Жалоба игумена Псково-Печерского монастыря Иоакима на разбои чинов Речи Посполитой. 1599 г.

На протяжении XVI в. литовско-московская граница часто была театром военных действий и столкновений. Даже в годы мира или временного прекращения военных действий нередко происходили вооруженные нападения на территорию соседа. С 1591 г., когда было возобновлено перемирие между Речью Посполитой и Московским государством, установилось состояние вооруженного спокойствия, нарушаемого, однако, пограничными инцидентами. Публикуемый источник является свидетельством такого положения вещей. Он представляет спор между Псково-Печерским монастырем и старостой Нейгаузен Ливонского Матвеем Леньком в связи с нападениями на окрестные волости, а также торговой недобросовестностью жителей Великого княжества Литовского. Переданная литовскому канцлеру жалоба игумена Иоакима показывает, сколь трудной и полной напряжения была повседневная жизнь на рубежах с Речью Посполитой.

Псково-Печерский монастырь был основан в 70-х гг. XV в. В связи со своим приграничным положением он с самого начала являлся объектом нападений: сначала со стороны орденского государства в Ливонии (См.: Масленникова Н. Н. Присоединение Пскова к русскому централизованному государству. Л., 1955. С. 169; Гедимин В. Прошлое города Пскова в его исторических памятниках. Псков, 1903. С. 56), а позднее также Польши и Швеции. Постоянная угроза монастырю, существовавшая во время Ливонской войны, склонила царя Ивана Грозного к сооружению в 1558–1565 гг. мощных монастырских укреплений. Они пригодились в 1581 г., когда основная часть польских войск осаждала Псков, а отдельный отряд под командованием Юрия Фаренсбаха ударил по монастырю. Нападавшие потерпели поражение и с потерями отступили. Однако спустя 11 лет монастырь был захвачен и разграблен шведами (См.: Гедимин В. Указ. соч. С. 58). К концу века обитель восстановила прежний блеск и значение. Так, представитель монастыря присутствовал в 1598 г. на Земском соборе, на котором был избран царем Борис Годунов. Также и в экономической сфере монастырь, вероятно, поднялся из руин, поскольку уже в марте 1595 г. он опекал и содержал разрушенный ранее Верхнеостровский монастырь (См.: Послание Федора Ивановича псковскому воеводе Михаилу Федоровичу Кашину от 12/22 марта 1595 г. // Серебрянский Н. Очерки по истории монастырской жизни в псковской земле. М., 1908. Приложения. С. 574-575). Игумен Иоаким держал в конце столетия 11 лавок на псковском торге, а также рыбные садки (См.: Псков. Очерки истории /Ред. А. С. Иванов. 2-е изд. Л., 1990. С. 83). Монастырская община насчитывала в это время до ста монахов и примерно триста служащих-мирян (См.: Серебрянский Н. Указ. соч. С. 347–348. В 80-х гг. XVI в. число слуг достигало 60, а также 37 “бобылей”. – См.: Аграрная история северо-запада России. Т. 4. Север, Псков. Общие итоги развития северо-запада. Л., 1978. С. 104). Здесь проводилась активная хозяйственно-колонизационная политика. В начале XVII в. [196] во владении монастыря было до 27% крестьянских дворов и 22,5% сельского населения псковской земли, что делало его богатейшей обителью Псковщины (См.: История крестьянства северо-запада России. Период феодализма /Ред. А. И. Копанев. СПб., 1994. С. 108; Аграрная история. Т. 4. С. 99, 103, таблица).

Печерский монастырь являлся центром монашеской жизни в приграничной полосе псковской земли. Он проводил на ливонской территории широкую миссионерскую деятельность и был царями щедро вознагражден земельными пожалованиями (См.: Серебрянский Н. Указ. соч. С. 343–345). Вероятно, и в этой сфере завязывались контакты с жителями Нейгаузена. В монастырском летописце отмечено, что игумен Корнилий “люди новаго городка Ливонского, чюдь зовомая, наоучи и просвети ихъ святым крещениемъ; церкви постави: на Агиреве – Святую и животворящую Троицу, а на Топике еже по плоти Рождество Христово, и пресвитеры и клирики устрой” (Цит по: Серебрянский Н. Указ. соч. С. 342). Отметим, что Нейгаузен был расположен в 20 километрах от Печерского монастыря (См.: Морозина Е. Н. Псковская земля. М, 1975. С. 114. Ср.: Никитский А. Очерк внутренней истории Пскова. СПб., 1873. С. 112, прим. 1; здесь это расстояние достигает 7 верст).

Стоящий на противоположной стороне конфликта Матвей Ленек не был в конце XVI в. новой фигурой на ливонско-псковском пограничье. Он принимал участие в великолуцкой и псковской кампаниях Стефана Батория и находился в отряде Юрия Фаренсбаха, который осаждал Псково-Печерский монастырь с целью разгромить тыл осажденного Пскова (Kotarski H. Wojsko polsko-litewskie podczas Wojny Inflanckiej 1576-1582, cz. 4. // Studia i Materialy do Historii Wojskowosci. T. 18. 1972. Z. 1. S. 56). Сразу после этой кампании Ленек получил нейгаузенское староство, лежащее на дороге Рига — Псков — Новгород Великий, которое было центром разведывательной деятельности на московском направлении. Вскоре он стал экспертом не только по российским делам, но и в вопросе конфликта за Ливонию со Швецией. Вероятно, Ленек участвовал в разработке плана кампании 1600–1602 гг. (Majewski W. Maciej Leniek z Rokitnicy h. Rawicz (ok. 1545–1609). Polski Slownik Biograficzny (далее: PSB). T. 17. Krakow, 1972. S. 52–53) А затем уже, несомненно, принял в ней деятельное участие, замещая в командовании отрядами кавалерии болевшего тогда Матвея Дембиньского, парнавского воеводу (Herbst S. Wojna Inflancka 1600–1602 // Rozprawy Historyczne Towarzystwa Naukowego Warszawskiego. T. 19. Z. 2. Warszawa, 1938. S. 25). Менее чем за год до появления письма Ленек был включен в состав комиссии, которая должна была провести ревизию ливонских земель (Декрет Сигизмунда III от апреля 1598 г. // Codex Diplomaticus Regni Poloniae /Wyd. M. Dogiel. T. 5. Wilno, 1759. № 214). Тем удивительнее представляется отсутствие известий о ревизии именно в Нейгаузене, “родном” старостве Ленька.

Вооруженные стычки не были на границе чем-то особенным, так же как и жалобы на разбой со стороны соседа. Обычно это происходило при участии должностных лиц обоих государств: пограничных старост и воевод. Так и в настоящем случае главным, как бы руководящим, документом была упомянутая в источнике, однако до сих пор не найденная грамота псковского воеводы Андрея Ивановича Голицына Матвею Леньку. Послал письмо также и игумен Иоаким. Он писал не только как обиженный землевладелец, но и как непосредственный защитник границы. Переписка царских подданных с иностранными государствами не была распространенной практикой. Только немногие монастыри (например, [197] Соловецкий) имели право на хотя бы ограниченные дипломатические контакты. Это позволяет с юридической точки зрения рассматривать монастырь как важный пункт в системе пограничных псковских “пригородов” — местных крепостей, расположенных непосредственно на рубеже Московского государства. Это доказывает также, что царь относился к монастырю как к полусамостоятельному военно-административному центру, со всеми свойственными ему задачами: охраной нерушимости границ, проведением пограничной переписки, сбором информации.

О выполнении последней из вышеупомянутых задач заключение можно сделать только опосредованно. Так, адресатом письма является великий литовский канцлер Лев Сапега. Известно, что в 1599 г. он был членом ливонской комиссии и находился в Ливонии весной и в августе — сентябре этого года (Lulewicz H. Sapieha Lew h. Lis. PSB. Т. 35. Krakow, 1994. S. 88). Жалоба игумена Иоакима датирована 19 марта 1599 г. (по новому стилю: 29 марта), следовательно, написана она была во время пребывания канцлера в Вендене. Принимая во внимание, что Сапега отправился туда в феврале 1599 г., сведения об этом пришли в монастырь весьма скоро, вероятнее всего, благодаря собственным информаторам. Имеет значение, наконец, и тот факт, что Матвей Ленек был женат на Феодоре Сапежанке, сестре могущественного канцлера, что обеспечивало ему протекцию последнего (Majewski W. Maciej... S. 52–53). Если мы предположим, что монастырь сознательно пытался использовать накладывающиеся друг на друга узы иерархии и родства, то степень осведомленности за восточной границей Речи Посполитой заслуживает признания.

Вероятно, свою роль играл здесь также факт подчинения канцлеру пограничных должностных лиц. Поэтому вполне естественным (хотя и не принятым в дипломатической практике) было то, что жалоба на одного из них была адресована к высшей инстанции, осуществлявшей надзор за их деятельностью. Впрочем, это был не первый и не единственный случай переписки с канцлером за спиной пограничных должностных лиц (На аналогию с “обидными грамотами” князя А. И.Ногтева-Суздальского 1571–1572 гг. обратили внимание И. Граля и Ю. М.Эскин при публикации этих грамот в издании: Памятники истории Восточной Европы. Источники XV—XVII вв. Т. 3: Документы Ливонской войны 1571 — 1580 гг. Москва—Варшава, 1998. С. 17. Прим. 3). Повод для обхода принятой в таких случаях практики дал сам староста Нейгаузен, игнорируя жалобы на своих подчиненных из замкового гарнизона. Как староста, он нес ответственность за их действия, тем более, что на служебную зависимость в этом случае накладывалась зависимость клиентарная. Из других источников известно, что Ленек вел себя в старостве словно удельный князек: раздавал своим клиентам земли “по милости старосты”, т.е. по своему усмотрению (Тарвель Е. Фольварк, пан и подданный. Аграрные отношения в польских владениях на территории южной Эстонии в конце XVI — начале XVII века. Таллин, 1964. С. 43-44). Тем самым мелкая шляхта, владевшая именьями не в силу королевской привилегии, а по милости старосты, была значительно теснее с ним связана. Стоит добавить, что среди тех виновников конфликта, которых удалось идентифицировать, несколько человек вскоре вписали свое имя в историю Ливонской кампании 1600 г. Публикуемый документ позволяет расширить данные о них, а также связать эти сведения с личностью Матвея Ленька.

Дальнейшая судьба рассматриваемого дела неизвестна. Гонец с письмом Иоакима прибыл в Венден самое позднее в начале апреля 1599 г. Упоминает об этом сам Лев Сапега, добавляя, что посланца напоили и выпытали у него новости из [198] Московского государства (Письмо Льва Сапеги Криштофу Радзивиллу из Вендена от 15 апреля 1599 г. // Archiwum Domu Sapiehow. Т. 1: Listy z lat 1575-1606 (далее: ADS) /Wyd. A. Prochaska. Lwow, 1892. № 256). Единственным и очень неопределенным следом дальнейшего хода жалоб, заключенных в монастырском письме, является упоминание о суде над неким Рыдзиньским – может быть, тождественным названному в источнике Рудзиньскому (“I jam ci kilkakroc pisal et novissime przez Rydzinskiego, pachole pana starasty Sokolowskiego, ktoregosmy i w Kiesi i tu sadzili z Audermannem”. См. письмо Яна Дм. Соликовского Льву Сапеге из Вальден Мойзы от 6 июля 1599 г. (ADS. № 262). Из отрывка следует, что обвиненный не был наказан и использовался для поручений). Следует, однако, полагать, что монастырь не получил удовлетворения за понесенные убытки. Сомнительно даже, чтобы он получил какой-либо ответ: сенатору и канцлеру не следовало отвечать на письма подданных московского царя. Не случайно тот же Лев Сапега писал литовскому гетману Криштофу Радзивиллу, отговаривая того вести корреспонденцию подобного рода: “Не было обычая, чтобы первейший сенатор должен был до подлейшего и самого незначительного туда в Москву писать [...] и если бы В[аша] Кн[яжеская] М[илос]ть воеводе Смоленскому писал в Москву, было бы это большим, от чего Боже сохрани, унижением не только В[ашей] Кн[яжеской] М[илос]ти м[оего] м[илостивого] пана, но и всей Речи Посполитой [...] Но если бы В[аша] Кн[яжеская] М[илос]ть, первый сенатор, должен был туда писать, то тогда также первому сенатору этого государства, как воеводе Владимирскому и Московскому, или по крайней мере Новгородскому” (Письмо Льва Сапеги Криштофу Радзивиллу из Иказни от 31 января 1599 г. – ADS. № 248). Таким образом, ответа не мог ожидать даже смоленский воевода — человек, значительно превосходивший по рангу игумена Иоакима. Впрочем, не только различие в положении являлось препятствием для удовлетворения монастырских жалоб. Польско-российские трактаты наполнены совместными декларациями о прекращении насилия на границе, а также обещаниями компенсации за нанесенный ущерб. Несмотря на это, дело редко доходило до их реализации. Вероятно, так произошло и в данном случае. В “утверженных грамотах”, завершавших миссию Льва Сапеги в 1600/1601 г., появляется отрывок о разрешении пограничных споров, с особым упоминанием псковской земли (“И во псковском уезде, в рубежах и обидах росправу учинить”. – См.: Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-литовским. Т. 4 (1598-1608) / Изд. С. А. Белокуров. // Сборник Императорского русского исторического общества. Т. 137. М., 1912. С. 62–63, 70–71).

Положение Речи Посполитой на международной арене в то время не было выгодным: Сигизмунд III проиграл борьбу за отцовский трон, а ее логичное последствие — война в Ливонии — висела на волоске. На юге польские силы ввязались в “молдавские авантюры”. Более того, заканчивающееся вскоре перемирие с Россией в случае невозобновления грозило открытием третьего фронта и созданием антипольской коалиции, к чему Борис Годунов, несомненно, стремился. Ведь только известие о победе польских войск под Сучавой в 1600 г. позволило продлить срок перемирия несмотря на то, что царь Борис не слишком торопился делать это (Tyszkowski К., Poselstwo Lwa Sapiehy w Moskwie 1600 г. // Archiwum Towarzystwa Naukowego we Lwowie, Dz. II. T. 4. Z. 1. Lwow, 1927. S. 62). Поэтому положение скорее склоняло к улаживанию взаимных раздоров. Это, в свою очередь, находилось в противоречии с убеждением пограничных [199] грабителей в позволении со стороны литовской элиты (и даже короля) на совершение подобных эксцессов, свидетельствует скорее об их безнаказанности, а также о пренебрежении интересами государства со стороны сенатора Речи Посполитой: количество разбоев ясно показывает, что здесь велась “малая война”, в наездах принимало участие более 40 подопечных Матвея Ленька, что составляло почти половину численности гарнизона. Однако это не было чем-то исключительным. Достаточно вспомнить упомянутые уже жалобы князя А. И. Ногтева-Суздальского 1571–1572 гг. или более близкую по времени деятельность Александра Корвина Госевского, велижского старосты, который в июле 1609 г., то есть незадолго до похода Сигизмунда III, предпринял самостоятельный набег на Великие Луки. Впрочем, нападения совершались с обеих сторон, что испытал тот же Госевский, защищавший в 1602 г. Велиж от нападения московских войск (Herbst S. Gosiewski Aleksander (zm. 1639). PSB, t. 8. Krakow, 1960. S. 339. Письмо А. Госевского Ю.Корсаку из Вильна 15 августа 1602 г. Biblioteka Polskiej Akademii Nauk w Krakowie 342 (далее: PAN Kr.). S. 595).

Публикуемая рукопись хранится в фондах Главного архива древних актов в Варшаве (далее: AGAD), Archiwum Radziwiltow (далее: AR), Dzial II Supplementa, с временным шифром 161(1). Это отдельный лист размером 32,5 на 41 см, имеющий следы сложения в письмо формата 8 на 8,5 см. Рукопись — незаверенный подлинник, написанный московским полууставом конца XVI в. (Вместе с оригиналом в том же архивном деле хранится копия XIX в., написанная латинским алфавитом, содержащая, однако, ошибочные чтения) Как почерк, так и канцелярские особенности документа, компоновка и вид инициала указывают на его происхождение из сферы московских канцелярий. Документ снабжен адресом, написанным на обороте той же манерой письма. Отсутствие печати или хотя бы подписи игумена можно объяснить с помощью данных, содержащихся в самом источнике: письмо было выслано вместе с грамотой Матвею Леньку, тогдашнего псковского воеводы Андрея Голицына. Оба адресата - Ленек и Сапега — присутствовали тогда на заседаниях ливонской комиссии в Вендене. Поэтому не исключено, что оба документа были положены в конверт, на котором могла быть и удостоверяющая печать. На обоснованность такого предположения указывает и способ сложения рукописи, показывающий, что она была составлена в качестве приложения к грамоте.

Бумага, с горизонтально расположенными волокнами, содержит небольшой водяной знак, представляющий вертикально разделенный щит(?). Левая сторона поделена еще на шесть продольных полей, на правой — рисунок половины орла. Над щитом помещены инициалы SA. Этот водяной знак похож на известную по альбому Брике филигрань под номером 293. Она выступает в документах 1590, 1599 и 1602 гг. и может происходить из немецкой бумажной фабрики в Гагенгаузен, до 1602 г. принадлежавшей Симону Ауеру (Briquet CM. Les Filigranes. Dictionaire Historique des Marques du Papier des Leur apparition vers 1282 jusqu'en 1600. T. I. Leipzig, 1923. S. 67–69). Доказательством бытования подобного знака (без инициалов) на территории Московского государства является наличие такового, датированного 1599 г., в альбоме К.Я.Тромонина под номером 921 (Tromonin's Watermark Album // Monumenta Chartae Papyrica Historiam Illustrantia. T. 9. Hillversum Holland, 1965. S. 30).

Публикатор стремился точно, согласно рукописи, передать форму слов. Надстрочные буквы, если они не вызывали сомнений, включены в текст без специального выделения. Так же и в случаях очевидных пропусков и общепринятых сокращений (например: гдр — государь, дн — день и т.п.) публикатор дополнил в [200] словах отсутствующие буквы без обозначения этого в тексте. Однако, если сокращения выходили за установленные правила, или чтение вызывало малейшие сомнения, отсутствующие буквы были заключены в квадратные скобки, или, в случае неопределенности прочтения, снабжены текстовыми примечаниями. Орфография современная. Исключением является сохранение буквы л без мягкого знака перед согласной (полский, толке, Лву) и написание числительных (дват-цат), так как это указывает на твердое произношение. Сохранены также параллельные формы Руссии и Русии, возвратный суффикс -ця вместо -ся. Примечания содержат пояснения географических названий и личных имен. Отказ от них указывает на отсутствие данных для идентифицирования. Это невозможно прежде всего в отношении крестьян и слуг, поэтому мы ограничили примечания только шляхтой и ее российским эквивалентом - “дворянством”. Географические названия локализованы на основе упоминаний в источниках и в исследованиях (преимущественно XIX века), с указанием происхождения информации.

Публикацию подготовил М. Страшевич.

Обидная грамота Иоакима, игумена Исково-Печерского монастыря, Льву Сапеге, канцлеру Великого княжества Литовского, о порубежных наездах старосты Нейгаузен Матвея Ленька на принадлежащие монастырю волости

Божиею милостью великого государя царя и великого князя Бориса Федоровича ¹ всея Руссии его царьской богомоли Пречистые Богородицы Печерского монастыря ² честнаго и славнаго Ея Успения от игумена Иоакима ³, яж о Х[рист]е з братею, Жикьгимонта ⁴ короля полского и великого князя литовского канцлеру, пану Лву Сапеге ⁵.

Писали мы до кашталяна земли Ливонской старосты новогороцкому ⁶ пану Матфею Ленику ⁷ и к его подстаростью к Флоряну Садковскому ⁸ многажды, что в прошлом во 106-м году августа в 18 день ⁹ украли порубежные воры в печерской деревни в Задреби ¹⁰ у Куземки Иванова двое лошадей, мерин гнед да мерин рыж, цена им семь рублев; а след привели в Новогородцкой уезд через речку Мекузицу ¹¹ в деревню Чюцкое Село ¹². И как Матфей Леникъ и его подстаростье Флорианъ про те лошади сыскали у немчина Гусинского, а управы не учинили. А писали к нам, что будтос вора обвесили, и нам то до пряма не ведомо, того ли вора повесили или не того. А чтобы того вора повесили, и оне б преже сыскав лошади наши, да отдали нам, а потом с вором как бы хотели.

Да ихже Новогородцкого уезда деревни Вайкужицы ¹³ чюхно Федоско Кикишовской сторговал у печерского бобыля у Сенки Григорьева мерин гнед, а дати было ему за тот мерин семь рублев, и он тех денег Сенки не отдал, а продал того мерина Перхалу, а взял семь ж рублев. А у Перхала купил Тофиль Мервицкой, а нам и нашим хрестьяном в том мерине стало убытка дватцат рубле[в] (В слове “рублей” буква й надписана) с полтиною, опрично проторей (В копии XIX века “protorej” Проторъ: 1) подать, дань; 2) издержки расход. Здесь речь идет о церковных проторах-податьях избираемых монастырем от его крестьян), [201] потому, что тот Сенка купил его у беглых людей у государевых детей боярских Захаря да Давыда Суморотцких ¹⁴.

Да нынешнего 107-го году февраля в 19 день ¹⁵ ехал нашого хрестьянина Скоховы Микасиманова сын Анца к их новогородцкому чюхну по купленую лучину, и наехал Матфеев слуга Сухарапьской ¹⁶, и у того чюхна отнял лошад, кобылку рыжу в два рубли, да и по ся мест не отдаст. А королевских крестьян в нашей печерской вотчине по вся дни ездят много по лучину и по дрова, и по рыбу, да мы их грабить не приказываем, и межи государей мирного постановения и посолского приговору не рушим.

А преже сего в прошлом во 104-м году марта в 15 день ¹⁷ приходили из Нового городка ваши литовские люди Перхаль да Войчеховьской, да Ондрей Подолянинь, да Рудиньской, да Любской ¹⁸, да толмачь Якушко а с ними по смете конных и пеших человек с сорок, на государя нашего землю в нашу печерскую деревню в Ройкино ¹⁹ воиньским обычаем, и меж государи нынешнее мирное постановение рушили, убили дву печерских крестьянинов из самопалов до смерти, а иных ранили, и жен их и детей замертва пометали, а животы их, денги, и платье, и животину, лошади, и коровы, и всякую рухляд с собою взяли, а всего живота взяли на сто на девяносто на шесть рублев на двенатцат алтын з денгою. И государя нашего царя и великого князья Федора Ивановича ²⁰ всея Руссии намесник псковской Василей Петрович Морозов ²¹ о том писал в Новой городок к подстаростью к Теофилу Мервицкому. Да и мы слуг монастырских посылали о том к нему многажды о управе, о тех побитых людех, и о пограбленом животе, и подстаростье Теофил Мервицкий тот грабленой живот у Перхала с товарыщы к собе собрал, и того живота по ся мест не отдаст.

Да и иных задоров много чинят, коли выходят на государя нашего имя ваши люди и гайдуки, и пашенные чюхны, и те новогородцкие урядники собрався воиньским обычаем, гоняют за ними в государя нашего вотчину от рубежа верст по пяти и по ш[ес]ти. Да кого на дороге изедут и оне бъют и стреляют, и грабят, и воруют самоволно, а говорят: мы дей сами собе государи, не боимся дей мы короля и болших панов, нам дей приказано от короля и от панов так делат[ь|.

И нам, великий пане канцлеру, будучи в святом месте повелено молити Бога о благостоянии святых Божиих церквей и о державных благочестивых государей, и о мире, и о тишине всех православных хрестьянех, а не битися (надписано той же рукою). А и учинитця в порубежном деле от которого прихожего вора на вашей земли кража и ваши люди пришед следом, толке след дадут, и мы велим сыскивати везде, во всех городех и в уездех около, и сыскав, тотчас велим отдавати. А ваши приказные люди дают срок на сыск толке две н[е]д[е]ли, да пограбят, а мы терпим по году и по два, и по три а не велим задору чинити. Да пишем до государя нашего его царского величества бояр и воевод о указе, и оне отписывают к вашим державцем, и как державцы ваши и приказные люди [202] управы не учинят, а учинитца в том каков задор и кров крестьянская пролетця, в тех порубежных урядникех и ворех, и тот задор от вас а не от государя нашего людей и не от нас. И мы ныне послали к тобе монастырьского слугу Рогачя Иванова с нашим печерским листом о управе. Да с ним же послан лист от государя нашего его царьского величества боярина и воеводы и намесника псковскаго князя Ондрея Ивановича Голицына ²² к каштеляну пану Матфею Ленику о управе ж. И ты пане канцлер вели пану Матфею Ленику по тем листом сыскав, над его подстаростьями управу учинити, и лошади и грабежи поотдавати, да и впред для суседства вели ему самому сыскивати, и управу чинити, чтоб мирное постановение не нарушивалось.

Писан в Печерском монастыре лета 7107-го марта в 19 день ²³.

На обороте адрес: “Божею милостию великого государя царя и великого князя Бориса Федоровича всея Русии его царской богомолий пречистыя Богородицы Печерского монастыря от игумена Иоакима яже о Х[рист]е з братею, Жикгимонта короля полскаго и великого князя литовскаго канцлеру пану Лву Сапегу”.

AGAD. AR. Dzial II Supplementa. 161(1).

Комментарии

1. Годунов Борис Федорович — царь в 1598–1605 гг.

2. Имеется в виду Псково-Печерский монастырь Успения Богородицы, расположенный на р. Каменец, в 3-х верстах от р. Пивжи, отделяющей псковскую землю от Ливонии, в 56 верстах на северо-запад от Пскова, на дороге Псков-Рига (См.: Православный Русския Обители. СПб., 1910. С. 172; Митрополит Евгений [Болховитинов]. Описание Псково-Печерского первоклассного монастыря /Изд. Б.Анастасевич. Дерпт, 1821. С. 3–4).

3. Иоаким (ум. 24 апреля 1623 г.) — с 1594 г. игумен, а с 1605 г. архимандрит Псково-Печерского монастыря. С 1616 г. первый архиепископ Псковский (См.: Митрополит Евгений [Болховитинов]. Описание... С. 53; Серебрянский Н. Очерки... С. 348; Строев П. Списки иерархов и настоятелей монастырей российския церкви. СПб, 1877. С. 381, 385).

4. Сигизмунд III Ваза — король Польский в 1588-1632 гг., Шведский в 1593–1632 гг.

5. Лев Сапега герба Лис (1557-1633) — с 1585 г. подканцлер, в 1589–1625 гг. канцлер Литовский. С 1625 г. великий гетман Литовский (Lulewicz H. Sapieha… S. 84-104).

6. Нейгаузен (Nowogrodek lnflancki, Vastseliina) — город в дорпатском воеводстве (современная южная Эстония). Под польской властью с 1578 г. В августе 1625 г. в числе последних ливонских городов был захвачен шведами (Тарвель Е. Фольварк, с. 7, 49). Последнее упоминание о городе относится к 1690 г. (A. von Lowis. Die Enstehung, den Zweck und denendlichen Untergang der Ritterschlosser im alten Livland // Mitteilungen aus dem Gebiete der Geschichte Liv-, Est- und Kurlands. Bd. 1. Riga – Leipzig, 1837. S. 306).

7. Матвей Ленек из Рокитницы герба Равич (ок. 1545—1611) — с июля 1582 г. комендант гарнизона, а с 15 января 1583 г. староста Нейгаузена. С 1589 г. икскильский и кирхгольмский, а после 1600 г. также рижский староста. С 1598 г. каштелян дорпатский (Majewski W. Maciej..., S. 52-53). В списке ливонских [203] должностных лиц дата занятия им этой последней должности отнесена к маю 1598 г., (См.: Urzednicy inflanccy XVI–XVIII wieku. Spisy /Oprac. K.Mikulski, A.Rachuba. Kornik, 1994. S. 44). Из письма Иоакима следует, что эту дату можно перенести по меньшей мере на два месяца ранее, на что обратил внимание И.Граля (Grala Zrodla do dziejow..., S. 139. Przyp. 17).

8. Флориан Садковский — подстароста новогродский, командир пехотной роты во время войны со Швецией в 1600 г. В сентябре–ноябре этого года находился в Фелине (Вильянди), вероятно, также и во время капитуляции замка и перехода пехоты на шведское жалованье (См.: Herbst S. Wojna Inflancka... S. 25, 40; письмо М.Ленька К.Радзивиллу из Хельмета от 28 октября 1600 г., AGAD, AR V, № 8314; письмо М.Ленька К.Радзивиллу из Дорпата от 7 ноября 1600 г., PAN Кг. 342. S. 33).

9. 28 августа 1598 г. по новому стилю.

10. Задребье (Малое или Большое) — деревня в Печерской волости (обществе, приходе), в 53–54 верстах от Пскова (См.: Васильев И.И. Опыт статистическо-географического словаря Псковского уезда Псковской губернии. Псков, 1882. С. 106).

11. Мекужица (Микужича) — река на границе псковской земли и Ливонии. Под 6849 г. (1341 г. – дата основания Нейгаузен) в Псковской летописи отмечено: “И Ольгердъ посла к Новому городку языка добывати Георгия Витовтовича. Онъ же подымъ Псковичь и Издорянъ охочих людей и поехаша на сумежие языка добывати; И сретошася с великою ратию с немецькою на Микужичькомъ поли оу Микужичи речки оже они идуть на стояние ко Изборьску [...] На оутрия же Немцы приидоша ко Изборску с пороки и со грады...” (См.: Псковские летописи /Изд. А.Насонов. Т. 1. М., 1941. С. 18). Существовал и населенный пункт с таким же названием: “Поэтому также есть село Мегузича [Mieguzicza] недалеко от замка на границе”, (См.: AGAD, Archiwum Skarbowe Koronne (далее: ASK), dz. LVI, № 2, к. 6).

12. Чудское Село — деревня недалеко от села и, вероятно, реки Мекужицы (см. прим. 11), названная в описании Новогродского замка 1587 г.: “Село Мегужыча, из которого все крестьяне бежали на Русь, теперь заново осажено in anno 1583-io et in 1584-o, вольность всем до трех лет: при нем же и Чючке [Cziuczkie] село”. В селе проживало тогда 13 человек (См.: AGAD, ASK, dz. LVI, № 2, к. 6). Топоним “Чудское” очень распространен в тех местах. Вышеуказанное поселение, как и другие, которые могут быть идентичными рассматриваемому месту (Чудино Сельцо, Чюдско) (См.: Попов А. И. Следы времен минувших. Из истории географических названий Ленинградской, Псковской и Новгородской областей. Л., 1981. С. 95).

13. Вайкужица — деревня, принадлежавшая замковому фольварку Нейгаузена. “Девятое вардейство, названное Вайгужыча, в нем вардеем Пеп Андреев, земли гаков оседлых 7 [...] При том же вардействе вайгужычким деревенька, названная Топино и Колодовеч, на самом рубеже от Печер...”. См.: AGAD, ASK, dz. LVI, № 2, к. 4.

14. Захарий и Давид Сумороцкие - дети боярские. Захарий Степанович упоминается в качестве обладателя волостей в Велейском и Воронецком уездах (См.: Писцовая книга Пскова и его пригородов 1585–1587 г. // Сборник Московского архива Министерства юстиции. Т. 5. М., 1913. С. 350, 380, 387). В этой книге упомянуты еще семеро Сумороцких, в том числе братья Захария Яков и Иван Степановичи (Там же. С. 458, указатель). Все они относятся, вероятно, к одному и тому же семейству. Отсутствие Давыда можно объяснить его молодым возрастом, и это позволяет предположить, что он был сыном Захария.

15. 1 марта 1599 г. по новому стилю.

16. Вероятно, речь здесь идет о Миколае Сухоржевском, подстаросте Нейгаузена, ротмистере пехоты, который был послан из Вильны (Вильнюса) 15 марта1600 г. на помощь Парнаве. Он добрался до цели самое позднее в начале сентября и находился там во время осады замка шведами (См.: Herbst S. Wojna Inflancka... S. 24, 25, 34; письмо М.Ленька К. Радзивиллу из-под Трейдена от 7 сентября 1600 г., AGAD, AR V, № 8314, оригинал, письмо № 1). Тот же Сухоржевский после капитуляции Парнавы перешел на сторону шведов (Тарвель Е. Фольварк... С 47 и прим. 72).

17. 29 марта 1596 г. по новому стилю.

18. Любовецкий Войтех — ротмистр пехоты, член замкового гарнизона в феврале 1582 г. (См.: Archiwum Jana Zamoyskiego / Wyd. J. Siemienski. T. 3. Warszawa, 1913. № 745), или Антоний Любовецкий — ротмистр пехоты во время псковской кампании 1581 г. (См.: Kotarski H. Wojsko... S. 83).

19. Имеется в виду Ройкино — деревня в Печерской волости, авинчищенском обществе, тайловском приходе, у р. Туховки, в 60 верстах от Пскова (См.: Васильев И.И. Опыт... С. 277). Возможно, идентично с Рожиной Мызой, деревней, принадлежавшей монастырю, которая отмечена под 1564 г.: “Того же лета воевали литовскиа люди с Немци, октября, от Треката городка за Таговесью рекою князя Димитреа Кропоткина поместье и иных детей боярских и хотели через реку Рхати и воевати на Рожыну мызу на пречистыа землию” (См.: Псковские летописи. Т. 2. М., 1955. С. 247).

20. Федор Иванович — царь в 1584-1598 гг.

21. Морозов Василий Петрович — царский дворянин, по крайней мере, с 1585 г., в 1588 г. был послан в Новгород Великий (См.: Боярские списки последней четверти XVI — начала XVII в. и роспись русского войска 1604 г. /Сост. С. П. Мордвинова, А. Л. Станиславский. М., 1971. Т. 1. С. 102, 126; Т. 2. С. 13, 89, 247). В 1601 г. окольничий, а перед июнем 1605 г. выступает в ранге боярина (См.: Павлов А.П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове. СПб., 1992. С. 65–66). Псковский воевода с 1596 г. до июня 1597 г. (См.: Разрядная книга 1475–1598 гг. /Изд. В. И. Буганов. М., 1966. С. 502, 511).

22. Голицын Андрей Иванович (ум. в 1607) — боярин с мая 1597 г. Псковский воевода с 17 января 1598 г. (утвержден царем Борисом Годуновым 19 марта 1598 г.) до лета 1601 г. (См.: Разрядные книги 1598-1638 гг. / Изд. В. И. Буганов. М., 1974. С. 53—55, 112). В 1603 г., в результате царской немилости, пострижен и отослан в монастырь.

23. 29 марта 1599 г. по новому стилю