Немецкая контора в Полоцке.

Статья Германа Гильдебранда.

С незапамятных времен Двина составляла главный путь международных сношений. Русские по Двине ходили к морю и в Готланд, а скандинавы – на славянский восток. Варяжские дары, коими в 1147 г. был одарен один смоленский князь, по видимому, составляли плоды подобных сношений.

Норманы указали немцам путь по Двине, как указали путь в Неву. В середине XII столетия нижне – саксонцы появились в устье Двины, чтобы в мирном состязании вытеснить с поля своих учителей. Русская торговля составляла собственно жизненный нерв новоучредившейся колонии. Едва только стены Риги возвысились на столько, что могли противостоять нападениям язычников, едва окрестные ливы подчинились немецкому господству и христианской вере, как в 1210 году орденский брат Арнольд с товарищи был послан к полоцкому князю, чтобы заключить прочный мир и открыть купцам вольную дорогу в полоцкие владения. При посредстве княжеского посла Лудольфа «разумного и богатого мужа из Смаленцике (Смоленск) состоялось первая связь с Ригою ¹. Два года спустя пришлось опять отстаивать выговоренные свободы от неприязненного и напостоянного князя ², и снова чрез семнадцать лет состоялся известный договор, послуживший на целые столетия прочною основою для торговых сношений средней России с Западом. Это было в 1229 году, когда Мстислав Давидович Смоленский, при посредстве своего «лучшего попа» Еремея и сотника Пантелея, заключил с рижскими и [45] готландскими купцами, от своего собственного имени и от имени князей полоцкого и ветебского, договор; по этому договору торговля обоих сторон устанавливалась на основаниях полной взаимности и всевозможной свободы. Всякое право, коим латинци пользовались в русских землях, было представлено русским в Риге и на «готском берегу». «Но рижский епископ, магистр божьих рыцарей (меченосцев) и все владельцы земель предоставляют латинцам и русским вольный путь по Двине от ее начала до впадения в море». И подобно тому, как русским был вольный путь в Готланд и в Травэ, так и западным народам был вольный путь в русские земли, дабы всякому было вольно покупать и продавать всякий товар ².

Таким образом были даны условия для развития сношений в больших размерах. На грубо отесанных плотах беспрерывно сплавлялись по Двине избытки сырых произведений Востока, и суда, нагруженные произведениями промышленного Запада, поднимались вверх по реке. Бойкий русский торговец приходит в Ригу и уходит из нее, и постоянное русское население с тех пор имело пребывание в Риге, под защитою ее стен. Что рано уже была сознаваема важность посреднического положения, которое принимали эти русские поселенцы в отношении к краю – это вполне доказывает представление им уже в XIII – м столетии гражданских прав в Риге (см. Гильдебранда, Рижскую Долговую Книгу, вступление стр. LXXVII). Точно также и немецкий купец пользовался в русских городах равноправностью с коренными жителями их, Смоленск, по видимому, вначале более всего привлекал к себе немецких купцов, здесь они еще до 1229 г. основали свою собственную церковь. Впоследствии торгово – политическое значение города на Днепре потеряло свое значение: оно перешло к городу, находившемуся в благоприятнейших природных условиях для сношений с Западом, к Полоцку.

Этот город, имя коего упоминается ныне лишь изредка от времени до времени, некогда пользовался громкою известностью; этот город, ныне пустынный и бедный, был, в течении нескольких столетий, театром весьма оживленной жизни. Здесь разыгрывалось достойное воспоминания, хотя и давно забытое действие из средне – вековой торговой жизни. Блеск немецкого двора св. Петра в Новгороде почти совершенно затмил в воспоминании потомков полоцкую контору, конечно, не столь блестящую, как новгородский двор. Только в новейшие времена Напьерский из рижских [46] архивов вывел на свет Божий красноречивые доказательства о бойкой жизни, какая некогда кипела в Полоцке. Мы снова предприняли пыльную горно – заводскую работу, чтобы из оставшихся шлаков извлечь кое – какие зерна настоящего металла. При помощи, конечно, далеко не полных преданий, попытаемся снова изобразить картину прошлых дней.

Когда в Полоцке учреждалась контора, в больших факториях «общего немецкого купечества» за границей развились уже более или менее прочные обычаи. Эти обычаи служили здесь, по необходимости, первообразом, но применялись сообразно местным условиям. В то время, как в Лондоне и Бергене торговля исключительно из года в год производилась постоянно проживавшими там уполномоченными агентами (факторами, лигерами), в Новгороде происходил постоянный обмен, безпрерывный прилив и отлив немецких поселенцев двора. Прибывшие весною купцы должны были оставлять осенью свое местопребывание; точно также и гостям(купцам) зимним дозволялось пребывать лишь до вскрытия рек. Только в виде исключения можно было отступить от подобного запрещения, а пребывание на месте свыше одного года и одного дня влекло за собою потерю прав двора. Подобною принудительную, противоречащею новейшим воззрениям, мерою думали обезпечить участие многих лиц в торговых сношениях и распределить, по возможности, равномерные выгоды от таких сношений. Подобный порядок мало прилагался в Полоцке, ибо постоянно живший в Риге немецкий купец, вследствие оживленной деятельной торговли, какую вели здесь русские, никоим образом не мог быть отлучен от полоцкого рынка. Потому то в Полоцке мы находим как немецких купцов, которые имели свое постоянное жительство между русскими, так и таких купцов, которые проживали тут временно и, по окончании своих торговых дел, оставляли контору. Повидимому, число временно приезжавших значительно превосходило число постоянно живших в Полоцке купцов; по крайней мере, о временно проживавших только была речь в шрагах (уставах) 1393 г.

Но также и в другом отношении замечается некоторое разнообразие, которое нельзя подвести ни к какому одностороннему строгому порядку. Рядом с хозяевами, которые, при помощи своих прикащиков, вели самостоятельно свои дела, в Полоцке находились лица, называемые лигерами, которые торговали по поручению или от отдельных рижских или заморских фирм, или торговали как уполномоченные от целых торговых обществ. Так, в 1413 году, фактор Тидеке Бенсберг, был представителем трех рижских домов ⁴. [47] Хотя всякому, кто только пользовался правом общего немецкого купца, были открыты все фактории этого купечества, не исключая полоцкой, тем не менее географическое положение Полоцка объясняет – почему полоцкий рынок был исключительно посещаем рижанами, которые здесь являлись почти преобладающими купцами. Лишь прусские города, именно Гданск, впоследствии конкурировали с лифляндцами, высылая из Ковны по всей Литве и преимущественно в Полоцк факторов для продажи своих товаров ⁵. Гданские и кенигсбергские купцы, которые однажды в начале XV столетия из литовского плена просили рижский магистрат о заступничестве пред магистром ордена ⁶, лишились свободы, конечно если не в самом Полоцке, то в окрестностях Двины.

Гораздо опаснее и тягостнее конкуренция была со стороны тевтонского, ордена, какую он делал своим собственным подданым. Известны обширные купеческие предприятия прусских и лифляндских рыцарей, предприятия тем тягостнейшие местному торговому миру, что члены ордена заявляли притязания на все торговые вольности (преимущества) городов, в особенности же на иностранные конторы, но в то же время не хотели соблюдать существовавших торговых посановлений. Прусское «господское поместье» подавало повод к сильным неудовольствиям в новгородском дворе. В Полоцке участие лифляндского ордена в торговле, на сколько известно, не подавало повода к большим спорам. Динабургский командор направил в Полоцк свои спекуляции: однажды русские задержали у него большое количество соли ⁷, в другой раз в 1553 году он послал в Полоцк товары, часть коих должна была быть отправленною в Смоленск и Москву ⁸. Даже командор голдингенский, не смотря на значительное разстояние, не отказывался от участия в полоцкой торговле; он однажды, в начале XV столетия, отказался платить установленную конторою подать на том основании, что в то время у него не было никакого имения в Полоцке ⁹.

Хотя на счет виднейших отношений полоцкой немецкой колонии источники говорят очень недостаточно, тем не менее можно считать несомненным, что контора в Полоцке не составляла, подобно тому, как в Новгороде, особого двора, на котором были построены жилые дома и амбары и который был окружен валом [48] и рвом, резко отграничиваясь от русского города. В Полоцке немцы раздельно жили друг от друга в различных домах или дворах, которые они нанимали у туземных жителей. Однажды, при происшедших со стороны русских арестованиях, всякое сообщение между немцами было почти совершенно пресечено. Это видно из современного письма, писанного в Ригу: «Сидим мы здесь отдельно по домам; умрет кто из нас, другой и не узнает о том» ¹⁰. Немцам дозволялось иметь самостоятельное хозяйство в отдельных дворах, но запрещалось им на тех дворах заводить корчмы. Средоточием внешней жизни и сношений колонии была латинская церковь, место для постройки которой было в 1406 году отведено великим князем Витовтом – повидимому, не без денежно ¹¹, ибо в последствии была речь о возвышении установленной подати с церкви. За недостатком больших и в особенности безопасных от огня складов, латинская церковь в Полоцке, подобно тому как и в Новгороде, служила, кроме богослужебных целей, так же и главным складочным местом для товаров. Однажды, немецкий купец поручил купленный им воск «поставить в церкви» ¹²; в другой раз, во время осады – в церковь снесли все товары.

При самостоятельности отдельных хозяйств, строго корпоративный образ жизни в Полоцке не мог быть соблюдаем, как в других конторах. На что рижский магистрат обращал внимание на сохранения внешнего благочиния и порядка, на мир и тишину между колонистами, заключаем это из того, что он неоднократно и настоятельно запрещал немецким купцам в Динабурге – такое запрещение безусловно могло относится и к Полоцку – предаваться игре в кости ¹³.

Не столько во внешности, сколько во внутренней организации появляется корпоративное устройство немецкого поселения в Полоцке. Стремления к усилению личной безопасности и имущества, к сохранению их собственных прав и к всевозможному извлечению пользы из данных торговых льгот должны были и тут повести к тесному сближению между собою земляков. Если имеются сведения об уставе полоцкое конторы сравнительно лишь позднейшего времени, то виною этому составляет неполнота источников, которые начинают становиться обильнейшими только с конца XIV столетия. Основным законом полоцкой немецкой колонии следует считать изданные в 1393 году рижским магистратом [49] шраги ¹⁴, составленные по образцу постановлений о новгородском дворе. Шраги эти были прочитываемы всем вновь прибывавшим купцам, которые, при своем отъезде, обязывались дать эльтерману, вместо присяги, уверение о том, что они исполнили все постановления шрагов. Если кто либо отказывался дать такое уверение или сознавался в нарушении какой – либо статьи шрагов, то о том сообщалось рижскому магистрату для дальнейшего взыскания с виновного. Эти же самые постановления были обязательны в Полоцке и для прибывающих немцев из Витебска.

Все состоявшие на лицо купцы, как самостоятельные, так и управлявшие чужою торговлею, составляли общее собрание (gemeine Steven), которому предоставлено было право постановлять решения по делам конторы. Постановления эти обыкновенно подвергались одобрению рижского магистрата. Общему собранию (штевену) закон не предоставлял судебной власти, которая исключительно принадлежала собранию рижского магистрата. Тем не менее, на практике происходило так, что общее собрание судило все нарушения шрагов, решало все жалобы немцев друг на друга, и рижский магистрат служил в таких случаях аппеляционною инстанциею. Можно бы привести много доказательств, что нарушители постановлений были приглашены в собрание ¹⁵, которое и приговаривало их к наказанию.

Общее собрание избирало также, по своему усмотрению, голову (гаупта) всего поселения из своей среды. Избранный должен был обещать добросовестное соблюдение шрагов и одна из главнейших его обязанностей состояла в заботе о всестороннем соблюдении их. Узнав о нарушении закона, голова должен был созывать общее собрание (штевен), которое и разсматривало дело под его председательством. Он обязан был поддерживать сношения с городом Ригою и передавать рижскому магистрату все сообщения и желания общества; он также был законным представителем в отношении к русской общине и к полоцкому градоначальству. Сначала у него не было никаких постоянных помощников для делопроизводства, но за то члены колонии обязаны были под штрафом одной серебряной монеты помогать ему во всех делах. Почетное звание головы составляло, повидимому, главнейшую награду его трудов, потому что случайный доход от известных штрафов, например, полфердинга с тех лиц, которые не присутствовали при чтении законов, мог быть весьма незначительный. Срок должности головы не определялся и кончался лишь с выездом [50] избранного головою лица; если – же голова хотел выехать, то купцы должны были, вслед за заявлением об отъезде, избрать ему преемника.

В начале XV столетия произошли важные преобразования в уставе, о которых, впрочем, сохранились лишь случайные сведения. Именно в некоторых письмах конторы от 1408 и 1409 гг. Сохранились подписи: эльтерманы и мудрейшие (Olderlente und Weisseste) немецкого полоцкого купечества ¹⁶. При тогдашнем развитии полоцкой торговли, немецкое поселение достигло цветущего состояния и тогда явилось множество занятий, превосходивших силы одного человека. Тогда то и произошли изменения в уставе, образцом для коих, повидимому, служил устав новгородского двора. Подобно тому, как в Новгороде управление делами перешло в руки двух эльтерманов св. Петра и их двух помощников (мудрейших), так и в Полоцке стали выбирать вместо одного – двух эльтерманов, в помощь коим назначались тоже два лица, называвшиеся «мудрейшими» и служившия постоянными помощниками эльтерманам. Довольно вероятно, что судебная власть, которую до сих пор эльтерман, при недостатке заседателей, исполнял совместно с общим собранием, с тех пор – как и в Новгороде – была предоставлена одним эльтерманам и помощникам.

Текущие расходы на содержание конторы покрывались из штрафных денег. Если требовались чрезвычайные расходы на отправление послов из Риги к полоцкому наместнику или к литовскому великому князю, то нужные средства для этого собирались прежде всего в Риге и пополнялись податью с товаров, пришедших в Ригу из Полоцка, Витебска и Смоленска, а также и с отправленных из Риги товаров вверх по Двине. Сбор такой, повидимому, не превосходил 1/2 проц. стоимости товаров. Впрочем, Рига, вероятно, назначала сбор не самовластно, но по предварительном сношении с конторою о количестве и сроке уплат. Однажды контора сообщила в Ригу, что относительно сбора не последовало решения, так как лигеры не считают себя вправе платить подать с товаров, принадлежащих их хозяевам. В другом случае контора отказалась уплачивать дальнейшую подать, потому что оная уплачивалась уже в течение двух лет и, следовательно, расходы Риги должны быть покрытыми ¹⁷. [51]

Предоставленные в Полоцке немецкому купечеству льготы были, повидимому, весьма обширны, какими оно не пользовалось ни в какой другой из своих восточных факторий. Правда и то, что если прочитать письма конторы в Ригу, то окажется, что в виду постоянно повторявшихся жалоб на притеснения и насилия, должно было выработаться мнение, что все присяги давались будто для того, чтобы нарушить их. Ни у той, ни у другой стороны не было настоящей силы и воли для исполнения этих присяг.

Договор 1229 г. и все договоры, заключавшиеся впоследствии между ливонцами и полоцкими владетелями, объявляли Двину вольным торговым путем и все сухопутные дороги для купцов вольными же. Если это условие безпрестанно нарушалось и подавало повод к постоянным спорам, то виновников тому следует, по преимуществу, искать на немецкой стороне. При сношениях с Новгородом, было в обычае условливаться об известных уступках, которые, однако, считались лишь формальностями и вовсе не исполнялись. Так, например, новгородцы выговорили себе вольное сообщение с морем, а между тем немцы разными насилиями успевали оттеснять новгородцев от моря все более и более. Лишь не многие из русских судов, осмеливавшихся выйти в Финский залив, возвращались обратно. Точно также немцы старались затруднить пользование правом вольного торга и полочанам, отстаивавшим оное с большою настойчивостью. Еще до 1400 года Тидеман, Ниенбругге и Люберт Виттенборх, будучи послами в Литве от Риги, писали в рижский магистрат: «Сообщите нам ваше мнение о смоленском договоре. В нем, как вам известно, написано, что русские имеют право плавания от Готланда к Траве, а это для нас очень неудобно» ¹⁸. Вследствие этого и русские в свою очередь старались соответствующим образом ограничить права немцев, а именно воспрепятствовать им ходить далее Полоцка. В составленном русскими в 1405 году проекте договора находилось условие: «а мимо города Польтеск немецкому купцю не ходити, торговати немцем у Полотьсце» ¹⁹. Конечно, на это условие не обращали внимания, при посредничестве великого князя Витовта, Копыского мира. Были одобрены вновь старинные условия на счет того, чтобы купцам были вольны все пути по морю и по суше: «Также могут полочане мимо Ригу у землю, а рижане мимо Польтеск у землю, куде хочют, то на обе стороне межи нас волно, водою и землею», сказано в договоре ²⁰. Как [52] долго такое условие сохранялось в силе — неизвестно, но уже в сороковых годах русским был прегражден путь к морю, а немцам — в Витебск и Смоленск. Полоцкий начальник напал на множество отправляемых полоцкою конторою в Витебск и Смоленск саней, нагруженных солью, и арестовал груз, запретив всем русским, под штрафом 10 рублей, возить немецкие товары в названные города. При переговорах с королем Казимиром, во время которых были прочитаны привиллегии немецких купцов, король заявил, что до тех пор, пока его подданным будет загражден водяной путь — и море, ведь, тоже вода — каждый немец, зашедший за Полоцк, потеряет свой товар и будет утоплен ²¹. Наконец, рижский посол Герман Сундерн признал за полочанами право вольного проезда, после чего полочане с своей стороны заявили готовность открыть немцам путь в Витебск и Смоленск. При этом полочане с некоторым сомнением спрашивали : «А даст ли пан князь ваш мештерь (магистр) купцом полочаном за море путь чист?» ²² Переписка между Ригою и Гданском свидетельствует, что эти сомнения имели основания, и что Рига не думала исполнять свои обещания. В 1470 г. рижане писали гданчанам, что они с недавнего времени имеют с полочанами много распрей и хлопот: полочане все хотят со своими товарами из Риги плавать по морю, чего им дозволить нельзя. Теперь полочане просят помощи у своего короля. На вопрос Риги, как к этому делу намерен относиться Гданск, гданчане отвечали, что к ним издревле приходят как русские, так и литовцы, армяне, татарские басурмане и подольцы, но им, гданчанам, неизвестно — ходят ли эти люди в Любек и другие приморские города ²³. Ссылка на подобную аналогию не заставила полочан отказаться от предоставленного им права и, таким образом, вопрос о вольном пути служил и впоследствии предметом вечных споров и вместе с тем предлогом к притеснениям купечества.

В то время, как немцы в Новгороде торговали лишь с новгородскими горожанами и в сношения с князем вступали не иначе как чрез горожан же, в конторах на Двине господствовала в этом отношении полная свобода. Немцы, без всякого посредничества, сносились к туземцами, так и с приезжими. Рига в конце ХШ столетия могла упрекать витебского князя в грубом [53] нарушении договора, когда тот на рынке велел объявить, чтобы гость не торговал с гостем ²⁴. Правда, что этим правом нельзя было пользоваться и впоследствии без некоторых препятствий. При переговорах в 1400 г. рижских послов с полочанами, последние заявили, что рижане первые затемнили смысл обоюдных отношений; наконец, полочане сделали уступку и согласились, что торговать можно с кем угодно ²⁵. Тем не менее, вскоре после этого, полочане старались установить, чтобы немцы торговали непосредственно только с гостями литовскими, с новгородскими же и москвичами торговать им можно не иначе, как при посредстве туземцев. При этом полочане объясняли, что такое постановлеше направлено главным образом против новгородцев, которые мешают им в сношениях с двором (гостинным) св. Петра и против Москвы, которая наложила на них пошлины с товаров ²⁶. Такое постановление не было, впрочем, включено. в Копыский мирный договор, но жалобы немцев все-таки не стихали и впоследствии: «они (т. е. полочане) отнимают у нас права», говорили немцы, «и запрещают гостям торговать с нами. А в Полоцке есть и москвичи, и другие иногородные, которые вынуждены потому отправлять свои товары обратно домой».

Жители немецких факторий делили с горожанами торговлю обыкновенно таким образом, что конторщики занимались оптовою, а горожане розничною продажею. В начале в Полоцке и в этом отношении не было для чужеземцев никаких ограничений. Горожане, которым такой порядок грозил обеднением, старались прежде всего устранить насильственно такие привиллегии, а именно запрещали немцам, под смертною казнию и потерею имущества, продавать свои товары в розницу и покупать меньше полкорабель-ного фунта воска или 500 штук мехов ²⁷. В 1405 г. предполагалось такие ограничения определить договором ²⁸- однако же обоюдные отношения установились не ранее, как по заключении Копыского мира:, при этом немцам были предоставлены пх прежния свободы в отношении к покупкам, но воспрещена розничная продажа товаров ²⁹. Лишь «молодым людям» (прикащикам) было, [54] кажется, дозволено продавать в розницу на рынке разные москательные и мелочные товары.

Странную противоположность к данным немецкому купечеству, но часто нарушаемым свободам составляют многочисленные ограничения, возложенные на него собственными шрагами и всем законодательством союза. Чтобы предупредить частные споры, дававшие повод к большим замешательствам, немецкие купцы должны были, по возможности, держаться в стороне от русских и избегать всякого тесного с ними сближения; немцам не дозволялось вступать с русскими в компанию и брать от них товар на коммисию. Нарушение каждого из этих постановлений влекло за собою штраф в 10 марок серебра.

В сношениях с русскими и литовцами, немецкие купцы должны были сохранять большия предосторожности и, прежде всего, не должны были открывать никакого кредита ни русским, ни литовцам. Известно, что запрещение всякой продажи товаров в долг впоследствии повторялось безчисленное множество раз, как купеческим обществом, так и ганзейскими съездами. Но подобное запрещение, как несостоятельное на практики, никогда строго не соблюдалось. Рижская торговля с русскими издревле производилась почти исключительно в кредит (на долг). При бедности капиталов в русских землях, сделалось почти правилом, что рижсме купцы за получаемые товары или давали задаток, или платили деньги вперед; отпускали же свои товары русским купцам обыкновенно в долг. Так как немецкая торговля в Полоцке производилась на тех же основаниях, как и в Риге, потому, не смотря на все ганзейские запрещения, продажа товаров в кредит была делом самым обыкновенным. Имеются многие доказательства, что полоцкая контора производила такую продажу открыто, и рижский магистрат, подчиняясь обстоятельствам, даже ободрял такой образ действий. Так, однажды, контора сообщила магистрату: «Вам известно, что мы здесь пребываем с вашего согласия, чтобы собрать долги». В другой раз контора писала в магистрат, что немедленно выехать немцам из Полоцка никак нельзя, «потому что наши должники, по большей части, еще не приезжали и мы догадываемся, что они нарочно не съезжаются, дабы мы уехали и. наш товар остался бы у них в руках» ³⁰. Однажды, немецкое купечество в Полоцке вовсе не кстати вспомнило про это редко соблюдаемое запрещение. Когда великий князь Витовт, осенью 1400 года, потребовал в долг сукна, обещаясь уплатить за него в Вильне чрез две или три недели, то купцы отказали дать в долг, [55] ссылаясь на запрещение, в силу которого немцам нельзя давать в долг товаров русским и литовцам. Такой неуместный ответь прогневал Витовта и он выразился, что подобного сраму ему ни разу не приходилось испытывать от немцев и что они поступают так, будто в его землях нет ни одного честного человека. Последствием этого поступка немцов были многочисленные стеснительные для торговли распоряжения. Витовт написал рижскому магистрату, что запрещение отпуска товаров в долг может быть очень удобно для немецкого купечества, но для него, князя, весьма позорно и прискорбно, когда его ставят на одну доску с его подданными и крестьянами и отказывают ему доварить столь незначительное количество товара и на столь короткое время. Далее Витовт писал, что вследствие этого, теперь и он в пользу своих подданных издаст закон, чтобы немцы не смели заходить дальше Полоцка. Рижский магистрат извинился пред Витовтом, решительно порицая отказ, сделанный князю в Полоцке, и уверяя князя, что в поступке полоцких немцев рижский магистрат не имел никакого участия. Витовт ответил, что все случившееся он забывает и готов и впредь относиться дружелюбно ко всем желаниям Риги ³¹.

Ряд дальнейших распоряжений касался предосторожностей при покупке русских товаров. Известно, что уже в ХIII веке подделка товаров была вещью весьма обыкновенною. Так, например, к воску примешивали смолу, сало, песок, гороховую и желудевую муку, даже камни, старое железо; к меховым товарам в тюках вставляли негодные меха. Чтобы не делаться жертвою подобных обманов, немецкие купцы должны были привозить покупаемый воск к себе и свидетельствовать его качество постукиванием или прокалыванием, а меховой товар, при покупке, превосходящей 250 штук, должны были дома подвергать подробному осмотру. При покупке более 1,000 шт., купцы должны были приводить к осмотру с собою особых свидетелей ³².

При отсутствии всякой конкуренция, было вовсе не трудно заставлять русских, посредством единства и согласия, подчиняться всем, в высшей степени стеснительным для них мероприятиям. Русские вынуждены были подчиняться, хотя и не охотно, многим другим торговым обычаям. Так, например, было в обычае отдавать даром кусочки воска, отскакивавшее при постукивании его. Если, однако, случалось, что в Полоцк прибывали польские или [56] верхненемецме купцы, не соблюдавшие постановлений ганзы, то естественно, что торговые дела полоцкой конторы шли очень плохо. Так, в 1437. году, контора извещала Ригу, что постановление об осмотри мехов на дому причиняет конторе большой убыток. «Мы - писала контора — давно бы сбыли свой товар, если бы могли торговать на тех же основаниях, как чужеземцы, прибывающее из Вильны и Польши. Русские смеются нам в глаза, когда мы требуем от них исполнения постановления об осмотре, и задумывают открыть для себя другие места сбыта в Гданске, Бреславле, Варшаве и других городах, где меховой товар принимают, не подвергая его строгому осмотру» ⁸³.

Если такими мероприятиями немецкое купечество старалось оградить себя от обманов со стороны русских, то оказалось необходимым положить предел и нечестности, какую дозволяло себе немецкое купечество с своей стороны сознательно при продаже плохого русского товара на западных рынках. Английским и фландрским факториям ганзы приходилось наичаще при такой продажи спорить и иметь столкновения. В 1346 году постановлен был высокий штраф для каждого, кто впредь станет покупать поддельный мех в русских конторах и в ливонских городах ³⁴. В полоцком шраге 1393 года повторяется это постановление с добавлением, что из торговли исключается также и поддельный воск ³⁵.

Ганзе пришлось наложить на торговлю еще более стеснительные узы, чтоб оградить русских купцов от многочисленных бывших в ходу обсчитываний со стороны немцев. Русские постоянно жаловались, что привозимые тюки сукон не имеют надлежащей длины, что в середине тюка товар гораздо хуже, ч-м снаружи; жаловались и на то, что сельдяные бочки привозятся меньших размеров, чем-бы следовало, и что нижние слои сельдей гораздо хуже верхних. Вследствие подобных злоупотреблений, явилась необходимость допускать на русские рынки такое сукно, за производством которого имелось строгое наблюдете, и подвергать все остальные товары тщательному, иногда весьма стеснительному, контролю.

Ганзе приходилось бороться постоянно и тщетно с безсовстностию торговцев. Выгоды, доставляемые обманом, были столь велики и столь соблазнительны, что самые высоте штрафы не могли устранять обманов. По изданному в 1338 году в Риге торговому уставу, всякий немецкий купец, уличенный в конторе на верхней [57] Двине в привозе поддельного товара, должен был быть отправлен в Ригу и там предан суду. Точно также следовало поступать и с русскими купцами, уличенными в обмане в Риге, и отправлять их в Полоцк ³⁶. Как видно, с обеих сторон сделаны были строгие постановления. В Риге обманщик подвергался большому штрафу; в Полоцке с обманщиками поступали еще строже. Великий князь Витовт, заботившийся вообще об устройстве правильной торговли, сообщил однажды рижскому магистрату следующее: «Уведомляем вас, любезные друзья, что мы строго наказали на имуществе всех уличенных в подделке товаров и лишь из милосердия даровали им жизнь; но вместе с тем мы приказали, чтобы впредь всякий уличенный в подделке товара был нещадно лишен имущества и жизни» ³⁷.

Впоследствии, около половины XV-гo века, и pyccкиe, по примеру ганзы, сделали попытку принять предупредительные меры против обманов. В Полоцке устроена была топильная печь, по образцу виленской публичной топильни, в которой перетапливался весь воск; после перетопки, воск штемпелевали, в доказательство его чистоты. Немцы несправедливо возстали против этого нововведения, заявляя притязания на старинное право осматривать и постукивать воск у себя на дому, ссылаясь при этом, что если бы они отказались от этого права, то у них со временем отнимут право осматривать у себя и меховой товар ³⁸. Таким образом, мы видим здесь, как часто немцы упрямым пристрастием к старым обычаям сопротивляются совершенно справедливым нововведениям. Это не по старине — вот довод, который они чаще всего приводили против новых предложений, и самое строгое осуждение таких предложений заключалось в словах : это нововведение (dat sin nye funde)!

Правительства и города, заключавшие договоры, всегда хорошо понимали, что и их собственный интерес требует не ограничивать, по возможности, сношений и торговли; поэтому они никогда не выговаривали себе прямых выгод, как, например, таможенных сборов. Во всех договорах постоянно повторяется постановление, чтобы ни с ливонской, ни с русско-литовской стороны не было устраиваемо таможенной границы. «А рубежа (писалось в договорах) не чинити промеже себе на обе стороны, ни немцом, ни полочаном ³⁹. Это постановление во все времена строго [58] соблюдалось. Лишь в начали ХVI века литовцы жаловались, однажды, что динабургский командор несправедливо подвергает товар их, купцов, осмотру и налагает пошлину. Единственный прямой доход общин с торговли составляли пошлины с публичных весов; эти пошлины в Риге поступали в городскую кассу; в Полоцке же их делили поровну между боярами и горожанами. Впоследствии при великом князе Александре, пошлины с весов поступали в государственную казну, что, однако, снова было отменено в 1511 году Сигизмундом I и старый порядок востановлен ⁴⁰.

Одною из важнейших и вместе с тем труднейших задач договоров составляло определение весов и мер. Прежде всего были определены отношения рижского веса к полоцкому и затем было постановлено, чтобы в Полоцке соль, продаваемую русским, взвешивать на тех же весах и теми же гирями, какими взвешивали воск, продаваемый немцам; была установлена также одна и та же плата за взвешивание как в Риге, так и в Полоцке. Весовщики должны были, при вступлении в свои должности и, вообще, в случае нужды, целовать крест, в свидетельство того, что они обоим сторонам будут мерить ровною мерою. При взвешивании весовщики должны были отойти от весов и не класть рук на весовые чашки. Кроме того, в Копыском договоре 1406 года постановлено было, что Рига должна была посылать свои весы и гири в Полоцк на свой счет, но в случае порчи полочане, должны были отдавать их в починку на свой счет в Риге ⁴¹.

Таким образом за рижским магистратом было признано в некотором отношении право надзора за весами в Полоцке; правом этим магистрат, повидимому, пользовался мало, потому что и с немецкой, и с русской стороны в магистрат безпрестанно поступали жалобы. Уже в 1408 году полоцкая контора сообщила магистрату, что трое весов имеют недостатки, четвертые-же весы, по мнению русских, верны, но в них, однако, внизу сделана пробоина такая большая, что чрез нее можно просунуть кулак. Эту пробоину русские заткнули куском свинца, весом в два рыночных фунта, который или вынимают, или вставляют, смотря по обстоятельствам. Безмен также не верен: взвешивать на нем соль очень не выгодно. Так как Рига не заботилась немедленным устранением подобных неправильностей, то жалобы делались все настойчивее и настойчивее : «Мы уже не раз — говорится в одном [59] письме в рижский магистрат из полоцкой конторы — писали к вам о неверности весов; теперь они хуже чем когда либо и с каждым днем ухудшаются. Это причиняет нам такой убыток, что мы предпочитаем товар наш оставлять по целым годам в амбарах непроданным, чем дозволять русским обкрадывать нас столь явным образом». Из Риги прислали, наконец, давно ожидаемые весы, но споры этим не кончились: полочане хотя и соглашались принять новые гири и новые чашки, но никак не соглашались принять нового коромысла (весовой рычаг); немцы решительно настаивали на приеме. Полоцкий начальник тщетно старался примирить споривших ⁴². Когда около половины XV века в Полоцке были получены новые гири, то вскоре оказалось, что одна из гирь на три рыночных фунта легче других. Тогда русские, продавая товар немцам, настаивали на употреблении легкой гири, немцы же на употреблении тяжелой. Отсюда возникали новые споры ⁴³. Это, конечно, не удивительно, потому что справедливость и честность мало уважались в те времена. Так, например, контора отказалась однажды передать русским новые весы для поверки их со старыми: при поверке бросилась бы в глаза чрезмерная между ними разница!

Один из основных вопросов — обязательно ли для всех пользование весами или нет — оставался всегда нерешенным: полочане утверждали, что такое пользование обязательно, и настаивали, чтобы запрещено было продавать соль, не взвешенную на весах, или, по крайней мере, что бы с соли были взимаемы весовые деньги. Немцы, естественно, отстаивали противоположное мнете и иногда оставляли соль непроданною, или-же прямо противились сказанному требованию. Последствием этого были насильственные меры: «русские — так контора жаловалась однажды магистрату — отобрали у нас наши плащи и надели их на своих служителей, которые и носят те плащи на наших глазах» ⁴⁴.

В торговых сношениях между Ригою и Полоцком различались летния и зимния поездки: летом по рекам, зимою по сухопутным дорогам. Ежегодно, при половодьи, нагруженные струги и плоскодонные суда сплавлялись вниз по Двине; в течение лета они нагружались в Риге и отправлялись вверх по реке обратно домой. С Открытием зимней дороги, длинные караваны саней отправлялись в Ригу и Полоцк. Вследствие большей дешевизны и удобства, водяной путь предпочитался сухопутному, тем более, что [60] суда сплавлялись не только вниз по течению Двины, но и вверх. Доказательства, что суда сплавлялись и вниз, и вверх по Двине, видим в том, что полочане жаловались однажды, что рижане не нагрузили стругов, которым следовало итти в Полоцк; полоцкий посол жаловался архиепископу Сильвестру, что рижане не позволяют вывозить соль на стругах; полоцкая контора писала в Ригу: «Когда наши ладьи и товары прибыли из Риги; наконец, полоцкий начальник писал в Ригу : а еще магистр товар у них (русских) пограбил и суды отъимал.... что пеши пришли к Полоцку» ⁴⁵.

Прежние струги и ладьи, конечно, не были тех размеров, какие ныне. Надобно полагать, что то были легкие суда, двигаемые частью веслами, частью бичевою. Перевозка товаров из Полоцка в Витебск и Смоленск, по большей части, производилась также по ручному пути, причем приходилось на волоки между Двиною и Днепром перегружать товар на телеги и отправлять его к берегу Днепра. Ни у русских, ни у немецких купцов не было своих судов; они нанимали суда и судорабочих у полоцких судовщиков, промысел которых составлял ручной сплав. Купцы обыкновенно сами сопровождали свои товары или посылали с ними своих прикащиков. Редко бывало, чтобы русские и немецкие купцы ехали вместе: у них бывали безпрестанные споры. В Риге пристанью для стругов служил Ризингов ручей. Когда город в 1529 году не сделал распоряжения об очищении ручья, отчего нисколько русских судов погибло, то Полоцк жаловался на это орденскому магистру ⁴⁶.

Немецкие товары в Полоцке выгружались на берег особыми русскими носильщиками и складывались или по дворам, или в церкви. Главные из привозных товаров были : соль, фландрские и английские шерстяные изделия, голландские и вестфалькие полотна, затем железо, медь, олово и свинец, сельди, вино, пиво и пряные коренья. Русские с своей стороны вывозили: воск, который при католическом богослужении находил обширный сбыт, меха, шкуры, кожу, сало, золу и деготь. Пенька и лен появились на рынках в большом количества лишь в конце, ХV столетия. Хлеб вовсе не был вывозным товаром, и даже во время неурожаев ввозился в Россию из Ливонии. Так как благородных металлов и монет до самого ХV столетия было мало в обращении, потому внутренняя торговля в России основывалась на простой мене. [61]

На подобную мену немецкие купцы соглашались тем охотнее, что, при посредстве ее, их западные конторы находили огромный сбыт для своих товаров. Хотя серебро и не имело в те времена значения денег, тем не менее оно составляло весьма любимый и охотно спрашиваемый товар, который и ввозился в Россию в большем количестве, не смотря на последовавшия впоследствии запрещения ганзы ⁴⁷.

Управление сношениями с Полоцком находилось всецело в руках Риги. Правда, что договор 1229 года заключен был и от имени готландского немецкого купечества и полоцкая колония всегда причислялась к конторам Готланда и впоследствии к преемнице их — ганзе». Все, пользовавшиеся правом немецкого купца, имели свободный доступ в Полоцк. Основные законы ганзейского союза имели силу также и в Полоцке. Так, например, если немецкий купец выезжал из Полоцка, не давши известного уверения эльтерману, то дело это поступало на решение рижского магистрата. Общия, касавшияся рижской торговли, постановления, как например, запрещение 1346 года о непокупке впредь поддельных мехов, должны были быть соблюдаемы и в Полоцке. Особых, касающихся одной полоцкой конторы, законов не было никогда издаваемо ни купеческим обществом, ни ганзою. Верховная власть над полоцкою конторою всегда оставалась за Ригою. В то время как в Новгороде управление делами немецкого двора перешло в ливонские города и Дерпт только в ХV столетии, Рига с самого начала господствовала над полоцкою конторою.

Рига была представительницею конторы в сношениях к полоцкой общине и ее владетелям, русским удельным князьям, и впоследствии к великим князьям литовским. Ни русские, ни литовцы никогда не признавали немецкого купеческого собрания и его эльтермана в Полоцке равноправною властью, с которою им можно было бы вступать в переговоры, и заключать договоры. Всякое и малейшее между конторою и полочанами условленное постановление нуждалось в утверждении со стороны Риги, а если случалось дело по важнее, то последняя немедленно отправляла в Полоцк своих послов. Целый ряд сохранившихся договоров ХII, ХIV и ХV веков и касающихся русско - немецких торговых дел помечен в своем заглавии Ригою.

Риге принадлежало также и право надзора над законодательною деятельностию конторы по части ее внутренних дел.

Впрочем и тут большая часть законодательной власти принадлежала Риге, которая составила основные правила устройства [62] конторы и производимой ею торговли: так, например, шраги 1393 года и весовые правила 1338 года. Рижский магистрат имел в своих руках также и судебную власть над конторою, имел право наказывать нарушения правил, решать взаимные жалобы немцев и впоследствии пользовался даже и уголовным правом над всеми уголовными преступлениями, совершенными немцами в Полоцке. Хотя нарушения правил обыкновенно представляемы были на решение общего собрания конторы, тем не менее рижский магистрат всегда служил аппеляционою инстанциею. Переписка полоцких немцев с Ригою лучше всего свидетельствует о том, какую всевластную роль играла Рига в конторе. Без ведома и согласия Риги в полоцкой конторе положительно ничего нельзя было сделать.

Единственным владетелем, с которым Рига разделяла свою власть в отношении к конторам, был ливонский магистр. Общеизвестна тесная связь между орденом и купечеством, обусловленная общими интересами в отношении к русским соседям. В течете столетий орден во время войны и мира оказывал купечеству сильную поддержку и служил его защитником; купечество же с своей стороны старалось всегда и везде поддерживать и содействовать планам ордена. Так и в Полоцке мы видим часто купечество и орден в качестве союзников. Договоры, касавшиеся обыкновенно не только торговых, но и политических дел, заключались часто при участии в них и ордена. Впрочем, участие это принимал орден иногда и в чисто-торговых вопросах. Так в древнейших торговых правилах конторы находится в заголовке не только имя Риги, но и магистра ордена : «Такова воля ливонского магистра и города Риги» ⁴⁸.

Мнение, что подобно тому как немецкая контора в Лондоне давала приказания бостонской и линнской, так и меньшия немецкие конторы в России подчинены были новгородскому двору, следует считать ошибочным ⁴⁹: оно основывается на известном распоряжении новгородского двора от 22 февраля 1346 г. ⁵⁰, в котором говорится, что с будущего Михайлова дня запрещается покупка поддельных мехов в Новгороде, Пскове, Полоцке, Риге, Дерпте, Ревеле, Феллине и Готланде. Если из этого заключать о подчинении новгородского двора в отношении к Полоцку, то надо признать и то, что двор св. Петра управлял русскою торговлею в ливонских городах и даже надо полагать, что новгородский двор [63] пользовался правом давать в делах русской торговли приказания немецкому купечеству на Готланде. Ошибочность такого мнения очевидна. Не новгородский двор управлял немецким купечеством на Готланде, городом Висби и городским союзом, а наоборот, они управляли новгородским двором. Потому то о подчинении ливонских городов и полоцкой колонии новгородскому двору не может быть и речи. Можно даже доказать, что между Новгородом и двинскими колониями не было вообще никаких официальных сношений. Не из Новгорода, а из Риги сообщено было немецким купцам в Динабурге — а следовательно и полоцким — известное постановление, касавшееся торговли мехами ⁵¹.

Опираясь на могущество ордена и поддерживаемое влиянием Риги, немецкое купечество приобрело себе в Полоцке чрезвычайно самостоятельное положение в отношеннии к русским. Это проявляется в судебных делах. В прежних договорах, а также в договоре, заключенном с Гедимином в 1338 году, главное значение придается исключительно местному характеру права. Место, в котором спор произошел, или в котором было совершено преступление, решает обыкновенно вопрос — по какому закону и в каком суде должно было быть разбираемым. Хотя взаимные споры между немцами были предоставляемы решению рижского магистрата, но жалобы немцев на русских и литовцев, или наоборот, должны были разбираться там, где произошел спор. Таким образом, местный полоцкий судья разбирал возникавшия в Полоцке жалобы немцев на русских и жалобы русских на немцев. Подобное же начало впоследствии соблюдалось в отношении к уголовным делам. Совершенная немцем в России кража должна была судиться на месте преступления.

В этих воззрениях скоро совершилась, однако, перемена. По средневековым понятиям, каждый, находящийся на чужбине, сохранял за собою право суда по законам его отечества. Так и в Полоцке было постановлено, чтобы в уголовных делах вопрос о подсудности определялся не местом, где совершено преступление, а национальностью подсудимого. В полоцком торговом уставе, составленное в 1338 г., встречается постановление: что немец, уличенный в продаже поддельного товара, предается суду в Риге ⁵². Постановление это обобщилось в договоре, заключенном в 1406 г., в котором было определено, что немцы и русские, совершившие преступление на чужбине, должны быть судимы в [64] своей родине и по своим законам ⁵³. Копыский договор придал этому постановлению силу закона на вечные времена ⁵⁴.

В гражданских делах, однако, пришлось, по необходимости, придерживаться старого порядка. Точно так, как прежде полоцкий немец предъявлял свои жалобы на русских княжескому суду, так и теперь должен был обращаться к великокняжескому наместнику или сотнику, и сам также подлежал его суду. В этом отношении никакой новизны не вводилось, потому в Копыском договоре о гражданских делах не упоминалось. Тем не менее, тогдашния отношения характеризуются в договоре 1406 года следующим постановлением. «Потом полочаном стеречи немецких купцов как своя братья, и право судити ему и право деяти во всяком деле, без всякой хитрости» ⁵⁵. О том, как на практике производились судебные дела, мы имеем очень мало свидетельств; но из сохранившегося все-таки видно, как много приходилось терпеть жителям полоцкой конторы от недостатка развития понятий о праве и от медленности судебной процедуры, именно с тех пор, когда суд начали производить великокняжеские наместники и их подчиненные.

Еще менее согласовалось с договорами и справедливостию обстоятельство, что немцев нередко привлекали к суду по чужим делам и им приходилось отвечать за грехи своих земляков и своего начальства. Почти во всех договорах между Ригою и Полоцком находится известное постановление, что, в случае споров между русскими и немцами, обе стороны не должны привлекать к суду непричастных к делу лиц. Но именно это постановление чаще всего было нарушаемо. Если случалось, что немец уезжал, не заплатив своих долгов русским, то русские взыскивали долги с первого встречного из его земляков. Если в Риге русский потерпел убыток, то в Полоцке требовали с немцев вознаграждения за этот убыток. Если кто-либо из подданных ордена совершал проступок на границе, то за этот проступок отвечали полоцкие немцы. Такие насилия совершались не только отдельными лицами, но целыми общинами и даже наместниками. Однажды в Ливонии у какого-то русского отняли пару лошадей: полоцкая контора должна была платить за отнятое. «За это придется отвечать либо мне, либо кому другому» — пишет эльтерман в Ригу. [65] Когда динабургский командор запер в тюрьму какого-то провинившегося в орденской земле русского, то в Полоцке заперли в тюрьму одного немецкого купца и задержали его в заключении до тех пор, пока русский не был освобожден. Правда, что и в Риге ее очень строго соблюдали законы и нередко дорого поплачивались за то. Так, например, полоцкий наместник в 1450 г. писал в рижский магистрат: «Какой-то немец, по имени Викбольд, ограбил наших земляков, находившихся в Риге, связал их и держит их в безчестном месте. Мы — прибавляет наместник с насмешкою — оказали Викбольду такую же честь, какую он оказал нашим землякам. Не вменяйте нам этого во зло, потому что вы люди умные и ученые, и поймите, что безнаказанно ни как нельзя нарушать постановления великого князя Витовта, заключившего Копыский договор» ⁵⁶.

Отвечать невиновным за чужие проступки, лишаться свободы и имущества, приходилось иногда не только отдельным лицам, но и всей немецкой колонии. Хотя полоцкая контора и находила в Лифляндии сильную поддержку, тем не менее связь с нею иногда сопряжена была с опасностию и не раз угрожала конторе совершенною гибелью. По договорам, политичекие дела не должны были иметь никакого влияния на торговые сношения Лифляндии с Литвою; жители конторы, в случае войны, имели право безпрепятственного выезда из Полоцка со своими товарами. В мирные времена в Полоцке говаривали: «всякий товар, прибывший с миром из Риги, должен с миром и отойти туда» ⁵⁷.Но в военное время трудно было соблюдать это правило. При возникающей вражде в Лифляндии, мирные условия забывались, и в немецких купцах видели соотечественников и союзников ордена, с которым приходилось воевать. На немецком купечестве отмщали за удары, наносимые орденом.

Редко случалось, чтобы в виду предстоящей войны о прекращении торговых сношений было заявлено в Риге или динабургскому командору или, по крайней мере, самой конторе. Если же такое заявление и последовало, то все таки немецкому купечеству давали чувствовать свою ненависть к ордену. Витовт, однажды, предваряя немецких купцов о войне с орденом, приказал им выехать из Полоцка в четырехнедельный срок и прибавил, что если купцы не уедут, то их выгонят из города палками, или бросят в тюрьмы ⁵⁸. Случалось обыкновенно и хуже. От этого [66] всякий, даже и неосновательный, слух о войне наводил на купцов панический ужас. Так, однажды, шутник Остафек распустил слух, что в Риге хотят посадить русских в тюрьму и что ему запретили там покупать соль. Эльтерман заставил Остафека сознаться, в присутствии русских старшин, что все его разсказы вздор и выдуманы с пьяных глаз. Тем не менее, торговля остановилась и многие русские купцы, собиравшиеся ехать в Ригу, не поехали туда, а отправились в Литву. При всяком даже отдаленном слухи о войне начинались придирки к конторе. Рижскому магистрату, жаловавшемуся, однажды, на разные стеснения в торговли, Витовт отвечал: «Об этом вы должны были уведомить нас раньше, пока еще мы находились с орденом в хороших отношениях. Если дела не дойдут до войны, то на ваши жалобы будет обращено надлежащее внимание» ⁵⁹.

Само собою разумеется, что как только положение становилось угрожающим, Рига старалась предостеречь полоцких немецких купцов, чтобы они торопились сбывать свои товары и незаметно уезжали из Полоцка. Такое уведомление давалось секретно и сохранялось в тайне. Когда вы прочтете это письмо — говорится в одном подобном уведомлении — то пусть все купцы дадут клятву эльтерману сохранять это дело в тайне, чтобы русские о нем ничего не узнали». Не всегда, однако, предостережения помогали. Русские успевали нападать на контору и забирали товары. Пленные немцы служили заложниками безопасности русских, подвергшихся, быть может, плену в Риге. Забранные товары служили вознаграждением за убытки, причиненные войною русским торговцам. Когда однажды Рига просила великого князя Витовта об освобождении немцев и их имущества, то Витовт потребовал, прежде всего вознаграждения за опустошения, совершенный магистром в Полоцкой области, в которой не было объявлено о разрыве, и оканчивал письмо угрозою: «Мы уведомляем вас, что если полочанам не вознаградят их убытков, то очень может случиться, что ваши купцы и их имущество никогда не увидят родины». Во время войны 1410 г. много рижского товара было захвачено в Полоцке. О возвращении товаров литовцы и слышать не хотели, считая подобные притязания неуместными. «Если рижский магистрат исходатайствует у ордена — так отвечали литовцы — возвращение товаров, захваченных у литовских купцов в Рагните, то мы воротим товар и немецким купцам ⁶⁰.

Во времена, лучше нам известные, повидимому, редко проходило десятилетие, чтобы немецкие купцы в Полоцке не [67] подвергались осадам. В магистратском архиве сохранилось очень много писем с надписью: «от наших бедных пленников в Полоцке». Тон этих писем печальный и трогательный; в них выражались настоятельнейшия просьбы о скорейшем освобождении как купцов, так и их товаров. Купцы в Полоцке содержались в большем угнетении; они были лишены утешения видеться друг с другом — русские постоянно устрашали их сильными угрозами; товары и имущества полочане грозили или сжечь до тла, или ограбить и поделить между собою. «Если мы не выйдем скоро отсюда — говорилось в одном письме — то вы можете проститься с вашим добром, да и с нами тоже. Вы не верите опасности, но поверите — когда испытаете ее вашими собственными убытками. Великий князь и его начальники постановили задержать товар и если вспыхнет пожар, то все пропадет. Если что не сгорит в церкви, то разграбится во время пожарной тревоги. Нас потом убьют и скажут, что мы подожгли город. Но вы никак не думайте, чтобы вам кто-нибудь хоть пфенниг возвратил: этого не будет — пока стоит Рига» ⁶¹. После многомесячных страданий, выпускали, наконец, пленных на волю, но имущество их часто погибало навсегда. Проходило много времени, пока доверие снова возстановлялось, пока новый договор не скреплялся крестным целованием. Затем немецкий купец со своими товарами снова появлялся в Полоцке, чтобы получить тут богатый барыш или вновь потерять свое имущество. Неверность и опасность положения так описывал эльтерман Клаус Риман: «С купеческими делами в Полоцке очень плохо, ибо тут нет никакой честности. По наклонной дороге тут идет все вперед, так что я желал бы быть в Риге».

Краткий исторический обзор ясно показывает, сколь многим перерывам и переменам подвергалась полоцкая торговля в течении столетий. Правда, за длинные промежутки времени мы не имеем никаких преданий, однако же, сохранилось большое число договоров, из которых можно судить о развитии торга. Каждый из таких договоров открываете собою новый период и служит доказательством — какие насильственные перемены происходили в торговых отношениях. Характеристичная черта Риги тут та, — что как скоро война или другое какое-либо замешательство грозило пресечению торга, то Рига не прибегала — как то часто случалось против Новгорода — к притеснениям русских. Рига всегда медлила употреблять обоюдоострое оружие, которое, поражая противника, могло нанести тяжкие раны и ей самой. [68]

Тридцать пять лет спустя после заключения основного смоленского договора 1229 года, литовский князь Гердень заключил новый мирный договор между Ливониею и подчиненными ему русскими землями при верхней Двине; по этому договору за торговлею сохранялись прежния льготы. Опираясь, повидимому, на этот договор, полоцкий князь Изяслав предложил ливонским владтелям и городу Риге целовать вместе с ним крест и открыть торговые сношения. Но не прошло, вероятно, и столетия, как полоцкий епископ Иаков, ссылаясь на вновь заключенный торговый договор между Ригою и литовцем Витеном, требовал и просил вольного отпуска хлеба ⁶². Вот письмо епископа, писанное около 1300 г.

«Поклон и благословение от Якова, епископа полоцкого, пробстови, наместнику бискуплю, и детям моим ратманам. Быль есмь не дома, во отца своего митрополита, а нынте есмь на своем месте у Святой Софии. А ныне есмь увидал любовь ваша правая с сыном моим, с Витеном (литовский князь, с 1285 по 1315, преемником ему был Гедемин. Кажется, что Витень был из рода полоцких князей и переселился в Семигалию из Полоцка. В 1326 г. удельным князем полоцким был Войно, сын Витеня); такоже, дети была любовь ваша первая с полочаны, с детьми моими, что вам было надобно, то было ваше. А ныне что детям моим надобно, того им не бороните; а ныне абы есме пустили жито у Полотеско. А яз кланяюсь и благословляю, и Бога молю за вас дети своя.

Аже будет полочанин чим виноват рижанину, я за тем не стою своими детьми, исправу дам. Аже будет рижанин чем виноват полочанину, вы дайте им исправу такоже. А яз вам кланяюся, дтям своим, и благословляю и Бога молю».

Жалоба рижского магистрата, относящаяся к XIII столетию, к витебскому князю Михаилу достаточно доказывает, что торговля, хотя и стесняемая различными обстоятельствами, но была вообще оживленною с немецкой стороны,

Вот эта жалоба ⁶³: [69]

«Поклон от ратманов рижских и от всех горожан ко князю витебскому Михаилу. И ныне пришли пред нас наши горожане и то нам поведали с великою жалобою : которые были зимусь (прошлого зимою) с тобою в Витебске, как ты еси товар у них отнял силою и неправдою. То было и первое: был у тебя один детина, наш горожанин, иногды (прежде) не бывал у вас; тогда рать была литовская под городом, он же хотел в рать (к литовцам) итти — девки купить, и взял мець (мечь) с собою, по нашей пошлине (обычаю). Тогда идя путем, заблудил к монастыреви, и выскочивша 3 чернеца, же четвертый человк иный с ними, ту его, емъше, били и рвали, и мечь вызетили (отняли) силою у него. И потом, княже, ты на другой день ем его, оковал еси и держал его еси до тогоже дня, а товара еси отъял на 3 берковьскы (берковца) воску. Княже, ты еси неправду деял. Забыл еси, княже, своего крестного целования, занеже сам выдаешь, как не тако есть мир докончан. Мир докончан на старый мир, и на том крест целован, как то нам вашей братьи правду дати, а обиды не створити, ни малу ни велику, нашей братьи правду дать, товара силою не грабить, человека не мучить без вины. Княже, слышишь сам от своей братьи, как мы вашей братьи не обидели, не грабили товара силою без правды, како ты, княже, деешь.

А се тебе повыдываем другую обиду: за грехи приводилось (случилось) так : как то сидел дружина, в пире пиючи, друг друга зарзил (ранил) до смерти; и как тот бой удеялся, тогда он, убоявся живота, утекл (бежал) к тебе, княже. Немцы же, то уведавше, ажо (что) к тебе утекл разбойник, и пришли пред княжо немцы и молися тебе: выдай нам разбойника. И ты, им выдав разбойника, потом, княже, шел еси в разбойникову клеть, товар еси разбойников взял, и иных людей товар был тут, и то поимал (взял) еси, княже. Тут еси неправду деял. Ты сам ведаешь, как то не так есть мир докончан межь землей. Аже друг друга убьет до смерти, и имут того человка, кто разбой учинит, тому дати вину, по его делу, а товар его свободен своему племени. И ныне мы молимся тебе, абы тот товар отдал его племени.

А се тебе третью обиду повдываем про тую детину, что товар его был с разбойииковым товаром в клети, как тот поехал из Витебска в Смоленск, попустил же в разбойииковой клети волны (шерсти) же овчины на пять серебра. Он же в Смоленск услышав, аже ты его товар с разбойниковым товаром взял, и он уборзе (немедля) на конь всед, поехал в Витебск, и молился тебе, княже, абы ты его товар отдал, что еси взял с разбойниковым товаром из клети, то ты ему не [70] дал. Ты еси, княже, не правду деял. И ныне, княже, мы ся тебе молим, как то тот товар отдай, что еси взял безвинной вины сей.

Еще, княже, мы тебе поведаем четвертую обиду, в чем ты еси неправду деял, как ты ныне новую правду ставил, как то есме не чували (слышали) от отцов, ни от дедов, ни от прадедов наших. Аже ты велишь кликать сквозь торг: гость с гостем не торгуй! Княже, в том еси неправду деял. Княже, аше еси так в своем сердце, так то еси неправою думою думал. Будут (буде) тебе, княже, лишие (злые) люди ту думу поддали, то не в честь тебе дали ту думу; то есть тебе, княже, достойно, аже бы ты тые (тех) люди казнил, как то бышь новые люди боялися, кто лихую думу поддавает. Княже, наш горожаиин Фредрик ⁶⁴ продал человеку мех соли, и он услышал, аже ты не велел гостев с гостем торговать, и обвестился тебе, княже, и ты ему велел продать, и он шел с тем человеком соль весить, как то еще соли не весили. Твои дворяне стояли тут во дворе: у Фредрика ключ взяли силою клетной и пошли прочь. Потом твой детский (из боярских детей) Плос, пришед, рекл Фредрику : пойди ко князю! И он пошел к тебе, по твоему слову. И как то пришел мосту, рекл Плос: пойди семо, здесь князь, не ведя его к тебе, княже, же к себе в истобку (избу), ту порты с него снем, за шею оковал, и руки, и ноги, и мучил его так, как то буди Богу жаль. И потом ты деткие свое (боярских детей) послав на его подворье, и велел еси товар его разграбить, на четыре капи (копы, 32 лисфунта) воску. И нынче мы ся тебе молим, абы ты тот товар отдал, княже. И сам видаешь, аже неправдою еси свое крестное целованье забыл.

И се ныне, пятую обиду поведываем: как то немцы послали своих коней из Смоленска в Витебск, то ты, княже, тех коней обозрел, и улюбил еси одного коня, тот конь был Герлахов ⁶⁵, то ты его хотел без измены. Те люди рекли: княже, мы коня не дамы, ни продамы его, не смеем: конь Герлахов. И ты, княже, давал еси на коня 10 изроев, и они не взяли. То ты рекл, княже: дайте вы мне коня, я вас провожу из Смоленска и сквозь Касплю, а учаны (лодки) хочу проводить с коньми и до Полоцка. Те дали тебе коня, по твоему слову, княже; дал же еси пристав своего человека Прокопия, и приехал Прокопий к Смоленску той первое, и дали ему скорлата порт же чатор (пурпуровую одежду). Прокопьева слово так : в который день вы будете готовы, я с вами готов буду. В тот же день, по его слову, приготовились [71] есме были, и рекли есме Прокопию: се мы готовы, поедем! Прокопьево тако : не могу я из света в тьму ехати. Прокопий, на конь свой всед, поехал в Витебск, а нашу братью попустил (оставил). Княже, тем словом не дослужился еси того коня. Аже бы ты в своем слове стоял, и нашу братью проводил бы, мы быхом не поминали того коня. И ныне мы ся тебе молим, как то отдай Герлаху коня, а либо 10 изроев, что еси сам первое давал па коня. Или (если) того не дашь, ни коня ни серебра, Герлах хочет своего коня искать, как может.

А се еще шестую обиду поведаем, про Ильбранта ⁶⁶, что твой брат торговал с ним на 30 изроев : 17 заплатил, а 13 изроев не заплатил. И ныне, мы ся тебе молим: отдай Ильбранту товар, своего брата души постерегая.

И ныне седьмую обиду поведываем, как то были нашей братьи поехати из Витебска в Смоленск, тогда Литва изъимала их на пути, в твоем городе, княже, вязали их и мучили, и товар отъимали у них. А в твоей волости ся то деяло. Товара взяли тут па 50 гривен серебра корного и на 3 серебра. Княже, тебе было той обиды постеречь. Аже бы ся то деяло при твоем отце, Константине, той бы обиды николи же была нашей братьи, как ся тогда удеяло. И ныне, княже, мы ся тебе молим, как то тем людям отплати тот товар, которым то деялось в твоей волости и в твоем городе. И ныне, княже, пришел пред нас шахмат же Фредрик, и то нам поведал с жалобою, как ты еси торговал с ними и не заплатил. Княже, то было тебя достойно, у кого купить, тому заплати, то они бы на тя не жаловали.

И ныне восьмую обиду поведываем, про весы, как то слышим от своей братьи, аже ты, княже, лишнее емлешь, как то есме не чували ни от отчины, ни от дедов, ни от прадедов. И ныне, мы ся вам молим всем сердцем, княже, как то есть мир докончен и крест целован на старый мир, тако и ныне княже, отложи лишнее и всяку неправду: ат стоит старый мир твердо, как докончано. И ныне, княже, то буди тебе ведомо: аже не отложишь лишнего дела и всякую неправду, мы хочем Богу жаловаться, и тем, кто правду любит, а кривду ненавидит. Мы своей обиды не положим, а более не можем терпеть».

Утверждение литовского господства под властью Гедимина повлекло за собою утверждение прочного положения дел и послужило в пользу немецкой торговле. Названный князь относился к Риге отменно благосклонно и этот город, руководимый по преимуществу [72] материальными интересами, сохранял к Гедимину больше верности, чем того требовала патриотическая ливонская политика. Заключенный в 1323 г. общий мир объявил торговлю вольною, а перемирие, заключенное чрез 15 лет при участии Полоцка и Витебска, снова открывало купечеству обеих сторон сношения по старине ⁶⁷. Время правления Ольгерда было вообще благоприятно торговле, хотя походы ордена против язычников и вторжения литовцев в Ливонию часто нарушали правильный ход торга. Возникшие с 1377 г. раздоры за престол, местом которых были также и области верхней Двины, на долго прервали всякие торговые сношения. В 1381 году пред Полоцком стало ливонское войско, чтобы возстановить на княжеском престоле позорно изгнанного жителями Скиргайлу. Полоцк пожелал лучше подчиниться магистру, чем своему старому тирану. Через четыре года полоцкий князь Андрей в самом деле представил ордену ленное господство, но этот князь лишь короткое время мог сохранить за собою правление.

Решительный поворот к лучшему наступил с того времени, когда Витовт утвердил свою власть над всей Литвою и достиг великокняжеского достоинства. Во время его правления торговля полоцкой конторы, не смотря на частные перерывы, достигла высшей степени своего процветания, так что период Витовтова правления, не взирая на военные тревоги, считался в воспоминаниях потомства золотым. Обильная корреспонденция тогдашних купцов с рижским магистратом представляет тому лучшия доказательства. Уже в 1399 году Витовт дал Риге уверительную грамоту, по которой учреждались правильные торговые сношения, в чем полочаие и рижане должны были целовать крест ⁶³. В 1405 году был выработан проект мирного договора; этот проект, по которому за немцами сохранялись их прежния льготы, послужил основанием Копыского договора, который в 1407 г., после обоюдного пересмотра, был принять Ригою и Полоцком во всех пунктах и на долгое время установил правила для немецко-русско-литовской торговли. Наследники Витовта не добавляли ничего нового к этим правилам: все они лишь подтверждали Копыский договор ⁶⁹.

Мир, однакоже, не долго продолжался. Уже в 1409 году немецкие купцы в Полоцке, а русские купцы в Риге, были посажены в тюрьмы и выпущены были на волю лишь после продолжительных переговоров. Непосредственно затем вспыхнувшая кровопролитная война повлекла за собою сильные замешательства в [73] торговле : арестованные в то время немецкие товары, кажется, никогда не были возвращены. Положение дел и после войны оставалось весьма опасным; воюющия стороны не заключали мира, а возобновляли лишь перемирия. К концу 1414 и в начале 1415 г., магистр и великий князь заключили между собою перемирие; перемирие это чрез пять лет было возобновлено. Оно кончилось, повидимому, со смертию Витовта, последовавшею в октябре 1430 года. Вспыхнувшая затем десятилетняя борьба за господство между Свидригайлом и Сигизмундом много вредила интересам торговли и вредила тем сильнее, что орден принял участие в борьбе и сражался то за одного, то за другого претендента. Только в январе 1439 года последовало со стороны великого князя Сигизмунда утверждение Копыского договора. Со вступлением на престол Казимира с 1440 года наступило продолжительное время внешнего мира; полоцкая контора с этого времени уже не была безпокоима ливонско-литовскою войной. Король утвердил Копыский договор в 1447 г. ⁷⁰.

Торговля, временно приостановившаяся было, по случаю открывшейся чумы в Риге, скоро достигла своего прежнего развитая; но неожиданно возникший раздор между Ригою и Полоцком дал худой оборот делам. Весною 1466 г. полоцкие бояре и горожане чрез проезжего немецкого купца прислали в Ригу «тяжкое неслыханное посольство со страшными угрозами». Не хотели верить слухам, будто полочане хотят мстить немцам в Полоцке, если только какой-либо полочанин в Риге будет избит или оттаскан за волосы, но слухи эти подтвердил прибывший в Ригу ратман Герман Сундерн. Жалобы на дурное обращение с русскими были не лишены оснований, хотя в объяснении, которое впоследствии на этот счет архиепископ Сильвестр дал королю Казимиру, дело представляется совершенно в другом свете. «В Ригу — писал королю архиепископ — прибывают из немецких земель и северных королевств много всякой корабельной сволочи, корабельщиков и матросов, которые день и ночь проводят в кабаках и виноторговлях». Когда пьяная сволочь дерется и прибьет какого либо пьяного полочанина, то в этом не виноваты ни властитель города, ни магистрата. Напротив, всегда бываете, что обиженному дается защита по его праву.

Угроза полочан была принята в Риге за отказ от договора : купцы постановили не отсылать в Полоцк товаров, не грузить нанятые струги и задержать в Риге наличный русский товар до тех пор, пока не будут получены верные сведения; думали таким образом обезпечить безопасность находящихся в Полоцке немцев. Как только архиепископ узнал о возникших [74] недоразумениях, то тотчас же предложил свое посредничество и созвал в свой замок Кокенгузен уполномоченных послов от обеих сторон. В присутствии властителя Риги, пробста, декана и других архиепископских мужей, русские жаловались, что в то время, как их угрозы оставались лишь на словах, и не переходили в дело, их земляков в Риге безпрестанно обижают и бьют и даже обрезывают у них бороды. Затем русские потребовали вознаграждения за арестованные товары и за то, что нанятые у них струги были отправлены в Полоцк без груза. Рижане отвечали, что. русские должны требовать вознаграждения с тех, которые своими угрозами сделались виновниками раздора, но как и рижане с своей стороны заявили притязания на вознаграждение убытков, то архиепископ предложил составить смешанную коммисию из послов его, архиепископа, и послов королевских, которая разсмотрела бы все притязания на вознаграждение убытков и, по мере возможности, уладила бы дело. Полочане требовали, чтобы весь спор был решен королем, вследствие чего дальнейшие переговоры с архиепископом прекратились; остались также без результатов и переговоры с рижским магистратом и некоторыми орденскими властями. Полочане, до отъезда своего, предложили возстановить торговые сношения, ручаясь при этом головою в безопасности купцов, которые поедут в Полоцк. Рижане первоначально не соглашались, требуя, большего ручательства, тем не менее купцы поехали в Полоцк — их там немедленно же арестовали ⁷¹. Для освобождения их были приняты всевозможные меры: были отправлены послы к королю в Смоленск, Вильну и Троки, но король и великокняжеский совет к этому делу относились столь равнодушно, что немецкие товары были возвращены рижанам лишь в марте 1471 тода и только тогда состоялось постановление, чтобы в предстоящем сентябре послы с обеих сторон съехались на границе для обсуждения всех жалоб. Съезд этот, однако, не состоялся, и продолжавшейся 12 лет спор решен был только в 1478 г. тем, что Рига отказалась от вознаграждения за убытки, заплатила Полоцку за его убытки 100 рублей и обе стороны обязались соблюдать прежние договоры ⁷².

Тогда в Полоцке контора вновь открылась, но дни ее были уже сочтены. Правда, что контора просуществовала все XV столетие и даже до начала XVI века, но на место прежней бойкой торговли — являлся все больший и больший застой: торговля начала принимать другое направление. Русско-литовские войны в начале XVI столетия нанесли сильный удар городу Полоцку и отняли у [75] немецких торговцев охоту отправлять свои товары в этот город. Нерасположение полоцкого туземного населения к своекорыстному, пользующемуся обширными привиллегиями и стесняющему местные заработки чужеземцу постоянно возрастало, так что литовское законодательство вынуждено было обратить внимание на эти обстоятельства. 20 июля 1511 г. король Сигизмунд даровал Полоцку привиллегии, отнимавшия у немецкой колонии ее существенный выгоды и потрявшия основания ее существования. Привиллегии эти имели для конторы почти тоже самое значение, как закрытие в 1494 г. немецкого двора в Новгороде. Все ограничения, которых русские напрасно добивались с 1405 года, пали теперь на немцев. Немцам запрещен был доступ в Витебск и Смоленск, и торговля их ограничена Полоцком; тут они должны были торговать лишь с горожанами, а не с гостями и не с приезжими — да и то лишь оптом.

Последний смертельный удар колонии был нанесен в начале ХVI столетия новою торговою политикою ливонцев. Со времени уничтожения новгородского двора, ливонцы поняли, что существование полоцкой конторы совершенно противоречить их интересами Северо - русская торговля перешла в ливонские города и выгодами ее ливонцы начали пользоваться исключительнее против прежнего. С изданием закона о том, что гость не может торговать с гостем, был отнять доступ к торговле всем другим ганзейским городам. Следствием такого поворота в воззрениях, полоцкая контора непременно должна была погибнуть, С наступлением нового времени, открывшего торговле новые дотоле неизвестные пути и разорившего стеснявшия ее узы, полоцкая контора, после переменчивой, продолжавшейся многие столетия жизни, прекратила свое существование.

Комментарии

1. См. Лет. Генриха Латышского XIV, 7 и 8.

2. См. там же XVI, 2.

3. См. Бунге Ltvl. Urkundenbuch 1, № 101.

4. Напьерский, Russisch-Livlaendische Urkunden, № 184.

5. Гирш, Danzings Handels und Gewerbsgeschichte, стр. 164.

6. Напьерский, ном. 200.

7. Напьерский, ном. 195.

8. Напьерский, ном. 384.

9. См. во внешнем рижском магистратском архиве письмо без означения даты в рижский магистрат.

10. Там же, в архиве, письмо без означения даты к Корту, Фишу, Люберту и Втенборху.

11. См. Бунге, Livl. Urkundenbuch, IV, ном. 1688.

12. См. у Напьерского, ном. 198.

13. См. у Напьерского, ном. 128.

14. Шраг – устав. См. у Напьерского, № 117.

15. См. письмо полоцкого купца в Ригу, писанное во второе воскресенье после пасхи 1409 г. во внешнем архиве рижского магистрата.

16. См. в том же архиве письма в Ригу от 31 декабря 1408 и от второго воскресения после пасхи 1409 г.

17. См. в том же архиве два, без обозначения даты, письма, писанные в середине XV столетия.

18. См. у Напьерского, ном. 126.

19. См. у Напьерского, ном. 154.

20. См. у Напьерского, ном. 164.

21. См. письма купца в Ригу от 1448 и 1451 гг. Архив рижского магистра.

22. См. у Напьерского, ном. 266.

23. См. у Напьерского, ном. 258.

24. См. у Напьерского, ном. 49.

25. См. у Напьерского, ном. 127... dat men mach copen wat men wil und emit weme, dat men wil.

26. См. у Напьерского, ном. 154.

27. См. письмо в Ригу, писанное в конце XIV столетия во внешнем архиве рижского магистрата.

28. См. у Напьерского, ном. 154.

29. См. у Напьерского, ном. 160.

30. См. письмо без даты от начала XV столетия у Напьерского, № 198.

31. См. у Ньепркого, №135 и 136, и во внешнем архиве рижского магистрата письмо Витовта в Ригу от суботы после 11,000 день 1400 г.

32. См. у Напьерского, № 117.

33. См. письмо конторы от 1437 года во внешнем архиве рижского магистрата.

34. См. у Напьерского, № 88.

35. См. у Напьерского, № 117.

36. См. у Напьерского, № 74.

37. См. письмо от суботы после 11,000 день 1400 года в архиве рижского магистрата.

38. См. там – же письмо купца в Ригу, от середины XV столетия.

39. Сравни у Напьерского, № 132.

40. См. во внешнем архиве рижского магистрата привиллегию Сигизмунда I Полоцку от 20 июля 1511 г.

41. См. у Напьерского, № 160.

42. См. письмо конторы в Ригу от 1408 г. во внешнем архиве рижского магистрата.

43. См. там – же письмо купца в Ригу от середины XV столетия.

44. См. там же письмо без даты в Ригу от середины XV столетия.

45. См. у Напьерского, № 266.

46. Копия с жалобы от 1529 года находится во внешнем архиве рижского магистрата.

47. Сравни Ризенкампфа: «Der dents che Hof zu Nowgorod», стр. 118 и след.

48. См. у Напьерского, № 74.

49. См. у Ризенкампфа: «Der deutsche Hof zu Nowgorod», стр.100 и след.

50. См. у Напьерского, № 88.

51. См. у Напьерского, № 128.

52. См. у Напьерского, № 74.

53. См. там-же, №153: «Потом, аще который немчин извиниться у Полочьеце, того немчина отослать у Ригу; ратмане его судят по своей правде». Точно так же и обратно.

54. См. там-же, №160.

55. См. там-же, №153.

56. См. письмо Клауса Римана в магистрат, без даты, от первой половины XV столетия во внешнем архиве рижского магистрата.

57. См. у Напьерского, № 160.

58. См. у Напьерского, № 193.

59. См. письмо Клауса Римана в магистрат, во внешнем архиве.

60. См. у Напьерского, № 183.

61. См. во внешнем архиве рижского магистрата письма конторы в Ригу к Либерту Витенборху и Энгельберту Вите от начала XV столетия.

62. См. у Напьерского, № 38.

63. Этот весьма любопытный документ напечатан в сборнике Напьерского под №49 и в VI томе сборника Бунге: Liv-Est–und Curlaendisches Urkundenbuch nebst Regesten, Riga 1875 r., под № MMMLIX.

Оригинал этой жалобы, писанный на пергаменте, на русском языке, хранится в архиве рижского магистрата. Жалоба эта, не скрепленная печатью, обращена к витебскому князю Михаилу Константиновичу, по всей вероятности, сыну полоцкого князя Константина. Года и числа не обозначено, но, по всей вероятности, они относятся к 1300 г.

Гильдебранд в своей статье о полоцкой конторе ограничился извлечением из этого документа важнейших пунктов, здесь жалоба представляется вполне в том виде, как напечатана у Бунге, без малейшей перестановки или переделки слов, но с применением лишь, для удобства чтения, нынешнего правописания.

64. Dominus Friedericus Institor, бывший в Полоцке в 1297 – 1299 году.

65. Герлах Розе был рижским ратсгером с 1286 по 1307 г.

66. Ильбрандт – это рижский бюргер Гильдебранд, бывший в Полоцке в 1293 г. (См. тоже 6 – ю ч. Бунге, стр. 163).

67. См. у Напьерского, № 83.

68. См. там же, № 122.

69. См. там же, №№ 153 и 154, 164(а) и 164(б).

70. См. там же, №№ 171 и 172, 189 и 190, 209, 242 и 246.

71. См. там же, №№ 253,256 и 257.

72. См. там же, №№ 260,261 и 265.