Осада Ревеля (1570—1571 гг.) герцогом Магнусом, королем ливонским, голдовником царя Ивана Грозного

(Очерк составлен по следующим источникам: а) Подлинные грамоты герцога Магнуса, хранящиеся в Ревельском городском архиве и Митавском герцогском архиве; б) Scriptores rerum Livonicarum. Russow, Livlaendische Chronik. Salamon Henning, Livlaendische-Churlaendische Chronica; в) Bohlen, Herzog Magnus, Koenig von Livland; г) Dr. Th. Schiemann, Characterkoepfe; д) Beitraege zur Kunde Ehst—Liv-und Kurlands. Rand III, Hft. 3. 1886.).

Время Ливонской войны непристрастные немецкие летописцы называют временем суда над Лифляндией (Под Лифляндией того времени должно понимать не только нынешнюю Лифляндскую губернию, но и Эстляндскую.). “Несчастие наше, повествуют они, стояло не за горами: оно было предвидено и предвозвещено; и, несмотря на то, мы, по нашему легкомыслию, вызвали и начали войну. Полчища Ивановы уже приближались к Лифляндии, а мы не помышляли об угрожающей нам беде. Когда же она пришла, то у нас обнаружилось незнание воинского дела, мы впали в отчаяние, явились несогласие, взаимные попреки и в то же время предавались беспечности и забавам”. Известие о вторжении Русских в пределы Ливонии, по словам Лифляндской хроники Руссова, пришло в Ревель как раз во время одного свадебного пиршества. “Положили сыграть эту свадьбу так, чтобы дети и внуки помнили о ней. Пировало на ней все эстляндское дворянство с гостями из Рижской епископии и орденскими. Пир не прекращался и по получении рокового известия”.

В виду приближающейся опасности, Германская колония Прибалтийского поморья наконец решилась подчиниться власти соседних государств. Лифляндия превратилась в Польскую провинцию, Курляндия — в герцогство под верховенством короля Польского, Эстляндия признала власть короля Шведского. [4] Епископии Эзельская и Пильтенская проданы были, не испросив согласия Ордена, убежавшим за границу епископом Мюнхенхаузеном Датскому королю. Рига оставалась самостоятельным имперским городом. В епископии Юрьевской (Дерптской) уже властвовал Русский Царь.

Принцу Датскому Магнусу, по завещанию его отца, следовало владеть герцогствами Шлезвигским и Голштинским, но старший брат его король Фридрих II, не желая раздроблять королевства, предложил ему взамен этих герцогств приобретенные им покупкой Ливонские епископии Эзель и Пильтен. В состав Эзельской епископии в то время входили: большая часть острова Эзеля и земля Викская с г. Гапсалем, бывшей резиденций епископа. Остальная часть острова Эзеля оставалась во власти Немецкого Ордена. Монастырское владение Падис вскоре магистром Ордена Кетлером было также передано Магнусу. Сверх сего за самую ничтожную цену приобрел Магнус епископию Ревельскую от ее епископа Врангеля, благоразумно скрывшегося за границу.

Апреля 16 дня 1560 г. отправился герцог Магнус с о. Готланда на Датских военных судах, сопровождаемый королевскими чиновниками, и с наемным войском на о. Эзель и, благополучно прибыв туда, занял замок Аренсбург.

С энтузиазмом 19-летнего юноши (род. 1540) мечтал Магнус о блистательных подвигах в Ливонском крае. О наружности Магнуса и полученном им воспитании достоверных сведений не сохранилось. Один позднейший католический писатель видит в нем какого-то выродка, что-то в роде гермафродита (sexus utriusque) (Dion. Fabricius. Livonicae historiae compend., series ab anno 1158 usque ad annum 1610.), говорит, что герцог был крив (monoculus) и хром; но такой неблагоприятный отзыв о Магнусе не подтверждается другими известиями, признававшими в нем личность с характером кротким, обходительным и щедрую до расточительности. Hoвейший его биограф Шиман [5] рисует нравственный облик герцога Магнуса в таких неприглядных красках. “Чужеземец, призванный в Ливонию корыстолюбивым епископом, Магнус своей щедростью и угодливостью старался приобресть ceбе приспешников и, пользуясь спорами из-за Ливонии между Польшей, Швецией и Москвою, желал повыгоднее продать свое содействие. Неудовлетворенный посулами двух первых, он принял сторону Ивана Грозного, опаснейшего врага Ливонии. Получив от царя титул короля Ливонии, в союзе с Грозным соделался Магнус, если не слепым, то бессильным орудием неразборчивого на средства тирана”.

Ливония, во время прибытия Магнуса, волнуемая раздорами своих разнородных властителей, представляла картину полнейшего разложения. У Ордена не прекращались ссоры с епископами и города Ливонии — какие-то маленькие республики, всегда готовые передаться на сторону того, кто ему более посулит и не коснется их излюбленных привилегий. Когда же эта страна, наконец, стала понимать, что должна искать свое спасение в единении и подчинении власти могущественного государя, который, обладая воинскими доблестями, в состоянии был принять ее под свою защиту, тогда судьба, как бы в насмешку, послала Ливонии юношу без всякого опыта и у которого при распадении Ордена было главной целью поживиться добычей.

Так как герцог Магнус не скупился на обещания и соглашался на все условия, не заботясь о том в силах ли он будет их исполнить, то в скором времени его войско увеличилось многими Ливонскими дворянами. Магистр Немецкого Ордена Кетлер, опасаясь планов Магнуса, после нескольких стычек заключил с ним союз, в силу которого уступлена была Магнусу администрация епископии Ревельской и монастыря Падиса, а герцог обязался действовать против Русских за одно с Орденом. Оказалось однако ж, что Ревель вовсе не был намерен признать власть своего нового епископа.

Что первоначальные отношения герцога Магнуса к России были вполне враждебные, видно между прочим из его грамот, адресованных (1560 г. 8 мая и 14 июня) Ревельскому магистрату. “Мне достоверно известно, жалуется в них Магнус, [6] что купцы морских городов и голландские, не заботясь о вреде для Ливонии, намерены снабжать Выборг и Россию военными припасами, особенно порохом, селитрой и проч.; затем обещает Магнус ловить суда с этими припасами, и что он о том же просил своего брата короля Фридриха; просит Ревель также задерживать суда с запрещенным грузом ради всей страны и дабы воспрепятствовать наследственного врага и не дать ему усилиться” (Приложение I (Ревельский городск. архив. Магнус титулует себя в своих письмах: Божиею милостью епископ Эзельский и Викский наследник Норвежский, герцог Шлезвигский, Голштейнский, Стармарнский и Дитмаршский, граф Ольденбургский и Дельменхорстский. На грамоте восковая красная печать и подпись: Magnus mаnu ppr. scr.)).

Положение Магнуса посреди трех держав, враждующих из-за Ливонии, становилось довольно опасным, а потому, узнав о вторжении Русских, он поспешил укрыться на своем острове. Около этого времени проезжало через Эзель в Москву Датское посольство. Между прочими делами старалось оно склонить царя Ивана Васильевича помочь Магнусу утвердиться в Ливонии; но ответ Грозного на эту просьбу был до того не благоприятен, что король Фридрих, опасаясь за своего брата, вызвал его в Данию. Прибыв в Копенгаген, Магнус убеждал всячески короля помочь ему овладеть Ливонией, ослабленной распадением Ордена; но Фридрих задумал иначе устроить своего брата, тем более, что при войне с Русскими сохранение за собой Ливонских епископий представлялось делом весьма сомнительными Нежно любившая Магнуса мать его, вдовствующая королева Доротея (дочь Магнуса герцога Саксен-Лауенбургского), снабдившая сына денежными средствами для покупки Ливонских епископий, также более сочувствовала плану короля доставить брату коадъюторство богатой Хильдесхеймской епископии. Однако ж хлопоты их не увенчались успехом и Магнусу снова пришлось отправиться на о. Эзель, куда он с 10 военными судами, минуя рук подстерегавшего его магистра, благополучно прибыл 18 мая 1561 г. В виде ментора придан был ему датский советник Валькендорф. [7]

Ливонский магистр и Рижский епископ уже в 1559 г., год спустя по взятии Русскими Нарвы и Юрьева, обращались за помощью к Германскому императору Фердинанду I и на Аугсбургском съезде постановлено было убедить дружественные державы Датскую, Шведскую и Польскую оказать помощь бедствующей Ливонии. Шведский король Густав Ваза обещал было свое покровительство Ревелю и Харриенскому рыцарству, но его преемник Эрик XIV готов был оказать ему помощь не иначе как на известных условиях: “я не намерен защищать чужое, отвечал он Ревельцам; если же они признают его власть, то будет он им милостивым королем и государем и оставит их при прежних вольностях и правах”.

На защиту со стороны Польши Ливония не могла много рассчитывать: притом же лютеранское ее население опасалось католической пропаганды. О Польском войске, прибывшем в Ливонию по приглашению магистра, летописцы отзывались так: “это мальчишки — голь, которой нечего есть и нечем прикрыть свою наготу”.

Между тем переданная Магнусу Ревельская епископия перешла во власть Шведов. Ревельский Вышгородский замок находился в залоге у Шведских наемников магистра. Не получая следовавшего им жалованья, Немцы приняли сторону Шведов, которые вслед за тем, укрепившись в Ревеле, овладели большей частью Эстляндии (Приложение II). К этому событию относятся две грамоты Магнуса к Ревельскому магистрату (Рев. городск. архив). В одной из них, прося магистрат о выдаче одному Датскому подданному наследства после его брата, умершего в Ревеле, угрожает он, в случае отказа, наказанием со стороны Датского короля (писано из Пернова); а в другой — просит, чтобы его людей не заставляли присягать королю Шведскому и городу Ревелю и, вообще, чтобы обращались “любовно и дружественно с подданными его епископии” (Ревельской).

В это самое время задумал магистр Кетлер передать все владения Ордена Польше, не исключая и тех, на которые претендовал Магнус, несмотря на то, что перемирие с последним было продолжено на три года. Положение Магнуса становилось все более и более критическим. Ревель, как мы видели, [8] не расположен был сдаваться, а из-за Падиса приходилось воевать с Эриком XIV. У неопытного 21-летнего герцога оказалось в одно время трое соперников, претендовавших на Ливонские земли, и каждый из них смотрел на Магнуса, как на орудие против своего врага.

Прежде всех выступил отказавшийся от Ордена и cделавшийся (1562) герцогом Курляндским Готхард Кетлер. Желая оттягать от Магнуса епископию Курляндскую, называемую по местопребыванию епископа Пильтенской, он предлагал ему в обмен Гапсаль, Леаль и Зонненбург. Считая первые два места своим законным достоянием, Магнус не соглашался на этот обмен и, опасаясь насильственного овладения Пильтеном, решился перебраться туда, тем более что, по овладении Шведами Пернова, он уже не считал себя безопасным на своем острове.

Война между Швецией и Магнусом, начатая с небольшими силами и недостаточными средствами, ограничилась небольшими стычками без решительных результатов. В продолжение оной зажиточное дворянство сидело в своих укрепленных замках, защищаемых вооруженной силой; люди победнее, не примкнувшие к дворянству, проводили свою жизнь в лагерях: граждане отбивались от неприятеля из-за крепких стен своих городов; крестьяне, забрав свой бедный скарб, скрывались в непроходимых лесах. Mногие, избегая опасности, уходили за море на о. Эзель, что не мало содействовало процветанию Аренсбурга.

До 1567 г, Магнус, сравнительно мало страдавший от войны, большую часть времени пребывал в Пильтене; но денежные его обстоятельства, судя по тому, что он заложил свои имения, находились далеко не в блестящем положении. В 1565 г. пытался он присвататься к сестре Сигизмунда Августа Анне, но, как видно из письма последнего к Виленскому воеводе князю Николаю Радзивилу от 13-го мая (Подлинное находится в Импер. Публ. Библиотеке в собрании писем Сигизмунда.), предложение было встречено насмешкой. “Что касается предложения брата Датского короля, писал король, получить руку нашей сестры, с придачей [9] Рижской архиепископии, то мы против сего ничего не имеем, но желали бы прежде всего узнать, в какое именно место герцог Магнус повезет нашу сестру”. На этот вопрос Магнус, конечно, не мог дать положительного удостоверения. Если бы и удалось ему отвоевать свои владения у шведов, то можно ли было поручиться, что ему удастся отстоять их от Русских.

Не видя удачи от переговоров с Польшей, Магнус вступил в сношение с Ригой, тяготившейся польским владычеством. Вероятно около этого же времени начались при посредстве Таубе и Краузе, известных ливонских перебежчиков в Россию (Довольно любопытные, хотя и проникнутые Балтийским патриотизмом, сведения об этих двух выходцах, находим в соч. Шимана Characterkoepfe и. s. w. В Рев. гор. архиве есть несколько писем их к Рев. магистрату и ответы на них.), сношения Магнуса с Москвой. Все это не могло быть тайной для Сигизмунда Августа, и при его личном свидании с королем Польским герцог получил решительный отказ.

Заключенный в феврале 1569 г. мир между Данией и Швецией был вскоре нарушен, и так как Шведский флот угрожал Эзелю, то, потеряв всякую надежду на поддержку Польши и Швеции, Магнус решился обратиться за помощью к царю Ивану Васильевичу. Поощряли ею к тому его духовник и главный советник Христиан Шрапфер, по словам Руссова, большой краснобай (ein wohlbeschwatzter Mann), равно и те из ливонцев, которые сосредоточили на нем все свои виды и надежды.

II.

Краузе и Таубе были посланы царем Иваном Васильевичем в Юрьев, уже покоренный русскими, чтобы склонить Ливонцев признать власть царя. Узнав об их прибытии, Магнус покинул свою резиденцию Пильтен (13 ноября 1569 г.) и послал в Юрьев двух преданных ему лиц объявить о его решительном намерении стать на сторону Русских. Вслед за тем отправил герцог к царю великолепное посольство, состоявшее из 39 лиц. Иван Васильевич, благосклонно принявший послов, (27 ноября) пожаловал герцога Ливонией и королевским [10] титулом; затем дал обещание не касаться ни прав, ни веры Ливонцев и удовольствоваться лишь добровольными дарами городов. Так, с Риги намерен он получить не более 100 венгерских золотых. От Магнуса же требовалось, чтобы он в подкрепление к царскому войску выставил 3000-й корпус: а буде он этого сделать не в силах — выдать деньгами за каждого пешего по 3 талера, а за конного по 3 1/2 тал. Один из биографов Магнуса говорит об этих условиях: “если бы они были добросовестно исполнены, то могли избавить Ливонию от бед многолетней войны и раздробления ее по частям”.

Непременным условием Ивана Васильевича было прибытие самого герцога в Москву (Попавший в руки Поляков и подвергнутый пытке в Варшаве, секретарь посольства Фридрих Грос выдал тайну переговоров Магнуса с царем.). Обещания Русского царя не могли не прельстить Магнуса и его советников и вслед за возвращением посольства (27 января 1570 г.) отправился он, полон розовых надежд, в Русскую столицу. Руссов характеризуем этот поступок Магнуса такими словами: “совершилось большое чудо - Германский принц, сын могущественного короля, унизился доселе неслыханным образом и отправился к Московитам. Но находились и такие люди, прибавляет летописец, которые радовались этому событию, надеялись что Московиты возвратят герцогу все, что было ими завоевано в Ливонии; обыватели же этой страны ожидали своего утешения и спасения”.

В письме к герцогу Мекленбургскому король Датский так отозвался о решении своего брата Магнуса, “эту сделку мы находим странной и опасной и можно о ней рассуждать prо и contra, хотя, приняв во внимание тяжелое положение Его Милости (герцога), нельзя также его слишком строго осуждать. Вообще же это дело довольно рискованное”. До конца 1570 г. Фридрих II еще поддерживал своего брата, но отказался от него, когда заметил, что тот совершенно отдался в руки Русского царя.

Намереваясь очистить от Шведов Эстляндию, Магнус подступил к стенам Ревеля 21 августа (Число войска 25 тыс., заимствованное Карамзиным по всему вероятию у Руссова и основанное на слухах, полагают несколько преувеличенным.) 1570 г., [11] вспомоществуемый Русским войском (У Карамзина — 23-го авг.; но из письма Рев. магистрата, посланного Магнусу 22-го числа, в котором жалуются на разграбление больницы св. Иоанна в ближайшем к городу предместье, можно заключить, что военные действия под Ревелем начались никак не позже 22-го августа.). Таково было начало опустошительной 12-летней Ливонской войны,

Таубе и Краузе, желая привлечь ганзейский город на сторону Русского царя, писали в начале 1569 г. Ревельскому магистрату:

“Когда вы рассудите, что мы не только родились посреди вас и воспитаны в доброй Ливонии (Ейларт Краузе (так он сам писал свое имя — а не Крузе), и Иоанн Таубе принадлежали, с 14 столетия, к знатным родам Ливонского дворянства.), но и оставили там наших родителей, детей и родных, то не будете удивляться нашим благонамеренным и дружелюбным речам. Как вам известно, были мы исторгнуты из нашего любезного отечества, по воле Божией, перенесли много скорби и несчастия, а затем облечены были в достоинства и почести и обильно пожалованы содержанием всемилостивейшим и могущественнейшим государем, царем и вел. князем. Не смотря на все это, Бог тому свидетель, мысли и сердца наши никогда не отвращались от любимой родины, и мы не переставали взывать к милосердию Божию и помышлять о средствах и путях для дарования свободы и благосостояния нашей удрученной несчастием родине. Ныне же всемогущий Бог, св. Духом своим, ниспослал милость, услыхал наши мольбы и воздыхания и указал на средства и пути, ведущий к высшему благосостоянию, о каковом человек и не помышлял, - не только всей нашей любезной родине, но и пленным и покоренным гражданам епископии, изгнанным дворянам и вашему доброму городу Ревелю. Почему мы и обращаемся к вам, также не мало потерпевшим за это время, — с просьбой прислать к нам в Дерпт, или Нарву, или Везенберг — двух или трех доверенных лиц, как вам будет удобнее, и куда нам самим можно без затруднения прибыть”. Ревельский магистрат отвечал, что охотно пришлет несколько лиц для выслушания “пропозиций” и просил о высылке охранного листа; относительно же мест, предложенных для съезда, [12] заметил, что они несколько отдалены, и находил для себя более удобным мызу Альп (Письмо и отпуск ответа находятся в Ревельск. город. архиве. Поместье Альп находится в Вейсенштейнском уезде.): но вместе с сим магистрат, опасаясь какой-либо хитрости, письмо Магнуса сообщил Шведскому наместнику в Ревеле, с которым и уговорился послать послов на съезд, как от города, так и замка (Постоянное местопребывание наместника находились в Замке (Domschloss), вроде цитадели города, пользовавшегося отдельным почти неограниченным самоуправлением.).

2-го марта получено магистратом новое послание от Kpayзе и Таубе, в котором они объявляют о своем возвращении в Дерпт, а с ними и всех обывателей города, находившихся в Московском плену и отпущенных царем: затем извещал, что для переговоров магистрат избрал Везенберг, препровождают охранный лист и приглашают прибыть в тот город к 4 апреля (Ревельск. город. архив.).

Эти достопамятные переговоры происходили 5 и 6 апреля (Руссов передает пространную речь Таубе несколько иначе, чем она сохранилась в протоколах магистрата.). Таубе начал свою речь изображением картины внутренних раздоров в Ливонии, ее беспомощности; называл ее виновницей войны и угрожал тем, что царь намерен взять себе все ее города и местечки, так как они принадлежали к его старинной вотчине. Говорил о напрасной надежде на помощь Римского императора, приславшего царю ничего незначащее посольство и на Датского короля, едва успевшего испросить себе мир: не надеялись бы они ни на Ригу, ни на Поляков, которые более притесняют, чем покровительствуют добрым Рижанам. Затем упомянул о том, что Польский король ради мира, семь лет тому назад, предлагал царю руку своей сестры Екатерины, с условием, чтобы наследниками престола были дети не от первого брака, а от Польской принцессы, но что не состоялись ни этот брак, ни мир: что Pyccкие отняли от Польши более чем 100 миль пути и столь унизили ее, что король был согласен отказаться от своих прав на Киев и Ливонии с Полоцком, [13] только чтоб возвратили ему захваченные земли; из этого видите, насколько может полагаться на слова Польского короля Ливония. Что касается Xappии и Ревеля, то должно заметить, что во время заключения Иоанна его братом королем Эриком, у последнего был с великим князем мир, и Эрик, уверяя, что герцога Иоанна нет более в живых, предлагал великому князю руку его супруги. Когда же царь узнал всю правду, то дело это ничем не кончилось. Да и царь не требовал де брака с принцессой или сожития с ней нечестным образом, а лишь имел намерениe, дабы потешиться над своим отъявленным врагом, королем Польским, держать его сестру в почете, в монастыре или тереме. Обманутый Эриком, великий князь решился, какие бы важные посольства тот к нему ни засылал, не мириться с ним до тех пор, пока он не откажется от Ливонии. Затем, Таубе уверял в своей любви к отечеству, что дерптскиe обыватели лишь по его ходатайству освобождены из плена; распространялся о могуществе вел. князя, об его любви ко всему немецкому, что Иван похваляется своим происхождением от немецкой крови, от Баварского рода, а потому желает свободу для немцев, но не хочет видеть в Ливонии Поляков, Литвинов и Шведов. Царь повелит удалиться из страны даже Русским, ибо отлично понимает, что им не пригодно жить меж немцев, а тем менее владеть и повелевать ими. Русские де народ грубый и необразованный. Великий же князь отличный государь: он не верит Русским, потому что любит правду и справедливость. Права де их и преимущества не только будут им сохранены, но и умножены, и ни один народ во всем христианском мире не будет пользоваться столь неизъяснимым благоденствием. Все сказанное мной, заключил Таубе свою речь, говорено по поручению великого князя” (Рев. гор. архив).

Ответ Ревельских послов был уклончивого характера. “Мы благодарны вам, сказали они, за вашу преданность отечеству и доброму городу Ревелю и уверены, что она окажется не только на словах, но и на деле: но мы люди маленькие, не снабжены надлежащим наказом от наших эльтерманов и магистрата, да и не были известны о предмете переговоров. Мы полагали, что вопрос касается мира между Швецией и [14] Росcией, и что в видах сего будет в скорости отправлено в Москву знатное посольство. Мы уполномочены лишь выслушать вас и слышанное точно передать нашим эльтерманам, и просим то, о чем здесь происходила речь, препроводить на письме (нашему) магистрату”.

Ревельским послам отвечали: “по важности дела нельзя его в скорости решить. Просим отсрочки до следующего дня, а пока приглашаем вас откушать с нами хлеба-соли”. Сидели за обеденным столом немецкие ратсхерры и дерптеские граждане и знатные бояре, последние были чрезвычайно любезны со своими гостями; чествовали синдика, восхваляли редкие способности посла Сандштета и вообще, желая склонить Ревельцев на свою сторону, “пускались на всякие хитрости”.

На следующий день, 6 апреля, происходило вторичное совещание. Таубе не скупился на посулы. “Мир между вел. князем и Швецией нарушен, говорил он, и какие знатные посольства Швеция ни присылай, пользы ожидать нельзя. Пока Ревельцы будут стоять за Швецию, гнев царя на Ревель и Харрию будет столь великий, что никто не в состоянии вообразить или предсказать те бедствия, которые предстоят обывателям, их женам и детям. Положим, что Ревель довольно хорошо укреплен; несмотря на то, он не будет в состоянии долго устоять против подобных бедствий. Напротив, если Ревель будет принят под крыло великого князя, то его свобода, величие и промыслы будут столь умножены, как не бывало и не будет ни в одном находящемся под солнцем городе. Так как король Эрик низложен, то этим город перед Богом и всем светом освобожден от присяги, данной Шведам. Ревель останется вольным имперским городом и будет хозяином Вышгорода и замка с его доходами, и не будет утружден пребыванием в нем русских начальников и чиновников. Не станут обременять их какими-либо новшествами, налогами или пошлинами, и в их город будут перенесены складочный места из Нарвы и других городов и наций. Если и приходится царю вести войну из-за Ливонии и Ревеля, то от них по сему случаю не будут требовать более того, что они делали для своих прежних государей, ибо не неволи их желает царь, а только [15] пользоваться именем и титулом их верховного владельца (Schutzherr) для того, чтобы защищать их от всякого врага. Буде же Ревельцы не найдут для себя удобным непосредственно (immediate) присягнуть царю, то вольно им будет избрать себе немецкого князя или кого из дворян, кому они более доверяют; тогда пусть тот присягнет вел князю, а ему присягнут Ревельцы точно так, как вольные немецкие князья, государи, курфирсты присягают Римскому императору. Посоветуйтесь с эльтерманами и магистратом и не откладывайте ваш ответ на это важное дело. Дабы вы не опасались, что все обещанное Его Царским Величеством не будет исполнено, то озаботятся о том, чтобы эти условия, чему еще не было примеров, были скреплены клятвой и печатью Русского святейшества (митрополита) и всего духовенства. На все это можем мы крепко и вполне положиться. Царское Величество также желает мира с священной Римской империей и со всеми соседними потентами, дабы изгнать из христианского мира турок и водворить и распространить святую и душеспасительную веру на всем свете. Сверх того, так как у царя имеются два мужских наследника, то найдет он средства и пути, чтобы женить их на императорских или княжеских принцессах. Наконец, если вы полагаете, что необходимо обо всех этих предметах посоветоваться с Ригою, как соседкой нашей, то это предоставляется благоусмотрению магистрата”.

Послы Ревельские отвечали: “мы с удрученным сердцем замечаем, что Его Царское Величество прогневался на добрый город Ревель, однако ж утешаем себя вашими искренними и отческими чувствами к вашему любезному отечеству и тем, что, состоя в большей силе и чести у могущественного царя, вы хотите употребить ваши усилия для отвращения бедствия. Просим вашего ходатайства и обождать наш ответ, пока мы не донесем о всех делах нашим эльтерманам” (Подлинник. Рев. гор. архив).

Ревель, по возвращении своих послов, стал однако ж готовиться к защите от угрожающей ему опасности. Магистрат, сообщая (21 апр. 1569) Шведскому королю о бывших в Везенберге переговорах писал: “не переставая оставаться [16] верными Шведской короне, мы находим страшные предложения русских советников Таубе и Краузе в высшей степени тягостными, но, желая отвратить угрожающее нам бедствие, прямо не отклоняли их, однако ж, так как неприятель угрожает нашему городу всеми своими силами и можно ожидать, что он не ограничится одними словами, но серьезно возьмется за дело, обращаемся к королю с просьбой придти к нам на помощь и снабдить наш город войском, деньгами, орудиями, порохом и свинцом” (Отпуск. Рев. гор. архив).

От 27 января Таубе и Краузе снова писали магистрату: “отправленного нами к вам нарочного вы встретили по неприятельски, засадили его в тюрьму и заставили во всем нуждаться. Это в высшей степени удивляет нас, и мы невольно должны изменить то (хорошее) мнение о вас, которое мы заявили во время Везенбергских совещаний. Если не будет в вас перемены, то многим (у вас) придется плакать и горевать” (Подлинное письмо с подписями Таубе и Краузе. Там же).

От 28 января прислана была в Ревель грамота от самого Магнуса (к прежним своим титулам прибавляет он титулы епископа Курляндского и администратора епископии Ревельской), в которой он извещает, что намерен по важным и известным магистрату причинам прислать послов и требует для них охранного листа” (Подлинник с подписью и печатью Магнуса. Там же).

Дерптский магистрат и гильдии, вероятно по внушению Taубе и Краузе, в письме от 7 февраля, давали совет Ревельскому магистрату подчиниться герцогу Магнусу. “Ложные известия, пишут они, ввели нас в беду, но, но милости Божией, мы приобрели опять прежнее благосостояние, возвращены нам наши кирки, дома, дворы, и в непродолжительном времени царскою милостью возвратятся к нам наши сестры и братья. Некоторыми называется наше (Русское) достопочтенное правительство нехристианским и нехорошим, но свидетельствуем перед Богом, что по cие время оно не касалось нашей свободы и веры и не обременяло нас пошлинами. Далее, извещая о том, что их всемилостивейший государь-царь, заключив мир с Датским королем, принял под свое покровительство герцога Магнуса и [17] наделил его завоеванными землями Ливонскими, увещевают Дерптцы ревельцев в таких словах: “пора вам подумать о вашей будущности; можно Ревелю желать лучшего, чем жизнь в мире и любви с могущественным Русским царем и под Немецким начальством? Представится вам возможность снова начать торговлю с Ганзейскими и Вендскими городами и по Восточному (Балтийскому) морю. Герцог Магнус освободит вас от вечной зависимости и охранит от несчастия” (Там же). Но Ревельцы не поддавались этим заманчивым обещаниям. В следующем затем письме (февраль) Таубе и Краузе поздравляют их с освобождением их “Замка” от Шведского занятия (Некто Курсель, под предлогом вытребования неуплаченного ливонскому воинству жалованья Шведами, (вероятнее всего, что он желал угодить Магнусу), напал врасплох на последних и вытеснил их из Замка.) и просят магистрат и ольдерманов, старшин гильдии и (корпорации) Черноголовых взвесить то обстоятельство, что лишь посредством торговли с Русскими Ревель приобрел себе богатство, палаты, мощь, вольности и всякое удовольствие. Ныне же от них ушли pyccкиe товары и претерпевают они насилие и угнетение от чуждой им нации. “Под властью же Немецкого государя (Магнуса), пишут выходцы, вы можете снова приобрести мир и благосостояние, будете находиться в союзе со всеми государями Римской империи, с Данией и Ганзой и, под покровительством Римского императора, вести беспошлинную торговлю с Германией, Poccией, в Гиркании, Мидии, Армении и Персии. Если вы примете наши условия, заключают они, то мы готовы убедить царя снова открыть вам все торговые пути; в противном случае вам угрожает ужасное несчастие. Затем, просим нашему послу не причинять никакого зла, дабы мы не были вынуждены сделать то же самое с вашим” (Подлинное письмо Таубе и Краузе. Там же).

Ревельский магистрат в ответ на это послание писал (26 февр.): “ему неизвестно о том, чтобы Ревельское начальство было главной причиной ссылки Дерптских обывателей; далее, что Ревель не может принять предложения герцога Магнуса, ибо Провидению угодно было подчинить город власти Шведской короны, [18] которой он и намерен оставаться верным, впрочем с Дерптом он надеется жить по прежнему в дружбе. Наконец, что высшее начальство Ревеля не подавало никакого повода к несогласиям с царем и его подданными” (Отпуски. Там же). 24 марта 1570 г. Шведы снова водворились в Ревельском Замке, напав врасплох на Ливонских дворян и взяв в плен их предводителя Курселя.

14 апреля Ревельский магистрат получил два письма от Таубе и Краузе за их подписью и печатью. В одном от имени “могущественнейшего и непобедимого царя и вел. Князя” изложены 12 статей Везенбергских пропозиций, - другое должно было служить охранным листом.

14-го августа 1570 г. герцог Магнус, приняв титулы короля Ливонского и государя Эстонских и Латышских земель, обратился к дворянству Харриенскому (Ревельск. уезд) с таким посланием, из Обер-Палена: “не желаем всемилостивейше от вас скрывать, что, намереваясь начать войну с нашим врагом, Швецией, мы решились начать осаду Замка и города Ревеля. А посему требуем сим нашим письмом, чтобы вы с вашими людьми и конями, вооружась, поднялись и прибыли к нам, буде желаете уберечь ваше добро и впредь им пользоваться. Если же тот или другой из вас вздумает сопротивляться и не явится, то будет лишен всего своего добра. Сообразуйтесь с сим”. (Там же).

Первая осада Русскими Ревеля 21 августа 1570 г.

В распоряжении герцога Магнуса, когда он подступил к Ревелю, сверх 25 тыс. Русского войска, занявшего уезды Эстонии — Ервенский и Харриенский, находилось 3 эскадрона выставленного Ливонским дворянством, одна “хоругвь” Немецких стрелков из Аренсбурга и много ливонских дворян и граждан, чаявших своего благополучия от единоверного им Немецкого государя. Состоявшими под его главным начальством русскими войсками предводительствовали воеводы боярин Иван Петрович Яковлев, князь Михаил Юрьевич Лыков и [19] кн. Николай Иванович Крапоткин. Военные действия начались занятием и разгромом госпиталя св. Иоанна, (существующего в настоящее время), находящегося в одном из предместий Ревеля. По этому поводу магистрат жаловался Магнусу, что “войско его, не пощадив несчастных больных, тем нарушило старый воинский обычай - не трогать дома для бедных, церкви и монастыри, поступило не по-христиански и против божественного, естественного и народного права”. Герцог Магнус оправдывался тем, что в госпитале скрывались злонамеренные люди и воры, которые, в ночное время, перебегали в город с вестями; некоторых из них он должен был предать смерти, но грабить больных и бедных он, Магнус, не приказывал что, впрочем, по этому делу, очень обычному во время войны, будет наряжено следствие. При сем припоминает герцог Ревельцам, как они сами со Шведами в Гапсале и Пернове варварски поступили, утопив в реках бедных больных; что ему де без их наставлений хорошо известно, как следует себя вести христианскому государю. В заключение Магнус грозит Ревельцам, что если они своевременно не покорятся, то их так угостят, что им будет не до споров и насмешек: своих госпитальных со всеми их “французами” (зараженных французской болезнью, сифилисом?) предоставляется им перевести в город (В своем ответе Магнус между прочим упрекает Ревельцев, что госпитальным имуществом (доходами с приписанных к госпиталю св. Иоанна деревень) пользуются “не бедные и больные, а богатые и здоровые”. Упрек этот имеет чрезвычайное значение в вопросе о недавнем выделе городом двух госпитальных имений в пользу лютеранских кирок и служителей, поднятом в настоящее время губернской администрацией, находящей незаконным отчуждение Думой городских имение без испрошения Высочайшего на то разрешения и несогласным с Городовым Положением 1870 г.) (Приложение VI).

23-го августа произведены были вылазки осажденными; русские были вытеснены из госпиталя св. Иоанна, и была разрушена прилегавшая к нему мельница. От сего же числа была получена магистратом грамота “Ливонского короля” такого содержания. “Вам должно быть известным, пишет Магнус, как недавно Шведский король без объявления войны разорил огнем [20] и мечем наши земли Эзельскую и Викскую и последней овладел. Так как посредничество Дании и Польши не имели успеха, то мы обратились к Русскому царю (Кауser), как любителю (Liebhaber) и защитнику Слова Божия и общего блага и желающему доставить несчастной Ливонии мир и единение. Передал он нам в Москве собственноручно золотую печать и грамоты и дал обещание отдать нам в наследственное владение Ревель и другие города. Мы решились не уходить от вашего города, пока не овладеем им. Ревель был основан короной Датской и ею наделен привилегиями и ей принадлежал. Пусть вспомнят его обыватели — какой торг и житье-бытье были у них в прежнее время! Огромное войско подступило к городу, чтобы отнять его от Шведов; да подумает магистрат о положении города и не сделается причиной жалоб его граждан, детей и внуков” (Приложение III). В продолжение целой недели Ревель не давал ответа; угрозы Магнуса не действовали на него.

29-го августа Шведы сделали вылазку и взяли в плен одного смертельно раненого боярина.

В письме Магнуса к магистрату от 30-го августа идет речь о погребении убитых и размене пленных; он убеждает хорошо обходиться с пленными, взятыми накануне, если Ревельцы желают, чтобы также поступали с людьми, взятыми у них в плен.

2 сентября Русские, из прибывших к ним из Нарвы орудий, начали с горы бомбардировать Ревель; но по дальности расстояния ядра, по-видимому, не долетали и городу, по словам летописца, большого вреда не причиняли.

На предложение магистрата от 8 сентября о размене пленных из Русского стана прислан был от Его Ливонского В—ва ротмистра Бойсмана (Тот самый Бойсман, который при осаде Русскими Вендена в 1577 г., взорвал на воздух крепость и погиб со многими ее обывателями.) следующий ответ. “Тело боярина может быть разменяно на убитого Шведского капитана”. “Затем, писал он, будучи сыном Ревельского гражданина он, пользуясь случаем, извещает своих братьев и родственников (Schwaeger), что его всемилостивейший король вовсе не думал [21] снимать осады, а лишь поджидает прибытия князя Юрия (Мих. Юр. Лыков?) с огромными военными силами и нарядом, а потому он увещевает Ревельцев, не выжидая прибытия князя Юрия, прислать к королю двух заложников (?Geisel); король же вышлет таковых со своей стороны для прекращения кровопролития. В противном случае, чтобы они не ожидали пощады” (Копия. Рев. гор. архив).

Около сего времени пришла в Ревель от Магнуса грамота такого содержания. В ее 19 пунктах (У Руссова, против копии находящейся в Рев. гор. архиве, пропущены пункты 9, 14 и 15.) он, как и в предшествующих своих посланиях, убеждает подчиниться царю, который грамотами и печатями и крестным целованием закрепил за ним, Магнусом, все королевство Ливонское, уверяет, что царь, в союзе с Римской империей, намерен идти против Турок, что Pyccкие требуют лишь признания царя сюзереном Ливонии, а что царь прислал свое войско с целью очистить Ливонию от Шведов. Далее, что в Петров день заключено с Польшею трехлетнее перемирие, что при изъявлении Ревелем покорности будут ему его привилегии не только сохранены, но и распространены. Если же Ревель в пролитии крови находит удовольствие, то пусть ведает, что царь намерен прибыть со всей своей силой и разорит город, и жителей его подчинит вечному рабству, лишит их всех привилегий. Король Ливонский желает, чтобы Ревельцы поняли коварство и обман Шведов, и сколь неразумно со стороны их сопротивляться царю, который в состоянии вести со Швецией войну беспрепятственно как в летнее, так и зимнее время; а что в будущем ожидает вторгнувшего Шведского короля, то он изведает это не только в Ливонии, но еще более в Финляндии и др. местах; лгут те, кто уверяет, что война начата лишь в интересах вел. князя, и лжецы поплатятся за ложь своей кровью. Прошу поразмыслить обо всем этом и дать решительный ответ (Приложение IV).

Король Сигизмунд Август писал от 15 сентября из Варшавы к Ревельскому магистрату и Шведскому губернатору [22] (в Рев. замке), что очень сожалеет об осаде города, впрочем уверен, что их поведение будет таковое, как требуют честь и присяга, и что они не изменят его любезному шурину, королю Шведскому. Затем убеждает их не верить обещаниям и титулам, что войну ведет не Магнус, а московит; Магнуса же выставляют на вид, чтобы уловить ревельцев и ввергнуть их в жестокое рабство (Копия. Рев. гор. архив).

На послание Магнуса, в котором он выдает себя за открытого врага Шведского короля, магистрат, 16 сентября, отвечал: “тем, кто присягнул короне Шведской, не приличествует вступать в переговоры без ведома (своего) короля, тем менее, что московитское жалование герцога Магнуса еще не обязывает нас признавать себя подданными последнего. А так как, сверх ожидания, обращаются к городу уже во второй раз с тем же предложением, то магистрат, оставаясь при своем прежнем решении, просит не беспокоить его подобного рода требованиями”.

Несмотря на то Магнус, “любитель письменных упражнений”, обратился 28 сентября к магистрату с новым посланием, в котором старается его уверить, что все его предложения внушены чувством христианским и клонятся ко благу и спасению города, желанием оставить при магистрате его исконные вольности и суд. “После всех милостей, пишет Магнус, предложенных вам королевской и государевой честью, мы не можем не признать вас явными и наследственными врагами страны Ливонской, самовольно отделившимися от родины, не желающими находиться в ее составе. Сие наше письмо должно служить оправданием нам в пролитии крови невинной перед Богом, императором, королями, курфюрстами и друг. государями и перед всем светом. Правосудный Бог и время осудят вас за оскорбления, нанесенные нам, за то, что мы признали державного царя и великого князя нашим покровителей (сюзереном). Не уйти вам от кары Божьей и человеческой за вашу бессовестность, ребяческое невежество и ядовитость (Приложение V).

Русское войско все теснее и теснее облегало Ревель, надеясь, что голод принудит город сдаться. Между тем 29 [23] сентября, по прибытии ожидаемого продовольствия из Швеции и Финляндии, Ревельцы предпринимали небольшие вылазки и не думали сдаваться. 16 октября русские силы были увеличены прибывшим подкреплением. Накануне получено было в городе новое послание Магнуса, в котором он “родственно” убеждает во избежание гибели граждан, их жен и детей сдать город на христианских условиях ему, избранному Ливонскому королю, и не вынуждать его овладеть городом при помощи вновь прибывшего войска; в противном случае угрожает разорением, убийством и пожарами, о которых Ревельцы могут получить понятие по тем многим огням, которые они видят вокруг города. “Хотя мы вас извещали, говорит Магнус, что более не будем к вам о том писать, но по родственному к вам расположению, еще раз предупреждаем вас, что когда великая царская сила возьмет город приступом, то не оставит в нем камня на камне, а потому вновь убеждаем вас озаботиться о своем благополучии и сдать город и Вышгородский замок на условиях изложенных в наших прежних грамотах. Мы заверяем нашим королевским словом, что под нашим королевским управлением и покровительством Русского царя вы не будете подвластны другому государю, и что, исключая 8 иди 10 знатнейших начальственных лиц, никому из русских не будет дозволено войти в ваш город” (Подлинное с большой королевской печатью. Приложение VII).

Десятитысячное русское войско, состоявшее из опричников, было подкреплено вновь прибывшими 5 тысячами. Чтобы не подпускать неприятеля близко к городу, Ревельцы разорили прилегающее к нему предместье, с 200 дворами, Фишермай (Это та самая часть города с прекрасными дачами и садами, которая во время Крымской войны была вторично разорена главнокомандующим, генералом Бергом, опасавшимся, как оказалось совершенно напрасно, высадки с неприятельского флота.).

По прибытии нового русского подкрепления, магистрат получил из русского стана такую грамоту. “Высокорожденного, пресветлейшего, Божиею милостью царя, государя, великого князя всея Руси Ивана Васильевича и проч. и проч. мы бояре и [24] воеводы Иван Петрович Яковлев и Василий Иванович Умново (Umnoffa) обращаемся к вам с таким словом и даем знать бургомистрам, ратманам, всем дворянам и обывателям города Ревеля. Мы жалеем, что вы по вашему неведению должны погибнуть, ибо сами видите руку Божию в великой государя нашего силе, и что он решился пожаловать своего голдовника короля-герцога Магнуса, сына Христиана, и помочь ему сесть на своей отчине. Не хорошо вы поступаете, навлекая на себя гнев такого могущественного государя: вы видите, что никакое место, куда бы наш государь ни направился, не может устоять против него, и что людишки (этих мест) не могут ему оказать сопротивления. Вам, добрые люди, также хорошо ведомо, что творят у вас Шведы. Хотя их корабли стоят в виду города, но они уйдут в Стокгольм и покинут вас в вашей нужде. Размыслите-ка хорошенько и по приказу нашего государя сдайте город герцогу Магнусу; в таком случае вы будете жить спокойно и в милости у нашего государя и под именем королевским и будут вам из Ревеля открыты пути во все места и повсюду у нашего государя можете вести торг. Письмо это писано нами по желанию и просьбе находящихся при нас ваших родичей и приятелей” (Так как почти все присланные из русского стана грамоты были конечно писаны по-русски, то это, вероятно, перевод.).

На это послание последовала 4 ноября от харриенского и ервенского рыцарства такая любопытная отповедь. Сделав упрек русским за жестокое обращение с военнопленными и разгром их страны, рыцарство писало, что сомневается в том, чтобы война и осада города были с ведома русского царя, так как заключенное между Русским царем и Шведской короной перемирие сохраняет свою силу; далее, что так как Ревель присягал Шведской короне, то он не может быть сдан Магнусу. Пусть размыслят сами, дозволено ли без воли великого князя передать малейшую деревушку чужой державе, не только город укрепленный, с высокими стенами и снабженный военными припасами и продовольствием. А потому мы желаем, говорит рыцарство, чтобы вы нас на будущее время избавили от [25] подобных предложении. Буде же ваш великий князь желает наделить герцога Магнуса городами и землями, то может это делать у себя дома. Мы же намерены пролить свою кровь, защищаясь от Магнуса и его сторонников. Да скажите вашим друзьям, от имени которых де вы пишете к нам, что мы им в угоду не намерены сделаться бесчестными шельмами” (Отпуск. Там же).

Шведский флот, действительно, не принес Ревелю особенной помощи и ушел в конце октября. Магистрат, жалуясь Шведскому королю Иоанну III, писал: “уже 11 недель, как осаждает нас неприятель, а мы от вас не получали в нашем несчастии ни малейшего утешения и помощи; напротив, многие из наших воинских людей уехали к вам или перебежали к неприятелю. Большие корабли ваши принесли нам не пользу, а вред, ибо их отплытие причинило неприятелю большую радость. Но, несмотря на это, мы готовы жертвовать своей жизнью и кровью для Шведской короны. От одного русского перебежчика, Петра Дёнхофа, узнали мы, что неприятель намеревается отрезать для нас продовольствие с морской стороны” (Отпуск. Там же).

На эти жалобы получен был из Стокгольма такой ответ от 19 октября 1570 г. “Уведомились мы о сообщаемых вами враждебных намерениях герцога Магнуса, бывшего епископа Эзельского. Мы не можем дать тому веры, чтобы война эта была предпринята именем московита, ибо он, московит, перед тем как начинать против нашего государства что-либо неприязненное, доселе всегда о том гласно объявлял. Послы наши, которые в настоящее время ведут переговоры, извещают нас, что отношения между московитом и герцогом Магнусом вовсе не такие, как изображаются в угрожающих посланиях последнего, который, наобещав премного московиту, помышляет лишь о себе, как бы ему овладеть Ливонией. Мы уверены, что вы не испугаетесь его угроз и по-прежнему останетесь нашими верными подданными. Мы не оставим прислать вам в помощь несколько кораблей с войском, порохом, свинцом, провиантом и деньгами.... Когда неприятель заметит, что вы мало обращаете внимании на его шум и упорство, то не долго устоит против вас. [26] Осеннее время не позволяет нам прислать желаемого вами количества пехоты и конницы, но мы уверены, что, присоединив своих граждан к вашей пехоте, при ваших валах, башнях, и проч., вам не будет трудно устоять. Если же, против чаяния, осада затянется, то мы серьезно подумаем о средствах, положить предел замыслам епископа (Магнуса). (Немецкий подлинник при королевской печати. Там же).

На 12-й неделе осады, т. е. около половины ноября, магистрат в письме к Польскому королю изъявляет свою благодарность за обещанную помощь и жалуется, что неприятель окопался вплоть до моря, с намерением препятствовать судоходству — что город не в состоянии защищать себя против русских и немцев, между которыми не мало конных, — что он нуждается в хлебе, и прибавляет: “всякому рассудительному человеку ясно, что русский, а не герцог Магнус, желает овладеть оплотом соседних христианских стран и в них господствовать”; и заключает, — что соседи не только не оказывают городу никакой помощи, но Рига и Пернов даже снабжают pуcских продовольствием (Отпуск. Ревельский Архив).

Другой отпуск подобного же содержания дополняет, что “Ревельцы будут до последнего человека храбро защищаться, как бы их Магнус не прельщал своими прикрашенными высокими титулами. Главная задача надменного как варвар московита нанести вечное бесчестие государствам Польскому и Шведскому, поставить Магнуса государем в земле эстонской и латышской и таким образом украситься чужими перьями”.

Магистрат от 24 ноября писал королю Иоанну между прочим: “чтобы король не думал, что осада есть дело рук Магнуса. Ясно как день и о том есть свидетельство на письме, доставленное русскими пленными, в том числе двумя боярами и прежними сторонниками герцога, что московит уже давно возымел намерение подчинить своему игу Ревель и всю Ливонию”. (Отпуск. Рев. гор. архив).

В новом послании от 10 декабря Магнус изъясняет магистрату, как “он питал надежду, что его христианские писания будут истолкованы им в духе христианском. Ныне же убедился он, что, не только в городе, но и во всей Германии [27] распространяются измышленные писания, злостные, оскорбительные для его высокого происхождения и его чести. Они дошли до его рук и он читал эти писания с болью (в сердце). Утверждают де в этих писаниях, что он Магнус не что иное - как начальник над басурманами, что, стоя под Ревелем, он дозволяет вырезывать из материнских утроб младенцев и пригвождать их к головам родителей. Затем, Магнус предлагает ревельцам покориться на известных им основаниях; изъявляет свое сожаление о том, что его обещание ввести в город не более 8-9 русских было бессовестным образом передано в Росток и др. места и так истолковано, что будто бы он под таким видом желает передать город в руки басурман. Я не оспариваю возможности убийства нескольких бедняков воинскими людьми, заключает Магнус, но могу уверить, что сему по возможности препятствовал” (Прилож. VIII).

Между тем король Фридрих II Штетинcким миром (13 дек. 1570) отрекся от затей своего брата, Магнуса, а король Шведский Иоанн III подчинил свои Ливонские земли императору и империи. Император в силу сего акта верховенство над епископствами Ревельским и Эзельским, а также над Падисом, Зонненбургом и Гапсалем предоставил Дании, а Швеции в виде залога, в вознаграждение ее издержек, отдал города Ревель и Вейсенштейн (“Белый Камень”, Пайда).

В письме от 21 дек. 1570 г., дошедшем не ранее 5 апреля 1571 г., т. е., когда прошло уже 3 1/2 месяца по снятии русскими осады и их отступлении от города, Иоанн III обещает магистрату прислать помощь. “Ему хорошо известно, говорит он, что Римский император не намерен допустить до того, чтобы басурманы овладели городом”. Затем король советует ревельцам “промышлять о благе христианском и пребывать в прежних чувствах постоянства и верности (Немецкий подлинник с королевскою печатью. Там же).

Но наступившая зима отняла всякую надежду на помощь Швеции. Не смотря на то, находившиеся в осаде Ревельцы, не унывали. Ремесленники, мастеровые ученики, дворники, делая вылазку, не раз уничтожали блокгаузы и окопы, воздвигнутые с большим трудом русскими. 22-го декабря новая грамота от [28] Магнуса. “Ваш город, писал он магистрату, погибнет как погиб Иерусалим. который, как и вы, не хотел знать срока, назначенного для милости и кары. Обещанный царем наряд (орудия) уже близок. Будете просить пощады, но не получат ее ни мужчины, ни женщины, ни даже дети грудные. Вас обнадеживали из Нарвы и других городов, что царь де пришлет только 4 мортиры и 2 картауны (осад, пушки); я, в свое время, доберусь до тех, кто распространил такой слух; Ревель же ошибается, полагая, что царь не пришлет еще более. Напрасно Ревельцы казнили Бейсмана (Бойсман (?)) из подозрения, что он передал нам о состоянии их города. Начать осаду Ревеля убедили нас совершенно иные лица, родственные членам магистрата. В виду обмана и коварства Ревеля и Швеции, я готов назвать тех, кто в Везенберге (Раковаре), обещал передать царю город с замком под условием, чтобы мы были их правителем под покровительством царя. На таком основании мы и отправились в Москву и были там пожалованы всей Ливонией. Царь предложил нам многочисленную рать и, согласно нашему желанию, лишь несколько орудий”. Далее Магнус говорит о ложном измышлении, переданном русским воеводам из замка, в котором уверяют, что будто бы он, Магнус, в одном из своих писем отзывался о царе непочтительно, писал де, что, предательски свергнув с престола Эрика, возвели Ханса (Иоанна) Финляндского, которого он, Магнус, королем не признает и не будет его чествовать тем же самым титулом, каковой дан ему, Магнусу, Богом и царем (Kaiser). Я - король, заключает Магнус, хочу оставаться королем и надеюсь., что Эрик снова сделается королем” (Подлинная грамота, с большой королевской печатью. Прилож. IX).

Ответ магистрата от 29 декабря. “Опять получили мы от Вашей Светлости (Е. D.) письмо, преисполненное угроз и брани, что, однако ж, не поможет вам овладеть нашим городом и мы просим избавить нас от таковых посланий. Никому здесь неизвестно, чтобы из Нарвы, вообще мало к нам расположенной, получались предостережения. Мы и без нее, слава Богу, знаем, что нам честь и присяга повелевают делать. То, что Ваша Светлость придумываете себе относительно наших [29] сограждан, посланных по настоянию Краузе и Таубе в 1569 г. в Везенберг, все это основано на неправде, так как эти лица ни в чем перед нашим обществом не провинились” (Отпуск. Там же).

Магистрат, дабы оправдать себя перед воеводами, стоявшими под Ревелем, послал им следующее сообщение от 4 января 1571 г. “В письме, присланном к нам из немецкого стана и подписанном герцогом Магнусом, Деллингсгаузен, Сандстедэ, Раут и Кавер обвиняются в том, что будто бы они на Страстной неделе, на Везенбергском съезде, присудили великому князю наш город с замком и принадлежащей к ним землей в надежде быть за то вознагражденными поместьями, и что осада города была последствием данных ими обещаний. Но подобную воровскую проделку честные люди эти и в мыслях не держали. Мы опасаемся, чтобы pyccкие воеводы, а может статься и сам вел. князь, рассеянными дурными людьми ложными вестями не были введены в заблуждение. Вот почему упомянутые лица желают, чтобы присланное ими оправдательное письмо было препровождено к неприятельским начальствующим лицам и далее к великому князю, как свидетельство их невинности” (Там же).

В одном письме без подписи и означения даты, писанном, по всей вероятности, лицами близкими к Магнусу, в начале 1571 г. читаем: “старший воевода Иван Петрович (Яковлев), а также Василий Иванович (Умной-Колычев), купно со шведскими начальниками в Ревеле имели намерение ввергнуть вас в вечную погибель, равно ваш добрый город и всю страну; желали они также оклеветать в глазах великого князя короля Магнуса и помешать всем похвальным христианским мерам. Но когда царь узнал о таких воровских проделках воевод и опричников (Parisniken), узнал о жестоких грабежах, yбийствах и пожарах, то по похвальному расположении своему к немцам всемилостивейше приказал в прошлую субботу увезти отсюда обоих воевод в оковах, удалил всех опричников и назначил других двух воевод с бесчисленной силой, нарядом и проч. Все это на днях должно сюда прибыть и будет жесточайшим способом направлено против вас и было бы уже [30] вами изведано, если бы не воровство Петровича (Яковлева), Поверяю все это я вам, дабы знали вы - какое злополучие и бедствие ожидают вас и приняли меры ради вашего блага.

Около этого времени некоторые из обывателей Ревеля, подозреваемые в тайных сношениях с Магнусом, были подвержены пытке.

Когда до магистрата дошла весть о том, что но просьбе Таубе и Краузе царь обещал подкрепить войско еще 10,000 и осадными орудиями, которых прибытие и ожидалось ежедневно, то он (магистрат) надеясь на присылку шведского флота и помощь соседних государей, написал от 24 февраля в Штетин Польскому послу Иосту Клоту, прося его хорошенько обсудить все эти обстоятельства и вместе с тем “побудить короля Польского оказать помощь, так как от слов утешения, расточаемых Римской империей, дело вперед не подвинется”. При сем был дан совет приморским городам, чтобы они, с открытием моря, если неприятель (русские) не отойдет от Ревеля, хорошенько вооружились; в противном случае неприятель на небольших лодках, взятых с островов, может на них сделать нападение” (Отпуск. Ревельский архив).

Королю Шведскому писали из Ревеля 1 марта 1571 г.: “несколько дней назад магистрат имел радость узнать из писем, присланных от Померанского герцога Иоанна Фридриха и императорского и курфирстского Саксонского комиссара, что на Штетинском съезде был заключен мир между Данией и Швецией. Теперь Ревель надеется, что Магнус, одумавшись, оставит свое неразумное намерение. Городу мир необходим, так как на несколько миль кругом ни одной нет неразоренной избы; убиты бедные крестьяне с женами и детьми. Осада делается день ото дня жесточе.… Неприятель возводит на берегу большой блокгауз с намерением пресечь городу снабжение водою. Ежедневно ожидается подход 10 тысяч, за которыми отправились к великому князю Таубе и Краузе. Ревельцы, кроме Бога, надеются только на одного короля, к которому уже обращались с просьбою прислать несколько военных кораблей” (Рев. архив. Отпуск).

Король Иоанн III от того же числа извещает Ревельский магистрат о заключении мира с Данией и о своем намерении [31] помочь городу более действительными мерами; затем прибавляет, что, вполне доверяя верности Ревельцев, он тем не менее требует, чтобы они без проволочки принесли ему обычную присягу (Рев. архив. Подлинная грамота с королевскою печатью).

После 30 недельной осады города Магнус, отчаиваясь взять Ревель, послал туда для новых переговоров своего духовника Шрапфера. Этот ученый теолог, всячески превознося достоинства царя, сильно убеждал город сдаться. Но все было тщетно. Летописец Кельх уверяет, что предложения его были “вежливо отклонены” магистратом, но по другим известиям в Ревеле нашлись “молодцы, желавшие пустить пулю в лоб” посланника.

Магнус из опасения царского гнева причину своей неудачи сваливал на Таубе и Краузе; жаловался, что они увлекли его к гибельному предприятию, уверили его, что обыватели расположены к сдаче города, говорили, что взять его не представляет большого труда; в результате же всего этого оказалось расстроенное войско.

Осада была снята в ночь на 16 марта. Магнус, сжегши свой стан, ранним утром отступил от Ревеля, и удалился в свой Обер-Пален. Русское войско отошло к Нарве, а наемные Немцы направились к Пайде (Вейсенштейн). Часть немецкого войска, предводительствуемая Таубе, Краузе и Розеном, пыталась было овладеть врасплох Юрьевым, но, потерпев неудачу, бежала в Польшу. В двух грамотах царя Ивана Васильевича к изменникам Таубе и Краузе читаем: “не могу довольно надивиться, что они, которых он возвысил против других, изменили ему. Он пожаловал Таубе княжеским достоинством, а Краузе — большим боярином, сделал их своими советниками, дал им земель и людей, серебра и золота, - все, чего просили. Поразмыслили бы вы о данной ему присяге, и о беседе, которую я с вами вел перед вашим последним отъездом”. В заключение требует царь, чтобы они возвратились в Юрьев, обещает им верную охрану и наказать тех, кто был причиной их неудовольствия; обещает возвратить самим им их прежние достоинства и почести (Митавский герцогский архив. На грамотах печать царского перстня.). [32]

Опасаясь, что царь, недовольный перемирием между Швецией и Данией, пожелает выместить свой гнев на нем, брате короля Датского, и не считая себя безопасным в Обер-Палене, Магнус переселился на свой о. Эзель. Желая примирить с собою императора, упрекавшего его тем, что он был в союзе с “наследственным” врагом Запада, московитом, отправил Магнус к нему посла. Но, заметив, что Иван Bacильевич пока еще не думал на него гневаться, он вскоре возвратился в Обер-Пален и, явившись к царю, когда тот, в конце 1572 г., прибыл в Ливонии, принимал участие в нескольких сражениях, за что и был пожалован взятым русскими Каркусом (Ныне в Феллинском уезде.).

Вслед за тем отправился Магнус вместе с царем в Новгород, где назначено было его бракосочетание с племянницей Грозного Mapией Владимировной, сестрой его умершей невесты Евфимии. Бракосочетание совершено было апреля 12 дня 1573 г. по обряду православному, а затем и по лютеранскому. Царь был особенно весел на свадебном пиру и, как уверяет летопись Соломона Геннинга, “принимал участие в пляске, вместе с молодыми иноками, по головам которых он выбивал такт тем самым жезлом, который впоследствии послужил орудием смертоубийства его сына. Плясали под напев символа виры св. Афанасия (?)”.

Очарование Магнуса царской лаской было непродолжительно. Пожалованный титулом короля Ливонского Магнус, в действительности, владел лишь Обер-Паленом и Каркусом. Поселившись в первом с своей 13 летней супругой, проживал он там не очень веселые дни. Его брат, король Фридрих не прощал ему русского брака. В одном письме от 19 декабря 1573 г. король так отзывался о Магнусе: “свою 13 летнюю жену утешает он яблоками и сахаром”.

Вскоре Магнусу в Обер-Палене стала угрожать опасность от приближавшихся к этой местности Шведов под предводительством Тотта и Делагардия и потому удалился он в Хельмет (Близ Каркуса, в Феллинском уезде.). [33]

Не улучшилось положение Магнуса и в 1576 г., когда русским удалось овладеть значительной частью Ливонии. Материальные его средства были до того плохи, что при его дворе нуждались даже в самых необходимых предметах. Грозный, проученный предательством Таубе и Краузе, не доверял Магнусу, даже не выдал ему обещанного приданого — 5 бочек золота. Недоволен был царь между прочим и тем, что русские платья его племянницы “были перекроены на немецкий лад”.

Несмотря на свое обещание никогда более не входить в сношения с Ревельцами, врагами царя, Магнус послал магистрату от 20 августа 1575 г. письмо на трех листах, наполненное прежними увещаниями, заманчивыми обещаниями и угрозами. “Если Ревельцы будут по-прежнему упрямиться, грозит он, то земля их будет превращена татарами в татарскую пустыню”. (Ревельский архив; подлинник с королевской печатью. Приложение X).

В следующем году, от 20 марта, получено было в Ревеле новое послание герцога Магнуса, в котором он, “желая предотвратить их гибель и гнев царя, предлагает Ревельцам немедля войти с ним в соглашение относительно их подчинения. (Рев. арх.; подл. с королев. печатью. Приложение XI).

В последнем из писем герцога Магнуса, найденных в Ревельском городском архиве, датированном из Обер-Палена, не встречаем никаких новых данных: по-прежнему герцог-неудачник убеждает Ревельцев, что он де “единственный в свете человек, способный улучшить их горестное положение”. (Рев. гор. архив. Подлинник с королев. печатью. Приложение XII).

Этими посланиями прекращаются сношения герцога Магнуса с Ревельским магистратом и дальнейшая его карьера представляет ряд неудач и унижений. Во второй осаде русскими Ревеля, предпринятой 23 января 1577 г. и снятой уже 13 марта, Магнус не участвовал. Лишившись доверия царя, он обратился через своего духовника Шрапфера к герцогу Готхарту Кетлеру, дабы при его посредничестве войти в переговоры с Польшей. Стефан Баторий не прочь был заключить союз с [34] Магнусом с условием, чтобы он приобрел ему Дерпт или какое-либо другое укрепленное место. Переговоры между ними принимали уже в конце мая благоприятный оборот, но были прерваны приказанием явиться Магнусу к царю во Псков. Магнус не осмелился ослушаться велениям Грозного; по-видимому он предавался надежде, что ему удастся убедить Грозного оставить Ливонию; по крайней мере, желая прослыть в глазах немцев патриотом, он распространял слух о таковом своем намерении.

Когда Магнус 29 июня явился во Псков, то убедился из разговора с царем, что сношения его с Кетлером были царю не безызвестны. Впрочем, Магнусу кое-как удалось устранить подозрения царя и он успел даже заключить с Грозным договор такого содержания: оставляя за собой личное начальство над войском, царь поручит Магнусу командование отдельным отрядом; берет на себя овладеть Венденом и всеми землями, лежащими на юг от лифляндской реки Аа. В этом разграничении нельзя не заметить намерения осторожного царя удержать своего ненадежного союзника подалее от Курляндской границы.

Наслышавшись об ужасном разорении их земли русскими, Ливонцы предпочли подчиниться Магнусу, который самонадеянно обещал им свое покровительство. Магнус начал с того, что заставил Венден (Кесь) присягнуть себе (2 августа), прогнав небольшой отряд, занимавший эту крепость. Недели через две признали его королем многие другие Лифляндские укрепленные места. Они изменили присяге, данной Польскому королю, не думая о том, что гнев неприятеля разразится преимущественно над сторонниками Магнуса. Когда обыватели Кокенгузена (Куконос) стали просить герцога принять их под свое покровительство, то, помня свой уговор с царем во Пскове — занять страну лишь между Двиной и Аа, он отправил к нему своего посла. Оставаясь долгое время без ответа, Магнус решился занять Кокенгузен небольшим отрядом войска. Вторичным посольством через русского пленного извещая царя о покоренных им укрепленных местах, Магнус включил в число их и те, которые находились во власти последнего. В своем [35] письме герцог старался уверить Грозного, что он своими завоеваниями нисколько не думал нарушать заключенная между ними условия. Шаткость и ослепление Магнуса доходили до того, что он даже не замечал, что слова его противоречат его действиям.

24 августа, т. е. накануне того дня, когда царь мог получить его послание, Магнус разослал из Вендена грамоты с таким странным содержанием: “принимает он де в качестве короля Ливонии и немецкого христианского государя под свое покровительство и управление все остальные города и земли и уверяет, что обыватели их, подчинившись ему, нисколько не будут действовать несогласно со своими обязанностями к Польше, ибо их покорность послужит только на пользу Польской короне”.

Трудно понять, что именно побудило Магнуса поступить так необдуманно, издать подобную прокламацию в такой момент, когда уже русские силы были недалеки и Иван Васильевич на завоевания своего голдовника смотрел не иначе, как на свои собственные. Если он предполагал таким своим поступком привлечь к себе Ливонцев и тем приобресть себе новую цену в глазах Польского короля и Русского царя, то он сильно ошибался, ибо через свое двоемыслие терял всякую почву под ногами. Виляя на обе стороны, он в действительности изменял царю и навлекал на себя лишь его гнев и месть.

Магнусов посол прибыл, когда Русские стояли под Кокенгузеном. В созванном военном совете было признано, что Магнус нарушил Псковский договор. Ответ ему прогневанного царя был таков: “сложася с нашим недругом, нашу отчину от нас отводишь”; затем был ему дан совет, буде не желает быть отправленным в Казань, убираться на свой Эзель, или за море в Данию (Псковская летопись.).

Августа 28-го, во время пути царя из Кокенгузена в Венден, прибыл к нему посол Магнуса с известием о взятии Вольмара (Володимирец). Известие это было не совсем по душе Грозному, так как польский воевода Полубенский уже обещал ему передать вместе с другими и этот город, и в то же [36] время извещал о заигрывании Магнуса с Польшей. Царь потребовал выдачи Полубенского и казны и присылки к нему послов. Полубенский прибыл 30 или 31 августа. Послам, по словам летописца (Henning), от разгневанного царя достался порядочный нагоняй: “король Магнус дурно поступил с нами”, сказал им между прочим Грозный. Послы тщетно старались обелить своего короля, который все еще не понимал угрожавшей ему опасности. Не помогли его делу и присланные царю драгоценности, пожертвованные венденскими жительницами, чтобы умилостивить победителей.

Подступив к Вендену, царь немедленно потребовал к себе Магнуса. Опасливый герцог выслал вместо себя Курселя и Плеттенберга, которые по наказании плетьми были отправлены обратно с приказом, чтобы к царю явился сам Магнус. Внимая просьбам обывателей, Магнус наконец решился выехать за ворота города для переговоров с начальниками русского передового отряда. Русские потребовали немедленной сдачи Вендена, и герцог, видя наконец тщетность дальнейшего противления, а также в надежде спасти жизнь и имущество обывателей, отдал приказание отворить ворота. Сам же Магнус, окруженный неприятелем, был, как изменник, силой приведен к царю. Приблизившись к нему, злосчастный герцог повергся наземь перед своим грозным судьей и умолял о пощаде себе и своим подвластным. Сначала, сверх ожидания, Грозный выказал себя великодушным: он и сын его сошли с коня, пленнику возвращено было его оружие, и, называя его “сыном великого короля”, царь приказал ему встать. Но лишь только успел вымолвить эти слова, как над его головой пролетело ядро, пущенное из крепости, которая и не помышляла сдаваться (Летопись Геннинга.). После такого предательского поступка разгневанный Иван Васильевич сел на коня и поклялся никого не оставить в живых в Вендене, не пощадить город, “будь даже там какой-либо князь (Fuerst)”. “Ты, презренный глупец, закричал он на Магнуса, хотел покорить Ливонию, сделаться ее королем! Тебя, бежавшего из своего отечества, скитавшегося в наготе и бедности, принял я в свое семейство и дал тебе [37] недостойному в жены дочь моего брата, обогатил тебя, дал подданных, денег, одежду, возвысил тебя, а ты своему благодетелю изменил.... Но Божий Промысл бодрствовал надо мной, отдал тебя в мои руки и превратил в ничто все твои замыслы и происки (Pratiken). 3атем, повлекши по земле умолявшего на коленях Магнуса. раздели его и, оплевав, заперли со всей его свитой в раскрытую крестьянскую избу. После сего принудили несчастного герцога выдать на себя долговое обязательство на 40 тыс. червонных и повезли его вслед за царем, который, по взятии Вендена и ужасной казни его обывателей, направился к Юрьеву. На другой день своего туда прибытия (18 сент.), Грозный потребовал к себе своего пленника и, задав ему в “остроумной и насмешливой речи хорошую головомойку”, простил и отпустил в Каркус.

Положение бедного Магнуса было крайне незавидное: в полной зависимости от грозного царя он находился в постоянном страхе за свою свободу и жизнь. Когда вслед за сим последнее из его владений, укрепленное место Обер-Пален, было захвачено шведами, то он убедился, что наступил конец всем его надеждам и планам, и что для своего спасения придется ему отказаться и от королевства и королевского титула. В таких мыслях он тайным образом устроил свой побег и ему посчастливилось на этот раз пробраться вместе со своей супругой, по всей вероятности, морским путем в Пильтен. Прибыв оттуда в Бауск, он поспешил признать главенство Стефана Батория, как над Пильтенской епископией, так и над своими другими задвинскими землями, лишь номинально подвластными ему.

Но положение ушедшего от мести царской Магнуса мало чем улучшилось: не успев при бегстве своем ничего захватить с собой, он начал во всем терпеть крайнюю нужду. Его брат, король Фридрих, сначала и слышать о нем не хотел; не принял даже его посланного. Денежные дела его несколько поправились, когда наконец ходатайствовавшим за него родственным Германским государям, за которыми он записал несколько замков своих в Ливонии, удалось примирить его с братом. [38]

Желая подслужиться к Польше, герцог Магнус в 1582 г. участвовал в походе против Русского царя. Когда война эта окончилась перемирием (1582), Магнус ожидал, что Стефан Баторий наградит его, отдав ему его Ливонские владения, но Польский король, откладывая это дело до будущего сейма, нисколько не оправдал надежд обманутого герцога. Тогда всеми покинутый Магнус задумал было войти в сделку с королем шведским Иоанном III, но вскоре затем смерть, постигшая его в Пильтенском замке, 18 марта 1583 г., на 42 году положила конец его неудачным проектам и скитальческой жизни. Супруга его Мария Владимировна переселилась с 2-летнею дочерью первоначально в Ригу, а затем в Москву, где, и окончила жизнь в Троицком монастыре, в царствование царя Федора Ивановича.