Золотоордынские ярлыки: поиск и интерпретация

Место и время выдачи ярлыка Токтамыша

Формулярный анализ чингисидских жалованных грамот ХШ-XV вв. (см. [Григорьев, 1978]) позволяет с качественно новых позиций рассмотреть вопрос о дате выдачи самого древнего из золотоордынских актов XIV в., дошедшего до нас на языке подлинника. Речь идет о жалованной грамоте Токтамыша, написанной арабским алфавитом по-тюркски (Золотоордынские жалованные грамоты мы будем обозначать термином "ярлык". Условный термин "тюркский" употребляется нами по отношению ко всем языкам и диалектам тюркской языковой семьи.).

История изучения и датировки этого документа заслуживает того, чтобы ее вспомнить в деталях, ибо с момента его первого литографического воспроизведения прошло уже 135 лет, а первый перевод на русский язык был опубликован четырьмя годами раньше. При этом до сегодняшнего дня среди наших историков имеют хождение две различные датировки ярлыка Токтамыша. Документ, помеченный как той, так и другой датой, используется для различного рода исторических построений [Григорьев, 1977, с. 146, 154, 155], и, что самое удивительное, никого это положение, кажется, до сих пор не смущает.

В 20-х годах XIX в. ярлык Токтамыша попал в архив Таврического дворянского депутатского собрания в качестве доказательства "законности владения землями и угодьями" [Григорьев, 1844, с. 338], видимо, одного из отдаленных потомков первоначального грамотчика. После того как ярлык целых десять лет пролежал в архиве, его передали для [75] перевода на русский язык в канцелярию новороссийского и бессарабского генерал-губернатора М.С. Воронцова. Однако и там ярлык перевести не сумели "по затруднительности чтения старинного татарского почерка" [Мурзакевич, 1840, с. 145]. В 1838 г. ярлык был препровожден в Петербург, в Азиатский департамент министерства иностранных дел, где его разобрал и перевел первый драгоман татарского языка Я.О. Ярцов. В 1839 г. ярлык и его перевод были возвращены в канцелярию М.С. Воронцова. Выполненный Я.О. Ярцовым перевод ярлыка в 1840 г. был опубликован Н.Н. Мурзакевичем, а в 1842 г. - Али-беем Булгаковым [Мурзакевич, 1840; Усманов, 1975, с. 120, примеч. 10]. Тогда выходные данные ярлыка читались следующим образом: "Орда кочевала в Ор-Тюбе. Писан 24 дня месяца Зюлькагида 784 года еджры. В лето обезьяны (пичин)" [Мурзакевич, 1840, с. 146]. В пересчете на европейское летосчисление ярлык датировался 1382 г., т.е. "годом разорения Москвы" [Мурзакевич, 1840, с. 144].

В 1839 г. переводчик восточных языков при М.С. Воронцове и корреспондент Одесского общества истории и древностей А.А. Борзенко снял для Общества точную калькированную копию с ярлыка Токтамыша. В 1844 г. она была напечатана в литографированном снимке работы известного московского художника К.Я. Тромонина в качестве приложения к новой публикации русского перевода ярлыка [Григорьев, 1844, табл. X]. Цветная литография была выполнена "со всею возможною точностию и с сохранением размера подлинника" [Григорьев, 1844, с. 338]. Подлинный ярлык еще в 1839 г. был отослан из канцелярии генерал-губернатора в Таврическое дворянское депутатское собрание для последующей передачи его законному владельцу [Ярлыки, 1850, с. 675]. Таким образом, подлинник ярлыка Токтамыша был навсегда утерян для науки. Все последующие исследователи имели в своем распоряжении только копию.

Инициативу издания нового русского перевода, текста и факсимильной копии ярлыка Токтамыша, которое было осуществлено в 1844 г., взял на себя В.В. Григорьев. При подготовке этого издания он разослал литографированные снимки ярлыка, печатание которых было закончено в Москве в январе 1843 г., нескольким знатокам старинных почерков. В.В. Григорьев стремился возможно более точно расшифровать и передать печатными буквами арабского алфавита витиеватую вязь почерка дивани. В коллекции В.В. Григорьева сохранилась перепись ярлыка, выполненная в 1843 г. в Евпатории Файзуллахом-эфенди, сыном Шарафуддина-эфенди [Список, л. 28, № 13]. Видимо, эта перепись не устроила издателя по двум причинам: она была сделана [76] мельчайшим неудобочитаемым почерком; дата ярлыка в передаче Файзуллаха читалась как 633 г. хиджры, т.е. 1235-36 г. нашего летосчисления.

Тогда же Я.О. Ярцов сделал подряд две новые переписи "с подлинного древнего почерка Джерри... на общеупотребительное письмо". Первая перепись помечена маем, вторая - 10 августа 1843 г. [Список, л. 23об., № 10; л. 25об., № 11]. Одновременно Я.О. Ярцов заново перевел ярлык [Список, л. 26, 26об., № 12]. В новой редакции перевода дата выдачи ярлыка читалась так: "Подлинный писан в степи, в Ор-тюбе, двадцать четвертого дня месяца Зилькагида, семьсот восемьдесят четвертого года от гиджры, в лето обезьяны (1382 по Р.Х.)" [Список, л. 26об., № 12]. Перевод года выдачи ярлыка с хиджры на европейское летосчисление был сделан В.В. Григорьевым. В таком виде читаются выходные данные ярлыка и в публикации В.В. Григорьева в "Записках Одесского общества истории и древностей" (1844) [Григорьев, 1844, с. 339].

Основное отличие выходных данных во второй редакции перевода Я.О. Ярцова от первой состояло в том, что три отдельных предложения были объединены. Слово "орда" превратилось в "подлинный", а дата выдачи ярлыка осталась прежней- 1382 г. Именно эта дата была принята целым рядом историков с середины XIX в. до наших дней.

Если принять за основу приведенное выше чтение выходных данных ярлыка Токтамыша, то бросается в глаза недоработка в пересчете его даты на наше летосчисление. 24 зу-ль-каада 784 г.х. приходилось на 29 января 1383 г. [Цыбульский, 1964, с. 72-73]. В выходных данных содержится еще и датировка по тюрко-монгольскому 12-летнему животному циклу. Год обезьяны приходился на 1380 г. [Каменцева, 1967, табл. III], т.е. даты по хиджре и по животному циклу разнились на три года. В.В. Григорьев был прекрасно знаком с той и другой системами отсчета времени. Можно предположить, что он не довел до конца пересчет даты выдачи ярлыка Токтамыша на европейское летосчисление именно в связи с указанным несоответствием.

Не прошло и десяти лет после публикации ярлыка В.В. Григорьевым, как новая расшифровка, перепись текста и русский перевод ярлыка Токтамыша были опубликованы И.Н. Березиным [Березин, 1851, с. 11-15, 43-49]. Он прочитал выходные данные ярлыка следующим образом: "Орда находилась на Дону, на Ур-тубе, на степи. Писано в лето обезьяны девяносто четвертого года месяца Зулькаада двадцать четвертого" [Березин, 1851, с. 15].

В выходных данных ярлыка Токтамыша И.Н. Березин восстановил бывшее еще в первом варианте перевода Я.О. Ярцова слово "орда" [77] и добавил к нему топоним "Дон", хотя и без уверенности в том, что это "не есть что-нибудь другое" [Березин, 1851, с. 49, примеч. 67]. При чтении года выдачи ярлыка, написанного прописью, он "и то с большим усилием" разобрал обозначение единиц (4) и десятков (9), т.е. цифру 94, и пришел к выводу, что "означения сотни не поставлено". Поскольку было известно, что выдавал ярлык золотоордынский хан Токтамыш, то трехзначная цифра года его выдачи предполагалась 794. Дата 24 зу-ль-каада 794 г.х. составляла, по подсчетам И.Н. Березина, 10 сентября 1392 г. (или около того) [Березин, 1851, с. 49].

И.Н. Березин произвел расчет и возможных для данного случая годов по животному циклу и пришел к выводу, что "год обезьяны приходится на 1379, и 1391, и 1403 нашего счисления" [Березин, 1851, с. 49]. Однако в дальнейшем ни сам И.Н. Березин, ни его последователи в нашей стране вплоть до сегодняшнего дня дату животного цикла, т.е. 1391 г., в расчет не принимали. Только турецкий ученый А.Н. Курат датировал ярлык Токтамыша 1391 г. [Kurat, 1940, с. 3]. Это тем более странно, что на самом деле И.Н. Березин ошибался. Год обезьяны приходился соответственно на 1380, 1392 и 1404 гг. европейского летосчисления [Каменцева, 1967, табл. Ш]. А.Н. Курат прекрасно знал животный календарь, ибо таблица соответствия годов животного цикла, европейского летосчисления и мусульманской хиджры приложена к его собственному исследованию [Kurat, 1940, с. 154].

Следовательно, не было никакого расхождения между датой по хиджре и годом животного цикла в выходных данных ярлыка Токтамыша, которые расшифровал И.Н. Березин. Более точный расчет показывает, что дата 24 зу-ль-каада 794 г.х. соответствовала 12 октября 1392 г. [Цыбульский, 1964, с. 72-73].

И все-таки 1392 год не превратился в общепризнанную дату выдачи ярлыка Токтамыша. Видимо, немало способствовала этому недостаточная уверенность самого "творца" названной даты - И.Н. Березина в точности своей расшифровки. Наиболее вдумчивые исследователи, способные самостоятельно читать документы такого рода на языке оригинала, не приняли чтение И.Н. Березина. В.Д. Смирнов указал на существование двух чтений даты ярлыка, но сам не остановился ни на одном из них [Смирнов, 1887, с. 138]. В.В. Бартольд явно избегал даже называть этот документ. Лишь в 1911 г. он осторожно именует его "тарханным ярлыком Тохтамыша" без обозначения времени выдачи [Бартольд, 1966, с. 335, примеч. 135]. А.Н. Самойлович, посвятивший анализу текста ярлыка Токтамыша специальную работу, из двух дат выбрал первую - 1382 г. [Самойлович, 1927, с. 141, 142]. Ш.Ф. [78] [79] Мухамедьяров в этом вопросе был солидарен с А.Н. Самойловичем [Мухамедьяров, 1967, с. 105]. Другой ученый - М.А. Усманов в работе, посвященной истории изучения письменных документов Джучиева улуса, уделяет ярлыку Токтамыша не одну страницу, однако ни разу не называет дату его выдачи [Усманов, 1975, с. 119-122, 129].

Приведенные факты красноречиво свидетельствуют прежде всего о том, что в настоящее время науке неизвестна точная дата выдачи ярлыка Токтамыша. Следовательно, этот документ лишь ограниченно годен для каких-либо исторических построений. Очевидна необходимость дипломатического анализа удостоверительной статьи его индивидуального формуляра [Григорьев, 1978, с. 55-70]. В процессе этого анализа закономерно обращение к первоначальному тексту ярлыка, т.е. к палеографическому анализу его текста.

Для краткости сразу же представим транскрипцию и перевод текста удостоверительной статьи ярлыка Токтамыша в том виде, к какому привело ее предпринятое нами исследование в целом, а затем последовательно прокомментируем этот текст. (Транслитерация в электронном варианте статьи не приводится - OCR)

Для постоянного хранения алотамговый ярлык выдан. Ставка Дона в среднем течении когда находилась, написан. Написано в четвертый и двадцатый [день] месяца зу-ль-каада года восьмидесятого и семисотого. В обезьяны год совершено. [80]

Итак, перед нами полный текст удостоверительной статьи ярлыка Токтамыша. Он состоит из четырех отдельных предложений. В первом предложении, соединенном с основным текстом деепричастием tip ("говоря"), представлен удостоверительный знак ярлыка - алая тамга (Перепись куфического текста тамги Токтамыша печатными буквами арабского алфавита и ее русский перевод см. [Григорьев, 1844, с. 339-340]), во втором - определено местоположение государевой ставки, в третьем - содержится датировка выдачи ярлыка по хиджре, в четвертом - определяется то же время по животному циклу.

Структура удостоверительной статьи, как видим, необычная. Мы привыкли видеть иную полную форму удостоверительных статей жалованных грамот улусных ханов, написанных уйгурским алфавитом на языках монгольском или тюркском [Григорьев, 1978, с. 62-64, 67]. Там удостоверительная статья состояла из двух предложений: в первом говорилось о выдаче грамоты с удостоверительными знаками, во втором - о времени и месте написания грамоты. В грамотах, выполненных арабским письмом по-персидски, удостоверительные статьи писались только на арабском языке. В этих грамотах употреблялись краткая или полная формы удостоверительных статей. Краткая форма начиналась предлогом фи (в), за которым следовали обозначения по хиджре месяца и года написания грамоты [Григорьев, 1978, с. 65]. Полная форма также состояла из одного предложения. Статья начиналась словами кутиба фи ("написана в"), затем следовало подробное (число, месяц, год) обозначение по хиджре даты написания, а завершалась она указанием на местоположение государевой ставки в момент написания грамоты [Григорьев, 1978, с. 66-69].

Предложенная на рассмотрение удостоверительная статья ярлыка Токтамыша структурно отличается от вышеуказанных. Налицо переходная форма от тюрко-монгольской к арабской удостоверительной статье. Действительно, удостоверительные знаки и местоположение государевой ставки представлены по тюрко-монгольской форме, а время написания ярлыка обозначено сообразно краткой форме арабской удостоверительной статьи. После обозначения времени выдачи ярлыка по хиджре, написанного по-арабски, следует указание на время того же события по тюрко-монгольскому счету - приводится обозначение года животного цикла, написанное по-тюркски.

Рассмотрим в отдельности каждое из четырех предложений удостоверительной статьи ярлыка Токтамыша.

Наша транскрипция первого предложения в целом не отличается от переписи его буквами арабского алфавита, выполненной [81] И.Н. Березиным. Деепричастие tip ("говоря"), переведенное И.Н. Березиным сочетанием "так молвя", связывает удостоверительную статью в целом с основным текстом ярлыка. Оно не является значимым словом для первого предложения удостоверительной статьи, а потому и не включено нами в его состав.

Формула tuta turgugag ("для постоянного хранения") приведена в переписи И.Н. Березина без конечного g. В примечании к этой формуле ученый отметил, что последнее слово в ней "как-будто написано" с конечным гайном. Вставить в перепись слово turguga ему помешало предположение, что здесь turguga "поставлено вместо" turmaqga [Березин, 1851, с. 49, примеч.67]. Формулу в целом И.Н. Березин переводил "для держания", видя в конечном -уа аффикс дательного падежа. Мы руководствовались иными соображениями. Конструкция tuta tur - дает значение постоянства, длительности держания. Во втором слове формулы turyu - глагольное имя, gаg - глагольное прилагательное, придающее глагольному имени значение долженствования. Формулу в целом по-русски можно передать словами "который надлежит (или "подлежащий") постоянно держать (т.е. хранить)" (Консультация А.Н. Кононова). Наш окончательный перевод формулы словами "для постоянного хранения" не противоречит ее подлинному смыслу и смыкается с переводом той же формулы в монгольских жалованных грамотах [Григорьев, 1978, с. 81].

Формула al tamgalig очень удачно, на наш взгляд, передана И.Н. Березиным словом "краснопечатный". Перевести ее сочетанием "с красной печатью" было бы неточно, ибо ярлык содержит не одну, а две печати. Наш перевод "алотамговый" базируется на том, что слова "алый" и "тамга" уже давно и прочно вошли в состав русского литературного языка [Словарь, 1950, стб. 102-103; Словарь, 1963, стб. 91].

Второе предложение рассматриваемой статьи, которому, согласно приведенным выше образцам, полагалось бы завершить ее, содержит лишь указание на местоположение государевой ставки в момент написания ярлыка. Из пяти слов предложения только два первых отвечают чтению, предложенному И.Н. Березиным.

Второе, третье и четвертое слова в переписи И.Н. Березина читались Tan Ur-tubada q'irda. На русский язык они передавались так: "на Дону, на Ур-тубе, на степи" [Березин, 1851, с. 49]. Так обозначалось местоположение государевой ставки. Нетрудно заметить, что такое чтение показывало одновременно три места ханской ставки: река Дон, [82] курган Ур-тюбе, степь. Возможно, именно это обстоятельство помешало Я.О. Ярцову в первой редакции перевода увидеть слова "Дон" и "степь". Он перевел тогда, что "орда кочевала в Ор-Тюбе". Повторно редактируя перевод этого отрывка, Я.О. Ярцов, видимо, заметил, что если оставить топоним Ур-тюбе, то для глагола "кочевала" не остается места. Во второй редакции перевод отрывка звучал так: "подлинный писан в степи, в Ор-тюбе". Степь выдвигается на первый план, а Ур-тюбе превращается в уточняющий пункт расположения ставки. Закончим на этом умозрительное рассмотрение переводов Я.О. Ярцова и И.Н. Березина и обратимся к подлинному тексту ярлыка Токтамыша.

Во втором предложении удостоверительной статьи первые два слова читаются бесспорно: orda "ставка" и Tan "Дон". Третье слово Я.О. Ярцов и И.Н. Березин единодушно читали: Ur-tubada "на Ур-тюбе". Буквосочетание в тексте ярлыка, следующее за первыми двумя словами, действительно, с большой натяжкой можно прочитать так, как читали его русские востоковеды. Самое большое сомнение в правильности этого чтения внушает место буквосочетания da. В слове orda, например, da написано над первым слогом. Здесь порядок слогов правильный: сначала - or, затем - da. Сомнительное буквосочетание начертано последовательно в одну строку: ortudabe. Поскольку второе предложение в целом не имеет промежутков между составляющими его словами, мы вправе отделить от полученного буквосочетания последние две буквы. Слово ortuda значит "в середине", а применительно к реке - "в среднем течении". Таким образом, предлагаемое нами чтение переносит ставку Токтамыша из устья Дона на его среднее течение.

Четвертое слово читалось прежними исследователями qirda и понималось "в степи". Такое чтение было возможным. Первая буква не имеет над собой точек, так что ее можно прочесть и не каф (q), а вав (u или ***). Гласная i вообще не обозначена, ее можно и не вставлять. Вспомним, что от предыдущего буквосочетания остались две буквы. Прежде их читали ба (b) и ха в конечном варианте (а). Начальная буква ба не имеет под собой точки и обладает высокой спинкой. Ее вполне можно прочесть и как алиф (а или е). Буква ха на таковую походит очень мало, особенно если сравнить ее с конечными ха, которые встречаются в первой и тринадцатой строках ярлыка. Гораздо больше эта буква похожа на ра (r). Суммируем наши наблюдения и получаем слово erurda ("когда находилась"). Последнее слово второго предложения читалось Я.О. Ярцовым bitildi "написан". И.Н. Березин решил читать его tubaldi [Березин, 1851, с. 49, примеч. 67], что, на наш взгляд, [83] ни с чем не сообразно. Это слово на самом деле читается в тексте ярлыка не очень ясно. Нам предпочтительнее видеть в нем bitildi.

Что касается текста третьего и четвертого предложений удостоверительной статьи ярлыка Токтамыша, написанных в одну строку, сразу же обращает на себя внимание положение этой последней строки по отношению ко всему тексту ярлыка. Последние девять строк ярлыка начертаны довольно ровными рядами, имеющими справа поля от 5 до 6 см, а между строками - расстояние от 4 до 6 см. Интересующая нас строка помещена в левом нижнем углу документа. Длина ее едва достигает одной третьей части от длины вышестоящих строк. Написана она почти вплотную к предыдущей, их разделяет примерно 1 см. Приглядевшись, исследователь заметит, что на литографированной копии ярлыка справа и слева обозначены его нижние края. Получается, что документ вообще не имеет выраженного нижнего поля. Строка, заключающая дату его написания, вписана в просвет, образовавшийся в результате того, что окончание предыдущей строки ярлыка (как и других его строк) приподнято вверх.

Обращает на себя внимание и еще одна особенность последней строки ярлыка Токтамыша. Она написана другим почерком. Если основной текст ярлыка единообразно начертан крупным торжественным канцелярским почерком дивани [Недков, 1966, с. 101-104], то последняя его строка писана мелким небрежным "домашним" почерком шикесте [Недков, 1966, с. 101, 102], который особенно трудно читается. В последнем обстоятельстве и заключена причина разночтений даты выдачи документа.

Итак, создается впечатление, что подлинная последняя строка ярлыка Токтамыша была утрачена. Видимо, она оторвалась вместе с нижним краем документа, который перетерся на сгибе. Позднее текст строки был приписан в левом нижнем углу ярлыка. Был ли он восстановлен по памяти или писец руководствовался подлинным нижним краем документа? Высказывать свои соображения по этому поводу нам предпочтительнее после того, как будет выявлен полный текст приписки. Для удобства чтения и проверки мы сфотографировали этот текст и приложили его к настоящей работе в увеличенном виде (см. рис.).

Рассмотрим арабский текст строки, в котором заключена дата выдачи ярлыка по хиджре. Нужно отдать должное Я.О. Ярцову и И.Н. Березину, которые анализом текста значительно облегчили процесс его чтения. Обозначение дня и месяца выдачи ярлыка оставлено нами без изменений. Странно лишь, что ни тот ни другой ученый не [84] увидели элемент фи в формуле тахриран фи ("написано в"). Он читается довольно свободно. Обозначение года выдачи ярлыка действительно открывает перед исследователем широкую возможность для догадок и предположений.

Вспомним, что Я.О. Ярцов в обозначении года выдачи прочитал 784 г.х., а И.Н. Березин "с большим усилием" разобрал [7]94 г.х. Искомая дата начертана в тексте ярлыка прописью, т.е. за единицами следуют десятки и сотни. Автор этих строк приложил немало усилий для прочтения года выдачи ярлыка, руководствуясь прежде всего тем, что оба его предшественника начинали искомую дату с цифры 4. В конце концов у меня сложилось убеждение в том, что на месте обозначения года выдачи проставлены только две цифры, для третьей просто нет места. Таким образом, подтвердилось наблюдение И.Н. Березина. Прочесть цифру 4 мне не удалось. Публикуемый здесь фототекст еще в декабре 1970 г. был передан для прочтения арабисту О.Б. Фроловой, которая специально не была посвящена в подробности моей работы. Прочитав "родной" для нее арабский текст непредубежденным глазом, О.Б. Фролова предложила свое чтение даты: самануна ва саб`ими`а ("восьмидесятый и семисотый"), т.е. число 780. Число 80 написано в нем с характерной для тюркских текстов заменой арабской буквы йа на вав.

Фототекст анализируемой строки вместе с чтением ее О.Б. Фроловой были предложены на рассмотрение известным отечественным арабистам, ныне покойным В.А. Крачковской, И.Н. Винникову и В.И. Беляеву. Ученые единодушно одобрили концепцию О.Б. Фроловой. Это новое чтение даты выдачи ярлыка Токтамыша следует считать единственно правильным, т.е. необходимо отказаться от двух предыдущих вариантов чтения.

Теперь возникает законный вопрос: почему же Я.О. Ярцов, который еще в 1838 г. прочитал дату 784 г.х., т.е. совершенно правильно разобрав число десятков и сотен, дополнил ее цифрой 4? Как раз эту цифру он ни в коем случае не мог увидеть в обозначении года, ибо цифрой 4 начинается обозначение дня выдачи ярлыка и она совершенно не совмещается с первой цифрой в обозначении года, тем более что год выдачи содержит всего две цифры. Кажется, здесь возможны только два объяснения. Первое - переводчик вставил четверку в обозначение года случайно, утомленный огромным объемом работы, связанной с переводом на русский язык всего ярлыка Токтамыша. Он механически перенес ее в обозначение года из обозначения дня месяца. Второе - он дополнил дату выдачи ярлыка намеренно, посчитав 780 г.хг [85] слишком ранней для ярлыка Токтамыша датой. Мы склоняемся к первому объяснению, отдавая Я.О. Ярцову дань уважения как выдающемуся специалисту своего дела.

В этой последней строке ярлыка, которую мы считаем позднейшей припиской, находится и четвертое предложение удостоверительной статьи. Оно состоит из трех слов, написанных по-тюркски довольно разборчиво: Bicin jil qilindi "В обезьяны год совершено". "Исправив" bitildi на tubaldi в конце второго предложения удостоверительной статьи, И.Н. Березин в конце четвертого предложения поместил bitildi, что не соответствует действительности.

Таким образом, мы уверенно прочитали полный текст приписки, составляющей вторую половину удостоверительной статьи ярлыка Токтамыша. Указанная в ней дата выдачи ярлыка по хиджре - 24 зу-ль-каада 780 г.х. - соответствует 14 февраля 1379 г. [Цыбульский, 1964, с. 70, 71]. Дата выдачи по животному циклу- год обезьяны- приходится на 1480 г. Возможно ли такое несоответствие дат в золотоордынском документе?

В нашем распоряжении находятся тексты еще четырех золотоордынских грамот [Копия; Березин, 1872, с. 17, 18; Радлов, 1889, табл. I; Kurat, 1940, с. 173-184] и трех писем [Березин, 1850, с. 13; Kurat, 1940, с. 161-170], написанных между 1393 и 1485 гг. В этих документах содержится двойное обозначение даты выдачи - по хиджре и по животному циклу. Проверка показывает полное соответствие двойной датировки во всех документах, кроме одного. В письме золотоордынского хана Махмуда от 20 шаабана 870 г.х. (7 апреля 1466 г.) [Цыбульский, 1964, с. 76, 77] датой написания по животному циклу указан год курицы. Между тем 1466 год соответствует году собаки, а год курицы падает на 1465 г. [Каменцева, 1967, табл. III]. Несоответствие это мнимое, так как 870 год хиджры начинался 24 августа 1465 г., т.е. в год курицы. В приписке к ярлыку Токтамыша мы видим действительное несоответствие двух систем датировок. 780 год хиджры начинался 30 апреля 1378 г. [Цыбульский, 1964, с. 70], т.е. в год лошади, за которым следовал год овцы, и только после него, в 1380 г., начинался год обезьяны [Каменцева, 1967, табл. III]. Значит, где-то в обозначение времени выдачи вкралась ошибка. Нельзя ли выявить подлинную дату написания ярлыка Токтамыша?

Нам представляется возможным ответить на этот вопрос положительно. В самом деле, в позднейшей приписке к ярлыку мы располагаем не просто годом, а полной датой его написания по хиджре - 24 зу-ль-каада 780 г.х. и названием года по животному циклу - год [86] обезьяны. Такое подробное обозначение времени выдачи наводит на мысль о том, что неизвестный автор приписки воспользовался подлинной датировкой ярлыка, но по неизвестной нам причине просто не дописал год выдачи ярлыка по хиджре, точнее, не проставил в числе лет одну или две единицы. Дата 24 зу-ль-каада 781 г.х. соответствовала 2 марта

1380 г., а 24 зу-ль-каада 782 г.х.- 19 февраля 1381г. [Цыбульский, 1964, с. 72, 73]. Как будто бы следует отдать предпочтение первой из предполагаемых дат, ибо год обезьяны приходился на 1380 г. Однако нужно учитывать, что 781 год хиджры начинался 19 апреля 1379 г. [Цыбульский, 1964, с. 72], т.е. в год овцы [Каменцева, 1967, табл. III]. Этот год овцы продолжался до 5 февраля 1380 г. [Черепнин, 1944, 86-88], т.е. фактически полных десять лунных месяцев 781 г.х. На долю года обезьяны, начавшегося 6 февраля 1380 г., пришлись только два последних месяца 781 г.х. Следующий, 782 год хиджры начинался 7 апреля 1380 г. [Цыбульский, 1964, с. 72]. Именно на него пришлись десять оставшихся месяцев года обезьяны, который закончился 25 января 1381 г. [Черепнин, 1944, 86-88]. Хотя фактически дата выдачи ярлыка Токтамыша - 24 зу-ль-каада 782 г.х. (19 февраля 1381 г.) - приходилась не на год обезьяны, а на год курицы, начавшийся 26 января.

1381 г., чиновники золотоордынской канцелярии не учитывали столь малого расхождения в двойной датировке. В этом мы уже имели случай убедиться на примере письма Махмуда от 1466 г. В итоге остается заключить, что совмещение двух систем датировок в выходных данных ярлыка Токтамыша приводит нас к однозначному решению: первоначальной датой выдачи ярлыка, начертанной на утраченном нижнем крае документа, было число 24 зу-ль-каада 782 г.х. (19 февраля 1381 г.), год обезьяны.

Вычисленная нами дата не вступает в противоречие с текстом ярлыка Токтамыша. В адресате ярлыка находится обращение к главе Крымского тюмена, т.е. правителю Солхата (Старого Крыма) Кутлу-Буге. Из итальянских источников известно, что генуэзский консул Кафы (Феодосии) Джианнони дель Боско в конце зу-ль-каада 782 г.х. (25 февраля 1381 г.) заключил договор с Токтамышем. С татарской стороны этот договор подписал правитель Солхата Илйас, сын Кутлу-Буги. В 1387 г. Кутлу-Буга в качестве правителя Солхата подтвердил договор с генуэзцами своего сына и свой собственный, заключенный им с кафинским консулом Бартоломео де Якопо. Означенный консул последний раз занимал свое место в Кафе в 1382 г. [Смирнов, 1887, с, 132-138]. Естественно, что свой первый договор с генуэзцами Кутлу-Буга заключил до того, как это сделал Илйас, т.е. до 25 февраля [87] 1381 г. В противном случае подтверждать более ранний договор сына не имело смысла. Следовательно, Кутлу-Буга мог быть правителем Крымского тюмена 19 февраля 1381 г. и ранее того времени, ибо выдаче ярлыка от лица золотоордынского хана неминуемо должен был предшествовать какой-то подготовительный период.

Выяснив, как нам представляется, единственно возможный вариант подлинной даты выдачи ярлыка Токтамыша, мы можем уточнить и место выдачи этого документа. Середина, или среднее течение, Дона- понятие довольно растяжимое. Где же именно мог находиться Токтамыш 19 февраля 1381 г.? Новый золотоордынский хан в тот период был занят дипломатической и военной подготовкой к стремительному походу на Москву, осуществленному летом 1382 г. [Греков, 1975, с. 156-165]. Естественно, что ставка его в 1381 г. находилась в непосредственной близости от границы ордынских владений.

Эта граница определяется для среднего течения Дона совершенно точно. Дело в том, что в 1389 г. митрополит Пимен предпринял путешествие из Москвы в Константинополь. Его "хождение" было подробно описано дьяконом Игнатием [Кудряшов, 1948, с. 157-159]. Часть пути путешественники проделали на судах по Дону от его верховьев до самого устья. Дон в своем среднем течении круто меняет широтное направление на меридиональное и образует большую излучину, издревле называемую Великая Лука. Начало этой излучины находится недалеко от нынешней станицы Сиротинской. Затем следуют устья левых притоков Дона- Иловли, Тишанки и Сакарки. Заканчивается Великая Лука в районе хутора Малонабатовского. Экспедиция Пимена миновала конец Великой Луки 19 мая 1389 г. и тут же оказалась на территории Золотой Орды [Кудряшов, 1948, с. 18, 19]. В "Хождении Пименовом" об этом говорится так: "...пловуще минухом Великую Луку и царев (т.е. золотоордынского хана. - А.Г.) Сарыхозин улус; и тако оттуду начя нас страх обдержати, яко внидохом в землю Татарьскую, их же множество обапол Дона реки, аки песок" [Кудряшов, 1948, с. 158-159]. Вот здесь-то, на территории улуса Сары-ходжи, где ныне отмечается на карте населенный пункт Голубинский, и находилась 19 февраля 1381 г. ставка Токтамыша.

В удостоверительной статье формуляра ярлыка Токтамыша наблюдается переходная форма от традиционной золотоордынской к арабской. Место выдачи обозначено по-тюркски, а дата написания искусственно вычленена для обозначения ее по-арабски. История показывает, что полный переход от тюркской к арабской удостоверительной статье совершился уже в ярлыках крымско-ханской канцелярии после [88] 1524 г. (930 г.х.) [Григорьев, 1844, табл. XI] и не позднее 1549 г. (956 г.х.) (См. калькированные копии 11 ярлыков крымских ханов XVI в. (1549-1597 гг.), хранящиеся в Восточном отделе библиотеки ЛГУ (шифр Ms.O.902. № 2-5, 7-13)). Начиналась эта новая форма удостоверительной статьи словами тахриран фи... ("написано в..."), заканчивалась - би макам... ("в ставке..."). Она полностью заимствована из турецкой канцелярии [Недков, 1966, с. 140, 141].

Переходная форма удостоверительной статьи в ярлыке Токтамыша не привилась в ярлыках последующих золотоордынских и крымских ханов. Почти такую же форму мы встречаем в удостоверительной статье ярлыка крымского хана Менгли-Гирея от 1485 г. [Копия]. Однако там уже нет арабского обозначения даты написания. Эта арабская строка заменена тюркской, т.е. полностью ассимилирована тюркским текстом. Откуда же появилось это инородное обозначение в ярлыке Токтамыша?

Вероятнее всего, Токтамыш заимствовал арабское обозначение даты написания ярлыка из канцелярии своего бывшего покровителя - Тимура. До последнего времени мы не располагали документальным тому подтверждением. Только в 1977 г. в Венгрии была посмертно издана книга Л. Фекете "Введение в персидскую палеографию", к которой приложена, в частности, жалованная грамота, выданная в 1396 г. сыном Тимура Джалал ад-Дином Мираншахом [Fekete, 1977, табл. 1]. Текст грамоты Мираншаха написан по-персидски, выходные данные - по-арабски. Последние начинаются формулой тахриран фи, за которой следует время выдачи. Обозначение места выдачи отсутствует. Теперь понятно, что при начертании ярлыка от 24 зу-ль-каада 782 г.х. (19 февраля 1381 г.) писцы канцелярии Токтамыша взяли за основу обычную форму золотоордынского ярлыка, дополнив ее необычным обозначением времени выдачи, принятым в канцелярии Тимура. Строка с выходными данными в грамоте Мираншаха расположена параллельно строкам основного текста и начертана тем же самым почерком, что является еще одним документальным свидетельством в пользу нашего утверждения о более поздней и недостаточно полной приписке последней строки в левом нижнем углу ярлыка Токтамыша.

Пожалование в ярлыке Токтамыша

Работа по реконструкции оригинальных текстов золотоордынских ярлыков XIII-XIV вв., дошедших до нас лишь в старинных русских переводах, привела автора этих строк к убеждению в том, что первоначально эти ярлыки писались по-монгольски, затем их переводили на [89] тюркский язык, с которого тут же осуществлялся дословный русский перевод [Григорьев, 1977; Григорьев, 1980а; Григорьев, 19806; Григорьев, 1981]. И именно тюркский язык, выполнявший роль посредника между монгольским и русским, являлся основой для текста, с которого делали русский перевод. Поэтому нашей первейшей задачей должна стать реконструкция полного тюркского текста каждого из названных ярлыков.

Начальные и конечные статьи формуляров золотоордынских ярлыков XIII-XIV вв. реконструируются довольно уверенно. В этом случае мы имеем возможность руководствоваться материалами формулярного анализа чингисидских грамот других регионов и золотоордынскими документами конца XIV - начала XV в., тексты которых сохранились на языке оригинала. Теперь, когда настало время реконструировать основной текст золотоордынских ярлыков ХШ-XIV вв., т.е. собственно пожалование, оказалось, что в нашем распоряжении нет ни одного тюркского текста ярлыка, который можно было бы квалифицировать как тарханную грамоту храмам и монастырям. А ведь именно такого рода грамоты представляют собой золотоордынские ярлыки, сохранившиеся только в русском переводе.

Выход из создавшегося затруднительного положения следует искать в детальном рассмотрении пожалования в формулярах ярлыков, оригинальными текстами которых мы располагаем на сегодняшний день. Порядок расположения оборотов в них отличается от такового в тарханных грамотах храмам и монастырям, но ведь отдельные формулы и даже целые обороты неизбежно повторяются в ярлыках различных типов. Скрупулезный анализ пожалования в формулярах наличных тюркских ярлыков дает достоверный материал для последующей реконструкции оригинальных текстов пожалования в русских переводах золотоордынских ярлыков. Для такого анализа в нашем распоряжении находятся тюркские тексты ярлыков Токтамыша, Тимур-Кутлука и Улуг-Мухаммеда.

Ярлык золотоордынского хана Токтамыша (1380-1395), подлинник которого сохранился до наших дней, был написан буквами арабского алфавита по-тюркски 24 зу-ль-каада 782 г.х. (19 февраля 1381 г.), когда ставка Токтамыша находилась в среднем течении Дона (Подлинник ярлыка был обнаружен М.А. Усмановым в Рукописном хранилище СПбФ ИВ РАН (ЛО ИВАН СССР) [Ярлык]). Пожалование в индивидуальном формуляре этого ярлыка выглядело следующим образом [Григорьев, 1844, табл. X]: [90]

Этим ярлыком обладающему Бек-хаджи, опекаемый [нами] иль весь [в качестве] нашего суюргала получившему, от Сюткёльского иля ежегодно тот, что поступал, чикыш с надбавками вместе весь в казну, дарован был Отныне и впредь на Сюткёль [подать], "салык" называемую, пусть не налагают; подводы и корма пусть не домогаются; амбарного сбора и поземельного налога пусть не домогаются, [лица], от тюмена полномочия получившие, Крыма внутри и снаружи на стоянках к Сюткёлю причисленных людей, кто бы они ни были, пусть не домогаются и не забирают, от всех их вместе взятых поступающего чикыша [в его пользу] из-за удержания [нами] производимого, из-за покровительства и помощи [нами ему] оказываемых, пайцзового и ярлычного тарханства нашего [ему] [91] из-за написания, Бек-хаджи верой и правдой все вы в этих делах содействие оказывайте! - мы повелели так. Такого [нашего] повеления после [власть имущие] от тюмена, салык и кысмет налагающие, заботы и огорчения доставляющие, убоятся непременно! Также и ты, Бек-хаджи: "Так пожалован я!" - говоря, бедным и убогим насилие чинить если будешь, тебе также хорошо не будет! - говоря, для постоянного хранения алотамговый ярлык выдан.

Представленный здесь перевод пожалования в деталях отличается от прежних- Вспомним, что существуют две редакции перевода ярлыка Токтамыша, выполненные Я.О. Ярцовым, перевод И.Н. Березина, и поправки к переводам Я.О. Ярцова и И.Н. Березина, сделанные А Н Самойловичем. Ниже предлагается краткий комментарий к нашему переводу, в котором указаны и объяснены основные отличия в переводе отдельных слов и оборотов пожалования в ярлыке Токтамыша. Следует заметить, что здесь впервые дается полный перевод пожалования как "изначального", а не "подтвердительного", исходя из прочтения А.Н Самойловичем в конце 11-й строки ярлыка слов (читавшихся его предшественниками tip Temir Pulad) tedimiz bulaj "мы [92] сказали так" [Самойлович, 1927, с. 141-142]. Поэтому детально сопоставлять приводимый перевод, последовательно отражающий структуру текста подлинника, с переводами наших предшественников подчас затруднительно.

В пожаловании четко выделяются четыре отдельных предложения. В первом предложении от имени Токтамыша сообщается о двух деяниях этого хана - пожаловании грамотчику по имени Бек-хаджи некого иля, т.е. земельного владения [Севортян, 1974, с. 260], в качестве суюргала и даровании ему всех налогов с этого иля, названного Сюткёльским. Прежде слово иль понималось как "люди", а термин из категорий феодального землевладения суюргал [Петрушевский, 1960, с. 272-274] - как абстрактное "пожалование". Тюркское слово ciqis ("выход, расход") понимается нами исходя из контекста пожалования как налоговый термин, означавший всю сумму налогов и повинностей, которыми облагалось данное владение. Мы оставляем его без перевода - чикыш. Арабское слово с тюркским показателем множественного числа marfu`lar мы вслед за И.Н. Березиным переводим "надбавки", понимая под ним любые экстраординарные сборы и повинности и сближая его значение с податными терминами типа тафавут, тоуфир, завайид, намари [Петрушевский, 1960, с. 380]. Топоним Sutkol читается Сюткёль, что значит Молочное озеро, т.е. речь идет, видимо, о районе лимана Молочного (Запорожская обл. УССР) (Ссылки на источники сведений о реке Молочной см. [Сыроечковский, 1940, с. 6, 62, 63]. Ныне лиман Молочный соединяется с Азовским морем, и вода в нем соленая, а еще в 70-х годах XVIII в озеро Молочное было единственным пресноводным на северном побережье Черного и Азовского морей [Тунманн, 1936, с. 46]).

Второе предложение пожалования состоит из пяти отдельных предложений - оборотов, объединяемых начальными словами "отныне и впредь" и конечной формулой "мы сказали так" ("сказали" = "повелели").

Первый оборот запрещает взимать с Сюткёльского иля налог, называемый салык. Прежде это тюркское слово, означающее именно "налог", переводили как "подушные". Мы считаем, что с таким же основанием, т.е. предположительно, салык можно считать и поземельным налогом. Во всяком случае, это какой-то общий налог со всего владения, который мы и оставляем без перевода.

Второй оборот оберегает грамотчика от поставок проезжающим официальным лицам подвод (ulag) и продовольствия (susun). Напрасно, на наш взгляд, А.Н. Самойлович исправляет транслитерацию последнего слова на susun. В тексте ярлыка слово susun читается без труда. [93] Над первой буквой не проставлены три точки (как, например, они не проставлены строкой выше над буквой шин в слове ciqis), но зато под третьей буквой три точки проставлены. Следовательно, во втором случае писец намеренно обращал внимание читателя на то, что перед ним буква син. Это обстоятельство свидетельствует в пользу чтения всего слова как шусун. Оба термина известны нам по монгольским грамотам великих ханов [Григорьев, 1978, с. 83], в нашем переводе они заменяются однозначными русскими терминами "подвода" и "корм".

Третий оборот остерегает требовать от грамотчика два налога, называемых "амбарный сбор" и "поземельный налог". Амбарный сбор (anbar haqi) по форме напоминает название поземельного налога, от которого освобождали храмы и монастыри монгольские великие ханы. Там он тоже назывался "амбарным" [Григорьев, 1978, с. 86, 87, 127]. Податной термин, переведенный нами как "поземельный налог", дословно переводится "налог с пашни" (ekin ***). Возможно, амбарный сбор в ярлыке Токтамыша означал не поземельный налог, а налог с продуктов земледелия и животноводства, хранившихся в складских помещениях. При этом учитывалась рыночная стоимость продуктов. В таком случае этот сбор приближался по существу к торговому налогу, а налог с пашни был собственно поземельным. Если это было так, то, следовательно, и в золотоордынских ярлыках восстанавливается та неразлучная пара налогов, которая неоднократно встречается в жалованных грамотах монгольских ханов [Григорьев, 1978, с. 79 (табл. 2), 86 (табл. 4)]. И.Н. Березин объединил в своем переводе обе подати в одну и получилось довольно странное требование "на амбары хлебного харчу" [Березин, 1851, с. 15].

Четвертый оборот, прежде воспринимавшийся как абстрактно бережельный ("да не трогают"), нами понимается иначе. Здесь по отношению к зависимым от Сюткёльского иля людям применяется глагольная форма tilamasunlar, которую выше, по отношению к повинностям и налогам (подводе и корму, амбарному сбору и поземельному налогу), мы дважды переводили словами "пусть не домогаются". Следовательно, и теперь перед нами повинность людьми, т.е. войсковая повинность черик, которую несли в основном кочевники и которая предполагала поставку в ополчение определенного количества воинов [Петрушевский, 1960, с. 399, 400]. После названной глагольной формы в подлиннике читается полустершееся слово almasunlar "пусть не забирают".

Пятый оборот (а точнее - сложное предложение, в свою очередь состоящее из нескольких оборотов) призывает представителей [94] адресата оказывать содействие грамотчику на том основании, что: 1) хан лично удержал в пользу Бек-хаджи все налоги и повинности (чикыш), 2) сам оказывает ему покровительство и помощь, 3) от имени хана грамотчику предоставлено тарханство, зафиксированное на пайцзе и в ярлыке. И.Н. Березин неверно понял первое из оснований для помощи Бек-хаджи. Он перевел этот оборот словами "всем им вкупе сущим, ради освобождения их от требуемых расходов (т.е. чикыша)" [Березин, 1851, с. 15], в то время как речь идет об удержании чикыша, собираемого с этих людей в пользу Бек-хаджи. И.Н. Березин предложил поменять местами слова ярлык и тархан во фразе pajza jarliglig tarhanmiz- По нашему мнению, в этом нет необходимости, ибо здесь говорится не о тарханном ярлыке, а о том, что звание тархана предполагало наличие пайцзы и ярлыка, т.е. оно было "пайцзовым" и "ярлычным".

Третье предложение пожалования устрашает его возможных нарушителей из числа власть имущих Крымского тюмена. Пресекаются их попытки обложения грамотчика налогами салык и кысмет и доставления ему забот и огорчений. В прежних переводах эти два аспекта объединялись в один. Под кысметом (qismat) здесь мы понимаем, вслед за персидским историком XIV в. Вассафом, любые подати, помимо хараджа, т.е. поземельного налога [Петрушевский, 1960, с. 382]. Под заботами и огорчениями следует видеть повинности типа обеспечения подводами, кормами и т.д.

Четвертое, последнее предложение пожалования предостерегает грамотчика от нерадивого управления вверенными ему людьми. Принципиальных расхождений в переводе этой части пожалования между нами и нашими предшественниками нет. Другое дело, что концовка этого предложения, где сообщается о факте выдачи ярлыка и о его удостоверительных знаках, прежде выделялась в самостоятельное предложение. Мы этого не делаем, как не делали этого и раньше, представляя пожалование в тимуридских жалованных грамотах XV в. [Григорьев, 1978, с. 94-99]. Конечно, эта концовка по смыслу относится к пожалованию в целом, но синтаксически она связана только с четвертым предложением. Глагольная форма "говоря" (tep) здесь может быть переведена словами "с тем чтобы" или "при условии". Перевод концовки четвертого предложения прежде уже был нами прокомментирован выше.

Литературный перевод текста пожалования в ярлыке Токтамыша частично искажает структуру подлинника, но зато он более четко доводит до русского читателя подлинный смысл пожалования: [95] "Обладающий этим ярлыком Бек-хаджи получил в качестве нашего суюргала Сюткёльский иль и весь чикыш с надбавками, который прежде ежегодно поступал от иля в казну. Мы повелели, чтобы отныне и впредь на Сюткёльский иль не налагали подать, называемую салык; не домогались от его населения подвод и кормов, а также амбарного сбора и поземельного налога; лица, получившие полномочия от тюмена, кто бы они ни были, не домогались и не забирали на стоянках, расположенных внутри и вне Крыма, причисленных к Сюткёлю людей; все вы верой и правдой помогали бы Бек-хаджи в деле производимого нами удержания в его пользу чикыша, поступающего от всех их вместе взятых, вследствие оказывания нами ему покровительства и помощи, написания ему нашего тарханства, удостоверяемого пайцзой и ярлыком. После такого нашего повеления власть имущие от тюмена непременно убоятся налагать на него салык и кысмет и доставлять ему заботы и огорчения. С тем чтобы и ты, Бек-хаджи, помнил о том, что и тебе хорошо не будет, если ты будешь чинить насилие бедным и убогим под предлогом того, что де нами так пожалован, выдан для постоянного хранения алотамговый ярлык".

Закончив, таким образом, анализ перевода текста пожалования, обратимся к его формулярному анализу. Пожалование в ярлыке Токтамыша можно разделить на две части, которые назовем "объявление о пожаловании" и "условия пожалования". Эти две части являются двумя статьями, на которые делится основной текст ярлыка. Объявление о пожаловании заключено в первом предложении. Условия пожалования распространяются на три оставшихся предложения основного текста.

Объявление о пожаловании в ярлыке Токтамыша содержит один раздел - собственно пожалование, который распадается на два взаимосвязанных подраздела- пожалование грамотчику в суюргал иля и пожалование всех налогов и повинностей с него.

Условия пожалования содержат три раздела - иммунитетные привилегии, предостережение представителям адресата и предостережение грамотчику. Названные разделы соответствуют трем отдельным предложениям, из которых состоит вторая статья пожалования.

Иммунитетные привилегии делятся на три подраздела - податной иммунитет, заповедный иммунитет и призыв к содействию.

Податной иммунитет в самом общем виде зафиксирован в первом обороте первого предложения, конкретные сборы названы в третьем обороте; заповедный иммунитет декларирован во втором и четвертом оборотах. Последний, пятый оборот первого предложения, названный [96] нами призыв к содействию, занимает промежуточное положение между иммунитетными привилегиями и предостережением представителям адресата. Призыв к содействию грамотчику также обращен к представителям адресата. Он обязывает их беспрекословно содействовать грамотчику в делах, которые в полном объеме отражают все элементы пожалования, исходящего от лица хана. Перечислению этих дел посвящены целых три оборота, которые находятся в составе пятого оборота, а точнее - сложного предложения.

В предостережении представителям адресата хан выражает уверенность в том, что они не осмелятся противодействовать его решению освободить грамотчика как от всех налогов, так и от каких бы то ни было повинностей. Оба эти момента отражены в двух оборотах.

Предложение, содержащее предостережение грамотчику, вмещает в себя предполагаемую ханом прямую речь грамотчика и прямую речь самого хана, которая заключает угрозу расправы, коль скоро грамотчик забудет о своих обязанностях по отношению к жалователю и будет нерадиво управлять вверенными ему людьми, а также конечный оборот, где сообщается о факте выдачи ярлыка, его удостоверительных знаках и целевом назначении - "для постоянного хранения".

Синтаксически последний оборот неразрывно связан с четвертым предложением пожалования По смыслу он заключает три раздела той его части, которая названа нами статьей "условия пожалования". Одновременно этот оборот имеет самое непосредственное отношение к удостоверительной статье ярлыка, ибо содержит перечисление его удостоверительных знаков. Приходится относить заключительный оборот статьи "условия пожалования" еще и к начальному обороту удостоверительной статьи, в которую мы включаем также обороты, содержащие сведения о времени и месте написания ярлыка, имена лиц, представляющих интересы грамотчика, и имя писца [Григорьев, 1980а, с. 26-35].

Итак, формулярный анализ основного текста ярлыка Токтамыша позволяет прийти к выводу о его двуедином составе - статьях, содержащих объявление о пожаловании и условия пожалования. Такое деление основного текста нам представляется универсальным, пригодным для любой группы иммунитетных актов Чингисидов. Последнее обстоятельство и дает нам формальное право реконструировать тюркский текст пожалования в тарханных грамотах храмам и монастырям, выданных в XIII-XIV вв. золотоордынскими ханами русскому духовенству, при помощи оборотов и отдельных формул, содержащихся в пожаловании других групп позднейших золотоордынских ярлыков XIV-XV вв. [97]

Пожалование в ярлыке Тимур-Кутлука

Продолжая анализ пожалования в золотоордынских ярлыках, тексты которых сохранились на языке оригинала, обратимся к рассмотрению ярлыка Тимур-Кутлука.

Ярлык золотоордынского хана Тимур-Кутлука (1395-1401), который сохранился только в дефектной копии [Самойлович, 1918, с. 1110], был написан буквами уйгурского алфавита по-тюркски 6 шаабана 800 г.х. (24 апреля 1398 г.) [Цыбульский, 1964, с. 72, 73], когда ставка Гимур-Кутлука находилась на правом берегу Днепра возле места, где ныне стоит село Мишурин Рог (Днепропетровская обл. Украины) [Иностранцев, 1917, с 49, 50].

Пожалование в индивидуальном формуляре этого ярлыка выглядело следующим образом [Радлов, 1889, табл. I].

Этим ярлыком обладающего Мухаммеда у предков, давно умершего Саин-хана со времен,

от одного к другому ярлык, истинного тарханства с правилами в соответствии, так как переходил, отца его хаджи Байрам ходжу наш хан старший брат так как пожаловал, в тарханы к производству очередь свою объясняя, так как он обратился [к нам] с прошением, прошение его исполнимым признав, Мухаммед, наше пожалование получивший, тарханом пусть будет! - мы повелели Отныне и впредь, что в Крыме и [98] Кырк-ера тюмене, с Судаком именуемым городом по соседству, с давних пор многочисленные тарханы в которой имелись, из Индирчинской, а деревня ее известной является, крепости, [приобретенной] шариатской купчей с правилами в соответствии, с землями и водами их вместе, Мухаммеда сыновья, старший хаджи Мухаммед и Махмуд, вольными тарханами пусть будут; их землям и водам, их садам и виноградникам, их баням и мельницам, используемым постоянно, их землям, [их землям], издавна остающимся свободными, также их деревням, их землепашцам и торговцам кто бы то ни было насилие им пусть не причиняют; несправедливым образом что бы то ни было [у них] пусть не тащат и не берут; [с их] виноградников тамгу, [с] Инкинчи и Ускюбола курут, амбарный налог, гуменный сбор, [а с] зависимых [от них] людей - кысмет и кубчир, [99] ясак и калан, [то есть подать], "салык" называемую, бадж и хардж пусть не берут; в пути [их следования] или на месте, при вхождении [их] или при выходе, в Крыму или в Кафе, всякого рода вещей при покупке [ими] или при продаже ни тамгу, ни тартнак [с них] пусть не берут; у тарханов и людей, [от них] зависимых, путевого сбора или дозорного пусть не домогаются; скотину их под подводы пусть не захватывают; на ночлег и на постой [к ним] пусть не ставят; кормов и фуража [от них] пусть не домогаются; от какого бы то ни было рода забот, поборов и чрезвычайных налогов [они] защищены и сохранены пусть будут; в тишине пребывая и покое, вечером и утром, во времена священные, за нас и наш род родов [они] молитвы и благословения пусть постоянно возносят! - говоря; для постоянного хранения с золотым нишаном алотамговый ярлык выдан. [100]

Начнем комментирование нашего перевода с сообщения о том, что ему предшествовали два перевода того же текста на немецкий язык - Й. фон Хаммера (1818) и Г. Вамбери (1870), два перевода на русский язык - И.Н. Березина (1851) и В.В. Радлова (1889) и поправки ко всем этим переводам, сделанные А.Н. Самойловичем (1918) [Усманов, 1975, с. 118, 119, 121-124, 129; Усманов, 1978, с. 256-262].

Основной текст ярлыка Тимур-Кутлука составляют два предложения. В первом предложении сообщается о пожаловании грамотчику Мухаммеду тарханства (О тарханстве и термине "тархан" см [Шапшал, 1953, с. 302-316; Менгес, 1979, с. 151-156]), которое последовало в ответ на прошение последнего, обращенное к правящему хану. В прошении перечислялись три этапа преемственности тарханства в роду грамотчика - от отдаленных предков, начиная со времен Саин-хана, к отцу просителя по имени хаджи Байрам-ходжа и, наконец, к самому грамотчику, очередь которого подошла, видимо, в связи со смертью родителя. Прошение явилось для хана формальным основанием к производству в тарханы Мухаммеда. Это то самое прошение, о котором на обороте подобных актов обычно сообщалось, что оно было представлено хану высокопоставленными ходатаями. Такого рода удостоверения встречались нам в монгольских, тюркских и персидских жалованных грамотах Чингисидов XIV-XV вв. [Григорьев, 1982, с. 48, 49].

Раздел, в котором зафиксирован начальный этап преемственности поколений в роду обладателей тарханного ярлыка, И.Н. Березин перевел так: "У предков владеющего сим ярлыком Мухаммеда со времени давнопрошедшего Саин Хана от одного к другому переходил ярлык по обычаю истинного тарханства" [Березин, 1851, с. 10]. В.В. Радлов тот же отрывок перевел несколько иначе: "Предки Мамата, предъявителя сего ярлыка, со времен прежнего, умершего Саин Хана, жили один после другого на правах истинного тарханства с ярлыками" [Радлов, 1889, с. 25-26]. А.Н. Самойлович дает этот текст в следующей редакции: "Понеже держатель сего ярлыка Мухаммед представил объяснение того обстоятельства, что предки его жили на правах истинного (вольного?) тарханства, утвержденного пайцзой (и) ярлыком, со времен давно бывшего Сайин Хана" [Самойлович, 1918, с. 1120-1121].

Все три перевода заметно отличаются один от другого в деталях. Попытаемся выделить из них основу. В переводе И.Н. Березина это будет: "У предков... переходил ярлык по обычаю тарханства", т.е. ярлык переходил по обычаю тарханства. В переводе В.В. Радлова: "Предки... жили... на нравах... тарханства". Эта последняя основа [101] повторяется в переводе А.А. Самойловича слово в слово. Значит, мы имеем две основы, из которых выбираем первую, так как дословный перевод текста основы однозначен: ...obaga atalarini... biri bira, jarlig... tarhanliq josunica jorup ("...его предков... одного к одному ярлык... тарханства с правилами в соответствии переходя").

Обратимся к деталям. А.Н. Самойлович предлагает слова biri bira jarlig исправить на beru bajza jarliglig, по образцу ярлыка Токтамыша [Самойлович, 1918, с. 1118, 1119]. Такое исправление нам представляется неправомерным. В ярлыке Токтамыша слова bajza jarliglig (пайцзовоярлычный) были определением к слову "тархан". В ярлыке Тимур-Кутлука совсем другая ситуация: после слова "ярлык" находится конструкция rast tarhanliq josunica ("истинного тарханства с правилами в соответствии"). Иными словами, здесь мы видим не "тархан", а "тарханство", уже имеющее к тому же свое определение. Эта конструкция непосредственно связывается с глагольной формой jorup ("переходя"), поясняя читателю, что ярлык переходил из рук в руки не как-нибудь, а на законном основании.

Предложение А.Н. Самойловича исправить определение к слову "тарханство" rast ("истинное") на azad ("вольное") представляется нам сомнительным. А.Н. Самойлович и сам в этой поправке "не совсем уверен". Добавим еще, что приводимые им примеры определения azad относятся не к слову "тарханство", а к слову "тархан" [Самойлович, 1918, с. 1119, 1120]. Сказанное позволяет нам не прибегать к замене одного определения другим.

В другом отрывке встречается имя Саин-хан. Известно, что среди монгольских правителей Золотой Орды оно закрепилось за старшим сыном Джучи- первым золотоордынским ханом Бату (1227-1256). Слово саин (монг. sayin) издревле употреблялось монголами по отношению к покойным предкам в значении "добрый" [Лубсан Данзан, 1973, с. 318 (примеч. 18 Н.П. Шастиной)]. Это слово заменяло личное имя Бату, но собственно посмертным почетным именем не являлось, ибо последнее присваивалось только покойным великим ханам [Григорьев, 1978, с. 75].

Итак, рассмотренный раздел наиболее точно перевел И. Н. Березин. Наш перевод не вносит ничего принципиально нового.

Второе основание к производству Мухаммеда в тарханы заключалось в том, что хан, "старший брат" Тимур-Кутлука, т.е. Токтамыш, хаджи Байрам-ходжу, отца грамотчика, "пожаловал" (sujurqap). Так переводили этот отрывок И.Н. Березин и В.В. Радлов. А.Н. Самойлович добавляет к сказанному "и сделал тарханом" [Самойлович, 1918, [102] с. 1124], заимствуя это выражение из последующего текста, не имеющего отношения к отцу Мухаммеда. Такое добавление неправомерно.

Третьим и, видимо, главным основанием к пожалованию тарханства было личное прошение будущего грамотчика, сопровождаемое рассказом о наследственной преемственности звания тархана в роду Мухаммеда и о том, что теперь подошла его очередь. И.Н. Березин перевел текст так: "...и так как он просил дать знать о сделании его тарханом" [Березин, 1851, с. 10-11]. Перевод В.В. Радлова гласил: "...и так как он просил меня объявить его тарханом" [Радлов, 1889, с. 27]. А.Н. Самойлович оставил от отрывка только последние четыре слова cergasin anglata otundi ersa, перевод которых уже приводился в первом отрывке - "понеже... представил объяснение того обстоятельства". Наш перевод представляется более точным: "...в тарханы к производству очередь свою объясняя, так как он обратился [к нам] с прошением". В отличие от названных предшественников, мы имеем теперь возможность пользоваться "Древнетюркским словарем", из материалов которого следует, что слово cerga, оставленное фактически без перевода И.Н. Березиным и В.В. Радловым, понимавшееся А.Н. Самойловичем в смысле "положение, обстоятельства" [Самойлович, 1918, с. 1120-1121], на самом деле означает "черед, очередь" [Древнетюркский, 1969, с. 144].

Описание самого акта пожалования в нашем переводе не имеет принципиальных отличий от переводов наших предшественников. Выражение sujurgal bulup мы, вслед за И.Н. Березиным [Березин, 1851, с. 11], понимаем как "пожалование получивший" в противовес переводам В.В. Радлова ("излюблен") и А.Н. Самойловича ("под покровительством") [Радлов, 1889, с. 28; Самойлович, 1918, с. 1124]. Слово суюргал употребляется здесь не в смысле термина из категорий феодального землевладения, как это имело место в ярлыке Токтамыша (см. выше), а в своем первоначальном значении - "пожалование". Это явствует из контекста. Ни о каком земельном владении, которое мог пожаловать Мухаммеду Тимур-Кутлук, здесь даже не упоминается.

Второе и последнее предложения основного текста ярлыка Тимур-Кутлука начинаются формулой "отныне и впредь" и заканчиваются словами "ярлык выдан". В этом предложении перечисляются условия пожалования. Называются одиннадцать условий, каждое из которых оформлено как отдельное предложение. Самое примечательное заключается в том, что во всех этих "внутренних" предложениях говорится о правах и привилегиях, распространявшихся не на Мухаммеда, [103] а на его сыновей - хаджи Мухаммеда и Махмуда. Объяснение этому факту мы усматриваем в том, что Мухаммед, видимо, уже имел отдельный тарханный ярлык на свое имя, а рассматриваемый нами ярлык испрашивался специально на несовершеннолетних, т.е. находившихся еще под опекой отца сыновей грамотчика, которые владели не родовой, а покупной недвижимостью.

В первом условии пожалования говорится о производстве в тарханы сыновей Мухаммеда. Это длинное и не во всех деталях ясное условие переведено нами в соответствии с трактовкой В.В. Радлова. Перевод этого отрывка у И.Н. Березина для русского читателя совершенно непонятен. А.Н. Самойлович ограничил свои комментарии первой частью пожалования. Выражение sari`i qabala josunica И.Н. Березин и В.В. Радлов переводили очень туманно, совершенно одинаково и без всяких комментариев - "по обычаю законного обязательства" [Березин, 1851, с. 11; Радлов, 1889, с. 31]. Мы определенно понимаем это выражение как "в соответствии с правилами шариатской купчей". Речь, видимо, идет о том, что земельные владения сыновей грамотчика, на которые распространялись тарханные привилегии, были не наследственными, а купленными отцом. На это приобретение в соответствии с нормами мусульманского права была оформлена купчая.

Второе условие пожалования оберегает имущество и людей новых тарханов от применения к ним силы. Наш перевод в целом приближается к трактовке этого отрывка В.В. Радловым. Выражение tasarruf qila turgan jerlariga переводилось им словами "местам, которыми они владеют" [Радлов, 1889, с. 32]. Мы вкладываем в это выражение более определенный смысл и считаем, что речь идет о категории земель, постоянно используемых, т.е. обрабатываемых. Следующее за ним выражение burundin qalgan azadlariga В.В. Радлов переводил: "всему, что им от прежних времен осталось свободным (от подати)" [Радлов, 1889, с. 32-33]. Нам кажется, что смысл этого неточного перевода не увязывается с контекстом. Что тут могло остаться свободным от обложения налогами, когда речь идет о купленном поместье? Скорее уж, здесь говорится о землях, которые издавна оставались свободными от обработки, т.е. были целинными или залежными. Слова sabanci ortaqcilariga, переведенные В.В. Радловым "и всем сельским обществам их" [Радлов, 1889, с. 33], мы расшифровываем как "их землепашцам и торговцам" в соответствии с материалами словаря Л.З.Будагова [Будагов, 1869, с. 122, 695] (см. также [Севортян, 1974, с. 476, 477]).

Третье условие пожалования - это не самостоятельное предложение, а, скорее, конец второго условия, ибо в нем запрещается отнимать [104] что бы то ни было у лиц, перечисленных выше. Выражение jolsuz jerda мы переводим вслед за И.Н. Березиным и В.В. Радловым "несправедливым образом".

В четвертом условии пожалования перечисляются различные конкретные налоги и сборы, от которых освобождаются новоявленные тарханы и зависимые от них люди. Отметим лишь налоговые термины, прочтение и перевод которых отличаются от трактовки их нашими предшественниками. Сочетание in kinci usku bol quruti поставило в тупик В.В. Радлова [Радлов, 1889, с. 34]. Мы предлагаем не окончательное решение, а только его предположительный вариант. Слово курут, обозначающее молочный продукт в виде высушенного творога, в данном случае, видимо, применяется в смысле "налог с молочного скота" [Древнетюркский, 1969, с. 470]. Не являются ли предыдущие слова рассматриваемого сочетания обозначениями сельских местностей в районе крепости Индирчи, купленной Мухаммедом для своих сыновей? Ведь говорилось же в самом начале пожалования, что "деревня ее (т.е. при крепости Индирчи. - А.Г.) известной является". Может быть, первые два слова нашего сочетания следует объединить в одно? Тогда получается географическое название Инкинчи, которое очень уж напоминает название самой крепости. Неизвестно только, какое из этих двух названий искажено при переписке. Следующие два слова также объединяем в одно. Получается сельский округ Ускюбол. Тогда все сочетание понимается как "курут с Инкинчи и Ускюбола". Получали тарханство два сына Мухаммеда. Резонно, если на каждого из них приходился свой сельский округ.

Амбарный налог и гуменный сбор мы сближаем с амбарным сбором и поземельным налогом, отмеченными в ярлыке Токтамыша (см. выше). Не исключено, что в подлиннике ярлыка Тимур-Кутлука вторые компоненты названий обоих налогов были написаны в обратном порядке, т.е. anbar haqi "амбарный сбор" и indir mali "гуменный налог". В таком случае гуменный налог отличался от поземельного налога ("налога с пашни") в ярлыке Токтамыша только тем, что он высчитывался, судя по названию, не с площади пахотного поля, а с количества собранного и сложенного на гумне урожая.

"Кысмет с зависимых людей", видимо, означал неопределенные сборы с различных хозяйственных объектов, принадлежавших зависимым от грамотчиков крестьянам [Петрушевский, 1960, с. 381, 382]. Непонятное слово qubur мы прочитали qub[c]ir "кубчир" - налоговый термин с широким диапазоном значений [Григорьев, 1976]. В данном случае под ним, может быть, понимался налог с овец. [105]

Сочетание jasagi qalan мы воспроизводим как jasaq qalan "ясак и калан", понимая под ним совокупность натуральных и денежных сборов. Это сочетание, вероятно, расшифровывается ниже словами musamma saliq, которые мы, по образцу ярлыка Токтамыша, меняем местами - saliq musamma "[подать], "салык" называемая". Ведь доподлинно известно, что монгольский налоговый термин ясак приравнивался к тюркскому салык [Поппе, 1938, с. 203]. Следующие далее слова bordghardg читаем badghardg "бадж и хардж". Термин "бадж", возможно, означал дорожную пошлину [Петрушевский, 1960, с. 387], а "хардж" - "издержки, расходы". Нетрудно заметить, что налоговые термины, объединенные в этом абзаце, в таком же порядке представлены в подлинном ярлыке казанского хана Сахиб-Гирея от 1523 г. [Усманов, 1979а, с. 242].

Конечно, приведенные толкования конкретных налогов и сборов в значительной мере умозрительны. Еще требуется большая работа для их уверенной расшифровки. Однако "наводка мостов" между терминами ярлыка Тимур-Кутлука и теми, которые встречаются в более ранних и более поздних документах, представляется определенным шагом вперед в этом многотрудном деле.

Пятое условие пожалования оберегает тарханов от взимания с них торговых пошлин - тамги и тартнака. Мы принимаем их трактовку у И.Н. Березина и В.В. Радлова как "гербовых" и "весовых". Торговые привилегии для сыновей Мухаммеда распространялись на два города - Крым (ныне Старый Крым) и Кафу (ныне Феодосия). Это обстоятельство заслуживает, на наш взгляд, особого внимания. Из текста пожалования ясно, что поместье братьев хаджи Мухаммеда и Махмуда находилось где-то недалеко от города Судака, который был портовым городом и соответственно торговым центром. Крым являлся складским местом для товаров, транзитным пунктом между Судаком и Кафой. Почему же в пятом условии ничего не говорится о Судаке, добираться до которого братьям было гораздо ближе, чем до Крыма и Кафы?

Можно допустить, что родовое поместье Мухаммеда и его предков находилось где-то около или в самом городе Крыме, а торговать они ездили в Кафу. Поэтому и для сыновей Мухаммеда названные города были в торговом отношении более удобными, чем Судак. Косвенным подтверждением нашей гипотезы служат две мраморные надмогильные плиты, обнаруженные во время археологических раскопок, производившихся в Старом Крыме в 1925-1926 гг. под руководством И.Н. Бороздина. Обе плиты были найдены на мусульманском [106] кладбище ХШ-XV вв. На одной плите по-арабски было начертано: "Аллах! Эта могила Мухаммеда сына... прозванного щедрым и великодушным" [Акчокраклы, 1927, с. 13, № 145]. В примечании к переводу сказано, что "слова этой надписи, где должно было быть отчество и фамилия покойного, не поддаются пока чтению" [Акчокраклы, 1927, с. 13]. Надпись на другой плите еще более короткая: "Эта могила Байрам-ходжи" [Акчокраклы, 1927, с. 11, № 84]. Похоже на то, что в Старом Крыме были обнаружены могилы нашего грамотчика Мухаммеда и его отца Байрам-ходжи.

Убедительным свидетельством в пользу предположения о том, что Мухаммед и его предки постоянно проживали в Старом Крыме ("старым" он стал после перенесения столицы в Бахчисарай в начале XVI в.), служит рассказ об одной соборной мечети в этом городе. В описании, сделанном известным турецким путешественником XVII в. Эвлией Челеби, приводится полный текст строительной надписи (тарих) на этой мечети. Исследователи неоднократно убеждались в фотографически точном воспроизведении Эвлией Челеби строительных надписей на архитектурных сооружениях Крымского полуострова [Григорьев, 1974, с. 19-28]. В русском переводе интересующий нас отрывок выглядит так: "Кроме того, тарих имеется на портале соборной мечети хаджи Мухаммеда, расположенной возле Кафинских ворот (крепости Старый Крым. - А.Г.). На нем начертано следующее: 'Построил эту благословенную и добродетельную мечеть во дни правления величайшего султана и благороднейшего хакана Шади (бек-хана, 1401-1407 - А.Г.), да продлит Аллах владычество, султанство и благоденствие его до дня Страшного суда, ничтожный раб, постоянно нуждающийся в милосердии божьем, Мухаммед- сын хаджи Байрам-ходжи - в раджабе месяце восемьсот седьмого года (3 января - 1 февраля 1405 г. -А.Г.)'" [Evliya Celebi, 1928, с. 663]. Примечательно, что Эвлия Челеби называет это сооружение мечетью хаджи Мухаммеда, в то время как ни в ярлыке, ни в тексте строительной надписи, ни, наконец, на надгробной плите перед именем Мухаммеда нет указания на совершение им паломничества в Мекку и Медину, т.е. слова хаджи. Может быть, позднее за мечетью закрепилось имя старшего сына строителя - хаджи Мухаммеда, унаследовавшего после смерти отца все его имущество?

В русских летописях сохранились свидетельства о деятельности старшего из названных представителей грамотчиков ярлыка - хаджи Байрам-ходжи. Зимой 6873 г. "от сотворения мира", т.е. в конце 1364 или начале 1365 г., из Орды в Нижний Новгород приходил посол "от [107] царя" (т.е. золотоордынского хана) Байрам-ходжа, который посадил на нижегородском княжении Бориса Константиновича. Вскоре последний уступил Нижний Новгород своему брату Дмитрию Константиновичу Суздальскому, а сам сел в Городце [ПСРЛ, 1851, с. 230; ПСРЛ, 1897, с. 5; ПСРЛ, 1915, с. 291, 292]. Осенью 6878 (1369) г. князь Дмитрий Константинович собрал войско и послал брата своего Бориса Константиновича и сына Василия Дмитриевича, а "с ним посол царев именем Ачихожа" ратью на князя Хасана, сидевшего в Болгарии Волжско-Камской. Князь Хасан сдался на милость завоевателей и был оставлен кем-то вроде соправителя при новом князе "Салтанбакове сыне". Войска вернулись в Нижний Новгород [ПСРЛ, 1897, с. 12, 13]. Похоже на то, что русская воинская сила использовалась в этом походе в интересах ордынского хана, которого представлял Ачихожа, т.е. Хаджи-ходжа. Главные действующие лица с русской стороны в последнем эпизоде - те же, что и в вышеописанных событиях зимы 1364/65 г. Видимо, и золотоордынскую сторону представлял все тот же Байрам-ходжа, к личному имени которого прибавилось слово-титул хаджи. Имя Байрам "сократилось", скорее всего, уже в летописной редакции.

С хаджи Байрам-ходжой мы вновь встречаемся 14 июля 1375 г. Тогда в Тверь к великому князю Михаилу Александровичу пришел "из Мамаевы орды от Мамая" Некомат Сурожанин в сопровождении ордынского посла Ачихожи с ярлыками на владимирское великое княжение [ПСРЛ, 1851, с. 233; ПСРЛ, 1897, с. 22; ПСРЛ, 1915, с. 301]. Таким образом, выясняется, что Хаджи Байрам-ходжа с 1364 по 1375 г. представлял на дипломатическом поприще интересы золотоордынских ханов Мамаевой, или Волжской, орды. Этими ханами были Абдулла (1361-1370) и Бюлек (летописный Тюляк, 1370-1380). Ставка того и другого находилась на Днепре, где-то в районе Великого Луга, а резиденция самого Мамая была в городе Крым. Итак, сохранившиеся письменные источники позволяют проследить основные вехи истории рода грамотчиков ярлыка Тимур-Кутлука в трех поколениях.

Шестое условие пожалования дает тарханам и зависимым от них людям право не платить никаких сборов представителям дорожной охраны. Это право, видимо, распространялось на территорию, обозначенную в пятом условии.

Седьмое, восьмое и девятое условия пожалования оберегают тарханов от повинностей, хорошо известных нам по монгольским жалованным грамотам великих ханов, - от подводы, постоя и корма [Григорьев, 1978, с. 83]. [108]

Наш перевод условий пожалования от пятого до одиннадцатого включительно не имеет каких бы то ни было принципиальных расхождений с переводами предшественников.

В концовке второго предложения пожалования находится элемент, отсутствовавший в ярлыке Токтамыша. Речь идет о формуле altun nisanliq, которую мы переводим словами "с золотым нишаном". Слово нишан имеет древние значения: 1) признак, примета; след, знак, отпечаток; 2) печать, оттиск личного знака на документе [Древнетюркский, 1969, с. 359]. Во втором значении это слово употребляется в жалованных грамотах ханши Тайдулы от 1347, 1351 и 1354 гг. [Памятники, 1955, с. 467-470]. Уже тогда оно не переводилось на русский язык, так как, возможно, понималось русскими людьми. В форме "мишень" и в значении "знак, мета, цель" слово дожило в русском литературном языке до наших дней [Шилова, 1976, с. 236]. В ярлыке Тимур-Кутлука обозначение золотого нишана соседствует с алой тамгой. В подлиннике ярлыка Токтамыша мы видим оттиски алой тамги и написанные золотыми чернилами богословие, имя хана, слова "указ мой", "наш суюргал получивший", "мы повелели так" [Ярлык]. Заключаем отсюда, что слова "золотой нишан", которые встречаются в золотоордынских ярлыках наряду со словами "алая тамга", следует понимать как написание золотыми чернилами отдельных слов, непосредственно связывающихся по смыслу с личностью хана, выдавшего ярлык. Видимо, это обозначение появилось в золотоордынских ярлыках не ранее 90-х годов XIV в.

Итак, формула "с золотым нишаном" появилась в удостоверительных статьях золотоордынских ярлыков позже того времени, когда появился сам этот нишан, т.е. некоторые формулы в тексте ярлыков, написанные золотыми чернилами. Предполагаем, что нишан в названном значении пришел на смену пайцзе. Видимо, пайцзы прежде выдавались одновременно с выдачей жалованных грамот. Они служили своеобразным "металлическим обеспечением" (прежде всего золотым и серебряным) бумажной грамоты. На сегодняшний день обнаружены серебряные пайцзы золотоордынских ханов Токты (1290-1312), Узбека (1313-1342), Кельдибека (1361-1362) и Абдуллы (1361-1370) [Munkuyev, 1977]. Когда же наличие пайцз стало отмечаться в удостоверительных статьях ярлыков? Когда упоминание о них исчезло?

В удостоверении монгольской грамоты уйгурского письма Хулагуида Абу Сайда от 1320 г. наличие золотой пайцзы обозначено, а в , монгольских грамотах Чагатаидов от 1326-1353 гг. подобного обозначения нет [Григорьев, 1978, с. 62, 63, 67]. Присутствует это [109] обозначение в удостоверении ярлыка золотоордынского хана Бердибека от 1357 г. [Григорьев, 1980а, с. 25]. В ярлыке Тюляка от 1379 г., который, как мы теперь считаем, был изначально написан уйгурским алфавитом по-тюркски [Григорьев, 1982, с. 51, 52], его уже нет. В удостоверительной статье ярлыка Токтамыша от 1381 г. наличие пайцзы не отмечено. Однако в тексте пожалования этого ярлыка указано, что он сопровождается пайцзой (см. выше). В удостоверении ярлыка Тимур-Кутлука от 1398 г. мы видим только "золотой нишан". Все последующие золотоордынские и крымскоханские ярлыки отмечают только наличие нишана [Усманов, 1979а, с. 167, 168].

Отметим еще, что нишан в значении "печать, тамга" обозначен и в ярлыке Джучида - казанского хана Сахиб-Гирея от 1523 г. [Усманов, 1979а, с. 167, 168], что, как известно, еще в XIV в. было обычным явлением для монгольских жалованных грамот Чагатаидов [Григорьев, 1978, с. 62, 63]. В удостоверении актов местных ханов Крыма XVI в. сохранилась традиция употребления слова нишан в значении "перстневая печатка" [Усманов, 1979а, с. 168], которую выше мы уже отмечали в трех грамотах середины XIV в., выданных золотоордынской ханшей Тайдулой.

Литературный перевод текста пожалования в ярлыке Тимур-Кутлука будет следующим:

"Мы повелели, чтобы обладающий этим ярлыком Мухаммед получил наше пожалование и стал тарханом, потому что у предков Мухаммеда, со времен давно умершего Саин-хана, переходил от одного к другому, в соответствии с правилами истинного тарханства, ярлык; потому что наш старший брат хан пожаловал отца его, хаджи Байрам-ходжу; потому что он сам обратился к нам с прошением, объясняя, что подошла его очередь для производства в тарханы, а мы признали прошение его исполнимым. С тем чтобы отныне и впредь сыновья Мухаммеда, старший хаджи Мухаммед и Махмуд, вместе с их землями и водами, в Индирчинской, приобретенной в соответствии с правилами шариатской купчей крепости, в которой с давних пор имелись многочисленные тарханы, деревня которой широко известна, расположенной по соседству с городом, именуемым Судаком, что в тюмене Крыма и Кырк-ера, были тарханами; чтобы их землям и водам, их садам и виноградникам, их баням и мельницам, их землям, как постоянно используемым, так и издавна остающимся свободными, а также их деревням, землепашцам и торговцам кто бы то ни было насилия не причинял; чтобы что бы то ни было у них несправедливым образом не тащили и не брали; чтобы с их виноградников тамгу, с Инкинчи и [110] Ускюбола курут, амбарный налог, гуменный сбор, а с зависимых от них людей - кысмет и кубчир, ясак и калан, то есть подать, называемую салык, бадж и хардж, не брали; чтобы при покупке или продаже ими каких бы то ни было вещей в Крыме или в Кафе, на пути к этим городам или непосредственно в них, при входе в них или при выходе ни тамгу, ни тартнак с них не брали; чтобы ни у тарханов, ни у людей, от них зависимых, путевого сбора или дозорного не домогались; чтобы скотину их под подводы не захватывали; чтобы на ночлег и на постой к ним не ставили; чтобы кормов и фуража от них не домогались; чтобы они были защищены и сохранены от какого бы то ни было рода забот, поборов и чрезвычайных налогов; чтобы, пребывая в тишине и покое, во время, предназначенное для молитв, они постоянно возносили молитвы и благословения за нас и наш род родов; выдан для постоянного хранения с золотым нишаном алотамговый ярлык".

Анализ пожалования в индивидуальном формуляре ярлыка Тимур-Кутлука показывает, что оно еще более четко, чем в ярлыке Токтамыша, делится на две статьи - объявление о пожаловании и условия пожалования, каждая из которых заключена в отдельном сложном предложении.

Статья "объявление о пожаловании" содержит два раздела - прецедент пожалования и собственно пожалование. К прецеденту пожалования мы относим три первых развернутых оборота первого предложения, в которых говорится о тарханстве у отдаленных предков грамотчика, о производстве в тарханы его отца и о личной просьбе грамотчика сделать его тарханом.

Собственно пожалование включает три коротких оборота, в первом из которых говорится о признании исполнимым прошения грамотчика, а в двух последних - о содержании пожалования. Предпоследний оборот называет пожалование в самой общей форме - это лишь указание на то, что оно снизошло на грамотчика от лица правящего хана. Последний оборот указывает на конкретное содержание пожалования. Наточие первого из названных трех оборотов собственно пожалования является формальным свидетельством того, что перед нами подтвердительный, а не изначальный ярлык, каким был, например, ярлык Токтамыша.

Статья "условия пожалования" может быть расчленена по содержанию на четыре раздела - дополнительное объявление о пожаловании, иммунитетные привилегии, предостережение представителям адресата и обязательства со стороны грамотчика.

Раздел "дополнительное объявление о пожаловании" вызван к жизни тем обстоятельством, что фактически статья [111] "условия пожалования" в этом ярлыке представляет собой отдельное пожалование для сыновей, так сказать, титульного, первичного грамотчика. В разделе, занимающем развернутый оборот, детально описывается местоположение поместья вторичных грамотчиков, указывается их родственное отношение к первичному грамотчику, называются их личные имена и конкретное содержание пожалования.

Раздел иммунитетные привилегии начинается одним общим бережельным оборотом, в котором запрещается причинять насилие различным категориям недвижимости и зависимым людям новых тарханов. За общим заповедным оборотом следует такой же общий податной оборот, не разрешающий что бы то ни было "тащить и брать" с перечисленных выше владений. Третий оборот из этого раздела называет конкретные налоги и сборы, которые не следует брать с тарханов и зависимых от них людей. Четвертый оборот освобождает грамотчиков от торговых налогов и сборов с любого вида товаров, продаваемых в зоне расположения городов Крым и Кафа, а пятый оборот не разрешает взимать с тех же торговцев дорожные сборы. Шестой, седьмой и восьмой обороты посвящены заповедному иммунитету от подводы, постоя и корма.

Раздел, который мы назвали "предостережением представителям адресата", состоит из одного небольшого оборота, в котором в самой общей форме выражено пожелание защитить и охранить грамотчиков от каких бы то ни было повинностей и налогов. Название раздела вызвано сопоставлением его с аналогичным разделом в ярлыке Токтамыша. Правда, там ему посвящено отдельное предложение, в котором присутствует еще и формула устрашения в адрес возможных нарушителей ханского запрета.

Раздел, условно названный "обязательства со стороны грамотчика", не имеет себе аналога в ярлыке Токтамыша. Это не предостережение грамотчику, а вменение ему в обязанность возносить благодарственные молитвы за хана-жалователя и его род. Это своеобразная компенсация монарху за пожалование, единственное отмеченное в ярлыке договорное обязательство со стороны грамотчика. Раздел этот хорошо известен по тарханным грамотам храмам и монастырям, выдававшимся монгольскими великими ханами в XIII-XIV вв. Там он был неразрывно связан с текстом статьи "объявление тарханства", после которой следовали иммунитетные привилегии и статья "предостережение грамотчику" [Григорьев, 1978, с. 78-92]. Во всех шести сохранившихся в русском переводе золотоордынских жалованных грамотах XIII-XIV вв. подобные обязательства со стороны грамотчика выделены в [112] специальный раздел и смещены к концу пожалования [Памятники, 1955, с. 465-470].

Индивидуальный формуляр ярлыка Тимур-Кутлука заметно отличается от индивидуального формуляра ярлыка Токтамыша, так что об их прямом наложении не может быть и речи. Но если рассматривать пожалования в названных ярлыках на уровне абстрактных формуляров, т.е. такой разновидности грамот вообще, как жалованные грамоты, то они, эти пожалования, аналогичны, ибо состоят из статей "объявление о пожаловании" и "условия пожалования".

Пожалование в ярлыке Улуг-Мухаммеда.

Жалованная грамота Улуг-Мухаммеда

В 1872 г. известный русский востоковед И.Н. Березин опубликовал работу "Ярлыки крымских ханов Менгли-Гирея и Мухаммед-Гирея" [Березин, 1872]. В работе приводились тексты, переводы и комментарии двух жалованных грамот названных крымских ханов. Грамота Менгли-Гирея относилась к 1468 г., грамота Мухаммед-Гирея датировалась И.Н. Березиным 1517 г. В предисловии ко второй грамоте автор публикации отмечал: "В исчислении крымских чинов... этот ярлык не представляет никаких новых данных... Что же касается податей и налогов, настоящий ярлык представляет такие курьезы, перед объяснением которых совершенно становишься в тупик, в особенности по невозможности объяснить самые термины..." В заключение И.Н. Березин с надеждой писал: "Может быть, какие-нибудь благоприятные обстоятельства, в особенности современные русские переводы... и помогут со временем уразуметь точный смысл терминов, встречающихся в нашем ярлыке" [Березин, 1872, с. 17].

Надежды И.Н. Березина до сих пор не сбылись. Объясняется это, в частности, тем, что жалованная грамота Мухаммед-Гирея не привлекала внимания исследователей ввиду своей "малой древности". Нельзя, однако, сказать, что эта грамота была совсем забыта русскими и советскими востоковедами. В 1887 г. В.Д. Смирнов приводил ее, во-первых, в качестве примера старого официального документа, доказывающего, что татары никогда не называли Крым Солхатом; во-вторых, пытался при ее помощи уточнить дату смерти Менгли-Гирея - отца Мухаммед-Гирея [Смирнов, 1887, с. 74, 387]. В 1918 г. А.Н. Самойлович использовал в числе других и эту грамоту в качестве сравнительного материала к статье "Несколько поправок к ярлыку Тимур- Кутлуга" [Самойлович, 1918, с. 1110, 1111, 1114-1116, 1118]. Он же в [113] 1926 г. привел эту грамоту как одно из свидетельств того, что в Крыму термин "алая тамга" и в начале XVI в. по-прежнему означал красный оттиск государственной печати, а "золотой нишан" - писанную от руки золотом "тугру", или ханский шифр [Самойлович, 1926, с. 1115]. Наконец, в 1940 г. было опубликовано исследование В.Е. Сыроечковского "Мухаммед-Герай и его вассалы" [Сыроечковский, 1940]. В нем интересующая нас грамота Мухаммед-Гирея привлекалась в качестве одной из иллюстраций факта существования в Крыму конца XV - начала XVI в. районов с оседлой и земледельческой культурой [Сыроечковский, 1940, с. 10].

Таким образом, жалованная грамота Мухаммед-Гирея всегда служила лишь в качестве подтверждения более ранних документов и никогда не рассматривалась исследователями как единственный в своем роде первоисточник каких-либо сведений. Между тем, если обратить пристальное внимание на этот документ, можно прийти к неожиданному выводу. Оказывается, жалованная грамота датирована не 1517, а 1420 г. и принадлежит она, следовательно, не крымскому хану Мухаммед-Гирею, а золотоордынскому хану, будущему основателю Казанского ханства - Улуг-Мухаммеду.

Какие соображения позволяют прийти к такому заключению? Прежде всего дата грамоты. И.Н. Березин использовал для своей публикации литографированный список грамоты, хранившийся в Одесском обществе истории и древностей (местонахождение оригинала уже тогда было неизвестно). В конце грамоты стояла дата: "Писано в лето мыши, восемьсот двадцать третьего года, в начале месяца раби аль-ахыра" [Березин, 1872, с. 18 (текст), 19 (пер.)]. Раби аль-ахыр (или раби ас-сани) - название четвертого месяца мусульманского лунного года (хиджры). Начало этого месяца в 823 г. хиджры приходилось на 15 апреля 1420 г. нашего летосчисления. Все, казалось бы, ясно. Оставалось только установить личность автора - дарителя грамоты. И все же в предисловии к публикации ее текста И.Н. Березин уверенно написал: "...в дате есть грубая ошибка. Выдача его показана в 823 году" [Березин, 1872, с. 16]. Он считал, что следует читать не 823, а 923 год хиджры, т.е. что грамота выдана в 1517 г.

Доводов, которые оправдывали бы такое исправление даты, И.Н. Березин не приводит. Однако его убежденность в том, что перед ним находился литографированный список с грамоты крымского хана Мухаммед-Гирея, не была лишена некоторых оснований. На литографии находилось изображение квадратной государственной печати. И.Н. Березин описывает ее так: "В приложенной наверху красной [114] печати хана (тамге) находится в середине родовая тамга крымских ханов (трезубец), а вокруг нее куфическими буквами изображен арабский текст: [Би-сми-Ллах ар-рахман ар-рахим. Ла илаха илла-Ллах, Мухаммад расул Аллах 'Во имя Аллаха милостивого, милосердного. Нет божества, кроме Аллаха, Мухаммед посланник Аллаха']. Далее следует какой-нибудь стих из Алкорана, но имени хана не поставлено" [Березин, 1872, с. 22]. И.Н. Березин резонно полагал, что раз уж это грамота одного из крымских Гиреев, то принадлежит она именно Мухаммед-Гирею, ибо начинается словами: "Мое, Мухаммеда, слово" [Березин, 1872, с. 17 (текст), 18 (пер.)]. Известно ведь, что первым ханом из этой династии был Хаджи-Гирей, который умер в 1466 г. Следовательно, стоящая в грамоте дата- 823 (1420) г.- нуждалась в исправлении. Первым ханом из династии Гиреев, которого звали Мухаммедом, был сын Менгли-Гирея. При исправлении даты с 823 (1420) на 923 (1517) г. все, казалось, вставало на свои места. В 1517 г. крымским ханом действительно был Мухаммед-Гирей. В публикуемой в этой же работе И.Н. Березина жалованной грамоте Менгли-Гирея, датируемой 1468 г., говорилось о той же самой местности. Значит, можно было допустить, что грамота Мухаммед-Гирея являлась обычным подтверждением жалованной грамоты Менгли-Гирея. Скорее всего, именно такого рода соображения заставили И.Н. Березина, как ему казалось, исправить дату разбираемой жалованной грамоты.

Рассмотрим приведенные выше соображения критически, привлекая при этом материалы, которыми И.Н. Березин в то время не располагал. Прежде всего пересмотрим вопросы, связанные с государственной печатью. Нам известно, что на квадратной красной печати, приложенной к грамоте, И.Н. Березин смог прочесть только традиционное мусульманское изречение, а в центре ее он разглядел трезубец - "родовую тамгу крымских ханов". Можно ли на основании этих данных считать печать собственностью только крымских Гиреев? Сейчас мы можем ответить на этот вопрос отрицательно, ибо располагаем документами, опровергающими версию о том, что лишь Гирей пользовались тамгой-трезубцем.

Только в советское время востоковеды А.А. Ромаскевич и С.Л.Волин обработали и издали собранные еще В.Г. Тизенгаузеном "извлечения из персидских сочинений по истории Золотой Орды". Исследователи получили, в частности, доступ к материалам "Книги, прославляющей генеалогии в родословном древе монгольских султанов" [Тизенгаузен, 1941, с. 29, 33, 34, 40-43, 45-63]. Написанная неизвестным автором в 1426 г. по поручению Тимурида Шахруха и впоследствии [115] продолженная, "Книга" содержит генеалогические таблицы потомков Чингисхана, составленные на основании сочинения Рашид ад-Дина "Сборник летописей" и не дошедших до нас среднеазиатских источников и устных преданий. В этот ценнейший для первой половины XV в. первоисточник включена и родословная Хаджи-Гирея [Тизенгаузен, 1941, с. 61] - прямого потомка тринадцатого сына Джучи, Тука-Тимура. От деда Хаджи-Гирея, Таш-Тимура, до нас дошло довольно много монет различных типов, чеканенных в городе Крыме (ныне Старый Крым) в 796/1393-94-797/1394-95 гг. [Савельев, 1858, с. 312-315; Марков, 1896, с. 491, 1021-1025]. Однако ни на одной из этих монет нет родовой тамги Таш-Тимура. Сын Таш-Тимура и родной дядя Хаджи-Гирея - Девлет-берди также чеканил в Крыму свою монету. На ней была выбита тамга в виде трезубца [Записки, 1844, с. 304, рис. VI]. На этом основании В.Д. Смирнов пытался доказать, что Девлет-берди и Хаджи-Гирей есть одно лицо [Смирнов, 1887, с. 198-236]. Эта гипотеза была полностью опровергнута уже в 1897 г., когда Ф. Лашков опубликовал крымский документ, составленный в первых числах рамазана 1066 г. хиджры (конец июня 1656 г.). В нем имя крымского хана Девлет-берди фигурирует совершенно обособленно от имени Хаджи-Гирея [Лашков, 1897, с. 49-50].

В 1937 г. (вторично в 1940 г.) турецкий ученый А.Н. Курат опубликовал грамоту двоюродного дяди Хаджи-Гирея, родного племянника Таш-Тимура, золотоордынского хана Улуг-Мухаммеда от 14 марта 1428 г., к которой приложено целых пять золотых печатей этого хана [Kurat, 1940, с. 6-36, 203]. Печати принадлежат к типу, известному специалистам по публикациям грамот крымских ханов. Такая печать состоит из трех квадратов, расположенных один внутри другого. Во внешнюю рамку всегда вписывается куфическим почерком арабский текст религиозного содержания. На печатях Улуг-Мухаммеда половина текста во внешней рамке ("Нет божества, кроме Аллаха, Мухаммед посланник Аллаха") одинакова с текстом печати, описанной И.Н. Березиным. В среднюю рамку вписывается имя царствующего монарха. На печатях Улуг-Мухаммеда в средней рамке читается: "Султан правосудный Мухаммед-хан". И.Н. Березин не смог прочесть текст (видимо, смазанный) в средней рамке. Он предположил, что там вписан "какой-нибудь стих" из Корана. В центре печати крымские ханы всегда ставили тамгу в виде трезубца. На печатях Улуг-Мухаммеда мы обнаруживаем точно такой же трезубец.

Установлено, что родовой тамгой Хаджи-Гирея, Девлет-берди и Улуг-Мухаммеда было изображение трезубца. Общим предком этих [116] трех ханов был отец Таш-Тимура - Джанса [Тизенгаузен, 1941, с. 61]. Поэтому можно утверждать, что тамгой-трезубцем пользовались золотоордынские ханы из потомков Джансы, которые правили задолго до времени утверждения в Крыму династии Гиреев.

Таким образом, государственная печать с тамгой-трезубцем еще не может служить основанием для исправления даты жалованной грамоты от 823/1420 г. Может быть, имя хана является доводом в пользу исправления даты? Оказывается, как раз наоборот. Наука не располагает ни одним письменным свидетельством, где крымский хан из династии Гиреев (начиная с Менгли-Гирея) именовался бы без родовой приставки - Гирей. Между тем в приведенной выше грамоте Улуг-Мухаммеда от 1428 г. хан именует себя просто Мухаммедом, т.е. так же, как и в грамоте от 1420 г.

Обратимся к последнему доводу в пользу исправления даты. Были некоторые основания считать, что жалованная грамота от 1420 г. (предполагалось от 1517 г.) являлась подтверждением грамоты Менгли-Гирея от 1468 г. Обратимся к текстам обеих грамот. Эти жалованные грамоты были выданы татарским вельможам. Им отдавались в феодальное держание земли в районе Керчи с людьми, те земли населяющими. Грамота от 1420 г. выдана Туглу-баю и брату его Хызру, а грамота от 1468 г. - Махмудеку, сыну Хызр-ги. В.Д. Смирнов в свое время убедительно доказал, что имя отца Махмудека было не Хызр-га, а просто Хызр [Смирнов, 1887, с. 257, примеч. 3]. Итак, грамота от 1468 г. была пожалована сыну Хызра. В тексте ее четыре раза подчеркивается, что пожалование производится по образцу пожалования, данного Хызру [Березин, 1872, с. 11-12]. Логично будет в таком случае предположить, что упомянутый Хызр и есть тот самый младший брат Туглу-бая, о котором говорится в грамоте от 1420 г. Тогда уже не остается никаких оснований для исправления даты рассматриваемой жалованной грамоты. Значит, грамота от 1468 г. является подтверждением грамоты от 1420 г. Конечно, не исключена вероятность существования одной или нескольких промежуточных грамот-подтверждений, выданных ханами, правившими в Крыму после Улуг-Мухаммеда и до Менгли-Гирея.

Рассмотрев доводы за и против исправления даты жалованной грамоты, данной Мухаммедом, и сочтя такое исправление недопустимым, мы вплотную подошли к вопросу о личности жалователя грамоты. Был ли это Улуг-Мухаммед или какой-то другой хан? Дело в том, что в исследовании по истории Золотой Орды, принадлежащем М.Г. Сафаргалиеву, сказано буквально следующее: "Улуг-Мухаммед мог стать [117] ханом только на исходе 1421 г." [Сафаргалиев, 1960, с. 197]. Свое убеждение М.Г. Сафаргалиев основывает на свидетельстве Гильбера де Ланноа, посетившего Дешт-и Кыпчак "в начале 1421 года", когда "в Орде еще не было хана". Обратимся к свидетельству первоисточника. В середине 1421 г. бургундский рыцарь и дипломат де Ланноа по пути из Пруссии в Византию проехал через Украину и Молдавию и по поручению великого князя литовского Витовта направился в Крым, чтобы увидеться с "императором солхатским", т.е. с крымским ханом. Однако, прибыв на место, он узнал, что "император" этот "только что умер и между татарами этой Татарии (т.е. Крыма. - А.Г.) и Татарией великого хана, императора Орды (т.е. хана Золотой Орды. - А.Г.), возник вопрос... касательно того, кого сделать императором" [Ланноа, 1873, с. 43], т.е. опять-таки крымским ханом. Вопрос, таким образом, стоял не о поставлении хана в Золотой Орде, а лишь о замене умершего правителя Крыма другим лицом. Иными словами, на основании рассказа де Ланноа нельзя отвергать возможность воцарения Улуг-Мухаммеда в Золотой Орде до 1421 г.

Есть ли документы, прямо или косвенно подтверждающие факт поставления Улуг-Мухаммеда на ханство до 1421 г.? Оказывается, такие документы имеются, и они уже давно известны специалистам, в их числе и М.Г. Сафаргалиеву. В 1896 г. А.К.Марков описал монету Улуг-Мухаммеда, чеканенную в Булгаре в 821 г. хиджры (8 февраля 1418 - 27 января 1419). Тогда же он описал две монеты Улуг-Мухаммеда, чеканенные в Хаджи-Тархане (Астрахани) в 822 г. хиджры (28 января 1419 - 16 января 1420) [Марков, 1896, с. 502]. Арабский историк Бадр ад-Дин ал-Айни (1361-1451) сообщает, что после смерти эмира Едигея, последовавшей в 822 г. хиджры, "царством Дештским стал править некто из рода Чингизханова, по имени Мухаммедхан, но при нем смуты сделались постоянными и дела расстроились (окончательно)" [Тизенгаузен, 1884, с. 533]. Далее он пишет: "В 824-м году (6 января - 25 декабря 1421) государем земель Дештских был Мухаммедхан..." [Тизенгаузен, 1884, с. 533].

В летописи среднеазиатского историка Абд ар-Раззака Самарканди (1413-1482) под 822 г. хиджры рассказывается о том, как в конце месяца раби аль-авваля (т.е. в 20-х числах апреля 1419 г.) из улуса Узбекского (в данном случае из Золотой Орды) в Самарканд к мирзе Улугбеку пришел искать убежища Борак-оглан. Принятый по-царски, Борак получил все нужное ему и был отпущен обратно. Под 824 г. хиджры месяцем зу-ль-каада (28 октября - 26 ноября 1421) Самарканди пишет о возвращении из Дешт-и Кыпчака Султана-Кушчи, [118] посланного ранее Шахрухом к Мухаммед-хану. Султан-Кушчи доложил о доброжелательстве и искренности Мухаммед-хана. В 825/1421-22 г. прибыло посольство от Мухаммед-хана к Шахруху и было благосклонно им принято. В 826/1422-23 г. Шахрух получил следующее известие: "Борак-оглан захватил орду Мухаммед-хана, и большая часть улуса Узбекского (т.е. Золотой Орды. - А.Г.) подчинилась и покорилась ему" [Тизенгаузен, 1941, с. 196]. Нетрудно заметить, что в приведенных выдержках Самарканди говорит о непрерывной борьбе Улуг-Мухаммеда с Бораком начиная с 1419 г. Таким образом, данные нумизматики и свидетельства арабского и среднеазиатского авторов сходятся на том, что воцарение Улуг-Мухаммеда на золотоордынском престоле следует отнести к началу 1419 г.

Все приведенные выше факты и соображения дают основание утверждать, что рассматриваемая жалованная грамота выдана 15 апреля 1420 г. золотоордынским ханом Улуг-Мухаммедом. Здесь же нелишне будет вспомнить, что и крымские ханы из династии Гиреев всегда подчеркивали преемственность власти Гиреев от прежних золотоордынских ханов (начиная с Тохтамыша), в число которых включался и Улуг-Мухаммед [Pulaski, 1881, с. 290]. Мало того, родословная традиция так тесно связывала род Гиреев с Улуг-Мухаммедом, что в "Родословной Ширинских", составленной в октябре 1820 г. главным образом на основании устных преданий, говорится о том, что ширинский бей Тегене в 820 г. хиджры (18 февраля 1417- 7 февраля 1418) избрал на крымский престол Улуг-Мухаммед-Гирей-хана [Пашков, 1897, с. 38].

"Второе рождение" рассматриваемой жалованной грамоты представляется явлением немаловажным. Во-первых, в связи с этим должны быть пересмотрены все выводы и предположения, построенные на ее материале, когда она считалась документом начала XVI в. (а не XV). Во-вторых, и это главное, исследователям необходимо обратиться к изучению данного документа с новых позиций. Следует (в случае если разыскать оригинал грамоты или хотя бы литографию с него сейчас уже невозможно) произвести филологическое исследование опубликованного текста грамоты и сделать его новый русский перевод. После этого нужно произвести исследование текста грамоты с точки зрения изучения нового материала по гражданской и социально-экономической истории Золотой Орды в целом и Крыма в особенности. Конечно, можно и нужно провести исследование жалованной грамоты Улуг-Мухаммеда и с точки зрения изучения исторической топонимики Керченского полуострова. Тем более что в той же публикации [119] дается материал для сравнения (грамота Менгли-Гирея). Много может дать комплексное исследование жалованной грамоты Улуг-Мухаммеда и его грамоты от 1428 г., опубликованной А.Н. Куратом, но так и не ставшей объектом специального изучения отечественных востоковедов. Жалованная грамота Улуг-Мухаммеда является лишь подтверждением более ранней грамоты, пожалованной старшему брату Хызра - Туглу-баю (или его отцу) каким-то предшественником Улуг-Мухаммеда. Это обстоятельство еще более увеличивает ценность рассматриваемого документа.

Продолжая анализ пожалования в золотоордынских ярлыках, тексты которых сохранились на языке оригинала, обратимся к рассмотрению ярлыка Улуг-Мухаммеда.

Ярлык золотоордынского хана Улуг-Мухаммеда (1419-1437) был написан буквами арабского алфавита по-тюркски в первую десятидневку месяца раби аль-ахира 823 г.х. (15-24 апреля 1420 г.) [Цыбульский, 1964, с. 74], когда ставка Улуг-Мухаммеда находилась в г. Крым (ныне г. Старый Крым Крымской области Украины).

В 1977 г. мною был рассмотрен адресант ярлыка Улуг-Мухаммеда с точки зрения его эволюции в золотоордынских актах XII1-XV вв. [Григорьев, 1977]. Дальнейшее изучение ярлыка приостановилось в связи с тем, что была предпринята попытка обнаружить текст этого документа хотя бы в позднейшей копии. Дело в том, что уже И.Н. Березин не знал о месте нахождения оригинального текста. Публикация ярлыка была осуществлена с его литографированного списка (на котором находилось и изображение алой тамги), хранившегося в архиве Одесского общества истории и древностей. Параллельно со мной рукописный текст ярлыка искал и М.А. Усманов [Усманов, 19796, с. 51]. Наши поиски не увенчались успехом. Пришлось обратиться к тексту публикации И.Н. Березина и, опираясь на опыт и результаты наших предыдущих исследований, рассмотреть его с точки зрения уточнения перевода и проведения дипломатического анализа.

Как и прежде, графическая передача текста пожалования в ярлыке Улуг-Мухаммеда осуществлена на принципах своеобразного сплава транслитерации и фонематической транскрипции, принятого в "Древнетюркском словаре". Здесь мы уточнили транслитерацию отдельных слов на основе "Историко-сравнительного словаря тюркских языков XIV века", составленного Э.Н. Наджипом [Наджип, 1979].

Разнодиалектные слова и их сочетания, которые употребляются в тексте ярлыка Улуг-Мухаммеда в качестве синонимов, сохранены [120] в нашей передаче. Например: baru ~ beru "с, от"; carga ~ jerga "очередь"; ellar - kisilar "люди"; josunca ~ josununca "с правилами в соответствии"; jup korup ~ jtip sonup "исполнимым признав"; Karc ~ Kerc "Керчь"; teju ~ tep "говоря". В то же время в нашей транскрипции не отмечены случаи наличия арабской буквы йа или пропуска ее при написании первого слога таких слов, как ber - "давать, платить", beru "с, от", jerga "черед, очередь", и союзного слова ersa. Такое же положение сохраняется и при обозначении на письме аффиксов типа: -miz, -ning, -ngiz-.

В пяти случаях, показавшихся бесспорными, написание слов в тексте пожалования нами было исправлено по смыслу: bapin на japin, bapmainn на japmadin, cedig на cerig, jiz на biz, qungqur на qungquz. В остальных случаях, когда мы считаем нужным исправить написание слова в публикации И.Н. Березина, но сомневаемся в бесспорности такого исправления, это слово транскрибируется согласно тексту публикации, но русский перевод его отражает другое, вводимое нами взамен слово. Все такие случаи отмечены ниже в комментариях к переводу. Вводимые по смыслу в текст дополнения И.Н. Березина заключены в круглые скобки, наши дополнения - в квадратные скобки. Части слов или целые слова в самом начале пожалования, которые И.Н. Березину не удалось разобрать на литографированном списке ярлыка, обозначены многоточиями.

Итак, пожалование в индивидуальном формуляре ярлыка Улуг-Мухаммеда выглядело следующим образом:

Этот Туглу-бай: "Отец Керчь...... обычное право его было", - говоря, к великому старшему брату нашему очереди своей об изменении обратился с прошением. Хан, старший брат наш, залог получив, Туглу-бая очередь уяснив, прошение его исполнимым признав, [121] Золотоордынские ярлыки: поиск и интерпретация очередь его прервав: "Керчь [мы] объявляем в [его] пользу нами отданной!" - [они повелели]. Прежних очередей их об изменении ярлык показывая, Туглу-бай с Хызром вместе так как обратились [к нам] с прошением, ярлык их выслушав, прошение их исполнимым признав, мы также, пожалований давно умерших ханов, старших братьев наших, с правилами в соответствии: "Туглу-бая, как старшего брата, и Хызра Керченский эль [мы] объявляем в пользу нами отданным!" - [мы повелели]. Отныне и впредь в издавна к Керчи причисляемые [местности]: Отлы таз, Япын кёли, Истибан тюпи, Качир ери, Кабак таш, Маджар, Кункуз, Качи, Балта, Керпич, [122] Туз кёль, Ики умрак, Аи яны, Кызыл яр, во главе [с Керчью], в эти, названия которых [выше] написаны, земли и места кочевок кто бы то ни было пусть не посягают и не вступают. А также [вы], к Керчи причисляемые, Селенга, Кичик и Каракчи, во главе [с Селенгой], старейшины эля, [при сборе налогов]: дневная подать, ночной сбор, орун, черик, тюкарек, ок, кон, чикыш, всякого рода содействие оказывая, [нашего] ярлыка с правилами в соответствии, Туглу-бая и Хызра указания не извращая, собирайте, доставайте, накапливайте. И еще, с прежних времен даругам вашим ежегодно [все], что вы платили, теперь также, [нашего] ярлыка с правилами в соответствии, платите. Также, вне Керченского [эля] [123] бродящих и шатающихся людей, в Крыме, Кафе, Кыпчаке и где бы [они] ни были, в рабов не обращая, с готовностью выведя, пусть выдают. С прежних времен оседлыми и юртными сделанные [люди] пусть не шатаются и не разбредаются, - мы повелели. Также, такого [нашего] повеления после, [нашего] ярлыка с правилами в соответствии, Туглу-бая и Хызра указания не следует извращать; извращающие [их] люди убоятся непременно! Также, Туглу-бай и Хызр, вы сами: "Так пожалованы мы!" - говоря, издавна тягло несущим податным бедным людям, находящимся в вашем ведении, насилие причинять если будете, вам самим также что хорошего будет? - говоря, для постоянного хранения [124] с золотым нишаном алотамговый ярлык выдан.

Текст пожалования в ярлыке Улуг-Мухаммеда расчленяется на десять предложений. Рассмотрим каждое из них с точки зрения перевода.

Первое предложение повествует о том, как грамотчик Туглу-бай обратился к хану - предшественнику Улуг-Мухаммеда, т.е., видимо, Джаббар-Берди (1417-1419) [Босворт, 1971, с. 204], с прошением. Существо прошения затемнено тем обстоятельством, что ярлык (или его копия) в этом месте был поврежден. В прямой речи грамотчика, включенной в состав этого предложения, от первого слова читался только конечный алиф, т.е. буква "а". Слово было короткое, по предположению И.Н. Березина - ata "отец". Второе слово было прочитано издателем как koрur или gubur и включено в текст публикации. Ни в переводе, ни в примечаниях оно не было отмечено. От третьего слова сохранилось окончание -im. И.Н. Березин допускал, что это могло быть окончание топонима Kirim "Крым". Четвертое слово совсем не читалось. Размеры его издатель не приводит. Он вообще не говорит о числе поврежденных слов в этом фрагменте, а заключает свое примечание к нему так: "Особенной важности в чтении этого места нет" [Березин, 1872, с. 20]. Далее шли слова torasi erdi, которые И.Н. Березин переводил "был начальником" [Березин, 1872, с. 18-19].

Словарь Л.З.Будагова действительно дает для слова tora значение "начальник". Однако сам составитель указывает, что слово это лишь "теперь (т.е. в XIX в. - А.Г.) употребляется в значении начальника" [Будагов, 1869, с. 390]. "Древнетюркский словарь" дает для слова tora такие значения: 1) почетное место в юрте; 2) закон, обычай [Древнетюркский, 1969, с. 580]. Э.Н. Наджип относит tora к словам периода тюрко-монгольской общности [Наджип, 1979, с. 86]. Из контекста ярлыка Улуг-Мухаммеда мы заключаем, что в этом случае речь идет о ссылке на издревле установленный порядок, т.е. обычное право. Видимо, предки грамотчика обладали наследственным правом сбора налогов в районе Керчи и другими прерогативами власти над податным населением, т.е., скорее всего, были даругами [Григорьев, 19806, с. 156-161]. Сочетание torasi erdi мы переводим: "обычное право его было".

На основании текста пожалования в целом можно допустить, что отец Туглу-бая некогда собирал налоги в районе Керчи. Это допущение предполагает наличие топонима Керчь в первом предложении [125] пожалования. Однако мы не видим этого топонима в сохранившемся фрагменте. Слово, прочитанное издателем как kopur или gubur, что могло означать "мост", не очень похоже на личное, имя отца грамотчика. Опыт расшифровки слов, начертанных буквами арабского алфавита, подсказывает, что это не вполне понятное слово можно было прочитать и по-другому.

И.Н. Березин разобрал в этом слове пять арабских букв - kubur. Первая буква сочетания действительно могла быть арабской буквой кяф. Вторая буква, прочитанная как вав, вполне могла читаться и ра, ибо в письме эти буквы иногда можно различить только по контексту. Третью и четвертую буквы (ба и вав) вместе можно воспринимать как одну букву джим в ее конечном написании. Это прочтение возможно, если вместо вав, как и в первом случае, видеть линию, похожую на ра. Известно, что буква джим в тюркских текстах может обозначать и букву чин, в арабском языке отсутствующую. Последняя буква рассматриваемого сочетания, прочитанная И.Н. Березиным как ра, могла на письме выглядеть просто длинной продольной чертой. Если допустить, что справа от этой черты над самым ее началом находилась точка (впрочем, в текстах ярлыков арабского письма точки проставлялись далеко не всегда), то подобное обозначение могло восприниматься и как сочетание букв нун и йа.

В итоге у нас получается аббревиатура krcni. В таком случае kerc читаем kerc "Керчь", ибо так и пишется этот топоним в строках 14 и 18 текста публикации И.Н. Березина. Концовка -ni дает аффикс винительного падежа. Этот же аффикс стоит при слове "Керчь" в начале 8-й строки текста публикации. Конечно, наше построение здесь в значительной степени умозрительно. Главным критерием истинности в этом случае был бы подлинный текст ярлыка.

Туглу-бай обратился к хану с прошением jergasin atina, т.е., как перевел И.Н. Березин, "о своей степени". Несомненно, что слово jerga представляет й-вариант слова cerga "очередь", известного нам по ярлыку Тимур-Кутлука (см. выше). Слово atina мы рассматриваем как деепричастную форму от глагола adin- "изменяться, исправляться" [Древнетюркский, 1969, с. 10]. Буква t в слове - глухой вариант буквы d. Тогда все сочетание переводится словами "очереди своей об изменении". Видимо, необходимость изменения очередности, т.е. передачи должности даруги в другие руки, возникла в связи со смертью отца Туглу-бая.

Во втором предложении говорится о том, что хан исполнил просьбу грамотчика и передал Керчь в его пользование. Это деяние [126] свершилось после того, как монарх получил залог, т.е., видимо, определенную сумму денег в качестве откупа за сбор налогов с Керченского эля и одновременно выкупа за "жалуемую" должность, уяснил, что действительно наступила очередь Туглу-бая и убедился в исполнимости его прошения. Здесь и ниже слово baj "богатый" в сложном имени Туглу-бай пишется уже не с алифом, как это было в первом предложении, а без него - bj. Вслед за И.Н. Березиным [Березин, 1872, с. 19, 20] мы полагаем, что последнее написание представляет собой лишь сокращение полной формы, а не какое-то новое слово. В нашей транскрипции эта сокращенная форма не отражена. Нам здесь принадлежит расшифровка фразы tu[t]u bulup "залог получив". И.Н. Березин поврежденное слово tutu "залог, заклад" [Будагов, 1869, с. 743] не понял и в переводе заменил многоточием, а следующую за ним глагольную форму прочитал и перевел bolup "будучи". Не разобрался издатель и в сочетании cargasijni kes[ip] "очередь его прервав", ибо слово cargo. "очередь" он понимал как "степень" и, будучи не в состоянии подобрать к этому слову подходящее значение поврежденной глагольной формы kesip "прервав", он заменил ее в переводе многоточием.

Третье предложение знакомит читателя с декларацией о пожаловании самого Улуг-Мухаммеда. В этом сложном предложении вначале говорится о том, что к хану обратились с прошением два брата - Туглу-бай и Хызр, предъявив ему в качестве прецедента ярлык, в котором был зафиксирован факт наследственной преемственности искомого пожалования. Хан, разобравшись в деле, повелел пожаловать обоих братьев в соответствии с условиями дарений прежних ханов, т.е. отдать им в пользование Керченский эль. Здесь издатель прочитал фразу avval jergalarin atina "прежних очередей их об изменении" как "на ту степень". Это и понятно, ибо слово jerga "очередь" И.Н. Березин понимал как "степень", слово avval "прежний" пишется арабскими буквами совершенно так же, как и указательное местоимение ol "тот", а глагольную форму atina "об изменении" издатель и раньше никак не переводил.

Поврежденное слово sujurgal[la]r "пожалования" в конце 9-й строки ярлыка И.Н. Березин принял за сочетание слов sujurgal bulup, которое он понял как "будучи пожалован арендою". Между тем это слово непосредственно связывается по смыслу с находящимся ниже словом josununca "в соответствии с правилами [пожалований прежних ханов]" и потому не нуждается в дополнительных глагольных формах. После имени младшего брата Туглу-бая - Хызра в этом предложении стоит нечто вроде именной приставки bi и тут же слово satlar. [127]

И.Н. Березин понимает первое словечко как именную приставку "бей", а второе слово по контексту определяет как послелог birla "вместе с". Мы полагаем, что поскольку имя Хызра до и после этого места встречается еще четыре раза и не имеет при себе никаких именных приставок, то в настоящем случае это не именная приставка, а начальные буквы послелога birla. Второе слово, возможно, является искаженным окончанием того же послелога. Сочетание Karc el. И.Н. Березин понимает как "Керчский народ", а наш перевод "Керченский эль" базируется на понимании нами в данном случае слова "эль" в смысле "феодальное владение, административная единица", аналогично Сюткёльскому элю в ярлыке Токтамыша.

Четвертое предложение раскрывает понятие Керченский эль. Оказывается, что в него входили кроме Керчи еще 14 местностей и населенных пунктов, названия которых тут же перечисляются. Грамотчики получают заповедный иммунитет на эти территории, куда посторонним (власть имущим) путь закрыт. В последней глагольной форме kirmamasun[lar] "пусть не вступают" второе отрицание -та явно лишнее. Названия перечисленных местностей - предмет специального исследования. Собственно, в ярлыке описывается топографическая карта района Керчи, изучать которую надлежит на местности с привлечением широкого круга источников XV-XX вв. Здесь же мы рассмотрим наименования этих топонимов лишь с точки зрения их возможного перевода на русский язык. Такой односторонний подход таит в себе опасность беспочвенного увлечения созвучием. Будем рассматривать такой метод в качестве вынужденного шага для первого приближения к истине.

Посмотрим на сочетание Otli taz со стороны определяемого taz "плешь, проплешина". Поскольку это слово обозначает место, лишенное растительности, то наиболее подходящим определением к нему будет otli "огневой". Тогда все сочетание переводится "огневая проплешина", т.е. "выжженное место". Сочетание Japin koli "сделанное озеро" обозначает озеро искусственного происхождения, т.е. пруд. Сочетание Astajning Qacir jeri И.Н. Березин перевел "Каджирская местность Астая". Нам кажется, что поскольку ни выше, ни ниже в этом списке нет сочетаний из трех слов, то здесь первое слово представляет собой не существительное в родительном падеже, а искаженное написание двух слов. Из опубликованного в этой же работе И.Н. Березина текста ярлыка Менгли-Гирея от 1468 г. явствует, что сын Хызра Махмудек получил аналогичное пожалование. Там в списке местностей и населенных пунктов Керченского эля наряду с уже знакомыми нам [128] названиями есть обозначение Istiban tupi "Степанова низина" [Березин, 1872, с. 12], форма написания которого очень близка к интересующему нас обозначению в ярлыке Улуг-Мухаммеда. Условно будем считать эти обозначения адекватными. В сочетании Qacir jeri слово qacir может быть обозначением и мула, и мифической птицы качир, похожей на орла и живущей 1000 лет. Не исключено, что это слово означает "степной волк" (qacqir) [Будагов, 1871, с. 6, 7]. В таком случае в ярлыке слово помещено без второй буквы q. В переводе сочетание Qacir jeri означает местность или место, где обитает одно из названных выше животных. В последнем варианте это будет "Волчья падь".

Сочетанию Qabaq tas повезло в том отношении, что известен не только его дословный перевод, но и его конкретное местное значение. Собственно qabaq значит "ворота, дверь", а поскольку ворота не только открывают проход, но и запирают его, то же слово может означать "преграда, заслон". Слово tas может переводиться как "камень" и "каменный". Благодаря труду П.И. Кеппена мы знаем, что в Крыму топонимы типа Таш кабак и Кабак таш встречались довольно часто. "Таш хабах (т.е. кабак. - А.Г.) - каменный затвор или забор. По-ногайски хабах значит то же, что капу по-турецки, т.е. затвор и дверь; так в особенности называются заборы, которые ставятся на границах земель, для ограждения их от соседского скота" [Кеппен, 1837, с. 10]. Иными словами, сочетание в целом можно перевести "каменная ограда".

Известно, что словом madjar тюрки обозначали этноним "мадьяр", т.е. венгр. Топоним Qungquz значит "жук", a Qaci - "плотина". Топоним Jalta легко ассоциируется с приморским курортом на южном берегу Крыма. Генуэзское поселение Ялта известно с XIV в. Такое же написание этого топонима мы встречаем и в ярлыке Менгли-Гирея [Березин, 1872, с. 12]. Однако нам представляется, что в обоих случаях в первой букве этого слова, в арабском его начертании, проставлена лишняя точка. Если это так, то с одной точкой под первой буквой это слово читалось balta "топор". При написании топонима Kerphi, похоже, не проставили точку под предпоследней буквой. Если при этом поменять местами предпоследнюю и последнюю буквы, то получится слово kerpic "кирпич". Tuz kol значит "соленое озеро". В сочетании Iki umraq второе слово читается в ярлыке Менгли-Гирея djumraq. Известно, что w-вариант этого слова - jumraq значит "мягкий, гибкий" [Древнетюркский, 1969, с. 279], a umraq, возможно, его диалектное произношение. В таком случае все сочетание значит "две мягкости". Aj jani может быть понято как "край луны", т.е. месяц, Qizil jar значит "красный яр". [129]

Завершает список перечисленных местностей слово baslig "во главе". Издатель так и пишет его перевод - "в головах". Получается, что главным местом в Керченском эле был Кызыл яр. Естественно, что это не так. Центром Керченского эля была Керчь, которая и открывает список топонимов.

В пятом предложении хан-жалователь обращается к старейшинам Керченского эля с требованием оказывать всяческое содействие грамотчикам при сборе государственных налогов и не извращать указаний Туглу-бая и Хызра, если они не идут вразрез с положениями, вытекающими из текста ханского ярлыка. И.Н. Березин перевел это предложение несколько иначе. Он понял его как пожелание хана получать от грамотчиков, "по обычаю ярлыка", "не изыначивая слова", различные налоги и службу, доставляемые старшинами.

Имена старейшин Керченского эля И.Н. Березин передает по-русски так: Селаника, Кикидж и Каракчи. Мы согласны только с последней транслитерацией - Каракчи (Грабитель). Первое имя следует передавать по-русски так же, как и название известной реки, - Селенга. Нам представляется, что во втором имени правильнее было бы поменять местами третью и пятую буквы. Тогда оно будет читаться Кичик (Малый). Издатель повторяет ошибку, допущенную в предыдущем предложении, помещая в своем переводе безличное "в головах" после имени третьего старейшины, в то время как главным был, конечно, первый.

В предисловии к публикуемому тексту ярлыка И.Н. Березин, в частности, отмечает: "Что же касается податей и налогов, настоящий ярлык представляет такие курьезы, перед объяснением которых совершенно становишься в тупик" [Березин, 1872, с. 17]. В примечаниях к переводу он говорит по тому же поводу: "Я не вполне уверен даже и в самом разделении слов; может быть, следует читать так: дневную подать, ночной сбор, длинный Джедик-Тукарек и малый расход" [Березин, 1872, с. 21-22].

Мы повторяем за И.Н. Березиным перевод и понимание налогов "дневная подать" и "ночной сбор". Последний сбор, возможно, взимался с населения за охрану его от грабителей и набегов в ночное время. Следующий налог издатель читал узун, т.е. "длинный". Это слово можно прочесть ozun. Если допустить, что точка над второй буквой вкралась по ошибке, то слово читается orun. Последнее слово имеет общее значение - "место" и специальное - "трон, престол" [Древнетюркский, 1969, с. 372]. Не исключено, что это был специальный "тронный" сбор, которому позднее (в ярлыке Менгли-Гирея) [130] соответствовал сбор ханлык - ханская доля [Березин, 1872, с. 12]. Слово, читавшееся И.Н. Березиным джедик, - это, конечно, cerig "войско", т.е. сбор на армию. Слово tukarak мы расшифровать не смогли. Поскольку оно следует сразу за названием сбора на содержание войска, можно предположить родство этого слова с податным термином кирак-парак, который в хулагуидском Иране обозначал сбор на вооружение и снаряжение ставок государя, содержание его законных жен, царевичей, эмиров и их воинов [Петрушевский, 1960, с. 393]. Следующие два слова oq "стрела" и qon "овца" [Древнетюркский, 1969, с. 455] читались издателем как одно непонятное слово увкун. Видимо, это были специальные сборы с мастеров, изготовлявших стрелы, и налог на мелкий рогатый скот. Название последнего налога - ciqis "выход, расход" - встречалось нам еще в ярлыке Токтамыша (см. выше).

Словами "пусть доставляют" И.Н. Березин, видимо сообразуясь с контекстом, но не понимая конкретных слов, передал три заключительные глагольные формы на -u: bir etu "собирайте", tegaru "доставайте", turungizlar "накапливайте" [Будагов, 1869, с. 250, 389, 419], которые относятся не к грамотчикам, а к старейшинам Керченского эля.

В шестом предложении содержится обращение хана опять-таки к старейшинам эля. Им предписывается выплачивать ежегодное содержание своим новым даругам, т.е., разумеется, Туглу-баю и Хызру, в размере, обычном для даруг этой местности. И.Н. Березин перевел это предложение в целом правильно. Однако, поскольку он неверно перевел обращение в предыдущем предложении, получается, что и здесь хан адресуется не к старейшинам, а к грамотчикам. Следовательно, это грамотчики должны что-то платить своим "правителям" (так перевел издатель термин даруга). Неверное понимание и перевод этого короткого предложения ведут к тому, что читатель ярлыка полностью дезориентируется и лишается возможности уразуметь смысл пожалования в целом.

Обращение в седьмом предложении по смыслу адресовано уже не только керченским старейшинам, но вообще всем местным представителям власти в Крыме (Старый Крым), Кафе (Феодосия) и Кыпчаке (Северное Причерноморье). По-видимому, на территории почти всей Золотой Орды грамотчикам было разрешено разыскивать беглых податных людей из Керченского эля. Власть имущим из других районов предписывалось не обращать беглых в рабство, а с готовностью выдавать их представителям керченских даруг. Уловив общий смысл этого предложения о необходимости выдачи "бродящих и шатающихся людей", И.Н. Березин в ряде частностей не разобрался. Сочетание Kerc [131] ardja он понял как цельное географическое название Керчь-Эрджа. Слово, которое, видимо, транскрибируется как ardja, является искаженной передачей арабского слова хариджан "снаружи, вне". Все сочетание переводится "вне Керчи", т.е. в данном случае "вне Керченского эля". Сочетание слов, предположительно переведенное издателем "наложив руку" [Березин, 1872, с. 22], мы транскрибируем и переводим qul japmadin "в рабов не обращая". Наш перевод представляется более соответствующим тексту ярлыка.

Восьмое предложение по смыслу продолжает седьмое. Оно в общем плане запрещает старожилам Керченского эля покидать его территорию. Слова minali jurtlu мы, вслед за И.Н. Березиным, переводим "оседлые и юртные". Слово minali является диалектной формой binali "обладающий домом, живущий в постройке", т.е. оседлый человек. Определение "юртный" воспринимается нами как "кочевой". В нашем контексте слово "юртный" подходит больше, чем "кочевой", ибо здесь говорится не о людях, которые уже давно сделались кочевниками из оседлых, а о тех кочевниках, которые давно прикреплены к данному месту кочевки - юрту. Слово pilganlari, находящееся в самом начале 20-й строки ярлыка, И.Н. Березин передает как "принадлежащее им". Мы считаем, что первый слог этого слова на письме был поврежден и утрачен. В полном виде оно читалось japilganlari "сделанные".

Девятое предложение устрашает возможных нарушителей тех указаний грамотчиков, которые могут воспоследовать в соответствии с ханской жалованной грамотой. Издатель перевел слова, которые мы предположительно транскрибируем в виде tursun fertiklamaj, так: "пусть правят хорошо и их не коснется бедствие". Правда, он сам считал написание и перевод этого фрагмента сомнительными [Березин, 1872, с. 22]. Мы считаем, что приведенные слова в ярлыке искажены. Их следует читать примерно так, как они написаны в пятом предложении: sozun ozga qilmaj, а переводить - "указания (грамотчиков) не следует извращать".

В десятом, последнем предложении пожалования содержится предупреждение грамотчикам не превышать своих полномочий по отношению к податному населению Керченского эля. Синтаксически к этому предложению примыкает и концовка пожалования, повествующая о факте выдачи ярлыка и его удостоверительных знаках - золотом нишане и "алотамговости". Эта концовка не содержит ничего нового по сравнению с ярлыками Токтамыша и Тимур-Кутлука. Наш перевод этого предложения в целом совпадает с трактовкой его И.Н. Березиным. Последний разделяет его на два отдельных предложения. [132]

Литературный перевод текста пожалования в ярлыке Улуг-Мухаммеда выглядит в нашей интерпретации следующим образом:

"Этот Туглу-бай некогда обращался с прошением к хану, великому старшему брату нашему, говоря о том, что на основании обычного права отец его... был [даругой Керченского эля], а ныне подошла его очередь [занять этот пост]. Прошлый хан, старший брат наш, получил от Туглу-бая залог, разобрался в его деле, признал прошение его исполнимым и велел пожаловать ему искомый пост керченского [даруги].

Поскольку братья Туглу-бай и Хызр обратились теперь к нам с прошением и предъявили ярлык о наследственной передаче в их роду [поста керченского даруги], мы также, руководствуясь правилами пожалований покойных ханов, старших братьев наших, повелели передать в пользу Туглу-бая как старшего брата и Хызра Керченский эль.

Отныне и впредь кто бы то ни было пусть не посягает и не вступает ни в Керчь, ни в издавна причисляемые к Керченскому элю местности, которые называются Отлытаз, Япынкёли, Истибантюпи, Качирери, Кабакташ, Маджар, Кункуз, Качи, Балта, Керпич, Тузкёль, Икиумрак, Айяны и Кызыляр. И вы, старейшины Керченского эля, Селенга, Кичик и Каракчи, во главе с Селенгой, оказывайте всякого рода содействие нашим грамотчикам при сборе налогов - дневная подать, ночной сбор, орун, черик, тюкарек, ок, кон и чикыш, не извращайте смысл распоряжений Туглу-Бая и Хызра, сделанных в соответствии с указаниями нашего ярлыка, а собирайте, доставайте, накапливайте. И еще вы платите ежегодно нашим ныне пожалованным грамотчикам столько же, сколько и прежде платили своим даругам.

А также мы повелели [всем власть имущим] не обращать в рабов беглых людей из Керченского эля, а где бы они ни оказались - в Крыме ли, в Кафе или Кыпчаке, - их надлежит вывести оттуда с готовностью и выдать [керченским даругам]. И пусть люди Керченского эля, которые издавна живут там оседло или кочуют в тамошнем юрте, не уходят оттуда и не разбредаются.

И указания, которые исходят от Туглу-бая и Хызра и соответствуют положениям нашего ярлыка, никому не следует извращать; несведущие люди, которые эти указания извращали, непременно убоятся делать это, как только узнают, что они последовали на основании нашего повеления.

И вы сами, Туглу-бай и Хызр, если будете притеснять находящихся в вашем ведении податных бедных людей, которые давно уже несут Тягло, знайте, что и вам за это ничего хорошего не будет! [133]

На основании вышеизложенного выдан для постоянного хранения этот с золотым нишаном алотамговый ярлык".

Как видим, этот перевод-истолкование заметно отличается от полуподстрочника, помещенного выше вместе с нашей транскрипцией текста пожалования. Здесь много слов добавлено по смыслу и далеко не все они заключены в квадратные скобки. Мы пошли и на то, что в ряде случаев дословный перевод заменили описательным. Это были вынужденные меры, на которые мы решились в интересах выявления подчас зашифрованного смысла пожалования. Мы старались при этом не впасть в другую крайность и не приписать автору текста ярлыка тех положений, которые он совсем не имел в виду. Вспомним, что литературный перевод пожалования в ярлыках Токтамыша и Тимур-Кутлука не потребовал с нашей стороны столь значительного интерполирования. Видимо, это объясняется тем, что в тех случаях мы имели дело с более "солидными" грамотчиками, т.е. более крупными феодальными владельцами. Их ярлыки были составлены более квалифицированно, а потому и при переводе не нуждались в дополнительной расшифровке.

Переходя к непосредственно дипломатической части анализа, отметим, что индивидуальный формуляр ярлыка Улуг-Мухаммеда не похож ни на один из двух известных нам золотоордынских ярлыков, сохранившихся на языке оригинала. В ярлыке Токтамыша мы имели дело с пожалованием грамотчику пограничного эля в качестве суюргала. В ярлыке Тимур-Кутлука безусловное пожалование и тарханные привилегии распространяются на покупную недвижимость наследников древнего и могущественного рода. В ярлыке Улуг-Мухаммеда мы встречаем условное пожалование откупа налогов и одновременно наследственной должности даруги. Обращает на себя внимание и такая особенность пожалования в ярлыке Улуг-Мухаммеда, как консервация в его тексте формул, которые даже в более ранних ярлыках Токтамыша и Тимур-Кутлука уже не встречаются.

Например, начинается пожалование в ярлыке Улуг-Мухаммеда формулой bu Tuglu baj "этот Туглу-бай", в которой указательное местоимение bu "этот" непосредственно связано с личным именем грамотчика. В ярлыке Токтамыша между названными двумя компонентами стоит формула jarliqni tutup turgan "ярлыком обладающему" (см. выше). В этом случае указательное местоимение относится уже не к имени грамотчика, а к ярлыку жалователя. Такое же положение в ярлыке Тимур-Кутлука. Только там формула "ярлыком обладающего" несколько видоизменяется - jartigni tuta turgan. Известно, что в более поздних крымскоханских ярлыках наблюдается повторение той же [134] формулы по типу ярлыков Токтамыша или Тимур-Кутлука [Усманов, 1979а, с. 229-233]. Непосредственное соединение указательного местоимения с именем грамотчика в начале пожалования мы встречаем только в пожаловании грамот золотоордынской ханши Тайдулы от 1347 и 1354 гг. [Памятники, 1955, с. 466, 470].

В статье "условия пожалования" ярлыка Улуг-Мухаммеда встречается формула sozun ozga qilmaj "указания не извращая", которую И.Н. Березин переводит "не изыначивая слова". В старинных русских " переводах золотоордынских ярлыков подобная формула есть в ярлыках ханов Менгу-Тимура от 1267 г., Бердибека от 1357 г., Тюляка от 1379 г., а также в грамоте ханши Тайдулы от 1351 г. [Памятники, 1955, с. 465, 467-469]. В ярлыках Токтамыша и Тимур-Кутлука такой формулы уже нет.

Формуляр пожалования в ярлыке Улуг-Мухаммеда четко делится на две статьи - "объявление о пожаловании" и "условия пожалования", каждая из которых включает несколько отдельных предложений.

Статья "объявление о пожаловании" содержит два раздела - прецедент пожалования и собственно пожалование. К прецеденту пожалования относятся два первых предложения пожалования, в которых говорится о прежнем пожаловании старшего из грамотчиков от лица покойного хана.

Собственно пожалование включает третье предложение, в котором Улуг-Мухаммед заявляет о своей солидарности с пожалованиями прежних ханов и о своем решении удовлетворить прошение двух новых грамотчиков.

Статья "условия пожалования" расчленяется по содержанию на пять разделов - иммунитетные привилегии, призыв к местным властям о содействии грамотчикам, призыв ко всем представителям адресата о содействии грамотчикам, предостережение представителям адресата и обязательства со стороны грамотчиков.

В первом разделе (четвертое предложение пожалования) объявляется о заповедном иммунитете на территорию, с которой грамотчикам предстоит собирать налоги. Таким образом, грамотчикам обеспечивается единоначалие во вверенном им районе. Второй раздел (пятое и шестое предложения) предусматривает содействие грамотчикам со стороны местных властей в деле сбора строго определенных государственных налогов. Здесь же предписывается платить грамотчикам за исполнение должности даруг. Размеры платы определяются только традицией, т.е. у грамотчиков развязываются руки для злоупотреблений. Третий раздел (седьмое и восьмое предложения) призывает всех [135] представителей адресата возвращать по месту жительства беглых податных людей. Последним тут же рекомендуется не расходиться с насиженных мест. В четвертом разделе (девятое предложение) возбраняется кому бы то ни было извращать указания грамотчиков, которые основываются на положениях ханского пожалования. Пятый раздел (десятое предложение) обязывает грамотчиков не превышать меры насилия по отношению к вверенному им податному населению. Концовка десятого предложения, в которой сообщается о факте выдачи ярлыка и об его удостоверительных знаках, формально относится не к пожалованию, а к следующей статье - выходным данным.

Таким образом, пожалование в индивидуальном формуляре ярлыка Улуг-Мухаммеда совершенно своеобразно. В то же время с точки зрения абстрактного формуляра это пожалование аналогично таковым же в ярлыках Токтамыша и Тимур-Кутлука.

К обнаружению копии ярлыка Улуг-Мухаммеда

Как уже говорилось выше, И.Н. Березин ничего не знал о судьбе оригинального текста ярлыка Улуг-Мухаммеда. В 70-е годы XX в. автор этих строк и М.А. Усманов предприняли попытки разыскать рукописный текст ярлыка, с которого в свое время была осуществлена публикация. Их поиски не увенчались успехом. В апреле 1986 г. старший библиотекарь Государственной публичной библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина О.В. Васильева любезно предложила мне ознакомиться с описанным ею собранием "Тюркские документы", хранящимся в Отделе рукописей и редких книг (фонд 1240). В названном собрании обращали на себя внимание наиболее ранние документы: копия ярлыка Менгли-Гирея от 1468 г. (ед. хр. 0-10, инв. № 10) и копия ярлыка безымянного хана от 1420 г. (ед. хр. 0-11, инв. № 11).

Не потребовалось много времени для того, чтобы убедиться в том, что обе копии с тех самых ярлыков, тексты которых в 1872 г. опубликовал И.Н. Березин. В этой статье мы кратко опишем копию ярлыка Улуг-Мухаммеда, попытаемся сказать об этом документе то, чего не сказал о нем И.Н. Березин.

Точное время перенесения рукописи ярлыка из Одессы в Публичную библиотеку неизвестно. О.В.Васильева связывает это событие с деятельностью русского востоковеда профессора Петербургского университета В.Д. Смирнова (1846-1922), который многие годы проработал в Публичной библиотеке "вольнотрудящимся". В Восточном отделении библиотеки у В.Д. Смирнова имелся свой стол, где среди [136] множества бумаг были, видимо, и копии названных ярлыков. В 1985 г. эти бумаги были разобраны и рассортированы по различным собраниям Отдела рукописей и редких книг. Поэтому датой поступления копии ярлыка Улуг-Мухаммеда в Публичную библиотеку считается 1985 г. И.Н. Березин принял эту копию за литографированный список в связи с тем, что она была выполнена чрезвычайно тщательно, с сохранением мельчайших деталей подлинника. Однако это была имение-копия. Ее рукописное происхождение не вызывает никаких сомнений.

Копия ярлыка Улуг-Мухаммеда выполнена на бумажном свитке длиной 150 см и шириной 26 см. Бумага плотная, желтоватая. Свиток склеен из четырех листов. На сгибах бумага местами протерлась, но текст документа от этого нигде не пострадал. Текст занимает 24 строки, выполненные рукой искусного каллиграфа черными чернилами, крупным и красивым почерком дивани, похожим на тот, которым было начертано послание Улуг-Мухаммеда турецкому султану Мураду II (1428) [Kurat, 1940, с. 161-166]. Поля справа изменяются от 6 см (1-6-я строки) до 5 см (7-24-я строки). Длина строк составляет 22-23 см. Расстояние между ними колеблется от 2-3 до 4-5 см. Края подлинного ярлыка, сохранившегося ко времени снятия копии, весьма тщательно прочерчены на всем протяжении свитка копии. Так же аккуратно обозначены механические повреждения подлинника на всей площади документа.

Верх подлинника ко времени снятия копии был оторван. Расстояние сверху от места обрыва до первой строки текста 1,5-2 см. Печатный текст документа, опубликованный И.Н. Березиным, в целом верно отражает рукописную копию ярлыка. Однако в публикации И.Н. Березина есть ряд неточностей и недочетов. Издатель разбил текст на 25 строк, из которых вторую он полностью домыслил, а больше половины третьей реконструировал по своему разумению. На самом деле после первой строки, текст которой соответствует рукописной копии, следует строка, которую И.Н. Березин обозначил третьей. Текст ее в подлиннике был вырван узкой полосой больше чем наполовину. В середине строки читается лишь одно слово, очень похожее на masajih "шейхи". От других слов на строке остались только некоторые верхние или нижние концы букв. Реконструкция утраченного текста строки, вероятно, возможна, но требует специального рассмотрения. В самом конце строки слева сохранилось и уверенно читается окончание какого-то слова - показатели множественного числа и дательного падежа - larirja. Эта концовка правильно передана в издании И.Н. Березина. Далее текст ярлыка читается в последовательности его [137] печатного издания, только номер каждой следующей строки уменьшается соответственно на единицу.

Третья строка копии передана на четвертой строке издания в общем правильно. Только последние два слова поняты издателем неверно. Их реконструкция, выполненная в 1982 г., хорошо соответствует фрагментарно сохранившемуся тексту копии [Григорьев, 1982, с. 48, 49]. Строки 4-10 переданы в издании в целом адекватно. На 11-й строке копии географические названия, понятые И.Н. Березиным как Jalta и Kerphi, читаются Balta и Kerpic. На 14-й строке копии И.Н. Березин прочитал непонятное ему слово djedik. На самом деле оно хорошо читается как cerig "войско", о чем прежде уже говорилось. 16-я строка в копии ошибочно начиналась словом Kerc "Керчь", которое было заключено в кружок из прерывистых черточек. Предпоследнее слово на 24-й строке читалось в копии erurda "когда находилась". В публикации это слово на 25-й строке ошибочно напечатано без предпоследнего слога, точнее без согласной ра.

Существенным недочетом публикации И.Н. Березина являлось отсутствие в ней текста надстрочных дополнений, которые наличествовали в копии. Над серединой 17-й строки (начиная со слова ardja "вне") там читается дополнение: Basa Kerc tabaning burungi tamgasi "Также к Керчи относящуюся прежнюю тамгу [платите]". В начале 23-й строки (перед словом tep "говоря") поставлен значок в виде канцелярской галочки. Над ним читается дополнение: Usal bolmasun "He будьте нерадивыми!"

В примечаниях к публикации И.Н. Березина содержатся довольно скудные сведения о печати, оттиснутой на ярлыке Улуг-Мухаммеда. Там говорится, что печать (тамга) на копии красная, вокруг нее куфическим почерком изображен арабский текст: Би-сми-ллахи-р-рахмани-р-рахим. Ла илаха илла-ллаху, Мухаммадун расул-у-ллахи. Далее, по словам И.Н. Березина, "следует какой-нибудь стих из алкорана, но имени хана не поставлено". В середине печати находится родовая тамга крымских ханов (трезубец) [Березин, 1872, с. 134].

Теперь появилась возможность проверить и уточнить сведения о печати Улуг-Мухаммеда. Первое, что бросается в глаза при взгляде на алую квадратную тамгу, воспроизведенную в рукописной копии, это небрежность ее выполнения. В отличие от каллиграфа, скопировавшего текст ярлыка в высшей степени искусно, человек, выполнявший копию печати, не обладал навыками чтения и воспроизведения куфического почерка. Создается впечатление, что он плохо знал арабский язык и не всегда понимал то, что срисовывал. Известные каждому [138] мусульманину коранические формулы, прочитанные И.Н. Березиным, копиист воспроизвел правильно. Дальнейший текст он писал с ошибками и пропусками, крайне неумело, не соблюдая строк, четко обозначенных, например, на золотой печати-нишане Улуг-Мухаммеда, пять раз оттиснутой на его послании к Мураду II [Kurat, 1940, с. 15]. Нет ничего удивительного в том, что И.Н. Березин не смог до конца прочитать дефектный текст легенды на копии печати.

Алая тамга Улуг-Мухаммеда была оттиснута на ярлыке один раз. Ее размеры 10x10 см. Она закрывала 7 см начала 7-й строки текста ярлыка и выступала на 3 см на правое поле. Сравнивая текст на копии тамги с арабским куфическим текстом на оттиске подлинного нишана Улуг-Мухаммеда, легенду на тамге можно уверенно дешифровать. Во внешнем картуше было начертано: Би-сми-ллахи-р-рахмани-р-рахим. Ла илаха илла-ллаху, Мухаммадун расул-у-ллахи. Ман `адала малака ва ман залама халака "Во имя Аллаха милостивого, милосердного. Нет божества, кроме Аллаха, Мухаммед - посланник Аллаха. Кто правосуден - тот царствует, кто несправедлив - тот погибает". Второе слово - ман ("кто") наличествует в расшифровке текста нишана, произведенной А.Н. Куратом, но почему-то отсутствует в книге М.А. Усманова [Усманов, 1979а, с. 153, № 3].

Во внутреннем картуше оттиска тамги ярлыка было начертано: [Ас] сул[та]н [у-л-] `адил Мухаммад-хан, халлада-ллаху [мулка ху ла] халака [хайраху] "Султан правосудный Мухаммед-хан, да увековечит Аллах его царство, да не погубит его благо". В нишане Улуг-Мухаммеда концовка этого предложения, находящаяся после личного имени, не была представлена. Она присутствовала, например, в нишане золотоордынского хана Махмуда [Kurat, 1940, с. 43]. В середине ярлыка Улуг-Мухаммеда находилась его родовая тамга в виде трезубца. В копии она выполнена довольно небрежно, но все же больше похожа на ту, которую можно видеть в нишане этого хана, чем на неуклюжее подражание ей, представленное в книге М.А. Усманова [Усманов, 1979а, с. 153, №3].

Историю копии ярлыка Улуг-Мухаммеда несколько проясняют пометы и надписи на ней. На оборотной стороне свитка на самом верху слева направо размещены три пометы, выполненные черными, порыжевшими от времени чернилами. Во-первых, это цифра "7", затем дата "29 марта 1856" и, наконец, "№4". Чуть ниже по центру приклеен круглый ярлычок с гербом Одесского общества истории и древностей. Можно предположить, что цифра означала номер шкафа в архиве Общества, дата - время поступления копии в архив, номер - [139] порядковый номер документа (на копии ярлыка Менгли-Гирея проставлен №5).

На лицевой стороне свитка, в самом низу, находится надпись, выполненная остро отточенным карандашом красивым четким почерком: "Писано въ месяце Ребиулъ-ахирте 1-го числа 823 г. [1420-го г. по Р.Х.]". Из чего можно заключить, что члены Одесского общества истории и древностей правильно датировали ярлык Улуг-Мухаммеда. Исказил дату лишь И.Н. Березин при подготовке ярлыка к публикации. Над строками копии (от конца 6-й до начала 21-й) виднеются слабые следы карандашных строк, содержащие расшифровку почерка дивани печатными арабскими буквами. Надписи карандашом выполнены уверенной рукой. В ряде случаев они передают текст копии более правильно, чем это сделал И.Н. Березин. Справа от 11-й строки на поле карандашом написано той же рукой: "Есть въ другом ярлыке". Имелись в виду географические названия, которые повторяются в ярлыке Менгли-Гирея. Под 24-й строкой слева находится перерисовка слова altun "золотой" почерком дивани и расшифровка его печатными арабскими буквами. Не исключено, что карандашные расшифровки текста копии принадлежали В.Д. Смирнову.

Копия ярлыка Улуг-Мухаммеда нуждается в более тщательном изучении с точки зрения истории графики, более полного восстановления текста документа, точности перевода, широты и глубины осмысления содержания.

Текст воспроизведен по изданию: Золотоордынские ярлыки: поиск и интерпретация // Тюркологический сборник, 2005. М. Восточная литература. 2006