/1452/ ИСТОРИЧЕСКИЕ ЗАПИСИ ТРЕХ ГОСУДАРСТВ

КНИГА СОРОК ВОСЬМАЯ

БИОГРАФИИ (ЁЛЬЧОН). ЧАСТЬ 8

Хяндок ¹. Сонгак. Сирхе. Мульгеджа. Учитель Пэккёль. Комгун. Ким Сэн <вкупе с Ё Гыгилем>. Сольго. Преданная дочь Чиын. Госпожа Соль. Томи

Хяндок. Он родом из Пханджокхяна, что в области Унчхонджу. Отца звали Сон, а прозвание он [имел] Пангиль. По характеру [отец] был добрым и [отличался душевной] теплотой, поэтому в родной деревне одобряли его поведение. Имя матери не сохранилось. В то время Хяндок также прославился почтительностью к родителям и послушанием. На четырнадцатом году эры Тянь-бао, в год ыльми (755 г.), случился неурожай. Народ голодал, к тому же началось моровое поветрие. От голода заболели отец и мать. У матери, кроме того, появился нарыв. [Родители] были на краю гибели. Дни и ночи Хяндок, не снимая платья, от всей души утешал их. Но вот не осталось ничего, чем [можно было бы] их накормить. Тогда он срезал мясо со своего бедра /1453/ и накормил их, да еще и высосал нарыв у матери. После этого все прошло. Староста деревни сообщил об этом в область, а из области доложили государю. Государь повелел наградить [Хяндока] тремястами мер зерна, домом и наделом земли. Приказал также, чтобы староста установил камень с записью этого события, чтобы запечатлеть его. Нынче люди называют эту землю “Деревней почтительного сына” (Хёгари).

Сонгак. Родом [он] из Чхонджу ^1а. Фамилии его в исторических [записях] не сохранилось ². Он не стремился (не любил) к мирской славе и титулам и по собственной воле сделался отшельником. [Некоторое время он] жил в монастыре Попчонса в уезде Иллихён ³. Потом, возвратившись домой, чтобы ухаживать за матерью, [он обнаружил, что та] тяжело больна. [Мать не могла] есть растительную пищу, поэтому он срезал мясо с собственной ноги и кормил ее. После смерти матери он с необыкновенным усердием возносил молитвы Будде и жертвовал [храмам и монахам]. Сановники каккан Кёнсин, ичхан Чувон ⁴ и другие, услышав об этом, поведали вану рассказ о Хяндоке из Унчхонджу, и [ван] ⁵ приказал передать ему (Сонгаку) триста сок [риса] из налога соседних уездов. [184]

Рассуждение [историографа Ким Бусика]

В Тан шу Сун Ци ⁶ сказано: “Как же хороши слова Хань Юя! Он говорил: ”Поднести лекарство заболевшим родителям /1454/ называют сыновней почтительностью (кит. сяо; кор. хё), но я не слышал, чтобы [сыновней почтительностью называли] нанесение вреда своему телу. Если бы это не нарушало [понятия об исполнении своего] долга [перед родителями], то совершенномудрые в прошлом поступали бы так же. А если, к несчастью, [человек] от этого умрет, то как же можно отмечать такое преступление против жизни памятным знаком на воротах его дома (хвалить его)?” Но когда в глухой провинции, где не имеют понятия об учености и этикете, [люди] самозабвенно жертвуют собой ради родных, проявляя истинные чувства сыновней почтительности, разве [они] не заслуживают одобрения и включения в жизнеописания?” Как раз о таких, как Хяндок [и Сонгак], и можно писать [в истории]!

Сирхе. Сын тэса Сундока. [Он отличался] твердым характером, и его нельзя было согнуть и заставить совершить то, что не соответствовало [его понятиям] о долге и справедливости. Во время правления вана Чинпхёна ⁷ он занимал пост сансаина. В то время хасаин Чиндже, по натуре льстивый, сумел добиться расположения вана. Хотя Сирхе и Чиндже служили вместе, но никогда не сходились друг с другом в спорах [о том, как вести дела]. Сирхе всегда твердо придерживался истины, не соглашаясь [с сомнительным]. Поэтому Чиндже возненавидел его и постоянно жаловался вану: “Сирхе /1455/ невежествен и дерзок, непостоянен (в радости и гневе), поэтому даже на слова вана не может сдержать обиду, если они не по нему. Если его не укротить [заранее], он [может] поднять бунт. Почему бы не снять его [с должности] и не сослать, пока он не усмирится, а [немного] погодя не поздно будет [снова] использовать его”. Ван согласился с этим, понизил Сирхе в должности и отправил [в опалу] в Йонним ⁸.

/Некто сказал Сирхе: “Еще со времен [покойного] деда Вы известны своей преданной и искренней службой государству, а ныне по навету льстеца понижены в чине и сосланы в глушь за Чуннён. Разве это не обидно? Почему бы не высказать прямо правду в свою защиту?” Сирхе ответил: “В старину Цюй Юань оставался одиноким, но прямым [и честным] - и был изгнан из Чу. Ли Сы был исключительно предан государю - и поплатился высшей степенью наказания в Цзинь. Издревле так ведется, что льстецов правители приближают, преданных слуг отвергают (изгоняют). Чего же мне печалиться [теперь]?” После этого он молча удалился и [только] сложил поэму (чанга) о своих думах.

Мульгеджа. [Родился] во времена исагыма Нахэ ⁹ в семье простолюдина. Он был выдающимся /1456/ человеком, с юности лелеявшим высокие устремления. В то время ¹⁰ восемь владений Пхосан ¹¹ замыслили напасть на Ара-гук ¹², и из Ара прибыл посол с просьбой о помощи. Исагым повелел своему внуку Наыму собрать войска ближайших округов и шести бу (т.е. провинциальные и столичные части) и отправиться на помощь. Войска восьми государств были разбиты и рассеяны. В этой кампании Мульгеджа имел наибольшие заслуги, но так как наследник государя невзлюбил его, его заслуги не были учтены (записаны).

/Некто спросил Мульгеджу: “Твои заслуги огромны, но они не учтены [в записях]. Разве это не обидно?” Мульгеджа ответил: “А какая в том беда?” Другой сказал: “Почему не скажешь государю?” Мульгеджа ответил: “Кичиться заслугами и [185] искать [громкой] славы (имени) - не дело для того, кто любит свою страну, поэтому остается только прилагать все усилия к исполнению целей будущего - вот и все”.

/Через три года люди Кольпхо, Чхильпхо и Косапхо ¹³ снова пришли и напали на крепость Кальхвасон. Государь повел войска на выручку и разгромил войска трех государств (Санпхо). Мульгеджа убил и пленил несколько десятков врагов, но, когда определяли заслуги, о нем опять не было ни слова. Он сказал своей жене: “Когда-то [я] слышал, что истинный путь (долг) подданного - жертвовать собой [во время] опасности, не думать о себе, когда сталкиваешься /1457/ с трудностями ¹⁴. Битва с людьми Санпхо под Кархва и была такой опасностью и трудностью, но пошла молва о том, что я не смог ни пожертвовать собой, ни забыть о себе. С каким же лицом я покажусь перед людьми (на рынке и в управе)?” [С этими словами] он распустил волосы и, взяв комунго, ушел в горы Сачхесан и не возвращался.

Учитель Пэккёль. Неизвестно, откуда он был родом, а жил под горой Нансан, его дом был крайне беден и сам был одет в белые лохмотья, будто перепелками обвешан. Люди того времени называли его “Учитель Белые лохмотья из Восточной деревни”. По примеру древнего Жун Цици ¹⁵ он повсюду бродил с цитрой (кымом) и обо всем мог поведать [игрой] на своей цитре - о радости и гневе, о веселье и горе, о недовольстве делами. [Однажды] в конце года в деревне у соседей рушили рис (зерно), и его жена, заслышав стук песта, сказала: “Все люди имеют зерно и рушат его, лишь у нас ничего. Как же мы перевалим год (будем встречать Новый год)?”. Учитель, вознесясь взглядом к Небу, вздохнул: “Вообще, жизнь и смерть человека зависят от судьбы, Небо распоряжается богатством и знатностью. То, что грядет, не отвратишь, а то, что уходит, не сумеешь догнать. Зачем тебе так сокрушаться? Давай я тебя успокою, сложив песню о звуке пестика!” И тут, /1458/ ударив по [струнам] цитры (кыма), он изобразил стук песта. [Эта песня] распространилась в мире, и ее назвали “Песней ступы”.

Комгун. Был сыном тэса Кумуна и служил смотрителем (саин) дворца Сарян-гун ¹⁶. Осенью, в восьмом месяце сорок четвертого года эры Конбок ¹⁷, в год чхонхэ (622 г.), иней погубил посевы, а на следующий год весной и летом [стояла] сильная засуха. Наступил голод, и люди продавали детей, чтобы прокормиться. Тогда некоторые саины из дворца украли рис со складов Чханъе[чхан] и разделили его [между собой]. Один только Комгун не взял ничего. Некоторые саины спросили его: “Все люди берут [свою долю риса], а ты один воздерживаешься. Почему? Если тебе кажется, что мало, скажи, и [мы] добавим еще”. Комгун усмехнулся и ответил: “Я записал свое имя вслед за [именем хварана] Кыллана и следую в свите ”Свежего ветра и полной луны” ¹⁸, и если что-то несправедливо, то не тронет моего сердца, даже если сулит выгоду в тысячу золотых!” [Он] сказал так потому, что в то время сын ичхана Тэиля стал хвараном и принял имя Кыллан.

/Когда Комгун отправился в дом хварана, саины втайне сговорились убить его, ибо если этого не сделать, обязательно распространится молва [об их кражах], и вызвали его [к себе]. Комгун понял, что его собираются убить, поэтому, прощаясь, сказал /1459/ хварану: “После сегодняшнего дня мы уже больше не увидимся”. [Кыл]лан спросил, почему, но Комгун не отвечал. Тогда [Кыллан] спросил еще два-три раза, и Комгун вкратце рассказал о причине. [Кыл]лан спросил: “Почему же не рассказать [186] об этом [старшим] чинам?” Комгун ответил: “Мне невыносимо чувствовать, что я, боясь смерти, заставлю людей подвергнуться наказанию”. [Тогда Кыллан спросил:] “Тогда почему бы не скрыться (бежать)?!” [Комгун] ответил: “Они неправы, а я прав, поэтому бежать самому нет оснований. Это недостойно истинного (благородного) мужа!” И он тотчас ушел [на встречу с саинами]. Они приготовили ему вино, втайне настоенное на яде. Комгун знал об этом, но все же заставил себя выпить вино (яд) и умер. Благородные люди говорили: “Комгун умер ни за что. Можно сказать, что для него гора Тайшань была легче лебяжьего пуха (он перепутал важную вещь с чепухой)” ¹⁹.

Ким Сэн. Происходил из простой семьи, его родословная неизвестна. Он родился во второй году эры Цзин-юнь (711 г.). С юных лет он прекрасно владел кистью и всю жизнь ничем другим не занимался. Даже когда ему исполнилось восемьдесят, он без отдыха работал кистью. Он мастерски владел стилями лишу (деловой стиль каллиграфии), синшу и цаошу (два стиля каллиграфической скорописи). И теперь [в Корё], когда находят его работы, ученые передают их [друг другу] как сокровища. /1460/ В годы эры Чун-нин (1102-1106) хакса Хонгван ²⁰, сопровождая посла по передаче подношений (чинбонса), отправился в Сун[ское государство] и остановился в Бинцзине (Кайфыне, столице Сунской империи).

/Дайчжао (редакторы докладов и прошений на высочайшее имя) Ханьлиньской академии Ян Цю и Ли Гэ по высочайшему указу пришли в Академию и расписывали [каллиграфией] свитки с картинами. Когда Хонгван показал им один свиток с каллиграфией Ким Сэна в стиле синцао (смешанный стиль скорописи - переходный от синшу к цаошу), оба [дайчжао] были страшно поражены и сказали: “Мы и не помышляли сегодня увидеть рукопись Ван Юцзюня!” ²¹. Хонгван возразил: “Это не так. Это написано силласцем по имени Ким Сэн”. Оба, усмехнувшись, отвечали: “Как же в Поднебесной может существовать [такая] прекрасная каллиграфия, не [принадлежащая кисти] Ван Юцзюня?!” Хотя Хонгван несколько раз говорил [им, что это - кисть Ким Сэна], они так до конца и не поверили.

/Был также человек по имени Ё Гыгиль, имевший ранг сиджуна и сисо хакса, чей почерк отличался особой выразительностью в духе шуай-гэна Оуян Сюня ²². Хотя [его письмо] не достигало уровня [Ким] Сэна, он обладал блестящим талантом.

Сольго. Он родом из Силла. Вышел из низов, поэтому и нет записей о его роде. С самого рождения он хорошо рисовал. Некогда на стене монастыря Хваннёнса он нарисовал старую сосну. Сам ствол весь в чешуе, а ветви изгибаются чашей. Вороны, /1461/ соколы, ласточки и воробьи, завидев ее издали, летели к ней, а подлетев, замирали и падали камнем [вниз]. [Прошли] годы, краски потемнели. Монахи монастыря подправили [картину] красной и зеленой красками, но птицы уже больше не прилетали. Изображение бодхисаттвы Кваным (будд. Авалокитешвара) в монастыре Пунхванса, что в Кёнджу, а также Юма (будд. Вималакирти) в монастыре Тансокса, что в Чинджу, - все творения его кисти. Люди рассказывают, что они сотворены божеством.

Преданная дочь Чиын. Была дочерью простолюдина *Ёнгвона из [столичного округа] Хангибу. [Она отличалась] необыкновенной почтительностью к родителям. Рано похоронив отца, она одна кормила мать и в 32 года все еще не была замужем. Старательно присматривала за [матушкой], не оставляя ее ни на шаг. Когда же ее [187] нечем было кормить, работала по найму или просила милостыню. Так добывала еду и кормила [мать]. Шли [долгие] дни, а справиться с нищетой так и не смогла. [Тогда она] пришла в богатый дом и предложила продать себя в рабыни, получив за это десять с лишним сок риса. Целыми днями она трудилась в этом доме, а на закате, приготовив еду, возвращалась кормить [мать]. Прошло три-четыре дня, и [как-то] мать сказала дочери: “Прежде еда была простая, но приятная, а нынче еда хоть и хорошая, но по вкусу не такая, как прежде: /1462/ печень и сердце [болят], словно режут ножом. Отчего это?” Тогда дочь поведала ей всю правду. Мать [на это] сказала: “Из-за меня ты стала рабыней. Уж лучше мне умереть!” Тут она зарыдала в голос, дочь тоже заплакала. Их скорбь взволновала [проходящих] по дороге. В это время хваран Хёджон вышел на прогулку и увидел ее. Вернувшись [домой], он попросил отца и мать перевезти из дома сто сок риса и одежду и отдать им. Кроме того, он выкупил ее (рабыню) у хозяев и сделал ее вольной (ян). Товарищей хварана (других хваранов) насчитывалось несколько тысяч человек, и каждый из них преподнес [ей] один сок риса. Государь ²³, услышав об этом, также одарил ее пятьюстами соков риса, домом и освободил от всех повинностей. Так как риса у них [теперь] было вдоволь и возникла опасность появления воров и грабителей, [государь] повелел местным [властям] отрядить солдат для несения охраны. Ее деревню отметили [почетным званием] “Деревня почтительной дочери” (Хёянбан). Изготовили и послали к танскому двору [почетный] знак, извещающий о хорошем примере [Чиын]. Хёджон был сыном собольхана Ингёна, который в те годы был третьим чэсаном ²⁴. В детстве [Хёджона] звали Хвадаль. Государь [о нем] отзывался так: “Хоть и юн годами, но показал зрелость старца!” - и женил его на дочери своего старшего брата, вана Хонгана.

/1463/ Госпожа Соль. Была дочерью простолюдина из квартала *Юлли в [столице]. [Родилась] в бедной семье, низкого рода, но красота ее лица [отличалась] совершенством, а мысли и поступки - добродетельностью. Тот, кто ее видел, не мог не любоваться ее красотой, но приближаться не смел. В годы правления вана Чинпхёна ее отец, старый годами, должен был в свою очередь нести осеннюю пограничную службу в Чонгоке. Дочь [тревожилась, что] отец из-за немощи и болезни не перенесет разлуку и сетовала на то, что, будучи женщиной, не может заменить его. Так она все страдала, а в Сарянбу в это время жил молодой человек по имени Касиль, бедный и не знатный, но по воспитанию и устремлениям - достойный (благородный) муж. Некогда он пленился красотой госпожи Соль, но сказать об этом не посмел. Прослышав о том, что она обеспокоена тем, что ее старый отец должен отправиться в армию, он обратился к госпоже Соль с [просьбой]: “Я, конечно, человек слабый, но некогда обладал решимостью. И я, недостойный, хочу на службе заменить вашего уважаемого родителя”. Госпожа Соль обрадовалась и сообщила об этом отцу. Отец пригласил его и сказал: <“Я слышал, что вы хотите пойти вместо меня, старика. Я не в силах сдержать [чувства] радости и страха, но думаю, что воздам вам за это. Если вы не откажетесь из-за того, что мы слишком низкого [звания], то хотел бы предложить вам юную дочь [в жены], чтобы [она] служила [вам] с совком /1464/ и метелкой”. Касиль, дважды поклонившись, ответил: “Я не смел и надеяться на это, но это то, чего мне хочется”. Тогда Касиль, уходя, спросил о сроке [свадьбы]. Госпожа Соль на это ответила: “Брак - это великое нравственное начало [в отношениях между] людьми, поэтому нельзя [поступать] второпях. Я уже отдала вам свое сердце и теперь пусть умру, но не изменюсь. Хочу, чтобы вы отправились защищать [границу], а когда вас [188] сменят, вернетесь обратно, тогда и погадаем о [счастливом] дне и проведем [свадебную] церемонию - это не будет поздно”. Тут она взяла зеркало, разломила его на половинки и каждый взял по куску. “Это станет знаком [нашего] доверия [друг другу]. После настанет день, когда мы соединим [эти половинки]”, - сказала [Соль]. У Касиля был конь, о котором он поведал госпоже Соль: “Это лучший конь в Поднебесной, и в будущем [он нам] обязательно пригодится, а теперь я уезжаю, и за ним ухаживать некому. Прошу вас оставить его у себя и использовать [в хозяйстве]”. Так он попрощался и уехал. У государства были причины, чтобы не посылать людей на смену ²⁵. Прошло целых шесть лет, а [Касиль] не возвращался. Тогда отец сказал дочери: “Сперва [назначен был] срок в три года, а теперь он уже [давно] прошел. Можно было бы тебе выйти замуж в другую семью”. Госпожа Соль [на это] ответила: “Прежде, чтобы уберечь вас, батюшка, я дала твердый обет Касилю. Касиль поверил мне, а потому он служит в армии многие годы, мучается от голода и холода, к тому же /1465/ он защищает границу от врагов, не выпуская из рук оружие, будто рядом пасть тигра, - постоянно боится, как бы не укусил. [И теперь] пренебречь доверием, нарушить слово - разве это по-человечески? Как бы то ни было, я не могу подчиниться вашему приказанию и надеюсь, что вы снова не заговорите [об этом]!” Ее отец был выжившим из ума стариком. [Беспокоясь, что] его дочь - взрослая и без мужа, он решил силком выдать ее замуж и даже тайком договорился о браке с односельчанином и в назначенный день пригласил этого человека. Госпожа Соль упорно отказывалась и тайно задумала убежать, но не смогла. Она дошла до конюшни и, увидев коня, оставленного Касилем, глубоко вздохнула и заплакала. А в это время как раз Касиля сменили, и он пришел. Вид [у него был] - одни сухие кости, платье [превратилось] в лохмотья. Даже домочадцы не узнали его, приняв за чужого. [Тогда] Касиль остановился перед [Соль] и подал ей кусок зеркала. Госпожа Соль взяла его и залилась слезами. Отец и все домочадцы очень обрадовались. Тогда, договорившись о дне, встретили друг друга. Они вместе и состарились.

Томи. Томи родом из Пэкче. Хотя по положению он был простолюдином, он хорошо понимал принципы справедливости (долга). Его жена была красива и изящна, но держала себя строго, за что люди того времени хвалили ее. Ван Кэру ²⁶, услыхав о том, призвал /1466/ Томи и сказал ему: “Не правда ли, что хотя [среди] женских добродетелей на первое место ставят целомудрие, но если в уединенном (темном и безлюдном) месте соблазнить ее лукавыми речами, редко у какой не дрогнет сердце?” [Томи] ответил: “Невозможно постичь чувства человека, но такая женщина, как жена Вашего слуги, скорее умрет, чем примет другого [мужчину]!”

/Государь пожелал проверить это и, задержав Томи делами, приказал переодеть в свое платье одного из ближайших слуг, дать ему коня и [велел ему] отправиться ночью в дом [Томи]. Сперва посланец доложил о прибытии государя, [а потом переодетый слуга] обратился к жене Томи: “Я давно наслышан о твоей красоте. Мы с Томи разыграли [тебя, и я выиграл], поэтому завтра заберу тебя во дворец как наложницу. Отныне и впредь ты (твое тело) принадлежишь мне!” С этими словами он набросился на нее. Но жена [Томи] сказала: “Государи не могут бросать слова [на ветер], и осмелюсь ли я не подчиниться?! Покорно прошу великого государя войти в дом, а я [пока] переменю платье и отправлюсь [с Вами]”. Она удалилась [внутрь дома], а ему (переодетому слуге) представили пестро наряженную девушку-рабыню. Ван потом узнал, что его обманули, и сильно разгневался. Он обвинил Томи в мнимом [189] преступлении и в наказание выколол оба глаза. Затем приказал челяди вывести его [из дворца], бросить в маленькую лодку /1467/ и пустить по реке. Потом привели его (Томи) супругу, и [ван] сильно возжаждал ее. Она сказала: “Теперь, когда я потеряла доброго мужа и осталась одинокой [вдовой] без средств к существованию, смогу ли перечить Вашему величеству? Но сейчас у меня месячные, и тело мое грязно. Нижайше прошу [разрешить] прийти на другой день после омовения”. Ван поверил и разрешил.

/Супруга [Томи] тотчас побежала к устью реки, но не смогла переправиться. Взывая к Небу, она громко плакала, но вдруг увидела, что к ней по течению подплывает одинокая лодка. Она уселась в нее и доплыла до острова Чхонсондо. Там она встретила еще живого Томи. Нарвав кореньев и трав, она накормила его. Потом они сели в лодку и приплыли к подножию горы Сансан ²⁷ в Когурё. Когуресцы пожалели их и подали им одежду и пищу. [Там] они и прожили в бедности и умерли гостями-чужестранцами.

Исторические записи трех государств.

Книга сорок восьмая. [Конец]

Комментарии

1. Первый иероглиф в имени (***) имеет два чтения: хян и сан. Мы придерживаемся чтения Хяндок, как в издании Академии корееведения.

1а. Совр. г. Чинджу, пров. Южная Кёнсан (см. АК, 2, с. 810).

2. Судя по тому, что он не стремился к славе и титулам, он мог вообще не иметь фамилии.

3. Совр. г. Сонсан, у. Корён, пров. Южная Кёнсан (АК, 2, с. 810).

4. Кёнсин — имя вана Вонсона (годы правления — 785-798). Во время описываемых событий был сандэдыном. Чувон — приемный сын предыдущего вана Сондока (в Силла понги он назван Сэндоком во избежание путаницы с идентичными именами предыдущих правителей), министр-сиджун (777 г.), претендент на престол.

5. Датировать события здесь можно только по косвенным признакам. Во-первых, ясно, что к этому времени образ Хяндока стал уже нарицательным. Рассказ о его сыновней почтительности относится к 755 г. (см. предыдущую биографию). Далее, Кёнсин в 780 г. — в год восхождения на престол вана Сондока (или Сэндока в т. 1 наст. изд.) — был ичханом (чин ниже каккана на ступень). Какканом он мог стать именно в этом году, так как был назначен сандэдыном, но никак не раньше. Наконец, в 785 г. он сам взошел на престол после смерти Сондока (Сэндока) (см. т. 1 наст. изд., с. 237). Таким образом, сообщение относится именно к периоду правления Сондока (Сэндока; 780-785). Точнее определить дату невозможно, ибо в Силла понги за этот период не содержится никаких сведений о стихийных бедствиях или неурожаях.

6. Здесь имеется в виду Синь Тан шу. Сун Ци — сунский историограф, один из составителей Синь Тан шу.

7. Годы правления — 579-631.

8. Точное местоположение неизвестно. Предполагается, что Йонним (в пхеньянском издании Самгук саги — *Нэнним) находился к северо-востоку от Чуннёна (*Чукрёна).

9. В Силла понги он назван Нэхэ (см. т. 1 наст. изд., с. 95). Годы правления — 196-230.

10. В Силла понги сообщается об угрозе нападения войск Пхосанпхаль на Кара и просьбе Кара о помощи в 14-м году правления Нэхэ, т.е. описываемые события происходили в 209 г.

11. Пхосан пхальгук (здесь досл. пхаль Пхосангук «Восемь государств у портов») — общее название общин, составлявших союз. В биографии Мульгеджа упоминаются некоторые из них.

12. Ара, Кара, Кая, Тэгая — названия конфедерации общин на юге Корейского п-ова в бассейне р. Нактонган. В Силла понги используется название Кара (***).

13. О предполагаемом местоположении этих и других общин Санпхо см. коммент. 13 к кн. 2 в т. 1 наст. изд., с. 305.

14. Эту фразу Ким Бусик составил, объединив высказывания из Лунь юя, Ли цзи и Цзю Тан шу.

15. Современник Конфуция, известный веселым нравом и неприхотливостью, а также ответом, что является для него наибольшими тремя радостями — во-первых, то, что из всех творений в Поднебесной он является человеком, во-вторых, то, что он является мужчиной, а не женщиной, ибо «мужчина высок, а женщина низка», в-третьих, то, что он дожил до девяноста лет.

16. Дворец в округе Сарян.

17. Датировка вызывает некоторые сомнения. Судя по содержанию биографии, речь все же идет о 49-м годе правления вана Чинпхёна (именно тогда иней погубил урожай, а на следующий год случилась засуха), т.е. о 627, а не о 622 г. Ошибка может быть вызвана тем, что в записи от 622 г. упоминается об учреждении должности сасин (управляющего) для трех дворцов — Тэгун, Янгун и Сарянгун (см. т. 1 наст. изд., с. 142).

18. «Свежий ветер и полная луна» (***) — поэтический образ прекрасного вечера, красивого пейзажа, лирической обстановки, любви.

19. Оценка этого эпизода Ким Бусиком во многом совпадает с его оценкой эпизода истории Когурё, выраженной в комментарии (см. т. 2 наст. изд., с. 48) к самоубийству Ходона, сына вана Тэмусина. В обоих случаях главные герои, не найдя способ бороться с несправедливостью, принимают смерть, но это не приносит никакого результата, а является лишь пассивным пособничеством злу.

20. Хонгван (?-1126) сдал экзамены на должность при Сукчоне, в 1102 г. (7-й год правления вана Сукчона) стал чиксагваном — исполнителем Исторического управления, в 1114г. (9-й год правления вана Йеджона) — мундокчон хакса, в 1116 г. — чхонъёнгак хакса, в 1118 г. — помунгак хакса. Следовал стилю каллиграфии Ким Сэна. В седьмом году правления Сукчона написал надвратную доску во дворце, в восьмом — расписал ширму цитатами из Шу цзина.

21. Ван Юцзюнь (псевд. — Ван Сичжи) — цзиньский мастер каллиграфии, прославленный знаток стилей цаошу и синшу.

22. Оуян Сюнь (557-641) — известный китайский каллиграф. Занимал должность хранителя водяных часов (смотрителя времени) при танском Тай-цзуне. Его стиль отличался выразительностью и четкостью, и название его должности стало символом этого стиля.

23. Ван Чонган, правивший один в 886 г., — это видно из дальнейшего текста биографии, где называется его старший брат — ван Хонган.

24. В тот период чин чэсана в силлаской администрации распадался на три ранга — высший (санджэсан или тэджэсан), средний (чхаджэсан) и низший (чесамджэсан).

25. С началом VII в. начинается период резкого военного соперничества трех государств за господство на полуострове, и практически вся вторая половина правления вана Чинпхёна проходила в условиях постоянных войн и столкновений между Силла, Пэкче и Когурё.

26. Ван Кэру (годы правления — 131-166) — четвертый ван Пэкче. То, как он показан в Пэкче понги, резко контрастирует с его образом здесь. В Пэкче понги сказано, что он «...отличался смиренным нравом и почтительным поведением» (см. т. 2 наст. изд., с. 142). Здесь же он выведен циничным сластолюбивым тираном.

27. Совр. р-н Вонсана, пров. Канвон.