ДНЕВНИК ПОЛЬСКОГО СЕЙМА 1605 Г.

ОТРЫВКИ ИЗ ДНЕВНИКА ПОЛЬСКОГО СЕЙМА 1605 г., ОТНОСЯЩИЕСЯ К СМУТНОМУ ВРЕМЕНИ

Из рукописи Императорской Публичной Библиотеки, на польском языке F. IV, № 119.

Рукопись эта заключает в себе дневник польского сейма 1605 года, на котором, между прочим, обсуждался вопрос, оказывать ли содействие объявившемуся в Польше царевичу Димитрию (первому самозванцу)? Отрывки из этого дневника, касающиеся дел первого самозванца, напечатаны в настоящем томе Исторической Библиотеки. Они состоят из посольских инотрукций некоторых воеводств и из мнений, поданных на сейме. Замечательно, что и в посольских инструкциях, и в [VI] мнениях членов сейма 1605 года о самозванце осуждается содействие ему и заявляется опасение, как бы Польша не поплатилась за это. Особенно замечательно известное мнение об этом канцлера и гетмана Яна Замойскаго, которое здесь издано по одной из лучших редакций и даже те его части, которые касаются других дел.

В некоторых сеймовых мнениях, а также в мнении, высказанном от имени короля Сигизмунда III, заявляется, что король Сигизмунд III не оказывает содействия самозванцу, что, как известно, опровергается многочисленными свидетельствами и документами и, между прочим, теи, что король не утвердил постановления того же сейма 1605 года, постановления, которым запрещалось подданным Польши поддерживать самозванца и предписывалось наказывать их за это. Из этой же рукописи напечатаны в настоящем томе: а) описание обручения Марины в Кракове с представителем самозванца Власьевым или, точнее, описание венчания ее с ним по латинскому обряду, и б) списки подарков, поднесенных Марине и другим лицам на этом обручении, а также после, в Промнике.

Из инструкции послам Познанского и Калишского воеводств.

Так как некоторые из нас, без дозволения его королевского величества и речи-посполитой, выезжают под разными предлогами из королевства с большими отрядами, над которыми самозванно присвоивают себе гетманскую власть, и так как этим нарушаются и впредь легко могут быть нарушаемы мирные договоры с соседними государями, к великому затруднению и вреду речи-посполитой, то нужно издать строгое постановление против тех, которые теперь так делают и против всякого, кто впредь решится на это, и наказывать их. Стр. 4.

Из инструкции послам Белского воеводства.

На государика, как его зовут, Димитрия, который родом и по воспитанию — русский, мы не находим, возможным полагаться, да если бы и можно было доверять ему, то непонятно нам, по каким побуждениям и каким образом осмелились [сендом. воевода Мнишек и друг.?] собственной властью, без сеймового одобрения [2] поддерживать его. Ничего подобного не бывало прежде; дурной это пример, и Бог знает, что из этого выйдет. Мы знаем, что его величество с благоговением принес присягу соблюдать мир с теперешним московским государем Борисом Годуновым, а присяга должна быть соблюдаема как всеми вообще, так и королями, государями, и тем более, что его величество присягал не только за себя, но и за нас. Не понимаем, как вышеупомянутые лица осмелились предпринимать что нибудь против Бориса вопреки присяге его величества. Стр. 15.

25 января. Из сеймовых предложений короля.

В третьих, король предлагает говорить о великом князе московском, который прислал к королю гонца с известием, что едет посол. Король опасается, чтобы поступки Димитрия не оскорбили московского князя. О Димитрие (канцлер) говорил, что Димитрий не малое время находился при дворе его величества, и если бы, вследствие дурных советов, он не поспешил оставить двор, то король, зная, что у царя Ивана Васильевича было три сына, из которых старшего отец сам погубил, второй вступил на престол после смерти отца, а третий — Димитрий в юности был умерщвлен, о чем тогда же было много разсказов, наверное разузнал бы при содействии других, он ли царевичь Димитрий, или нет; но так как Димитрий, собрав около себя людей, ушел в пределы Московского государства, то король не имеет об нем никаких других известий кроме того, что ему сдалась одна крепостьЧерпин [Чернигов?], что он подступил с войском к Новому-дворку (Новгороду Северскому?) и что туда [5] подступило войско великого князя. Что там произойдет, король через несколько дней получит известие. Стр. 33.

29 января. Мнение познанского кастеляна Яна Остророга.

Третье соседнее нам государство — Московское, по отношению к которому, вероятно, уже нарушены обязанности доброго соседства этими действиями Димитрия. Как только этот Димитрий явился при дворе вашего величества, вы разослали к сенаторам письма, в которых спрашивали их совета, как вам поступить в настоящем случае. Такое письмо ваше величество писали и ко мие, нижайшему вашему слуге. Какой я дал ответ, это известно вашему величеству, или тем, чья обязанность знать это. Мне казалось, что в подобных делах не следовало торопиться и теперь я опасаюсь, как бы этот [6] Димитрий не принес нам какого либо бедствия. Так как к нам едет гонец, то нужно будет избрать другое время для совещания об этих делах и другой раз собраться. Молю Бога, чтобы Димитрий остался в Московском государстве, чтобы он не возвратился к нам, потому что в противном случае ушедшие с ним военные люди были бы для русских и украинных областей тяжелее неприятеля, — и так уже эти области довольно поплатились... и проч. Стр. 49.

31 января. Дорогостайский, великий литовский маршал. (Дал такое мнение).

Ваше величество за себя лично присягали соблюдать мир [с московским государем], вы присягали и за нас — сенаторов и за рыцарское сословие. Вы лично, в своей совести, теперь чисты, потому что вы заявили, что этому делу вы не причастны [7] ни советом и содействием и обнародовали универсалами, чтобы ушедшие [с Дмитрием] возвратились и не предпринимали никакого насильственного действия. Этим вы успокоили свою совесть; но соблюдают ли условия мира с московским князем наш сенат и рыцарское сословие, и не нарушают ли они принесенной присяги, — это всякий легко может видеть. Один сенатор сам поехал с Димитрием; его с ним сопровождали военные люди из польского рыцарского сословия. Это нужно вовремя исправить. Против воли вашего величества они собрали войско и кинулись на московского князя. Когда их оттуда выгонят, куда они пойдут? Обратите внимание, ваше величество, на наше непостоянство, обратите внимание и на то, что вы иногда пребываете на разных местах с малым числом людей. Кто может доверять таким [8] своевольным людям? Если они задумали произвести переворот в Московском государстве, то могут возвратиться и к нам и пожелают произвести то же и у нас. Стр. 67.

1 Февраля. Мнение того же Замойского, высказанное на Варшавском сейме, начавшемся 20 января 1605 года ¹.

Мнение это было последним, лебединым голосом Замойского, потому что вскоре после этого, именно, 3 июня того же года, он скончался, оставив осиротевшее отечество.

“Я бы желал, чтобы все хорошо меня слышали, потому что часто дурные толкователи моих слов передают их другим в извращенном виде. Долго говорить не буду, да и не могу, потому что я потерял и зубы и здоровье, — меня удручают: старость, кашель и другие болезни, но я не жалею об этом [9] и не стыжусь этих недугов, потому что приобрел их не какими либо дурными делами, а на службе нашему величеству и моему дорогому отечеству. Поэтому буду говорить кратко. Первая часть моей речи будет о внешних опасностях, о которых тоже буду говорить кратко. Это дело следует разобрать надлежащим образом, а не как нибудь. Бывали времена, что дела этого рода мы решали, будучи в шпорах и, так сказать, садясь на коня; теперь нельзя так делать, — теперь нужно разсмотреть их надлежащим образом, со всей основательностью и имея в виду все обстоятелъства, но, конечно, делать это нужно не в таком торжественном собрании, потому что при сеймовом обсуждении дел может находиться и наш гражданин и чужеземец. Поэтому на совещание об этих делах нужны — другое место и другое время”. [10]

“Теперь обращаюсь к предложению его величества и прежде всего к опасности со стороны турок. Я должен сознаться, что никогда не был в большей тревоге от турок, как в настоящсе врсмя. Я писал к ксендзу подканцлеру королевства, чтобы он доложил от моего имени вашему величеству, что я никогда столько не боялся этого врага, как теперь, при настоящем смятении в Венгрии. Кто бы ни был прежде и теперь виновником этого смятения, все таковые преступны не только перед тем королевством, но и перед нашим отечеством, перед нашей речью-посполитой и перед целым христианским миром, потому что если теперь не выгонят турок из Венгрии, то мы сейчас будем иметь их нашими соседями а как страшно и прискорбно это соседство, тяжело об этом даже подумать. Я бы советовал вашему величеству сейчас же, с этого [11] сейма, послать к турецкому султану великого посла, но нужно, как можно, меньше и осторожнее писать к нему, потому что турки, хотя варвары, но очень держатся написанного и так заботливо сберегают грамоты, что часто, когда приходится с ними вести переговоры, они колют глаза той или другой грамотой; поэтому нужно осторожно писать к ним, и так как великого посла нельзя отправить так скоро, как следовало бы, то нужно, чтобы ваше величество прежде послали с этого сейма к турецкому султану гонца, который пусть припомнит ему дружбу вашего величества, союзные договоры и кроме того оповестит о приезде великого посла; потом он может возобновить мирный договор и пусть просит, чтобы согласно договору, турецкий султан не дозволял своим войскам разорять наши пограничные места и вообще не нападал на них; может он также [12] сказать, что венгерские короли бывали польскими королями, и польские — венгерскими, что поэтому между этими государствами могут быть спорные дела, — так чтобы турецкий султан не нарушал прав Польши”.

“Другое соседство у нас — с татарами. Они отзываются к нам с великой дружбой, но и поминков допоминаются. Это неудивительно. Наши слуги, когда им что-либо нужно, у нас просят и мы должны дать им. Так и татары; они теперь бедны, поэтому и ищут у нас помощи. Я полагаю, не мешает иметь на своре эту борзую собаку; при случае ее можно спустить и схватить посредством ее что-либо. Поминки эти, иные говорят, можно взять с жидов. Что касается до меня, то я лишь умею пахать землю и не привык извлекать средства из других занятий; однако нужно сделать какое нибудь определенное распоряжение касательно [13] средств на эти поминки, откуда нибудь нужно взять их; я на них согласен, а об чем вести с татарами переговоры, это нужно определить в тайном совещании”.

“Что касается Московского государя, то в прежние времена он внушал нам большой страх. И теперь он нам внушает его, но прежде мы гораздо больше боялись его, пока славной памяти король Стефан не усмирил Ивана Васильевича. До этого времени области королевства, ближайшие к Московскому княжеству, подвергались большим убыткам и страданиям. У Стефана короля и у папы Сикста, когда они задумывали поход против турок, было такое намерение: нанести на них войско не только от нас, но и от Москвы через Персию, и осуществлению этого намерения уже положено было начало и на это-то дело покойный Сикст сберегал свои миллионы. Поэтому то, когда он затем получил известие о смерти Стефана, то [14] заплакал и сказал: мы надеялись, что он-то спасет Израиль. В самом деле, это было похвальное намерение, не то, что теперешние наши замыслы, которые притом мы день ото дня откладываем, постоянно находимся в страхе, а между тем действуем так, как будто у нас еще много времени впереди и сидим, сами не зная, что с нами делается. Как только принято было вышесказанное святое решение, король Стефан умер, в то самое время, когда дела были уже улажены и все уже было приготовлено!”

“В начале правления вашего величества я советовал взяться за эти дела и указывал способы к этому, — я советовал отправить с этим посольство к папе и к другим христианским государям. Мое мнение не угодно было принять другим гг. сенаторам. Я доволен был тем, что исполнил требование совести, — что советовал и высказал то, к чему обязывала меня [15] преданность отечеству; но так как у нас требуется согласие не одного, а всех, то это намерение вошло в проволочку, заключен был мир с Иваном Васильевичем, а после его смерти с теперешним князем московским”.

“Что касается до этого Димитрия, то я советовал вашему величеству не только не нарушать самым делом условий мира с Москвою, но даже остерегаться давать повод подозревать нас в этом; действовать иначе было бы, по моему мнению, противно не только благу и славе речи-посполитой, но и спасению наших душ. Поэтому то я советовал отложить это дело до сейма; я боялся, как бы не причинила нам какой либо беды та безразсудная поспешность, которую некоторые позволили себе без согласия вашего величества и всех чинов; соседние государства ведь знают, что Димитрия ведет в Москву наш народ; как бы [16] мужичина Борис не попрал и не обратил в ничто нашей славы, которую мы приобрели у всех народов тем, что при короле Стефане стали столь страшны Москве. Если нам хочется добыть Московское княжество, то по моему лучше это начать и делать с согласия всех чинов, по одобрению сейма и с большей военной силой. Что касается личности самого Димитрия, который выдает себя за сына известного нам [царя] Ивана, то об этом я скажу следующее: правда, что у Ивана было два сына, но тот — оставшийся, за которого он выдает себя, как было слышно, был убит. Он говорит, что вместо него задушили кого-то другого: помилуй Бог! Это комедия Плавта или Теренция, что-ли? Вероятное ли дело: велеть кого-либо убить, а потом не посмотреть, тот ли убит, кого приказано убить, а не кто либо другой! Если так, если приказано лишь убить, а захем никто не [17] смотрел, действительно ли убит и кто убит, то можно было подставить для этого козла или барана. Но и помимо Димитрия, если мы уж желали возвести на московский престол государя того же рода, есть другие законные наследники Московского княжества. Законными наследниками этого княжества был род Владимирских князей, по прекращении которого права наследства переходят на род князей Шуйских, что легко можно видеть из русских летописей. По моему мнению, следовало бы как можно скорее послать кого нибудь туда [к войскам самозванца], и узнать, что там делается, потому что мне кажется невероятным, чтобы там до сих пор не случилось какого-либо важного события. Может быть там сделано уже что либо удачно, но, судя по человечески, это не вероятно; разве Господь совершит чудо”.

“Далее, следует, вашему [18] величеству постараться умиротворить со всех сторон это королевство, и, по примеру предков, со всеми соседями порешить надлежащим образом дела касательно границ и торговли. В особенности, нужен нам договор с Англией как для выгод торговых и промышленных, так еще более для того, чтобы легче приобрести Швецию”.

“Касательно Инфлянтов думаю, что и на приобретение их нужны труды и издержки, хотя и меньшие. Нам нужно приобрести еще три пункта: Нарву, Пернаву и Ревель; их, без сомнения, мы уже отторгли бы до сих пор, если бы с большим ладом разъехались с Краковского сейма. Тогда оставалась уже меньшая половина труда, именно, оставалось взять Ревель, которого я, правда, не видел, но его положение осматривал Львовский кастелян и, по его словам, он очень тверд, но так как это крайне великая крепость, то невероятно, [19] чтобы в этой громаде нельзя было усмотреть удобного места для нападения, и, по всей вероятности, не нужно было бы предпринимать большого труда и тратить много издержек, если бы вовремя была отнята Эстония. Повинуясь нашей обязанности, мы не упустительно напоминали об этом вашему величеству, но вы изволили обещать нам, что после смерти вашего отца, короля шведского, вы за-раз возьмете и Швецию и Эстонию. Мы потом припоминали вашему величеству это обещание, а также и пакта-конвента: мы получили ответ и затем сами от вашего имени отвечали другим для их успокоения, что вам прежде нужно добыть наследственное ваше королевство — Швецию. Ожидали мы передачи нам Эстонии и после возвращепия вашего из Швеции, когда то королевство перешло к вам по наследству, и напоминали вам об этом снова: нам дан прежний [20] ответ, что ваше величество принуждены наблюдать интересы Швеции, пока ваша власть не укрепится в том королевстве. Что же было делать? Мы и запустили это дело, — нельзя же нам было бороться с своим государем. Но и то правда — прошедшие дела легче осуждать, нежели исправлять”.

“Дела прусские, можно сказать, уже надлежащим образом изследованы на сейме Краковском и, если понадобится, прусским послам будет доказано это, когда они приедут, и примется решение, какое окажется лучшим для речи-посполитой”.

“Домашние дела: поставляю на вид прежде всего разнузданность войска, потому что военная дисциплина совсем пала. Невозможно спрашивать с меня за порядок; не могу никаким образом добиться этого. Уже некоторые самозванно берут на себя и гетманство. Притом [21] разными сеймовыми постановлениями должность гетмана так ограничена, что трудно, даже невозможно устроить порядок. Если военный провинится в войске, то гетман не смей его наказывать, но обращайся к подлежащему суду. Далее, есть постановление, что без воли гетмана военные не должны составлять сходов и конфедерации, поэтому, когда в Инфлянтах военные стали бунтовать, то я собрал их и велел прочитать им эту конституцию, в уверенности, что этим удержу их от бунтов силою закона, но в этой же конституции приложено изъятие: разве, если бы военным задержана была уплата жалованья, следовательно, если им вовремя не уплачивается жалованье, то они могут составлять конфедерацию и затем бунты. Есть еще такая конституция: гетман не смей наказывать военного без участия в суде ротмистров, а они подговорят [22] ротмистров действовать в их пользу, и нет ничего легче сделать это, потому что солдаты и ротмистры из одной и той же среды. Таким то образом все им сходит безнаказанно. Сам сейм должен взяться за это дело и возвратить гетманам прежнюю власть, иначе нечего и говорить о военной дисциплине. Притом, и бездействие производнт пороки. Нужно бы позаботиться, чтобы солдат был всегда при деле, а не на квартире (лежах). Тогда бы легче было противодействовать татарским нападениям и обуздывать своеволие казаков. Но если пороки военных должны быть сдержаны законами и наказаниями, то с другой стороны, между военными много есть людей добродетельных, которые за свою кровавую службу вашему величеству и речи-посполитой достойны всякого уважения, щедрой милости и награды от вас, государь наш милостивый, о чем я, по [23] обязанности моей, покорнейше прошу ваше величество”.

“Дела вашего величества по приобретению Шведского королевства я считаю не посторонними делами, а нашими собственными, домашними делами, потому что, коль скоро мы взяли вас из того государства в государи себе, то ваша обида делается нашей; за нее мы обязаны и готовы стоять и ставить наши головы. Мы желаем вашему величеству приобрести и Швецию и желаем этого от сердца, но сохрани Бог, если ваш отъезд туда подвергнет вас какой либо превратности. Поэтому, как о других делах, так и об этом необходимо иметь внимательное совещание. Нужно, чтобы я знал ваши личные виды и средства, какие ваше величество имеете для этого дела; когда я это буду знать, то ваше величество получите от меня совет, как от верного и усердного вашего подданного, но лишь бы я, как говорят обыкновенно, знал [24] о чем советовать; нужно, чтобы вы мне сказали это, иначе трудно мне советовать, когда я не знаю, о чем советовать”.

“Далее, что касается наших домашних дел, то необходимо сдержать роскошь. Хорошо бы привлечь в нашу страну ремесленников-иностранцев, а то они, получив от нас за дешевую цену материал, дорого продают нам всякую сделанную из него вещь. В мое новоустроенное Замостье я уже привлек было несколько ремесленников, выделывающих сафьян, и они так хорошо его выделывали, как редко он выделывается в Турции. Затруднение им было лишь с чернильными орешками, которых на каждую кожу нужно было употребить воз, стоимостью до шести грошей. Кожа сафьяну обходилась у них в один злотый. Но армяне, чтобы выжить этих ремесленников из Польши, пустили свои сафьянные кожи по 24 гроша [25] и таким образом выгнали их из Польши, а теперь, как дорого продают армяне сафьян — это все мы знаем и испытываем. Но возвращюсь к роскоши. Светлейший, милостивый король! Покорнейше прошу ваше величество держать нас при том равенстве льгот и вольности, при каком вы нас застали, а отнюдь не изменять его. Не нужны нам иностранные титулы. Роскошь от того и происходитт, что мы желаем выдвигаться из ряда других титулами и другими вещами. Прошу вас не выдвигать одних родов над другими. Польский шляхтич достаточно имеет украшения в своем законе и свободе. К этому равенству и наши предки и мы так привязаны, что когда на известных съездах с христианскими государями короля Владислава, погибшего под Варной, а также при короле Сигизмунде и императоре Максимилиане многим из рыцарства этого [26] королевства предлагали разные титулы, [но они отказались]. Предлагали их и мне в эти времена, но я предпочитал и предпочитаю пользоваться с моей братией равной вольностью и ни над одним из них не приписывать себе никакого преимущества. И, ей-ей, я считаю равным себе во всем самого малого шляхтича, точно также, как никого не ставлю выше себя и в состоянии поровняться со всяким. Это-то равенство нас поддерживает и в нем то заключается наша свобода. Желание вырваться из этого равенства и стать выше других и производит роскошь, потому что для того лишь, чтобы показать себя вьше других, мы щедро на все выдаем и разбрасываем деньги, [воображая] что у нас есть на что делать так, что мы имеем деньги, но как придется свести счеты, то оказывается, что вместо денег — у нас позвы в суд”.

“Далее, светлейший король, [27] надеюсь, ваше величество не разгневаетесь на меня, если я сочту себя вынужденным то, что есть у меня на душе, по совести высказать вам, как главе этой речи-посполитой, — главе, от здоровья которой зависит и здоровье речи-посполитой. Я вас не отделяю от речи-посполитой. Вы и она должны составлять одно, и дурно делает тот, кто отделяет вас от речи-посполитой. Но вам необходимо уничтожить то, чтб тревожит народ, особенно вследствие дурных внушений. Не от вас, ваше величество, а от кого другого происходит то, что имения, временно отданные во владение, берутся как вено ее величества королевы, матери королевича. Некоторые гг. сенаторы не легко согласились бы на это, не по какой либо ненависти или нерасположению к вашему величеству или к королевичу, но из боязни подвергнуть государство раздроблению, которое и нашим предкам и нам уже [28] довольно дало себя знать, хотя я должен сказать, что нет между нами ни одного, который бы не желал, чтобы королевич имел содержание, приличное его званию, что ваше величество увидите на самом деле. Точно также гг. сенаторы боятся коронации королевича не потому, чтобы они не желали этого королевичу, так как это не минет его, но потому что, где только происходила коронация нового короля при жизни старого, там королевства делались наследственными. Далее, сенаторы этим хотят предохранить речь-посполитую от порабощения и сохранить прежнюю ее свободу, именно, они желают, чтобы, когда придется избирать нового короля, речь-посполитая имела возможность избрать королевича на известных условиях и одни из них принять, а другие изменить, чего она не могла бы сделать, если бы теперь уже имела короля на случай смерти вашего величества. Все, [20] конечно, желают, чтобы ваше величество царствовали над нами, как можно дольше; желают также, чтобы после вас никто кроме вашего сына не вступил на этот престол, но при этом все просят вас дать хорошее, приличное воспитание королевичу. Я два раза и говорил и писал вашему величеству, что королевскому сыну, которому прочат королевский престол, нужно тщательное воспитание и великие добродетели. С молодых лет он должен учиться уважать справедливость, спрашивать совета у мудрых, избегать льстецов. Много значит, к чему он привыкнет с юности и с кем обращается, потому что обыкновенно так бывает, что чему человек с молоду научится, с тем и умирает”.

“Что касается прибавки вашего величества [к пунктам сеймовым] касательно пунктов белзских, то я не понимаю, почему ваше величество вооружают против этого [30] воеводства и его пунктовъ? Знаю, что делают это за возбуждение вопроса о коронации, но в этом вопросе белжане ничем не затронули чести вашего величества. Прикажите ваше величество прочитать этот пункт. Там говорится: “ходит молва, будто некоторые задумывали короновать королевича; не допусти Бог, чтобы несколько человек успели самозванно присвоить себе право, принадлежащее всем”.

“Белжане не хуже других умеют охранять и почитать, как следует, честь вашего величества и любят вас, как своего государя, не меньше других. Как чиновник той области, я там был (на сеймике) и знаю, как я там направлял дела и людей. Я люблю ваше величество, моего государя и служу вам, ей-ей, верно; повторяю: служу вам верно! Удивляюсь, мы охраняем честь нашего короля точно чужого в нашей речи-посполитой ²! В статутах, в [31] конституциях нет постановлений, ограждающих честь короля; но есть постановления о чести короля и чинов речи-посполитой вместе. Ваша честь, ваше величество не может быть больше той, какую внушает вашим подданым их любовь к вам. Когда вы будете иметь любовь наших подданных, то легко вам и деньги приобресть и государство увеличить. С ней все придет к вам, но без нее трудно вам что-либо сделать при нашей вольности, которую мы так любим, что без нее решительно не можем жить. Что рыба без воды, то польский шляхтич без вольности. Если мы охраняем эту вольность, то это значит, что мы выражаем нашу любовь и к отечеству и к нашим государям и к их королевскому достоинству. Потому то, хотя поляки свободно высказывали мысли своим государям, но мы не слыхали никогда и не читали, чтобы. они, [32] как другие народы, резали ножом своих государей. Все польские короли умирали на своей кровати. Причиной этого была любовь к отечеству и любовь к вольности, а не что либо другое. А сеймы для чего бывают? Конечно [не] для установления только спокойствия в государстве, — тогда бы сюда не являлся никто из рыцарского сословия, составляющего основу этой речи-посполитой; но являются сюда для того, чтобы, если окажется какое либо зло, общим советом и общими силами отстранить его. Потому то сенаторы у нас всегда свободно высказьвали свои мысли государям и обязывали себя к этому присягой. Сказать заблаговременно лучше, нежели поздно. Хотя бы кто имел наилучшую борзую собаку, но если не скоро спустит ее со споры, то ничего не поймает. Лучше, если собака лает на тень, нежели если она залает тогда, когда волк уже [33] начнет есть овцу. Хороший хозяин, приказал бы повесить такую собаку. Когда речь-посполитая в опасности, нужно возставать против начал зла. Кто любит, тот опасается. Все подобного рода внушения прежние наши короли [благосклонно] принимали от сенаторов. Хорошим примером в этом случае может служить Ягайло, который, хотя Олесницкий свободно высказывал ему свои мысли, так любил его, что поручил его заботливости своего сына и завещал ему свой перстень. Этим то способом, а не другим отечество наше всегда избавлялось от беды. [Потом с плачем сделал такое обращение к отечеству.] Дорогое мое отечество! Пусть я не доживу до того времени, когда хотя в чем либо будут изменены твои основы и твой цветок свободы; пусть я умру с ними. [Потом сказал королю.] Светлейший король! Люби это твое отечество. Правда, ты родился [34] в Швеции, но тебя и твой род по матери пожелала иметь эта страна, она же тебе дала почести и украшения. А вы, добродетельные души Тарновских, Тенчинских, Остророгов, верно служившие этому отечеству и его любившие, взирающие теперь на лицо Бога, умолите его умножить нам и нашему отечеству всякое счастье и дома и в борьбе с врагами! Ваше величество, если ли будете так любить нас и наше отечество, как любили ваши предки, то Вы, Бог даст, не отойдете от этого мира иначе, как насыщенным благих дней, и ваш наследник будет царствовать над нашими наследниками. Л. 117—128.

Содержание мнения коронного канцлера и великого гетмана Яна Замойского, высказанное в Белзе, на сеймике 1605 года.

Воевать московскую землю давно уже представлялся случай, и он [35] [Замойский] советовал королю снестись об этом с шведским королем, отцом его величества. Теперь, после заключения с Москвой мира, нет повода воевать ее, и я не знаю, по чьему дозволению допускается вероломство; впрочем, известно, что его величество король не давал на это согласия, как высказал он это в письме к нему — Замойскому. Стр. 115.

10 Февраля.

Посол или гонец московский с великим почетом въезжал во дворец. Гусар было несколько сот, пехоты около 3000. Он очень жаловался на Димитрия и на князя Вишневецкого. Справлял он свое посольство московской речью. Копии этого посольства я, если бы и желал, но мог бы получить из за одного уже языка. Но у меня есть и ниже следует очень сходная с посольской речью и содержащая все, [36] что сказано в ней, грамота, которую московский князь прислал королю. Стр. 96.

12 февраля. Мнение Литовского канцлера Льва Сапеги.

Канцлер великого княжества Литовского, Лев Сапега говорил о предложении короля хорошо и серьезно. О московских делах он говорил много и, между прочим, сказал, что писал к Сендомирскому воеводе, чтобы возвратился назад. Мнение, что при королевиче не должны быть иностранцы, ему не нравилось. “Если мы стараемся нашим детям дать возможно лучшее воспитание и заботимся, чтобы они побольше имели познаний, то странно было бы запретить иностранцам вход, хотя бы лишь для обучения иностранным языкам, к такому сыну, который воспитывается в надежде занять престол”. Стр. 107. [37]

Того же дня [12 Февраля] приехал во дворец московский гонец, представился королю и ударил челом. Литовский канцлер от имени короля сказал сму следующее: “справляя перед королем, милостивым нашим государем, посольство от твоего государя, ты сказал, что имеешь от него поручение переговорить с некоторыми гг. сенаторами о некиих порученных тебе делах. Его королевское величество соглашается на это, и назначает для этих переговоров: Краковского кастеляна князя Януша Островского; Виленского кастеляна Иеронима Ходкевича; Брацлавского воеводу князя Збаражского; Виленского епископа Венедикта Войну; коронного канцлера и гетмана Яна Замойского, и меня своего слугу”. Затем они пошли в часовню напротив сенаторской палаты, были там на совещании с гонцом не [38] болыпе часу и доложили королю потихоньку все дело, а гонец возвратился в свою квартиру. Стр. 77.

Мнение Брестско-Куявского воеводы Андрея Лещинского, высказанное на том же сейме.

Я не думаю, чтобы нам угрожала какая либо опасность со стороны Москвы, потому что с этой неприятельской страной заключен на определенное время мир, разве этот мир разрушится из-за того Димитрия, который, не знаю, по чьему разрешению, созвал на войну не только украинное казачество, но и благородных людей, даже, кажется, и сенаторов, и ворвался с ними в Московское государство. Этого нужно очень бояться, но теперь придется дожидаться, что из этого выйдет. Если бы, сохрани Бог, королевство подверглось [39] из-за этого какой либо опасности, (чего я очень боюсь), то чины его принуждены были бы доискаться, кто был виновником этого дела. Раньше времени я не хочу больше говорить об этом. Стр. 137.

Пункты, предложенные королю на сейме 1605 года, на которые он не согласился, поэтому сейм кончился ничем, а эти пункты внесены в Варшавские актовые книги.

Московский государик. Всеми силами и со всем усердием будет принимать меры, чтобы утишить волнение, произведенное появлением Московского государика и чтобы ни королевство, ни великое княжество Литовское не понесли какого либо вреда от Московского государя, а с теми, которые бы осмелились нарушать какие бы то ни было наши договоры с другими государствами, [40] поступать, как с изменниками. Стр. 142.

Копия письма Московского царя к его величеству королю.

Мы, светлейший и непобедимейший монарх Димитрий Иванович, Божиею милостию царь и великий князь всея России, всех татарских царств и других, весьма многих владений, подвластных Московской монархии, государь и король светлейшему и непобедимейшему государю Сигизмунду третьему, Божиею милостию, королю Польскому, великому князю Литовскому, Прусскому, Мазовецкому, Самогитскому и других стран, а также наследственному королю Шведскому, Готоскому, Вандальскому. Молим Господа, чтобы даровал вам спасение и счастливое правление. По древнему обычаю, у великих [41] и могущественных королей и императоров принято, чтобы, когда кто либо из них, Божиею милостию, возсядет на свой королевский или императорский престол, извещал об этом других, соседних государей. Мы признали, что тоже должны сделать теперь и мы, так как божиим промышлением мы приняли снова в управление наши, потерянные было нами, государства, и по благословению, данному нам, как наследнику, светлейшей императрицей, госпожей родительницей нашей, мы венчаны и священным миром помазаны святейшим нашим патриархом не только в сан императора обширных наших владений, но и в сан короля всех царств Татарии, которые с давних времен повинуются нашей монархии. Об этом-то мы извещаем светлейшее ваше королевское величество через нашего посла [42] Афанасия Ивановича Власьева, казначея нашего двора, и просим верить ему во всем, что он будет перед вашим королевским величеством делать от нашего имени, и его слона признавать за наши собственные. Дано нами в Москве, с нашего престола, 5 сентября 1605 года. Вашего величества сердечный друг Димитрий. Стр. 162.

Посольство от великого князя Московского, Димитрия Ивановича к его величеству королю 1605 года.

“Славящий Бога [единого] в Троице, светлейший, непобедимый единовластитель, великий государь, Димитрий Иванович, Божиею милостию, царь и великий князь всея Руси и всех татарских царств и многих других государств, подвластных Московской монархии, государь, царь и обладатель и проч. вам, [43] светлейшему великому государю, Сигизмунду, Божиею милостию королю Польскому и великому князю Литовскому, Русскому, Прусскому, Мазовецкому, Жмудскому и проч., наследственному королю Шведскому, Готескому, Вандальскому, другу и соседу приказал ударить челом”. Потом посол справлял посольство. “Божиею милостию, великий государь, царь и великий князь, Димитрий Иванович, всея Руси самодержец и многих государств государь и обладатель, вам, великому государю приказал говорить: праведным судом Бога, крепкою его десницею и по наследственному праву наших предков, великих государей, царей русских, отца нашего, великого государя, царя и великого князя Ивана Васильевича, всея Руси самодержца и брата нашего, великого государя, царя и великого князя Феодора Ивановича, [44] всея Руси самодержца, мы учинились царем и великим князем, всея Руси самодержцем на великих государствах, Владимирском, Московском, Новгородском и на царствах Казанском и Астраханском и на Северском и на всех великих и славных государствах Русского царства, и, прося у Бога милости и по благословению матери нашей, великой государыни, царицы и великой княгини всея Руси [Марии] Феодоровны, в иночестве Марфы Феодоровны, венчались на царство через святейшего патриарха царским венцом и диадемой. По нашей любви, мы послали к вам, великому государю, известить вас о нашем государствовании казначея нашего, Муромского наместника и дьяка ближней думы Ивана (sic) Ивановича Власьева. Мы желаем быть с вами в дружбе и любви прежде всех других великих государей, чтобы, при [45] Божией помощи и при нашей царской, искренней любви, было освобождено из бусурманских рук христианство, чтобы впредь всем христианам быть в мире, в своем отечестве и в благословенном во всякое время жительстве, чтобы была высока рука наша — великих государей, а рука нехристей принижена”.

Затем он говорил: “Божиею милостию великий государь, царь и великий князь Димитрий Иванович, всея Руси самодержец, вам великому государю, другу и соседу своему, королю Сигизмунду велел говорить: за грехи всего славного христианства и за несогласие между всеми христианскими государями, враг св. креста, турецкий султан овладел многими христианскими государствами и в особенности: Грецией, откуда корень и глава всякого благочестия, священным Вифлеемом, где изволил родиться [46] господь наш Иисус Христос, Божий сын и Слово, Назаретом и Галилеей, всею приморскою страною и даже тем самым, святым городом Иерусалимом, где господь наш Иисус Христос, сотворив многие чудеса, добровольно принял ради нашего спасения страсть и смерть и в третий день воскрес”.

“Всеми этими святыми местами до ныне обладают гордые руки измаильская и наша святая, православная, христианская вера отовсюду подвергается пренебрежению и унижению; христиане, как овцы без пастыря, а злобная власть неверных повсюду простирается и разширяется; турки неистово подчиняют своей власти многие христианские государства и ничем не могут насытиться. Теперь дошло до нашего царского величества известие, что враг всего христианства и креста Христова турецкий султан [47] у Рудольфа римского кесаря в Венгерской земле овладел крепостями, и во многих других местах правоверным христианам делается утеснение. Об этом мы, великий государь, царь и великий князь Димитрий Иванович, всея Руси самодержец душевно и сердечно сожалеем и господа Бога просим и усердно намерены промышлять, чтобы нам всем христианским государям быть между собою в дружбе, любви и единении, чтобы нашим великих государей старанием христианство освободилось от бусурманства и рукою нашею было возвышено, а магометанство бы упадало. Вам, великому государю, королю Сигизмунду, напоминаем и по любви объявляем об этом великом деле и желаем знать, что вы думаете об нем. Вам, великому [48] государю королю, нашему приятелю и соседу следовало бы подумать об этом и объявить нам, великому государю свои мысли и через нашего казначея, Муромского наместника и думного дьяка написать к нам, что вы думаете предпринять, чтобы нашим государским старанием христианство было избавлено из рук неверных”. А затем тайно стал говорить: светлейший, непобедимый самодержец, великий государь Димитрий Иванович, Божиею милостию царь и великий князь всея Руси, всех татарских царств и многих других государств, подвластных Московской монархии государь царь и обладатель вам, великому государю Сигизмунду, Божиею милостию королю Польскому и великому князю Литовскому и других стран по братской любви [49] велел объявить: когда волею Божией, при твоем, брата нашего, благосклонном содействии и по наследственному праву прародителей наших, великих государей наших русских царств, отца нашего великого государя, царя и великого князя Ивана Васильевича, всея Руси самодержца, и брата нашего великого государя, царя и великого князя Феодора Ивановича, всея Руси самодержца, и по благословению матери нашей, великой государыни, царицы и великой княгини всея Руси, инокини Марфы Феодоровны, учинились мы на высочайшем престоле славных прародителей наших, на всем государстве и на всех великих государствах Русского царства великим государем, царем и великим князем, всея Руси самодержцем, мы били челом и [50] просили благословения у матери нашей, великой государыни, чтобы она для продолжения нашего царского рода благословила нас, великого государя, вступить в законный брак, а взять бы нам великому государю супругу в ваших славных государствах дочь Сендомирского воеводы Юрия Мнишка, потому что, когда мы находились в ваших государствах, то воевода Сендомирский показал к нашему царскому величеству великую службу и радение и служил нам. Вам, великому государю, брату нашему дозволить бы Сендомирскому воеводе и его дочери ехать к нашему царскому величеству, и по братской любви вам бы, великому государю самому быть у нашего царского величества на нашей свадьбе, в государстве Московском” и проч. Стр. 183. [51]

Церемониал или описание венчания посла великого князя Московского, Димитрия Ивановича, с дочерью Сендомирского воеводы Мнишка, девицею Мариной, в Кракове 1605 г. 29 ноября.

Венчание московской царицы происходило следующим образом. Кардинал с нунцием прибыли в дом ксендза Фирлея, где должен был происходить обряд венчания и где в зале устроен был прекрасный алтарь, и дожидались невесты. Московский посол с прекрасною свитой — почти на двухстах лошадях — приехал с своей квартиры в дом г. Монтелюпа и там дожидался немного, пока не прибыл король с двором своим в дом (Фирлея) и не вошел в жилое помещение. Потом король пришел в залу, в которой должно было происходить венчание, и сел; подле него стал королевич. [52] Шведская королевна с дамами пошла к невесте. Посол, пришедши к назначенному для брачущихся месту, ударил королю челом; король сидел, даже шапки не тронул. Затем посол и его слуги отправились целовать руку у короля, а королевич перед каждым из них снимал шапку. Кардинал надел свои архиерийские ризы и драгоценную митру; два прелата были в фелонях, усаженных жемчугом, а другие в комжах. Два царских мальчика стояли с шелковым ковром, у которого стал посол, а подле него Серадский воевода и Гнезненский кастелян. Марину, одетую в дорогое платье, с короной, от которой по волосам не мало было жемчугу и драгоценных камней, подвели к венцу воевода Лепчицкий Липский и кастелян Малоросский; но в качестве свидетельницы подле нее стала ее милость королевна. Перед венчанием посол стал говорить речь, в [53] которой говорил, что прибыл для этого дела по воле своего государя и просил у Сендомирского воеводы его дочери и родительского благословения. От имени воеводы отвечал прекрасною речью канцлер великого княжества Литовского Лев Сапега, которому дал ответ Лепчицкий воевода Липский, причем он показывал, что в настоящем деле высказывается Божия премудрость или воля Божия и затем заявлял, что на нем будет Божие благословение; далее указывал на величие звания царя и государя, но при этом указывал также на славный дом девицы, на ее воспитание, богатство добродетелей, и приводил примеры, что подобные дела не новость в Польше; прославлял благодарность и благоразумие царя, именно, что он по раз принятому намерению и обещанию, в знак благодарности за благорасположенность, какую [54] видел к себе со стороны Сендомирского воеводы и при дворе, вступает в брак с дочерью воеводы.

После речей с той и другой стороны, выступил в архиерейском облачении кардинал и прежде всего сказал удивительную речь об этом таинстве, указывая в нем действие Промысла; затем он приступил к восхвалению Димитрия — великого царя и государя великой России (он дал ему титул, какой у него был написан на бумаге, по которой он говорил); хвалил настоящее его намерение и показывал, что оно послужит благом и для самого царя и для тамошних жителей, царских подданных. Бог так часто наказывал их разномыслием, что они то замышляли искать себе государя за морем или в соседних странах, то сажали на престол своих великих государей [55] незаконных наследников. Теперь Божиею милостию и устроением они нашли себе надлежащего государя в государствах его величества, нашего милостивого государя. Не место здесь говорить, какие милости и какую помощь получил царь от его величества. Сам его величество царь Димитрий, помня это, зная также планы его величества короля и этого королевства, открыл благочестивому государю свои намерения прежде всех государей, и кроме того, желая еще больше доказать свою благодарность, берет через тебя, г. посол, супругу себе (слова, положенные в чине венчания) в этих государствах, берет свободную шляхтянку, дочь благородного сенатора из благородного рода. В этом славном королевстве, где все свободны, не раз случалось, что князья, короли, славные монархи, даже короли этого королевства [56] брали себе жен из свободных шляхетских домов. Бог ниспосылает теперь подобное благо и царю Димитрию и всем его подданным, — его величество царь завязывает с его величеством, милостивым государем нашим дружбу, а с этим королевством и с его чинами — свободными людьми — родство. При этом святом супружеском союзе, его царское величество, великий государь сумеет за эту расположенность воздать с своей стороны его величеству королю благорасположенностью, а королевству — любовью. Когда он сказал эти и другие, подобные им слова, то запели: Veni Creatror, Король и все остальные стали на колени, не стали на колени только: Шведская королевна и Московский посол. После того кардинал Бернард Мацеевский начал совершать обряд венчания. Он был одет в очень дорогую фелонь. С ним [57] были в сослужении прелаты тоже в облачении. Кардинал обратился прежде всего к девице с словами: слыши дщи и виждь и приклони ухо твое и забуди народ твой, и объяснил, что она едет в чужую страну. Затем обратился к послу с словами: как Авраам посылал своего подскарбия в чужую страну за женой для своего сына. Потом венчал. Когда кардинал в числе других вопросов, спрашивал посла: не обещался ли великий царь кому другому, он отвечал: “разве я знаю; царь ничего не поручил мне на этот счет”, и уже после напоминаний стоявших подле него при этом торжестве, он сказал: “если бы он дал обещание другой девице, то не посылал бы меня сюда”. Но он возставал против того, что кардинал говорил по латыни, —на это он не соглашался. Когда [58] кардинал сказал: “г. посол, говорите за мной, как требует наша католическая церковь и ваша: я”.... [форма присяги при венчании: я тебя беру в супруги....], то посол говорил за кардиналом и хорошо произносил слова, впрочем он не вдруг стал говорить. Он говорил: “я буду говорить с девицей Мариной, а не с вами, ксендз кардинал”.. Невеста присягала царю на верность, а посол невесте за царя. Когда пришлось давать перстни, то посол вынул из маленького ящика алмазный перстень с большой и острой верхушкой, величиной в большую вишню и дал его кардиналу, а кардинал надел его невесте на палец, а от невесты посол взял перстень не на палец и не на обнаженную руку, но прямо в вышеупомянутый ящик. Когда кардинал хотел связать эпитрахилью руки жениха [59] и невесты, то посол послал к жене воеводы Мнишка за чистым платком и хотел обернуть им свою руку, и исполнить таким образом этот обряд, а не прикасаться к руке невесты своей голой рукой, но ему не дозволили этого сделать, и он должен был дать свою руку от имени своего царя, князя Московского. Вышеупомянутый коврик взял капеллан кардинала, но посол выкупил его за сто червонцев. Во время венчания, его величество король стоял подле кардинала, с правой стороны.

Когда кончилось венчание, то все отправились в столовую, — впереди шла царица, за ней Шведская королевна, за ней посол. Все эти лица стали на возвышенном месте у стола, царица по правой стороне, королевна по левой, а король, придя к столу, сел по середине ³. В это время подошли около сорока человек москвитян, неся драгоценные подарки от царя, которые посол отдавал [царице]. Принимала их жена Львовского хорунжего Тарлова, бабка царицы, стоявшая подле нее, потому что мать невесты была больна ⁴.

По поднесении подарков, стали садиться к столу: в правом углу стола посажена была царица и когда она садилась, король приподнялся и приподнял шапку; на другом углу слева села королевна. Одновременно с царицей сели: посол подле царицы пониже, а королевич подле королевны немного ниже, напротив посла. Когда посол садился, король не двигался. Перед этим столом, с левой стороны стал крайчий его величества короля, подле него [сидел] кардинал, а подле него нунций папы. Воду подавали в одном умывальном сосуде и при одном полотенце. Когда король мылся, все встали. Затем [61] подавали умываться царице (она умывалась сидя), далее королевне, затем послу (но он не хотел мыться), потом королевичу. Для кардинала и нунция принесли другой ковшик и другое полотенце. Королевские дворяне подавали то тем, то другим воду, а слуги Сендомирского воеводы в то же время разносили яства; подавали яства одновременно — одни ставили перед королем, другие перед царицей. Крайчий его величества служил у короля и его семьи, а крайчий царицы (был им Домарацкий) служил ей, послу и кардиналу. Тарелки перед королем и его семьей ставили вызолоченные, а для царицы, посла и кардинала серебрянные, придворные. Так как молодая ничего не ела, то и посол не хотел ничего есть; он кроме того, боясь царя, остерегался, как бы не дотронуться своей одеждой до ее платья, — он даже [62] не хотел и садиться за стол, так что уже Сtндомирский воевода убедил его сесть, сказав, что это нужно сделать. За столом, когда король пил вино, все встали. Король пил за здоровье государыни [Марины], сняв шапку и немного приподнявшись со стула. Царица и посол стояли. Королевна послала к царице своего подчашего поздравить и пила за ее здоровье. Пока подчаший говорил к царице, она сидела, а когда он кончил и королевна встала, то сейчас же встала и царица; обе они низко поклонились одна другой, царица однако поклонилась ниже. Потом царица пила здоровье королевича, а королевич здоровье посла. Посол, собираясь пить, встал со стула, стал за ним и пил за здоровье кардинала. Когда царица обратилась к послу и пила за здоровье царя (это она сделала по приказанию отца, перед которым, когда [63] он подошел к ней, она не встала, привстала только немного, когда он отходил от нее), то посол встал со стула и, стоя подле него с боку, выпил за здоровье королевича из другого бокала (из того, из которого пила царица, не хотел пить). Царице услуживали за столом так же, как королевне.

В той же столовой, в которой кушал король, ниже королевского возвышения, вправо стоял стол, за которым сидели: епископы Куявский и Перемышльский, воеводы — Лепчицкий и Серадский, кастелян Гнезненский, канцлер великого княжества Литовского, кастелян Варшавский, Вышегродский и другие сенаторы. С левой стороны, стоял другой стол, за которым сидели: сын посла и около двадцати человек москвитян. Тут же сидели: староста Пильзненский, Валецкий и многие другие старосты и дворяне [64] его величества короля. Женщины обедали в особой столовой и еще в особой — придворные его королевского величества. Несколько каменных домов переделали для этого. Всего давали вдоволь, обед был самый щедрый и тянулся с час по наступлении ночи. Когда принесли королю плоды и сласти, то Сендомирский воевода поднес королю в подарок шесть больших позолоченных кубков; в это время все сидели. Королевне он поднес кувшин, таз — позолоченные, и кубок; королевичу — четыре позолоченных кубка поменьше. Когда плоды сняли, посол встал со стула и подарил царице от себя шелковый, вышитый золотом ковер и сорок соболей.

После обеда начались танцы. Придворные маршалы — коронный и велико-литовский очистили место; король с царицей открыли танцы, причем канцлер Литовский с [65] Гнезненским кастеляном с одной стороны, а Сендомирский воевода с Лепчицким воеводой с другой прислуживали. Кончив танец, король дал знак послу, чтобы шел танцевать с царицей, но он из уважения к ней не согласился и говорил, что недостоин того, чтобы прикасаться к царице. Король вторично пошел танцевать с королевной; при этом прислуживали: кастелян Гнезненский с кастеляном Варшавским, канцлер великого княжества Литовского с кастеляном Лепчицким и великий маршал Литовский с королевичем. Потом танцевали — королевна с царицей, которой прислуживали фрауциммер и некоторые сенаторы. Далее танцевал с царицей королевич, а Литовский канцлер с старостой Валецким и Сендомирский воевода с Лепчицким воеводой прислуживали. Во все время этого танца из других женщин танцевала только [66] девица Осветимская с Хелминским кастеляном; другие девицы не танцевали. Королевна и царица, возвращаясь от танцев на свои места, низко кланялись королю (царица кланялась ниже, чем королевна), а затем, придя на свои места, кланялись одна другой; садились в одно время.

После танцев, Сендомирский воевода подошел к королю и сказал царице: Марина, поди сюда, пади к ногам его величества, нашего милостивого государя, моего и твего благодетеля, и благодари его за столь великие благодеяния и проч. Она подошла к королю (король встал), вместе с отцом они бросились к ногам его величества и отец благодарил короля. Король поднял царицу, снял шапку, а потом надел ее, и стал говорить царице речь, в которой поздравлял ее с браком и новым званием и внушал, чтобы она своего [67] мужа (так он выразился), чудесно данного ей Богом, вела к соседской любви и дружбе для блага этого королевства, потому что, если тамошние люди (подлинные слова короля) прежде сохраняли с коронными землями согласие и доброе соседство, когда не были связаны с королевством никаким кровным союзом, то при этом союзе любовь и доброе соседство должны бьггь еще больше. Его королевское величество внушал ей, чтобы она не забывала, что воспитана в королевстве, что здесь Бог возвеличил ее настоящим достоинством, что здесь ее родители и близкие и дальние родственники, что она должна заботиться о сохранении доброго соседства между этими государствами и вести своего супруга, чтобы он своим дружелюбием, добрым соседством и готовностью оказывать услуги, вознаграждал все то, что с любовью сделано ему [68] нами, этим королевством и твоим отцом (слова короля). Король убеждал ее помнить приказания и наставления родителей, оказывать им должную честь, помнить Бога и жить в страхе Божием, так как за это ниспослано будет Божие благословение; своему потомству, осли Бог даст ей его, чего король желал ей, убеждал внушать любовь к польским обычаям и вести его к хорошей дружбе с польским народом. Затем, сняв шапку, перекрестил ее, а она заплакала и опять с отцом упала к ногам его величества. Тоже она делала, подходя к королевне и королевичу. Посол внимательно слушал, когда король говорил к царице.

После этой церемонии Малогосский кастелян с Ванавским повели царицу к жене воеводы — ее матери. Там с ней прощалась королевна и делала ей прекрасные наставления. Король уехал во [69] дворец. Когда король уехал, стали провожать посла, который по удалении царицы вышел в другую комнату; провожали его: Сендомирский воевода до кареты, а его друзья до самой квартиры посла; тут же были секретари короля и посол ехал в королевской карете. Посол был доволен внимательностью к нему, но его дворяне не очень были довольны, потому что наши негодяи поотрезывали у них кожи, покрали у них лисьи шапки и две, кажется, шапочки, усаженные жемчугом, но посол приказал своим молчать. Некоторые из москвитян напились, за столом они ели очень грязно, хватали кушанья руками из блюд. Царица венчалась в белом алтабасовом, усаженном жемчугом и драгоценными камнями платье, очень дорогом; на голове у нее была небольшая корона, усыпанная очень дорогими каменьями. Дай Бог, чтобы [70] это торжество послужило ко благу христианского общества и в частности нашего королевства ⁵.

На следующий день давали ответ послу. Канцлер великого княжества Литовского ответил от имени короля, что радуется счастливому вступлению на престол великого князя Московского и обещал показывать со своей стороны расположенность к нему, а что касается союза против турок, то об этом король и царь будут вести дальнейшие переговоры. Посол заявил, что он находит оскорбительным, что его государя не называли царем, а только великим князем и государем. Я забыл сказать, что во время брачного пиршества его оскорбляло то, что во время танцев царица падала к ногам короля. На это ему ответнли, что король — ее благодетель и что она —его подданная, пока находится в королевстве. Я забыл также сказать, что [71] когда за столом посол не хотел есть и король послал к нему г. Воину спросить, почему он не ест, то он ответил, что холопу не следует есть с государями. Король вторично послал сказать ему, чтобы ел, потому что представляет собой лицо государя; он ответил: благодарю его королевское величество, что угощает меня во имя моего государя, но прошу дозволить мне не есть за столом столь великого государя короля Польского и ее величества Шведской королевны; я доволен и тем, что смотрю на дела (?) государя и короля Польского и государыни королевны Шведской. Потом король пил к нему за здоровье его государя и четыре раза наполнял чашу, хотя всего-то вина в ней было едва четверть кварты. Посол пил и после, но мало и осторожно, часто поглядывая на невесту своего государя. Когда [72] пили за здоровье царя или царицы, он вставал со стула и, как слуга, бил челом.

Подарки, поднесенные Московским послом царице, дочери Сендомирского воеводы.

Прежде всего от государыни царицы, великой княгини, всея Руси, матери царя, инокини (Марфы) Федоровны благословение и образ пресвятой Троицы в золотом окладе и с драгоценными камнями, — очень дорогой.

От государя, царя и великого князя Димитрия:

1) Золотой перстень с алмазом.

2) Крест довольно большой алмазный с тремя великими жемчужинами. На нем переплетается змий из рубинов, а под ним Моисей с множеством разных драгоценных камней. [73]

3) Довольно болыпое перо в рубиновой оправе, у него висело три больших, дорогих жемчужины.

4) Запястье другое, большее с алмазами, рубинами и с большими жемчужинами, величиной в малую грушу.

5) Сосуд наподобие птицы с крыльями из драгоценного камня — очень дорогой.

6) Гиацинтовая чарка в золотой оправе.

7) Золотой с драгоценными камнями вол, в лежачем положении, — на хребте его можно (класть бумагу) и писать, а внутри в нем разные принадлежности хозяйства.

8) Крестик, усаженный семью большими рубинами и жемчужинами.

9) Большая золотая чара, усаженная камнями и жемчужинами.

10) Золотой пеликанъ.

11) Серебряный, вызолоченный сосуд — хлоп на олене, у [74] которого сделаны огромные коралловые рога.

12) Корабль, отделанный золотом, камнями, жемчужинами — вещица прекрасная и достойная удивления.

13) Золотой, красивый павлин с распущенным и поднятым хвостом, у которого перья колеблются, как у жилого.

14) Часы, на них слон с башней. Их следует описать уже потому одному, что это удивительная вещь. Они играли по московскому обычаю, слышны были разные громкие и отчетливые звуки, удары в бубны, трубили двенадцать труб; долго их приводили в движение, доставляя наслаждение присутствующим. Они потом играли на флейтах, а затем ударили два часа.

15) Коралловая чарка.

16) Шестнадцать сороков соболей; редко кому приходится видеть [75] такие соболи, в таком большом количестве зараз.

17) Красного венецианского бархата с золотой вышивкой несколько кусков.

18) Белого алтабаса большой кусок, локтей, думаю, до ста.

19) Кусок золотой парчи и кусок серебряной.

20) Кусок желтого атласа с золотыми краями, — шелк красный и белый.

21) Несколько кусков турецкого атласа, — по серебряному фону шелковая вышивка, в некоторых местах короны и месяцы.

22) Несколько кусков турецкого атласа, — по лазуревому фону вышивка шелком и золотом.

23) Кусок желтого атласа, — по белому фону серебряному с золотом вышивки белым и красным шелком.

24) Кусок белого с серебром гладкого алтабаса. [76]

25) Кусок вишневого с золотом алтабаса.

20) Кусок гладкого, красного бархата.

27) Кусок гладкого лазуревого бархата.

28) Кусок зеленого узорчатого бархата.

29) Четыре тысячи осьмнадцать лотов жемчужин.

От московского посла: персидский, златотканный с обеих сторон, с фигурами ковер и сорок соболей.

Сендомирскому воеводе от царя: чубарый конь; красное бархатное седло с отделкой золотом и камнями; у него стальные с золотой насечкой стремена; чапрак из красного бархата с золотой обшивкой и усаженный жемчугом; такие же — грудное у лошади украшение, подпруга, карманы; бунчук с золотым яблоком; поводья из толстых золотых колец; золотая булава с каменьями; янчарь из [77] золота с каменьями, рукоятка из яшмы; нож [в оправе] из яшмы с золотой отделкой и с камнями; золотая чара с камнями; четыре персидских ковра с золотой обшивкой; епанча из чернобурой лисицы, шлык из чернобурой лисицы; шесть сороков соболей; три кречета с золотыми колокольчиками и с шапочками, усаженными жемчугом; к ним рукавицы турецкие с золотой отделкой.

От посла два сорока соболей.

Другие подарки от Московского царя были поднесены царице московским послом и г. Бучинским 4 января 1606 г. в Промнике, в присутствии кардинала, Краковского епископа, Литовского канцлера, коронного референдария, Литовского писаря, придворного коронного маршала, Хенцинского старосты, стар. Сапоцкого и кастелянов Малогосского и Чеховского.

Первый подарок: крестик, усаженный алмазами с надписыо — [78] Марина. В этом крестике алмазы были все граненые, а по середине большой алмаз, который оценивают в 12 тысяч [злотых]. У этого крестика было 7 жемчужин величиной с вишню.

Другой подарок: большое, старинной работы ожерелье из золота, усаженное алмазами, рубинами, сапфирами, смарагдами, шпинатами.

Третий подарок: наручник с драгоценными камнями, усаженными на алмазных дощечках; перегородки сделаны из больших круглых урианских жемчужин. Четки из очень больших жемчужин. Дюжина больших урианских жемчужин величиной в горошину. Золотой ящик, в котором находились все вышеупомянутые подарки. Этот ящик вместо рисунков отделан был финифтью; шириной он был в поллиста бумаги с золотым ключем. Таз из чистого золота, в середине которого, [79] где вырезывают гербы, выделана рощица лазуревой финифтью, в которой, если хоть немного тронуть или тряхнуть таз, двигались различные змеи. Ковшик из чистого золота, отделанный финифтью и усаженный разными каменьями. Большой золотой кубок, усаженный каменьями; крышка из очень прозрачного камня, оправленного золотом, — камень этот немного темнее кристалла. Солонка из очень красивого камня, обделанная чистым золотом с очень тонкой финифтью. Две больших, золотых мисы, у каждой по четыре колеса, по краям [80] накрест миси отделаны финифтью с московскими буквами. Двенадцать малых блюд, глубоких из чистого золота, очень хорошо сделанных, но без финифти, гладко.

Погребец с золотыми тарелками.

За этими всеми подарками холопы несли шесть вылиты из золота кирпичей, очень тяжелых, так что и один кирпич нелегко было нести холопу, а в телеге было пятьсот тысяч чистыми деньгами, из которых Сендомирскому воеводе дано было триста тысяч, Сапоцкому старосте — сто тысяч и царице — сто тысяч ⁶.

Комментарии

4. Подарки перечислены ниже см. стр. 72. В Historyi Dmitra falszywego они перечислены в этом месте и почти теже. Вот их список:

Zlotoglowa y inszogo blawatu sztuk dwanascie.

5. В Hystoryi Dmitra Falszywego (л. 8 ва обороте) вслед за тем говорится:

На этой свадьбе было чрезвычайно много народу, как если бы собрать людей с четырех Варшавских сеймов, так что жители принуждены были выселяться из собственных домов, потому что их выгоняли. Нужно признать чудом, что, при таком великом съезде людей, ви один ве был ранен, хотя тогда было весьма много людей и из чужих краев н прежде всего следующие послы: Австрийский, Испанский, Папский, Французский, Английский, Персидский, Московский, Валахский.

Затем следует:

Потом, когда отправляли Московского посла, то он не хотел брать грамот, потому что в них не написали титула — кесарь, но после того, как перестали давать послу содержание, он впал в раздумье и принужден был взять грамоты. Литовский маршал Дорогостайский дал ему сильный нагоняй, назвал его дураком, говорил, что он — посол не имеет об этом наказа от своего князя, сказал и то, что только два государя признаются кесарями — Христианский и Турецкий. Когда посол уезжал, то Сендомирский воевода скупил у русских все соболя для свадьбы короля, на которой [знатным] лицам дарил бархатные собольи шубки, слугам их — куньи, пахоликам их — лисьи, а через две недели после свадьбы короля Сигнзмунда III, которую праздновали так же в Кракове, 4 декабря 1605 года, он повез, в сопровожденин тысячн всадников, свою дочь Марину, жену Димитрия, в Мосвву.

6. В Hystoryi Dmitra Falszywego нет списка подарков Сендомирскому воеводе. После вышеприведенной выписки в этой рукописи очевидный перерыв. В конце л. 8 на обороте стоит слово Dyariusz, с которого должна бы начинаться следующая страница, а между тем на следующей странице начинается стихотворение, в котором описываются счастье и бедствие Марины. Можно думать, что на недостающих листах был дневник путешествия Марины в Москву.