Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

П. К. КОЗЛОВ

МОНГОЛИЯ И КАМ

ТРЕХЛЕТНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО МОНГОЛИИ И ТИБЕТУ (1899-1901 гг.)

КAM И ОБРАТНЫЙ ПУТЬ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ПУТЬ ПО СЕВЕРО-ВОСТОЧНОМУ ТИБЕТУ

Несколько слов о перевозочных средствах Тибетского нагорья. – Наш караван в Тибете. – Хребет Бурхан-Будда. – Экскурсия по берегам озера Алык-нор. – Хребет Амнэн-кор. – Нголоки. – Пребывание вкспедицни на озёрах верхней Хуан-хэ. – Долина Джагын-гола и водораздел Желтой и Голубой рек. – Вступление в Кам – встречные тибетцы хошуна Нвмцо; их старшина Пурзек. – Переправа через верхний Янцзы-цзян, – Долина речки И-чю и горы Дютрейль-де-Рэкса. – Бивуак экспедиция на берегу Рхомбо-мцо. – Селение и монастырь Чжэрку. – Свидание с китайским посольством.

С приходом экспедиции в Цайдам первый акт её деятельности мог считаться оконченным. Целый год экспедиция провела главным образом среди мирных, добродушных монголов, изучая их страну, знакомясь с их бытом и пользуясь для передвижения верблюдами, обхождению с которыми в путешествии русские люди скоро выучиваются, в особенности под руководством опытного старшего. Умело заседлать, или, как чаще говорят, захомутать и завьючить животное, не обременяя его через силу, во-время отпустить его на пастьбу, во-время напоить и должным образом приготовить сухую ровную мягкую площадку дяя укладывания на ночь, облегчить усталого или хромого, не допускать появления на его боках и спине ран или пронашивания на ступнях мозолистого нароста, для чего необходимо тотчас же накладывать заплаты из сыромятной кожи, прикрепляя её к краям ступни ремешками с помощью специальных "верблюжьих" игл, летом, и жаркую пору, своевременно удалять из носа личинок мух – вот, в общих чертах, те несложные приёмы, которыми необходимо руководствоваться при уходе за верблюдами на стоянках. Во время же самого движения каравана надо быть внимательным к тому, чтобы правильно регулировать шаг передового испытанного верблюда как при переходе по равнине, так и при пересечении гористой местности, в особенности [201] на спусках и подъёмах, чтобы вьюк лежал равномерно на обоих боках животного и чтобы верблюды были прикреплены или привязаны друг к другу – с помощью веревочного повода (бурундук) и деревянной носульки – сравнительно слабо, во избежание разрыва носовых отверстий и так далее.

В Цайдаме с этим незаменимым в пустыне животным мы должны были расстаться. Его сменили быки-яки или хайныки, обитатели гор и высоких плоскогорий Тибета.

Обладая диким нравом, бык-як в пути, на бивуаке, при пастьбе, норовит всегда и всюду боднуть соседа: быка, лошадь, человека – безразлично; особенных драчунов не трудно отличить по отпиленным концам рогов.

Быки двигаются по горам крайне медленно, от 3 до 3,5 вёрсты в час, иногда и того меньше, неся на спине тяжесть, на половину уступающую таковой для среднего верблюда. При всем том быки-яки чаще подвергаются повальным болезням – чуме, хасе, нежели верблюды, отчего и путешествие на этих животных обходится нередко значительно дороже, не говоря уже о физических трудностях, которые являются минимальными только при путешествии на справедливо прославленном "корабле пустыни".

В личный состав тибетского отряда экспедиции, помимо меня и моих ближайших сотрудников, вошло 12 человек гренадер и казаков, в подспорье к которым по уходу за непривычными вьючными животными – быками – были взяты в Цайдаме еще четверо местных монголов: двое – Дадай и Чакдур – из хошуна Цзун-цзасака и двое других – Гардэ и Джэрой – из хошуна Барун-цзасака.

Кроме цайдамских монголов сининским ямынем был откомандирован в экспедицию китаец Ли, знающий тибетский язык. Таким образом тибетский отряд был доведен до 20 человек, долженствовавших следовать на лошадях с ружьями за плечами.

В половине мая мы закончили наше тибетское снаряжение. Наступило и 17-е число этого приятного весеннего месяца, когда назначено было и само выступление в далекий и малоизвестный путь.

С раннего утра мы все были на ногах; крепостной двор весь заполнился вьюками, быками и людьми. Русская речь перемешивалась с монгольской и китайской. Помимо отъезжающих набралось не мало и постороннего люда. Одни хлопочут, работают; другие праздно толкаются, мешают. Началась вьючка быков, но как она непохожа на вьючку верблюдов: многие упрямцы-быки ложатся, иные прыгают и, освободившись из рук людей, выделывают козла, пока не избавятся окончательно от вьюка. Долго мы провозились с вьючкой в тесном, запертом помещении и только в полдень, в самое жаркое время дня, оставили хырму и вышли на простор долины. Тут можно было [202] свободнее вздохнуть и осмотреться. Через два-три часа караван быков, разделенных на три партии, пошёл надлежащим порядком, держа направление к югу. Оглядываясь назад, мы все прощались с хырмой, которая теперь стала и для нас очень близка и дорога.

Название Бурхан-Будда, приуроченное со времени первого путешествия Н. М. Пржевальского, относится к сравнительно небольшой по протяжению части гор 91, ограничивающих восточный Цайдам с юга. Со стороны внутреннего замкнутого центрально-азиатского бассейна эти горы производят впечатление массивного однообразного вала, поднимающего свой довольно плоский гребень до 17 тыс. футов (более чем на 5 тыс. м) над морем, но тем не менее только местами касаются они линии вечного снега, который поддерживает речки, стремящиеся из гор в две противоположные стороны. В то время как северная подошва гор имеет около 10 500 футов (3 200 м) абсолютной высоты, южная едва спускается до 13 500 футов (4 120 м), не удаляясь притом от гребня более 12 вёрст. Ущелья обоих склонов хребта каменисты, дики, местами крайне узки и мрачны и, благодаря скудному орошению, довольно пустынны и унылы. Немногие и сравнительно маловодные речки по выходе из гор, в большинстве случаев, скрываются в землю, чтобы затем обнаружиться на дне долин в виде ключей или источников.

Хребет Бурхан-Будда слагается из светлых гранитов с примесью плагиоклаза, кварца, бисиликатов и эпидота; кроме того из тоналита, гнейсо-гранита, гнейса, диорита, известняка с вкрапленностями пироксена и эпидота, известкового шпата, кварцевых и глинистых песчаников и сланца.

В рассматриваемых горах из млекопитающих были встречены дикие яки, аргали, или каменные бараны, куку-яманы, олени, антилопы, ада, сурки, зайцы, хорьки, лисицы, волки, рыси, барсы и тибетские медведи, а из птиц – снежный и бурый грифы (Gyps himalayensis et Aegypius monachus), бородатый ягнятник (Gypaëtus barbatus), орёл-беркут (Aquila chrysaetos), соколы (Cerchneis tinnunculus, Falco cherrug), совы, филины, изредка даже и коршуны; кроме того, черные вороны (Corvus corax), альпийские галки или клушицы (Pyrrhocorax graculus, P. pyrrhocorax), каменные голуби (Columba rupestris), два вида горной индейки (Tetraogallus thibetanus, T. kozlowi), каменные куропатки (Alectoris graeca), вьюрки, сойки (Pseudopodoces humilis), каменные дрозды (Monticola saxatilis), завирушки, плиски, водяные оляпки, чекканы, краснохвостки, пеночки, стенолазы, горные ласточки, стрижи и немногие другие. [203]

Что касается флоры, то последняя в начале лета начала лишь зацветать: так, при входе в горы, по ущелью Номохун, по узеньким полянкам яркой зелени, среди густой щётки не цветущих ещё злаков, бросались в глаза кульбаба (Leontodon), гусиная лапчатка (Potentula anserina) и еще два вида того же рода; у берега речки выделялся Lagotis, a несколько подальше от воды, на оголенной сухой каменистой почве, зацветал мышьяк (Termopsis); рядом с ним – крошечная Malcolmia; на тех же полянах, ближе к скалам, нагреваемым солнцем, цвел красивый касатик (Iris).

Верстах в десяти выше по ущелью, в боковых отвертках, гербарий стал быстро пополняться последовательно обнаруживаемыми белой Potentilla, полынкой (Artemisia), твердочашечником (Androsace), розовой сухоребрицей (Draba) и яркожелтым душистым гусятником (Gagea); еще выше, на более влажных полянах, цвела осока (Carex), а среди нее маленькая голубая Gentiana; там и сям желтели лютики (Ranunculus) и три вида касатиков – два лиловых или синих и один желтый.

На следующем переходе, в более привлекательных боковых ущельицах, было замечено следующее: по луговым мочежинам группами красиво пестрела очень маленькая примула с розовыми цветами; кое-где среди этих карликов попадалась и другая – высокая, сочная, с серовато-зелеными листьями и розово-лиловыми душистыми цветами; здесь же часто встречались несколько видов крестоцветных, злаки, вновь лютики и Polygonum, только что расцветший; все это по дну ущелий. По глинистым же бокам их прибавились: три вида Astragalus, приземистый молочайник (Euphorbia), покрывающий собой невысокие, рыхлые бугорки земли, выброшенной из нор сурков.

Все перечисленные виды встречались в большом количестве на солнечной или юго-юго-западной стороне; среди же скал, в теснинках, найден первый и единственный в цвету экземпляр ревеня (Rheum spiciforme) и Gnaphalium leontopodium.

В верхнем поясе гор ласкали глаз вполне цветущие Przewalskia tangutica, прежние прелестные касатики, красивый желтый мытник (Pedicularis), лютики, две-три камнеломки (Saxifraga); последние три, то-есть мытник, лютики и камнеломки, произрастали вблизи воды; по глинисто-каменистым обрывам начали зацветать желтая хохлатка (Corydalis), рядом с нею хвойник (Ephedra) и светлолиловый астрагал. По мягким лугам, среди ярких примул, раскрывался голубой уголёк в огне (Adonis coerulea). Часто перепадавшие холода задерживали развитие генциан и фиалок, которые однако набрали цвет и готовы были в скором времени распуститься.

Флора южного склона рассматриваемых гор выглядела ещё беднее и под влиянием холодного нагорного воздуха ещё менее [204] отрадной в смысле развития; только у южного подножья гор, в теснине, найдены были один-два цветочка очень душистого левкоя (Cheiranthus).

В северное предгорье хребта Бурхан-Будда мы вступили в первый же день, а на второй – уже достигли ключа Нойон-булыка, где заранее было назначено свидание с Барун-цзасаком. Здесь мы окончательно снарядились, приобрели между прочим небольшое стадо баранов, голов до 70, и двинулись дальше. Миновав кочевников-монголов, экспедиция прибыла в средний пояс хребта, в область богатых пастбищ, где при урочище Яматын-бельчир, в целях большего ознакомления с горами и выкормки животных, мы прожили около недели.

Такая сравнительно продолжительная стоянка была кстати ещё и для постепенного приспособления к разреженному воздуху наших организмов, в особенности новичков-спутников, более слабые из которых тут же, на высоте 13 500 футов (4 120 м) над морем, поболели день-два, затем всё миновало благополучно, и все мы с успехом могли экскурсировать в окрестных безлюдных ущельях.

27 мая на заре мы двинулись вперед с целью перевалить хребет Бурхан-Будда, что и удалось сделать к девяти часам морозного ясного утра. Подъём на седловину хребта был крут и каменист и в верхней части был укрыт плотным, толстым слоем снега. На вершине перевала Номохун-дабан, у большого обо, я барометрически определил высоту его над морем в 16 030 футов (4 890 м); соседние вершины, громоздившиеся одна над другой, поднимались относительно до тысячи футов (300 м) и касались вечного снега.

Дальнейший путь экспедиции лежал в юго-западном направлении, к озеру Алык-нор, из которого вытекает река того же названия и стремится к востоку, до впадения слева в Ёграй-гол. Поднявшись на соседний увал, мы увидели обширную долину и ближайшие к нам полоски воды, блестевшей на солнце; немного позднее показалось и само озеро, а за ним, в сероватой дали, горы Бурла-абгай; на юго-востоке горизонта выделялся хребет Амнэн-кор; те и другие горы, как равно и пройденный хребет Бурхан-Будда, в верхнем поясе были покрыты снегом. Между главными горами теснились второстепенные, убегавшие к югу и заполнявшие всю даль Тибета, поднятого здесь над уровнем моря на 13-15 тыс. футов (4-4,5 тыс. м).

Часа через два затем мы прибыли на северо-восточный берег Алык-нора и расположились бивуаком среди мягкой зелени. Озеро было пересечено с севера на юг в восточной половине, причём наибольшая глубина – 15 сажен (32 м) – обнаружена у южного возвышенного берега, а наименьшая у низменного северного; отсюда глубина постепенно увеличивалась на протяжении 7-8 вёрст и только за одну версту от южного берега стала быстро уменьшаться. [205]

Конвой экспедиции охотился за антилопами оронго (Pantholops hodgsom) и ада (Gazella picticauda), пасшимися там и сям на открытой долине; за речкой, против нашего бивуака, держались табуны хуланов (Equus kiang); на противоположном берегу озера темнело многочисленное стадо диких яков. Баснословное обилие диких млекопитающих вообще в северо-восточной окраине Тибета обусловливается почти полным отсутствием в нем их главного врага – человека.

При полной тишине вечернего воздуха на озере стали обнаруживаться плавающие и голенастые пернатые: серые и индийские гуси, утки-нырки, кряквы, шилохвосты, красноноски, хохлатые гагары, крачки-мартышки (Sterna hirundo), красивые турпаны, крохали, белые цапли, зуйки (Charadrius mongolus), улиты-красноножки (Tringa totanus), кулички-песочники (Erolia temminckii) и черношейные журавли (Grus nigricollis); в ближайшем же соседстве озера или речки замечены: орланы-долгохвосты, скопы, соколы, черноухие коршуны, вороны, жаворонки, сойки, вьюрки (Pyrgilauda ruficollis и Onychospiza taczanowskii), белые и желтые плиски, ласточки и немногие другие.

На второй день пребывания на Алык-норе я отправился с раннего утра для глазомерной съёмки озера. Начав объезд последнего с северного берега, я должен был возвратиться на бивуак по восточному.

Низменный берег озера, по которому мы вначале следовали, носит однообразный характер: илистые отмели выделялись полуостровками или островками, служившими пристанищем для птиц; кое-где залегали родники, окаймленные свежей зеленью, на которой паслись хуланы и антилопы. Но больше всего нас интересовали медведи, свежие следы которых были замечены вскоре по выступлении с бивуака; казалось, что звери, переночевав на возвышенной площадке, с наступлением утра отправились тем же берегом и в ту же сторону, куда держали направление и мы. В то время как я наблюдал за очертанием берегов и оттенками красок поверхности озера, а также за плававшими на нём птицами, мои спутники развлекались стадами зверей, бродивших в ближайшей окрестности Алык-нора. Показались наконец и медведи; не только в бинокль, но и простым глазом можно было различить крупного самца и значительно меньших размеров самку, следовавших вместе. Соблазн поохотиться за зверями увеличивался, тем более, что медведи были как раз на нашей дороге. По мере приближения к зверям стало выясняться, что последние были заняты любовною игрой и что поэтому подойти к ним в меру выстрела не представит особого труда.

Оставив лошадей, я с Бадмажаповым направился к медведям, соблюдая, конечно, охотничью сноровку. В воздухе всё еще стояла обычная утренняя тишина: подброшенная вверх тонкая пыль возвращалась [206] на то же место или едва заметно относилась в противоположную сторону; следовательно, не было основания опасаться того, что звери нас учуют. Достигнув, однако, ровной площадки, на которой находились медведи, мы были тотчас ими замечены. Мишка мгновенно остановился и поднялся на дыбки, пристально глядя в нашу сторону; медведица приблизилась к мишке и также насторожилась; оба зверя превратились словно в изваяние. Настала минута общего напряженного внимания. Условившись заблаговременно, кому стрелять в того или другого зверя, мы одновременно пустили в медведей две пули. Мой мишка грузно свалился наземь, медведица также последовала было его примеру, но вскоре поднялась и почти незаметно отползла в ложечек, а затем совершенно скрылась; когда же мы подошли к убитому наповал медведю, то медведица была уже на значительном расстоянии; бинокль обнаруживал её быстрое движение и временные остановки, когда напуганный зверь напрасно оглядывался в нашу сторону.

Остальную часть озера мы также обошли, держась в непосредственной близости береговой линии. Западный берег сильно изрезан разветвлениями впадающих в Алык-нор речек и залегающих между ними озерков и луж, отчего здесь движение затрудняется, а вследствие этого и замедляется. Миновав болöто, наш разъезд вступил на проторенную зверями дорожку, которая извивается по хрящеватому грунту и незаметно поднимается на береговые высоты, откуда наблюдатель видит прилежащую долину во всей красе. В блестящей, подобно зеркалу, поверхности озера резко отражалась массивная стена хребта Бурхан-Будда.

Поохотившись за береговыми ласточками (Riparia riparia), витавшими у скалистых берегов, мы последовали дальше. Вскоре из соседних гор вышел к нам навстречу табун диких ослов; звери были настолько доверчивы, что приблизились к нам на расстояние 50 шагов. Внимательно следя за ними в бинокль, – можно было улавливать в их глазах одно лишь крайнее любопытство. Однако стоило нам спешиться, как хуланы тотчас насторожились, подняли головы, громко фыркнули и, повернувшись в другую сторону, быстро умчались, по временам лягая друг друга; во время побежки хулан несет голову высоко, гордо и помахивает коротким хвостом из стороны в сторону.

Озеро Алык-нор расположено в открытой долине, граничащей на севере с хребтом Бурхан-Будда, а на юге горами Ундур-куку. Несмотря на то, что этот пресноводный бассейн занимает в окружности около 40 вёрст, он кажется сравнительно очень небольшим – так грандиозен масштаб общего построения Тибетского нагорья. Абсолютная высота озера простирается до 13 370 футов (4 080 м). Наибольшая длина его, приходящаяся по северному низменному берегу, 15 вёрст; [207] относительно же ширины и глубины рассматриваемого бассейна уже было замечено выше.

Цвет водной поверхности Алык-нора был крайне непостоянен; даже не всегда наблюдалась одинаковая окраска, которая зависела от освещения озера и состояния его поверхности: чем спокойнее озеро, чем глаже его поверхность и чем безоблачнее небо, тем наряднее была окраска – голубовато-стального цвета; в противном же случае преобладал однообразно серый цвет с более или менее темным оттенком.

Что касается до ихтиологической фауны Алык-нора, то она не богата разнообразием, по крайней мере судя по нашим данным, но зато поражает количеством. Баснословное обилие рыбы в этом озере, как и вообще во всех озёрах, реках и речках Тибетского нагорья, объясняется тем обстоятельством, что, за исключением хищников её, вероятно, с сотворения мира никто здесь не ловит. В нашей спиртовой коллекции из Алык-нора имеются маринки (Schizopygopsis ther-malis, Seh. malacanthus) и гольцы (Diplophysa kungessanus, Nemachilus crassus), среди которых последний, по исследованию профессора Харьковского университета А. М. Никольского, оказался новым видом.

Прибрежье озера одето главным образом травянистой растительностью: по низменностям особенно ярко выделялись луговые площадки, на которых некоторые виды уже цвели, другие ещё только зацветали – мелкие осоки, синий и желтый касатики, Primula и Saussurea; между прочим встречен и типичный для Тибетского нагорья кустарничек (Myricaria prostrata).

Гораздо богаче и разнообразнее флора, прослеженная севернее озера Алык-нор, в одном из загроможденных валунами ущелий нижнего пояса соседних гор, где там и сям проглядывал малиновый астрагал (Astragalus scythropus); рядом с этим другой, отвоевавший себе больший район, проникает в горы глубже и часто представляет сплошные куртины фиолетового или лилового тонов; кое-где стал попадаться также и душистый левкой (Cheiranthus), a в более узких, стесненных обрывами местах пестрела указанная выше для долины стелющаяся по земле Myricaria prostrata, зелень которой была наполовину парализована морозом и осыпалась при малейшем прикосновении к её стеблям. Из зарослей этого кустарничка пробивался мытник (Pedicularis), готовившийся цвести; по соседству с Myricaria выделялись словно разбросанные зеленые розетки Saussurea, прошлогодние высохшие экземпляры которых еще уцелели; по вершинам обрывистых склонов цвела хохлатка (Corydalis), ниже молочайник (Euphorbia); резче же других бросалось в глаза оригинальное растение Przewalskia tangutica с желтыми цветами; по сухим глинистым скатам гор замечены каменный чай (Statice) и белолозник (Eurotia). [208]

Из северо-восточного угла Алык-нора выбегает речка Алык-норин-хол, которая имеет почти западно-восточное направление, согласно протяжению хребтов и долины, заключенной между ними. Вначале узкая, окрашенная в желтовато-глинистый цвет, речонка эта, по мере удаления к востоку, расширяется и становится прозрачной от впадающих в нее быстрых серебристых речек, текущих главным образом от соседнего хребта Амнэн-кор, который представляет собой западное продолжение еще более массивного хребта Амнэ-мачин ("Седой дедушка"). Общая длина речки Алык-норин-хол, до впадения её слева в Ёграй-гол, простирается до 80 вёрст. Течение воды в речке довольно стремительное: падение ее на одну версту определилось приблизительно в 10 футов (3 м).

Местами суживающаяся до 5 вёрст, местами вдвое расширяющаяся, долина Алык-норин-хол изобилует пастбищами, на которых привольно пасутся дикие млекопитающие. Цайдамские монголы приезжают сюда ежегодно охотиться за хуланами, антилопами и дикими яками.

Растительность низовья долины мало отличается от таковой приозёрной её части. По мере удаления к востоку стали чаще попадаться Statice, Przewalskia tangutica, белолозник (Eurotia); по речкам, вытекающим из Амнэн-кора, густо поросли облепиха (Hyppophae rhamnoides) и курильский чай (Potentilla fruticosa); к прежним касатикам, желтому и лиловому, стал вначале примешиваться, а затем и окончательно вытеснять их Iris tigrida, с красивыми крупными цветами, срываемыми пищухами (Ochotona); по-мокрым прибрежным лужайкам виднелись сплошь Lagotis, повыше – мышьяк (Thermopsis alpina); там и сям показывалась Myricaria prostrata, хотя и значительно реже нежели прежде, но зато более пышным кустарничком; попадались также и зеленовато-желтый молочайник, и мелкий низкорослый хвойник (Ephedra), и дэрэсун (Lasiagrostis splendens); последний по бокам долины, ближе к горам. Среди зарослей облепихи обнаруживался ломонос (Clematis orientalis) и крошечная, с душистыми, красивыми цветами, жимолость (Lonicera), а по руслам речек – ревень (Rheum spiciforme), у южного подножья Бурхан-Будда цвел левкой (Cheirantus), с желтыми и краснобурыми цветами, глубоко внедряющий среди камней свой корень, по ключевым же болöтцам, расположенным у северного подножья Амнэн-кора, – несколько видов злаков и других травянистых растений, среди которых выделялись Primula и золöтисто-желтый лютик (Ranunculus).

В месте слияния речек Алык-норин-хол а и Ёграй-гола впервые встречены были кочевники-тангуты, принадлежащие к аймаку Ранган, в небольшом числе баныков (тибетцы говорят "банаг").

Проследовав почти на всем протяжении долины Алык-норин-хол, [209] мы затем её оставили и вблизи ключа Куку-булык втянулись в одно из ущелий Амнэн-кора, с целью перевалить означенный хребет и двигаться дальше опять в южном направлении. Вначале довольно приветливое ущелье это, по мере нашего движения вверх, становилось диче, каменистее, круче и теснее; тропинка то появлялась, то исчезала. Один из наших монголов-спутников, Джэрой, незаменимый как пастух караванных животных и никуда негодный как проводник, в роли какового он был дан нам Барун-цзасаком, вскоре по вступлении в горы вынужден был сознаться, что он не знает дороги. Приняв это обстоятельство к сведению, я перевел добродушного Джэроя из авангарда в арьергард, а по отношению к направлению пути стал доверяться собственному соображению, приобретенному за время моих продолжительных странствований.

Первый день пребывания в горах Амнэн-кор, 6 июня, ознаменовался страшным холодом, в связи с обильным снегом, падавшим хлопьями с раннего утра до полудня и покрывшим землю толстым, свыше фута, слоем. Пернатые – вьюрки (Leucosticte brandti haematopygia), обитатели верхнего пояса гор, спустились в средний и с пискливым криком перелетали с одной стороны ущелья на другую, усаживаясь порой вблизи проходящего каравана. Среди голосов указанных птичек я начал улавливать иные – тонкие, нежные, совершенно незнакомые мне звуки, что заставило меня быть более внимательным. Действительно, через несколько минут я был порадован появлением на ближайших скалах, а также и на луговых кочках, очень нарядных птичек, в которых не трудно было узнать ту интересную форму – Leucosticte roborowskii, которая была найдена в ооследнее путешествие покойного H. M. Пржевальского в горах Бурхан-Будда и которую я давно уже ожидал встретить в этом районе Тибетского нагорья.

Экспедиция H. M. Пржевальского добыла эту птичку всего в одном экземпляре, несмотря на специальные экскурсии, предпринимавшиеся тогда с целью добыть хотя бы одну самочку, так как самец уже имелся. И вот, наконец, спустя 16 лет, я снова увидел эту птичку и в одиночках и в стайках, среди которых были помимо красных самцов и очень скромные серенькие самочки; сначала я любовался этими птичками только издали, а через полчаса уже держал в руках двух убитых неделимых и невольно вспомнил нашего известного орнитолога В. Л. Бианки, который, прощаясь со мною, желал мне между прочим добыть и эту птичку, наперед предсказав серый наряд её тогда ещё загадочной самочки. Серия таких птичек, привезенных в Зоологический музей Академии наук, дала возможность упомянутому зоологу установить новый род – Kozlowia roborowskii. Обрадованный таким дорогим приобретением, я совершенно позабыл о климатических невзгодах. Обильный снег о одной стороны затруднял движение, [210] с другой же – давал возможность прокладывать сближенные зигзаги, и мы достигли наконец самой точки перевала, абсолютная высота которого определилась в 15 990 футов (4 880 м). Главнейшие вершины поднимались еще на 700 или на 1 000 футов (200 или 300 м).

Виды по сторонам перевала были закрыты с севера не перестававшим падать снегом, с юга – второй цепью хребта. Обычного на перевалах обо здесь не было, следовательно, этим проходом туземцы не пользуются; дорога же была проторена, по всему вероятню, зверями – дикими яками и хуланами.

Спуск с безымянного перевала северной цепи оказался круче подъёма, но зато скорее вывел нас на луговое дно ущелья, несмотря на то, что быков приходилось местами проводить по одному и поддерживать от возможного их падения в пропасть. С погасанием вечерней зари мы устроились бивуаком и могли, таким образом, отдохнуть от перенесенных невзгод.

9 июня, ранним утром, я и А. Н. Казнаков почти одновременно оставили бивуак. Вначале я ехал тем же ущельем, каким мы пришли сюда, а затем направился по одному из более пологих, ведущих на вершину южного гребня. По обыкновению я ехал, внимательно следя за соседними скалами и располагающимися между ними лужайками; на последних паслась кабарга, которая, заметив людей, тотчас же исчезла в скалы; немного подальше в долине бегали хуланы; от времени до времени высоко над горами проносились в воздухе снежные грифы. Солнце, лениво поднимаясь в горах, исподволь освещало боковые ущелья; взамен серебристого инея, на лугу появились блестящие капли росы; у каменистых стен ютились нарядные крупные вьюрки (Pyrrhospiza punicea), Carpodacus rubicilloides, завирушки (Prunella fulvescens, P. rubeculoides) и другие птички, оживлявшие своими голосами летнее утро в горах.

Между тем перевал приблизился еще больше; змееобразная тропа извивалась по крутому скату или пересекала более доступные лога, по которым ютились знакомые уже нам красивые вьюрки (Kozlowia roborowskii). Не надолго остановившись, я застрелил парочку из них, спеша скорее на вершину гребня. Еще полчаса, и мы уже были на перевале, подле большого обо, откуда радостно смотрели на широкий горизонт, открывавшийся в южную сторону. Туда уходило типичное Тибетское нагорье, спуск на которое был значительно короче нежели подъём. Приблизительно в середине открывшегося пространства, среди зеленовато-желтых мягких холмов, блестела поверхность довольно большого озера Орин-нор; за ним, в синеющей дали, темнел в основании и белел по гребню валообразный хребет, водораздел Желтой и Голубой рек. Разреженный воздух был замечательно прозрачен и способствовал обманчивому приближению озера, на [211] котором без особенного труда можно было различить его береговые очертания. Долго я не мог оторваться от наблюдения этой своеобразной картины. Совсем иное впечатление получалось при взгляде на север: в эту сторону ниспадали глубокие дикие ущелья, разделенные острыми гривами и гребнями с торчащими на них пиками и плоскими скалами.

Измерив высоту перевала – 15 780 футов (4 810 м) над морем, – мы, довольные за разысканный путь, стали спускаться по знакомой тропе, извивающейся среди узкой полосы снега, залегавшего в верхнем поясе северного склона гор.

Хребет Амнэн-кор, с которым, таким образом, нам удалось познакомиться, составляет, как это и замечено выше, западное продолжение Амнэ-мачина. Простираясь от запада к востоку до сотни верст, а в ширину около тридцати, этот хребет в западной половине состоит из двух цепей, переходящих за линию вечного снега, нижняя граница которого выразилась, по определению в западной окраине гор со стороны долины Алык-норин-хол в 16 170 футов (4 930 м) над морем. Со стороны Тибетского нагорья, по отношению к рассматриваемому хребту, вечный снег нами наблюдался только в западной части гор, на их командующих вершинах. Говоря вообще, хребет Амнэн-кор выглядит с юга несравненно менее внушительным нежели с севера.

Рассматриваемый хребет в верхнем поясе слагается из розовато-зеленого гнейсо-гранита, серо-зеленого гранита, темнофиолетового мелафира с многочисленными прожилками белого кальцита, светло-розового кристаллического известняка, с красными пятнами и красно-желтыми налетами, светлорозового плотного известняка с зеленовато-серыми прожилками и пятнами, серого слюдисто-глинистого песчаника, отличающегося крайней мелкозернистостью, и зелено-серого неразно-слоистого глинисто-слюдистого песчаника; в среднем же поясе северного склона гор – из розово-бурого кварцевого порфира, хлоритизированного роговообманкового порфирита, розово-бурого и зеленовато-серого песчаника (известково-слюдисто-глинистого) и брекчии из мелких обломков зеленого сланца, серпентина, кварца, эпидота и венисы в кварцево-кальцитовом цементе и, наконец, в нижнем поясе – из серого сланца (кварцево-глинистого с охрой), черного змеевика, серо-зеленой неравнозернистой породы из змеевика, кварца, хризотила и диапсида, грязнобелого мелкозернистого гранита с соломками черного змеевика и вкрапленностями диапсида и волластонита; что же касается до соответствующих зон противоположного склона, то они обнаруживают преимущественно известково-слюдисто-глинистый песчаник (зеленовато-серый, грубослоистый, мелкозернистый).

Северный склон Амнэн-кора, будучи богат снегом, дает питание нескольким речкам, принадлежащим внутреннему цайдамскому [212] бассейну, южный же образует одну или две, воды которых стремятся в Хуан-хэ, а эта последняя уже в бассейн Великого, или Тихого, океана. Относительно неопределенного выражения "одну или две речки" необходимо заметить, что одна речка нами прослежена и нанесена на карту; она зарождается в западной, более возвышенной части Амнэн-кора и на пути в Желтую принимает слева несколько речонок, текущих по другим более восточным ущельям гор; о существовании же другой речки можно лишь догадываться, так как дальнейшее к востоку пространство Амнэн-кора осталось неисследованным.

Что касается флоры и фауны рассматриваемого хребта, то они в общих чертах очень близки к таковым соседних к северу гор Бурхан-Будда.

13 июня в 10 часов утра экспедиция раскинула свои белые шатры в месте выхода или истока знаменитой реки Китая из многоводного озера Орин-нор, зеленовато-голубые волны которого гулко ударялись о его песчано-галечные берега.

Накануне прихода на озеро мы встретили разъезд тибетцев племени нголок, численностью в четыре человека, которые были приняты нами с обычным гостеприимством. Нголоки сообщили нам, что они составляют маленький авангард многочисленного нголокского каравана, бивуакующего на северо-западном берегу соседнего озера – Мцо-Хнор. Общее число паломников, возвращавшихся из Лхасы в извилину Желтой реки, или Ма-чю, нголоки нам определили в 600 человек – мужчин, женщин и детей, разделенных иа 80 огней, или групп, следовавших во главе с одним из своих начальников – Ринчин-шямь – на двух тысячах животных – быках, лошадях – при небольших общих стадах баранов, шедших в хвосте каждого из эшелонов. На другие наши вопросы нголоки или совсем ничего не отвечали, или же отвечали крайне сдержанно, несмотря на щедрые подарки, предложенные нами нголокам и взятые ими охотно. Суть нашего разговора как при этой, так и при последующих встречах с нголоками сводилась к следующему: какой характер имеет долина Желтой реки на своем дальнейшем протяжении к востоку? как живут нголоки? их внутреннее управление и прочее. По поводу же нашего желания направиться долиною Желтой реки и личного знакомства с бытом этих независимых тибетцев нголоки выразили с своей стороны большое неудовольствие и старались перейти на иной разговор.

Во время посещения наших палаток нголоки украдкой смотрели на наше вооружение, стараясь скрыть настоящее впечатление. Заметив это, мы показали им свою новую трехлинейную винтовку с магазином. "Несмотря на вашу малочисленность, – говорили нголоки, – вас никто не обидит; ваши драгоценные ружья всегда спасут вас; если многие из нас были того же мнения и раньше, то естественно, [213] что теперь еще больше укрепятся в таком взгляде. Нам, нголокам, можно победить вас только хитростью, коварством: пробравшись в ваш лагерь под видом продавцов съестных продуктов, партией человек в 30, и по известному сигналу, внезапно обнажив сабли, наброситься на вас, чтобы в минуту-две перерубить весь ваш отряд. Вести же с вами сражение, в особенности в открытой долине, как например здесь, совершенно безрассудно". Увидев затем револьвер последнего образца, нголоки пришли в ещё больший восторг, заметив: "Пожалуй и наш затаённый план при наличности у русских подобного, вооружения ни к чему не приведет – они вынут из карманов такие маленькие мим-да – ружья – и перебьют нас прежде, нежели кто-либо из нголоков попытается лишь обнаружить свой заговор". "Я помню, – продолжал говорить один из нголоков, – как мы попытались было в свое время воевать с такими же людьми, как вы, в Амнэнмачине, но ничего не вышло – нам порядочно попало..." 92 "Ну, приятель, – подумал я, – с тобой мы уже давно знакомы". Заинтересовавшись сообщением нголока, я предложил ему вопрос: "Куда же направлялись те люди, о которых он нам рассказывает?". Нголок, нисколько не задумываясь, ответил: "В монастырь Рарчжа-гомба, куда они вероятно и дошли бы, если бы у одного из начальников или чиновников не повернулась голова, почему русские и принуждены были возвратиться за Тосо-нор" 93.

Рассчитывая провести значительную часть лета в извилине верхней Хуан-хэ и по возможности поработать там в географическом" этнографическом и естественно-историческом отношениях, мною была принято за правило держаться дружественных отношений с номадами вообще, в особенности же с нголоками, с которыми русским экспедициям приходилось уже по необходимости, в видах самозащиты, вступать в более или менее серьезные вооруженные столкновения. Поэтому, при встрече с нголоками, направлявшимися домой во главе с одним из их главных управителей, мы были обрадованы, надеясь путем дружбы и знакомства расположить его к себе и, таким образом, обеспечить экспедиции свободный путь вниз по неведомому уголку верхней Хуан-хэ. Лишь только мы успели устроить наш бивуак при озере, в стрелке, обеспечивающей нам отличную и выгодную в боевом отношении позицию, как к нам прибыло трое нголоков. Один старик монгол-нголок 94, помощник Ринчин-шяма, и два других монгола же, не считая человек семи молодежи, составлявшей эскорт [214] старика-чиновника. В числе молодежи были и 14-летние мальчуганы, старавшиеся показать нам умелое обращение с оружием и молодецкую лихую езду верхом на лошади. Все монголы-нголоки уже давно отибетились, слились с нголоками, составляя с ними известную часть округа, отлично говорят по-тибетски и имеют общий облик с нголоками. Вооруженные монголы-нголоки, сойдя с лошадей, непринуждено направились в нашу палатку, при входе в которую, только по нашему требованию, расстались с ружьями; затем, заняв обычное для гостей место и коротко приветствовав нас, они спросили: "Кто мы такие и куда направляемся?". Я ответил, что – русские, пришли издалека, познакомились со многими странами и людьми и в скором времени надеемся также посетить и их землю, почему очень рады представившемуся случаю познакомиться с храбрыми из тибетцев, для начальника которых имеем хорошие подарки. Надеюсь, заключил я, что мое желание завязать хорошие отношения с их начальником не встретит препятствий, как одинаково мне не будет отказано и в проводниках для дальнейшего следования вниз по реке Ма-чю. На последний вопрос старик, без предварительного доклада Ринчин-шяму, энергично, не колеблясь, ответил: "Проводников вам не дадут, хотя он и доложит своему начальнику как об этом, так и том, примет ли Ринчин-шямь одного из моих помощников, командируемого с подарками и для личных переговоров". После часовой беседы монголы-нголоки уехали обратно, охотно отведав предложенного им чая и сластей.

На следующее утро секретарь князя совсем не показался в наш лагерь, что навело нас на очень грустные размышления, так как, согласно уговору, в неприезде к нам секретаря мы должны были видеть нерасположение к нам нголоков и допускать возможность вооруженного столкновения.

Таким образом, к сожалению, нам не удалось посетить кочевий нголоков ни в передний путь экспедиции, ни во время обратного её следования в Цайдам.

Как давно существует и известно племя нголок, нам не удалось узнать. Нам лишь рассказывали, что через земли нголоков некогда проходил Лин-гэсур, или Гэсур-хан, и что в очень давние времена один из далай-лам проклял нголоков одновременно с другим тибетским племенем, живущим где-то на юге, вблизи границы Индии, за то будто бы, что эти два племени не принимали буддизма и не хотели признать власти далай-ламы. Проклятие это и до сих пор тяготеет над нголоками, хотя теперь они и буддисты, но власти далай-ламы над собою не признают, как не признают над собою и власти Китая. Ограбят ли они кого, украдет ли кто-нибудь у них скот, они в переговорах по таким делам всегда заносчиво заявляют [215] прежде всего: "Нас, нголоков, нельзя сравнивать с прочими людьми. Вы – кого бы это из тибетцев ни касалось – подчиняетесь чужим законам: законам далай-ламы, Китая и всякого своего маленького начальника; боитесь каждого человека; каждому человеку, страха ради, вы подчиняетесь; вы боитесь всего! Не только вы, но и деды и прадеды ваши были таковы. Мы же, нголоки, с незапамятных времен подчиняемся только своим собственным законам и побуждениям. Каждый нголок родится уже с сознанием своей свободы и с молоком матери познает свои законы, которые никогда не были изменены. Каждый из нас чуть не рождается с оружием в руках; наши предки были воинственны, храбры, такими же являемся и мы – достойные их потомки. Чужих советов мы не слушаемся, а следуем лишь указаниям своего ума, с которым каждый нголок родится непременно. Вот почему мы были всегда свободны, как и теперь, не подчиняемся никому – ни богдохану ни далай-ламе. Наше племя одно из самых достойных, высоких в Тибете, и мы вправе с презрением смотреть на всех остальных соседей и не только на тибетцев, но даже и на китайцев". Что они действительно не признают власти далай-ламы и Китая, нголоки доказывают тем, что грабят гэгэнов и разносят богдо-ханские войска.

Пятый перерожденец Таралаты, направлявшийся в Лхасу под охраной конвоя из маньчжуров, на пути был ограблен нголоками, причём они вырезали большую часть его конвоя. Часть конвоя и сопровождавшие Таранату монгольские князья должны были голодные пешком вернуться в Цайдам. Тараната успел ускакать раньше. Нголоки постоянно подкарауливают на дороге караваны богомольцев, отправляющихся в Лхасу, и грабят их, что называется, до нитки. Дзачюкавасцы полагают, что всех нголоков более 50 тыс. семейств. Проверить этого мы не могли. Показания тех же кочевников относительно численности нголоков, занимающих район по обоим берегам верхней Хуан-хэ, известный под названием Арчун, также подлежат проверке в будущем. Обитателей Арчунского округа, называющих себя нголок-арчун-как-сум, насчитывается около 26 800 семейств, подчиненных семи крупным начальникам.

Главным из них ныне считается Норбу-дандэр, возвысившийся и завладевший властью после того, как недавно вымер один из знатнейших и сильных княжеских родов нголоков – род Канрсэн-сэна. В собственном хошуне Норбу-дандэра число семейств простирается до тысячи. Этому начальнику подчинено кроме того 20 хошунов нголоков. Численность населения каждого хошуна, подвластного всем вообще старшим начальникам, мы принимаем в среднем в 100 семейств; следовательно, в 20 хошунах Норбу-дандэра можно считать приблизительно 2 тыс. семейств. [216]

В прежнем, так называвшемся собственном, Канргэнсэнском хошуне, считавшемся и считающемся теперь самым обширным, имеется 11 тыс. семейств, с прибавлением же сюда 15 хошунов, с населением в 2 тыс. семейств, бывших в ведении исчезнувшего рода – 13 тыс. семейств. В числе последних упомянутых 15 хошунов входит между прочим самый западный хошун нголоков, носящий название Хорчи. Это второстепенный хошун, кочевий которого экспедиция коснулась на обратном пути, в области речки Серг-чю, правого притока верхней Хуан-хэ, хошун, стоящий так сказать на-страже, имеет около 600 семейств.

Кроме главных семи начальников, которых нголоки сравнивают по значению и важности с сининскнм и лхасским цин-цаями, в каждом из подчиненных им хошунов имеется свой хошунный начальник. Как главные, так и второстепенные, или хошунные, начальники – наследственны; помощниками же для тех и других служат лица, избираемые и назначаемые по усмотрению самих начальников.

Особенно крупные дела решаются советом семи главных начальников. Младшие – хошунные – начальники решают лишь дела маловажные, а более важные передают тому из семи старших, которому они подчинены.

Четыре первых начальника – Норбу-дандэр, прежний Канргэн-сэн (ныне брат Норбу-дандэра), Кансыр-сэн и Ринчнн-шямь имеют очень красивые постройки, одну вблизи другой, на границе оседлого и кочевого населения нголоков Арчуна. Говорят, что вообще все семь главных начальников завели очень строгий этикет: никто из подчиненных не имеет права беспокоить их по маловажным делам, никто не смеет войти в их помещение без доклада и прочее. Живут они или в своих красивых постройках, сооруженных из камня, глины и дерева, или же в палатках, или даже в монгольских юртах, известных у них под названием "урго".

Каждый хошун вносит раз в год своему главному начальнику известную подать. В чем она заключается – осталось для нас неизвестным.

Треть населения округа Арчун занимается земледелием и живет оседло по берегам Ма-чю, или Желтой реки, до Рырчжа-гомба включительно; остальные – кочевники-скотоводы, промышляющие, кроме того, грабежом.

Среди населения нголоков, да и во всем Тибете вообще, существует легенда о том, откуда берется и держится в нголоках воинственный дух и чем обусловливается их успех в грабежах и войнах. Говорят, что Лин-гэсур, проходя через Арчун, потерял в этой местности свой чудодейственный нож и не нашел его. Этому-то ножу, который так и остался ненайденным, с тех пор как пропал, и [217] приписывают воинственный дух и успехи нголоков. Независимо от сего поддержание богатства и обеспечение успехов в каких бы то ни было предприятиях нголоков приписывается также и святым горам Амнэ-мачин, или иначе Мачин-бумра; последнее название, вероятно, принадлежит одной из главнейших вершин общего хребта Амнэ-мачин, который в восточной окраине, омываемой с трех сторон рекою Ма-чю, особенно высоко поднят над морем и вследствие этого богат колоссальными ледниками, производящими своеобразное зрелище при солнечном и лунном освещении. На горе Мачин-бумра, где много небольших кумирен, нголоки летом приносят жертвы и отправляют богослужение. Гора эта настолько чтима, что ни один нголок, утром собираясь есть дома или в пути, или наконец, отправляясь на грабёж, не решится прикоснуться к еде и питью, не бросив предварительно несколько ложек в воздух, по направлению к горе, принося ей таким образом с молитвою жертву.

Грабят и обворовывают нголоки исключительно чужих, так как не только за грабёж своих, чего, надо сказать, никогда не бывает, но и самую незначительную покражу, сделанную у своего же нголока, хотя бы и из отдаленнейших мест, налагается ужасное наказание. Вора, пойманного на месте преступления, лишают обоих глаз, кисти рук и, кроме того, разрезают жилы, идущие от пятки вверх до голени. Делается это для того, чтобы лишить вора возможности ходить.

В случаях обнаружения вора в хошуне непосредственный хошунный начальник представляет уличенного в воровстве старшему своему начальнику. Сам же не имеет права наказывать вора.

Таким же образом и такое же наказание налагается на всякого нголока, который укрывает воров или указывает пути для воров, не нголоков, в своих местах.

Если обнаружится, что какой-либо нголок задумал бежать с родины на житьё в другое место, конечно не к нголокам же, то его лишают обоих глаз, обоих кистей рук и разрезают жилы выше пяток у обоих ног.

Отправляясь на грабежи и разбои на большую караванную дорогу в Лхасу или к соседним тибетцам, нголок никогда не испрашивает на это разрешение своего начальства. Последнее же не взыскивает с грабителей, даже если их предприятие не только не увенчается успехом, но и потерпит неудачу и часть разбойников будет перебита. Если грабители возвратятся с добычею – со скотом, то для своего хошунного начальника, будь он маленький или один из семи главных – безразлично, выделяют либо одну лучшую лошадь, либо яка, либо лучшую из вещей, независимо от малого или большого количества награбленного.

Перейдем снова к прерванному рассказу о путешествии. [218]

Вскоре после того, как последний нголокский эшелон прошёл мимо нашего лагеря, долина озера Орин-нор опустела; временное оживление её кочевниками сменилось обычной тишиной, царящей над многими частями Тибета. Наш маленький и одинокий бивуак среди обширного Тибетского нагорья представлялся чем-то сказочным.

Как сейчас помню нашу стоянку на берегу этого высокогорного озера, темноголубая или зеленоватая поверхность которого красиво изрезана обрывистыми мысами и заключенными между ними заливами; живо представляю себе также, нередко украшенные барашками, волны Орин-нора, с монотонным гулом разбивающиеся о берега, или порою совершенно зеркальную гладь его вод, отражающую прибрежные высоты и кучевые облака, тихо проносящиеся над озером.

Пришлось усилить ночные дежурства, иметь на руках каждому участнику экспедиции полный комплект патронов – 100 штук – и спать не раздеваясь, чуть не с ружьем в объятиях. При пастьбе скота постоянно находились двое вооруженных казаков или гренадер и монголы, острое зрение которых лучше всякого бинокля открывало по вершинам восточных прибрежных холмов нголокские разъезды, ежедневно сторожившие нас.

Тем не менее с известной осмотрительностью мы экскурсировали по окрестностям, стреляли зверей и птиц, а на бивуаке свободные от очередных служб люди занимались ловлей рыбы на удочку. Рыбы в реке и в озере очень много; кроме орланов, скоп, бакланов, крохалей и чаек её здесь никто и никогда не ловит, а поэтому наши любители-рыболовы постоянно вознаграждались успехом.

Как рыба, так и большинство жвачных млекопитающих, убиваемых нами, шло в подспорье нашего продовольствия.

Напомнив ещё раз отряду о нашем положении в соседстве с многочисленным разбойничьим племенем, я рискнул оставить бивуак на несколько дней. Персонал разъезда состоял из меня, А. Н. Казнакова, двух гренадер, двух казаков и двух туземцев – монгола и тангута. Цель моей поездки заключалась в съёмке и обозрении западного берега Орин-нора и протока, идущего от юго-восточного угла верхнего озера в юго-западный угол нижнего. Задача же А. Н. Казнакова состояла в продолжении моей работы, то-есть в обходе озера Джарин-нор от места выхода протока по восточному и северному берегам озера до впадения в него речки Солома, то-есть верхней Хуан-хэ, только что зародившейся на "Звездной степи" – Одонь-тала.

Намеченный план вполне удался: я возвратился на бивуак на четвертый день, А. Н. Казнаков на седьмой. По прибытии в лагерь мне посчастливилось определить астрономически географическую широту места, откуда Желтая река вытекает из Орин-нора. [219]

Озёра верхней Хуан-хэ – Орин-нор и Джарин-нор монголов вообще, или Цэге-нор – Озеро прозрачной воды – и Цэке-нор – Озеро просвечивающихся отмелей, как называют эти водоёмы цайдамские монголы – известны ближайшим тибетцам под наименованием Мцо-Хнора и Мцо-Хчара, а нам русским ещё и под именем озёр – Русское и Экспедиции, как окрестил эти озёра первый исследователь природы Центральной Азии H. M. Пржевальский. Оба эти пресноводных бассейна, отделенные один от другого лишь горным перешейком, шириною до 10 вёрст, лежат на абсолютной высоте 13 900 футов (4 240 м). Восточное, или Русское, озеро, имея в окружности, по береговым очертаниям, около 120 вёрст, вытянуто от севера к югу, тогда как озеро Экспедиции, достигающее в окружности 100 вёрст, вытянуто с запада на восток. Каждое из этих озер обставлено возвышенными утесистыми берегами, нередко в виде узких мысов, врезающихся в воду. Береговые утесы, в большинстве случаев, слагаются из глинистого песчаника, близкого к глинисто-кварцевому сланцу, и лишь кое-где из известняка, хотя в северо-западном углу верхнего озера замечены и обнажения гранита в виде скал и крупных обломков. Заливы озёр местами отделены плоскими косами или перешейками от главных или проточных вод бассейнов, образуя отдельные реликтовые озерки, по большей части солёные.

Оба озера имеют острова. Верхнее, судя по низкой волне и просвечивающим на солнце отмелям, не глубоко, в особенности в западной части, где из воды выступает остров, как бы оторванный от мыса и составляющий его продолжение; между мысом и островом и далее через озеро на южный берег ходят бродом дикие яки, когда им нужно избежать более круговой обход по материку. Нижнее же озеро довольно глубоко: промеры, произведенные В. Ф. Ладыгиным вдоль длинной оси этого озера, на расстоянии 10 вёрст к югу от выхода из него Желтой реки, дали 15 сажен (32 м). Глубина увеличивавалась по мере удаления от берега и достигла 15 сажен (32 м) в конечной точке. Температура воды на дне (7,8-8,2°) была 23 июня немногим ниже таковой на поверхности (6,7-12,1°).

Цвет прозрачных вод рассматриваемых бассейнов зеленовато-голубой или темностальной, часто впрочем изменявшийся в зависимости от освещения и облаков. Волны нижнего бассейна во время южного ветра бывали солидные и производили внушительный гул, разбиваясь о берега. Последние, как и дно, по большей части галечные, хотя с наибольшей глубины озера Русского добыт красный ил, в котором, по определению К. С. Мережковского, оказалось не мало разных известных диатомовых. Прибой выбрасывает массы водорослей, образующих, в особенности по берегам неглубокого верхнего озера, вал значительной высоты и ширины. [220]

Оба озера связаны между собою протоком, текущим, как уже замечено выше, из юго-восточного угла верхнего в юго-западный нижнего озера и имеющим до 15 вёрст длины при ширине, колеблющейся от 15 до 50 сажен (от 32 до 100 с лишним метров); в последнем случае проток дробится на сеть рукавов; там же, где проток идет одним руслом, ширина его не превышает 30 сажен (около 60 м). Вода протока, в наше там пребывание, имела желтую окраску и быстро неслась среди низменных болöтистых берегов; мутный цвет воды передавался и прилежащему району нижнего озера, где осаживался ил и где вследствие этого было неглубоко и обнаруживались водоросли.

Из рыб, водящихся в озере, нам удалось добыть в коллекцию: Schizopygopsis extremus, Gymnocypris leptocephalus, Nemachilus stoliczkae, Diplophysa kungessanus, Nemachilus robustus.

Прибрежье озёр холмисто, за исключением двух широких плоских долии, примыкающих к северному берегу верхнего озера и открывающих вид на дальние горные цепи на севере – Мунку-цасато-ула и Хатын-хара. Нижний бассейн открыт к северу и юго-западу.

Рекн Джаган-гол и Разбойничья обогащают проток, или, точнее, прилежащее болöто, впадая в него с юга. Северного же протока, который до сих пор можно видеть на старых картах, где он показан прорывающимся через горный перешеек, слагающийся из сланца и аплита, не существует вовсе.

Растительность по берегам озёр богатая в смысле привольных пастбищ; животная жизнь также. Во время поездки по берегу озера я убил семью медведей – медведицу с двумя детёнышами, а А. Н. Казнаков одного огромного медведя; мелкие звери – сурок, кярса (Vulpes ferrilata Hodgs) послужили добавлением коллекции, добытой в разъездах.

Дальнейший путь наш лежал не на восток, как предполагалось раньше, а на юг – в Кам.

27 июня, переправившись через реку Хуан-хэ в брод, немного ниже её выхода из озера Русского, караван двинулся в юго-западном направлении по перешейку, за которым раскидывалась площадь западного илн верхнего озера, все время скрытого от нас. Вид же на восточный, более изрезанный и более красивый бассейн ежедневно доставлял большое удовольствие, в особенности когда приходилось подниматься на его береговые увалы, богатые травянистой растительностью. Плескавшиеся рыбы, плавающие бакланы, чайки, крохали или пролетавшие орланы и сарычи приятно разнообразили и оживляли путь.

Нголокские разъезды сторожили нас, показываясь то в близком, то в далеком расстоянии. Дадай частенько ворожил на бараньей лопатке, докладывая нашим казакам, например, что в скором времени [221] вблизи нас проедут нголоки и в нашем караване заболеет хайнык, что счастье нам покровительствует, или, примерно, что завтра наш нойон – начальник – убьет медведя и многое другое в этом роде.

На четвертый день нашего пути мы переправились через проток, слившийся с водами речки Джагын-гол и, миновав затем достопамятное место, где произошло первое нападение нголоков на экспедицию незабвенного учителя, вскоре расположились бивуаком.

Расставшись с озёрами, мы направились, продолжая прежний курс, вверх по Джагын-голу, по временам переправляясь с одного берега его на другой.

В целом Джагын-гол по протяжению не уступает новорожденной Хуан-хэ, с которой и сливается вскоре по выходе её из верхнего озера; по количеству же воды, несомой Джагыном, последний много превышает первую. Общая длина описываемой речки, считая и извилины, доходит до 150 вёрст, причём верхнее течение имеет восточное направление, среднее же и нижнее уклоняются к северо-востоку. Имея значительное падение, Джагын-гол шумно несет свои воды, то прозрачные, то окрашенные дождевыми потоками в грязножелтый цвет, по малоизвивающемуся ложу. Местами речка проходит по широкой долине, где иногда дробится на рукава; местами же её теснят подошедшие увалы и горные кряжи, ниспадая к её водам песчаниковыми 95 скалами или глинистыми крутизнами, преграждающими дорогу. Суженная горами, речка всегда бешено катит свои волны и в подобных местах совершенно непроходима в брод, тогда как в местах расширения долины, на переправах, её глубина всего 3-4 фута (1-1,2 м). Впрочем, во время дождей уровень речки повышается чуть не вдвое, когда Джагын выступает из берегов и затопляет низины.

Долина Джагын-гола подобно тому, как и долина верхней Хуан-хэ, была одета прекрасной щеткой ковыля (Stipa orientalis), среди которого выделялась на взрыхленных площадках Przewalskia tangutica, уже отцветшая, с довольно крупными плодовыми коробками; в широких частях долины залегают на порядочные протяжения мото-ширики (Cobresia thibetica), составляющие характерную принадлежность Тибетского плато; немного выше, по сторонам, виднелись горицвет (Abonis coerulea), молочайник (Euphorbia), Astragalus с красивыми фиолетовыми цветами и реже Hedysarum; но всего больше привлекала глаз своими пышными розовыми цветами Iticarvillea compacta. По холмам цвели карликовые генцианы, голубая и белая, палевый мытник (Pedicularis), крупноцветный одуванчик, а среди скал курильский чай (Potentilla fruticosa) и многие другие растения. [222]

Что касается маммологической фауны, то она здесь та же, что и на всем пространстве рассматриваемого нами нагорья; разница только в количестве тех или других крупных млекопитающих. Больше всего нам попадали навстречу стада диких яков, которых мы часто убивали для еды.

Вскоре, по вступлении в долину Джагын-гола, в одно раннее утро, когда экспедиция двигалась у подножья высоких холмов, ниспадавших многочисленными выступами или гривами, я, едучи как всегда впереди, обнаружил на скате такого выступа небольшую группу диких яков. Зачуяв нас, звери насторожились и стали потихоньку удаляться, за исключением одного старого быка, который круто повернул в нашу сторону и, сделав несколько напряженных шагов, в нерешительности остановился; в быке не замедлило обнаружиться крайнее раздражение, проявляемое боевой позой головы и поднятым вверх мохнатым хвостом, которым зверь помахивал словно султаном.

Отделившись от лошадей в сторону, я опустился на колено и открыл пальбу по могучему животному. Четвертый выстрел свалил быка, покатившегося было по откосу, но удержавшегося на разрыхленном выступе или карнизе; як приподнялся на передние ноги, задние же бездействовали, так как позвоночный столб был перешиблен. Огромное животное было беспомощно, но вместе с тем озлоблено до крайней степени: глаза налились кровью, передние ноги инстинктивно переступали, голова энергично двигалась – казалось, зверь тотчас бросится и раздавит своею большою тушею, но это только казалось; на самом деле як был поражен смертельно и, чтобы прекратить его страдания, пришлось выпустить в упор по сильному зверю ещё три пули, прежде нежели дикий як окончательно свалился и стал бездыханным трупом.

Результат стрельбы русского трехлинейного ружья по зверям замечательный: пуля дробит кости и рвет мускулы и тем с большим осложнением, чем глубже проникает, в особенности же когда ещё срывается оболочка.

Кроме диких яков в долине Джагын-гола держалось много хуланов; не редки были также и антилопы, за которыми охотились волки. На взрыхленных пищухами (Ochotona ladacensis) местах бродили тибетские медведи. Наша коллекция обогатилась шкурами этих пищухоедов всевозможных возрастов и цветовых оттенков, от светлого до темного, редко так варьирующих на каких-либо других зверях Тибетского нагорья.

Замечательно, что растения в борьбе за существование приспособились переносить без особенного вреда некоторую крайность климата: днем, при повышении температуры, они развиваются, ночью же или вообще в холодное время словно засыпают; трудно верится, что [223] в один и тот же июньский день в одном и том же месте долины в Северо-восточном Тибете путешественник может наблюдать утром зимний пейзаж, а в полдень или немного позже картину настоящего лета: действительно, выпавший ночью снег иногда парализует растительную и животную жизнь на несколько часов, земная поверхность закрывается снегом, не видно ни пищух, запрятавшихся в норки, ни соек, ни вьюрков (Pyrgilauda ruficollis и Onychospiza taczanowskii)) следовавших их примеру; не слышно также ни голосов жаворонков, не жужжания насекомых, будто все исчезло, вымерло. Но вот из-за облаков стало проглядывать горячее солнце, снег тает, мало-по-малу открываются лужайки, растения поднимают головки и раскрывают цветы; пищухи выскакивают из своих норок, вылетают вьюрки и сойки, и один за другим выползают жуки, шмели и другие насекомые, – словом, природа вновь оживает.

Что касается до средних и крупных млекопитающих Тибетского нагорья, то они достаточно защищены от климатических невзгод густой, длинной шерстью, в особенности самое большое животное – дикий як, который снабжен подбрюшным мохнатым украшением, служащим животному своего рода подстилкой или ковром.

В период дождя, правильнее было бы назвать – дождя и снега, вьючные принадлежности, палатки, войлоки и многое другое пропитывалось влагой насквозь, почва разминалась в невылазную грязь, обувь быстро изнашивалась. Особенно тяжела была в это время служба конвоя экспедиции, по преимуществу отбывавших очереди пастухов, поваров и ночных дежурных. Пуще всего донимала последних варка утреннего чая; чтобы вскипятить воду в котле или чайнике на сыром аргале (топливе), требовалось усилие обоих очередей дежурных: первоочередной успевал лишь высушить топливо, второй, также не расставаясь ни на минуту с раздувальным мехом, разжигал огонь. Но так как главное внимание часового, по отправлению прямых обязанностей, именно и было ценно на утренней заре, когда, как известно, тибетцы, да и все вообще народы Центральной Азии, производят набеги или нападение, то ко времени варки чая вставал обыкновенно еще один из двух старших заслуженных урядников – Телешов или Жарков – поочередно.

Не легко было также управиться и со сборами естественно-исторических коллекций, в особенности с гербарием, нуждавшимся в хорошей, сухой погоде.

Один из верхних правых притоков Джагын-гола вывел нас на мягкий, луговой перевал Чжабу-врун, поднятый над морем на 4 630 м; это был хребет-водораздел Желтой и Голубой рек.

Южный склон этого хребта в среднем поясе, по размытым ручьями и речками ущельям, обнажает песчаник слюдисто-глинистый, [224] серый, очень мелкозернистый, слоистый, а в нижнем – тоналит роговой обманковый, зелено-белый, среднезернистый, хлоритизированный; кроме того, сланец глинисто-кварцевый, зелено-бурый с блёстками белой слюды и прожилками охры, выветрелый; тоналит зелено-белый, среднезернистый; известняк кварцевый мелкокристаллический, серый, тонкослоистый, с пироксеном, хлоритом, эпидотом и конгломерат буро-серый, мелкозернистый, из угловатых обломков серых сланцев в известковом цементе. Последние четыре породы найдены на значительном удалении от первых, в области среднего и нижнего течений речки Хи-чю. Отсюда к северу и западу убегает гигантскими волнами нагорье Тибета; к югу же представляется полный контраст рельефа: в эту сторону открывались глубокие ущелья и, красиво отражаясь на голубом фоне неба, гордо стояли остроконечные вершины, принадлежащие снеговой группе Гату-джу.

Вступив в бассейн Голубой реки, мы были словно обласканы природой; прежние климатические невзгоды остались за перевалом. Здесь же с каждым днем нашего движения вниз по ущелью становилось теплее, суше и общий вид местности представлял более приятные для глаз пейзажи.

Гербарий и энтомологическая коллекция стали быстрее пополняться, так как везде кругом пестрели ковры цветов, над которыми порхали бабочки (Parnassius) или быстро проносились с цветка на цветок пчелы, осы, шмели и другие насекомые, нарушавшие тишину жужжанием. В шумно-бурливых прозрачных речках держалась рыба – гольцы (Nemachilus bombifrons) и маринка (Schizopygopsis thermalis), a на прибрежных холмистых полянках интересный новый вид полевки (Microtus kaznakowi). Но зато крупные млекопитающие, свойственные нагорью, отсюда исчезли; их вытеснил человек – северный тибетец, которого мы вскоре и встретили.

Первые встречные обитатели, ютившиеся по речке Хи-чю, были северные тибетцы хошуна Намцо, заранее предуведомленные Синином о нашем движении в их страну. Поэтому, как только узнали сыновья отсутствовавшего старика бэй-ху, что прибыла русская экспедиция, тотчас же оставили производимый ими смотр боевой готовности своих подчиненных и прискакали в наш лагерь вместе с посланными Бадмажаповым и Дадаем и полусотней своих вооруженных с ног до головы воинов.

Знакомство и хорошие отношения с обитателями Намцовского хошуна у нас завязались быстро; старший сын бэй-ху, заменявший отца, очень извинялся, что, не зная, когда именно прибудут русские, не встретил нас ещё на перевале.

На другой день мы раскинули наш лагерь вблизи стойбища начальника хошуна. В тот же день, 16 июля, по установке бивуака, [225] я с А. Н. Казнаковым, имея при себе Бадмажапова и Дадая в качестве переводчиков, отправился с визитом в дом отсутствующего начальника, в сопровождении его старшего сына. Войдя в обширную уютную палатку, разделённую на две части, из которых в одной принимались гости, а в другой помещались женщины и домашний скарб, мы расположились в первой, заняв обычные места. Против нас дымился огромный очаг с уступами, на которых стояло до восьми медных или чугунных посудин разных величин; повар и хозяйка дома усердно хлопотали подле очага. Тут же, поодаль, её молодая дочь и слуга в огромных кадках сбивали масло.

После известных обычных приветствий нам был предложен чай и "джюма", то-есть корешки гусиной лапчатки, о которых я уже упоминал в предыдущей главе, а затем в огромном количестве мясо барана, убитого для нас специально. Мне и товарищу все время прислуживал будущий старшина, или бэй-ху, а нашим переводчикам его советник; хозяйка с дочерью не переставали разглядывать нас до самого ухода. Поблагодарив за угощение, что впрочем здесь не принято, мы собрались уходить, и тогда молодой хозяин поднес мне хадак и лисицу – обычный подарок почетным гостям.

По возвращении нашем на бивуак к нам отовсюду стали стекаться туземцы – мужчины, женщины и дети. Тибетцев привлекали наши европейские вещи или предметы, в особенности электромагнитная машина, прослывшая вскоре в Тибете за "чудодейственную". Немного позднее прибыли также и хозяйки дома хошунного начальника, причём дородная жена его под зонтом, а миловидная дочь, от излишнего тепла, вместо шубы нарядилась в шерстяной красный халат, не забыв придать матовому загоревшему лицу искусственный румянец. Прочие молоденькие тибетки также принарядились, каждая по-своему, и все они держали себя непринужденно. Жена начальника часто улыбалась со всеми девушками и довольно прозрачно поощряла их к сближению. Женщины и девушки так смело заглядывали и вообще осаждали нашу палатку, что А. Н. Казнакову не представилось труда снять с них несколько фотографий. Говорят, что здесь нравы слабы и женщины держат себя весьма свободно, в особенности по отношению к проезжающим через эти места сининским посольским китайцам, которым родители сами приводят своих дочерей. Когда мои молодцы гренадеры или казаки под звуки гармоники плясали "русскую", туземцы приходили в восторг и старались подражать нашим украинцам; затем местные красавицы, по желанию дородной жены начальника, начали петь песни. Их напевы и манера пения носят общеазиатский характер. В песнях, исполненных тибетками в нашу честь, нельзя было не заметить намека – столь же лестного, сколько и прозрачного – на нашу щедрость. [226]

Вечером возвратился из поездки по хошуну и сам начальник его Намцо-Пурзек-Намчже, высокий, седой, несколько сгорбленный 77-летний старик.

Ровный, последовательный в разговоре и очень сдержанный при виде всего окружающего, Пурзек произвел на нас хорошее впечатление. Он принес мне в подарок также лисицу и хадак, извиняясь, что не встретил нас на границе своего хошуна. В заключение Пурзек пожелал видеть наше новое ружье и боевую стрельбу одновременно всем отрядом, что тотчас и было показано на общее удивление и восторг старика и его многих подчиненных. Перед отходом домой Пурзек получил от нас в подарок револьвер. Бодрой походкой старик направился к дому, заметив: "это не китайский шарик, вручаемый надменным вэй-юанем; такой подарок я не променяю на 800 лан серебра".

Под вечер, накануне нашего выступления, Пурзек по нашей просьбе устроил смотр своего войска.

Вначале нам была показана примерная атака на неприятеля одиночками; выехав вперед шагов на 30-40 от линии прочих тибетцев, мальчик-всадник, изображая врага, по сигналу "вперед" сразу скакал в карьер, преследуемой также быстро одним из тибетцев, снимавшим на всем скаку свое фитильное неуклюжее ружье довольно красивым приемом и производившим выстрел. Проскакав шагов 300-400, оба всадника повертывали лошадей в нашу сторону и, держась прежнего порядка, мчались на оставленное место, с тою на этот раз разницею, что теперь нападающий уже не стрелял, а увертывался в свою очередь от неприятельских пуль, прикрываясь тем или другим боком лошади, в зависимости от того, с какой стороны грозила большая опасность. Некоторые тибетские воины, в особенности будущий старшина, который и скакал в первую очередь, джигитовали довольно ловко, касаясь шапкой поверхности земли.

Последующие выезды состояли в том же. Чаще других показывал свою ловкость сын Пурзека, надевавший иногда по два ружья и успевавший на прежней дистанции выстреливать из обоих, не забывая проделывать предварительно разные приемы каждым ружьём отдельно. Всякая подобная скачка сопровождалась обычным гиканьем, издаваемым тибетцами, стоявшими на месте, и каждый раз, в особенности если выезжал сын Пурзека, старик своим голосом покрывал все остальные. Потом одновременно поскакали восемь тибетцев, по четыре человека на прежнем интервале; на этот раз зрелище вышло полнее и интереснее, будучи сопровождаемо выстрелами в передний и обратный путь, так как стреляли обе партии. Широкие одежды, длинные, рассыпанные по плечам волосы, ужасные физиономии усиливали общее впечатление. В миниатюре тибетский военный смотр живо напомнил мне прежние атаки нголоков-разбойников, дважды [227] нападавших на экспедицию покойного H. M. Пржевальского. В заключение была показана одиночная и залпами боевая стрельба тех же воинов; результат получился неважный, несмотря на то, что в дело было пущено огромное и тяжеловесное ружье, требовавшее заряд в три-четыре раза больше обыкновенного.

Вернувшись на свой бивуак в сопровождении Пурзека и его сыновей, мы уже начали готовиться к дальнейшему пути.

Мы все сохраним о Пурзеке и об его хошуне самое приятное воспоминание. Он первый в Тибете принял экспедицию самым радушным образом: он в значительной степени обеспечил и наше последующее движение, дав отличных проводников и письма к своим друзьям-старшинам. Другими словами, старик, пользующийся далеко за пределами своего хошуна репутацией умного и толкового человека, своим примером воздействовал и на других туземцев, проживающих на нашей дороге.

Распрощавшись с Пурзеком, мы 19 июля, по обыкновению рано утром, двинулись в путь вниз по реке Хи-чю.

Немного ниже по Хи-чю, как раз против того места, где речка особенно стремительно несется по валунам и сильно сдавливается скалистыми боками, высится святая гора Гату-джу 96, покрытая блестевшим на солнце вечным снегом. В размытой части своего пьедестала она приютила монастырь Сикар-гомба, который, как и многие другие на пути экспедиции по Восточному Тибету, ламы ревниво оберегали от нашего посещения. В этом монастыре насчитывают до 300 лам, при двух гэгэнах Чжику и Цэма, из которых первый, старший, имеет второе перерождение. По словам Пурзека монастырь Сикар-гомба очень древний, богатый и поддерживается главным образам жителями собственного Намцоского хошуна.

Временно оставив речку, мы поднялись на лучеобразный горный придаток по перевалу Сади-лаха, поднятому приблизительно на тысячу футов (300 м) относительной высоты. Отсюда открывается красивый вид по всем направлениям; всё видимое с перевала пространство заполнено горами. Вершины, составляющие южное продолжение горы Гату-джу, виднелись также; они сливаются с прилежащею к Голубой реке скалистою цепью. Очень крутой спуск с перевала вывел нас вновь в ущелье Хи-чю, где ниже, в расширенной его части, виднелись серо-желтые глинобитные постройки земледельческого населения, – это на юге. Стоило же только оглянуться в обратную сторону, как снова можно было видеть гору Гату-джу с рельефно, выделяющимися конусами, куполами, языкообразными осыпями и белыми пятнами [228] вечного снега. Вблизи, по сторонам, пестрели пышные травы, перемешанные вначале только с кустарниковой, а пониже и с древесной растительностью.

Прибрежье нижнего течения бурливой речки Хи-чю и горы главного и второстепенных ущелий обогатили наш гербарий свыше ста видами растений.

В верхнем поясе гор найдены, кроме уже отмеченных для верховья Желтой реки, следующие: очень душистая Stellera, розовый Androsace, Anemone, маткина душка, или фиалка (Viola) с семенами, Euphorbia, Chrysantheum, Pedicularis, Gentiana и др.

Средний пояс изобилует кустарниками: ивой, Caragana, жимолостью и Spiraea; a из травянистых во множестве виднелись касатики, Isophyrum grandiflorum, Hyppocrepis, хохлатка, крупная Parnassia, лук (Allium), высокий; изящный мытник (Pedicularis), с пурпурными цветами, ютившийся в густых кустах ивы, горечавка и два вида папоротников (Aspidium).

Что касается нижнего пояса, то его можно разделить приблизительно на две части: верхнюю и нижнюю границы земледелия. По мере опускания из среднего пояса гор к культурной зоне, в особенности незадолго до её приближения, уже начинают поражать наблюдателя величина трав и их формы. Выше пашен нами взято: зонтичное, два вида Saussurea, столько же колокольчиков (Campanula), очень красивый желтый мытник (Pedicijlaris), покрывающий собой сплошь небольшие мокрые луговины по берегам речки, Cusinia, тмин (Carum), горошек (Vicia), Brassica, Rheum, Gallium, Malva borealis, Polygonum и молочайник (Euphorbia). В самой же области пашен, у более или менее крутых скатов, ютятся заросли барбариса, смородины, крыжовника, с крупными ягодами, а между ними редкие, чахлые деревца древовидного можжевельника. Среди зарослей ягодных кустарников особенно резко бросались в глаза сильно цветущая герань (Geranium), с лиловыми и белыми цветами, чудная голубая незабудка (Myosotis) и весьма жгучая гималайская крапива (Urtica hyperborea). Огромные стебли яркозеленого огурника (Atropa) покрывали межи, мусорные кучи, старые стойбища и фундамент построек настолько густо, что среди неё трудно было пробраться. Каменные стенки, отделяющие дорогу от пашен, также обросли роскошными кустами уже отмеченных кустарников, корни которых проникали в почву через довольно тесную кладку булыжника или плит и укреплялись под стенами в почве, на глубине 2-3 футов (60-90 см). По пашням ячменя всюду виднелось немало сорных трав, но резче других выделялись своими яркими цветами: Thlaspi, Erysimum, Carum, Pedicularis синий и зеленый Aconitum, Myosotis, Geranium, Aster, Lactuca, Brassica, Borraginea, два вида генциан (Gentiana) и столько же крестоцветных; по межам полей [229] найдены: Sedum, Valeriana, петушки (Gymnadenia), Gnaphalium, Saussurea, Euphorbia и около шести видов злаков.

Небольшое селеньице Кабчжа-камба сбито в один квадрат маленьких каменных и глинобитных домишек. Над этими лачугами высится большой новый дом Пурзека, построенный из окатанной гальки, по-местному ничего не оставляющий желать лучшего. В случае необходимости в нем могут засесть осажденные и отбиваться от неприятеля, прикрываясь стенкой, венчающей дом со всех сторон.

В этом селении мы были встречены сыновьями Пурзека, уехавшими сюда раньше, чтобы сделать нужные распоряжения относительно нашего прохождения. Тут же отчасти были пополнены продовольственные запасы экспедиции. Явились также и те два брата проводника, которых рекомендовал хошунный начальник для сопровождения нас в Чжэрку. Тибетцы-проводники редко соглашаются вести в одиночку, да и то лишь в районе своего хошуна; по землям же соседних или отдаленных общин могут взяться в качестве провожатых не менее двух человек, причём исключительно лихие тибетцы, которые сумеют при необходимости крепко постоять за себя.

Расставшись с сыновьями бэй-ху, мы покинули приветливое ущелье Хи-чю, так как дорога к переправе через Голубую реку уклонилась на юго-запад, пересекая высокую, крутую окраинную цепь гор. С филлитового гребня этой цепи, с её крутого перевала Пучегла, поднятого над морем на 14 810 футов (4 514 м) открывается лишь часть глубокой тесной долины до её береговых террас; самой же реки, омывающей подножье скал, не видно, хотя шум её волн иногда доносится попутным ветром. Вершины гор, ограничивающих реку с юга, загораживали отдалённый горизонт.

К полдню мы наконец вступили на левый берег реки Янцзы-цзян, здесь в верховье называемой тибетцами Нды-чю. Её воды стремительно неслись по каменистому, прихотливо извивающемуся ложу. Вскоре затем началась и переправа на двух лодках, связанных своими кормами.

По мере того, как производилась переправа вьюков и баранов, – быки же и лошади переправились вплавь, – наш бивуак устраивался на возвышенной террасе правого берега, рядом с небольшой, небогатой кумирней Согон-гомба.

Последняя довольно древняя, хотя и не пользуется известностью; ее штат состоит всего лишь из 30 лам, мужчин и женщин, при одном перерожденце Дурку-римбучи. Несмотря на совместное пребывание монахов и монахинь (последние также коротко стригут свои волосы), Согон-гомба славится хорошей репутацией в отношении чистоты нравов. Гэгэн этого монастыря уклонился от знакомства с нами, тогда как его братия не один раз перебывала в нашем лагере. [230]

Река Нды-чю в ближайшем районе переправы имеет направление с северо-запада на юго-восток, согласно простиранию горных цепей, сдавливающих её своими скалистыми подножьями. Ширина реки колеблется от 50 до 60 сажен (100-120 м) при глубине в 3-4 сажени (6-8 м).

На всем верхнем течении Голубой реки тибетцы добывают золöто.

Берега Голубой реки в урочище Нручю или в окрестностях переправы были не менее привлекательны, как и по низовью речки Хи-чю, гак как и здесь не только долина, но и прилежащие глубокие ущелья очень густо поросли кустарниками. Помимо отмеченных уже ранее барбариса, крыжовника, смородины, боярышника, спиреи, караганы и жимолости, на Нды-чю встречены также заросли мирикарии, кусты которой достигают почти двухсаженной (четырехметровой) высоты при толщине или диаметре стволов у корня до 7 дюймов (17 см). К кустарникам присоединяется, кроме того, можжевеловый лес 97, покрывающий собою склоны правого берега, обращенного к северу. Ячменные поля, расположенные в долине террасами, выглядели порядочно; луговые травы также. Кроме взятых на Хи-чю здесь вошли в гербарий следующие травянистые растения: красивый астрагал, Tanacetum, зонтичное, высокий нарядный ревень, сиреневая Gentiana, Orchis, Avena и другие злаки; на песчаном берегу реки – солянка, голубой лук, Scorzonera, мелколепестник (Erygeron) и Saussurea с лиловыми, душистыми цветами, а на возвышении, среди ломоноса (Clematis), Orobanche, Euphorbia, Polygonum, Convolvulus, отцветший подорожник (Plantago), Astragalus, и мелкоцветная герань. В можжевеловом лесу не трудно было отыскать лиловый латук (Lactuca), голубую веронику (Veronica), два вида лука и немногие другие. [231]

Что касается животной жизни рассматриваемой нами части долины Нды-чю, то она бедна и млекопитающими и птицами. Среди последних отмечены, кроме крупных и мелких хищников, ещё и следующие виды: даурская галка (Coloeus dauricus), удод (Upupa epops), сойка (Pseudopodoces humilis), дрозд (Turdus kessleri), кукушка (Cuculus canorus), горихвостка (Phoenicurus ochruros phoenicuroides), чеккан (Pratincola torquata maura), завирушка (Prunella fulvescens), вьюрки (Carpodacus rubicilloides, Montifringilta alpicola? Pyrgilauda ruficollis), дубонос (Mycerobas carneipes), ласточки (Delichon urbica, Riparia riparia), стриж (Apus apus), чечётка (Acanthis flavirostris), каменный воробей (Petronia petronia), пеночка (Phylloscopus affinis), белая и желтая плиски (Motacilla, Budytes citreola), каменный голубь (Columba rupestris) и немногие другие.

Бабочек и жуков здесь собрано немного, зато интересных моллюсков больше нежели ожидали.

Отсюда нам предстояло подняться на южную, ещё более крутую и высокую цепь гор, чтобы затем вновь спуститься в полосу земледелия, в долину И-чю – правого притока Голубой реки. В подспорье нашим вьючным животным по распоряжению Пурзека дано было 15 быков-яков, и мы сравнительно легко осилили этот очень трудный путь по перевалу Чаму-дуг-ла, который поднимается над морем на 4 900 м; тем не менее при подъёме на эту цепь гор по скатам узкого и каменистого ущелья, бока которого слагаются из гранита и гнейса, у нас скатился вниз один из вьюков и разбился вдребезги; посчастью, эта неприятность случилась не с коллекциями. С перевала, немногим уступающего по высоте скалистым сланцевым вершинам гребня, открывается на юге глубокая пропасть, в которой узкой, блестящей змейкой вьется И-чю, – эта вблизи; вдали же, через лабиринт гор, заграждают горизонт скалистые высокие горы Ниэрчи и другая горная цепь, более отдаленная, безымянная, отливающая красноватым оттенком пород, её слагающих.

В пройденных ущельях высокой приречной цепи гор наш гербарий пополнился палевой примулой, губоцветным с светлолиловыми цветами мытником, тремя видами генциан, синим красивым Aconitum, хохлаткой (Corydalis), Pyrola, a на самом перевале – оригинальными Saussurea, другой Primula и крупноцветником Delphinium.

Вступив в долину И-чю и пройдя по ней ещё несколько километров, мы достигли третьей на этой речке кумирни – Ачжак-гомба – с 20 ламами "белого" толка. В наше здесь пребывание монашествующая братия отсутствовала в целях сбора пожертвований на монастырь.

Следующим переходом экспедиция достигла горы Ниэрчи, составляющей оконечность обособленной горной группы, которую я позволил себе назвать заслуженным в географической науке именем известного французского путешественника по Центральной Азии Дютрейль-де-Рэнса, погибшего от необузданности тибетцев в восточной окраине этих гор. Характерные скалы "гор Дютрейль-де-Рэнса" – Ниэрчи слагаются из светлосерого кварцевого песчаника и серого очень мелкозернистого известняка; далее к востоку, вдоль южного подножья гор, прослежены и взяты в коллекцию образчики рогово-обманкового гранита, темносерого тонкослоистого филлита, несколько форм известняка, светлосерого сланца, гнейсов, твердого буро-розового мергеля, буро-красного конгломерата из мелких обломков кристаллических сланцев и гобийского глинистого песчаника.

Небольшая речка И-чю имеет общего протяжения около 130 км; её нижнее течение осталось влево от нашего пути, среднее же и верхнее лежали как раз по дороге. Горы Дютрейль-де-Рэнса заставляют [232] описывать рассматриваемую речку как чрезвычайно интересный дугообразный путь, вначале идущий на северо-запад, а затем – на юго-восток. Её истоки – озеро Рхомбо-мцо – лежит уже на плато, носящем здесь характер отличных луговых степей, обитаемых кочевниками.

Долина речки И-чю дала нам возможность пополнить ботанический сбор следующими видами: крупноцветным Tanacetum, несколькими Astragalus, красивой Gentiana, двумя формами папоротников, новым видом Orobanche, фиалкой (Hesperis), двумя-тремя Saussurea, многими злаками, ковылём и, наконец, само озеро Рхомбо-мцо, лежащее на 4 190 м над морем, совершенно неожиданно – нашей обыкновенной пузырчаткой (Utricularia) и осокой.

У Ниэрчиских скал, омываемых серебристо-прозрачными водами речки И-чю, мы встретили куликов-серпоклювов (Ibidorhyncha struthersii), водяных кашмирских оляпок (Cinclus kashmeriensis), белых и желтых плисок, вьюрков – Pyrgilauda ruficollis, Pyrrhospiza punicea, Carpodacus rubicilloides, прежних стрижей и ласточек, к которым прибавился горный вид – Biblis rupestris; многочисленные ласточки своим парящим полетом и нежным щебетаньем, а равно и изящная родственница горихвосток – Chaemarrhornis leucocephala, впервые встреченная нами и ютившаяся то у воды, то высоко по отвесно-ниспадающим скалам, вносили приятное оживление в нашу красивую стоянку. По временам в наш лагерь доносилось монотонное воркование каменных голубей и громкий отрывистый свист красноносых клушиц; на фоне синего неба мелькали неизменные снежные грифы, бородатые ягнятники и орлы-беркуты.

Из млекопитающих мы здесь добыли альпийского хорька (Mustella), державшегося небольшой колонией у подножья скал и по россыпям.

В долине верхней И-чю, где слева в нее впадает речонка Дунчжон, высится характерный холм, называемый тибетцами Вакхэ-лхари. Предание гласит, что этот холм, поросший травою и увенчанный обо, некогда служил знаменитому Гэсур-хану любимым местом отдыха во время его военных походов. Вокруг холма располагался стан Гэсур-хана; гигантская же шапка вождя, по словам предания, всегда лежала на его вершине. Подле исторического холма и большого мэньдона при нем, во время движения нашего каравана, стояла походная кумирня, из которой неслись звуки молитвенного бубна.

Озеро Рхомбо-мцо, бывшее в недавнее сравнительно прошлое довольно порядочным водным бассейном, ныне представляет собой лишь болöто, поросшее, как замечено выше, осокой; в наше пребывание, среди яркой зелени осоки, там и сям, блестели большие или меньшие площадки пресной и довольно прозрачной воды; в окружности это болöтистое озеро простирается до 20 вёрст, будучи более [233] вытянуто по длине долины; глубина доступных наблюдению мест не превышала 2-3 футов (80-90 см); дно илистое, топкое. Абсолютная высота описываемого бассейна, измеренная барометрически, 13 730 футов (4 190 м).

Из птиц на озере держались: черношейные журавли (Grus nigricollis), привлекавшие наше внимание своими плавными, грациозными танцами, устраиваемыми этими птицами здесь почти ежедневно в часы утреннего или вечернего отдыха, обыкновенно после покормки; далее следуют индийские гуси, кулики или улиты-красноножки (Tringa totanus); вдали, на озерных открытых площадках, плавали какие-то утки и часто из стороны в сторону пролетали крачки-мартышки (Sterna hirundo). Тут же, на болöтистых кочках, сидели орланы – долгохвост и белохвост (Haliaëtus leucoryphus и H. albicilla). По мото-ширикам гнездились большие жаворонки (Melanocorypha maxima), в ясные проблески утра нарушавшие окрестную тишину своим звонким пением. Изредка в воздухе быстро проносились стрижи, горные и земляные ласточки. В соседних горах можно было встретить чернолобых жаворонков и каменных воробьев.

Что же касается зверей, то, за исключением антилоп-ада, выходивших пастись по утрам на луговые увалы противоположного берега, мы здесь ничего не заметили. Причиною тому были конечно кочевники, везде кругом расставившие свои черные палатки, подле которых бродили большие стада баранов и яков; изредка встречались и табуны лошадей, зорко оберегаемые владельцами от злых намерений собратьев.

Отсюда, с берегов Рхомбо-мцо, А. Н. Казнаков съездил на съёмку соседнего озера Чжомаин-мцо, отстоящего в 35 верстах (37 км) к юго-западу и покоящего свои солоноватые воды в замкнутой котловине. Вокруг открытой площади прозрачной воды, до 30 вёрст в окружности, расстилаются прибрежные мото-ширики, с извивающимися по ним речками, питающими этот бассейн. Дно озера галечное, по крайней мере у берегов, и на нем виднелись водоросли. На поверхности воды плавали гуси и бакланы; судя по пребыванию последних, можно заключить о присутствии в озере рыбы.

Следующими четырьмя небольшими переходами, держась юго-восточного направления, экспедиция прибыла в селение Чжэрку, спустившись вновь в культурную зону – 12 090 футов (3 690 м) над морем. Здесь опять горизонт суживается сближенными цепями гор и относительной глубиной долин и ущелий, заключенных между ними. В близком соседстве с Голубой рекой мы почувствовали веяние теплого и сравнительно сухого воздуха. Дождливая погода и некоторая свежесть остались за перевалом Цза-ла – 14 650 футов (4 470 м) абсолютной высоты, откуда нас привела небольшая речонка Дза-чю, [234] слившаяся в Чжэрку с Ба-чю, прорывающей ближайшие с юга горы 98. Кочевники являлись сюда в качестве временных посетителей, обменивающих сырье на предметы повседневных нужд номада.

Рассчитывая прожить здесь порядочное время, с целью обстоятельного выяснения с местными властями вопросов относительно нашего дальнейшего пути, а также имея в виду свидание с китайцами, передовой эшелон которых уже был в Чжэрку, мы устроились бивуаком у самого селения, на берегу речки, а караванных животных отправили вверх по Дза-чю, в приветливое урочище Дарин-до, замечательное своим периодическим водопадом Гочинда, подле которого экспедиция имела последний ночлег перед приходом в монастырь.

В урочище Дарин-до, на наш пастушеский лагерь, охраняемый шестью гренадерами и казаками, однажды, на утренней заре, было произведено шайкой человек в 30 разбойников нападение, выразившееся обычной у тибетцев атакой с гиканьем. По счастью, грабители вo-время были замечены и успешно отражены огнём винтовок. Каким хошунам принадлежали разбойники – для нас осталось неизвестным.

Чжэрку порядочное селение – около сотни глинобитных домов, удобно расположенных на южном скате восточной оконечности гор Дютрейль-де-Рэнса. Со стороны долины оно окаймлено полями, засеваемыми ячменём, который в дни нашего пребывания, с 9 по 20 августа, окончательно созрел, и его начали понемногу жать.

С восточной стороны Чжэрку, на вершине крутой горы, замечательно красиво приютился местный богатый монастырь Кегудо с 500 лам, последователей староверческого учения. Чжэркуский монастырь поддерживается девятью прилежащими хошунами и состоит в непосредственном подчинении лицу, одновременно ведающему и местным хошуном – Рада. В роли фактических деятелей по управлению последним при гэгэн-бэй-ху состоят два ближайших помощника, из которых один заведует кочевым населением, другой же – оседлым. Оба они, по вечерам, втихомолку от народа, являлись в наш лагерь, но в разговорах всегда старались быть очень сдержанными; наша попытка разъяснить этим тибетцам разницу или отличие англичан, владеющих землею на юге, от русских – живущих далеко на севере, повидимому ни к чему не привела; кажется, они, как и все прочие обитатели Восточного Тибета, нас отождествляли с англичанами, точно так же как многие монгольские племена именуют англичан русскими, когда англичане случайно проезжают где-либо в пределах Монголии, Восточного Туркестана, Куку-нора и Цайдама.

Благодаря положению при большой сычуаньско-лхасской дороге, Чжэрку постоянно оживлено проходящими караванами, купцы [235] которых имеют здесь склады товаров, преимущественно чая. Через этот пункт ежегодно проходит товаров свыше нежели на 100 тыс. лан, причём из Сы-чуани в Лхасу везут, кроме чая, составляющего 70% отпускной торговли Китая в Тибет, вообще, бязь, далембу, шёлк, красное сукно, сахар, юфть и фарфор; обратно же вывозят: шерсть, меха, мускус, оленьи рога, курительные свечи, статуэтки, золöто и немногое другое. Почти ежедневно приходилось наблюдать в долине речки новые бивуаки путников, привлекавших внимание местного населения; с другой стороны, приезжие тибетцы посещали селение или монастырь, – словом народ двигался постоянно в ту или другую сторону, нередко с целью лишь поделиться новостями: в Тибете, да и вообще в Центральной Азии, караваны играют роль газет.

В прозрачных и очень стремительных водах чжэркуской речки мы несколько раз довольно успешно ловили неводом рыбу, которая принадлежит к отмеченным выше формам маринок (Schizopygopsis tliermalis); в нашу коллекцию вновь прибавился отсюда один, да и то уже известный вид гольца (Nemachilus stoliczkai).

В день прихода в Чжэрку мы получили со склада от Иванова известие, доставленное нам китайским посольством. В наше отсутствие из Цайдама, куда Иванов благополучно возвратился 1 июля, на людей, пасших экспедиционный скот – верблюдов, лошадей и быков, было произведено разбойниками-тангутами, вероятно хошуна Ранган, нападение с целью грабежа. К счастью, двое моих юных спутников, Телешов второй, или младший, и Афутин, не растерялись, несмотря на многочисленность разбойников, и во все время их дерзких подступов – с вечера до утра – молодцами отстреливались. Утром же грабители отступили.

На третий день пребывания нашего в Чжэрку приехали китайские чиновники, сборщики дани – ма-гун. Их въезд в селение, несмотря на дождливую погоду, по распоряжению гэгэна-бэй-ху, сопровождался некоторой церемонией: выстроенные вдоль дороги и по кровлям домов ламы трубили в трубы и раковины, махали флагами, простой народ глазел и здоровался с знакомыми писцами, переводчиками и солдатами. Китайские чиновники явились к нам с визитом.

Через день и мы навестили представителей посольства или чиновников особых поручений, с которыми у нас с первого же дня свидания завязались отличные отношения. Оба чиновника маньчжуры старались оказать экспедиции посильное содействие, но, к сожалению, по их признанию, они здесь бессильны в чем-либо, выходящем за рамки их специальной миссии. Единственно, в чем китайское посольство помогло нам, это в обмене их ямбового серебра, которым экспедиция располагала, на индийские рупии и в предоставлении возможности скорее разрешить вопрос о приобретении продовольствия [236] и опытных проводников на дальнейший путь во владение хана Нанчин-Чжалбо.

Во время 12-дневного пребывания экспедиции в Чжэрку мы несколько раз были в гостях у китайцев; последние в свою очередь также нередко навещали нас, постоянно жалуясь на предстоящую скуку и томительное выжидание отъезда в Синин. В высшей степени склонные к семейной жизни, китайцы обзаводятся и здесь, как везде на окраинах, временными женами из местных тибеток, которые иногда сопровождают своих мужей на обратном их пути в Донгэр или Синин, где обыкновенно обманутые тибетки покидаются китайцами на произвол судьбы.

Ни мы ни китайцы сведений из своих стран не получили; поэтому совершенно ничего не знали о китайско-европейской войне, завязавшейся на Дальнем Востоке, иначе крайне не уместны были бы наши общие скромные обеды с провозглашением тостов, приличествующих представителям великих наций дружественных держав. [237]


Комментарии

91. Не превышающих в длину 100 км, иначе – от речки Номохун-хото на западе до реки Еграй-гол на востоке.

92. Намек на нападение нголоков на экспедицию В. И. Роборовского в горах Амнэ-мачин.

93. В. И. Роборовского сразил паралич незадолго до нападения на нас нголоков.

94. Таких монголов-нголоков или просто монголов в извилине реки Ма-чю имеется четыре хошуна.

95. Песчаник слюдисто-глинистый, зелено-серый, мелкозернистый, с белыми прожилками кварца и кальцита.

96. Под этим названием гора известна местным обитателям; отдаленные же тибетцы ее называют Амнэ-цокчин-донра.

97. Деревья которого простираются в высоту свыше 70 футов (20 м), при толщине у корня до 20 дюймов (50 см).

98. Эти две речки образуют одну общую, под названием Цзан-да, впадающую справа в Нды-чю.

Текст воспроизведен по изданию: П. К. Козлов. Монголия и Кам. Трехлетнее путешествие по Монголии и Тибету (1899-1901 гг). М. Географгиз. 1947

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.