Посольство И. Гофмана в Ливонию и Русское государство в 1559 – 1560 гг.

Начало 1560-х годов ознаменовалось изменением внешней политики Русского государства, совпавшим с падением правительства “Избранной рады”. Этому падению, начавшемуся назначением главы “Избранной рады” А. Ф. Адашева в мае 1560 г. воеводой в Ливонию, предшествовала ожесточенная борьба в верхах московского общества, объектом которой было определение очередных задач внешней политики. Плану завоевания Крыма, за который боролась “Избранная рада” при поддержке реакционного боярства, Иван Грозный противопоставлял программу присоединения Ливонии с целью “дать России выход к Балтийскому морю и открыть пути сообщения с Европой” (Архив Маркса и Энгельса, т. VIII, 1946, стр. 165). За эту программу стояло дворянство и купечество и на поддержку ее, как показывает в своей “Реляции” Гофман, мобилизовались народные массы Москвы.

Феодально раздробленная Ливония давно стала анахронизмом среди сильных централизованных держав и падение ее обозначалось уже до начала Ливонской войны. Мощные удары русских войск в походах 1558 и 1559 гг. довели Ливонию до окончательного развала. Договоры ордена и рижского архиепископа летом 1559 г. с польским королем установили протекторат последнего над этими княжествами, а в сентябре того же года епископ курземский и сааре-ляанесский продал последнее свое епископство датскому королю.

В условиях общего замешательства, вызванного мощным подъемом влияния Русского государства в международной политике, Аугсбургский рейхстаг 1559 г. и постановил, между прочим, отправить в помощь Ливонии посольство в Москву. В исполнение этого решения рейхстага император Фердинанд отправил Гофмана в октябре 1559 г. в Ливонию и в Русское государство, препоручив ему в “Инструкции” собирать информацию, а также оказывать негласную поддержку домогательствам польского короля на признание его протектората над Ливонией. Тем же желанием поддержать притязания польского короля, который в 1550-е годы со всей решительностью боролся против признания царского титула Ивана Грозного равным императорскому, объясняется, может быть, и упорство Гофмана в этом вопросе. Во всяком случае в его “Реляции” нет ни малейшего намека на то, что он, поступая так, действовал по собственному почину. Этим обстоятельством, а также тем, что Гофман, в нарушение правил международной вежливости (по московским понятиям), приехал без подарков, была решена судьба его посольства. Царской аудиенции ему не дали, и официальных переговоров с назначенной для того правительственной комиссией ему вести не пришлось, вследствие чего он, ведя только неофициальные переговоры с руководителями внешней политики в Москве, мог посвятить себя информационно-разведочной деятельности.

Для этой трудной роли — выступать официально в качестве полномочного посланника, на деле же быть собирателем информации — Гофман, по-видимому, [132] подходил в полной мере. Выявленные и приводимые в литературе данные о нем крайне скудны. Странным образом, мы не знаем даже его точного имени. Под “Реляцией” он подписался Иеремией Гофманом, и это было именем, которое он, стало быть, предпочитал. Но в то же время в “Инструкции” и в других официальных документах его именуют Иеронимом Гофманом. Тот факт, что в литературе его называют конным солдатом, лучником (хатширом), является, возможно, указанием на его предшествующую деятельность. Лучники использовались в наемных войсках того времени в качестве жандармов и разведчиков. Гофман не являлся заурядным гонцом-разведчиком — это явствует из того, что, по Рейману (Е. Reimann. Das Verhalten des Reichs gegen Livland in den Jahren 1559-1561. “Historische Zeitschrift”, 1876; B. 35, стр. 362), он был камергером. В “Реляции” он и показывает себя хорошим знатоком придворного этикета. В той же “Реляции” он проявляет себя, как человек, способный во вполне приемлемой для того времени форме, в основном ясно и точно, передать письменно все то, что он видел и разузнал. “Реляция” Гофмана является документом, который требует особого подхода и тщательной проверки приводимых в ней данных при помощи сравнения и сопоставления с другими источниками, круг которых остается до сих пор ограниченным.

“Инструкция” предписывала, между прочим, Гофману, собирать слухи и “толки”. Эти “толки”, передачей которых в основном и приходилось ограничиваться Гофману, не всегда точны и верны. Не свободен он, как почти все дипломатические агенты того времени, и от желания показать себя в “Реляции” более и лучше информированным, чем на самом деле. Человек пронырливый, умеющий войти в доверие всех тех, с кем ему приходилось иметь дело, он мог в основном с успехом выполнять даваемые ему поручения, и не случайны, по всей вероятности, те повторные указания в “Реляции” (чем Гофман, по-видимому, особенно гордится), что ему будто бы выбалтывали государственные тайны не только гонец шведского короля, но и видные личности в Москве. За счет исключительной ловкости этого дипломата-разведчика следует отнести и тот факт, что он, находясь некоторое время чуть ли не под стражей, сумел связаться с бывшим тартуским епископом Германом и с каким-то пленным ливонским дворянином и получить от них письма с ценными для императора сведениями.

“Реляция”, конечно, важный и до сих пор недостаточно использованный источник по внешнеполитическим отношениям Русского государства и Ливонии. Известный интерес вызывают и данные, приводимые в “Реляции” о русско-польских, русско-шведских, русско-крымских отношениях, о развале Ливонии и русской торговле через Нарву, о восстании в бывшем Казанском царстве и пр. Но, наряду со всем этим, “Реляция” представляет значительную ценность как источник для изучения борьбы в московском обществе и придворных кругах перед падением правительства “Избранной рады”. То обстоятельство, что Гофман черпал свою информацию не только у посольского дьяка Висковатого, но, возможно, и у главы “Избранной рады” А. Ф. Адашева, который, по мнению Бахрушина (С. В. Бахрушин. “Избранная рада” Ивана Грозного. “Исторические записки”, 1945, т. 15, стр. 44. См. также “Очерки истории СССР. Конец XV в. — начало XVII в.”. М., 1955, стр. 375-376), ведал до своего падения иностранными делами, придает “Реляции” особое значение. В ней имеются, наконец, и определенные данные об обострении классовой борьбы в связи с растущим недовольством народных масс тяготами войны.

Перевод “Реляции” сделан по копии, снятой по поручению профессора Гаусмана (См. о нем: Г. В. Левицкий. Биографический словарь профессоров и преподавателей Юрьевского, бывш. Дерптского университета, т. II, 1903, стр. 394 и сл.). Р. Гаусман, бывший профессором истории средних веков в Тартуском университете с 1871 по 1896 г., считался лучшим знатоком истории Ливонии, в особенности XVI в. Копия снята с оригинала “Реляции”, хранившегося в государственном [133] архиве в Вене, где ее Гаусман, по всем данным, впервые разыскал, так как до этого были известны только две копии в центральном архиве тевтонского ордена в Вене (См. Е. Winkelmann. Bibliotheca Livoniae historica. 1878, стр. 226, № 5217). На основе биографических данных представляется наиболее вероятным, что Гаусман использовал для работы над “Реляцией” Гофмана и другими первоисточниками 1560 г. командировки во время летних вакаций 1880-1887 гг. (См. Личное дело Гаусмана в фонде архива Тартуского университета (ЦГИА ЭССР в Тарту, ф. 402, д. 393, лл. 85-170) и R. Hausmann. Ueber das Verhaltnis des livlaendischen Ordens zum Roemisch-deutschen Reiche in 16 Jahrhundert. “Baltische Monatschrift”, 1907, B. LXIII, стр. 9 и сл.). Поскольку в связке рукописей Гаусмана, где была найдена копия “Реляции”, имеется копия с первого листа оригинала, снятая лично этим историком, и еще полная копия “Реляции”, сделанная другой рукой, дело представляется в следующем виде: Гаусман провел предварительные работы над “Реляцией” в одну из своих командировок, но за отсутствием времени не смог сам снять полной копии. Сличение же копии с оригиналом он осуществил потом, сделав при этом свои примечания, которые приводятся мною в “Примечаниях” к данной публикации.

Копия “Реляции” обнаружена мною в отделе рукописей фундаментальной библиотеки Тартуского государственного университета, в связке рукописных материалов профессора Гаусмана, надписанной им самим: “Deputationstag zu Speier u. Hofmanns Sendung”. Она написана на линованной бумаге в половину листа ясным и четким почерком, почти без поправок. Перевод “Инструкции” сделан по копии, снятой Гаусманом с копии этого документа, найденной им в государственном архиве в Висбадене. При переводе соблюдались по возможности особенности слога оригинала. Все вставки даются в прямых скобках. Слова и выражения, перевод которых связан с известными затруднениями и т. п., даются в подстрочных сносках. Оба документа публикуются впервые.