ЗНАМЕНИТОЕ НЕВЕДОМОЕ

ПОЛОВЕЦКАЯ ТЕТРАДЬ ФРАНЦИСКАНСКОГО МИССИОНЕРА

В замысловатой истории тюркских наро­дов на территории Юго-Восточной Европы видное место занимает многоплеменной кыпчако-кумано-половецкий союз, прославив­шийся под именем кыпчаков и давший степи от Алтая до Дуная имя Дешт-и-Кыпчак. Пред­ставителей этого могущественного союза, вследствие известной исторической экстрапо­ляции, позже всех вместе наименовали еще и татарами. Язык господствовавших вплоть до Египта кыпчаков-куманов-половцев в 11-17 веках зафиксирован не только глоссами араб­ских, персидских, греческих, латинских, древнерусских и иных памятников, но и кыпчакскими реликвиями. Древнейшая из них – 164-страничная тетрадь миссионера-перевод­чика конца 13-го – начала 14-го веков «Alfabetum Persicum, Comanicum et Latinum Anonymi...», иначе – «Codex Cumanicus», или «Codex Comanicus». Обнаруженный в Вене­ции среди фолиантов знаменитого поэта ита­льянского Возрождения Франческо Петрар­ки, сборник был представлен научной публи­ке в 1828 году именно в России. Но, несмотря на обилие исследований, кандидатских и док­торских диссертаций по этой рукописи, на русском языке доныне Кодекс опубликован не был, как не издан, к сожалению, и на род­ственных тюркских языках.

По происхождению, содержанию, графи­ческим и языковым особенностям Кодекс традиционно делится на две части – итальянскую (лл. 1-55 об.) и немецкую (лл. 56-82 об.).

Итальянская часть написана одним по­черком в три столбца: в первом – латинские слова, во втором – персидские эквиваленты, в третьем – куманские. На оставленных свободных местах, где не было переводов, на полях и между строк имеются дополнения и правки, сделанные обычно на немецкий манер и иным почерком.

Текст итальянской части скопирован – пе­реписан начисто – без внимания к содержанию и особенностям произношения куманских слов: переписчик постоянно допускает транскрипционные погрешности и нередко без нужды переносит на следующую страницу часть парадигмы того самого слова, что на­блюдается не только при переходе с оборота на лицевую страницу (лл.3 об./4; 7 об./8; 12 об./13; 27 об./28), но и при переходе с лицевой стороны на оборот (лл. 4/4 об.; 9/9 об.; 12/12 об.).

По заключению Дагмар Дрюлль, копиист переписывал каждый столбец отдельно, а потому на лл. 35 об.-36 об.; 38; 39 об.; 43 об.; 44 об.; 48 об.; 50 об. имеем несоответствие строк. На это несоответствие обратил внимание, по-видимому, уже пользователь этого списка латинско-персидско-куманского словаря: ис­правления, дополнения и корректирующие линии выполнены с небрежностью, позволи­тельной разве что для обладателя списка, ко­торого больше интересовало содержание, чем внешняя, графическая эстетика текста. Сам переписчик использовал с этой целью малоза­метные способы правки – корректирующие точки, сноски или буквы с их порядковыми значениями по алфавиту (см. лл. 65 об.,1; 72,8 и др.).

Немецкая часть, содержащая куманско-немецкие словари (лл. 56-59; 80 об.-82 об.), [66] латинские заметки по куманской грамматике (лл. 64-65 об.,16 лл.), латинско-куманские словари (лл. 65 об.-66 об.; 79), загадки (лл. 60-60 об.), прозаические и стихотворные христианские тексты (остальные страницы немец­кой части), написана, по-видимому, двумя лицами:

1) автором латинских заметок по куман­ской грамматике и начатого сразу же после них алфавитного латинско-куманского слова­ря, который, очевидно, вместе с этими замет­ками переслал своему коллеге и выполненную профессиональным переписчиком, не знав­шим куманского языка, копию предшествую­щей части – латинско-персидско-куманского словаря (лл. 1-55 об.), и

2) пользователем и окончательным соста­вителем этого сборника, который сам на немецкий манер с имевшихся в его рапоряжении оригиналов перетранскрибировал все ранее переведенные христианские тексты, со­ставил остальные словари и записал куманские загадки. Среди записей немецкой части резко выделяется группа стихотворных хрис­тианских текстов, переписанных после завер­шения разработки единой системы транс­крипционных правил (лл. 69-80), к которым по транскрипционным признакам тяготеют куманско-немецкие словари, латинские грам­матические заметки и загадки. Прозаические христианские тексты на лл. 57-63 об. в дан­ном отношении представляют собой некото­рую противоположность, отличаясь очень сильным итальянским графическим субстра­том. Тем не менее, у нас достаточно основа­ний, чтобы считать те и другие переписанны­ми с итальянских оригиналов – одним лицом, но не в один прием, о чем свидетельствуют, с одной стороны, тождество транскрипционных норм и отклонений, с другой – внешние вариа­ции почерка, компоновка текста, колебания в плотности письма, наклоне, смена чернил, пе­ра и т.п.

В вопросе об авторстве нет единства отно­сительно Антонио де Финале, оставившего памятную запись со своим именем на обороте 78-го листа: Iste liber est de Antonio de Finale qui manet aput / Qui scripsit scribat semper cum Domino vivat / Vivat in celis Antonius in nomine felix / Qui me furatur malla morte non vidatur non. Был ли он одним из составителей Кодекса или только его благословенным обладателем, бережно сохранившим эту бесцен­ную реликвию, остается загадкой.

Первое описание памятника принадлежит библиографу Якобу Филиппу Томасини и содержится в его каталоге рукописей Венециан­ской библиотеки: в перечне книг, подаренных Франческо Петраркой этой библиотеке в 1362 году, рукопись определена как «Alfabetum Persicum, Comanicum et Latinum Anonymi scriptum Anno 1303. Die 11 Julii» [Kuun 1630: II, VI]. После заглавия в каталоге приведены оригинальная дата, посвящение, заглавие и начальные строки словаря:

MCCCIII die XI lulii.

In nomine Domini nostri lesu Christi et Bea­te Virginis Marie Matris eius et omnium Sancto­rum et Sanctarum Dei Amen.

Ad honorent dei et Beati lohannis Evangeliste.

In hoc libra contitentur Persicum et Comani­cum rer alfabetum.

Нес sunt verba et nomina de literaA...

Начало изучению Кодекса положил не­мецкий востоковед Генрих-Юлиус Клапрот, который в 1807-1813 годах был экстраорди­нарным академиком Российской Академии наук и перу которого принадлежат, в частнос­ти, труды по тюркологии: о быте и языке баш­кир, казахов, кыргызов, якутов, исследова­ния «Бабур-наме» и булгарских надписей [Ко­нонов 1982: 109-110]. Через два года после журнального сообщения об обнаруженном па­мятнике [Klaproth, 1826] Г.-Ю. Клапрот опуб­ликовал куманскую часть Кодекса на ориги­нальной (латинской) основе, в арабской транс­крипции и с французским переводом [Klap­roth, 1828]. Это издание с неминуемыми погрешностями исследовательского и типо­графского характера не могло удовлетворять исследователей, хотя и в таком виде текстом воспользовался Отто Блау при изучении исто­рии куманов и их языка [Blau, 1876]. Выска­занное им неудовлетворение разделял и выда­ющийся венгерский ученый Геза Куун, кото­рый вскоре в Будапеште под общеизвестным теперь названием «Codex Cumanicus» опубли­ковал рукопись полностью, побуквенно вос­произведя ее латинской графикой, с большим и всесторонним историко-филологическим исследованием, постраничными и заключи­тельными комментариями, относящимися преимущественно к куманской части, [67] глоссариями-индексами – куманско-латинским, персидско-латинским, немецко-латинским, старо- и среднелатинско-классическолатинским, указателем собственных имен, дополне­ниями и исправлениями [Kuun, 1880]. Этот фундаментальный труд, выполненный на базе наивысших достижений палеографии того времени, не утратил научной ценности и те­перь, после появления целого ряда специаль­ных тюркологических и иранистических ис­следований и публикаций текстов. Удовлетво­рительное в целом прочтение и стремление к адекватности воспроизведения, всесторонний научный аппарат сделали публикацию Г. Кууна одним из ценнейших пособий для изучения памятника по факсимильному изданию дат­ского тюрколога Кааре Грёнбека [Grønbech, 1936]. Факсимильной части в книге К. Грёнбе­ка предшествует археографическая справка, тематический перечень важнейшей литерату­ры и внутреннее описание памятника. Одной из лучших тюркологических работ по памят­нику является его куманско-немецкий словарь, снабженный списком собственных имен, глоссариями-индексами – латинско-куманским, немецко-куманским и постранич­ным указателем связанно употребленных куманских слов [Grønbech, 1942]. Изданиями Г. Кууна и К. Грёнбека были стимулированы специальные тюркологические и иранистиче­ские исследования [Monchi-Zadeh, 1969; Bodrogligeti, 1971].

Куманский словарь с некоторыми загад­ками опубликовал Василий Васильевич Радлов [Radloff, 1887], давший тюркскому мате­риалу собственную интерпретацию, которая в ряде существенных пунктов оказалась оши­бочной. Так, звуки къ и х В.В. Радлов последо­вательно воспроизводит как къ, а звук ч, во­преки оригиналу, ему не доступному, переда­ет как ц, настойчиво проводя параллель с галичским диалектом караимского языка.

С серией публикаций текстов и статей уяснительного характера выступил Вильям Банг [Bang, 1910-1925], и именно его заслугой яв­ляется идентификация большинства куманских гимнов с латинскими оригиналами.

Большинство тюркологических исследо­ваний сочетает рассмотрение общих вопросов (происхождение Кодекса, его авторства) с бо­лее частными (диалектная специфика, толкование отдельных мест, разбор иноязычных заимствований и т.д.) [Hunfalvy, 1881; Teza, 1891; Salemann, 1910; Salaville, 1911; 1914; Asim, 1916; Самойлович, 1924; Малов, 1930; Gyorffy, 1942; Zajączkowski, 1949 и др.]. Осо­бенно популярна наименее разборчивая часть связных текстов сборника – лл. 60-60 об., где содержится уникальная и, кажется, самая ранняя из зафиксированных коллекция из 47 тюркских загадок [Nemeth, 1913; Курышжанов, 1960 и др.].

Накопление сравнительного материала в связи с бурным развитием тюркологии подготовило почву для появления трудов обобщаю­щего характера, к которым принадлежат ста­тьи Аннемари фон Габен [Gabain, 1959; 1964], издание загадок Андреаса Титце [Tietze, 1966], «Куманский синтаксис» Владимира Дримбы с приложением большинства связ­ных текстов, переданных тюркологической транскрипцией, с графическими, библиографическо-текстологическими примечаниями, французским переводом и параллельными ла­тинскими текстами – оригиналами куманских переводов по изданиям Вильгельма Банга и Карла Генриховича Залемана [Drimba, 1973], многочисленные текстологические ра­зыскания [Drimba, 1966-1985] и наконец но­вое археографическое издание Кодекса под новоизмененным названием – «Codex Comanicus», включающее его упрощенную латин­скую транслитерацию, подробные примеча­ния к разночитаемым словам и факсимиле [Drimba, 2000].

Ряд дискуссионных вопросов рассматри­вается в диссертации Дагмар Дрюлль [Drüll, 1980] и итоговой статье Лайоша Лигети [Ligeti, 1981]. В последней, в частности, вновь оспаривается принадлежность Кодекса к кол­лекции Ф. Петрарки.

Сомнение венгерских исследователей, что такая неприглядная рукопись, выполненная на бумаге, могла принадлежать к коллекции изысканных пергаментных кодексов Ф. Пет­рарки, оправленных в дорогие кожаные пере­плеты [Ligeti, 1981], не представляется доста­точным для опровержения общепринятой точки зрения, опирающейся на атрибуцию Я.Φ. Томасини.

Попытку уяснения отношения языка сборника к некоторым западнокыпчакским содержат работы Али Чеченова [1978; 1979]. [68]

Время возникновения Кодекса обычно очерчивают периодом между 11 июля 1303 г. (по иному прочтению – 1330 г. [Drimba, 1981]), согласно дате на первой странице, и 1362 г., когда вместе с другими книгами Ф. Петрарка подарил этот загадочный ману­скрипт Венецианской Республике.

Изучение бумаги Кодекса по формату и во­дяным знакам позволило установить, что тетради 1 и 2 написаны на бумаге «Realle», a тре­тья – на бумаге «Reсute» тех разновидностей, которые появились в Италии около 1310 г. Бо­лее того, знаки лл. 12/15 и 38/51 имеют особенности тех сортов бумаги «Realle», которые производились в Болонье около 1330 г. Исходя из этого, Д. Дрюлль делает вывод, что две пер­вые тетради (лл. 1-59) возникли перед середи­ной 14 в. и являются второй или следующей копией неизвестного оригинала. Третью тет­радь, приброшурованную позже, она тоже счи­тает копией приблизительно того же времени – за исключением оригинальных куманско-немецких словарей, относимых к середине 14 в. [Drüll, 1980: 30-33].

На эпоху возникновения памятника неко­торый свет проливает специальная статья Владимира Терентьевича Пашуто о Половец­ком епископстве 1227-1241 гг. [1966], из кото­рой целесообразно привести подробные извле­чения, ибо излагаемые в ней факты в таком ракурсе и объеме исследователями Кодекса во внимание все еще не принимаются, хотя Д. Дрюлль тоже упоминала о крещении полов­цев в 1227 г. как единовременном эпизоде [Drüll, 1980: 130]. В.Т. Пашуто пишет:

«Когда Роберт, архиепископ Эстергома и примас Венгрии (родом франко-бельгиец), на­правлялся в крестовый поход в Святую Зем­лю, по пути ему встретился сопровождае­мый доминиканцами сын половецкого хана Бортца (Bortz – Борис?); он просил о креще­нии и сообщил Роберту, что послан отцом, который с 2 тысячами своих подданных то­же ждет крещения. Роберт обратился к Папе за разрешением идти не на арабов, а в Поло­вецкую землю. Григорий IX назначил его 31 июля 1227 г. легатом для половцев и бродников (in Cumaniae et Brodnic terra), разрешив крестить население, строить храмы, ста­вить епископов и пр...

Архиепископ Роберт в сопровождении епископов Бартоломея и Рейналъда (оба родом французы) и Белы, сына короля, двинулся к половцам... Епископам удалось крестить хана Бортца с его ордой... Написание имени варьируется: Boricinis...

21.III.1228 Папа назначил провинциала венгерских доминиканцев Теодориха епископом половцев... а король Бела усвоил себе ти­тул «короля куманов»...

В 1229 году мы находим половцев в вой­сках Белы IV, идущих на Галичину. Этот хан и несколько других, более мелких, умерли хри­стианами и погребены в половецких часов­нях...

В 1235 и 1237 гг. венгерские доминиканцы Юлиан и др. в качестве миссионеров-развед­чиков проникли и в Волжскую Булгарию и в Северо-восточную Русь...

В 1238 году монах Бенедикт докладывал генеральному капитулу о крещении нескольких князей со многими людьми. Наибольших успехов доминиканцы добились среди полов­цев Малой Валахии (к западу от Олта) в Юго-Западной Трансильвании...

Половецкое епископство, видимо, сыгра­ло свою роль и в переселении в Венгрию орды хана Котяна. В годы монгольского нашест­вия Котян обратился с письмом к Беле IV, прося убежища и выражая готовность при­нять католичество. Король приветствовал это предложение, одарил половецких послов и направил с ними в обратный путь монахов-доминиканцев. Осенью 1239 г. король лично торжественно встретил Котяна и его 40-тысячную орду на границе. Высоким чиновни­кам было поручено расселить половцев внут­ри Венгрии. При крещении Котяном было за­ключено соглашение... [Но] в результате за­говора хан Котян и другие половецкие неофи­ты были предательски убиты в Пеште, а по­ловецкое войско устремилось к Саве и, сокру­шая все на своем пути, ушло на Балканы. Позднее немало половцев оказалось на службе у Никеи... Само половецкое епископство просуществовало до 1241 г.; оно было сметено в огне борьбы молдавского народа с монголь­ским нашествием, когда воевода Бохетур (Байдар?) вместе с другими вождями, пере­правившись через реку, именуемую Серет, вторглись в землю половецкого епископа и, победив людей, которые обратились на бит­ву, приступили к полному ее завоеванию» [Пашуто, 1966: 36-40]. [69]

След полнокровной деятельности Поло­вецкого епископства спустя столетия обнару­жен в местах расселения половцев-католиков в Венгрии, где они еще в 19 веке помнили «От­че наш» по-кумански [Nemeth, 1961, с.122].

В эти годы в Кыпчакской степи распростра­няется и греко-русское православие. С 1261 г. «в самом стане орды» – Сарае служил епископ Митрофан, назначенный в 1265 г. главой Сарайской епархии, которая имела успехи в кре­щении «татар» [Филарет, 2001: 197 и сл.].

Место изначального появления латинско-персидско-куманского словаря не ясно совершенно (это может быть и Крым, и Сарай, и Венгрия), а что касается места окончательного формирования Кодекса, то наиболее веро­ятной следует считать Кафу (Феодосию) – как по положению этого города в миссионерской деятельности католичества на Востоке, так и по его роли в экономических связях Европы с Востоком в 13-14 вв. Уже в 80-х годах 13-го в. в Кафе и других городах – Солхате (Солдайе), Керчи, Сарае, Вицине упоминаются Францис­канские монастыри. В письме одного из монахов-францискан в кардинальский коллегиум в Авиньйоне сообщается об изучении в мисси­онерской школе в Кафе «татарского» языка, причем отмечается, что венгерские францискане «татарский» язык усвоили быстрее, чем немцы и англичане, прибывшие сюда после них [Drüll, 1930: 130-131, 134].

Для кого-то из этих миссионеров и была снята в спешном порядке копия латинско-персидско-куманского словаря, которая после была дополнена куманскими переводами христианских текстов, латинскими заметками по куманской грамматике и начатым заново латинско-куманским алфавитным словарем.

Не подлежит сомнению, что окончатель­ный вариант Кодекса был доработан именно представителем нищенствующего монашеско­го ордена францискан, основанного Францис­ком Ассизским (откуда название) в Италии в начале 13 в. Об этом красноречиво свидетель­ствует обращение к этому святому в покаян­ной молитве, провозглашаемой перед верую­щими самим проповедником: Yügüniŋiz, ογlanlarїm, aytїŋїz kensi yazїqїŋїznї: Yazuqlїmen Bey Teŋrigä, arї Mariam qatunγa, arї Franasqa, arї Petrus arї Paulusqa, daγї, barča arїlarga, saa, tїn ata «Преклонитесь, дети мои, ис­поведайте грехи ваши [следующим образом]:

Грешен я пред Господом Богом, Святой Девой Марией, святым Франциском, святым Петром и святым Павлом, и пред всеми святыми, и пред тобою, духовный отче».

В приведенной молитве, отредактирован­ной францисканцами, основатель ордена превознесен выше не только всех остальных свя­тых, но и выше апостолов. В связи с этим уме­стно вспомнить, что в латинском названии ита­льянской части, точнее в посвящении, предва­ряющем словарь, Франциск не упоминается, а это в свою очередь может указывать на то, что словарь изначально составлен не францискан­цем, а представителем другого ордена, не ис­ключено, что доминиканцем. В начальном по­священии упоминается св. Иоанн Евангелист, на основании чего выдвигалось предположение о составлении Кодекса в монастыре, посвящен­ном этому апостолу в окрестностях Ак-Сарая [Schutz, 1976: 201, со ссылкой на: Bang, 1913; 244-245; Gyorffy, 1942: 16; Gabain, 1964: 243-244]. Но возможно, свою роль сыграла здесь всего лишь приверженность воинствующего и экспансионистски настроенного ордена доминикан этому апостолу, наиболее пламенному из евангелистов. Как видим, проблематика происхождения, авторства, времени и места возникновения памятника и его окончатель­ной редакции остается открытой.

Несомненно доказанным следует считать утверждение о связи персидского языка сборника с классическим персидским в том виде, как он преподавался в школах Хорасана, и с разговорным языком персидских диалектов от Баку до Мазандарана [Monchi-Zadeh,1969: 19], а также вывод о средненемецком в своей основе типе немецкого языка Кодекса: анализ немецкого лексического материала позволил Д. Дрюлль, несмотря на ряд исключений, прийти к мысли о связи немецкой речи памят­ника с территорией на север от линии Бенратера и тождестве со средненемецким языком того времени – Ostmitteldeutsch: Thürinisch, Obersachsisch, Schlesisch, Hochpreussisch [Drüll, 1980: 94, 102, 105, 129, 136].

Тюркский язык Кодекса в нем самом оп­ределен четырежды: в латинских выражени­ях итальянской части как куманский – соmаnicum 1,5; chomanicho 35 об., 2, а в тюркских записях более поздней немецкой части как та­тарский - tatarče 61 об., 25 «по-татарски»; tatar til 81 об., 32 «татарский язык». В одной из [70] загадок встречаем также слово qїpčaq, кото­рое многие склонны трактовать как этничес­кое самоназвание кыпчаков: qїpčaqda yοχ 60,16 «у кыпчаков нет», хотя по смыслу загад­ки речь скорее идет о полом дереве, дупле: Sendä, mendä yοχ, seŋgir tavda yοχ, ütlü tašta yοχ, qїpčaqta [Qїpčaqta?] yοχ. ΟΙ, quš süt-dir «Нет ни у тебя, ни у меня, ни в высоких (заоб­лачных) горах, ни в пещерах (пробитых, про­торенных камнях), ни в дуплах [ни у кыпча­ков?]. Это птичье молоко».

Примечательны в связи с этим этноопределения представителей орды в синхронических хроникальных записях на греческом си­наксаре из Сугдеи (Судака), христианское на­селение которого еще до нашествия отчасти было тюркоязычным: ταταροι «татары» (1223, 1239, 1249 гг.), νογαι το φνσατω «Ногаево вой­ско» (1299 г.), οζπεκη «узбеки» (1322, 1327 гг.), αθεοι αγαρηνη «безбожные агаряне» (1323 г.), αθεοι «безбожные» (1338 г.); παρασκευη ταταρισσα χριστιανη «Параскева, татарка, хрис­тианка», ιω χριστι ταταρ «Иоанн, христианин, татарин» [Антонин, 1863: заметки №№ 5, 10, 11, 30, 33, 68, 82, 103, 104, 181].

Носители армяно-кыпчакского языка, за­фиксированного памятниками 16-17 вв., тоже именуют его двояко: χϊρčαχ till и tatarča.

При обилии научной литературы по этой рукописи, доныне остаются нерешенными не только общие вопросы происхождения памят­ника, но и узкоспециальные, в особенности лингвистические. Не утихают дискуссии по поводу условий, времени и места возникнове­ния памятника, его назначения, авторства, о судьбах рукописи, о диалектной специфике отраженной в нем тюркской речи, персидско­го, немецкого и латинского языков [Drimba, 1970; 1981; Чеченов, 1978; 1979; Drüll, 1980 и др.]. Сосуществование различных точек зре­ния по всем этим пунктам, особенно в реше­нии вопроса о генетической связи современ­ных тюркских языков с тюркской речью Ко­декса, – следствие недостаточной разработан­ности проблематики памятника и историчес­ки соотносимых с ним явлений и событий, равно как и слабой изученности языков, близ­ких к куманской речи сборника.

Один из близкородственных языков – ка­раимский – описан монографически К.М. Мусаевым [Мусаев, 1964]. Ведутся работы по диалектологии крымскотатарского языка [Изидинова, 1982 и др.]. Накоплены и уже опубликованы отдельным томом образцы фольклора, устной речи и рукописные тексты урумов Северного Приазовья и словарь урумского языка [Гаркавец 1999; 2000]. Выявлено 110 разножанровых армяно-кыпчакских письменных памятников общим объемом око­ло 30 тысяч страниц [Deny, Tryjarski, 1964b; Гаркавец, 1993; 2002], а многие уже и опубли­кованы с необходимым научным аппаратом [Kraelitz-Greifenhorst, 1912; Deny, 1957; Lewicki, Kohnowa, 1957; Schütz, 1961-1976; De­ny, Tryjarski, 1964a; Tryjarski, 1968-2000; Vásáry, 1969; Гаркавец, 1993; Гаркавец, Хуршудян, 2001; Гаркавец, 2002; Гаркавец, Сапаргалиев, 2003]. В этой серии наиболее объемны – наш корпус «Кыпчакское письменное насле­дие», содержащий подробное описание всех 110 армяно-кыпчакских памятников и пол­ные тексты исторических хроник, судебников и почти всех христианских рукописей – всего свыше трех с половиной миллионов символов [Гаркавец, 2002], и «Тeре бiтiгi: Армяно-кыпчакский Судебник: Кыпчакско-польская вер­сия Армянского Судебника, 1519-1594» [Гар­кавец, Сапаргалиев, 2003].

По всем этим языкам существует не очень богатая, но достаточно информативная источ­никоведческая, историографическая и иная литература [Deny, Tryjarski, 1964b; Абдуллин, 1974; Drüll, 1980; Гаркавец, 1980; 1981а, 1993; 2003; Ligeti, 1981; Drimba, 2000 и др.].

Куманская лексика полностью – с неиз­бежными проблематичными толкованиями –опубликована и в плане происхождения осве­щена в словарных изданиях [Kuun, 1880; Radloff, 1887; Grönbech, 1942] и цикле публи­каций В. Дримбы [Drimba,1970-1985], армяно-кыпчакская частично отражена в глосса­риях к опубликованным текстам, начиная с издания «Документы на половецком языке XVI века» Тимофея Ивановича Грунина [До­кументы, 1967], в конкордансе к кыпчакской части трех рукописных армянско-кыпчакских словарей 17 в., хранящихся в Австрий­ской национальной библиотеке и в Библиоте­ке Конгрегации мхитаристов в Вене [Tryjar­ski, 1968-1972], а также в специальных стать­ях [Schütz, 1966; Doerfer, 1968; Clauson, 1971; Tryjarski, 1968; 1972; 1975; 1984; 1999; 2000 и др.]. [71]

Широко, но все же не всегда адекватно и не с достаточной полнотой описаны типы слово-, формообразования и словоизменения [Gabain, 1959; Pritsak, 1959; Документы, 1967: 357-380; Гаркавец, 1979; 1986b; 1987; 1988].

Синтаксису куманского языка посвящена специальная монография В. Дримбы [Drimba, 1973], а вопросы армяно-кыпчакского грам­матического строя – преимущественно в пла­не функционирования и сочетаемости частей речи – рассмотрены в предшествующих публикациях автора [Гаркавец, 1975-1988].

В ходе подготовки нового издания Кодек­са возникла необходимость в скрупулезном анализе специфики латинской графики па­мятника и звукового строя отраженной в нем тюркской речи. Поскольку именно от адек­ватности прочтения текстов во многом зави­сит эффективность интерпретации, нами и был выполнен исчерпывающий анализ имею­щих место в памятнике соответствий между элементами графики и фонетической систе­мой куманского языка и благодаря этому уточнен фонемный состав куманского языка Кодекса и внесены коррективы в чтение текс­тов в целом [Гаркавец, 1987].

Представленные здесь тексты подготовле­ны к печати по факсимиле рукописи Кодекса, хранящейся сегодня в Национальной библио­теке св. Марка Евангелиста в Венеции (Biblioteca Nazionale di S. Marco ~ Biblioteca Divi Marci ~ Biblioteca ad templum Divi Marci Venetiarum, Venezia, Mss. latini, Fondo antico, Collocazione 1597, Codex DXLIX / №549), с учетом публикаций Генриха-Юлиуса Клапрота, Гезы Кууна, Германа Вамбери, Вильгельма Банга, Василия Радлова, Карла Залемана, Отто Блау, Юлиуса Немета, Кааре Грёнбека, Дагмар Дрюлль, Андреаса Титце, Мефкюре Молловой, Владимира Дримбы, благодаря бесценно­му вкладу каждого из которых в исследование Кодекса это наше издание стало возможным.

Все куманские тексты снабжены русским подстрочником, иногда достаточно стилизованным, а куманские переводы христианских сочинений – также латинскими и русскими каноническими текстами для сравнения и ис­торическими справками.

Куманские тексты даны в разработанной нами ранее для кыпчакских памятников тюркологической транскрипции на латинской ос­нове и в соответствии с принципами чтения куманских текстов, изложенными в нашей монографии «Кыпчакские языки: куманский и армяно-кыпчакский» (Алма-Ата: Наука, 1987), где приведена исчерпывающая таблица соответствия письменных символов звукам куманской речи и показана эволюция графи­ческой системы памятника.

Пропущенные буквы и слова даются кур­сивом, но сомнительные, как и оригинальные написания с описками, а также вносимые на­ми в текст элементы – в квадратных скобках. [72]