МЕСТО «БИОГРАФИЙ» (ЁЛЬЧОН) В «ИСТОРИЧЕСКИХ ЗАПИСЯХ ТРЕХ ГОСУДАРСТВ» КИМ БУСИКА

Ценнейшим источником для изучения любой цивилизации является текст, прежде всего — исторический. Тексты позволяли авторам обращаться к событиям, отстоящим далеко во времени, показывать (сознательно или бессознательно) трансформацию традиций и систем ценностей, а определенная сакральность текстов становилась инструментом закрепления в общественном сознании утверждений авторов, таким образом также превращавшихся в ценности культуры. В случае с Дальним Востоком в целом и Кореей в частности можно проследить, как сакральность текста и всего, что связано с его написанием, диктовала определенные нормы, которых автор должен был придерживаться и для подбора содержания, и для оформления самого текста. Текст становится одной из главных ценностей культуры, едва ли не самой основой ее существования, а значение составителей этих текстов для культуры этого региона было сравнимо со значением касты жрецов в древнем Египте или в древней Индии, пусть они и не обособились в отдельную закрытую социальную группу.

Летопись Самгук саги («Исторические записи трех государств»), составленная группой придворных историографов династии Корё под руководством Ким Бусика (1075-1151) в середине XII в. (дата издания летописи — 1145 г.) является одним из таких письменных памятников древности. Она описывает события на Корейском полуострове и вокруг него с I в. до н.э. по IX в. н.э. Ценность этого памятника для нас огромна — прежде всего, это самая древняя из сохранившихся до наших дней история ранних корейских государств ¹. Перенесенный Ким Бусиком на корейскую [22] «почву» и модифицированный традиционный китайский принцип составления династийных летописей стал основой корейской конфуцианской историографии, и все последующие труды корейских историков в той или иной степени следовали образцу Самгук саги. Описываемый Ким Бусиком период составляет более десяти веков, т.е. целую эпоху, включая периоды становления государственности на Корейском полуострове, борьбы трех корейских государств за гегемонию, расцвет раннесредневекового общества в государстве Объединенное Сипла и его упадок ².

Повторяя в основном структуру Ши цзи («Исторических записок») китайского историографа Сыма Цяня (145-86? гг. до н. э.), ставших своеобразным эталоном подхода к составлению исторических сочинений на Дальнем Востоке, текст Самгук саги делится на «Основные записи» (кор. Понги), излагающие основные события в государствах по годам, «Хронологические таблицы» (кор. *Ёнпхё), «Разные описания» (кор. Чапчи) и «Биографии» (кор. *Ёльчон). Всего в «Основных записях» 28 книг (кор. квон; кит. цзюань), из которых 12 посвящены истории Силла раннего периода и Объединенного Силла, 10 — истории Когурё и 6 — истории Пэкче. «Хронологические таблицы» — это сводные данные об основных событиях, происходивших в корейских государствах и соседнем Китае, представленные по годам правления ванов корейских государств, правителей китайских династий, а также перечень названий эр правления — как китайских, так и корейских. Им отведено три книги. Очень важная часть — «Разные описания» (всего 9 книг) — содержит сведения по ритуалам, обрядам и музыке, которая традиционно являлась частью ритуалов и обрядов государственного значения («Жертвоприношения, музыка»), этнографические описания («Повозки и конская упряжь, цвета одежды, посуда и утварь, жилище»), географическое описание полуострова (Силла отведено три книги, а Пэкче и Когурё — одна), а также описание чиновно-административного аппарата каждого из трех государств ³. В [23] «Биографиях» (в востоковедной литературе также часто употребляется термин «жизнеописания» — кит. Ле чжуань) описывается жизнь (в редких случаях — целиком, чаще — эпизодами) исторических фигур периода Трех государств и Объединенного Силла — государственных деятелей, полководцев и героев, поэтов, писателей и ученых, «почтительных сыновей и дочерей», а также «предателей», узурпаторов и т.д.

Отдельным содержательным элементом летописи следует считать комментарии — «рассуждения историографа» (кор. сарон), в которых излагалась оценка Ким Бусиком событий, исторических персонажей, изменений в культурной или (крайне редко) социальной жизни государств. Конфуцианский принцип изложения исторических событий требовал безусловного отделения личного мнения автора от текста основного летописания, ибо их смешение воспринималось конфуцианцами как искажение исторических фактов или их пристрастная подача, т.е. искажение истины, отсутствие добродетели.

Задача летописи, сформулированная самим Ким Бусиком в письме при подношении вану «Исторических записей трех государств», состояла в том, чтобы исправить ситуацию, когда «нынешние мудрые мужи..., когда речь заходит о делах нашего государства, оказываются в полном невежестве, не знают ни начала их, ни конца», а древние записи «из-за грубого и несовершенного слога, из-за больших пропусков в фактических сведениях... непригодны для выявления добродетели и зла государей и государынь, преданности и предательства вассалов, умиротворения или смуты в государстве, благополучия или мятежности в народе, что могло бы служить назиданием для потомков», в то время как китайские хроники этого периода «не содержат больших подробностей... об иностранных делах» ⁴. Таким образом, летопись должна была стать, если говорить современным языком, гигантским «консультационным и информационным справочником», предназначенным для использования в делах управления государством, т.е. для получения нужных сведений, основанных на исторических прецедентах, классических управленческих концепциях ⁵ и рекомендациях (также прецедентного характера).

В отличие от хронистов, ведших записи о современных им событиях, Ким Бусик принадлежал уже к другой эпохе, времени развитого средневековья со своими стандартами и воззрениями, когда историография становится предметом и инструментом государственной политики. Ким Бусик входил в число лиц, занимавших самое высокое положение в государстве Коре. Он был одним из трех знатнейших (самгон), обладавших наивысшим чиновным званием (тхэбо) и третьим по значительности (тхэса), занимал должности управляющего (министра) двумя из шести правительственных ведомств (министерства чинов и министерства церемоний), носил наивысший [24] (первый) чиновный ранг — «столп государства» и т.д. Наряду с этим ему были присвоены также звания члена (тхэхакса) придворной академии Чипхёнджон («Павильон собрания мудрецов») и Главного государственного историографа (камсу кукса) — надзирателя над составлением истории государства — пост, который занимал самый выдающийся из конфуцианских ученых и государственных чиновников страны. Именно в качестве высшего сановника государства Ким Бусик возглавлял и направлял работу чиновников Исторического управления при составлении Самгук саги. Он выступал главным редактором (пхёнсу), руководившим деятельностью коллектива чиновников — авторов, которые называли себя «участниками» (чхамго). В конце летописи перечислены их имена: Ким Ёнон, Чхве Убо, Ли Хванджун, Пак Тонге, Со Анджон, Хо Хонджэ, Ли Онмун, Чхве Санбо ⁶.

Положение Ким Бусика, его личные политические взгляды и взгляды той группы аристократии, к которой он принадлежал, формировали и другие задачи летописи, не отраженные историографом в письме вану, но отчетливо заметные в самом тексте, в манере его подачи, аргументации и оценках. Если, например, Син Хёнсик называет Самгук саги «продуктом слияния социальной необходимости XII в. и личной концепции историографа» ⁷, то Ли Ганнэ полагает, что «Исторические записи» были «своеобразной формой социального протеста» историографа, принадлежавшего к группе старой служилой аристократии, которая к тому времени начинала терять политическое влияние при дворе ⁸. В тексте «Биографий», например, можно найти следы того, что род каяских Кимов после смерти Ким Юсина — одного из центральных персонажей всего раздела «Биографий», прямым потомком которого был сам Ким Бусик, — начал терять свои позиции. Показывая Ким Юсина идеальным подданным, полководцем и государственным деятелем, Ким Бусик восстанавливал историческую справедливость в собственном понимании.

Историографическую концепцию Ким Бусика на материале «Основных записей» подробно исследовал М.Н. Пак во вступительной статье ко второму тому настоящего издания «Ким Бусик как историк». Вступительная статья к третьему тому продолжает это исследование уже на материале «Биографий», рассматривая их как один из важнейших источников по освещению истории всех трех государств. Само название Ёльчон обязано своим появлением, по всей вероятности, Сыма Цяню, употребившему его в Ши цзи по отношению к тем, кто «поддерживал справедливость, был уверен в себе и действовал решительно, не упуская своих возможностей, кто заслугами прославил свое имя в Поднебесной» ⁹. Вместе с тем сам Сыма Цянь понимал этот термин несколько шире — не только как собрание сведений о выдающихся личностях, но и как рассказы о жизни различных народов ¹⁰, поэтому и описание Древнего Чосона в Ши цзи входит в раздел Ле чжуань.

Нельзя сказать, что отечественные корееведы обошли вниманием биографический раздел Самгук саги. Сведения из Ёльчон приводит С.В. Волков в своих монографиях «Чиновничество и аристократия в ранней истории Кореи» и «Ранняя [25] история буддизма в Корее»; М.И. Никитина и А.Ф. Троцевич посвятили проблеме изображения человека и исследованию особенностей стиля Ким Бусика главу книги «Очерки истории корейской литературы до XIV в.», где привели перевод нескольких биографий ¹¹; комментированная биография выдающегося мыслителя, литератора и поэта Чхве Чхивона из Самгук саги имеется в книге Л.В. Ждановой «Поэтическое творчество Чхве Чхивона» ¹²; комментированный перевод некоторых биографий можно найти в сборнике «Корейские предания и легенды» ¹³, причем там же приведены другие версии биографий героев Самгук саги (например, Ким Юсина), помещенные в летописи Самгук юса («Забытые деяния [эпохи] Трех государств»), составленной буддийским монахом Ирёном (Иль Ёном) в XIII в. Однако до сих пор полный комментированный перевод всех глав «Биографий» из Самгук саги не был опубликован ни на русском, ни на одном из западных языков.

Итак, обширный (10 квонов) биографический раздел Самгук саги описывает жизнь достаточно широкого слоя корейского общества эпохи Трех государств — от знатнейших царедворцев до простолюдинов ¹⁴. Верный классическому конфуцианскому принципу «не создавать, но передавать», Ким Бусик активно пользовался теми материалами, что достались ему от предшественников, — жанр жизнеописаний существовал уже в период Трех государств, и Ким Бусик упоминает несколько произведений, выдержки из которых он приводит. Среди них — «Записи о деяниях [Ким Юсина]» в десяти главах, составленные праправнуком Ким Юсина, силласким чипсараном Ким Чанчхоном ¹⁵, сочинения управителя (тодок) области Хансанджу Ким Дэмуна Косынджон («Биографии высших буддийских наставников») и Хваран сеги («Описание поколений хваранов») ¹⁶, а также некоторые другие, включая и китайские ¹⁷. Всего в «Биографиях» упоминаются 86 человек, однако персонифицированные сведения имеют только 69 из них, а так называемые «личные записи» (кор. чонги) — 52. Жизнеописания структурированы и объединены в главы — квоны. Син Хёнсик сравнил типологию персонажей биографических разделов в различных китайских летописях и в Самгук саги и в Корё са ¹⁸. Часть этой таблицы мы приводим здесь (типология персонажей в Самгук саги для удобства сравнения расширена, а информация по Корё са из рассмотрения выведена — см. табл. 1).

Эта таблица нуждается в некоторых пояснениях. Прежде всего, необходимо учитывать, что формальное закрепление за отдельными главами «Биографий» типологических названий было сделано только в Синь Тан шу. Ким Бусик же следовал более ранней традиции Ши цзи, где главы названы по именам основных персонажей, — отсюда некоторая структурная «искусственность» таблицы, предлагающей [26]

Таблица 1

как бы «универсальный классификатор». Основываясь на типологии Син Хёнсика и формальной структуре раздела Ле чжуань в Синь Тан шу, дополненной с учетом содержания других летописей, мы предлагаем свой вариант структурирования типов персонажей (см. табл. 2).

Таблица 2

[27]

Продолжение табл. 2

Наличие минуса в графе говорит не о полном отсутствии биографий персонажей определенного типа в тексте, а о том, что данный раздел классификатора еще не был выделен составителем. Иными словами, данные табл. 2 иллюстрируют постепенное усложнение структуры летописи и усиливающуюся роль моральных критериев отбора информации. Заложенная еще Сыма Цянем основа построения «Биографий» не претерпела сколько-нибудь серьезных функциональных изменений, лишь прирастая новыми разделами. Структурирование информации в Самгук саги явно идет по трем направлениям: 1) сведения о родственниках монархов и владетельных князей (в Ши цзи они вынесены в другие разделы ¹⁹); 2) сведения о прославившихся сановниках, чиновниках и военных, сгруппированные в основном по принципу социальной значимости деятельности героев или по принципу их профессиональной или социальной принадлежности (конфуцианские мыслители, даосы-отшельники, астрологи, гадатели, знахари и проч.); 3) жизнеописания, иллюстрирующие ту или иную основополагающую морально-этическую (в абсолютном большинстве случаев — конфуцианскую) максиму дальневосточного общества (гуманность или жестокость, преданность или предательство, верность долгу, сыновнюю почтительность и т.д.). Нетрудно заметить, что традиция включения в биографический раздел жизнеописаний родственников монархов, начавшаяся еще с Хань шу, а в Тан шу, наиболее близком ко времени Ким Бусика историческом труде ²⁰, формально закрепленная как необходимая часть любой династийной хроники, не была поддержана Ким Бусиком. [28]

Причиной такого «нежелания» Ким Бусика следовать образцу практически современной ему китайской историографической традиции может служить как принцип садэ («служение высшему»), не позволявший приравнивать родственников корейских ванов к родственникам китайских императоров, так и отношение самого Ким Бусика к китайской историографической традиции вообще и к Сыма Цяню в частности. Самгук саги по своей структуре гораздо больше напоминает Ши цзи, чем другие произведения китайских историков (по сути, раздел табл. 2 «Подданные, проявившие высокие моральные качества» представляет структурированный раздел «Достойные чиновники»), да и, судя по содержанию письма Ким Бусика к вану при подношении Самгук саги, он вполне мог сопоставлять свою роль в корейской историографии с ролью Сыма Цяня в китайской. По мнению составителей современного пятитомного издания Самгук саги Академии корееведения, в отдельных главах, посвященных жизнеописанию членов правящего дома в эпоху Трех государств, просто не было необходимости, ибо они все находились на государственной службе и все их деяния, достойные занесения в анналы, так или иначе попадали в соответствующий раздел летописи ²¹.

На месте обязательных для китайских династийных историй жизнеописаний родственников царствовавшего дома в Самгук саги находится биография Ким Юсина — это формальное отличие произведения Ким Бусика от китайских традиционных хроник сразу бросается в глаза. Этому выдающемуся полководцу и государственному деятелю периода расцвета Силла, принимавшему непосредственное и едва ли не самое значительное участие в событиях, определивших победу государства Силла в борьбе за объединение корейских земель, отведено в «Биографиях» три главы, в то время как согласно традиционным принципам, заложенным еще Сыма Цянем в Ши цзи, жизнеописаниям даже самых значительных исторических лиц в жанре «монобиографий» (термин академика В.М. Алексеева) отводилась максимум одна глава, да и то далеко не всегда ²². В основном же биографические главы традиционно содержали фрагментарные описания жизни двух или более исторических лиц. Безусловно, масштаб деятельности и личности самого Ким Юсина предопределил особое отношение историка к нему — вплоть до того, что в желании возвеличить своего предка, создать портрет «идеального подданного» Ким Бусик мог, как предполагает В.М. Тихонов, пойти даже на определенные искажения в изложении его биографии ²³. Кроме того, как уже было сказано выше, Ким Бусик располагал великолепным источником — подробной биографией Ким Юсина, составленной Ким Чанчхоном.

Вообще, содержание «Биографий» в Самгук саги говорит о том, что из корейских источников Ким Бусик использовал преимущественно силлаские. Из 69 основных персонажей 56 — выходцы из Силла или Объединенного Силла. Их жизнеописания переданы ярко, снабжены деталями и подробностями, в то время как большинство не заимствованных из китайских исторических сочинений биографий когурёсцев (всего 10) и пэкчесцев (всего 3), как правило, в точности повторяют соответствующие части «Основных записей» и изредка содержат минимум дополнительной, отсутствующей в Понги, информации. Такую ситуацию можно объяснить тем, что в Силла как в государстве, одержавшем победу в борьбе за объединение на полуострове, сохранилось [29] гораздо больше летописных и архивных материалов и Ким Бусик имел достаточно широкий выбор для того, чтобы создавать биографии силласцев и снабжать их необходимыми дополнительными деталями.

Почти половина (34) персонажей Ёльчон действовала в VII в. Этот период действительно стал вехой в истории Кореи. В это время государство Силла окончательно объединило Корейский полуостров под своей властью, разгромив с помощью Китая Пэкче (660 г.) и Когурё (668 г.), и сумело отстоять свою независимость в серии военных конфликтов с танским Китаем. Впрочем, согласно Ким Бусику, успех этот был достигнут не столько за счет удачной оборонительной войны, сколько за счет мудрой дипломатии — в уста вана Мунму (годы правления — 661-681) историограф вкладывает такую фразу: «Наш прежний государь (Тхэджон-Мурёль), который испросил войска у Тан[ского государства], чтобы умиротворить [Когу]рё и [Пэк]че, сказал, что хотя в этом имеются заслуги военных, но немалую помощь оказало изящество стиля (в дипломатической переписке. — А.С.), поэтому разве можно недооценивать заслуги Кансу?!» ²⁴. Можно сказать, что помимо высокой оценки деятельности одного из видных силласких дипломатов Кансу в этом отрывке содержится дополнительное подтверждение конфуцианской внешнеполитической концепции самого Ким Бусика о безусловном приоритете дипломатической деятельности над военными действиями, а также о необходимости для Кореи ориентироваться на Китай. Подобная позиция вызывала резкую критику современников и последователей Ким Бусика, обвинявших его в «низкопоклонстве перед Великим государством (Китаем)» (кор. садэ кёрин) и в отсутствии патриотизма. Современные исследователи также часто используют похожие оценки его труда ²⁵, хотя биографии многих исторических деятелей (и не только силласцев) в Самгук саги буквально проникнуты патриотическим пафосом.

Биографический жанр стоит несколько особняком в дальневосточной летописной традиции: «...Ле чжуань больше, чем любой из пяти разделов Ши цзи, демонстрирует собой единство истории и литературы» ²⁶. При этом литературные особенности «Биографий» во многом определяются общей идеологической задачей летописи. Если в «Основных записях» внимание автора сосредоточено именно на хронологии и особенностях (достоинствах и недостатках) правления государей, а описанию личностей участников исторических событий могут быть посвящены от силы несколько фраз, то в биографическом разделе основное место занимают характеристики личностные, и исторические деятели наделяются качествами эпических персонажей вне зависимости от того, являются они «положительными» (добродетельными) или «отрицательными» (недостойными) фигурами повествования, реальными или вымышленными людьми. В Ёльчон почти нет биографий персонажей целиком, от рождения до смерти, и жизнеописания чаще всего состоят из относительно кратких историй о наиболее примечательных событиях, случившихся с героем. Автора интересует не столько жизненный путь человека, сколько возможность оценки одного или очень ограниченного числа фактов, событий или действий, связанных с этой персоной и создающих прецедент, на основе которого можно сделать определенный социально-этический вывод, как правило однозначный, при этом оценка личности в целом [30] соответствует оценке описанного деяния. В целом можно сказать, что в «Биографиях» объединены несколько стилей: конфуцианский, рассматривающий человека через призму конфуцианского идеала, эпический, выделяющий черты, близкие фольклорному представлению о герое, и документальный, передающий реальные черты и поступки человека. Все три стиля легко могут ужиться рядом благодаря системе составления образа из отдельных фрагментов — эпизодов, поступков, речей, каждый из которых, как правило, соотнесен с точно датируемым историческим событием. Для автора важен только конечный результат — подбором отдельных черт создать идеальный образ государя, доблестного воина, мудрого сановника, преданного сына ²⁷. Такое содержание «Биографий» обеспечивает передачу идей и качеств, которые автор считает необходимыми для восприятия современниками и потомками.

Необходимо помнить, что Самгук саги — документ официальный, представлявший отношение к истории, культуре и идеологии на государственном уровне, и создавался он как руководство к действию для «последующих поколений» правителей и чиновников. «Исторические записи трех государств» были призваны зафиксировать в общественном сознании определенные ценности, способствовать тому, чтобы общество сделало верные выводы из исторических уроков и прецедентов, создать определенную систему политических приоритетов, наконец. На наш взгляд, основными такими ценностями были идеи о незыблемости трона ²⁸, о необходимости четкого структурирования власти (сверху вниз), о тех обязательных качествах, что должны отличать достойного подданного. Последовательно отстаивая свои политические идеи, автор Самгук саги вкладывает в уста наиболее «авторитетных» персонажей афористические высказывания, подтверждающие эти идеи ²⁹. Утверждение о незыблемости власти вана по важности (а не по объему материала, посвященного этому вопросу) было основным. Необходимость самого института ванской власти не подвергалась сомнению, а посягательство на него расценивалось как измена ³⁰. Так, Ким Юсин, оценивая мятеж сандэдына Пидама против государыни Сондок, произносит следующую фразу: «В Пути Неба ян означает могущество, а инь — слабость. В Пути человека государь почитаем, а подданные поставлены ниже. Если как-то нарушить этот [порядок], то происходит великая смута. Ныне Пидам и его сторонники, будучи подданными, замыслили [заговор] против государыни, будучи внизу, они посягают на высших, так что их можно назвать мятежниками и разбойниками. Поэтому и люди, и духи одинаково осуждают их, и им нет места ни на земле, ни на небе. Я глубоко [31] сомневаюсь и не могу поверить в то, что Небо может быть равнодушным к этим [событиям] и даже [ниспослать] как зловещее [знамение] звезду в государеву крепость. Величие Неба лишь следует за людскими желаниями, воздавая добром за добро и злом за зло!» ³¹. Когда сподвижники и бывшие враги уговаривали Ван Гона (будущего основателя династии Корё — Тхэджо) открыто выступить против провозгласившего себя ваном узурпатора Кунье, Ван Гон, принесший в свое время Кунъе вассальную присягу, отвечал: «...я не осмелюсь стать двоедушным [предателем], чтобы, будучи подданным, занять место государя. Это называется мятежом!» ³².

Вместе с тем сакральность трона налагала на вана определенные обязанности — ван должен был быть достоин своего поста. Когда он по тем или иным причинам не выполнял свои обязанности или не соответствовал требованиям, долгом верноподданного было попытаться вернуть государя на правильный путь, увещевая его. Так, даже после смерти Ким Худжика его увещевания в конце концов воздействовали, устыдив вана, который предавался охоте и развлечениям в ущерб государственным делам ³³. Нокчин и Соль Чхон для этой цели воспользовались притчами ³⁴, а Чхан Джори не остановился и перед резкой критикой государя, затеявшего строительство дворца в голодный год ³⁵. Но даже нежелание правителя следовать мудрым советам, его своеволие и самодурство не оправдывали попытки переворота, которая, независимо от причины, приравнивалась к измене. Так, Чхан Джори, исчерпав все возможности повлиять на государя, возглавил заговор против вана Понсана, в результате которого тот был принужден лишить себя жизни повешением, и этот поступок перечеркнул все былые заслуги когурёского сановника, и его биография оказалась в Ёльчон в разделе «мятежники».

Следующим после постулата о незыблемости трона элементом дидактической системы Самгук саги в целом и «Биографий» в особенности служил набор морально-этических качеств, которыми должен был обладать идеальный подданный. Если в тексте «Основных записей» эти идеи в основном сконцентрированы в «рассуждениях» историографа, то в Ёльчон дидактика сопровождается гораздо большей выразительностью и детализацией. Основное внимание автор Самгук саги уделил категории чхун («вассальная преданность, верность»). Это видно из явного количественного преобладания упоминаний автором названной добродетели. По всей видимости, именно вопросы верности вассалов ³⁶ заботили Ким Бусика как историка и царедворца в первую очередь. Также заметно его повышенное внимание к категории син («искренность»). Другие конфуцианские морально-этические категории (такие, как «человеколюбие» — ин, «сыновняя почтительность» — хё, ритуал — йе и т.д.) значительно уступают этим, хотя автор и обращается практически ко всему спектру конфуцианских добродетелей. Естественно, что подобная иерархия социально-этических ценностей со временем претерпела изменения, и в современном корейском обществе [32] на первый план вышла категория хё, определяющая не только семейную этику, но и всю сложную структуру вертикальных связей ³⁷.

Единственная «неортодоксальная» категория, ярко выделенная в Ёльчон, это патриотизм. Биографии изобилуют сообщениями о подвигах исторических и (по всей видимости) вымышленных персонажей, которые сопровождаются выразительными комментариями. Патриотизм неразрывно связан с категориями чхун и син, ибо он понимается прежде всего как готовность пожертвовать собой во имя своего государства (персонифицированного в фигуре государя) или товарища — будь то в битве или во время посольской миссии. Таковы биографии Пак Чесана (Ёльчон, 5) ³⁸, Хэрона, Чхвидо, Нульчхве, Ким Ёнъюна, Кванчхана и многих других (Ёльчон, 7) ³⁹ — среди них есть и силласцы, и когурёсцы, и пэкчесцы. Оставаясь верным конфуцианскому принципу беспристрастности, Ким Бусик, не выделяя силласцев особо, показывает, что каждое из трех государств рождало своих героев. Наиболее яркой иллюстрацией постоянной готовности и даже в некотором смысле стремления героев «Биографий» к самопожертвованию ⁴⁰ может служить ответ Ким Хымуна на просьбу одного из военачальников — тэса Чонджи — покинуть поле боя и тем самым спастись (Чонджи не желал, чтобы зять вана пошел на верную смерть и погиб в безвестности): «Когда благородный муж жертвует собой во имя государства, ему безразлично, узнают об этом люди или нет. Разве он делает это ради славы?!» ⁴¹.

Антиподами преданных и готовых к самопожертвованию героев выступают персонажи двух последних глав «Биографий» — Чхан Джори (о нем речь шла выше), когурёский сановник Ён Гэсомун, убивший вана и правивший самовластно, побочный сын вана Хонана (или вана Кёнмуна) Кунъе, жестокий тиран, убивший в припадке ярости собственную жену и детей, и Кён (Чин) Хвон, разграбивший столицу Силла, ванский дворец и приказавший убить вана. Из них только Чхан Джори лишен черт эпического негодяя, но своим заговором против государя он предопределил свое место в галерее отрицательных персонажей. Биографии «мятежников» сгруппированы по две — причин такого построения может быть несколько. Именно такой структуры придерживался Сыма Цянь — в разделе Ле чжуань в Ши цзи довольно большое количество парных биографий. Биографии Чхан Джори и Ён Гэсомуна могли быть объединены по территориальному признаку (оба — когурёсцы), а Кунъе и Кён Хвона — по временному (оба действовали в период упадка Объединенного Силла — в конце IX — начале X в.) или по политическому (оба были непосредственными конкурентами Ван Гона, оспаривавшими право преемственности власти на полуострове). [33] Третья, не менее важная причина могла заключаться в степени их злодеяний. Дело не только в том, что они выступали против Ван Гона, обладавшего, по Ким Бусику, мандатом Неба на правление, а значит, бывшего абсолютно легитимным правопреемником Силла. Дело в том, что и Кунъе, и Кён Хвон основали собственные государства, не имея подобной легитимности, т.е. были абсолютными антиподами Ван Гона. В своем «рассуждении» в конце главы Ким Бусик так говорит о них: «...[каждый из них] получил свое... — и кто же может быть виноват в этом?! [Если] даже выдающиеся способности Сян Юя и Ли Ми ⁴² не смогли воспрепятствовать подъему [империй] Хань и Тан, так разве такие злодеи, как [Кунъ]е или [Кён] Хвон, могли противостоять нашему Основателю? Они были лишь собирателями народа для него (Тхэджо)!» ⁴³.

Идеальным воплощением всех основных добродетелей, выделенных Ким Бусиком, является Ким Юсин, на долю которого приходится не только три главы «Биографий», но и более двадцати сообщений в тексте «Основных записей», причем упоминания о деятельности этого человека содержатся не только в Силла понги, но и в Когурё понги, и в Пэкче понги. Ким Юсин объединяет в себе образец преданного слуги государя, совершенную мудрость советника, патриотизм и героизм солдата и военачальника, гуманность и сыновнюю почтительность — весь набор достоинств идеального подданного ⁴⁴. Во многом такой же идеальной фигурой выглядит и сам Ким Бусик в изложении Корё са — официальной истории династии Корё.

Надо отметить, что задача создания предметных типов персонажей, определяемых либо каким-то конкретным положительным или отрицательным качеством, либо набором этих качеств, вынудила автора Самгук саги жертвовать фактической информацией в пользу изображения идеального типа. Так, некоторые черты характера или военные неудачи Ким Юсина не вписывались в создаваемый идеальный эпический портрет, поэтому не были отражены в его биографии ⁴⁵. В этом контексте интересно сравнить биографии Чхан Джори, Мённим Даппу и Чан Бого. Мённим Даппу, когурёский чиновник высокого ранга (чоый) в 165 г. «убил ненавистного народу вана» ⁴⁶, т.е. совершил поступок, равнозначный (или даже более злодейский) мятежу Чхан Джори, тем не менее первый попал в разряд «мудрых сановников» ⁴⁷, а второй — в разряд «мятежников». Для того, чтобы определить место биографии Мённим Даппу в этом почетном разряде, Ким Бусику пришлось проигнорировать свое же сообщение в Когурё понги об убийстве Мённим Даппу вана Чхадэ. Однако расточительность и безразличие к делам правления вана Понсана, казненного Чхан Джори, казалось бы, вполне соотносимы по конфуцианским нормам с открытой жестокостью вана Чхадэ.

Тем же приемом Ким Бусик воспользовался для того, чтобы отнести Чан Бого в разряд «полководцев» (безусловно почетный) и назвать его «справедливым и мужественным человеком» ⁴⁸, опустив описанную в Силла понги попытку мятежа Чан Бого. [34] Поднявшись из простолюдинов за счет борьбы с пиратством в Желтом море, тот практически полностью подчинил себе торговлю на этой акватории, фактически став удельным князем, и на волне своего успеха после помощи вану Синму в борьбе за престол он пытался выдать за вана Мунсона (наследника Синму) свою дочь, а получив отказ, поднял мятеж, так что вану пришлось подослать к Чан Бого убийцу ⁴⁹. Задача создания ярких назидательных портретов по сути лишала историографа возможности исследовать противоречивость характеров и персонажей, делала оценки только однозначными, без полутонов. Вместе с тем, «Биографии» и «Основные записи» являются частями целого, единого историографического труда, поэтому читатель мог видеть целостную картину и делать собственные выводы.

Еще одним элементом дидактики служат «рассуждения историографа» (сарон), в которых автор дает свою личную оценку историческим событиям и деятельности исторических личностей. Разумеется, «рассуждения» являются звеном в цепи политических аргументов автора, отстаивающего свою позицию. Без анализа сарон невозможно полностью оценить ни позицию Ким Бусика, ни значение Самгук саги для истории и культуры Кореи ⁵⁰.

Первое в Ёльчон «Рассуждение» (Ёльчон, 3) венчает биографию Ким Юсина и посвящено оценке его деятельности. Превознося заслуги этого выдающегося полководца и государственного деятеля, Ким Бусик пользуется случаем для того, чтобы заострить внимание на одном из важнейших вопросов конфуцианской социально-политической доктрины — принципе «использования достойных» на государственной службе: «Если посмотреть, как обходились с Юсином в Силла, то [можно сказать]: приближая, не держали на расстоянии; доверяя поручения, не сомневались; планы [Юсина] находили отклик, а к его словам [прислушивались]; его не тревожили недоверием» ⁵¹. В видении Ким Бусика Ким Юсин не только выступал как идеальный эпический персонаж, но и вся его жизнь и деятельность были примером образцового служения государю, поэтому он был достоин самой высокой оценки. Заслуга же корейской историографии по отношению к Ким Юсину состояла в том, что записи о нем сохранились для передачи последующим поколениям: «Ыльчи Мундок был умен, а Чан Бого — справедлив и мужествен, но если бы не китайские книги, [память о них] исчезла бы бесследно, и ничего не было бы известно. Что же до Юсина, то жители нашей страны восхваляют его и помнят о нем до сего дня. То, что служилые мужи знают о нем, это понятно; но если даже мальчишки-косари и малолетние пастушки помнят о нем, то это значит, что он был выдающимся человеком!» ⁵².

Следующее «рассуждение» (Ёльчон, 4) касается деятельности выдающегося когурёского полководца Ыльчи Мундока, под командованием которого армия Когурё отразила вторжение огромного количества суйских войск: «В том, что такое маленькое захолустное (окраинное) государство, как Когурё, сумело отразить их, не только защитив себя, но и полностью уничтожив вражескую армию, целиком заслуга одного человека — Ыльчи Мундока» ⁵³. Используя обычный прием — обращение к классическим высказываниям древних мыслителей, Ким Бусик восклицает: «Как справедливы [35] слова [древних] записей ⁵⁴: ”Если бы не было благородных мужей, то как могло бы [существовать] государство!”» ⁵⁵.

В той же главе содержится еще одно «рассуждение» Ким Бусика, посвященное Чан Бого. В нем Ким Бусик сопоставляет свою оценку деяний Чан Бого с оценкой в китайских источниках (Фань чуань цзи и Синь Тан шу) схожей ситуации в истории Китая и заключает, что благородством и мужеством Чан Бого превзошел китайского полководца Го Фэньяня, который в тяжелый для своего государства час не опустился до сведения личных счетов со своим соперником ⁵⁶. Кроме того, фразу из этого комментария можно рассматривать как универсальную характеристику всех благородных мужей истории Кореи периода Трех государств: «Кто скажет, что среди ”восточных варваров” (дун-и) не было [достойных] людей?!» ⁵⁷.

В «рассуждении» в следующей главе «Биографий» (Ёльчон, 5) Ким Бусик критикует силлаского военачальника и государственного деятеля Сок Уро за несдержанность — качество, не достойное благородного мужа и губительное: «По уму и ловкости он превосходил других людей, но всего лишь одно его неосторожное слово не только погубило его, но и привело к войне между двумя государствами». Отмечая верность и преданность супруги Сок Уро, которая сумела отомстить за смерть своего мужа, Ким Бусик все же говорит, что «месть была чересчур [жестокой], и [поэтому ее] нельзя назвать справедливой. Если бы не это, то ее заслуги также достойны были бы [отдельного] описания» ⁵⁸.

«Рассуждение» в главе 7 «Биографий» посвящено институту хваранов — уникальной силлаской организации аристократической молодежи, членов которой объединяла приверженность к культу Будды Майтрейи, они получали разностороннее образование и представляли своего рода государственный служилый «резерв». Ван Чинхын (540-575), в чье царствование был создан институт хваранов, был убежденным буддистом и считал одной из своих основных задач построение буддийского рая на земле своего государства. В его плане хваранам отводилась едва ли не основная сакральная роль ⁵⁹. Говоря об их месте в корейском обществе, С.В. Волков сравнивает их с европейскими оруженосцами ⁶⁰ — действительно, большинство сообщений о хваранах в источниках связано с военными действиями, при этом подчеркивается развитие связей «старший-младший», составлявших основу системы социальной организации института хваранов. Социальные, военные и сакральные функции и связи хваранов настолько тесно переплетались, что разделять их на составные части нет смысла. Основа их идеологии была сформулирована буддийским священником Вонгваном в виде «Пяти заповедей поведения в свете» (Сесок оге) ⁶¹. «Пять заповедей» представляли комбинацию конфуцианских догматов (преданность, верность, сыновняя почтительность), смягченного буддийского запрета на умерщвление живых существ и требования храбрости в бою. [36]

Понятно, что Ким Бусик уделил особое внимание этой организации. Оценивая роль хваранов в истории Силла и их вклад в победу этого государства в борьбе за гегемонию на полуострове, он выделяет их преданность (чхун) и готовность к самопожертвованию: «В трех поколениях хваранов было не менее двухсот человек, чьи блестящие имена и прекрасные дела вошли в биографические записи (в историю). Можно сказать, что такие хвараны, как Хымун, отдавший жизнь за своего государя, не опозорили своего (хваранского) имени» ⁶².

Следующее «рассуждение» (Ёльчон, 8) посвящено примерам проявления сыновней почтительности (хё). Ким Бусик вступает в заочную полемику с одним из составителей Синь Тан шу — Сун Ци, утверждавшим, что проявление почтения к родителям ценой своего собственного здоровья (Хяндок и Сонгак, к чьим биографиям это «рассуждение» относится непосредственно, в голодный год накормили родителей собственным мясом) несовместимо с истинным понятием сяо (сыновняя почтительность). Корейский историограф задает своему оппоненту риторический вопрос: «...когда в глухой провинции, где не имеют понятия об учености и этикете, [люди] самозабвенно жертвуют собой ради родных, проявляя истинные чувства сыновней почтительности, разве [они] не заслуживают одобрения и включения в жизнеописания?! Как раз о таких, как Хяндок [и Сонгак], и можно писать [в истории]!» ⁶³.

«Рассуждение» в главе 9 представляет собой резкое осуждение преступлений Ён Кэсомуна (убийство государя и самовластное правление). И здесь Ким Бусик полемизирует с китайскими авторами, считавшими Ён Кэсомуна выдающимся государственным деятелем. Корейский историограф приводит фразу Ким Чхунчху (имя вана Тхэджон-Мурёля): «[Если] убийство государя осталось безнаказанным, значит, в государстве (Когурё) не осталось [настоящих] людей!» ⁶⁴. Осуждение Ким Бусика распространяется и на потомков Кэсомуна — его сына Намсэна и внука Хонсона, которые «сумели прославиться (сделать себе имя) при танском дворе, но в своей стране (Когурё) они не могли не считаться предателями» ⁶⁵. В том же духе выдержано и заключительное «рассуждение» по поводу противостояния Ван Гона и «узурпаторов» Кунъе и Кён Хвона. Помещенное в самом конце летописи «Рассуждение» закономерно подводит итог событиям периода Трех государств и закрепляет в сознании читателя главный урок этой истории — трон государя является сакральной ценностью государства, и священный долг каждого подданного — проявлять преданность (чхун) трону и заботиться о благополучии страны.

Дидактическими авторскими комментариями отнюдь не исчерпываются «вставки» в биографии персонажей. Совершенно особый характер повествованию придают включения, уводящие действие в сторону от жизнеописания основного героя, — сказки, притчи, исторические отступления. Именно этот прием сближает биографический раздел хроники с художественной литературой. Таковы, например, сказка о хитром зайце и глупой черепахе из «Панчатантры» в биографии Ким Юсина, притча о Царе цветов в биографии Соль Чхона и притча о плотнике в биографии Нокчина. Такие вставки не только оживляют сухое изложение исторических событий, «сдобренное» морализаторством автора, но и обогащают культурную традицию конфуцианского летописания элементами других традиций. Так, индийская по происхождению [37] сказка, попав в Корею скорее всего с распространением буддизма, прижилась в корейском фольклоре и даже вошла в официальную летопись. Притча о Царе цветов также содержит намек на индо-буддийские корни (Царь цветов — метафорическое изображение пиона). Благодаря таким вставкам читатель получает представление об особенностях культурного синкретизма в Силла периода Трех государств ⁶⁶.

Еще одним мощным изобразительным средством служат афоризмы, метафоры и поговорки, которыми Ким Бусик нередко дополняет речи и высказывания своих персонажей. О Комгуне, чья гордость и чрезмерная принципиальность привели его к гибели, современники говорили, что для него «гора Тайшань была легче лебяжьего пуха», врагов, находящихся в безвыходном положении, сравнивают с «рыбами, играющими в котле», Чукчук, воодушевляя осажденных превосходящими силами противника бойцов, восклицает: «Чем спасать свою жизнь, трусливо затаившись как прячущаяся мышь, не лучше ли умереть в сражении, как тигры!», а Пирёнджа цитирует Лунь юй: «с наступлением холодов сосна и кипарис сбрасывают листву последними», говоря о несгибаемости благородного мужа. Тяготы изнурительных походов и боев принуждают персонажей «мыть голову дождем и ветром» и «спать, положив под голову боевой топор». Переписка Кён Хвона и Ван Гона представляет целую коллекцию метафоричных высказываний и аллюзий на классические произведения: «сражение устрицы и бекаса», «жаворонок воображает, что распустил соколиные крылья», «богомол пытается задержать колесницу», «разить как тигр, вознесясь драконом» и т.д. Впрочем, подобная цветистость слога объясняется тем, что за оппонентов письма писали такие мастера слова, как Чхве Сыну (для Кён Хвона) и Чхве Чхивон (для Ван Гона), — об этом говорится в соответствующих биографиях.

Отдельным, весьма интересным типом вставок являются «неканонические» варианты истории трех государств. В Силла понги Ким Бусик также приводит версию создания трех государств, отличающуюся от его собственной ⁶⁷, в «Биографиях» же их две. Первая приведена в самом начале биографии Ким Юсина. Строго говоря, она касается происхождения собственно рода каяских Кимов и государства Кая ⁶⁸: этот род через легендарного основателя Кая Ким Суро возводится напрямую к сыну Хуан-ди Шаохао Цзиньтянь-ши ⁶⁹. В версии Чхве Чхивона, изложенной в его письме неизвестному китайскому сановнику, три государства возводятся к «трем Хан» — племенным объединениям Чинхан, Махан и Пёнхан, что исключает вклад в возникновение государственности на Корейском полуострове таких значительных племенных объединений, как Пуё и Когурё ⁷⁰. Кроме того, версия корейской истории, по Чхве Чхивону, отличается гораздо большим китаецентризмом и противоречит датировкам и оценкам самого Ким Бусика ⁷¹. [38]

В целом, «Биографии» в совокупности всех своих элементов — изложения политических событий и деятельности широкого спектра замечательных исторических фигур своего времени, дидактических комментариев историографа, литературных вставок, живого и яркого языка автора — представляют ценнейший источник для изучения как политической истории, так и культуры Кореи, трансформации исторического мышления высших слоев общества страны. Тот факт, что авторов интересуют не проблема формирования личности, не переживания героев, а их социальная роль, их место в политико-экономической системе древнего и средневекового корейского государства, нисколько не умаляет значения Ёльчон, которые, таким образом, представляют не только органическую часть, но и существенное дополнение к летописной истории Самгук саги.

Озабоченный тем, что состояние исторических трудов в государстве не позволяло ни государю, ни его подданным адекватно оценить уроки истории предыдущих династий и применить их для государственного управления, Ким Бусик поставил задачу создать такое упорядоченное и систематическое историческое описание событий периода Трех государств и Объединенного Силла, которое соответствовало бы требованиям его эпохи по укреплению конфуцианской государственности. Для этого ему не понадобилось «изобретать» какой-то новый летописный жанр — он следует уже устоявшейся в Китае традиции, когда каждая последующая династия составляла дидактическую летопись-хронику царствования предыдущей, причем за образец он взял классический исторический труд Ши цзи, несколько поменяв структуру этого памятника. В результате из под кисти авторского коллектива под руководством Ким Бусика вышла первая в Корее систематизированная история всех трех государств, а сам текст Самгук саги стал образцом для написания последующих династийных историй, сформировав основы корейской официальной историографической традиции. Независимо от своего отношения к «Историческим записям трех государств», и апологеты Ким Бусика, и его яростные противники и сейчас используют его летопись как отправную точку для оценки уровня развития истории и историографии в Корее, для исследования других исторических сочинений, не говоря уже о том, что абсолютное большинство университетских курсов по ранней и средневековой истории Кореи существует только благодаря Самгук саги.

В итоге его текст выступает связующим звеном в системе «культура — управление — политика», как своеобразный метод управления, который в систематизированном виде аккумулировал культурные ценности, содержит политическую программу, выражающую интересы определенной части общества. Поскольку управление на конфуцианском Дальнем Востоке осуществлялось путем приведения ситуации в соответствие с определенным набором морально-этических критериев, диктовавших те или иные нормы поведения как для человека, так и для общественного института, набор их достаточно жестко фиксировался для того или иного исторического периода, но всегда имел тенденцию к развитию — некоторые нормы теряли свою актуальность, и на смену им приходили новые, смещались акценты, корректировалось их содержание и условия применения. Значительность этих перемен отражает степень динамики в обществе. В совокупности текст, будучи и культурной ценностью, и (учитывая сам процесс создания текста) культурной «деятельностью», выполняет функцию опосредованного управления обществом, формулируя основные принципы социализации и способствуя их закреплению в общественном сознании.

Текст: А. В. Соловьев

Комментарии

1. Самгук саги является не первым письменным источником по истории Кореи. Каждое из трех государств (Когурё, Пэкче и Силла) имело свою хронику, и Ким Бусик упоминал о существовании или цитировал отрывки из сохранившихся к его времени записей, таких, как дворцовые хроники Юги («Записки о прошлом»), Соги («Исторические записи»), Пэкче ги («Записи Пэкче»), Пэкче понги («Летописи Пэкче»), Самхан коги («Древние записи трех Хан»), Силла кукки («Записи государства Силла»), или различных сборников биографий и описаний. Появлению собственно Самгук саги предшествовало сочинение Ку самгукса («Древняя история трех государств»), о котором известно из сохранившегося сочинения Ли Гюбо Тонмёнван пхён («Предание о ване Тонмёне»). Существование Ку самгукса уже не подвергается сомнению со стороны современных корейских ученых — пока не удалось обнаружить лишь его полный текст, но многие считают, что в труде Ким Бусика есть значительное количество цитат из этого исторического сочинения [см., например: Ли Ганнэ. Самгук саги чонгорон (Источниковедческое исследование Самгук саги). Сеул, 1996, с. 257-288; Сын Хёнсик. Самгук саги ёнгу (Исследование Самгук саги). Сеул, 1984, с. 11-15]. Кроме того, богатый массив информации о корейских племенах и корейском обществе на ранних этапах государственности имеется в китайских летописях Саньго чжи («История Троецарствия»), Хоу Хань шу («История династии Поздняя Хань») и других (см.: Пак М.Н. Ким Бусик как историк. — Самгук саги, т. 2 наст. изд. М., 1995, с. 10-11).

2. Тот факт, что далеко не все исторические события или реалии в Самгук саги являются абсолютно достоверными, нисколько не принижает ценности этого памятника. Исследователи Самгук саги отмечают такие «огрехи» составителей, как экстраполяция современных им воззрений и терминов на эпоху Трех государств, расхождения и противоречия в описании одних и тех же событий в разных частях летописи, в ряде случаев подвергают сомнению датировки Ким Бусика (см., например, Best J. W. Redating the Earliest Silla-Related Entries in the Paekche Annals of the Samguk Sagi. — Хангук сангоса хакпо (Вестник древней истории Кореи), №21, 1996, с. 147-171). Спектр мнений современных исследователей о степени достоверности сообщений Самгук саги настолько широк, что нередки случаи полярно противоположных оценок труда Ким Бусика. Так, Д.Д. Елисеев (как и корейский исследователь Чо Донъиль) утверждает, что Ким Бусик «вольно или невольно исказил и смысл, и букву первоисточников» (Елисеев Д.Д. Заметки о Ким Пусике. — Вестник Центра корейского языка и культуры. Вып. 2. СПб., 1997, с. 79), в то время, как С.В. Волков убежден в достоверности сообщений Самгук саги (Волков С.В. Чиновничество и аристократия в ранней истории Кореи. М., 1987).

3. Переводы «Разных описаний» в настоящем издании снабжены краткими вступительными статьями — Р.Ш. Джарылгасиновой, Л.Р. Концевича и С.В. Волкова.

4. См. т. 1 наст. изд., с. 61.

5. К тому времени на Дальнем Востоке сложилась достаточно сложная, многоуровневая и, главное, действенная традиция управления, основанная на конфуцианско-легистском наследии. Когурё, Пэкче и Силла (в разной степени) активно включали в систему собственного государственного управления, развивавшуюся на базе местных духовных традиций, элементы и других религиозно-философских и этических учений, приходящих из Китая, в особенности буддизма и даосизма (подробно об этом см., например, вступит. ст. в т. 1 наст. изд.; Волков С.В. Чиновничество и аристократия в ранней истории Кореи; он же. Ранняя история буддизма в Корее (сангха и государство). М., 1985; Джарылгасинова Р.Ш. Этногенез и этническая история корейцев по данным эпиграфики («Стела Квангэтхо-вана»). М., 1979; Никитина М.И. Древняя корейская поэзия в связи с ритуалом и мифом. М., 1982; Пак М.Н. Очерки ранней истории Кореи. М., 1979).

6. См. т. 3 наст. изд., с. 208, 209.

7. Син Хёнсик, с. 364.

8. Ли Ганнэ, с. 378.

9. Сыма Цянь. Ши цзи (Исторические записки). Пекин, 1959, т. IV, с. 3319. Цит. по: Вяткин Р.В. Вступительная статья. — Сыма Цянь. Ши цзи (Исторические записки). Т. VII (Ле чжуань — «Биографии»). М., 1996, с. 14.

10. Вяткин Р.В., с. 14, 15.

11. Никитина М.И., Троцевич А.Ф. Очерки истории корейской литературы до XIV в. М., 1969.

12. Жданова Л.В. Поэтическое творчество Чхве Чхивона. СПб., 1998, с. 215-221.

13. Корейские предания и легенды из средневековых книг. Пер. с ханмуна. Сост. и коммент. Л.Р. Концевича. М., 1980.

14. Конечно, в этом смысле Самгук саги значительно уступал Ши цзи, биографический раздел которых включал семьдесят цзюаней, описывавших жизнь более 300 видных деятелей древнего Китая, но Ким Бусик и не претендовал на подобную монументальность.

15. См. т. 3 наст. изд., с. 140.

16. Там же, с. 171.

17. Например, Фань Чуань цзи («Записки Фань Чуаня») или Чуньцю Цзо-ши чжуань («Вёсны и осени рода Цзо»).

18. Син Хёнсик, с. 338.

19. Вяткин Р.В., с. 15.

20. Цзю Тан шу («Старая история династии Тан») и Синь Тан шу («Новая история династии Тан») были поднесены трону в 945 и 1060 гг. соответственно.

21. Чон Губок. Самгук саги хэдже (Библиографическое исследование Самгук саги). — АК, 4, с. 518.

22. Вяткин Р.В., с. 14.

23. См. т. 3 наст. изд., коммент. 48 к кн. 42, с. 287. Надо отметить, что биография Ким Юсина в Самгук юса изобилует гораздо более цветистыми (и менее правдоподобными) деталями.

24. См. т. 3 наст. изд., с. 166.

25. См., например, обзор критики Ким Бусика в статье М.Н. Пака «Ким Бусик как историк» в т. 2 наст. изд., с. 26-32.

26. Вяткин Р.В., с. 22.

27. Никитина М.И., Троцевич А.Ф., с. 150.

28. Речь идет не о фигуре монарха (вана) как таковой, а о месте его в структуре власти — особа государя не объявлялась священной и неприкосновенной, но сам пост подразумевался естественно необходимым для существования государства. Ван, как и любой смертный, обладал определенным набором достоинств и недостатков, мог критиковаться (порой достаточно резко) как своими современниками, так и историографом, мог быть смещен (порой насильственно) или даже убит.

29. В Самгук саги продолжается традиция Ши цзи, где «речи, которые включены в биографии Ши цзи, сами по себе не могут быть аутентичными, они просто играют роль литературных украшений (embroideries), чтобы дополнить основные исторические факты» (D. Bodde, Statesman, Patriot and General in Ancient China. Three Shi chi Biographies in the Ch’in Dinasty. New Haven, 1940; reprint — N. Y., 1967, с. 68; цит. по: Вяткин Р.В., с. 20).

30. В целом за всю историю Кореи, насчитывающую огромное количество политических перипетий, вопрос об ограничении власти вана (не говоря уже о переходе к другой системе управления) никогда серьезно не ставился вплоть до XX в., когда под воздействием западных идей демократического управления традиционные взгляды на структуру власти впервые подверглись сомнению.

31. См. т. 3 наст. изд., с. 125.

32. Там же, с. 198. Впрочем, эта принципиальность не помешала Ван Гону в итоге «согласиться на уговоры» своих сподвижников и жены и возглавить выступление против Кунъе, которое увенчалось абсолютной победой.

33. Там же, с. 155.

34. Там же, с. 156-157, 170-171.

35. Там же, с. 190.

36. В широком смысле это верность подданных государю и верность вассального государства сюзерену.

37. Это связано с распространением в Корее с XIV в. неоконфуцианских идей, уделявших первоочередное значение этике семейных отношений.

38. См. т. 3 наст. изд., с. 160-162.

39. Там же, с. 172-182.

40. Для того чтобы подобная готовность к смерти вошла в плоть и кровь, стала делом чести и предметом гордости, очевидно, была необходима система целенаправленной психологической подготовки. Ким Бусик не говорит об этом напрямую, но косвенные свидетельства существования такой подготовки можно найти практически во всех сообщениях о подвигах хваранов (членом этой организации был и Ким Хымун) и в представлениях верхушки силлаского общества о своей избранности (о хваранах и об идеях исключительности силлаской аристократии см. в этой статье ниже). Интересно, что в своих абсолютных проявлениях готовность к самопожертвованию и преданность государству (государю, высшему) очень напоминают идеи бусидо (славная смерть в бою во имя своего сюзерена являлась идеалом и целью жизни воина), развившиеся в Японии гораздо позже.

41. См. т. 3 наст. изд., с. 178.

42. См. т. 3 наст. изд., коммент. 113 к кн. 50, с. 326.

43. См. т. 3 наст. изд., с. 207.

44. Другой источник — Самгук юса — добавляет к его характеристикам хитрость и расчетливость (речь идет о весьма сложной интриге, затеянной Ким Юсином с целью женить будущего вана на своей сестре, — Самгук юса, с. 73), но эти качества явно не соответствовали образу эпического героя, поэтому в Самгук саги этот эпизод был пропущен.

45. См. примеч. 44 выше, а также примеч. 23 на с. 28 наст. изд.

46. См. т. 2 наст. изд., с. 58.

47. См. т. 3 наст. изд., с. 158-159.

48. Там же, с. 141.

49. См. т. 1 наст. изд., с. 264-266.

50. Анализ «рассуждений историографа» в «Основных записях» см.: Пак М.Н. Ким Бусик как историк. — Самгук саги, т. 2 наст. изд., с. 19-26.

51. Т. 3 наст. изд., с. 140.

52. Там же, с. 141.

53. Там же, с. 143.

54. Далее Ким Бусик цитирует Чуньцю Цзо-ши чжуань.

55. См. т. 3 наст. изд., с. 143.

56. Там же, с. 151.

57. Там же, с. 152.

58. Там же, с. 160.

59. Подробнее о хваранах см., например: Никитина М.И. Древняя корейская поэзия в связи с ритуалом и мифом. М. 1982; Соловьев А.В. Проблема самосовершенствования человека в традиционной культуре Кореи (социально-этическое учение хваранов VII-IХ вв.). — Вестник Московского университета. Сер. 13. Востоковедение. 1991, № 3, с. 52-58; и др.

60. Волков С.В. Чиновничество и аристократия в ранней истории Кореи, с. 148.

61. См. биографию Квисана — т. 3 наст. изд., с. 162.

62. Там же, с. 178.

63. Там же, с. 184.

64. Там же, с. 193.

65. Там же.

66. Ким Бусик воспринимает культуру того периода, естественно, с точки зрения конфуцианского ученого, поэтому многие культурные ценности им просто игнорируются. Это касается и буддизма, и местных традиций, уходящих своими корнями в первобытные культы, и следов даосского влияния на культуру Кореи. В подавляющем большинстве случаев получить информацию об этих составляющих корейской культуры можно, лишь когда Ким Бусик высказывает свое негативное отношение или осуждает их.

67. См. т. 1 наст. изд., с. 293.

68. См. т. 3, с. 120.

69. См. там же, коммент. 9 к кн. 41, с. 280.

70. См. там же, коммент. 48 к кн. 46, с. 310.

71. Возможно, творчество Чхве Чхивона до некоторой степени способствовало последующему развитию в Корее жанра «неофициальных историй» (яса) — неканонических исторических сочинений, оспаривавших официальные.