О снимке жалованной Граматы Великого Князя Литовского Витовта Каноникам Виленским

Приложив при сей книжке В. Е. копию со снимка граматы, вменяем себе в обязанность повторить здесь текст любопытного памятника и сказать несколько слов, которые могут послужить к объяснению оного. Документ читается слово в слово таким образом:

Мы Великий. Князь Витовт. даем веданье всем кто на сей лист узозрит. или слышит. дали есмо землю. кановником виленским. на имя Березынская. к Стрешину. тто были есмо. дано князю Юрью Толочку от Рогачева от тоима а в ту землю первописаную неуступатися никому, а ни Рогачовцем а ни иному. кому, но ж держать кановником виленским к [145] Стрешин вечно непорюшно. ни кимже а на то. на все дали есмо. на крепость сей лист и печать свою велели привести, а псан оу Троцех оу четверг по велице дни под леты по рожтве Господни ‡а, и г ста и девять десять девять.

И так грамата дана от Витовта на пожалованную Каноникам Вилеским землю Березынскую, прилежавшую к Стрешину, которую Государь сей дал было Князю Юрию Толочку, отнявши от Рогачева (города), и в которую уже никому не вступаться; а держать ее Каноникам Виленским. Она писана в Троках 28-го Марта 1399-го года и подписана Монивидом - вероятно, Секретарем Великого Князя.

Снимок, с которого копия сообщается нашим читателям, приложен вместе с другими к сочинению г-на Лелевеля, бывшего Виленского Профессора, служащему дополнением к статье г-на Даниловича. Сей ученый муж в одном Варшавском журнале извещал Польскую публику о Каталоге Библиотеки Графа Ф. А. Толстого. Поводом для Лелевеля издать снимки служило [146] ошибочное мнение, которому последовал и Данилович, мнение о том, яко бы Литовско- Русский язык, каким писаны статуи и которой господствовал в канцелярии Великих Князей Литовских, есть - Белорусской. Наши археографы поверили в етом Соникову, которой прежде всех, если неошибаюсь, приписал наречию Литовско- Русскому Белорусское происхождение, потому единственно, что Доктор Скорина, перелагатель Книг Священных, был родом из Полоцка. Белорусского книжного языка нет и не бывало. Линде, уже лет за двенадцать перед сим, опровергал оное мнение, совершенно несправедливое. Здесь мне место распространяться; но я не могу пропустить одного замечания, которое послужить может сильным доказательством тому, что Литовско-Русской книжной язык получил первое образование свое не при верховье Днепра, а вероятно при Буге или при Сане: во всех местах буква Е поставлена точно на своем месте. Малороссиянин, произнося иначе е, нежели северные его соотчичи, никогда не ошибается в употреблении сей буквы; между тем как [147] для Великороссиян, даже для ученых, она довольна часто бывает камнем преткновения.

Намерение мое было представить читателям Вестника еще один образчик Литовской дипломатии четырнадцатого века.

К-ий.