь ведете с нами переговоры, а там посылаете к Черкасам, и встали будто прощаясь. — А как уже было к вечеру: то мы пожелали им доброй ночи, откладывая дальнейшие переговоры к завтрашнему дню: но они прощались с ними двусмысленно. Посредники же, вскочив, как можно скорее пустились в город. — Замечательно, что, когда все встали, Одоевский спросил: велеть ли разбирать шатры т. е. палатки? Е. М. Пан Староста Грабовицкий сказал по Латыне к Аллегретти: audit ne interrogationem illorum, utrum tentoria dejicere (“Слышит ли он вопрос их: — снимать ли палатки?”). Аллегретти отвечал: (disiciant (“Снять”); а на другой такой же вопрос Одоевского он же ответил по-славянски: скидайте! Е. М. Пан Староста сказал: nobis non expedit dicere, et Mediatorum, munus est istud (“Нам неприлично говорить, чтобы не снимали палаток; это дело ваше, как Посредников”.). Но он вторично отвечал нам: Domini! estote generosi, tenete vos fortiter (“Господа! будьте благородны, держитесь крепко”.). Едва успели мы сесть в карету, как на наших глазах все палатки были сняты. Мы однако, не полагаясь на посредников, и предвидя, что из этого может [516] последовать, тотчас послали к Москвитянам, которые, только что завидев нашу карету, остановились, не выходя из своей, и выговаривали им за то, что из пренебрежения к нам сняты палатки, которые были поставлены не при нас, припомнив и то, что мы пожелали друге другу доброй ночи и отложили заседание на завтрашний день, и что суматоха эта без нужды сделана. Они взаимно тотчас прислали и к нам дать знать, что мы друг друга не поняли; но так как завтра намерены собраться, то они поставят палатки, с тем однако ж, чтобы это заседание производилось без Посредников. Мы отвечали им, в этом случае пусть поступают себе, как им угодно, только бы тем не оскорбить Его Императорское Величество. Едва успели мы тронуться с места, как уже все палатки были поставлены; но весь народ с обеих сторон был в ужаснейшем смятении. Московской начал роптать, говоря: “мало ли еще эти собаки напились Христианской крови”. Замечательно и то, что во время оного заседания Дворяне их мало или совсем не обращались с нашими. После такого разъезда нашего, Одоевский послал к ехавшему через Вильну Пану Комару Судье Ошмянскому на подворье, приглашая его к себе; много жаловался пред ним на Посредников, что они портят все дело, и просил, чтобы он не извещал их, потому что завтра без них хотим вести переговоры. Но они, увидя его из окошка, подозвали к себе, ободряя нас, чтоб мы этим не тревожились, и просили завтра прислать за ними карету; притом советовали нам для виду собираться в дорогу, чтоб испугать тем Москвитяне. Однако мы за ними не посылали, потому что Москвитяне никого не велели пускать ни в город, ни из города, так что и Е. М. Пана Судью, не смотря на бывший при нем конвой, насилу пропустили; а люди наши, повозки оставленные для починки и все вещи там оставались; почему мы много беспокоились.

Сентября 7-го. Между тем отправили мы к Москвитянам Пана Комара Судью Ошмянского, Пана Корсака Подчашего Полоцкого и Писаря Владимирского, во-первых в следствие жалобы их на некоторые хоругви Е. М. Пана Подскарбия, которые по Ковенской дороге наделали большие бесчинства и теперь там бродят. Мы послали к ним Универеал и приватное письмо, напоминая им, чтобы они перемирия не нарушали; и Москвитяне были очень довольны таким распоряжением. Равным образом и мы просили Универсала для Брацлавского Уезда, чтобы там царские люди не отнимали хлеба, каковой они и обещали прислать. Во-вторых, выговаривали им за вчерашний поступок, которым оказано неуважение к нам, — тем, что в наших глазах они сияли палатки, тогда как мы разъехались с тем, чтобы на другой день иметь свидание, с тем и простились мы и конвоя у них просили. В третьих, касательно заседания; нам не хотелось удалять от заседания Посредников. Только наши отправились, как прибыл Денис, заранее ими отправленный, со следующим: прежде всего сделав приветствие, он сожалел, что вчера мы друг друга [517] не поняли, и сняли палатки, по приказанию Посредников; почему им бы очень хотелось, чтобы посредники при следующем заседании не присутствовали, потому что они только мешают; спрашивал, каким бы образом их удалить, и говорил, что они ни сколько не обращают внимания на то, если бы посредники этим и обиделись, — Мы отвечали, что худо поступлено, что сняли палатки; но как они снова поставлены, то мы, при помощи Божьей, опять соберемся. Удалять посредников неприлично; пусть они присутствуют, а мы все-таки будем говорить и делать то, что по нашему разумению найдем приличным и необходимым к заключению мира, изыскивая сами к тому средства, когда не можем получить их от Посредников. Дениса мы скоро отправили; но посланные каши Должны были ожидать в Вильне его возвращения; они были приняты чрезвычайно благосклонно. Москвитяне всю вину слагают на Посредников и много досадуют на вчерашнюю суматоху; показывают большую наклонность к миру, лишь бы мы к окончательному делу чистосердечно приступили, не полагаясь на Посредников, а они обещаются и при них чистосердечно с нами поступать, и сноситься во всем, хотя бы то пришлось что-нибудь сделать и без их посредства.

Девятое заседание.

— Предуведомив Москвитян, чтобы они за Императорскими не посылали, приехали мы уже после полудня к палаткам и решились троих из нас послать к Императорским, а двух Е. М. Пана Воеводу и Е. М. Ксендза Номината, наставив их хорошенько, к Московским, чтобы один задерживали Императорских в их палатке, а другие, принесши жалобу на вчерашний поступок, приступили бы к самому делу, объявили бы то, что было у них в Инструкции, и узнали их мысли касательно Украины. Так и сделано: сперва пошли мы втроем к Императорским и сказали им, что не желая публично при всех стыдить Царских за оказанную ими вчера неуважительность, послали мы двоих из нас с выговором к ним; причем спрашивали у них совета, что нам дальше делать, когда мы не имеем позволения уступить им что-нибудь, кроме Смоленска по Ивату, и всячески должны стараться возвратить от них Украину. В этом состоял весь наш разговор, который с их стороны был довольно неоснователен; ибо они основывались на известиях недостоверных, что замок Кокенгаузен еще не сдается, и проч. Другое посредничество их состояло в том, что так как в письмах, писанных Е. М. Королей, два раза дан Царю титул “Белой Руси”, и Король не удержал за собою сего титула, пишась Князем Русским и Белорусским; то по сему самому мы де и должны уступить им половину Белой Руси. Но мы сказали, что тут нет никакого равновесия, а одна крайность. После этих разговоров возвратились наши от Царских к Императорским, и, поговорив с четверть часа, как будто давая отчет в том, что они ходили к Москвитянам с выговором и требованием [518] удовлетворения, а также коснувшись главного предмета, относительно Смоленска, — отправились мы к средней палатке, где ожидали уже нас Москвитяне. Когда мы уселись там, Е. М. Ксендз Номинат завел речь с ними относительно главного предмета, говоря, что мы сегодня по братски сошлись, а вчера не по братски были приняты, и, хотя мы несколько только городов уступали вам, но вы этим не должны были обижаться, когда и нам вы сами невозможное предлагали; мы покупаем мир, хотя по справедливости не обязаны того делать, и это не потому мы вам предложили, чтобы более ничего не могли сделать, но чтобы от вас увидеть большую справедливость и расположенность. Если же сказать откровенно, то свидетельствуемся Господом Богом, что ничего более в Инструкции нашей не имеем и ничего более не можем вам уступить, кроме Смоленска, неоднократно облитого кровью наших братий, и от самого основания не кирпичами, так сказать, но нашими головами выстроенного, который так часто был причиной величайших кровопролитий, — Смоленска, с принадлежащими к нему городами по реку Ивату, а именно уступаем вам Смоленск, Белой, Дорогобуж, Рославль, Мозовск, Чернигов, Стародуб, Попову-Гору, Новгород-Северск, Почеп, Трубчевск, Невель, Себежь, Красной. Но хотя сюда и Чернигов принадлежит, сказали мы, однако мы не имеем полномочия уступать его, и потому предоставлено Е. М. Королю. И это делал с тем, чтобы нам возвращена была вся Украина. Впрочем, так как это постановлено на частном нашем совещании, и вы тем не довольствуетесь; то надлежит вам писать об этом Царю, а мы напишем к Е. М. Королю, с тем однако ж, что мы нисколько не подаем вам надежды, чтобы Он уступил вам Полоцк, Витебск и другие города по Двину, как вы требовали; также касательно Украинских казаков, нужно, чтобы Е. М. Царь примирил нас с ними своими посредничеством, без чего нельзя ожидать хорошего успеха. Прочие не столь большой важности дела можно устроить общим согласием, как-то: относительно костёлов, исповедания веры, имения Дворян, возвращения крепостей с пушками и т. п., узников и пленников, также касательно амнистии и соединении воинских сил, отложив все это на дальнейшее время. Между тем они свои делали соображения и просили показать им линию Казацкую, какую мы назначим, что мы и сделали; хотели обо всем писать к Царю, но постоянно твердили, что Царь не может уступить Казаков, потому что это такой народ, который ни с вами, ни с нами не может в мире жить, и заблаговременно ищет себе нового покровителя, или Шведа, или Рагоция; соединясь с которым-нибудь из них, они могут быть опасны и нам и вам; от них нужно бегать, как от бешеной собаки; наконец они сказали нам: окончим сперва одно доброе дело, тогда все исправим. При этом они просили обещанных Паном Голинским документов на то, что Шведы обещались отобрать Смоленск до последнего камня. Мы сказали, что можем представить не только эти, [519] но еще важнейшие документы неприязни Шведов против них, лишь бы только нам помириться; впрочем и теперь мы показали вам то, что было у нас под руками, как Шведский Король недавно приглашал под свое покровительство Казаков и проч.; припомнили им также, что люди их отнимают хлеб в Брацлаве и проч., и просили их об Универсале, что они и обещались сделать. Наконец согласились мы сноситься письменно до возвращения послов от Е. М. Короля; а если будет нужно, иметь и заседание в палатках. В Вильну опять позволили нам ездить для наших потребностей, так как позволено было и прежде. После того мы расстались немного веселее, нежели как бывало прежде. Замечательно впрочем, что Одоевский прибавил, будто он хотел писать к Царю и о прежней материи касательно избрания, соображаясь с нашим исправленным предложением. Мы отвечали: если вам это нужно, пишите; а мы намекнули о том Е. М. Королю, впрочем осторожно, чтобы Он не обиделся.

Сентября 8-го. После Богослужения получили мы жалобное письмо от Пани Воеводзины Троцкой, которую Москвитяне взяли в плен, сделав набег на Яшвеек и не нашел там Пана Воеводы, который, был предуведомлен, заранее ускакал. Мы отвечали ей, а между тем послали двоих к Царским Послам с жалобою, стараясь об ее освобождении. Никакие убеждения не действовали на них, кроме следующего: “вы стараетесь об избрании еще при жизни нашего Государя, а оскорбляете многих Вельмож”. Имели впрочем и они свои причины, но кончилось тем, что они приказали доставить ее в свое место с честью. Между тем мы начали приготовлять письма к Е. М. Королю, а равно и в Брест.

Сентября 9-го. Тут приехал Денис с письмами, для отправления их с нашей почтой, и очень дурно написанными универсалами относительно забрания хлеба в не завоеванных Уздах. Он так напился у Е. М. Пана Маршала, что мы принуждены были отправить его в своей карете.

Сентября 10-го. От Е. М. Пани Воеводзины Троцкой еще с просьбой приехал Ксендз Тышкевич Доминиканец; чтобы мы потребовали удовлетворения за оскорбление ее чести. Мы предостерегли, чтобы она в Вильне не останавливалась для отдыха. Между тем с величайшим трудом приготовляли мы письма к Е. М. Королю.

Сентября 11-го. В 3 часа по полуночи отправил я Богдановича на своей лошади, дав ему несколько драгунов для сопровождения. После обеда приехали Е. М. Пан Подсудок, Лидские чиновники, а вслед за ними Пан Униховский и Пан N.... Новоградские Депутаты для засвидетельствования верноподданства Его Королевской Милости и Речи Посполитой, тотчас же уехали. Из города писали Императорские Послы, что Москвитяне высылают из города много людей, особенно молодых.

Сентября 12-го. Отдых.

Сентября 13-го. Имели мы совещание относительно Брацлавского края, который Царская вольница чрезвычайно опустошала. Но в отвращение [520] сего Пан Денис обещался послать с универсалами в Брацлав и Униту; также обещали распорядиться относительно Вилкомира и Жмуди.

Сентября 14-го... приехали от двух полков — Пан Урбанович от Пана Слухтицкого и Пан Менжинский от брата своего, спрашивая, куда мы им прикажет обратиться. Мы отвечали, что не хотим подавать никакого повода к нарушению перемирия. Но как Шведы суть общие враги; то пусть они спешат туда; когда же узнают, что переговоры, чего Боже сохрани, прекращены, тогда по приближении на них войск пусть сделают то, что добродетель и любовь к отечеству укажут им.

Сентября 15-го. Послали Е. М. Пана Судью Ошмянского в Вильну к Московским Послам с объявлением, что скучаем без занятий; также к Императорским с визитом. Приняли это с благодарностью.

Сентября 16-го. Из Вилкомирского края нарочно приехали Пан Каренга и Пан Стаховский, чтобы узнать, как идут дела, и сделать разные предложения со своей стороны.

Сентября 17-го. Отдых.

Сентября 18-го. Приехал от Царских Пан Денис, с уведомлением, что идет гонец от Царя к Королю, и просил дать ему на дорогу проводника; мы назначили для сего Пана Богдановича, сделав ему складку на издержки; а по полудни отправили почту к Королю, уведомляя его об этом. Из-под Бирж приехал товарищ за советом, позволить ли Князю Курляндскому занять Биржу, обязав его порукою.

Сентября 19-го. Отправили в Вильну Пана Богдановича, откуда в тот же день не успел он возвратиться, а приехал уже на другой день.

Сентября 20-го. Пан Денис приехал опять с другим универсалом для Брацлава; вместе с ним приехал и Порутчик. От Двора пришла почта, отправленная Е. М. Подканцлером Коронным; но она почти ничего нам не принесла. Приехал также Секретарь Императорских с визитом.

Сентября 21-го. Послали мы Москвитянам взаимный универсал для наших полков, чтобы они, проходя по завоеванным местам, не делали бесчинств; но они не хотели было принять его, потому что мы не послали при сем никого из своих люден; обещано послать на другой день.

О Царе разнеслись нехорошие слухи...

Царские унывают.

Сентября 22-го. Мы послали к Царским Посланникам со следующими пунктами: 1) что отправляем казака в Гродненский край с нашим универсалом для проходящих полков наших; 2) касательно костёла в Петеши, который Москвитяне начали разбирать для отопления; 3) когда они надеются получить известие от Царя? — Они благодарили за казака и обещали дать ему денег на харчи. В Петеши тотчас послали строгий выговор за этот поступок. Не получая известий от Царя, они сами скучают, что должны оставаться в праздности. — Ночью приехал мой казак с письмами от Двора. Известия Е. М. Папа Подканцлера Коронного очень неприятны.

Сентября 25-го. Читали мы письма, полученные от Двора; также из [521] Бреста получена почта: ужасные письма и вопли на то, что пренебрегают тамошний народ.

Сентября 24-го. Совещались о донесении нашем ко Двору и занимались самым изготовлением донесений.

Сентября 25-го. По полудни в 5 часов отправили почту с ответом на последние письма.

Сентября 26-го. Присланы из стана из-под Бирж Пан Волынский и Пан Струмберк, с уведомлением, на каких условиях Курляндский Князь хочет занять Биржи, и просить у нас совета; но мы, сделав совещание, советовали им, чтобы они на это не решались без ведома Е. М. Короля и Панов Гетманов, и осады не снимали бы. С этим мы и универсал послали к нашим, которые находились по домам, чтобы они туда собиралась.

Сентября 27-го. Отправили Дворян Пана Судью Ошмянского и Пана Пацына к Императорским с визитом, а к Московским с тем же визитом и вопросом: от чего они в продолжении трех недель не получают ответа? Визит приняли они с благодарностью, а между тем были недовольны, медленной отправкой их Кириллы. Но того же дня поздно возвратился этот Кирилло, чем Москвитяне весьма обрадовались и удивительно как веселы были.

Сентября 28-го. Приехал от Царских Послов Пан Денис с этим известием, что Кирилло их уже возвратился, и они хотят иметь с нами завтра, если даст Бог, заседание обыкновенным порядком; но мы отказались завтрашним большим праздником Святого Михаила и отложили заседание на субботу.

Сентября 29-го. Послали мы дворян Пана Закревского и Пана Пацына, благодаря за уведомление, что имеют от Царя известие, и извещая сами, что заседание не может быть сегодня, по причине праздника, а отлагаем его к завтраму, прося назначить время съезду; а к Императорским послали с визитом.

Десятое заседание.

Сентября 50-го. Утром в 8 часов, послав наперед с уведомлением, поехали мы к палаткам; но, приехав туда, ожидали Москвитян около часа. Наконец когда все собрались и уселись, после взаимным, приветствий, Одоевский спросил: не имеем ли мы от Е. В. Короля известия? — Мы сказали, что часто получаем известия о здоровье и делах Е. М. Короля; но нам нужно, чтобы паны комиссары объявили от Е. В Царя, доволен ли Он тем, что мы согласились сделать последнюю уступку и отдать Ему Смоленск и Северск. — Но Москвитяне говорили, будто наши послы дворяне Е. М. Короля, доложили им от нашего имени, что мы получили от Е. М. Короля информацию на те пункты, которые по последнему заседание представили Е. В. Королю; от чего они спорили с паном Закревским, не довольствуясь нашими доказательствами, что это невозможная вещь — так скоро получить ответ от Е. В. Короля, который теперь за 80 или за 100 миль ведет дела с неприятелем, преследуя его, а [522] как скоро будет получен, мы не захотим утаивать его. После сего мы просили объявить нам, доволен ли Царь нашей декларацией, которой переменить мы не можем, и по которой для получения мира мы уступаем означенные города. — На это они отвечали, что Царь не соглашается иначе, как только на прежнем условии, т. е.: чтобы взять всю Литву с Белой Русью и Украиной, и после двадцати лет возвратить; но когда приступите к избранию, то можете быть покойны. — Это показалось нам лукавством; мы заключали из этой декларации, что Царь не желает мира: вы требуете, сказали мы, чтобы мы свободно избрали Государем Е. В. Царя, а между тем обращаете свободу в рабство, когда непременно хотите этим условием sine qua non принудить нас к тому, что мы сами бы с охотой сделали, быв побуждаемы ласками и усердием Е. В. Царя к отечеству нашему и снисходительностью в трактатах. И как мы не имеем права даже говорить об этом, а тем более вести переговоров; то напрасно вы стесняете нашу совесть, как будто может быть маловажным то, что касается Короля и целой Республики. — Но Москвитяне доказывали, что они не обязаны уступать Литвы, которую оружием взяли. — Мы отвечали, что они взяли ее не храбростью своей, а изменой Гетмана, который нимало не сопротивлялся; и притом взяли несправедливой войною. И как Литва взята несправедливо, по попущению Божью; так, по милости Его же, легко она может быть и возвращена: еще достанет у нас сил, и наступит отчаянная решимость, когда мы и свое возвратим и с вами поквитаемся. Вот и Шведы заняли было Польшу; но теперь видите, как их Бог карает? даже свое теряют. И когда мы стали неустрашимо опровергать гордые их возражения; то они сказали: Бог наказал вас за вашу гордость и несправедливость и за союзы с погаными Татарами против нас. — Вы стоите, отвечали мы, чтобы вооружить на вас не только Татар, но и адских духов, за все ваши кровопролития, опустошения, упразднение славы Божьей, разрушение храмов и т. п. Наконец, когда они беспрестанно толковали об избрании, мы, не имея на то согласия от Е. В. Короля и Республики, не хотели об этом и говорить, и хотя Москвитяне скрежетали зубами, ходя вокруг палатки, но мы решились упорно держаться своего мнения, пока не увидим сабли над шеей. Опять мы объявили им, все обстоятельства, что хотя бы и получено было от Короля согласие, но все-таки нельзя было бы без сейма решить этого дела, а для сего и много времени потребовалось бы и нужно бы устранить разные препятствие. Между тем дело священного мира требует скорейшего окончания для обеих сторон. Притом же сейм не может быть без участия народа Литовского, которого часть находится у вас, а другая большая и состоящая из лучших людей, у Е. М. Короля; всем им нужно съехаться на известные места, на определенные законом сеймики, между тем, если бы он не был наперед возвращен, произошли бы отсюда большие затруднения и препятствия: посему лучше отложить это [523] дело до другого времени. — Тут Москвитяне сказали: если это дело отложить, то нужно отложить и мир до сейма, а тем временем будем с обеих сторон сохранять перемирие и совместно сражаться со Шведами, не мирясь с ними; и притом все сии условия укрепим письменно: или же — мы должны ожидать ответа от Е. В. Короля. — Мы отнеслись к посредникам, чтобы они отклонили от этого намерения комиссаров Московских и примирили бы нас. Но они объявили, что не хотят и присутствовать, если мы будем вести переговоры об этой материи. Наконец предложили следующее средство: чтобы мы через посредников дали слово, что после заключения мира будем рассуждать на сейме относительно избрания. Мы и на это средство не могли с безопасностью согласиться, пока не получим ответа от Е. М. Короля, а Москвитяне вовсе не хотели оным довольствоваться. После того посредники советовали нам соединиться с ними и помогать им в войне против Шведов, не дожидаясь заключения мира; но мы сказали, что это трудно нам сделать, пока не удостоверимся в мире. Тогда комиссары Московские объявили: если вы не принимаете предложения об избрании, то лучше нам сей, час же проститься; Царь в состоянии будет воевать и с вами и со Шведами; вот и теперь бьют челом Царю Князья Прусский и Курляндский и отдаются под Его покровительство. А мы под покровительство Божье отдаемся, сказали мы, и возвестим пред целым светом, что вы по одному честолюбию и гордости добываете государства; восстанут все на истребление вас и алчности вашей. От нас никто не потребует того, чего мы не захватили силою. — Тогда пан Одоевский, взяв свернутую в трубку какую-то бумагу; сказал: Господа! Или мы вас не понимаем, или вы нас. Вот мы даем вам записку о том, чего вы еще не слыхали; вы здесь найдете то, чего сами не ожидаете; об этом только просим вас: прочитайте эту бумагу у себя дома спокойно, и, посоветовавшись между собою, доставьте нам ответ, а мы уже не можем иметь более одного съезда. Не желая понапрасну подвергаться новым опасностям, мы взяли эту бумагу и закрыли заседание, отложив следующее собрание на третий день. Но Московский народ и военоначальник начали делать сильные угрозы как нам, так и жителям города, и вообще оказывать к нам большую ненависть, а в других местах пограбили даже сундуки у жителей и некоторых заковали в железа. — Прочитав эту грамоту, мы нашли в ней вполне вопрос об избрании. Уступая право наследничества после себя свободному избранно, Царь требовал, чтобы по смерти Е. М. Короля он был коронован, за что требует возвращение Литвы по Бе-резину, Свислочь, Припеть и Днепр, сообразно прежнему распределению границ; также чтобы Белая Русь от Динабурга, Украина с Казаками и Малороссия, (коей границы положено означить в другое время) присоединены были на вечные времена к Московии. Положено было Ливонию возвратить после коронации, а Швецию завоевать для Короля соединенными силами; утвердить клятвой все [524] права, привилегии, церковные неприкосновенности и т. п., и на все это, договорившись пред коронацией об условиях, дать грамоты чрез своих послов; сверх того возвратить воинские снаряды; пленных и в неволю взятых людей, кои сами захотят возвратиться, отпустить, и вообще все отнятое возвратить; при том сохранять порядок сеймов. Но требовалось, чтобы Уния была уничтожена и проч., как можно видеть в копии.

Октября 1-го. Приехал к нам от посредников племянник Аллегретти, просил нас о сообщении им оной бумаги, и уведомил также, что Царь болен. Мы дали им содержание этого письма, по пунктам написанного, не дав самой копии, чтобы не потерять доверия у Москвитян; ибо после вчерашнего свидания Одоевский очень просил Е. М. пана воеводу Плоцкого, чтобы мы этого письма не сообщали Императорским.

Октября 2-го. Послали к Москвитянам, что мы готовы отправиться на заседание, если и посредники Императорские приедут; ибо Императорские нас известили, что Москвитяне утром к ним присылали спрашивать, захотят ли они быть в палатках, так как теперь будут идти переговоры только касательно избрания. Но они, не снесшись о том с нами, и питая худое намерение, тотчас объявили, что не поедут. Между тем, так как и это служило препятствием, что мы без посредничества Е. В. Императора ехать не могли, равным образом и та бумага такого была содержания, о котором мы и говорить не могли без позволенья, а не только в трактаты входить или что-либо отвечать; то мы советовали отложить это заседание на далее, желая, чтобы они не устраняли Императорских из уважения к Е. В. Императору. На что Царские согласились и к завтрашнему заседанию отложили. Тут Императорские прислали к нам своего секретаря с письмами от Короля и панов хранителей печати коронных, в которых хвалили их за то, что они в деле избрания хорошо поступают, не упуская из виду Дома Ракузского (т. е. Австрийского), коему могущество этого Дома (Русского) было бы опасно. При сем объявили нам, что сами не хотят присутствовать на заседании, а предлагают нам за лучший способ, чтобы мы отправились без них, и, не соглашаясь с Москвитянами, прервали переговоры, уверяя нас, что Москвитяне дня через три сами призовут нас и будут гораздо уступчивее. Но мы не могли воспользоваться этим, и просили их, чтобы они не оставляли нас, потому что мы без согласия К. М. Короля не можем вести переговоров; а как скоро получим это согласие, то должны будем повиноваться воле Е. М. Короля; впрочем это дело не может быть окончено иначе, как на сейме.

Октября 3-го. После совещания написали мы ответ (ибо Москвитяне настоятельно требовали), которого сущность состояла в следующем: ведя переговоры с нами о мире, вы приписали новую материю об избрании, по рассмотрении которой, увидев, что она не может состояться без сейма, мы оставили ее, а занялись опять рассуждением о мир и подали вам последнее мнение свое, что [525] мы согласны уступить Смоленск и другие города, которые возвращены были за Царский титул вечной памяти Владиславу; вы и приняли это с тем, чтобы представить Царю, и узнать, будет ли он этим доволен, а нас просили писать к Е. М. Королю, что вы Белую Русь и Украину уступить не хотите. Притом же желали вы на прощании, чтобы мы не забыли напомнить Е. М. Королю касательно избрания. Теперь когда вы получили от Е. М. Царя известие, и, перестав говорить о мире, опять договариваетесь об избрании, между тем как мы читали вам постановление, что нам неприлично даже говорить о том, и теперь ожидаем известия от Е. М. Короля, не делая этим никакой проволочки времени, а единственно желая мира, которого если кто законными средствами не ищет, то пусть убьет того Бог и здесь на земли живого, и по смерти да падет это на его душу, и проч.: — то не принуждайте нас для своего честолюбия к тому, чего не позволяют нам ни права наши, ни присяга. Составив таким образом записку, дали мы наставление Е. М. пану писарю Великого Княжества Литовского пану Янишу, Е. М. пану судье Ошмянскому Комару и Е. М, пану Корсаку, чтобы они представили от нашего имени эту записку и изъяснили содержание оной; во вторых, чтобы предложили, что мы не можем ехать на заседание без императорских, которых присутствие там не бесполезно как для нас, так и для них; в третьих, советовали, под предлогом молебствия в костёле св. Франциска, побывать у Императорских с визитом и у них самих, для приватного совещания, чтобы лучше изъяснить мм дело и сбить их с этого предмета, или по крайней мере выразуметь их намерения. Послы наши приняты были благосклонно. Прочитав нашу записку, они вдруг вспыхнули; но прочитав в другой и третий раз, остались довольными и обещались ожидать известия от Е. М. Короля, хотя все думали, что стараемся только о том, чтобы продлить время. Об Императорских сказали они, что ведут с ними переговоры и позволяют уже им приехать в палатку, только хотят, чтобы, как скоро дойдет дело до избрания, они удалились бы в свою палатку, желая, по нашему совету, задобришь их, о чем и нас просить. Наконец не позволяют всем въезжать в город, соглашаются только, чтоб по два человека наших к Императорским и по два к нам приезжали для собеседования, против чего мы еще прежде объявили, что это для нас невозможно. Тогда предложили они другое средство, чтобы мы завтра приехали на мызу Ходкевича Горы и там уговаривались бы, как бы снискать к себе расположенность посредников, но ничего не говорили о том, чтобы мы, будучи в Вильне, прежде у Императорских, а не у них, побывали с визитом. Возвратились наши с ответом уже поздно.

Октября 4-го. Утром приехал от Московских пан Денис, с уведомлением, что они после закуски поедут в Горы, куда и нас просят. Приказав ему обождать предварительного совещания (ибо нам не хотелось ехать на эту беседу мы нашли, что не следует противиться [526] этому желанию их, так как собрание назначено в частном месте для постой беседы, а не для формальных переговоров. Едва успели мы отправит пана Дениса, как вдруг и весьма кстати прибыла почта с письмом от Е. М. Короля; Он обещает в скорости разрешить нам все наши затруднения информацией, сделав только совещание с панами сенаторами и Е. М. архиепископом.

Одиннадцатое заседание.

— Отправившись туда по полудни; мы застали Москвитян уже на месте, в ожидании нашего прибытия. Заняв места, прежде всего, начали мы извинять эту медленность в делах наших отдаленностью местопребывания Е. В. Короля и военными Его занятиями; прочли также письмо Е. М. Короля о том именно, что Он обещает в скорости прислать нам свою информацию и решить предложенные нами пункты, — и это письмо возвратило нам полное доверие. За сим коснулись мы необходимости заседания посредников Императорских и важности посредничества Е. В. Императора.... Потом оправдывали мы нашу записку, говоря, что законы наши запрещают нам говорить об избрании, которое было главным предметом вашей записки и показали им, что хотя бы и последовало на то согласие Е. В. Короля, как они ожидают, все-таки это дело не может быть заключено без Республики. Все это они находили правильным и гордились ношения; знанием законов наших в сем отношении; они только желали того, чтобы положено было начало переговорам, и чтобы можно было им знать, чего мы требуем от Е. В. Царя, обещая уговариваться только о том, что для нас возможно, а в делах затруднительных относиться бы им к Царю, а нам к Е. М. Королю и Республике. Между тем Царь не запретит дворянству без присяги разойтиться по домам для спокойного жительства, собираться там на сеймики и общими силами воевать против Шведов, так чтобы с ними ни одна сторона не мирилась. Нам тоже пришлось в дружеском разговоре открыться пред ними, что все это лучше сделать на имя Царечича, которого Ее М. Королева могла бы принять за сына, а Республика не отказала бы в издержках на его воспитание, чтобы он с молоком, так сказать, впивал нравы и обычаи нашего отечества и проч. Но если вы подадите мысль об уничтожении Унии, то одно это, говорили мы, может все дело расстроить. Во вторых, вы должны возвратить Республике все, от мала до велика, и вообще она ожидает от вас еще много других выгод, если бы это исполнилось. Но все можно найти средства. Авторитет Е. В. Короля и Е. В. Царя, притом старание и заботливость относительно созвания духовенства, может привести к согласию церквей, как было и прежде; а Е. М. Король обязан сохранять права каждого, а особенно Религии Римской, с которою Уния наравне стоит. Украина успокоится при посредничестве Е. М. Царя и возвратится к подданству Республике; но то, что отнято, возвратите; ибо дело [527] справедливости требует отдавать каждому свое! — Они хотя сначала очень нападали на Унию, говоря, что это не вера; но впрочем легко склонились на этот способ. Что же касается до Украины, то они говорили, что здесь находятся Казацкие послы, которые только что приехали, и которые, по их словам, не хотят принадлежать Польше; да и как же принуждать их к тому, когда они присягали Царю. Впрочем, отложили это до дальнейших переговоров, равно как и о возвращении завоеванных провинций, уверяя, что не будет затруднительно для К. В. Царя, и что все это может быть сделано. Вступились мы и за Императорских, советуя не пренебрегать посредничеством Е. В. Императора, и говоря, что без них мы на заседаниях бывать не можем и не можем вести переговоров, и чтобы они обласкали их, обещаясь и с своей стороны тоже сделать, и потому думаем пригласить их завтра к себе на пир, в чем и просили вашего наставления. Таким образом, после дружеских разговоров, обнадежив друг друга, окончили мы это заседание; они потчевали нас пряниками, лимонным вареньем и разными напитками; при прощании обнимали нас со всеми ласками, в руки целовали нас (вероятно Номината) и проч.; и провожали нас также, как и встретили: дьяки провожали нас до самой кареты, двое из послов до крыльца, а Одоевский до дверей — ведущих на крыльцо. Были они очень рады и веселы, что настроили дела с нами на такой лад, что могли многого надеяться. Вильна опять наполнилась радостью. Мы просили на другой день посредников Императорских к себе, и обещали прислать за оными карету.

Октября 5-го. Императорские, не дожидаясь нашей кареты, которую они после повстречали в Горах взяли у Царских карету с лошадьми, приехали к нам, и — в продолжении нескольким, часов во всем нами вразумлены. Мы говорили им, что, хотя бы и получено было согласие Е. В. Короля, мы могли бы здесь вести переговоры только предварительные, но делать решительные заключения не были бы вправе; это принадлежит Республике; — далее, что своим отсутствием, ослабив наши силы, они могли бы подвергнуть нас большой опасности, а вместе и унизить важность Е. В. Императора, когда бы мы в их отсутствие (чего мы вовсе не хотим) должны были устраивать дела Республики. Они старались воодушевить нас, говоря: если у вас есть хорошие войска и силы, если на вашей стороне Казаки; то к чему вам так заботиться о мире? Мы отвечали: если бы Казаки добровольно захотели пристать к нам; то, при помощи еще Татар, мы были бы в силах дать отпор и Москвитянам и Шведам. Но как выходить напротив, то по необходимости должны мы с одними из них помириться, и мы хотели бы лучше с Москвитянами, нежели со Шведами. А так как нет к тому другого средства, кроме избрания; то почему бы не позаботиться нам об этом деле, представив свободное решение оного чинам и прекратив войну. Эти слова открыли им глаза, и они предложили, что если Москвитяне тяготятся долгим ожиданием от Е. М. Короля известия и [528] декларации и настаивают на продолжение переговоров; то не лучше ли будет уступить им спорные предметы в залог до сейма, пока Республика не постановить чего-нибудь верного и определенного касательно избрания. Мы отвечали, что не можем ничего сказать об этом без декларации Е. М. Короля: и такими разговорами мы по крайней мере достигли того, что они уже не намерены более удаляться от нас на заседаниях. — Посидев еще немного после обеда у Е. М. пана воеводы Плоцкого, они уехали. Между тем мы

Октября 6-го отправили почту через Брест к Е. В. Королю с подробным обо всем донесением.

Октября 7-го. Из Брацлавля приехали депутаты с жалобой на Московских людей, что они, несмотря на Царские и комиссарские универсалы, делают большие обиды. Мы послали Е. М. пана Ошмянского судью и Е. М. пана Корсака к Московским с требованием, чтобы они вошли в это дело и приказали удовлетворить обиженных, также чтобы вывели гарнизоны из Роси, Мстибова и Яловки, о чем Е. М. пан староста Жмудский убедительно просил нас. Они приняли наших с радушием и обещали охотно исполнить как то, так и другое, вспомнив, что и в Ружаны и во все места должны написать, чтобы гарнизоны были выведены, так как и в данной Царем инструкции находится указ, которым повелевается до окончания комиссии нигде не делать никаких налогов, — не брать ни податей, ни дымных, ни чиншов.

Октября 8-го. Мы отдыхали, а посредники пировали у Царских, и, кажется, порядочно подгуляли.

Октября 9-го. Опять отдых.

Октября 10-го. Послали мы пана Минаковского во Львов за назначенным вспоможением. Около полудня приехал к нам пан Денис от Московских, с тем чтобы узнать, не имеем ли мы известия от Е. М. Короля? — Мы отвечали, что и сами очень скучаем без оного. — Не в духе уехал он.

Октября 11-го, Отдых.

Октября 12-го. Е. М. пан писарь Великого Княжества Литовского и Е. М. пан судья Ошмянский с Е. М. паном Корсаком, быв отправлены нами в город, не могли быть у Царских послов, потому что те были у Императорских, которые роскошно, как видно, принимали их. — В городе подрались наши люди с войсковыми товарищами и сильно поколотили их; досталось и нашим. Москвитяне усердно помогали нашим, как безвинным и знакомцам.

Октября 15-го. Снова послали мы тех же самых панов к Царским послам, с извинением, что доселе нет известия от Е. В. Короля, и что на днях ожидают; также на делу Е. М. пана хорунжего Литовского, чтобы хлеба и товаров до окончания комиссии из имений не вывозили. Москвитяне были благодарны, хотя и печалились, не имея никакого известия; касательно Кирсны хотели они сами от себя послать.

Октября 14-го. Отдых и скука. Октября 15-го. Московские комиссары, жалуясь, что трое слуг находящегося у них Грека, [529] посланные в Царский стан, возвращаясь через деревню какого-то Раецкого, были схвачены напавшими на них ночью Немцами, отведены в лес, ограблены на большую сумму и умерщвлены, просили, чтобы послали разведать об этом на место, которое должно быть в Вилкомирском крае. Я послал своего слугу Глацкого с универсалом и письмами от нас и Московских; при чем находился и Виленский мужик, который ушел от убийц и знает место и хозяина. Между тем Царские прислали уведомить нас, что хотят завтра иметь заседание и поговорить касательно заразы. Мы послали к ним своих сказать, что мы согласны на это, только бы и Императорские присутствовали на собрании в Горах, чем они довольны были.

Двенадцатое заседание.

Октября 16-го. Съехались мы в Горы, куда прибыли и посредники Императорские. Там предложили нам, что более ждать никаким образом не могут, опасаясь, чтобы из Польши или из Бреста не зашла сюда зараза, о которой они имеют достоверные известия. Почему советовали нам лучше это дело отложить на короткое время, т. е. на 6 недель, или более, на прим. на полгода. Нам нельзя, да и невыгодно было поступать иначе, дабы не показать своей неуступчивости, и что мы уклоняемся от отсрочки акта; впрочем мы сказали, что так как имеет известие от Е. М Короля и некоторых панов сенаторов, что нам вскоре хотят прислать решение на пункты наши; то хорошо бы подождать, не страшась заразы, которая если и показалась в Варшаве или Люблине, но нам вредить не может, потому что мы не делаем сношений с тамошними местами. Но они советовали, чтобы мы окуривали письма и проч., говоря, что в городе нужно наблюдать осторожность. Наконец мы насилу хотя в том успели, что они дали нам слово обождать до воскресенья, но не далее, с тем впрочем, чтобы мы, съехавшись в четверток, привезли с собою заготовленные с обеих сторон грамоты отсрочки или закрытия нашей комиссии; условились также и в том, если придет между тем известие от Е. В. Короля раньше воскресенья, можно было не отсрочивать комиссии, а окончить это дело. Буде же к тому времени не поспеет известие; то положились, подписав в воскресенье протесты, разъехаться. Сделав такое определение, мы расстались мирно. Казакам очень не понравилось, что Москвитяне приказали им выйти из комнаты. Между тем получено известие о поражении Прусаков. — Говорили мы также касательно Ружан и Слонима, доказывая, что Ружаны не подпадают под власть Е. В. Царя, потому что оружие Его туда не простиралось; не могло также быть на это согласия и владельца этого имения, потому что он в то время воевал против Москвитян. О Слониме же говорили, чтобы, по причине какой-то драки, оставить до окончания комиссии. Они обещали дать нам ответ из города.

Октября 17-го. В смущении заготовляли мы экспедицию к Е. В. [530] Королю, извещая о последнем постановлении, приводили в порядок все, относящееся до отсрочки, и советовались, что выгоднее для Республики, на большее ли или на меньшее время сделать отсрочку, хотя и то и другое равно было затруднительно.

Октября 18-го. Уже мы отправили почту к Е. В. Королю, как вдруг пришла почта с письмами и известием от Короля, что в нашем ожидании и беспокойстве, чрезвычайно нас обрадовало. Мы тотчас послали к панам комиссарам Царским уведомить их об этом и сказали, что завтра должно быть заседание не об отсрочке акта, а для продолжения переговоров; то же самое приказали сказать и посредникам Императорским. Едва только посланные наши уехали, как прибыл к нам от Царских Денис и сказал, чтобы мы завтра не беспокоились ехать в собрание, если от Е. В. Короля не имеем известия, а отложили бы к воскресенью, прибавив, что они более не могут ждать, не соглашаясь как будто и на самую отсрочку; видно, что вчера прискакал к ним гонец от Царя, ибо в церкви подали Одоевскому письмо, по прочтении которого, он с Лобановым открыто плакали, и совещание у себя имели. Отправили мы Дениса с тем, что имеем известие от Е. М. Короля, и завтра туда же в Горы приедем для переговоров о мире. При сем мы сообщили им известие, что наши вместе с Татарами разбили Прусаков, о чем сообщено нам из Бреста Е. М. паном воеводою Виленским.

Тринадцатое заседание.

Октября 19-го. Поутру отслужили благодарственное молебствие Господу Богу, и пели Te Deum laudamus (“Тебе Бога хвалим”.), а после завтрака отправились в Горы, дав о сем предварительное известие. На дороге догнал нас казак от Польского Гетмана и подал нам письмо с тем же известием. Съехавшись и заняв свои места, мы рассказали, что имеем известие от Е. В. Короля, что они напрасно подозревали нас и что теперь можно приступить к переговорам, чем они очень были довольны и спрашивали о успехах Е. В. После того мы предложила им вопрос о декларации Е. В. Царя, довольствуется ли Он городами по Ивату, присоединенными к нам за титулы б. п. Короля Владислава (См. прим. к №254.), как в пунктах описано. За сим просили, чтобы они решительно занялись с нами этим предметом, устранив избрание, о котором молено рассуждать в свое время и своим порядком, по заключению мира, доказывая им многими доводами, что дело об избрании очень затруднительно и требует довольного времени, и между тем нужно стираться, чтобы свет не подумал, что это делается по нужде, а не добровольно, и чтобы таким образом свободного избрания не обратить нам в насильственное и рабское. Притом мы показали им всю несообразность их требований тем, что тогда как им следовало бы, судя по совести и справедливости, возвратить нам часть Государства, они сами хотят [531] взять всю Корону и остальную часть Княжества Литовского. Но они объявили, что кроме избрания ни о чем более говорить не хотят, утверждая, что одно только это может установить основательный, прочный и непоколебимый мир, и привести в забвение все обоюдные оскорбления, как прежние, так и настоящие. Наконец принуждены были, упросив Москвитян удалиться, наедине поговорить об этом предмете с посредниками и спросить их, что они посоветуют нам делать, когда Москвитяне ни о чем не хотят говорить, если устранится дело касательно избрания, и когда мы далее за реку Ивату ничего не можем им уступить? Открылись пред ними и в тем, что Е. В. Король вместе с сенаторами за лучшее почли помириться с Москвою, так как это и с желанием Е. В. Императора согласно, и не без выгоды может быть и для Него: почему, сообразив, что таким образом и без кровопролития может последовать возвращение всего потерянного и соединение сил для поражения общего врага Е. В. Король решился позволить нам вести переговоры касательно избрания. С неприятным видом выслушали это посредники, и сказали: почему Е. В. Король написал об этом к нам, когда сим уничтожает Он прежнее свое письмо, в котором хвалил наше усердие и благоразумную твердость, желая, чтобы мы и впредь таким же образом поступали, и уверяя, что можно заключить мир и без избрания; нужно быть только пощедрее и не стоять за Белую Русь; можно даже и больше уступить. Но мы доказали им, что это невозможно, потому что там большая часть Литвы, а здесь одни пустыни. Призвав опять панов Московских в собрание, мы принуждены были сказать им, что действительно желали мы вести переговоры, не входя в рассуждение об избрании, которое еще не ушло бы; но, видя непреоборимое их желание, исполним и это, и завтра же привезем условия; при чем просили, чтобы хотя теперь поскорее заключить нам мир, только на имя Е. М. Царевича, а не Царя. Отсюда опять возник большой спор: они настоятельно требовали избрать Царя; но мы предложили достаточные причины, что гораздо полезнее будет для обоих Государств, если каждым отдельно будет управлять особый Государь, и что одного Государя не довлеет для обоих народов, имеющих различные права, — особенно когда мы никаким образом не можем допустить у себя образа правления посредством Вицероя. За тем Резиденцию и прочие принадлежности управления Государствами отложив до завтрашнего дня, мы разъехались. Казаки ужасно рассердились на Москвитян за то, что не хотели их принять, и оказывали к нам лучшее расположение. Мы занялись этими пунктами, приводили их в порядок и писали во всю ночь и проч. Посредники уехали в большом смущении; во все продолжение заседания они молчали.

Четырнадцатое заседание.

Октября 20-го. Приготовив эти пункты, после завтрака, мы опять поехали в Горы, куда тотчас приехали и Царские и Императорские. [532] Открыв заседание, Е. М. пан воевода Плоцкий сделал следующее предложение: “если уже иначе дело состояться не может, и мира заключить вы не хотите иначе, как посредством избрания; то мы прочем вам пункты или условия, которые впрочем будут относиться к лицу Е. М. Царевича”. — Москвитяне тотчас закричали: “хотя Царь и любить своего сына, однако не дает ему первенства пред собою”. За тем показывали невозможность делать что-либо на имя Царевича, который, имея не более трех лет, может подвергнуться разным случайностям, особенно когда последует избрание. Вообще с обеих сторон долго состязались, приводя многие и самые Очевидные доказательства. Но когда Москвитяне решительно объявили, что иначе не может быть, и грамоты не хотели брать; то мы обратились к посредникам и просили у них совета и решения. Они нам сказали потихоньку, что хотят поговорить с нами наедине, не как посредники, но как друзья. Мы попросили Царских удалиться, что они сами с охотой исполнили. Когда же мы стали говорить с Императорскими и открылись пред ними, что об этом единственно заботимся, дабы дела о мире вовсе не расстроились, позволено нам вести переговоры на известных условиях; то они как бы в насмешку сказали, что и мы и Государь наш следуем совету Богословов, и потому-то, Казаки взяли верх над нами, а Республика приблизилась к падению. И когда Аллегретти стал часто это повторять, то мы должны были против этого возражать, пока не переуверили его; после чего он сказал: верю, что Е. М. Король к вам пишет, но, написав к нам пред этим противное, почему бы теперь письменно не отменить ему того, что прежде поручил нашему старанию, всячески желая, чтобы мы такого мира не заключали, напротив, имея силы, вели бы воину с Москвою и не страшились этого неприятеля. Мы показали им, что нам не страшно могущество одних Москвитян, ужасна сила Казаков, которых Царь бережет на нашу голову; между тем как и без того с двумя неприятелями трудно воевать. Помирившись со Шведами, мы прибавили бы Империи новых гостей; все злоумышления обратились бы на Императора: Упомянули о желании Е. В. Императора, который сильно настаивает, чтобы, помирившись с Москвою и соединив войска с ним и Москвитянами, напали бы на Шведов. Доказали также что предложенное ими уступление Белой Руси, как средство к миру, вовсе невозможно. Они между тем опасались, чтобы Царь не принудил к преемственному наследству; но так как сами слышали, что Москвитяне согласны утвердить свободное избрание, то после продолжительных споров наконец обратились к нам со следующими словами: Domini! non tanquam Mediatores, quia super cum modum faciendae pacis neque ab Imperatore Nostro habemus consensum, neque de Vestri Regis intentione scimus, nisi a vobis ipsis, consilium itaque vobis, tanquam amici, suppeditamus, ut cautissime in hac materia electionis procedatis, electionis libertatem et Religionis vestrae Catholicae caveatis, et tia procedatis, ut [533] semper vobis sit licitum recedere (“Господа! так как мы не получили от нашего Императора согласия на это средство к заключению мира и не знаем намерений Вашего Короля, а слыхали только от вас самих: то не в качестве посредников, а как друзья ваши советуем вам поступать с величайшей осторожностью в деле избрания, блюсти свободу избрания и католической Религии вашей, и вообще поступать так, чтобы всегда оставалась вам возможность отступить назад”.). — Мы отвечали: “de nostro re agitur; ne quidquam de juribus et libertatibus nosrtis imo et consuetudinibus minuatur (“Это дело наше, и потому мы сами будем смотреть, чтобы наши права и вольности и самые обычаи не были нарушены”.)”: — При сем Аллегретти заметил, что если мы хотим, чтобы избрание не простиралось и на сына так, как на отца; то должны опасаться, чтобы Отец, будучи избран, не принуждал впоследствии Республику, против ее воли, к избранно сына своего, а следовательно к нарушению нашего права относительно свободного избрания. Но увидев, с какой охотой Москвитяне желают утвердить все права, а особенно свободу избрания, а вместе видя их решительную неуступчивость, посредники начали благоприятствовать их желанию и составлять панегирик доблестям Е. М. Царя, особенно благости и человеколюбию Его, как будто подслащивая для нас Его Особу. После сего, собравшись опять все вместе, хотели мы удержать декларацию нашу до тех пор, пока не пообещают нам возвратить все отнятое у нас, и не выполнят других требований наших: но они без нашей декларации не хотели ни говорить, ни брать нашей записки, т. е. условий. Тогда мы принуждены были объявить, что так как мы с полной доверенностью соглашаемся на желание Е. В. Царя; то нужно также, чтобы и они уважили намерения Е. В. Короля и Республики, изъясненные в наших требованиях, и обещались быть внимательными к их предложениям. После этого они с веселым видом взяли нашу декларацию, а равно и написанные нами условия. Впрочем, мы оставили себе право многое еще прибавить и предложить, а более всего относительно Религии мы хотели иметь с ними особенный договор. Содержание этих условий можно видеть на особенном листе. — Они просили нас, чтобы мы, опустив следующую субботу и понедельник, дали им свободное время до вторника подумать над этим столь важным делом, в чем и не могли мы отказать им.

Октября 21-го. Е. М. пану воеводичу Масальскому Москвитяне позволили посетить нас, что прежде запрещено было для всех.

Октября 22-го. От Московских приехал Денис с просьбою повременить еще и понедельник, потому что они еще не успели приготовиться и не сообразили всего надлежащим образом; и так отсрочили мы собрате до вторника, т. е. на послезавтра.

Октября 25-го. Е. М. пан Масальский воеводич был опять у Е. М. пана маршала на пиру, а мы отправили Е. М. пана судью Ошмянского и Е. М. пана Корсака, — во-первых, с предостережением о Шведском Короле, который идет для освобождения Риги, чтобы они предостерегли Е. В. Царя; во-вторых; что мы готовы ждать до завтрашнего [534] дня, но не худо бы поспешить; в третьих, прося вывести гарнизон из Ружан, так как не завоеванных, чтобы не последовало раздора. — Они все это приняли благосклонно, обещаясь вывести гарнизон и предуведомить Царя.

Пятнадцатое заседание.

Октября 24-го. По утру отправились мы на заседание, куда уже прибыли и Москвитяне с Императорскими. Последнее получили письма от Е. В. Императора и хвалились вчера пред нашими, показывая им, как Е. В. Император хвалить их поступки, и как Он желает всеми средствами заключить мир с Москвою, потому что с этим сопряжены и Его выгоды. Москвитяне читали ответ на предложенные нами условия, написанный почти на целую десть бумаги, в котором они перемешали наши пункты, наделав множество несообразностей, как можно видеть из копии. Во-первых, говоря о возвращении отторгнутых владений, они исключили Белую и Малую Русь, а равно и Украину; видя, что мы приняли это с негодованием, они не хотели даже и дочитывать этого пункта, признаваясь, что не имеют другой декларации от Е. В. Царя, а послали за нею, и к следующему понедельнику ожидают ответа. Второй пункт об уничтожении Унии мы приняли со смехом и презрением, говоря, что уничтожать веру нашу — значит скорее нас самих истребить; но когда вы признаете (говорили мы), что Римская и Греческая вера составляли одну веру; то пусть оба Монарха обратятся каждый к своему духовенству и прикажут им съехаться на собор для примирения церквей. Они приняли это с удовольствием и отложили до дальнейшего распоряжения, присовокупив, что Царь и для целого мира не погубит души своей. На третий пункт касательно Казаков и Украины мы сказали, что трудно Царю, вопреки данной Казакам клятве, принудить их к союзу, без согласия на то Хмельницкого. Завязав довольно жаркие споры, мы говорили о том и другом; также касательно веры Е. М. Царя, которую Он исповедует, мы заметили, что наше Государство никогда не терпело и не может терпеть другой веры, кроме Римско-Католической, почему мы хотим иметь об этом предмете особое рассуждение, при сем мы прочитали и письмо Е. В. Короля, имея на то позволение. Но они сказали нам, что Царь будет блюсти все права и обряды святой веры; и если наша Республика терпит разные веры, гораздо худшие Жидовской, то что за беда, если Царь будет оставаться в той вере, в которой Он родился? Но мы отложили этот предмет до другого времени; а между тем заговорили о том, и уже в другой раз, какую сумму назначать они для уплаты войску. Они замолчали несколько, но подали нам некоторую надежду, сказав: и это можно сделать, лишь бы окончить сперва доброе дело. На этом мы и расстались, дав слово завтрашний день рассмотреть их ответ и ответить им.

Октября 25-го. Получили мы известие как от Е. М. пана Подскарбия, так и от Е. М. пана воеводы [535] Виленского, из Бреста, о неприятельских действиях Татар, чем мы очень обеспокоились. Имели совещание, которое отложили к вечеру, заготовляя и отправляя почту. Получили также известие, что Москвитяне отступили от Риги.

Шестнадцатое заседание.

Октября 26-го. Отправив почту к Е. В. Королю, поехали мы с некоторыми пунктами, какие успели пересмотреть и обсудить надлежащим образом. Когда мы прочли эти пункты, то им очень понравилась форма пописанной нами бумаги: прежде всего читали мы им декларацию от имени Е. В. Короля, что Он соглашается на избрание Е. В. Царя и обещается ходатайствовать о том у Республики, но под известными условиями; другой пункт, — что при жизни Е. В. Короля Е. В. Царь ни под каким видом не должен вмешиваться в управление Е. В. Короля ни в каком отношении; также не должен нарушать прав и Ее М. Королевы; третий, — что этим избранием не должно уничтожаться или нарушаться право свободного избрания, и что Царь не должен стараться при жизни своей об избрании себе наследника, и проч.; четвертый пункт — о соблюдении в целости св. Римско-Католической веры, прав и свободы, привилегий, — вообще об утверждении всех прав Республики, церкви и частных лиц. Здесь же было упомянуто и о Греческой вере, касательно чего они в своих ответах поместили множество несообразностей. Далее показано было им несколько десятков мест из конституций, наконец из договорных статей, — что все права и вольности, так как наш и их Государь должен подтвердить присягой. Они совершенно довольны были всем этим, и все эти пункты, по-видимому, были совсем утверждены. Но тут начали читать относительно примирения Греческой церкви с Римской, чтобы после избрания старанием обоих Монархов созвано было с обеих сторон Духовенство, и таким образом приведено было к древнему, как было во времена Святых Отец, согласно, все то, что уклонилось от оного. Они хотя и довольны были этим, однако потребовали, чтобы для Царя были церкви в замках, и объявили, что Царю и для всего мира нельзя переменить веры. Мы доказывали им, что когда последует единение в церкви Господней между ними и нами, тогда единение это и в вере Е. М. Царя не сделает никакого различия. Но они еще более стали кричать: так прибавить, что, хотя согласие и последует, Царь будет оставаться при своей вере ненарушимо. Посему мы хотели отложить этот пункт до сейма, так как не наше дело (мирян) рассуждать о духовных предметах; притом же это дело, как первое и главное, относится ко всей Республике. Но они тотчас объявили, что этот пункт должен или утвердить пли расстроить мир, и возникший отсюда спорь едва прекратили мы тем, когда сказали, что так как это дело чрезвычайно важно, то мы еще подумаем об этом, а между тем будем продолжать далее и решать дела меньшей важности. Наконец мы прибавили, что как нам ничего не [536] объявлено касательно возвращения отторгнутого у нас и успокоения Украины; то что пользы и от избрания? вечером мы расстались, обещав тотчас же прислать им эти пункты, переписав их наскоро; однако сегодня не успели этого сделать; наступила ночь, не скоро переписали, и до сами возвратились уже ночью.

Октября 27-го. После совещания, переписав упомянутые пункты, послали мы за Е. М. паном Корсаком, чтобы рассеять их скуку ожидания уведомлением, что мы готовы сегодня ехать на заседание. Но они не ласково приняли Е. М. пана Корсака, обижаясь, что мы вчера не прислали пунктов, и упрекая нас в том, что не откровенно поступаем, а с хитростно пишем пункты, — что они должны наперед перевести их, а посему самому сегодня не могут ехать в Горы, почему и мы оставили бы свое намерение. С этим немедленно возвратился к нам пан Корсак, и, встретив посланного от нас с этими пунктами, велел ему ехать к Одоевскому, который ласково принял его и приказал кланяться нам. Обеспокоившись их пылкостью, мы держали совет и потом послали им через того же пана Корсака дополнение к прежде рассмотренным пунктам, оправдывая свою невинность, жалуясь на их несправедливую горячность и доказывая, что подозреваемая ими не откровенность ни к чему бы нам не послужила; а что Татары, как мы известили, оставили нас, то не потому ли это и случилось, что мы не допустили их вторгнуться в Московское Государство? Одоевский очень рад был, получив это дополнение; а заседание, по причине завтрашнего праздника, отложил он до следующего понедельника, надеясь между тем получить к этому времени от Царя известие и декларацию касательно удовлетворения и желая окончить уже эти дела.

Октября 28-го. Комиссары Московские прислали к нам своего Дениса, с уведомлением о том, что случилось с нашим паном Гетманом Польным; прочитали также нам письмо из Гродно от воеводы, что Шведы прогнали войско наше из лагеря, что Татары оставили наших и направили путь чрез леса, как одни говорят, в Гродно, а другие — на Жмудь; также что Пан Подскарбий отправился на Жмудь с князем Богуславом, прося, чтобы помогали ему защищать переправы. Мы поблагодарили за это известие, заметив впрочем, это они сами в том виноваты, потому что не хотели помогать, а теперь и нам тяжело, да и им не легче будет посему если хотят они завтра иметь заседание, то мы готовы окончить дела, лишь бы только получили они от Царя декларации касательно возвращения отторгнутых земель.

Октября 29-го. Утром послали мы Е. М. пана судью Ошмянского и Е. М. пана Корсака к Московским сказать, что мы готовы и сегодня, не смотря на воскресенье, заняться добрым делом и окончить его, — благодарим за вчерашнее сообщение нам извести; также что мы не заботимся о том, что Татары оставили нас; а что пан Подскарбий пошел в Жмудь, то это к лучшему, ибо он там найдет другое войско. Они благодарили нас за послание, и [537] просили, чтобы мы приехали в понедельник в 11-м часу, уверяя нас, что найдем нам печку, теплую комнату и окошки, а посему можно будет поболее посидеть, лишь бы окончить дело. — Были у нас пан Войт Виленский и ксендз Тышкевич Виленский приор.

Семнадцатое заседание.

Октября 30-го. В 11-м часу утра приехали мы в Горы, куда через полчаса с небольшим приехали и Московские с Императорскими. Заняв места, начали мы опять пересматривать все те пункты, на которые они уже согласились было, вновь совещаться и переделывать их, так что не многие из них остались, касательно Украины и веры пункт, в котором говорилось о Татарах, остался в своей силе, только прибавили к нему новое условие, на которое впрочем не могли мы согласиться, и потому отложили это, равно как и вопроса, о вере, к завтрашнему. Е. М., пан воевода, думая, что они уже получили декларацию от Е. В. Царя, спросил: чего мы можем надеяться за такую расположенность Е. В. Короля и Республики, когда мы не только остальные земли Княжества Литовского, но и всю корону Польскую, по смерти Е. В. Короля, новым и неслыханным образом жертвуем Е. В. Царю и самих себя предаем Ему в подданство. — На этот вопрос Одоевский отвечал, что Е. Царское В. доказал свое доброе расположение к Е. В. Королю и Республике, когда остановил успехи своего оружия и сверх того начал войну против наших врагов. Но теперь, когда утверждено будет избрание, Он, как прежде объявил, больше нам ничего не уступит, кроме одного Княжества Литовского исключая Белую и Малую Русь и Украину. На что мы и указ имеем, продолжал он, и готовы вам показать его. — В ответе своем на это Е. М. ксендз Номинат доказывал, что это произошло по волн Божьей, а не от доброй расположенности Е. В. Царя, что Он остановил оружие свое; равным образом и то угодно было Богу, чтобы Е. В. Царь начал войну со Шведами, и мы, возблагодарив Господа, уповает, что Он же, наказав, и помилует нас. Но если вы, предложил он, не хотите нам возвратить нашего, то это значит, что вы и настоящей благорасположенностью нашей и Е. В. Короля и Республики, которую готовы доказать избранием, пренебрегаете и мира не хотите. Е. М. пана Номината много поддержал в этом случае Е. М. пан Маршал чудесно распространяя и усиливая его доказательства и вообще мы так удачно поддержали этот предмет и выдержали их возражения, что они, выслушав все это с величайшим терпением и собравшись наконец с духом, отозвались, чтобы это дело предложить сейму, куда Е. В. Царь пошлет своих послов, и не должно сомневаться, что дело это исполнится. — Но чем сильнее они настаивали на перемирие или отсрочку переговоров, тем сильнее мы отвергали это, и обещались даже и не вспоминать об избрании, и сейма решительно не требовать, если теперь же это дело не окончится; к тому ж что за утешение....? Пан Аллегретти никогда так хорошо не [538] стоял за нас, как теперь. Наконец мы припомнили о грамоте опасной, подтвержденной присягой, для безопасного возвращения, свидетельствуясь перед небом и землею и посредниками, что истощили все средства к примирению, с ущербом даже праве и чести отечества, для избежания дальнейшего кровопролития, и что смертной нашей обиды сам Бог будет отмстителем. — При этих словах Москвитяне изменились в лице и просили, чтобы мы отложили это на завтра, потому что было очень поздно. — Мы отвечали: если не представите нам новой декларации, мы не приедем, и сегодня же простимся с вами. — Они испугались и сказали: сделаем протест и отложим дело к сейму; все будет хорошо, и Е. В. Царь, по нашему наставлению, пошлет туда хорошую декларацию. — Мы отвечали: вы уже много обманывали нас подобными надеждами: вы не только обещали нам возвратить то, что войною отняли, но сулили гораздо важнейшие и, по вашим словам, неожиданные выгоды, — и ничего не исполнили, кроме того, что мы должны возвратиться ни с чем. Впрочем, обещались мы завтра приехать, с тем чтобы поговорить о средствах к безопасному возвращению назад и проститься. — Отправились мы по домам в большой досаде, — как мы, так и Москвитяне; уезжая, мы заметили в них большое смущение.

Октября 31-го. В 9-м часу после обедни выехали мы на заседание, послав наперед с уведомлением к Московским. Но наши встретились с Денисом, который ехал к нам от Московских с просьбой, чтобы мы не беспокоились, потому что у них умирает товарищ, и для духовного завещания Одоевский должен быть при нем; почему он просить нас приехать завтра. Принуждены мы были возвратиться, и тотчас послали Е. М. пана судью Ошмянского с изъявлением сожаления о болезни товарища их и с уведомлением, что хотя нам здесь и очень тяжело оставаться, однако мы согласны обождать до четвертка, потому что завтра у нас праздник Всех Святых, и потому нельзя нам приехать. Они приняли весьма благосклонно, и, удалив свидетелей (оставались только Одоевский и два дьяка), со слезами просили нас чрез пана судью Ошмянского найти средство к окончанию этого дела, жаловались на Царя, и клятвенно обещали, что все будешь возвращено, лишь бы только повидаться им с Царем, и прислали известного этого плута Ярмолича с просьбой к каждому из нас. Тогда и мы немного ожили. Императорские грозили войною Царским за неуважение их посредничества. Мы решились поудержаться с уведомлением об этом Е. В, Короля.

Ноября 1-го. Помянутый Ярмолич был у нас приватно, как бы по давнему знакомству, и изъявлял желание, чтобы это дело каким-нибудь образом окончить, а не разъезжаться, не окончив его; предлагал от себя средство к тому — предоставить дело об избрании сейму, в надежде избрать Царя Государем. Между тем, говорил, они хотят теперь же уступить по Березину, а во время избрания договориться об остальном; если же всего не возвратят, тогда не избирать Царя [539] Королем; но Царь пошлет и своих послов на сейм. Мы взяли это предложение к себе на совет, не упуская из виду того, что уже дважды съезжались и уговаривались об этом деле, и что этот Ярмолич толковал, что Одоевский плакал, изъявив желание к перемирию, слагал вину на Царя и обещался с приездом своим все устроить.

Восемнадцатое заседание.

Ноября 2-го. После раннего богослужения, в день поминовения, отправились мы во время сильного дождя и встретили на дороге Дениса, который спрашивал нас от имени Московских послов, поедем ли мы на заседание, когда идет столь сильный дождь? Мы отвечали, что едем, с каким извещением прежде послали от себя. Когда мы собрались и заняли места, Е. М. пан воевода Плоцкий сказал: “как в прошедшее заседание спрашивали мы вас, в чем состоит декларация относительно возвращения отнятого у нас, так и теперь спрашиваем; и если вы нам ничего более не скажете, то мы не останемся здесь, а простимся и уедем”. Тут поддержал Е. М. пан Маршал, сказав: “как жаль будет для обеих сторон, что столько провели времени вместе и ничего не сделали!” Наконец Е. М. Ксендз Номинат доказывал, что вступятся Государи Христианские, а паче Бог, за эту обиду, когда не хотите нам возвратить нашего, не смотря на то, что мы показали неслыханный пример миролюбия: — за лоскут занятой Литвы уступаем всю остальную часть оной, а по смерти Е. В. Короля — самую Корону Польскую. Посредники засвидетельствуют об этом пред Е. В. Императором и пред целым светом. —

Но наши речи нисколько не помогли; а об этом частном объявлении, предложенном через Ярмолича, и помину не было: они не только по Березину, и притом теперь же, но и по Немень уступить нам не хотели; вероятно, известие о разбитии Шведами нашего войска на Прусской границе так их возгордило, и они сделались так упорны, что не уступили ни на шаг, говоря, что они за неверное обещание избрания теперь ничего уступить не могут, а все совершенно, если только мы на то согласны, отлагают до сейма, на который Е. В. Царь, по предварении от Е. В. Короля, пришлет своих великих послов. Наконец после разных споров, продолжавшихся целый день до вечера, когда уже не помогло и то, что посредники часто прерывали их речи и просили, чтобы они хотя для Е. В. Императора что-нибудь сделали, — когда они не хотели принимать никаких средств и слушать никаким, доказательств: — то мы принуждены были приступить к прекращению комиссии, на что они уже готовы были; при чем мы совещались и предложили многие пункты относительно охранения нас как от Царских, так и от казацких войск. Но тут возник вопрос касательно титулов Е. В. Короля и Е. В. Царя, а потом и наших; при чем посредники показали всю твердость, и дважды уходили, так что мы принуждены были вместе с Москвитянами звать их с крыльца, чтобы ворошились. Дошло [540] того, что мы совершенно было распростились, не окончив дела, и, расходясь, были разных мнений, — одни хотели еще отложить на завтрашний день, а другие говорили, покуда это будет продолжаться? — сабля разделает нас, и проч. Однако мы притворились, будто этого не слыхали; и поелику уже становилось темно, обещались собраться и завтра еще, или для переговоров, или для надлежащего распрощания. — Возвратились домой ночью очень поздно.

Девятнадцатое заседание.

Ноября 3-го. Утром отправили мы почту Е. М. воеводы Виленского с уведомлением о безусловной отсрочке этого дела к сейму, о перемирии и безопасности от войск, о совместной воине против Прусского Князя, если не обратится к покорности, и против Шведского Короля, не мирясь с ним; а сами уехали. Перед выездом прибыл к нам от Комиссаров Московских Денис, спрашивая, намерены ли мы ехать (ибо в то время шел сильный дождь) в заседание, и, узнав, что мы едем, тотчас возвратился назад. Когда мы опять собрались в Горах, Е. М. пан воевода Плоцкий сказал, что мы приехали для мира, который и готовы были заключить всеми возможными способами, и решались даже на такое средство, о котором в других государствах редко, а в Польше никогда не слыхали; но за все то мы не получили не только никакой милости, по чувству благодарности, но даже удовлетворения, по долгу справедливости, которая требует, чтобы нам возвращено было все похищенное у нас неправедной войною. Итак, если они имеют от Царя новую декларацию, то мы просим показать нам ее; иначе лучше совсем расстаться, не окончив дела. — Пан Одоевский возразил, что они вопреки Царскому указу не могут сделать для нас ничего более; однако по Церезину согласны уступить Дворянству имения, но с тем, чтобы войска их оставались в городах до дальнейших действий на сейме. Сверх того, чтобы их мы обеспечили в том, что, хотя бы на сейме и не согласились с Царскими послами об остальной части имений от Березины, все-таки избрание должно пасть на Царя. Наконец соглашались они и гарнизоны вы весть, только бы не спорили о том, что простирается от Иваты до Поляновской границы, т. е. о Смоленске и Северской земле, потому что Царь никаким образом уступить этого не может. Но так как нам обещано было совершенное возвращение всего того, что отнято у нас; то трудно было нам взяться решительно за дело об избрании. Посему мы опять настаивали, чтобы нам за то, что избрание имеет последовать, и что по уговоре с послами Е. В. Царя об известных уже им затруднениях Е. В. Царь будет избран, — чтобы нам сейчас же за это уступили по Березину; в противном случае худо будет ни с чем возвращаться, и они не могут тогда надеяться на производство избрания, а между тем нам нужно и собрать разбежавшихся жителей и позаботиться о месте, где бы войско разместить на зиму. — Тут поддержали нас весьма удачно Императорские послы и поставили их в [541] тупик, предложив им вопросы намерены ли они были уступить нам что-нибудь, ведя переговоры без всякого отношения к избранию? Если не намерены были, то для чего ж и посредничество Е. В. Императора? Для чего и съезд был? Если же намерены были, то пусть уступят сейчас по Березину, — и тогда Царские возвратятся к Е. В. Царю с надеждой на избрание, а мы к Е. В. Королю с надеждой возвращать свое (о чем на сейме в рассуждении того и другого предмета надлежащий должен быть уговор). — Но они непременно хотели, чтобы мы сейчас декларацией нашей утвердили, что Царь непременно будет избран Королем, хотя бы в рассуждении остальной части от реки Иваты Царские послы и не согласились на сейме и Северской области не захотели бы уступить, что нам трудно было брать на себя, и мы лучше бы согласились приступить ко всему делу вполне и, следуя информации Е. В. Короля, представить все это республике. Между тем они, имея новое известие о поражении нашего Литовского войска и Князя Богуслава и желая нас устрашить, об отсрочке и говорить не хотели: напротив того сказали, что Царь будет избран, хотя бы и не согласились на сейме относительно Северии; то к чему Царю посылать на сейм, а следовательно к чему это и перемирие? и представляли все это дело Богу. Заметив же, что мы не обращаем на это внимания, они опять повторяли одно и тоже. Таким образом, как с нашей стороны невозможно бело, допустив избрание, согласиться на уступку Смоленска и Северска; так равно и от них для простого перемирия не могли мы вынудить уступки не только по Березину, но даже и по Немен. Насилу наконец приступили к отсрочке. Тут опять возникли сильные споры о титулах: они не соглашались именовать Е. В. Короля Князем Литовского Княжества; а мы ни за что уступить этого не хотели, и равным образом не соглашались на то, чтобы в титуле Е. В. Царя между прочим стояло: “Белой и Малой Руси”, так как это подлежит спору; потом те же споры о наших титулах, потому что и нас никак не хотели величать чиновниками Великого Княжества Литовского, После долгого шума, удалившись, они сперва сами между собой совещались, а потом пригласили к себе и пана Аллегретти, который, испросив у нас согласия, и был у них. Наконец возвратившись назад, как Е. В. Королю согласились дать титул Князя Литовского Княжества, с тем, чтобы и Царю дан был титул Царя Белой и Малой Руси (под условием впрочем, не принимать этого за дело уже решенное, потому что на сейме будет об этом рассуждение), так и нам позволили употребить наши титулы. Затем написали эту отсрочку, в коей мы посредничество Е. В. Императора положили прежде всего, а они после титулов Царских и своих, положили титул Е. В. Императора, что хотя мы и заметили им, но трудно было с ними говорить, потому что у них одно доказательство; “у нас так не водится”, сами же Императорские не хотели вступаться за это; но пока переписали ее, наступила уже ночь, [542] так что мы несколько часов сидели уже при свечах. Притом мы объявили, что с нами поступают несправедливо, поставив гарнизоны там, где Шведские нашими истреблены, и требовали, чтобы они дали универсалы, и они обещались послать и вывести оттуда гарнизон; также чтобы вышли гарнизоны из Слонима, Ружан, Роси и других мест; чтобы и прочих Дворянских владений не опустошали, не вывозили хлеба и вообще не раздражали бы Дворянства и панов, особенно же указывали мы на Кирсну: — что все обещались они охотно исполнить для доброго дела.

Примечание. Сделанная в этот день, т. е. Окт. 24 (Ноябр 4) 1656 года Русскими и Польскими послами при посредстве Цесарских Запись, напечатана в VI-й части трудов Московского Общества истории и древн. Российс, см. стр. 245; в этой конвенции или записи главными статьями были следующие: о высылке на сейм в Польшу Российского посольства для избрания Царя Алексея Михаиловича Королем Польским и Вел. Кн. Литовским; о прекращении военных между обоими государствами действий и о незамирении со Шведами без взаимного согласия.

Комментарии

Печатаемый здесь документ, найденный мною в Варшаве, написан на Польском языке, современным почерком (т. е. в половине XVII века) со следующим заглавием: Diarinsz drogi na kommissia do Wilna. Anno 1656; yz samego Aktu Commissyinego raplem napisany; т. е. Дневник дороги на Комиссию в Вильну 1656 года, с самого, (т. е. с подлинного) акта Комиссии наскоро списанного.

Ни в заглавии рукописи, ни в самом тексте мы не находим имени сочинителя печатаемого нами дневника. Впрочем, при внимательном чтении оного, можно с полною уверенностью вывести заключение, что дневник написан был одним из пяти комиссаров, а именно Бростовским, комиссаром от в. княжества Литовского. Мы пришли к этому убеждению на основании следующих данных:

1) Мы видим, что сочинитель дневника рассылает гонцов (стр. 484), учреждает [47] для переписки почту (485), занимается вместе другими составлением писем ко двору королевскому (483), и пишет сам к королю (485).

Кто же мог это делать как не один из комиссаров?

2) О приезде своем в Новгородок сочинитель дневника говорит так: “На ночлег приехал я в Новгородок вечером, где пан воевода и мне такую же честь хотел сделать, какую сделал он е. м. ксендзу Поминату, выслав ему на встречу почетных людей на конях, числом более ста человек, но их не скоро собрали, а я между тем въехал в городе и сделал визит прямо пану воеводе, который меня оставил на ужин” (стр. 484).

Ксендза Помината (одного из комиссаров) принимают с большой почестью в Новгородке, с той же почестью хотят принять и сочинителя дневника, — ясно, что он будучи комиссаром имел право на такую же почесть. которая оказана была его товарищу ксендзу Номинату — епископу Виленскому.

3) Там, где подробно описан приезд польских комиссаров на первую аудиенцию,

сказано: “Все они (т.е. свита) предшествовали нашей карете, в которой мы все пятеро (т. е. коммисары) сидели, в прочих каретах ехали за нами духовенство, некоторые почетные старцы” (494).

4) Вечером прибыл к нам товарищ наш пан Сарбеевский, староста Грабовицкий (стр. 488).

5) “Пан Гарабурда, приехавший вчера, сегодня представил донесение, для рассмотрения коего приглашен нами и староста Грабовицкий, пан Сарбеевский” (стр. 488).

Приглашен нами, т. е. приглашен нами комиссарами пятый наш товарищ, комиссар же пан Сарбеевский, накануне приехавший.

6) Мы все (т. е. комиссары Польские и послы цесарские и русские) “сели за стол в известном порядке” (495).

7) “Тогда приказали удалиться (из палатки, где шли переговоры) всем писцам, так что остались только мы одни” т. е. комиссары и послы.

8) “Мы сказали ему, что о великих делах мы великие послы с великими же послами и говорить будем” (стр. 491).

9) Все они т. е. составлявшие свиту) предшествовали нашей карете, в которой мы все пятеро сидели” (стр. 494).

Который же из комиссаров написал дневник? Комиссаров, как мы видели выше, было пять, о прибытии четырем, в дневники; упомянуто таким образом: Пана Хршистова Завишу, великого маршала великого княжества Литовского, сочинитель дневника нашел в Слониме (стр. 489).

Панов коронных еще не было, — т. е. (комиссаров не Литовским, но собственно Польских; (стран. 483), но вскоре получено известие, что один из ним, а именно Красинский, уже в Ружанах (стр. 484).

Пан Поминат т. е. Завиша, епископ Виленский) въехал в Новгородок не задолго перед приездом туда составителя дневника.

Пан Сарбеевский комиссар коронный приехал после всех (стр. 488).

Четыре комиссара поименованы, недостает только пятого; но о пятом говорится в первом лице: “я приехал (484), мне хотели воздать такую же честь, как пану Поминату” (484), т. е. епископу Виленскиму, комиссару от Литвы). Доказав выше, что дневник был написан непременно одним из пяти комиссаров, мы видим теперь, что сочинителем не мог быть никто иной из ним, как Бростовский, на этом основании и дано нами заглавие: Рукопись Бростовского. Дневник, в отношении литературном, представляет смесь польского языка с латинским, известного под именем макаронизма, смесь, которая показывает крайнюю испорченность языка. Рукопись испещрена латинскими словами, до такой степени, что на иной странице можно насчитать до семидесяти латинских слов.

В ней встречаются также небольшие пробелы, которые сохранили мы и в печати. Вообще рукопись написана небрежно, в некоторых местах переводчик, не смотря на отличное знание польского и латинского языков, встречал при переводе немалое [48] затруднение. Впрочем, в самом заглавии Дневника сказано: переписанного наскоро.

На странице 499-й, упоминается о Любе. Приводим о нем сведение, почерпнутое из Верховой истории царя Михаила Феодоровича (часть I, стр. 295):

В 1644 году царь Михаил Феодорович отправил в Польшу послов, князя Львова и Григория Пушкина. На пути их в Варшаву, игумен Брестского монастыря донес им, что во время бывшей воины с Россией шляхтич Белинский привез из Москвы мальчика, которого называл сыном Марины Мнишек, вскормил и представил сейму. Король и паны радные, отдав его канцлеру Сапеге, приказали его обучать. Послы наши потребовали объяснения сего дела: Польские вельможи приказали позвать помянутого сына Марины Мнишек. Он подтвердил в сем допросе все вышеприведенное, присовокупя, что по кончине канцлера Сапети, пошел он служить пану Осовскому, а ныне живет в Бресте писарем у пана Осинского. Царевичем перестали его называть очень давно: он, узнав впоследствии, что отец его был шляхтич Люба, принял сие имя.

Перевод дневника Бростовского по просьбе моей, сделан в 1837 году Киевской духовной академии адъюнкт-профессором Давыдом Александровичем Подгурским с сообщенной ему мною польской рукописи.

О переговорах, описанных в напечатанной нами рукописи, см. историю России Соловьева, Т. X, стр. 410.

Текст воспроизведен по изданию: Бростовский П. К. Дневник дороги на Комиссию в Вильну 1656 го да, с самого акта Комиссии наскоро списанного // Сборник Муханова. 2-е изд. СПб. 1866