БРОСТОВСКИЙ П. К.

ДНЕВНИК ДОРОГИ

НА КОМИССИЮ В ВИЛЬНУ 1656 ГОДА,

С САМОГО, АКТА КОМИССИИ НАСКОРО СПИСАННОГО.

DIARINSZ DROGI NA KOMMISSIA DO WILNA. ANNO 1656; YZ SAMEGO AKTU COMMISSYINEGO RAPLEM NAPISANY

№ 254

СОДЕРЖАЩАЯ В СЕБЕ ДНЕВНИК, ВЕДЕННЫЙ ИМ НА СЪЕЗДЕ ПОД ВИЛЬНОЙ В 1656 Г., ПО СЛУЧАЮ ПЕРЕГОВОРОВ, ОБ ИЗБРАНИИ ЦАРЯ АЛЕКСЕЯ МИХАЙЛОВИЧА КОРОЛЕМ ПОЛЬСКИМ И ВЕЛИКИМ КНЯЗЕМ ЛИТОВСКИМ.

(Подлинник на Польском языке).

Примеч. Переговоры происходили между Дворами: Российским и Польским, при посредстве Двора Австрийского. Великие и полномоченные послы были:

Cо стороны Двора Российского: Одоевский Князь Никита Иванович, ближний Боярин и Наместник Астраханский, Лабанов-Ростовский Князь Иван Иванович, Окольничий: Наместник Рязанский, Чоглоков Василий Александрович, Окольничий и Наместник и Алатырский. При посольстве были Дьяки Герасим Семенов, Дохтуров и Ефим Юрьев.

Cо стороны Двора Польского: Красинский на Красном (Ян-Казимир) Воевода Плоцкий, Староста Ломзинский и Праснинский. Завиша на Бакштах, (Краитов) Великий Маршал Велик. Княж. Литовского, Староста Минский и Брацлавский. Довгяло Завиша (Ян), Номинат — Бискун Виленский, Референдарий и писарь Вел. Княж. Литовского, Пробощ Троцкий и Ошмянский. Бростовский (Киприан Павель) Референдарий Вел. Княж. Литовского, Староста Субоцкий и Оранский, Сарбеевский (Станислав) Староста Грабовицкий и Корыгницкий;

Cо стороны Двора Австрийского: Дон Аллегрет (Алгерет) де Аллегретись Цесаря Фердинандо III-го советник. Фан Лорбах (Яган Дитрих), Цесаря Фердинанда советник.

Вписанные здесь переговоры предшествовали заключенной в том же 1656 году октября (нояб. 3) конвенции, Конвенция эта напечатана на Русском и на польском языке Трудах Московского Общества и Истории Древностей Российских част. VI стр. 245-253. См. также Румянцовское собрание т. IV. №№ 1, 2, 3, 4, 5, 6 и 8. О рукописи Бростовского см. в конце книги примечание к № 254. — В этой рукописи послы по большей части Комиссарами.

Августа 3-го. Выехал я из Полонска и приехал ночью поздно в Журовичи, где Его Милости ксендза Номината не застал; он вечером уехал в Слоним.

Августа 4-го. Отслушав обедню во дворце, и еще другую в Журовицкой церкви, приехал я около полудня в Слоним, куда так же и Е. М. пан Маковцкий прибыл с деньгами; здесь же я нашел и Е. М. пана великого маршала Великого Княжества Литовского.

Августа 5-го. Оба эти господа обедали у меня. Того же дня писали мы к Е. В. Королю и ко двору, извещая, что панов Коронных здесь нет (Т. е. нет Комиссаров собственно от Короны или Польши, а именно нет Красимского.) и также уведомляя о действиях пана [484] подстольника, и о том, как он был принят и отпущен Царем. Причитающиеся мне деньги я получил из казны; но пану маршалу недоставало тысячи злотых. Пришлось мне своими деньгами ссудить его, на что ассигновку и квитанцию взял я, и, послав своему брату, просил его, чтобы он причитающуюсь мне тысячу без 80 злотых получил и отослал бы жене моей. Ночью отправил я казака, дав ему несколько талеров, а другого с письмами Е. В. Короля к пану подстольнику. Гонец Е. В. Короля послан мною в Вильну.

Августа 6-го. Отобедав, выехали мы из Слонима. Повозки мои поехали прямо, а я повернул в сторону в Дэевню на ночь. Здесь получено мною известие, что Е. М. пан воевода Плоцкий находится уже в Ружаних.

Августа 7-го. Встав поутру рано, вместе с крестьянами, и повидавшись с паном Приаром, я поехал, намереваясь кормить лошадей и отдыхать во дворце, где не застал я уже великого маршала. Он был здесь и уехал. Там же расстался я со своей супругой; она поехала в Слоним, а я в Новгородок. Меня догнали с письмами из Бреста от брата, в коих он уведомлял меня о предприятиях и стычке со Шведами. На ночлег приехал я в Новгородок вечером, где пан воевода и мне такую же честь хотел сделать, какую сделал он Е. М. ксендзу Номинату, выслав ему навстречу почетных людей на конях числом более ста человека; но их не скоро собрали, а я между тем въехал в город, и сделал визит прямо пану воеводе, который меня оставил у себя на ужин.

Августа 8-го. Е. М. великий маршал прибыл сюда очень рано, а после него пред полуднем приехал я пан воевода Плоцкий. Тогда отправили мы дворян Е. В. Короля пана Матвея Закревского и пана Яна Стефана Пацына к Царским комиссарам, снабдив их от себя доверенностью и инструкцией и изъяснив причины замедления их, именно: нескорое возвращение Королевского гонца, который должен был встретив нас рассказать нам многое относительно декларации Царской; также медленное прибытие панов Коронных послов, по причине Татар, идущих на помощь Е. В. Королю, от шествия коих и трудно было послам достигнуть до нас; наконец встретившиеся им на пути к нам затруднения от наглости казаков, которые, неизвестно с чьего позволения, толпами бродят около Новгородка. Писали также в рассуждении опасной грамоты для безопасного переезда... относительно совершения и выслушания с обеих сторон присяги, касательно места заседаний, выгоды квартир, — и чтобы все это в скором времени было выполнено. Отправив при сем такого же содержания письмо и к Императорскому посреднику в Вильну, поехали мы к пану воеводе Новоградскому на обед. Но к вечеру приехало сюда несколько Москвитян с грамотой от Царя к пану воеводе, чтобы он ехал в Вильну к присяге; тоже самое, кажется, писал к нему и пан воевода Виленский. После чего в нем заметна была большая перемена; а пан воевода Плоцкий, возвратившись с бала от досады и расстройства здоровья слег в постель. [485]

Августа 9-го. Утром договорил я Слонимского жителя Венцкевича, чтобы он от Вилыны до Ружан содержал на этот раз для меня почту, за цену на лошадь по 12 злотых в неделю; заплатил я ему по счету 120 злот., написал письма к брату, к Е. В. Королю, к Е. М. князю коронному подканцлеру и к жене своей, и отправил с казаком в Ружаны. После того мы отправились с Е. М. ксендзом Номинатом и паном воеводою и кормили лошадей в деревне за Неменом. Ночевали в Иве. В это время возвратился мой казак из Вильны, и привез письмо от пана подстольника, так же письма от Императорского посланника к Е. В. Королю. Ночью настиг нас в Иве и маршал великий.

Августа 10-го. По утру отправились все мы в Суботники к обедни и для отдыха, а на ночь я с паном воеводой в Дзнойнишки, прочие же впереди и позади нас остановились.

Августа 11-го. Отправившись с ночлега, потянулись мы с ксендзом Номинатом в Тургель, под Меречи, и там кормили лошадей. Когда тронулся обоз, казак мой возвратился из Вильны с письмом от пана подстольника Виленского и от панов дворян, нами туда отправленных, с уведомлением, что они благосклонно приняты комиссарами, и что, уговорившись с послом Е. Императорского В., отправление дел отложили до завтра, а к нам отправили нарочного, предостерегая, чтобы мы остановились за несколько миль, во избежание неприятностей, могущих произойти от многочисленности собравшегося здесь войска. Но так как нам трудно уже было воротиться; то мы все поехали в деревню Петешу, находящуюся под Помдохминем, состоящую из нескольких хижин и так названную от мызы Петеши, лежащей на полмили от Помдоминя. Там расположились мы на ночь, написав к пану подстольнику, чтобы нам выслал опасную грамоту для безопасного переезда; также к панам дворянам Е. В. Короля писали мы, что будем ожидать их здесь, лишь бы только они скоро отделались и возвратились, намекнув им, чтобы они требовали квартир в Вильне, потому что многие говорят нам, будто мы под открытым небом будем вести переговоры, между тем как Е. Царское В. в грамоте своей назначает для этого город Вильно. На ужине были мы у пана маршала до поздней ночи.

Августа 12-го. После обедни и после прекрасного рыбного стола, на котором мы были у пана маршала, прискакали к нам двое Москвитян, с известием, что к нам едет стольник Е. В. Царя, отправленный великими комиссарами. Нашим хотелось, чтобы мы (отправив этих посланцев, с ответом, что охотно его ожидаем) выслали ему навстречу несколько верховых: но так как мы не могли ожидать его в то самое время, как нам эти посланцы объявили, то едва только наши выехали, как он прибыл и сошел с лошади перед палаткой. Его сопровождало более десяти человек. Наши встретили его пред самой палаткой в дверях. Он говорил речь от имени великих комиссаров, дав сокращенный титул Е. В. Царю: “белой, малой и великой [486] России”; я только одного старшего комиссара именовал он с титулами его. Равным образом и Е. М. Короля, Государя нашего, и комиссаров наших титуловал слишком сокращенно, именно: “Наяснейшего Яна Казимира Короля Польского и т. д.”; “Великим комиссарам и полномочным послам Яну Казимиру Красинскому воеводе Плоцкому и другим и пр.”. Поздравив нас от имени представителей и изъявив радость о нашем прибытии, спросил нас о здоровье. Второй пункт состоял в том, что, по случаю смерти одного из представителей, они послали к Е. В. Царю донесение, прося о назначении другого. В третьем пункте он удивлялся, что мы так близко подступили, не взяв воуважение данного через наших дворян предостережения, и опасался, чтобы не вышло неприятностей от ратников. — В ответе нашем мы благодарили за визит, объявили, что в милости Божьей здоровы, но не вовремя, как бы в опустошенную землю, прибыли, и спрашивали взаимно о здоровье их милости комиссаров, изъявляя желание поскорее с ними познакомиться лично. Притом, очень сожалея, что Богу угодно было взять одного из среды их, мы желали, чтобы Е. Царское В. для столь важного дела назначил достойного и доброго человека. А что касается до того, что мы так близко подступили, то нам в силу грамоты Е. В Царя еще вчера следовало прибыть в Вильну, что мы и сделали бал, если бы нас не удержало предостережение панов дворян, которые нас о том именем панов комиссаров просили, что мы и сделали, хотя с большой для себя невыгодой и остановкой в добром деле; да притом и не вовремя, ибо теперь совершенно ничего нельзя купить, — и мы остаемся и без крова и без приличного содержания; а вы даже наших посланников Дворян Е. В. Короля нам не возвращаете. — Тогда начался у нас разговор с этим стольником, который, в виде лазутчика, выпытывая нас обо всем, советовал нам, чтобы мы не в городе, а в другом каком месте постарались остановиться, так как мы большей частью состоим из военных людей. Не доверяя нам и полагая, что за нами идет большее войско, собрали и они, 800 человек конницы, 400 Татар несколько сот казаков и столько же пехоты, так что всего у них в Вильне простиралось до 4000 человек войска; сверх того у ворот поставили сильный караул, вокруг города стражу, приказали быть разъездам, по целой хоругви, по горам везде расставили караулы, так что и птице едва можно было перелететь из города или в город. Тогда мы показали этому стольнику Царскую грамоту, писанную к Е. В. Королю, в которой как им, так и нам Е. В. Царь назначает место в Вильне; и лучше расположиться в поле ратникам по военному, нежели нам почтенным людям, комиссарам обоих Монархов и послам Е. В. Императора оставаться под открытым небом. Он обещал на другой день по утру доставить нам декларацию от комиссаров равным образом и мы обещались обождать здесь до следующего дня, лишь бы нам позволено было покупать в [487] Вильне все нужное, о чем он тоже, хотел снестись с комиссарами. Потчевали мы его вином, а свиту его водкой; он был очень доволен, часто повторял о желании быть с нами в мире и с негодованием вспоминал о Шведах, спрашивал о Кракове и о том, где мы оставили Е. В. Короля, и проч. Наконец он уехал, а после него приехавший из города служитель Новогродского воеводы рассказывал нам, что этот Москвитянин, заехав к Императорскому послу, во время стола завел разговор с ним о том, что Царь не приказал уступать Е. В. Королю ни Вильны, ни Литвы, и вообще ничего, посол порицал его, говоря: ”не твое дело болтать об этом“. Слово за слово дошло наконец до того, что он чуть было не ударил Москвитянина; но, размыслив, отправил, его к комиссарам, изобличая в столь безрассудном поступке. Сокольники взяли его, как бесчестного человека, и повели в замок, вероятно, для наказания кнутом. Виленский Воевода не хотел отвечать Воеводе Новогродскому, говоря, что он сам, по Царскому Указу, сюда прибудет. К вечеру возвратился Пан Богданович из города от наших послов, и тут же объявил, что Пану Черпницкому не позволено у нас оставаться, напротив приказано ему скакать опрометью к Царю, что он и исполнил, оставив письма у Закревского и сдав ему свою должность. Нам прислали копии с опасных грамот, подписанных не всеми впрочем комиссарами, как они прежде хотели, но некоторыми только дворянами, и то без всяких присяге; не хотели даже позволить нам покупать съестных припасов говоря, что всем этим нужно было запастись, так как и мы сделали. Мы тотчас послали к нашим послам, чтобы они ни в какие письменные дела не входили, но возвратили бы, по нашему письму, и пункты с письменным ответом и все бумаги, оставленные Паном Подстольником, если они сами еще не получили отправления.

Августа 13-го. Около полудня возвратился из города Пан Богданович и привез оставленную Паном Подстольником бумагу относительно сокращения титулов Е. В. Короля и присвоения оных себе (что нам очень не понравилось) и в рассуждении того, почему они на самые нужные пункты не отвечали. Наши послы пишут, что их удерживают, обещая заняться делами, или позволяют одному только отправиться к нам для совещаний, а другого оставляют там же, на что они не соглашаются, и просят нас, чтобы мы выручили их оттуда. Наконец позволено нам делать покупки в городе, но дали свой охранительный караул, затруднения большие при впуске и выпуске из города. Даже послам Е. Императорского В. не позволяют иметь сношения с нашими. Ответа мы еще не получали. Вечером возвратились наши послы с письмом от послов Е. В. Царя и Е. В. Императора. В этом письме Императорские повторяли только ответ Царских, а Царские упрекали нас в двух пунктах: во-первых, что мы в заглавие не положили титула Государей наших; во-вторых, что в подписях наших назвали себя чиновниками Великого [488] Княжества Литовского, тогда как почти все Княжество Литовское, по воле Божьей, подпало власти Е. В. Царя. Мы готовили донесение ко Двору Е. В Короля.

Августа 14-го. По утру занимались мы приготовлением писем ко Двору Е. В. Короля, и в самый полдень отправил я оные со своим казаком Вильямовичем, дав ему 24 злотых; а после обеда, который мы откушали у Е. М. ксендза Номината, приготовляли отправку панов Дворян, т. е. письма к Царским комиссарам и к посредникам Императорским, и уже поздно вечером вручили эти письма панам дворянам, придав им пана Яна Гарабурду.

Августа 15-го. Утром отправились в Вильну с делами наряженные Дворяне; а в след за ними послали мы в самый полдень пана Богдановича с опасной грамотой для безопасного переезда. Богослужение совершалось в палатке прекрасно, мшей было довольно, две проповеди; совершал мшу и К. М. ксендз Номинат. Вечером прибыл к нам товарищ наш пан Сарбеевский, Староста Грабовицкий, с письмами от Е. В. Короля и Е. М. князя подканцлера от 3-го Августа. Августа 16-го. Пан Гарабурда, приехавши вчера ночью, сего дня представил донесение, для рассмотрения коего приглашен нами и Староста Грабовицкий. Мы пробыли до вечера на этом совещании и отправили оттуда Е. М. пана судью Ошмянского к Царским комиссарам с визитом и уведомлением, что мы все собрались и что скучаем бездействием. Он же с паном Гарабурдою должен был отправиться и к послам Императорским с письмом Е. В. Императора, визитом и уведомлением, что известия от Е. В. Короля, которых ожидали, получены, и что пора уже начать это дело и кончить. В самый полдень поехали туда с резолюциями на пункты наших панов послов, как в рассуждении места присяги всех панов дворян с обеих сторон, так и касательно местопребывания и самого места переговоров, окромя впрочем Вильны, так же относительно опасной грамоты, ограждающей безопасность переездов. Между тем из Вильны писали к нам, что паны комиссары Московские пировали, празднуя взятие Динабурга.

Августа 17-го. В Вильне стреляли несколько раз из пушек, торжествуя взятие Динабурга; выстрелы слышны были за две с половиной мили. Около полудня возвратились Е. М. пан судья и пан Гарабурда, и вместе с ними прибыл секретарь Е. В. Императора. Последний из них прислан к нам с визитом и объяснением от Императорских, что они помогли нам отвечать единственно потому, что Москвитяне не хотели им позволить; во 2-х уведомляли нас, что Московские комиссары желают приступить к делу и начать переговоры с нами, тем более что и пятый комиссар их приехал — окольничий, наместник Алатырский, Василий Александрович Чоглоков; в 3-х предостерегали, чтобы мы касательно титулов сколько можно еще поудержались, ничего наперед не приписывая ни Республике, ни Е. В. Королю, и очень сожалели, что дважды Е. В. Королем [489] дан титул Царю — малой, великой и белой Руси, и рассказывали, в каких затруднениях они находились от того, что Император в своем письме к Царю не дал ему подобного титула, так что Царь только ради братской любви принял это письмо; в 4-х желали, чтобы мы, для многих весьма важных причин, не домогались жить в городе; наконец в 5-х спрашивали о достоверной реляции об успехах Е. В. Короля. На все эти пункты сделан нами надлежащий ответ. На 1-й мы отвечали сожалением, что они находятся в такой зависимости от Москвитян, и потому не могут иметь с нами сношений, что всего хуже, и желанием, чтобы они старались поддержать честь Е. В. Императора и в лице нашем защитить Е. В. Короля. На 2-й отвечали, что видим со стороны Москвитян явную проволочку; можно бы и в отсутствии пятого члена их делать приготовления, которые едва еще начаты. На 3-й что мы очень тверды в том, чтобы в титулах ничего не прибавлять и не убавлять; и мы никогда не сделаем этого ни Е. В. Королю относительно Княжества Литовского, ни самой Речи Посполитой. По нашему мнению гораздо лучше, чтобы сущность грамоты в главном была клятвенно подтверждена с обеих сторон наряженными для сего дворянами, нежели писать присягу с титулами, противными для той или другой стороны, и выставлять их. Мы не только будем держаться этого, но и нимало не уступим; ибо допустив нарушение титулов, о чем же после того и говорить более? На 4-й что хотя нам и предписано Е. В. Королем и Республикою, чтобы мы, в силу Царского слова, ехали для переговоров в Вильну; однако, уступая важности и убежденно посредников, мы уже не требуем Вильны, будучи готовы избрать другое удобное место или Зукишки или Немежу когда посланные нами для осмотрения, возвратятся. На 5-й достоверно доказали мы, что рассказ Москвитян ложен, будто бы наши потерпели поражение или будто бы Е. В. Король дал декларацию посланнику Французского Короля, желая иметь его посредником. Мы во всем доказали противное из письма Е. В. Короля, писанного к нам от 3-го Августа, и письма Е. М. князя вице-канцлера Коронного, где все достаточно изъяснено. И так угостив секретаря, с которым было четверо Москвитян, мы проводили его, прибавив еще относительно присяги посланников, чтобы переговоры производились на промежуточном месте, т. е. на половине дороги между Вильной и нашим станом. Московские посланники должны быть в своей палатке, Императорские в своей, мы так же в своей. Общее собрание будет в средней палатке Императорской, и каждая сторона может удаляться для совещания в свою палатку. Это посредников несколько обеспокоило, потому что они не имели собственной палатки, и не знали, можно ли им будет заимствоваться ей у Москвитян? Мы отвечали им, что они могут занять, где им угодно, лишь бы эта палатка была поставлена именем послов, и ими занимаема, хотя только в этом [490] случае. Притом требовали мы, чтобы не было никакой переимки, передержки и распечатывания разных писем, от разных лиц к нам присылаемых, и чтобы они обратили на это строгое внимание и своими грамотами обезопасили всех приходящих к нам. С тем мы и отправили секретаря посольского; а он намекнул нам именем послов, что они, не могли дождаться от Императора полномочия и других документов посредничества, очень беспокоятся. Это и нас немало удивило, зачем Москвитяне, отправив их из Смоленска, в двух милях от города, опять возвратили назад. Между тем вечером достигло из Смоленского края известие о тревоге, произведенной Волаксом, который делает набеги из Слуцка и грабит дворянство.

Августа 18-го. В этот день отправили мы пана Богдановича с письмом к нашим послам, крайне удивляясь, что они так долго медлят, и подтверждая им, что мы на коверкание титулов Е. В. Короля и своих, согласиться не можем, как они, т. е. Царские предлагают нам именовать Е. В. Короля: “Королем Польским и Великого Княжества Литовского, на ту пору ему принадлежавшего, и проч.”; а нам предложили титулы, наприм. “Криштоф ни бакштах Завиша маршал великого Княжества Литовского бывшего тогда при них; Ян Довгало-Завиша номинат епископства (оставив Виленского) референдарий и писарь Великого Княжества Литовского, бывшего тогда при них; Киприан Павел Бростовский референдарий Великого Княжества Литовского, бывшего тогда при них”. Своего же Царя титуловали: “Божьей Милостью Великий Государь, Царь, и Великий Князь Алексей Михайлович, всея Великие, Малые и Белые России Самодержец и многих Государств и Земель Восточных и Западных а Северных Отчичь и Дедичь и Наследник и Господарь и Обладатель, Его Царское Величество”. Мы им писали, что таких титулов употреблять не можем, а гораздо лучше будет, если дворяне с обеих сторон подтвердят присягой условия опасной грамоты, обеспечивающей безопасность приезжающих и отъезжающих, также безопасность гонцов обеих сторон, отправляемых с письмами по почте. Место совершения присяги поручили мы избрать панам посредникам Е. В. Императора. Что же касается до титулов в этой грамоте; то мы отложили это дело до будущих между нами совещаний и переговоров. Место в Вильне оставляем мы, по убеждению посланников Е. В. Императора, а избирает себе местопребыванием Немежу... Переговоры должны происходить на половине дороги между Вильной и Немежей, в трех палатках для обеих сторон и посредников; в средней у Императорских посланников будут сходиться обе стороны и возвращаться в свои для совещаний. Только что успели мы отправить это письмо, как вдруг после обеда приехал к нам пан Денис Царский дворянин, тот самый, который с нашими посланниками целую [491] неделю все переговоры. Целью его посольства было: во-первых, поздравить нас от имени Царских комиссаров; во-вторых, сказать нам, что много тратим времени в споре о титулах, и потому решились бы ми на то, что они предложили прежде. — Мы отвечали им благодарностью за посещение, касательно же медленности в делах изъяснили, что этому причиною не мы, а они сами, потому что задерживают у себя наших посланников, и сряду целые четыре дня держали их, да и теперь еще затрудняют нас титулами, тогда как об этом предмете мы изъяснили свое мнение в письме к нашим послам, т. е. чтобы сущность упомянутой грамоты подтвердили присягой дворяне, а что касается до титулов этой грамоты, то отложили бы это до дальнейших переговоров и соглашения. Место для совершения присяги поручили мы избрать посредникам Императорским, и тоже заметили касательно самого конгресса. Но когда этого Денис начал противоречить нам, думая, что Бог предал в их руки Княжество Литовское, и что им трудно уже уступить титул Литовского Княжества; тогда мы возразили ему, что столица и почти все Московское Государство неоднократно были в руках Наших Государей Королей, несмотря однако ж на то они не титуловались Царями до тех пор, пока Русские не избрали Царем б. п. Владислава и пока ему не присягнули. Также и Король Шведский, взяв, столицы Великой и Малой Польши, не усвоил себе титула: “Короля Польского”, хотя он почти все Государства завоевал. — Денис сказал на это, что Литовское дворянство и присягнуло Царю. — Мы отвечали: когда ваши избирали Царем Владислава; то они согласно и добровольно присягали ему: а из наших присягнули вашему Царю только те, которые не имели пропитания, или приведены были к тому притеснением и корыстолюбием, да и то немногие и не знатные. Между тем как остаются еще все чины, сенаторы и значительнейшее дворянство, которые не потерпят, чтобы Е. М. Царь долее проливал кровь. Наконец заметив, что пан Денис пускается слишком далеко в разговоры, мы сказали ему, что о великих делах мы великие послы с великими же послами и говорить будем; а ты, получив ответ на то, зачем приезжал, и не имея более никакого дела к нам, поезжай туда, откуда приехал. — Он уехал, а ночью приехали наши посланники, которые на другой же день утром.

Августа 19-го, по соображении с письменным наставлением, выпустив титулы не только свои, но и Е. В. Короля и Е. В. Царя, и оставив только то, что составляло сущность присяги, уехали. Касательно места присяги не соглашаются: посредники назначают ее у себя, а Царские комиссары у себя. Наконец они согласились избрать для этого третье место, только в каком-нибудь каменном здании, если не в церкви. Мы предоставили это вполне Императорским посредникам. Между тем сами занялись установлением между собою порядка, сделали совещание и согласились во всем, [492] как в рассуждении ответов, так и в рассуждении хранения тайны, и проч. Сверх того, написав все касательно порядка между нашими Дворянами и не принадлежащими к посольству, относительно спокойствия, трезвости, споров, дуэлей, шуму, совещаний, осторожных разговоров, особенно с Москвитянами, и проч. и избрав судей с обеих сторон, то есть, от Короны Е. М. пана Чарнолуского Владимирского земского писаря, от Литвы Е. М. пана N..., а прокуратором Е. М. Пана N..., приказали все это обнародовать, как видно из копии. Вслед за тем велели быть в готовности обозу своему ехать в Немежу, а сами ожидали только совершения присяги, приказав предуведомить Москвитян, чтобы они не встречали нас, когда будем ехать в Немежу, а разве тогда, когда будем подъезжать к палаткам. Если бы нас стали провожать (а провожать должны бы кругом); то мы вместо двух миль должны бы сделать четыре. Не дождавшись известия, поехали мы в Немежу кратчайшей дорогою, в дождь, и приехали туда после заката солнца в самый проливной дождь. Наконец получили мы от наших посланников и письмо, что присяга отложена до следующего дня, по той причине, что комиссары не могут согласиться с посредниками в том, где присягать.

Августа 20-го. Утром прислали из города наши посланники с известием, что Царские комиссары не соглашаются присягать у посредников, но назначают для сего или частное каменное здание, или церковь; а посредники требуют, чтобы присяга совершена была у них. От чего и вышло между ними несогласие, и Императорские посланники намерены жаловаться Царю на Его посланников. Но после того прибежал еще гонец от пана судьи с запиской, что Москвитяне не хотят уже нигде присягать, как только в своем разряде, куда они сходятся для совещаний. Мы написали от себя декларацию, что предоставили это воле посредников; впрочем изъявили желание, чтобы они согласились на выполнение присяги в таком месте, которое не будет иметь отношения ни к какой стороне, на что еще прежде Москвитяне были согласны, и чтобы для соблюдения важности послали туда своего секретаря, дабы для верности подписались под присяжным листом; даже мы не будем противиться и тому, если захотят присягать и в разряде. Пан Пенцкевич уехал уже было почтой, но возвратился и взял прогонные деньги до Ружан. Тут прислали ко мне из города связанного вора, укравшего у меня за два дня пред сим лошадь; Москвитяне выдали его с лошадью. К вечеру возвратились из Вильны наши паны дворяне. Они принуждены были присягнуть в разряде, в отсутствии как самых комиссаров Царских, так и посредников Императорских, которые сильно настаивали, чтобы совершалась присяга у них. Это было причиною, что Императорские поссорились с Царскими; но, кажется, они опять скоро примирились, хотя об этом ничего еще неизвестно нам. [493]

Августа 21-го. Между тем мы отправили Е. М. пана судью Ошмянского к И. М. Панам посредникам, с предложением, чтобы они, для соблюдения своей важности и сохранения нашей к ним доверенности, постарались примириться с Царскими посланниками; иначе это несогласие между ними будет невыгодно для нас. Также представляли им, что мы должны сперва к ним посредникам явиться с визитом; а буде Москвитяне не позволят нам сделать этого, то мы при общем свидании нашем обратимся с приветствием прежде всего к ним же. Тогда же послали мы и к панам комиссарам Царским, для совещания касательно завтрашнего собрания, касательно назначения места и количества палаток; также чтобы особенная была палатка для Императорских и особенная для нас, ибо мы с Вильной уступили и все выгоды, по убеждению Императорских посланников, и у нас нет палаток, так как мы не предполагали вести переговоров в поле. Но пан Денис объявил нам именем комиссаров Царских что, они с Императорскими посланниками уговорились уже на счет палаток, и что будет особая палатка для Императорских и особая палатка для нас; посреди же этих палаток будет большая Царская палатка, в которую всем должна собираться для переговоров; там же будет и стол, за которым все мы вместе с посредниками будем заседать. —

Такое расположение палаток нам не совсем понравилось; впрочем, мы предложили: во-первых, чтобы по прибытии к своей палатке можно было нам тотчас отправиться к палатке Императорских посланников с визитом и приветствием; будеже не позволят нам сделать этого; то, собравшись в среднюю палатку, мы должны будем прежде обратиться с приветствием к Императорским посланникам, и Московские не должны обижаться этим. Во-вторых, чтобы при свидании с Императорскими посланниками удерживаться с обеих сторон от подробного исчисления титулов наших Монархов; ибо как мы сами ничего не нарушаем в титулах Е. В. Короля Государя своего, так равным образом не можем слышать и не стерпим, чтобы другие нарушали в них что-либо и себе несправедливо приписывали. В третьих, чтобы нам дали знать, в котором часу имеет быть собрание, и чтобы они обо всем этом известили [494] через наших же, отправившихся вместе с ними. Возвратившись ночью, наши уведомили нас, что место для съезда избрано несколько далеко от нас, с тем чтобы им выгоднее было показать войска свои, которые они вывести намерены; вместе с этим получили мы утверждение и согласие на свои пункты. Е. М. пан судья Ошмянский нашел между прочим посредников в беспокойстве от того, что не могут дождаться от Императора полномочия, и что касательно преемничества Е. В. Короля ничего не знают. Они сказали так же, что для сохранения доверенности должны были согласиться с Москвитянами; и сверх того под великой тайной объявили нам, что Москвитяне согласны уступить по Борисов, но не далее, как говорил им один открывшийся пред ними Москвич. Во весь этот день мы заготовляли бумаги к Е. В. Королю, с предостережением... к чему Москвитяне разосланными по всем воеводствам и уездам своими Универсалами подали повод... И так ночью на 22-е число отправили мы с этими бумагами по почте пана Венцкевича, обязав его наперед клятвенно в верности.

Первое заседание.

Августа 22-го. Приехавший утром Е. М. пан хорунжий Троцкий обрадовал нас приятными известиями, тем более, что мы еще от 3-го Августа ничего не получали от Е. В. Короля, а из Вильна распространялись слухи самые неблагоприятные. Вскоре прибыл и пан Дроздовский с письмами, как от Е. В. Короля, так и от И. М. панов сенаторов, и двумя большими пакетами от Е. В. Императора к Его посланникам. После того, выслушав Св. мшу, и узнав, что палатки уже поставлены, двинулись мы с места в экипажах, а верховых лошадей услали вперед. Мы послали наших дворян с уведомлением, что едем уже; однако и с их стороны посланный повстречал нас на дороге; и как ни тихо мы ехали, а три раза подобным образом пересылались. Свита наша, подавшись вперед, упредила нас. Она отличалась соболями и другими богатыми нарядами, видными лицами и 60-ю пышными лошадьми, кроме молодежи и прочей прислуги, которых за нашей каретой было более трех сот конных и несколько десятков пеших. Все они предшествовали нашей карете, в которой мы все пятеро сидели; (Мы все пятеро, т. е. Красянкий, Хриштоф Завиша, Ян Довгяло Завиша, Бростовский (сочинитель этой рукописи или записок) и Сарбеевский.) в прочих каретах ехали за нами духовенство и некоторые почетные старцы, остальные кареты следовали порожние. Вокруг палаток с обеих сторон густо расположены были хоругви с конницею и пехотою, а некоторые хоругви для лучшего вида расположены были несколько поодаль, по холмам. Говорят, что здесь находилось около семи тысяч человек; особенно возле Царской палатки, где должны были находиться Царские посланники, стояла в стройных и многочисленных рядах придворная Царская хоругвь; также несколько ловких и красиво одетых офицеров стояло впереди пеших ратников. [495]

Здесь-то мы вошла в свою палатку и послали к Императорским, желал им сделать визит, также и к Царским, извещая их о своем прибытии, по едва только наши отправились, как Императорские предупредили нас, прислав своего секретаря с визитом, равно и Царские, с уведомлением, что они приехали и спрашивают о нашем здоровье. После таковой встречи и приветствий, выступали мы из своей палатки и пошли влево, оставив большую вправо, к палатка Императорских посланников, где послы Е. М. Императора приняли нас весьма благосклонно. Но на пышную Латинскую речь пана воеводы Плоцкого Пан Аллегретти (который не хотел слушать нашей речи, пока все мы не уселись) отвечал очень вяло, и, кажется, не на предложенную материю, беспрестанно выхвалял себя и выговаривал нам за то, что Е. В. Королем дань Царю необычайный титул, т. е. Белые Малые и Великие России, что Царь едва не пренебрег Императорским письмом, которое было написано с обыкновенным титулом, и проч. Мы возвратились в свою палатку, отдав им наперед Императорские письма, которыми они были очень довольны. Вскоре дано нам знать, что время уже идти в большую среднюю палатку, куда все мы и отправились; но у нас, которые были впереди, не спешили, и потому когда мы вошли в палатку, то застали уже там всех как Императорских, так и Царских: — они стояли посреди палатки. Здесь опять, после приветствия, пан воевода говорил к собранию на польском языке краткую, но прекрасную речь о промысле Божьем, который в этих ужасных смятениях подает способ Святого примирения между Его Величеством Наияснейшим Королем и Его Величеством Великим Господарем Царем и между народами Их Государств и проч. и проч., на которую пан Одоевский старший Московский комиссар отвечал тоже кратко и с такими же титулами. После сего мы сели за стол в известном порядке.

Одоевский начал чтением письма, которое (после длинных Царских титулов, в которых между прочим называет Царя Князем Литовским, а Е. В. Королю дает титул Жмудского, Пруского, Лифляндского, называет Его Наследником Королевства Шведского и Вандальского, и пр.) содержало в себе следующее: “Известно всем и вам самим, какие бесчестия, поношения, и какие несправедливости, как покойный Царь — Отец Нашего Государя, даже дед Филарет, так тем более и сам нынешний Государь Наш Его Царское Величество терпел, и когда за все эти обиды, несмотря на различные посольства, он никакого удовлетворения не получил; то нашелся принужденным объявить о сем Христианским Государям и, призвав в помощь Господа Бога, мстить войною за нанесенные ему обиды и оскорбления. И Господь благословил Его, так, что не только возвращены многие города, несправедливо отторгнутые от Московского Государства, но и самый столичный город Вильну предал Е. В. Царю со многими воеводствами и уездами. Видя это и притом не только многочисленные войска Царские, но и [496] настремление с другой стороны Короля Шведского, и прочие преклонились под мощную десницу Е. В. Царя и крест целовали. Тогда Е. В. Император Римский изъявил желание через послов своих, а после Его королевское Величество просил чрез Панов Галинского и Черницкого чтобы мы, прекратив неприязненные действия, склонились на мир, что Его Царское Величество, по братской любви к Его Императорскому Величеству, исполнил; повелел войскам своим прекратить военные действия, отправил нас для переговоров и приказал сказать вам, чтоб Е. Королевское В. возвратил Е. Царскому В. все воеводства, как-то: “Брестское с уездом Пинским, Жмудь, и все что только к Литовскому Княжеству принадлежало, со всеми жителями, которые перешли в Польскую Корону; притом чтобы заплатил все убытки и жалованья, выданного солдатам за первый год, 800 тысяч руб., а за второй 900 тысяч. Как скоро это будет исполнено, то Его Царское Величество будет жить с вами в братской любви и оставаться в мире”. По окончании этого чтения, мы сказали, что из этого письма многого не понимаем, а многого не помним, и потому представили бы нам на бумаге то, что теперь читали, — что они и обещались исполнить и того же дня прислать. Следуя инструкции, данной нам К. В. Королем, мы спросили их: имеют ли они надлежащее полномочие? Этот вопрос заставил их крайне удивляться тому, что мы не верим им, и сказать нам: “ведь слово Царское данное в грамоте Черницкому ясно показывает, что Царь именует нас великими послами и посылает с полной властью для переговоров; притом же мы Вам верим, говорили они, довольствуясь грамотой Е. Королевского, В., что он посылает вас полномочными посланниками — комиссарами”. Посредник Императорский, сперва обратившись к нам, а потом желая предложить им сверток бумаг, только что присланный Е. В. Императором и за полчаса пред сим ему представленный, тоже сказал, что “полномочие необходимо; ибо я, продолжал он, не мог бы быть посредником от имени Е. В. Императора, если б не был снабжен уполномочивающими меня к тому документами, которые готов и показать”. Сказав это, он тотчас положил на стол помянутые бумаги. Нам показалось это очень смешно, а Царские начали жаловаться и на него и на нас, называя это бесчестием; но пан Аллегретти вскоре склонился на их сторону, говоря, что довольно того, что они имеют, а наши удовольствовались, когда сказано и постановлено было, что по счастливом окончании, если угодно будет Богу, этого дела покажем взаимно свои полномочия и внесем их в акты комиссии. После этого, отложив заседание на послезавтра, по причине праздника Св. Варфоломея, мы занялись еще несколько разговором, и на пытливые расспросы о Короле и Его успехах сделали мы намек, что Швед лукавит и чрез посредство Французского Короля усильно старается о заключении мира, Е. М. Король хранит слово, данное Е. В. Царю, и, зная Его намерения, а с другой стороны взирая на [497] возникшую ересь, стремящуюся поколебать в самом основании нашу веру, желает как можно скорее согласиться с Е. В. Царем, о чем мы обещались с ними пообстоятельнее поговорить, лишь бы положить доброе начало доброму делу. По окончании заседания Одоевский представлял нам своего сына, после чего мы разъехались по своим палаткам, между тем как войско всё это время стояло в строю; было уже около трех часов с полудня. Обедали мы у Е. М. пана старосты Грабовицкого; здесь опять получены нами письма от Е. В. Короля и от И. М. пана гетмана и князя вице-канцлера Коронного, но от того же числа, что и прежде.

Августа 23-го. Рано утром пан Денис привез и подал Е. М. пану воеводе Плоцкому запечатанное письмо, в котором многое было направлено к их пользе; ибо что прежде подробно было говорено о Быхове, Бресте, Слуцке и проч., об этом коснулись теперь только в общих чертах. Почему мы, отобедав пораньше, занялись до самого вечера составлением ответа, содержание коего можно видеть в копии (Т. е. в официальных бумагах посольства, — если бы говорил Русский дипломат того времени, то он к бы сказал “это можно видеть в статейном списке”).

Второе заседание.

Августа 24-го. После богослужебыв извещены паном Денисом Царским дворянином, мы тотчас отправились опять на заседание, с такою же свитою, как и третьего дня, с такою же пышностью и теми же спутниками. Вышел из экипажа, пошли мы в свою палатку, и, получив уведомление, отправились в разрядную палатку. Когда все уселись, то прежде всего Императорские посредники представили нам свое полномочие, полученное или от Е. В. Императора. Потом пан воевода Плоцкий, испросив себе аудиенцию, просил также, чтобы, как прежде мы терпеливо слушали письмо противной стороны, хотя оно нам совершенно не нравилось, и они бы теперь выслушали наше без противоречий. После чего он начал читать ответ наш, в котором титулы написаны были по древним неизменным постановлениям и который состоял в том, что несправедливо они приписывают нам нарушение договоров; если с нашей стороны наносимы были им оскорбления, то они уже получили за то полное удовлетворение, кто же виноват, что они тем не удовольствовались? притом эти обиды не были так велики, чтоб могли быть причиной войны, или по крайней мере следовало бы предварить эту войну объявлением. Вообще мы докажем (в чем и Бог и целый свет осудит их) что они сами не однократно, видя нас в тесных обстоятельствах, нарушали договоры, и, нарушив, нападали на нас и вторгались в наши пределы с огнем и мечом, не имея ни малейшего повода к такому грабежу, и проч. и проч. Далее что подданных республики насильно брали под свою власть до начатия войны; что тогда старанием и посредством Е. В. Императора согласился Е. В. Король на мир, о чем он и к Царю [498] писал. Посему мы требует, прежде всего, чтобы нам возвращены были все города и провинции, отторгнутые от Польской Короны и Великого Княжества Литовского, со всеми жителями, имуществом и оружием; требуем оставить неприкосновенными все титулы Е. В. Короля; касательно убытков, которых нельзя с точностью и определить, дать приличное вознаграждение; всякую святыню, мощи, церковную утварь, колокола возвратить, равно как и взятых в плен жителей, а в вознаграждение потери столь многих людей, безвинно погибших, Московское Государство должно уступить нам какую-нибудь лучшую свою провинцию, смежную с нашим Государством и проч. и проч. — Они слушали это терпеливо, хотя и пожимали плечами, а не редко и привставали. По прочтении нами всего этого, Одоевский заметил, что мы не те употребили теперь титулы, какие употреблены были в грамотах, писанных к Царю Е. В. Королем через Пана Галинского и Черницкого. — Мы отвечали на это, что... с нашей стороны нет здесь никакого преступления, когда мы титулуем соответственно договорам и постановлениям, которых никогда не нарушали и к нарушению коих никакой причины подавать не намерены — Мы теперь же, сказал Одоевский, докажем вам, что вы своими несправедливостями, клеветами, и многими безвестными поступками нарушили договор; в тут же приказал читать предлинное письмо, что продолжалось более двух часов. Здесь вычислялись все титулы какие когда-либо и где-либо употреблены были, и каждый раз сам Одоевский всякую значительную ошибку еще более увеличивал, между прочим на пример, что говоря о смерти Божьей Памяти Короля Владислава, назвали Его в грамоте Светилом Христианства, что, это светило угасло, и проч. Выражение это они чрезвычайно увеличивали, говоря, что одному Богу только свойственно приписывать себе подобное понятие, для чего ссылались они на слова Евангельские: свет от света. По прочтении всех сделок относительно титулов и по совещании о сем, приступили к изложению причин принятия под свое покровительство (здесь идет речь о Казаках, см. стр. 502); между прочими положили и ту, что так как Король не выполнил данной при Коронации присяги, то в силу условий договора освобождались они от повиновения и конституцию дали. Не отреклись даже и от того, что во Львове, после продолжительных споров, посланник хотел именем Е. В. Царя оставить без внимания таковые ошибки и бесчестия, лишь бы только Е. В. Король и республика приняли посредничество Е. В. Царя: но это было отвергнуто; почему Царь, объявил пред Богом и Христианскими Государями и написал предварительно к Е. В. Королю, что он хочет отмстить за причиненные ему обиды, начал войну и принял к себе казаков, дабы они не передались к Туркам или Татарам. По окончании чтения нам Одоевский заключил так: “поелику вы сами нарушили договоры, то Царь справедливо стоял за честь своего деда, отца и за свою собственную, и начал войну. Посему [499] что издавна принадлежало Московскому Государству, о том нечего и хлопотать; что же касается до прочего, то мы полагаемся на посредничество присланных от Е. В. Императора посланников, как посредников наших. Против сего начал возражать весьма умно Е. М. Ксендз Номинат, вычисляя: что “И. М. Короля и республика всегда изъявляли доказательства доброй расположенности к Е. В. Царю и Московскому Государству; что уже и тела Шуйских возвращены, и камень вечной памяти знак (т. е. надгробный памятник) отдан, и Люба (Поляки выдавали его за сына Марины Мнишек, см. Царствования Царя Михаила Федоровича, соч. Берха ч. I. стр. 295. Переговоры об этом самозванце продолжались и при Царе Алексее Михайловичи, см. в конце Сборника: примечания к № 254-му.) после убедительных просьб послан, что в то время, когда Татары были в союзе с казаками, Е. В. Король, несмотря на то, что сам был подстрекаем против Московского Государства, подавал искрение предосторожности и известия, и вообще оказывал все то, чего только можно было ожидать от Христианского Государя и самого искреннего брата. Что же касается до нанесенного бесчестия, то за это было надлежащее удовлетворение: — одни просили прощения, другим, по вашим же письмам, оказано снисхождение к проступкам... но всех судили; были конституции, собирались сеймы, и виновные осуждены. Притом, когда вы потребовали, чтобы Е. М. Король в делах своих с казаками принял посредничество Е. Царского В., Царь обещался забыть все эти погрешности с нашей стороны. На что Е. М. Король и согласился; но казаки пренебрегли Царским посредничеством, почему и не следовал уже возобновлять этих дел, тем более, что вы обеспечили нас своим миром и обещались даже этого вора Хмельницкого со всем его войском привести в должное повиновение Е. М. Королю” и проч. и проч. после этого Ксендз Номинат приступил к изложению причин нарушения ими союза и присяги, и не только взаимных ошибок, за что мы никогда не вступались, но и пропуска войск неприятельских чрез свои границы и проч. и проч. и в заключение прибавил, что “это Бог, по недоведомым Божественным судам своим карал нас, а не вы воевали; к тому же последовала измена коварного Гетмана (они сами покойного Князя изменником называют); не думайте впрочем, чтобы на этом был конец.... у вас земля опустошена и все на ней обращено в пепел.... люди знатные и сильные, особенно Сенаторы и чины, верно молчать не станут, и всех врагов ваших на вас подвинут. Лучше же мы к вам пристанем, нежели к другим на вашу голову” и проч. Наконец он показал, что Шведы не шутя действуют, стараясь вступить с нами в союз. “А это, продолжал еще, доказывает, что дела наши еще не в худом положении, как вы представляете. Если вы пренебрежете расположенностью нашей к вам, то увидите сами, на что можем мы решиться, когда захотим потребовать обратно от Вашего Государства свою собственность; мы [500] обратим все свои войска не на другого кого-либо, как только на вас, и проч. И так если быть миру, то пусть он будет честный (какого мы никогда не убегаем), дабы потомкам нашим не оставалось никакого повода к нарушению его. “В этом пункте помог нам пан Атлегретти. Тогда Москвитяне вторично стали требовать от нас, мы объявили, что намерены уступить им, после чего и они объявят, что захотят нам возвратить; но мы отвечали, что наше нам непременно должно быть возвращено, относительно же вознаграждения убытков мы полагаемся на посредников. Так как солнце было уже на закате, то мы должны было разъехаться, а между тем условились, по причине наступающего Русского праздника Святой Анны, 25 числа (?), (По нашему стилю было тогда 15-е Августа, следовательно, праздник Успения Пресв. Богородицы.) отложить заседание на 20 число. Причем мы советовали им усердно молиться сей Святой, чтобы наше доброе дело в скорости благополучный возымело конец. Равным образом и они, воздыхая и показывая величайшую готовность к миру, тоже самое делали и говорили. Сверх того много раскрашивали о Шведском покровительстве, о их действиях и союзе, коснулись и успехов Е. М. Короля (вероятно они знали об этом от Аллегретти, а пан Аллегретти от Императорского резидента), что Король Шведский предлагает уже условия и что Е. М. Король на это отвечал. Но мы отложили это до будущего заседания, обещаясь тогда показать им обеспечение от Е. М. Короля и республики, и письмо Е. М. Короля, которым он ратификует это обеспечение, и убедить их, что Е. М. Король сдержит данное Е. М. Царю слово, лишь бы вскоре сделать что доброго. Было упомянуто ими и о соединении оружия и совместных военных действиях, но мы отложили этот предмет до окончания всех наших дел. Москвитяне эти, очень нами довольны, что мы оказываем им уважение (разумеется без всякого унижения Его Величества Короля и республики); равным образом и они оказывают нам надлежащее почтение. Они много жаловались на прежних наших панов посланников, которые при совещаниях входи в неприличные ссоры, от чего дела всегда имели худой конец. Если б виновные, оставив гордость, поклонились Царю так, как поступил некогда Воевода Новгородский, которого Царь и простил; тогда не дошло бы до таких замешательств и проч. Затем мы разъехались, попросив И. М. посредников к себе отобедать, на что они с охотою согласились.

Августа 25-го. Утром в 1 часу отправили мы за посредниками экипаж с Е. М. Ксендзом Каноником Смоленским Котовичем и Е. М. паном судьей Ошмянским. Они приехали к обеду; я готовил еще на почту письма ко Двору. Обед был у Е. М. Ксендза Номината. Господа эти сидели у нас до самого вечера, так что наскучили нам, и уехали слишком навеселе. [501]

Третье заседание.

Августа 26-го. Отправив в 6-м часу утра почту со своим казаком Богдановичем, послали мы Е. М. пана Корсака к Послам Московским с визитом и поздравить со вчерашним праздником, за что они были весьма благодарны. Попировав за Маршальским завтраком, за которым съели лосось, отправились мы сами на заседание, обославшись на дороги взаимно посланцами, приехали мы к своим палаткам, и, получив известие, что уже пора, отправились в разрядную большую палатку. Открыв заседание, мы начали подтверждать свое предложение, то есть, чтобы они возвратили нам провинции, города, замки, со всеми принадлежностями, так как мы не нарушив и договоров и к нарушению оных не подавали никакого повода; а что касается до этой ужасной обиды — пролития Христианской крови, разрушения церквей и осквернения оных, чрезвычайных издержек и потерь, которым нельзя назначить никакой цены, то все это предоставляем мы на суд и мнение посредников. Напротив того, они, как будто уже доказав, что Е. М. Царь имел право начать и продолжать против нас войну за оскорбление Его, относительно титулов и унижение в книгах, печатанных по приказанию Е. М. Короля, снова обратились к прежнему пункту. Они насчитывали около 400 ошибок в наших актах; говорили, будто мы делали с Татарами договоры против Царя и Государства Московского, чему доказательством служат копии писем Ханских, писанных к Королю, Хранителям печати и другим лицам; наконец, будто бы мы приказывали печатать книги, служащие к обид и унижению Царя. — Касательно книг мы отвечали, что издатели имеют обыкновение писать cum gratiu et privillegio S. R. M.; но этих книг никогда не пересматривают, хотя иной что-нибудь и неблагонамеренное подает в печать; обыкновенно подвергают наказанию сами книги, палач сжигает их: так поступлено и в удовлетворение Е. В. Царя. Что касается до нас, то мы вовсе не любопытствуем о том, что выходит из типографии Царской; и по этому предмету с другими Государствами мы никогда не ссоримся. Касательно ошибок мы говорили, что они с нашей стороны не были так важны, чтобы за них нарушать клятву и вести войну; да если и произошли, то произошли от ваших же собственных ошибок: так на пр. и теперь вы сами, пиша к нам, написали: Михаил Алексеевич вместо Алексей Михайлович. Если бы мы, смотря на ваше письмо, писали бы по-вашему, то вы снова жаловались бы на новое бесчестие. Вы многократно делами ошибки в письмах к Е. М. Королю; но мы на это не обращали никакого внимания. И то даже, что мы предостерегали вас от Татар, и что вы должны почитать благодеянием, и то даже вы полагаете в числе причин к нарушению союза. Бога бойтесь и устыдитесь пред целым светом! Мы не отрекаемся, что по начатии войны вступили с ними в союз; но до того времени, движимые многими побуждениями, мы предостерегали вас и старались отвратить от вас с [502] этой стороны всякое несчастие, сохраняя ненарушимо верность и любовь, в которой мы клялись, — что все теперь обратилось нам в пагубу! Вы самым несправедливейшим образом нарушили договоры, напав на нас безвинных нечаянно, без всякого объявления войны; вы прежде начали войну, взяв казаков под свое покровительство, а потом уже объявили о том Христианским, Государям, и таким образом опустошили все почти Литовское Княжество, превратили его в пепел и развалины, ограбили его богатства и имущества, захватили жителей его в плен и неволю, а других тирански умертвили. Посему вы должны все это возвратить нам; относительно же удовлетворения убытков мы отдаемся на суд и мнение посредников и будем довольствоваться их решением, как и прелюде о том объявили. — Москвитяне снова стали рассуждать об этом и не шутя начали говорить, что “нечего и думать о том, чтобы мы возвратили вам Литву или Вильну”. — А мы также резко отвечали им, что из отторгнутой ими у нас земли ни одной пяди не уступим им; напротив того найдем средства в скорости, при помощи Божьей, вознаградить себя в их же Государстве. — На что они отвечали нам: “не будьте так горды, у вас нет ни людей, ни денег; и теперь ежедневно многие переходят к нам из вашего войска и целовать крест (т.е. присягают.), потому что вам нечем уплачивать им жалованья.” — “Не из платы какой-нибудь, говорили мы им, а по чувству своего долга должны мы отыскивать свои владения, а об уплате жалования себе подумаем, дает Бог, в вашей столице; там вы увидите людей наших и испытаете наши отчаянные силы”. Наконец мы решительно сказали им: “по всему видно, что вы, господа, не хотите мира, когда не согласны возвратить нам нашей собственности; после сего для чего ж нам и собираться здесь? Лучше сего дня же распрощаться; а Е. В. Король, учинив протес пред Богом и Е. В. Императором, а равно и перед прочими Христианскими Государями, должен будет предпринять средства для возвращения ему его собственности”. — Услышав это, они смешались и умолкли, и когда некоторые из них хотели что-то говорить, то Одоевский приказал им замолчать, а между тем сам стал говорить, что мы отклонились от прежнего, что если должен быть мир, то надобно нам по-прежнему между собою говорить. “Когда мы были бессильны, продолжал он, то должны были покупать мир уступкою своих городов: а как теперь вы бессильны, то должны наперед сказать нам, что вы намерены уступить; таким образом мы опять между собою сойдемся.” — на это был ответ с нашей стороны: “Мы правы, ибо не нарушали клятвы; — имеем силы, ибо имеем войска и народ почти всей Литвы; — имеем и будем иметь средства, чтобы вас, при помощи Божьей, смирить. К чему же нам стараться о бесчестном для нас мир? К чему искупать пустыни, пепелища и развалины Литовские какой бы то ни было пограничной (от чего Боже нас сохрани) хотя [503] малейшей областью? желаем лучше ожидать определения Божия!” — “Разве это худо для вас, сказал Одоевский, что Царь не воспользовался победой и удержал войска; разве худо, что он теперь воюет со Шведами, и этим самим отвращает их от вас? За это вы должны быть очень благодарны пред Царем”. — Мы отвечали, что “вес это делает Царь не из милости, но потому что наши не допустила разбить себя под Брестом и вам далее идти. Притом же Царь опасался, чтобы Шведы, соединившись с нами, не освободили тотчас же Литвы, тогда как он не в состоянии был бы противостать соединенным силам. А что касается до настоящей войны со Шведами, то Царь должен быть нам самим благодарен за то, что мы вождей Шведских и почти все их силы со столь значительным вспомогательным войском удерживаем, держа их как бы в осаде; от чего ему теперь легко с ними воевать, напав не них нечаянно, особенно когда мы препятствуем Шведскому Королю защищать Ливонию. Но мы сами поблагодарим Е. В. Царя тогда, когда он возвратит нам нашу Ливонию”. После этих споров посредники просили нас поговорить с ними в особенных палатках: и тут же они пошли с нами в нашу палатку, и предлагали нам, чтобы мы, отложив разбирательство причин войны, справедливая ли она или нет, объявили бы им, можем ли мы что уступить из завоеванных провинций. — На это отвечали мы: пусть нам возвратят все; иначе если нам придется обратиться к первоначальным причинам нарушения договоров, то может произойти ужасная суматоха. Пусть они объявят, чего от нас в этом случае требуют; увидим: если их требования не будут чрезмерны, и можно будет их выполнить на счет республики, без обиды, тогда нам можно будет поступать в этом деле решительно. А если мы беспрестанно будем сталкиваться во взаимных выгодах и действовать одни другим вопреки; тогда нельзя ожидать ничего доброго: тогда пусть лучше не удерживают нас. — После сего посредники пошли к Москвитянам и через четверть часа возвратилися с тем, что те стоят в одном, — требуя, чтобы мы прежде всего объявили, что готовы уступить им. — Посредники советовали нам, чтобы мы приостановились несколько, а они бы прежде пошли к ним. — Мы через них объявили им, что не желаем и не можем иметь более трех заседаний, и что если они нам на третьем заседании не объявят о возвращении нам принадлежащего, тогда долг нашего звания не позволить нам долее здесь оставаться. — Это чрезвычайно встревожило Москвитян: “возможно ли, говорили они, чтобы столь важное дело можно было так скоро кончить? Впрочем, мы готовы и в один день кончить, только нам нужно знать, что они нам уступают, ибо теперь почти все Литовское Княжество в наших руках”. За тем Комиссары Московские прислали просить нас в собрание. Пришедши к ним, мы повторили прежние требования, что крайне их изумило, и они снова стали говорить, что три уже заседания понапрасну проведено, и почему доселе [504] ничего не делаем? Почему не объявляем того, что дано нам в предписании? что не худо было бы, если бы наши войска соединились вместе для поражения общего врага, и проч. — На это мы им отвечали, что: мы ворсе не ожидали переговоров такого рода, и что даже не хотели пользоваться многими случаями к их потреблению; впрочем все это в руках Божьих и Бог нас не оставит. Не смотря на это мы готовы быть в мире и приязни — только бы нам возвращено было наше. — Тогда только Одоевский сказал: “почему бы Вам не избрать Е. В. Царя своим Государем?” — Мы отвечали, что у нас Государь — Король наш, и пока он жив не можем избирать другого. — “Но Е. В. Король, сказал Одоевский, не имеет потомства”. — Правда отвечали мы, что не имеет, и после смерти Е. В. Короля может Бог сделать, что Его Святой воле будет угодно: однако нужно совсем иначе действовать на умы сынов отечества нашего и располагать их к себе на будущие времена, а не так, как вы хотите приготовить для наших потомков повод к вражде между собою; все это можно сделать, но в свое время. — “Поляки дважды хотели, сказал Одоевский, избрать себе Короля из Царских сынов; но однажды отец помешал сыну, а в другой раз не того давал сына, которого Поляки просили, и от того это дело не состоялось.

Теперь как бы это было прекрасно, если б эти два Государства могли соединиться и быть во всегдашней дружбе. Они всему свету были бы страшны”. — Мы отвечали, что не к тому идет, когда не хотят нам возвратить нашего. — После сего так как день уже склонялся к вечеру, отложив заседание к следующему понедельнику, мы уехали. Они остались еще в палатке и что-то долго толковали между собою; а приехав в Вильну, получили неприятное известие из-под Ревеля, что войска их потерпели сильное поражение. Сказали также нам, что Дуглас идет на Жмудь. Мы уверяли их, что Дуглас идет не для самой Жмуди, а вероятно через Жмудь пробирается в Ливонию.

Августа 27-го. По утру послал я к брату курьера, как вдруг пан Домбровский привез из Бреста от Е. М. Пана Воеводы Виленского письма Е. М. Короля и других. По милости Божьей, не худые вести: наши преследуют Шведов. Обрадованные этим известием, были мы у Пана Воеводы Плоцкого, и между тем отправили Пана Корсака и Пана Златого к Комиссарам и посредникам с визитом и уведомлением, что имеем хорошие известия от Е. В. Короля, из коих некоторые необходимы и для них. Москвитяне были весьма довольны таковым усердием и предуведомлением, и заклинали нас всем священным, чтобы мы с ними примирились. Можно было заметить, что они находились в большом страхе: сами объезжали город и только двое ворот оставили открытыми, а именно и, а прочие приказали засыпать землею.

Четвертое заседание.

Августа 28-го. Утром, после Богослужения, приехал к нам Посланник Курляндского Князя, с письмом, содержание коего нам было неизвестно. По совещании, мы не [505] решились принять этого письма, так как в титуле выпущено было Литовское Княжество, что сделано, кажется, с намерением, потому что тот же Посол имел у себя письма и к Комиссарам Московским с титулом Литовского Княжества. Мы поехали к общей палатке на заседание, и застали уже там как Цесарских, так и Императорских Посланников, которые почти целый час дожидались нас; нас довольно долго задержал Курляндский Посол. Собравшись, после взаимных приветствуй, начали мы чтением письма, писанного к нам от Б. М. Короля, в котором говорилось об успехах Хмеля (Хмельницкого) и Шведов с Ракоцием и об конференциях; потом снова свели на то, что Король Шведский старается открыть с нами переговоры, и, видя наше согласие, сводит гарнизоны, разрушает укрепления и намеревается идти в Ливонию. Таким образом мы распространяли слух, что Шведский Король непременно вступит в союз с нами, и это сделали для того, чтоб они не пренебрегали нашей расположенностью к ним и милостью Божьей, а начинали бы дело, как следует, и нам возвратили бы наше. Они опять обратились к той же материи и доказывали, что им трудно уступить добытое оружием. Но после длинных и остроумных умствований Е. М. Ксендз Номинат стал говорить им: “Если Вы, Господа, думаете, что мы договоры нарушили (хотя целый свет противное скажет), или что некоторые наши ошибки стоили нарушения мира, то, позволив себе все, как и сами знаете, вы уже слишком отомстили, за нанесенные вам, по вашему мнению, обиды и бесчестие: ибо вы опустошили целое Государство наше, ручьями проливали невинную кровь и все обратили в прах и пепел; разрушили города, мызы, деревни, замки; забрали жителей в плен, мучили священников, не щадили ни живых ни мертвых. Наконец за бесчестье, нанесенное Вашему Царю как человеку, вы учинили страшное бесчестье самому Богу разрушением и уничтожением до основания церквей, посрамлением девиц, посвятивших себя Богу, и таким образом уничтожая славу Божью, вы совершили ужасное мщение не только над людьми, но над самим Богом. Довольно для вас этого мщения; теперь возвратите нам наше, а причиненные вами нам бедствия мы принимаем за наказание Господне; убытки представляем суду посредников. Впрочем, бойтесь Бога и опасайтесь, чтобы за все это вскоре не подвергнуться вам самим казни”. — Москвитяне слушали это и вздыхали, говоря: это обыкновенное следствие войны; мы сожалеем обо всем случившемся, но вы сами были тому причиною, — вы нарушили договоры. — Мы отвечали, что ни один народ не соблюдает так свято клятвы, следовательно, нарушили ее вы сами, начав войну за то, за что совсем не следовало начинать оной. И когда вы будете считать нарушенными с нашей стороны договоры, тогда и нам придется возвратиться к давним нашим требованиям, к праву естественному, которое Божьей памяти Владислав имел на Московское Государство. К сему прибавили мы и то, что осталось уже только два [506] заседания, на которых нужно нам так понять друг друга, чтобы не упустить этого времени, и позаботиться о благе общественном. Но они непременно хотели, чтоб мы торговались, и за мир с ними платили бы пограничными крепостями, повторяя каждый раз, что они тем нам платили, когда мы были сильнее их; предостережет я же наши относительно казаков, приняли с благодарностью, прибавив однако же, что они тому не верят, почитая их за верных Е. В. Царя. — Пришлось нам тогда удалиться с Императорскими Послами в свою палатку для совещания. Там говоря с нами, они хвалили способ наших переговоров, хотя Москвитяне при всем том не хотят заметить, что им угодно удержать за собою; они просили, чтобы мы положились на них и сказали, можем ли что, особенно же Смоленск, уступить им? — Мы отвечали, что наше предложение состоит в том, чтобы они возвратили нам то, что захватили неправедною войною, и после этого пусть скажут нам, чего от нас требуют; мы поговорим в рассуждении их предложения по-братски, и, что можно будет сделать, лишь бы только без... Е. М. Короля и Республики, все сделаем. — Тогда они побывали у Москвитян; но не сделав ничего, возвратились опять к нам. — Собравшись снова все вместе в Разряде, мы винили поступок Москвитян, что они непременно хотят причислить нас к тем, которые просят мира: между тем как все это, при помощи Божьей, может быть вознаграждено с лихвою на счет Царства Московского и они скоро почувствуют наши силы, когда соберутся здесь и Коронные (т. е. Польские) и Литовские и Татарские войска. — Вслед за тем они объявили нам, что они, по своему усмотрению, уступят нам те Воеводства и уезды, а равно и Жмудь, которые доселе остаются за нами. — Это наше, отвечали мы, а не ваше; — и мы таким образом дарим Царьград Е. В. Царю. — Но это могло быть нашим, сказал Одоевский. — Спросите Урусова, возразили мы, бывшего под Брестом, если только дали ему взглянуть на Брест; за свое не следует нам благодарить вас. Если вы хотите мира и братского союза, возвратите нам наше; иначе, ей, ей придут к вам гости со всех сторон; по крайней мере поступайте с нами так откровенно, как мы с вами, и скажите: чего вы требуете от нас? — Тогда приказав удалиться всем писцам (так что остались только мы одни), Одоевский сказал: “Господа Посланники! Если хотите утвердить мир самый прочный, то этого нельзя достигнуть иначе, как предав забвению все прошедшие дела и дружелюбно приняв следующее предложение: Так как Король ваш уже в преклонных летах, а потомства не имеет; то почему бы Вам не упросить Его, чтобы Он позволил Вам избрать преемников ему Е. В. Царя с сыном его (трехлетним), чтобы он после смерти Е. В. Короля царствовал и соединил в одно оба эти Государства, оставив неприкосновенными все права и преимущества и даже еще увеличив оные, если будете иметь в этом нужду. Пусть это предложение немедленно будет принято и утверждено [507] тогда ко всем прочем тотчас же согласимся. Пишите об этом к Е. В. Королю, а мы будем писать к Царю”. За сим начал он выхвалять набожность Царя, Его счастье, военные доблести, правосудие и милосердие и прочие добродетели, так что и меры не было его похвалам, старайтесь же об этом, еще продолжал они, и вы увидите, как скоро воспоследует мир между нами, и при том такой мир, что мы будем жить в совершенной дружбе, и в этой дружбе забудем все прежние неприятности”. — Мы с благодарностью приняли это доброе расположение, по которому они стараются о том, о чем не раз старались Великие Монархи, и сказали им, что готовы рассуждать об этом предмете; но желаем, чтобы сперва окончена была прежняя материя относительно вознаграждения: посему прежде всего нужно возвратить нам наше, а потом заботиться о взаимной приязни и о том, что кто может сделать для другого. — Не отвечая на это ни слова, они между тем сказали, что это дело должно быть наилучшим средством к хорошему, прочному и скорому миру. — Почему так как уже вечерело, принуждены мы были эту неожиданную материю отложить на будущее заседание, ничего более не говоря о ней. С этим мы отправились домой и застали у себя Е. М. Пана Подстольника Виленского, возвратившегося от Царя из Кокенгауза.

Августа 29-го. Между тем прибыла почта из Люблина от 22 Августа с письмами от Е. М. Короля и Хранителен печатей, а вместе с тем получена инструкция, писанная цифрами, по этому предмету. Мы держали совет от утра до 3-го часа пополудни, какой им дать ответ на их предложение: впрочем, послали Пана Судью Ошмянского в город к Московским Послам с визитом, а к Императорским с уведомлением, что нам хотелось бы побывать у них в городе, согласно их желанию, но чтобы прежде истребовали они на то согласие у Москвитян; мы и сами отнеслись бы к ним о том, но опасаемся, чтобы не отказали нам, так как отказали уже на просьбу посланцам нашим, под предлогом, что сами завтра думают посетить нас. Притом мы уведомили их, что получили от Е. М. Короля хорошие известия, что Шведы отступают, а Коронные войска преследуют их, и проч. и проч. У Пана Одоевского застали наши несколько гражданским чиновников, созванных Царскими Универсалами, с которыми он вместе пил. Эти господа хотели иметь свое заседание у Бернардинцев (и действительно имели); вследствие чего они просили у Московских Послов отсрочки, пока все соберутся: все они согласились хвалить Царя и просить нас, чтобы по смерти Е. М. Короля избрать Его Государем Польши и Великого Княжества Литовского.

Пятое заседание.

Августа 30-го. На другой день, по утру, часу в седьмом или восьмом, приехали к нам Императорские посредники, так как Москвитяне не позволили, чтобы мы посетили их в городе. Долго толковали мы об этом предмете, желая ниспровергнуть вчерашнее предложение [508] Москвитян. Мы открыли им все обстоятельства, прося, чтобы они нашли сильнейшее средство в подкрепление нам; иначе, если обратить внимание на свои способы и обстоятельства, придется прибегнуть к этому средству. — Они слушали это с удовольствием, и после завтрака, почти около полудня, мы отправились и приехали еще очень рано, так что прибыв завременно к своим палаткам, мы около двух часов дожидались Москвитян. Когда они приехали, и все мы собрались в общую палатку; то мы дали на предложение их следующий ответ: что с благодарностью принимаем их расположенность к нам и желание столь тесной дружбы, как видно из этого предложения; но что это дело слишком ново для нас и противно нашим законам; потому что имея Государя, мы не можем, при жизни Его, и думать о другом, а не только вести переговоров; притом же ни Е. М. Король, ни Республика не знали, что Царь желает этого. Для нас очень затруднительно говорить теперь об этом, разве бы наперед утвержден был мир; тогда, окончив одно, тем легче могли бы мы приступить и к другому. Сделайте сначала все, что касается до справедливости, а после уже приступим к тому, что относится до благорасположенности; мы увидим, чем вы вас обяжите себя. — Но они сказали, что утвердить мир нельзя иначе, лучше и теснее, как приступив сейчас же к переговорам об этом предмете; и как скоро окончим это дело, тогда мы сделаем для вас то, чего вы и сами никогда не ожидали. Мы принуждены были после этого спросить посредников Императорских, желая знать, не могут ли они, кроме этого способа к примирению, предложить нам другого вернейшего, — и позволительно ли нам, вопреки правам нашим, рассуждать о предложенном Москвитянами предмете? — На что они, запрещая нам касаться этого предмета, возразили; “мы посланы от Е. В. Императора для выслушания ваших претензий и для взаимных совещаний о том, чтобы каждая сторона могла знать, чего ей держаться, и где чья должна быть граница; но говорить о таких делах, к которым и Австрийский Двор может в свое время приступить, не прилично; и если вы захотите об этом предмете вести переговоры, то мы и слушать вас не станем: это было бы оскорбительно для многих Государей”. — Тогда один из Москвитян сказал: “так ты приехал мешать Нам в наших делах, а не примирять нас? Тебя прислали сюда не для того, чтобы ты хлопотал о делах и выгодах Австрийцев, но для примирения нас с братьями нашими. И так как для этого мира мы не находим лучшего средства (иначе никогда не уступили бы мы того, что приобретали собственным оружием); то для чего ты расстраивает нам начатое уже дело? Если ты хочешь только мешать или не хочет слушать, то ступай себе прочь: мы и без тебя доброе дело сделаем”. — На это с гневом отвечал ему Аллегретти: “не к тебе я говорил, Лабан! и говорить с тобою не буду и не хочу; я говорю со старшим и главою, т. е. Князем Никитой Одоевским, а тебя и слушать не хочу и отвечать тебе [509] не стану. — Лобанов отвечал: “как себе хочешь, — только и Одоевский без меня ничего не сделает, как и я без него”. — На силу кончился этот спор. И Московские Послы снова взялись за тоже предложение, общие многие выгоды нашей Республики, только бы мы уведомили о том К. М. Короля, и тут же вручили нам свое предложение на бумаги, писанное по-польски, как бы для того, чтобы мы лучше могли понять. Мы тотчас же прочитали это предложение, в слух, при посредниках Императорских; оно заключает в себе только то, что “так как началась война между Царем и Королем и между двумя нашими Государствами, и Бог за правду благословил Царя, подвергнув Его власти почти все Литовское Княжество; а между тем и Король Шведский напал на Польшу и завладел многими городами, крепостями и самою даже столицей: то дабы в сих обстоятельствам утвердить мир и соединить войска против этого врага, весьма хорошо было бы, если б Король Польский, который уж в преклонных летах и бездетен, предоставил при жизни своей Польскую корону Е. В. Царю, которому теперь только 30 лет; Его трехлетнему Царевичу и всему их потомству, и чтобы по смерти Его, Царь был коронован, с тем что Литва с Короною по прежнему будет оставаться в соединении, с сохранением всех прав и вольностей, — что все и присягою подтвердить”. Прочитав эту бумагу, мы сказали, что она заключает в себе очень много недостатков: здесь нарушается свобода избрания, когда в ней говорится вместе об отце и сыне и о наследниках. При том, если за эту только цену можно надеяться мира и соединения сил, тогда как и то и другое не менее для вас, как и для нас выгодно: то не много будет тут занимательного для Е. М. Короля и Республики. Сперва вы должны бы объявить, сообразно справедливости и уравнении выгод, возвратите ли все то, что отторгнуто от Короля и Великого Княжества Литовского? Далее, есть у нас закон, по которому Короли обязываются стараться о возвращении всех отторгнутых провинций, и, возвратив, должны присоединить оные, как принадлежность Республики, к Короне и Великому Княжеству Литовскому. Третье, что Короли Польские; будучи еще кандидатами и ища короны, уговариваются, что могут они сделать в пользу Республики, и заключают условия, которые потом и клятвой подтверждают. Что же доброго вы сделаете за это с своей стороны, когда Е. М. Король и Республика окажет такую к вам любовь? В четвертых, все права и вольности, приобретенные кровью наших предков, должны не только не уменьшать, но еще распространять. — На все это отвечали они: Если вам не нравится написанное нами предложение, которое мы поручили вам для доставления Е. В. Королю; то исправьте его по своему касательно наследства, так как у вас такой закон. Что же касается до отторгнутого от короны Польской и Великого Княжества Литовского; то Царь согласен все сделать, и не только Ливонию или другие провинции, но даже Шведское Королевство хочет общими [510] силами вновь приобрести. Равным образом он готовь возвратить и то, что приобрел этой войною, но что издавна принадлежало к короне Польской и Великому Княжеству Литовскому. — Я прибавил: — и то, что в последних Поляновских договорах означено. — Может и это Е. Царское В. сделать, сказал Одоевский; но вы совершенно несправедливо требуете, чтобы Царь прибавил, что от Московского Государства и возвратил завоеванное у вас, или добывал то, что у вас Швеция отторгла, и еще что вам уступил. Довольно того, что Он подтвердит клятвой неприкосновенность, ваших прав, вольностей, религии и всех обычаев, как было до сего времени; но Он должен быть обеспечен в получении Польского Королевства, по смерти Е. В Короля. — После сего они дали нам эту бумагу, с тем чтобы мы исправила ее так, чтоб можно было представить Е. В. Королю. — Императорские посредники ужасно оскорбились, и не согласились на это; но мы сказали им, что принимаем эту бумагу не в силу переговоров каких-нибудь, а только для объявления Е. В. Королю, если позволите нам взять это предложение и исправить его сообразно нашим постановлениям. — С этим мы расстались. На другой день Августа 31-го утром, во время обедни, получили мы с почтой из Бреста письма, которые впрочем ничего особенного не заключали в себе. Мы собрались на совет, как бы исправить эту бумагу, и по совещании между собою, исправили некоторые пункты предложенной ими записки; а между тем кончили бумаги К. В. Королю, объявив ему об этом предложении и о готовности их к уступкам. Почта отправилась в 6 часу пополудни. Вечером опять имели мы совещание относительно этого дела.

Шестое заседание.

Сентября 1-го. После взаимного извещения, приехали мы к палаткам и в 12 часу, а Москвитяне были еще в Вильне, и едва через час или того, позже приехали; Императорские прежде их прибыли в свою палатку и просили нас, чтобы мы у них побывали, потому что сами, избегал подозрения, не могут быть у нас. Мы были у них, и они с большим спокойствием, нежели прежде, сказали нам: оставьте эту материю, говорите о другом. — Мы сказали, что не будем отвергать их (Москвитян) намерения, — представить это предложение Е. В. Королю, только бы оно согласно было с нашими правами и обычаями; но касательно мира подайте нам как можно лучшее средство, и мы его выполним. — Они подали следующее: вам нужно, сказали они, уступить что-нибудь победителям; а они также понемногу будут вам уступать. — Но мы желаем такого средства, которое бы оставило нас при всем; они сами тогда предложили это: почему же бы не отнестись нам об этом к Е. М. Королю? — Тогда Посредники решительно сказали нам, что хотя бы все это исполнилось, они все-таки не возвратят вам всего; спросите их об этом сегодня же, и вы услышите противное. — Мы весьма удивились этому пророчеству; а возвратясь в свою палатку, по [511] приезде Московским. Послов, собрались все в большую палатку, где усевшись и приказав прочим удалиться, подали мы им исправленную нами их записку. — Но вскоре оправдались слова посредников не только относительно возвращения того, что отняли у нас, но даже касательно избрания. Во-первых, они требовали, чтобы Королевство наше принадлежало Царю, сыну его и наследникам, и чтобы корона Польская и Великое Княжество Литовское никогда не отделялось от Царства. — Мы сказали: ведь вы хотите оставить нам наши права неприкосновенными, а это главное — свобода избрания Государей; посему если хотите, чтобы эти две Монархии соединились, так как Литва с Короною, приступите к нашему праву свободного избрания, как Литва приступила к Короне. Об этом был длинный спор: они утверждали, что это дело несправедливое, когда есть наследник обходит его при избрании, и чтобы он, родившись Королевичем, принужден был хлопотать о короне. Мы доказывали им напротив, что это справедливо, что об этом и Королевичи старались, а с ними Короли и другие владетельные лица. Хотя Республика никогда не унижала царственной крови, но всегда требует, чтобы это происходило из благорасположенности, а не по долгу. — На что они объявили, что Царь и на это может согласиться, но что они не имеют на то права и власти. — Мы сказали им, что не можем принять такого предложения и относиться об этом к Королю; — это показывало бы в нас совершенное незнание прав наших и прежней свободы. — Наступал второй пункт еще труднейший, в котором мы написали, что граница Короне Польской и Великому Княжеству Литовскому должна быть назначена сообразно Поляновским договорным статьям. — Оставьте эти договоры, сказали они; покойный Государь должен был уступить много городов для мира; граница должна быть по давнему, как была от веков Литва Литвою, то есть по Березину. — Мы сказали им на то: таким-то вы образом поощряете нас к миру, а тем более к этому братскому и дружелюбному союзу? Лучше бы вам ни нас, ни себя не задерживать, а положиться на Бога; пусть Он окончательно решит нас! Жалко время убивать; ибо вы стараетесь только о проволочке, с тем, чтоб мы Шведов держали на своей спине, а вы бы между тем легко воевали в Ливонии, когда мы удерживаем их в Польше и не допускаем к вам. Лучше нам распрощаться и оставить все споры. — Эта последняя решимость наша побудила их сказать: вольно Е. В. Царю делать что ему угодно; но мы власти не имеем; донесем обо всем этом Царю, может быть Он и сделает по вашему. — Но когда мы решительно предложили о возвращении даже Украины; то они на отрез сказали: об Украине нечего и вспоминать, потому что Украинские Казаки добровольно поддались; и как скоро бы мы лишили их нашего покровительства, то они предались бы басурманам, а у вас не остались бы. — Но это быть не может, сказали мы, чтобы наше нам не было возвращено; иначе для чего и говорить о мире и действовать, когда все это [512] напрасно. Довольно, что Е. М. Король и Республика принимают посредничество Е. В. Царя, и для него только соглашаются простить их и сделать для них все, что найдут выгодным и приличным. — Опять долго спорили; наконец они решились и об этом донести Царю. А когда мы сказали, что не терпим этого, что предложение сделано не в своем месте, и требовали продолжения наших переговоров о мире, устранив все толки об этом избрании, которые могут больше утрудить нас, нежели успокоить: то они просили нас, чтоб мы дали им для рассматривания составленную нами бумагу, в том виде, в каком мы могли бы отослать ее Е. М. Королю и Республике на рассуждение, обещая к будущему заседанию (коего не хотели иметь раньше понедельника, т. е. 4-го числа) составить свою и предложить нам. Посредники почти не вмешивались теперь, и явно показали, что в продолжение ночи они помешали нам в этом деле; ибо, поссорившись прежде с Лобановым, сегодня дружески уже с ним разговаривали. Около половины заседания пришла к Москвитянам почта от Царя; читали они нам, что Царь взял штурмом Кокенгаузен, овладел одним шанцем под Ригою, с 9 пушками и 30 бочками пороху, и осадил уже Ригу, и что жители хотят сдаться Царю, а Графа Магнуса в город не пускают. Такое же известие получили мы и от Пана Обозного Великого Княжества Литовского; причем он прибавляет что Граф Магнус, имея полторы тысячи войска, сражался перед городом с Москвитянами, но был разбит, и сам или погиб в сражении, или дальше куда ушел, ибо в Риге нет его. После этого начали мы опять говорить о заключении мира, и чтобы помянутое предложение отложить к концу переговоров (ибо по заключении мира удобнее о сем трактовать), к чему и посредники побуждали; да и они некоторым образом переменили свое требование, говоря нам: если вы согласитесь отнестись к Е. М. Королю, то должны от Него и ответа ожидать. Мы сказали: если дадут нам это представление в таком виде, как мы его составили, то пошлем к Королю; иначе не сделаем того. Царские Послы после сего усердно просили нас продолжать начатое доброе дело, обещая по возможности соображаться с нашими условиями и исправить свое предложение. С сим мы и расстались, с досадой отложив заседание на следующий понедельник, т. е. 4-го Сентября.

Сентября 2-го. После Богослужения имели мы совещание о том, посылать ли к Е. М. Королю донесение об этом заседании, извещая как относительно Казаков, так и в рассуждении границ, т. е., что нам всего уступить не хотят, также касательно свободного избрания, имея малую надежду на успех... чтобы между тем не упускали случая успешно вести дела с другими. Мы с Е. М. Ксендзом Номинатом были того мнения, чтоб Е. М. Король был осторожен в рассуждении переговоров, хотя они еще и не подтверждены окончательно... ...здесь от этого врага, как и вчера... когда мы упрекали их в не откровенности, что Пану Галинскому не дали реверсала, а ссылались на Царскую грамоту, [513] которой и не было; таким образом, предоставили себе власть вести переговоры со Шведами, а у нас отняли все средства к тому. — На что сказали: ваш Галинский сам виноват, потому что не требовал реверсала; для чего он давал свой, не взяв от противной стороны? Ваш Галинский даже уклонялся от Поляновских договоров; почему могли бы мы и теперь вдруг согласиться со Шведами, возвратив им то, что теперь у них взяли; а если бы мы решились согласиться с ними на конечную вашу гибель, то сами бы ним и Ливонию уступили и проч. Когда мы объявили свое мнение относительно этого, то прочим Их Милостям угодно было, чтобы обождать до понедельника, потому что и Москвитяне, по нашей записке и по совещанию, могут к этому времени составить свою записку; почему мы решились ожидать — Е. М. Пан Писарь Великого Княжества Литовского поехал в Валькимирскую землю к Е. М. Пану Троицкому.

Сентября 3-го. По полудни Москвитяне прислали к нам своего Дениса и с ним Пана Сухцицкого для переговоров относительно предложения их и для совещания касательно свободного избрания и прав; также для того, как составить предложение так, чтобы оно не заключало в себе противоречий, исключающим самую возможность, и могло быть представлено Государю. Когда шло дело об Украине, Денис всякой раз качал головою, а Пан Сухцицкий сказал, что она должна быть присоединена к отечеству. Касательно свободного избрания и других вопросов он подавал нам большую надежду и сказал, что об этом еще первого числа ночью писали к Царю. Пан Песицкий приехал из стана из-под Бирк и привез некоторые пункты от Пана Обозного. Почему мы собрали совет для рассуждения об ответе на эти пункты и чтоб отправить Пана Подстольника Виленского к Е. М. Королю.

Текст воспроизведен по изданию: Бростовский П. К. Дневник дороги на Комиссию в Вильну 1656 го да, с самого акта Комиссии наскоро списанного // Сборник Муханова. 2-е изд. СПб. 1866