Д. Н. Воскресенский.

Придворные скопцы в истории и литературе Китая

Последний китайский император Пу И, глава царствовавшей династии Цин, или Дайцин (находившийся на троне всего около трех лет), оставил известные воспоминания о своей жизненной эпопее. Значительная их часть посвящена дворцовой жизни, детали которой Пу И хорошо знал и помнил или почерпнул из рассказов родственников и бывших приближенных, а также из архивов, в которых ему пришлось работать в последние годы своей жизни в КНР, после освобождения из заключения. Многие эпизоды его книги («Первая половина моей жизни») ¹ в значительной мере касаются придворного быта - жизни в Запретном Городе, скрытой от взоров обычных людей. Некоторые страницы воспоминаний Пу И, в частности, посвящены придворным евнухам, которые окружали его с детства. Традиционный институт «смотрителей-тайцзяней» ², как обычно называли придворных скопцов, в его эпоху выглядел, конечно, достаточно одиозно, однако продолжал существовать и осуществлять свои функции даже в двадцатых годах XX века, при дворе уже эфемерного монарха, [16] ставшего впоследствии марионеткой в руках японской военщины. Пу И пишет, что в 1922 году во дворце еще насчитывалось 1137 евнухов ³. Несколько раньше, при дворе вдовствующей императрицы Цыси, их было более трех тысяч (по другим источникам - 1989 тайцзяней). Эта цифра не может не удивить, если учесть, что мир в это время уже вступил в новую эпоху. Даже в 40-х годах XX века («в тот день, когда я в третий раз полетел с императорского трона», - не без юмора пишет Пу И) дворцовых евнухов «было еще около десятка». Правда, двора уже не существовало. Евнухи же «в отставке» доживали свой век еще в 70-80-е годы XX века. В 1994 году в журнале «Китай» печатались отрывки из книги одного из последних дворцовых евнухов Сунь Яотина: «Тайны евнухов-тайцзяней последней династии». В них Сунь вспоминает обстановку при дворе последних маньчжурских монархов, немного говорит о быте самих евнухов, приводит редкие фотографии дворцовой знати и евнухов двора. В 80-х годах были опубликованы записки еще одного дворцового «реликта» Жэнь Футяня, который также называл себя «одним из последних» ⁴. Этот одиозный с точки зрения западного менталитета институт для старого Китая был вполне обычным государственным образованием и не вызывал никакого удивления, хотя отношение к нему в китайском обществе было далеко не однозначным. В рамках существовавшего режима правления он рассматривался как важный придаток императорского двора, необходимый для обслуживания многочисленного гарема. Он воспринимался как естественный дворцовый атрибут, ибо жил многие века. В отдельные эпохи правления (например, в годы Ваньли династии Мин, то есть в конце XV - начале XVII века) число евнухов при дворе [17] достигало чудовищной цифры: десяти тысяч человек (о чем, кстати, пишет и Пу И ⁵). Другие данные свидетельствуют, что, к примеру, в сороковых годах XVII века число евнухов достигало даже девяноста тысяч человек ⁶. Возможно, обе цифры не точны, но сами по себе они вызывают удивление. Дело, однако, не только в существовании государева гарема, смотрителями которого считались «внутренние вельможи» - нэйсяны (так еще звали евнухов), хотя роль евнухов гарема была особенно велика. Обязанности тайцзя-ней были гораздо обширнее, чем «внутренний надзор», «нэйцзянь» (еще одно название придворных скопцов). Чтобы представить роль этих оскопленных «смотрителей» в дворцовом быту, приведем слова того же Пу И ⁷. Он изображает весьма впечатляющую картину деятельности этого института. «Обязанности евнухов были чрезвычайно широки. Помимо присутствия при моем пробуждении и еде, постоянного сопровождения, несения зонтов и печей (имеются в виду камельки для разогрева пищи и вина или просто для обогрева. - Д. В.) в их обязанность входило распространение высочайших указов, проводы чиновников на аудиенцию и прием прошений; ознакомление с документами и бумагами различных отделов Департамента двора, получение денег и зерна от казначеев вне дворца, противопожарная охрана (в китайском тексте буквально: «наблюдение за огнем и свечами». - Д. В.) и т.д. Это, так сказать, первая часть обязанностей тайцзяней, которые сами по себе были очень важны, ибо затрагивали персону самого монарха и некоторые деликатные стороны императорского быта. Роль «дядьки» или «наставника» при государе была уже сама по себе очень важна, поскольку была связана с интимными сторонами жизни государя, о которых никто не должен был знать. Но она неизмеримо возрастала, когда дополнялась чисто государственными обязанностями в виде «возглашения высочайших указов», «приема докладов» или «принятия и распространения бумаг различных ямыней (управления) Департамента Внутренних Дел» (нэйуфу). Не менее серьезной функцией было получение денег и зерна из «периферийных казначейств» (вайку), что, естественно, являлось одним из каналов обогащения тайцзяней, как, впрочем, и другие виды придворной службы. Ясно, что эти обязанности позволяли евнухам (разумеется, не всем, но наиболее влиятельным) соперничать с высокими вельможами двора и делить с ними лавры государственного правления. Иначе говоря, избранные на пост придворных тайцзяней [18] скопцы могли выполнять самые разные политические функции и задачи, что и происходило на самом деле.

Однако их задачи не ограничивались лишь названными обязанностями, но затрагивали широчайший спектр хотя и мелких, но весьма чувствительных сторон дворцовой службы. Можно сказать, что в отдельные периоды истории тайцзяни влияли на всю духовную атмосферу жизни императорского двора. Пу И далее пишет: «...Евнухам вменялось следить за хранением книг, картин, одежды, оружия (ружей и луков), древних бронзовых сосудов, домашней утвари, желтых лент для отличившихся чинов, следить за сохранением свежих и сухих фруктов; евнухи должны были провожать всех императорских докторов по различным палатам дворца и обеспечивать материалами строителей» ⁸. Здесь перечисляются чисто бытовые и хозяйственные функции тайцзяней, определявшиеся традициями, которые существовали на протяжении столетий и играли огромную роль в жизни императорского двора и быте придворной знати и чиновной интеллигенции. Общеизвестно, например, какую значительную роль в китайском культурном бытии играли словесность, каллиграфия, живопись, садово-парковое искусство. В богатых домах, к примеру, существовали частные библиотеки (шуфаны или шучжаи) или кабинеты, где хозяева занимались учеными штудиями, устраивали литературные собрания и театрализованные представления, любовались цветами, луной. Такие «шуфаны» формировали духовную обстановку аристократического дома. Характерно, что слуги, призванные следить за подобными помещениями - шутуны (буквально «книжные отроки») или циньтуны («музыкальные отроки»), - как и тайцзяни во дворце, часто были скопцами. Их роль и влияние в домах знати иногда были весьма значительны, ну а роль таких же придворных была еще более велика. Эти оскопленные фавориты порой оказывали немалое влияние на привычки и пристрастия того или иного вельможи, а иногда и самого монарха.

Придворные тайцзяни выполняли также ритуальные функции: в их обязанности входило возжигание ароматных свечей перед «заповедями и указаниями императоров-предков» (в китайском тексте говорится о так называемых «хрониках деяний» - шилу и «священных заповедях» - шэнсюнях, то есть императорских установлениях). Возжигание благовоний «перед монархом» (юйцянь) и «перед духами» (шэньцянь) символизировало некую жреческую роль [19] придворных смотрителей. В их обязанности входили также некоторые инспекторские функции, как, например, «проверка прихода и ухода чиновников всех отделов; ведение списков присутствия членов Академии наук; регистрация деяний монарха; наказание плетью провинившихся дворцовых служанок и евнухов»... То есть это были функции не только своеобразных надзирателей, но и соглядатаев, и экзекуторов. Тайцзяни занимались даже проверкой списков Академии ханьлиней - важнейшего Совета при особе императора (ханьлини, как известно, занимались составлением и толкованием указов монарха, они были учителями и наставниками наследника престола и т.д.).

Особое место в социальной и политической жизни страны евнухи занимали в пору династий Мин (1368-1644) и Цин (1644-1911). В дальнейшем речь пойдет именно об этих эпохах, тем более что в литературе этого времени (повествовательная проза, записки - бицзи) немало интересных и ярких страниц посвящено жизни евнухов. Но сначала сделаем несколько общих замечаний. Евнушество связано с фактом оскопления человека, которое практиковалось задолго до того, как появился институт придворных евнухов. Мучительное и позорное наказание через кастрацию было известно еще в далекой древности. Из пяти видов наказаний [20] (клеймение, отрезание носа, отрубание ступней ног, оскопление и обезглавливание) оскопление - гун - находилось на четвертом месте по степени жестокости. Ему подвергались за такое серьезное преступление, как «очернение владыки», именно такая участь постигла знаменитого историка древности Сыма Цяня, который жил еще до нашей эры (145-87 гг.) В это и даже более ранние времена людей подвергали оскоплению за предательство, бунт, политические интриги, но прежде всего за блуд. Как говорилось еще в чжоуской «Книге Ритуалов» (Чжоули), «мужчинам отрезали их "силу" - ши, а женщин запирали в покои - гун». «Дворцовая казнь» (слово «гун» означает «покои», «дворец» и пр.) со временем стала распространенным наказанием. Для него придумали и другие названия, например, «казнь в комнате шелкопрядов» (цань ши) - так, в частности, писали об истории наказания Сыма Цяня. Одно из объяснений этого странного названия таково. Оскопленный человек был подвержен после экзекуции разным недугам, а потому после наказания его помещали в «тайную комнату», где было очень тепло, как в помещении, в котором разводили тутовых шелкопрядов, и держали там сто дней, пока не зарубцуются раны. Иной смысл имело название фусин, буквально «казнь гниения». Оно объяснялось тем, что человек после оскопления походил на трухлявое «гнилое» дерево. Еще было название «темная казнь» (инь-син), которое, по-видимому, было связано с наказанием женщин (инь - темная, женская стихия). Женщин за блуд наказывали не только «заточением в покои», но и избивали палками. Отсюда появился термин «чжо», который имел двоякий смысл. Во-первых, он означал собственно «битье палками». (Это наказание распространялось и на женщин, которых били по голове и половым органам, чтобы лишить женских функций: «чжоцяо» - битье по «жизненным каналам»). Во-вторых, этот же иероглиф означал «оскопление, кастрацию» и относился уже к мужчинам.

К оскоплению в древности прибегали довольно широко. Одна из легенд рассказывает, что император Цинь Шихуан оскопил за какую-то провинность семьсот тысяч рабов-строителей, которые воздвигали знаменитый мавзолей Эпан. Эта цифра, конечно, сильно преувеличена, однако до нас дошло немало фактов о чудовищных тризнах, которые были призваны символизировать величие этого государя и всей его империи. И хотя казнь «гун» была запрещена в династию Суй (VI в.), к ней прибегали и позже. Известно, [21] что основатель династии Мин Чжу Юаньчжан оскопил за провинность две тысячи строительных рабочих. Что касается оскопления людей, прислуживающих во дворце, то этот обычай дошел до XX века. Оскопление было не всегда принудительным, оно могло происходить добровольно, то есть с согласия самой жертвы или ее родни, о чем свидетельствуют исторические материалы и литературные памятники. Так, глава бедной семьи мог заключить с властями своеобразный договор, в котором давал согласие на оскопление своих детей, дабы получить деньги, освобождение от податей и повинностей и т.д. В 80-х годах XX века некий Ма Дэцин (евнух при дворе императора Гуансюя) рассказывал, что был оскоплен собственным отцом, чтобы семья могла выпутаться из денежных долгов. Оскопление Ма Дэцина произошло в тридцать первый год эры Гуансюй, то есть в 1906 году ⁹. Иногда человек сам оскоплял себя, чтобы сделать карьеру при дворе. Именно это проделал над собой знаменитый евнух Вэй Чжунсянь (о котором мы подробно скажем дальше), живший в начале XVII столетия, хотя существуют различные версии мотивов его самокастрации. Оскопление и самооскопление происходило и во имя религиозных идей (ведь и на западе существовали секты монашествующих скопцов). Например, в романе автора XVII века Ли Юя «Подстилка из плоти» (Жоу путуань) герой Вэйян (Полуночник), испытав разочарование в сексуальной жизни, находит для себя выход в оскоплении и монашеской аскезе ¹⁰. Оскопление происходило и с целью удовлетворения своих желаний и страстей. В одной из повестей того же литератора «Башня собрания изысканностей» героя оскопляют, чтобы он стал наложником распутного сановника Янь Шифаня, а в другой повести герой оскопляет себя сам, чтобы остаться верным своему покровителю ¹¹.

Особую роль в институте евнушества, как мы сказали, сыграли эпохи Мин-Цин - империи с сильной государственностью и, соответственно, мощным бюрократическим аппаратом. Среди множества государственных институтов значительное место занимал и аппарат евнухов - «Внутренний надзор» - нэйгуаньцзянь («приказ внутренних смотрителей»), который среди двадцати четырех ямыней дворца считался одним из самых важных, так как отвечал за внутренний распорядок. Императорский двор в эпохи Мин - Цин, как известно, располагался не только в Гугуне - основной монаршей резиденции, но и в Летнем дворце - [22] Ихэюань, а также в провинции (при маньчжурах, например, - в Чэндэ). Многочисленные службы размещались в самом Пекине и его окрестностях. Дворцовые ямыни располагались во дворцах - дянь (помещениях, принадлежавших самому императору, его женам и наложницам, а также детям), в палатах - гун, павильонах - гэ, домах - фан и т.д. Это были различные дворцовые управы, приказы, присутственные места. Даже в конце XIX - начале XX века таких учреждений были десятки, если не сотни. Ими управляли, как правило, именно евнухи - смотрители двора. Так, например, при императоре Гуансюе старший евнух Дворца Небесной Чистоты (Цяньциндянь) отвечал за хранение государевых указов. Евнух Дворца Сияющей Гуманности был хранителем государевой печати, следил за расстановкой различных ритуальных аксессуаров и уборкой во дворце. Существовали Дом Государевой Пищи (Юйшаньфан), Дом Государева Чаепития, Государева Аптека, Южный Кабинет и т.д. У ворот этих учреждений дежурили тайцзяни, выполнявшие функции сторожей и доносителей ¹². Слова Пу И о многочисленных обязанностях и полномочиях придворных евнухов нисколько не были преувеличением. Влиятельными чиновниками «Внутреннего приказа» или «Внутреннего надзора» во времена указанных династий были известные вельможи, например, в эпоху Мин это были знаменитый флотоводец Чжэн Хэ, всесильные Лю Цзинь, Вэй Чжунсянь, в конце XIX века - известный тайцзянь Ли Ляньин. Некоторые из исторических фигур стали героями многочисленных литературных памятников. Так, упомянутый Чжэн Хэ - один из главных героев [23] знаменитой книги, рассказывающей о плавании в Западные Моря, а Вэй Чжунсянь стал героем нескольких романов.

В эпохи Мин - Цин аппарат евнухов получил свой законченный вид, а его деятельность была тщательно и строго регламентирована. Регламентация затрагивала все стороны жизни и деятельности придворных скопцов, их поведения, образа жизни, внешнего вида. При императоре Канси (в 1722 г.) придворные евнухи получили свои регалии. Высшим рангом тайцзяней стал пятый и четвертый, а при императоре Юнчжэне - третий. Влиятельный евнух Ли Ляньин в годы царствования Гуансюя находился даже на второй ступени табели о рангах. Его головной убор был пурпурного цвета, а халат он носил с эмблемой «священного журавля». Неранжированные тайцзяни носили синие или лиловые халаты без эмблематики ¹³. Вообще говоря, цвета платья тайцзяней были различны, обычно это серый, сине-голубой, кирпичный, чайный (темно-коричневый) и светло-коричневый - «верблюжий». Серо-синий халат надевался весной, летом его сменяло платье светло- или темно-коричневого цвета, зимой и осенью преобладали темные тона: серый и синий. В пору династии Цин евнухи старшего ранга носили куртки магуа, тайцзяни низшего ранга довольствовались безрукавками (каньцзянь). Обувь полагалось носить темных тонов, причем форма сапог зависела от занимаемой должности. Такая жесткая регламентация была характерна для цинской эпохи, хотя ее основы сложились при Минах.

В некоторые периоды китайской истории (например, в пору правления минских Уцзуна, Шицзуна, Сицзуна, то есть в XVI- XVII веках) евнухи обрели огромную власть при дворе и в стране. Они активно участвовали во всех политических интригах и широко занимались деятельностью, которая, вообще говоря, была им противопоказана регламентом двора, например, коммерцией. Однако, несмотря на запрет, многие евнухи сколачивали группы или фракции из своих сподвижников, игравших роль своего рода придворных партий. Например, упомянутый Лю Цзинь собрал влиятельную группу единомышленников, получившую название «партии Восьми», или «партии Восьми тигров». Что касается коммерции, то об участии в ней евнухов свидетельствуют разные литературные памятники той поры. Многие евнухи открывали торговые или меняльные лавки, широко занимались ростовщичеством, сводничеством. Некоторые были даже совладельцами увеселительных [24] заведений и притонов. В названной выше повести Ли Юя «Башня собрания изысканностей» евнух Ша выступает в роли такого предпринимателя - негоцианта. Придворный евнух Хуа из романа «Цзинь, Пин, Мэй» совмещает в себе образ дворцового чиновника и дельца и, в частности, именно на этой основе у него завязывается связь с прощелыгой и мошенником Симэнь Цином - героем этого романа.

Среди многочисленной группы скопцов в эпоху Мин (Ма Юнчэн, Гу Даюн, Вэй Бинь и другие) выделялся Лю Цзинь, имя которого в китайской истории стало таким же известным, как имя сунского национального предателя Цинь Гуя или сатрапов Цай Цзина и Тун Гуаня. Лю Цзинь, как и они, стал символом коварства, жестокости и подлости. Жизнь этого придворного скопца и его стремительная карьера при дворе в известной мере характерны. Взлет этого простолюдина из Шэньси по фамилии Тань начался после того, как он, оскопив себя, попал во дворец и стал фаворитом влиятельного евнуха Лю. Сменив фамилию с Тань на Лю (заметим, что смена фамилии или имени у евнухов была довольно распространенным явлением - это был своего рода акт перевоплощения и новой инициации), он стал Лю Цзинем и с этим именем вошел в историю. Пользуясь благосклонностью юного монарха Уцзуна, которого он пестовал в детстве, Лю Цзинь быстро приобрел огромную власть при дворе. Он, в частности, стал главой Ритуального приказа (Сылицзяня) - одного из самых важных институтов в это время ¹⁴. В функции этого учреждения, в частности, входило ведение внутренней, внешней документации и отбор бумаг для императора и влиятельных вельмож двора (все бумаги, поступавшие к Лю Цзиню, назывались «красными книгами», и только после его просмотра они поступали в различные департаменты - «белые книги»). Как свидетельствуют источники, Лю Цзинь даже имел право использовать императорскую печать и красную тушь (прерогатива самого государя), и с этой точки зрения он стоял даже выше Государственной Канцелярии - Нэйгэ. Такое влияние объяснялось не только его особыми качествами и заслугами, но и тем, что его поддерживала влиятельная группа придворной знати. Именно в это время появилось понятие яньдан - «партия (группа) скопцов», которое впоследствии стало нарицательным - своего рода шайка придворных интриганов и заговорщиков. [25]

Контроль за дворцовой жизнью в Мин - Цин давал в руки евнухов огромную власть, ибо предоставлял возможность воздействовать на рычаги управления чиновным аппаратом. Сылицзянь было именно таким учреждением. Китайский историк Е Диньи, исследовавший деятельность тайных служб при династии Мин, писал: «Главный аппарат тайной службы в эпоху Мин Сылицзянь обладал подлинной политической властью. Евнухи, управлявшие Ритуальным приказом, фактически играли роль канцлеров-цзайсянов. В политическом плане их власть заключалась прежде всего в манипулировании делами продвижения по службе внутренних и внешних чиновников (дворцовых и периферийных. - Д. В.). Большинство крупных вельмож двора в годы Мин было связано с евнухами. И хотя из них многие имели титулы «старших наставников» (дасюэши), они всякий раз прибегали к поддержке евнухов, дабы получить должность в правительственном кабинете. Однако, проявив принципиальность или отсутствие подобострастия, они подвергались опале и снимались с должности, их обвиняли в разных преступлениях. Словом, они испытывали различные лишения и беды ¹⁵. Действительно, даже очень крупные вельможи, чтобы получить выгодную должность, «связывались со скопцами, заручаясь их поддержкой», - так записано в «Истории Мин» ¹⁶. К подобной поддержке евнухов прибегали многие чиновники двора и провинциальных ямыней. Так, печально знаменитый Янь Сун, живший несколько позже Лю Цзиня, и его сын Янь Шифань (герой многих литературных памятников XVI-XVII вв.) заняли важные посты при дворе именно благодаря своим тесным связям с хуаньгуанями - чиновниками-евнухами ¹⁷. В упомянутой нами повести Ли Юя, Янь Шифань, дабы заполучить себе юного красавца Цюаня, прибегнул к помощи придворного евнуха Ша. К нему же он обращается и при решении других тайных дел. Исторические материалы свидетельствуют о том, что чиновники, проявившие несговорчивость, строптивость и неповиновение евнухам быстро лишались должности, подвергались различным наказаниям и просто уничтожались. При Лю Цзине честный вельможа двора Ян Ицин был лишен своего поста и брошен в темницу. Отправили в ссылку известного поэта и государственного деятеля Ли Дунъяна, был бит батогами сановник Ян Юань, осмелившийся обвинить Лю Цзиня в узурпации власти, и т.д. ¹⁸. В пору всевластия евнухов и царедворца Янь Суна их жертвами стали многие [26] известные чиновники, ученые мужи и литераторы, среди которых был, например, знаменитый в то время поэт и эссеист Ван Шичжэнь. Жизненная эпопея этого человека породила популярную в ту пору легенду о «мести» Вана придворной клике во главе с Янь Суном, которую он будто бы осуществил, написав роман «Цзинь, Пин, Мэй», где в иносказательной форме обличил своих врагов.

Жизнь евнухов-царедворцев была, однако, далеко не безоблачной и нередко заканчивалась весьма трагически. Против Лю Цзиня неоднократно возбуждались судебные дела и проводились расследования, инициаторами которых были его политические оппоненты (упомянутый Ян Ицин и другие). Много раз ему удавалось избегать наказания, но наступил час, когда он был снят со всех постов и отправлен в ссылку. Обыск, произведенный в его имении, показал, что в своем доме он хранил поддельную императорскую печать, монаршее одеяние и много оружия. Шестидесятилетний евнух был обвинен в государственной измене и подвергнут «медленной казни», то есть четвертованию, причем не сразу, а в течение трех дней. Легенда гласит, что один из его врагов за несколько медяков купил кусок мяса поверженного противника и съел его сырым, дабы удовлетворить чувство мести ¹⁹.

Примерно через столетие после Лю Цзиня на политическом небосклоне минской империи появилась еще более одиозная фигура знаменитого евнуха Вэй Чжунсяня (1568-1627), которого можно без особого преувеличения назвать вершителем судеб двора в первые десятилетия XVII века. Он оказался в самом эпицентре дворцовых интриг и политических баталий, инициатором которых, впрочем, часто был сам. Его взлет обусловлен некоторыми особенностями правления императора Шэньцзуна, который правил под девизом Ваньли (1573-1620). Этот монарх отличался полным равнодушием к государственным делам, но большой склонностью к утехам и развлечениям, а также разного рода таинствам (шаманство, оккультные науки, алхимические опыты). Не удивительно, что двор этого правителя превратился в место дрязг и политических интриг, ожесточенной борьбы между различными группировками. Не случайно в конце XVI века огромную силу вновь обрела «партия скопцов», которая безжалостно расправлялась со своими оппонентами. Жестокие политические схватки, буквально сотрясавшие страну, получили отражение в многочисленных исторических материалах и памятниках литературы. «Партия скопцов» была [27] в это время многочисленна и сильна. Сначала ее возглавлял влиятельный евнух Чэнь Цзэн, отвечавший за поборы и конфискацию имущества у «врагов трона». Партия скопцов старалась привлечь на свою сторону самых разных людей, начиная с вельмож двора и кончая весьма темными личностями или просто проходимцами вроде некоего Чэн Шоусюня, простого мясника и торговца вином, получившего за «заслуги» от двора высокий чин во Дворце Боевой Доблести. Это был яркий тип политического пройдохи, образ которого воплощен в образе Симэня в романе «Цзинь, Пин, Мэй». Примерно таким же был и Вэй Чжунсянь.

История его жизни близка истории Лю Цзиня. Он тоже вышел из семьи простолюдинов и в какой-то момент понял, что оскопление поможет ему сделать карьеру. До своего поистине [28] фантастического взлета при дворе он был обыкновенным улаем - полубродягой, полумошенником (так его обычно характеризуют исторические документы и художественные произведения).Чтобы избегать наказания за темные дела, он сменил фамилию на Ли. После оскопления он вошел в фавор к влиятельному сановнику - евнуху Ван Аню и его приближенному, тоже скопцу Вэй Чао. Быстрый взлет при дворе в еще большей степени обменяется его близким знакомством с придворной дамой Кэ, которая вскормила малолетнего наследника престола Сицзуна (он правил с 1621 по 1627 гг.). Когда после таинственной смерти отца Сицзун занял престол, он даровал своей «матери» титул «Госпожи, Несущей Святость» (фэншэн фужэнь), а Вэю пожаловал пост Смотрителя-Держателя кисти - одна из важных должностей в палате Ритуалов. Приход Сицзуна к власти произошел благодаря сложным закулисным интригам придворных евнухов. За «особые» заслуги евнуха юный монарх восстановил его фамилию Вэй, а вместо прежнего имени Цзиньчжун (мы увидим это имя во фрагментах романа) даровал ему имя Чжунсянь, что значит Верная Мудрость. Смена фамилией и имени означала преображение человека - изменение его жизненного статуса.

Несколько лет, проведенных Вэем при дворе Сицзуна, были отмечены ожесточенной борьбой с политическими оппонентами (группой дунлиньцев), в результате которой Вэй вышел победителем. Его оппоненты были фактически разгромлены, а их политическое влияние восстановилось лишь при следующем императоре. Вэй Чжунсянь добился победы во многих сложных интригах двора, в которых также были замешаны многочисленные обитатели гарема (жены и наложницы умершего и здравствовавшего императоров: упомянутая Кэ, еще более влиятельная наложница Ли - «Западная Ли», как ее еще звали, поскольку она обитала в Западном Дворце). Многие из них претендовали на место «правящей государыни», вершившей делами из-за «приспущенного занавеса». С помощью Чжунсяня и его приспешников в это время были умерщвлены многие из претенденток на высокие места при дворе. В их числе оказалась даже родная мать царствующего государя - наложница Ван. В конце правления Сицзуна евнух Вэй приобрел огромную власть. Его величали «Вельможным Вэем» (Вэй-гуном. Здесь слово «гун» означает и титул, и почтительное обращение к знатному вельможе), «Вельможей [29] Восточного Приказа» (дворцовое учреждение, где вершились государственные дела) и даже «Первейшим вельможей» (юаньчэнь), настоящее его имя было даже табуировано. Некоторые бумаги подписывались: «Государь и сановник Приказа» (имелся в виду Вэй). При встрече с ним его величали: «Девять тысяч лет» и даже «Девять тысяч девятьсот лет» (императора славили словами: «Десять тысяч лет жизни»). В его честь воздвигали торжественные арки, строили кумирни, в коих курились благовония. Некоторые особо льстивые царедворцы предлагали государю возвести евнуха в ранг, равный Первоучителю Конфуцию ²⁰. В храмах, которые воздвигались в его честь, появлялась надпись типа: «Небесная добродетель, как у государей Яо и Шуня; высшая святость и высшая мудрость» ²¹.

Вэй Чжунсянь был человеком незаурядных способностей, мастером тонкой лести, коварства и жестокости. Юный император Сицзун на протяжении семи лет своего царствования фактически находился во власти ловкого интригана и лицедея. Зная про склонность юного монарха к развлечениям, Вэй устраивал для него театральные действа с актерами и певичками, скачки и охоты. Он придумывал водяные аттракционы и другие забавы, а дабы подчеркнуть свои умения, сам занимался плотницкими, гончарными поделками и прочими ремеслами ²². В 1623 году по совету Вэя в Запретном городе проводились военные учения, в которых участвовало три тысячи «боевых евнухов». Такие ученья и шествия военизированных евнухов продолжались и впредь и были одной из любимых забав недалекого императора.

Как и в пору Лю Цзиня, влияние Вэя распространялось на все его окружение - «партию евнухов», которую он успел за эти годы сколотить. История повторилась. Как сто лет назад, вокруг Вэя собрались единомышленники-царедворцы, которые в истории и литературе получили название «Пяти тигров», «Пяти леопардов» и «Десяти псов». Первые пять - крупные вельможи двора, составившие своего рода мозговой центр «партии евнухов»: Цуй Чэнсю и другие. Вторые пять - военные чины, такие как Тянь Эрган и Сюй Сяньтунь. Они, в частности, сыграли активную роль в разгроме дунлиньцев - главных конкурентов Вэй Чжунсяня. Десять псов - чиновники в ранге начальников Ведомств столичных прокуроров, то есть практические исполнители приказов. Многих из них называли «сынами» и «внуками» престарелого евнуха ²³. [30] Всевластие евнуха при дворе Сицзуна продолжалось вплоть до смерти императора (он умер в возрасте двадцати трех лет) в 1627 году. С приходом на престол его младшего брата Сыцзуна обстановка при дворе изменилась. Новый государь (его девиз правления: Чунчжэнь) стал энергично очищать двор от ставленников Вэя, а в конце концов черед дошел и до самого Вэй Чжунсяня. Вэй был сослан в Фэнъян, а вскоре вышел указ о его аресте. Поняв, что настал час расплаты, Вэй Чжунсянь решил опередить события и покончил с собой. Одновременно покончили счеты с жизнью и несколько его сподвижников из «партии евнухов». Новый император устроил большую чистку двора, однако полностью разгромить институт всевластных скопцов так и не смог. Как мы уже говорили, институт евнухов как влиятельный аппарат политической власти сохранился при маньчжурах и благополучно просуществовал вплоть до XX века (Более подробно история евнушества изложена во второй масти книги). [31]

Выше мы вскользь коснулись некоторых эпизодов из жизни евнухов в литературных произведениях. На самом деле образ евнуха-царедворца довольно часто встречался в литературе XVI- XVII веков. Причем это не только эпизодические характеры, но именно центральные герои, несущие значительную смысловую нагрузку. Эти образы интересны с точки зрения их социальной оценки современниками. В романе конца XVI - начала XVII века «Цзинь, Пин, Мэй», принадлежащем перу анонимного автора (факт сам по себе, конечно, не случайный), появляется фигура евнуха Хуа, о котором автор говорит как бы между прочим, однако его присутствие в романе весьма ощутимо, ибо связано с характеристикой главного героя - выскочки Симэнь Цина. Придворного евнуха Хуа в действии почти не видно, однако о «почтенном дядюшке» (в романе его называют «гунгун» - почтительное обращение к придворным евнухам в эпохи Мин-Цин) то и дело говорят другие герои: его племянник Хуа Цзысюй, его жена Ли Пинъэр, распутник Симэнь. Племянник Хуа Цзысюй, распутник и бездельник, постоянно прибегает к его помощи, когда ему надо уйти от наказания за свои неблаговидные поступки. Прибегает к его поддержке (попросту дает евнуху взятки) и пройдоха Симэнь, который нередко оказывается в сложных ситуациях. Образ евнуха Хуа, несмотря на его мимолетность, важен для понимания картины социального бытия в романе.

Еще более яркой иллюстрацией жизни и поведения евнухов может служить названная выше повесть Ли Юя, в которой евнух Ша Юйчэн является если не главным героем, то во всяком случае одним из важнейших действующих лиц. В повести говорится о двух молодых ученых, которые становятся торговцами книгами, цветами и антиквариатом. Молодые люди склонны к «мужскому поветрию», весьма распространенному в то время. Они оба женаты, но, познакомившись с красивым юношей Цюань Жусю, вскоре делают его своим близким другом и сотоварищем по утехам. Молодой Цюань (такие юноши для утех получили в Китае название лунъян), который «своей юностью и красотой привлекал к себе именитых гостей», скоро попал в поле зрения вельможи Янь Шифаня - сына всесильного царедворца Янь Суна, которой в это время занимал пост тайши - придворного академика. Оба эти человека, как мы говорили, хорошо известны в истории. Ловкие политические интриганы, они были тесно связаны с «партией евнухов». [32] Появление этих персонажей в повести Ли Юя, конечно, не случайно. Оно прежде всего свидетельствует о явно отрицательном отношении литератора к подобным историческим персонажам (заметим, что Ли Юй жил в пору разгула евнухов при Вэй Чжунсяне, который в глазах современников ассоциировался и с Лю Цзинем, и с семьей Яней). Янь Шифань, склонный к «мужскому поветрию», пожелал сделать Цюаня своим наперсником и наложником. В связи с этим весьма симптоматична характеристика вельможи, данная автором: «Надо вам знать, что Янь Шифань имел порочную страсть, именуемую «мужским поветрием». В его сети попадали многие красивые юноши. Одаривал он своим вниманием и служащих ямыней, даже тех, кто уже носил чиновную шапку, если только они были молоды и хороши собой. Прислуживавшие вельможи в дальних покоях удостаивались его высокой милости. В этих делах Янь Шифань был мастак и потому, едва взглянув на Цюаня, сразу же оценил его достоинства: кожа белее снега, нежное, лоснящееся тело, чистота невинной девушки. Воспылав к юноше страстью, сановник решил во что бы то ни стало оставить его у себя» ²⁴. Любопытно, что автор не слишком осуждает отношение двух молодых ученых к любимцу и даже где-то им симпатизирует, однако совершенно непримирим по отношению к царедворцу Яню и при каждом удобном случае подчеркивает его сластолюбие, коварство и жестокость. Таким было отношение большей части общества к этому кругу придворной элиты, которая была связана с евнухами.

Поэтому не случайно появление в рассказе фигуры евнуха Ша. Вот одна из его характеристик. «Надобно вам знать, что в ту пору служил при дворе евнух Ша Юйчэн, оба Яня ему покровительствовали, осыпали милостями, и все потому, что он был так же коварен, как и они, помогая им в разных подлых делах» ²⁵. В китайском тексте качества евнуха выражены многозначительным словом «цзянь» (подлый, коварный, лукавый и пр.) - образ, который в Китае характеризовал изменника (цзяньчэнь - чиновник-изменник). Названные выше сунские царедворцы Цинь Гуй, Цай Цзин и другие все были «цзяньчэнями». Другой эпитет этого человека - «ланбэй», то есть зловредный, подлый, трусливый (в обоих иероглифах этого слова есть элемент «собака», что подчеркивает «звериные» качества человека). Обращает на себя внимание имя евнуха Ша, которое буквально значит «песок» и в то же время [33] созвучно со словом «убивать» (ша). Песок - здесь образ чего-то аморфного и опасного, как сыпучие пески. В знаменитом волшебном романе «Путешествие на Запад» один из героев - монах Ша (Ша Хэшан) изначально был «духом сыпучих песков». Словом, имя рождало определенные ассоциации, и отнюдь не положительные. Из текста видно, что Ша, хотя и является «нэйсяном» («внутренним смотрителем», то есть сановником «внутренних покоев дворца»), однако живет вне дворца и принадлежит к категории «чистых гостей», то есть является представителем своеобразной богемы. Указанные автором детали весьма многозначительны. Они говорят о высоком положении Ша, его влиятельности и независимости. Обращает на себя внимание слово «цинкэ» - «чистый гость», весьма необычное в данном контексте; в обиходе это слово [34] имело довольно специфический оттенок. Так называли домашних и придворных забавников, актеров и любителей, шутников, способных повеселить гостей и спеть песнь, просто собутыльников. Интересно, что «цинкэ» - одно из образных названий сливы мэйхуа, цветка, который символизировал и утонченную красоту, и сладострастие. Характеристика евнуха как «чистого гостя» намекает на его по меньшей мере необычный образ жизни. Дальнейшее повествование это подтверждает. Ша хочет сделать из юного Цюаня своего слугу, который ухаживал бы за садом, его библиотекой и развлекал гостей. Именно евнух по договоренности с Янем подвергает несчастного юношу кастрированию.

Этот эпизод не только показывает, как становятся евнухами «по принуждению», из него видно, что евнух Ша занимается подобным оскоплением уже не первый раз, так как при нем находятся и другие мальчики-евнухи. Характерно, что в доме Ша живут специальные мастера-оскопители. О такой насильственной процедуре оскопления говорят и более поздние факты истории. Бывшие евнухи, жившие в 80-х годах XX столетия (Жэнь Футянь, Чи Хуаньцин и другие), рассказывали аналогичные случаи, которые происходили на их глазах. По их словам, в Пекине в свое время жили два известных «оскопителя» Пятый Би и некий Лю по прозванию Маленький нож. Они имели чин седьмого ранга и занимались поставкой юных скопцов во дворец и в богатые дома. Каждый квартал был обязан поставить сорок молодых евнухов ²⁶. Они же занимались и оскоплением. Перед самой процедурой они внимательно осматривали человека, выясняя его физическое состояние, внешность, сообразительность, ловкость и пр. Бывшие евнухи, в частности, пишут: «В тот самый год люди, собиравшиеся отправить своего сына во дворец, дабы сделать из него евнуха, сначала шли к Би или Лю, чтобы "повесить табличку", то есть оставить свое имя». После соответствующего осмотра и проверки (наружности, сообразительности, ловкости, умения вести беседу) и «прощупывания мошонки» (ощупывания половых органов через штаны) мальчика оставляли у себя, если он соответствовал всем требованиям. «Очищение тела», то есть оскопление, производилось самими Би и Лю, которые обладали в этом отношении большим опытом и имели соответствующее оборудование. За свою операцию они брали немалые деньги. Эти же авторы сообщают, что иногда они оценивали свои услуги в огромную сумму (до 180 [35] лянов). Такие деньги бедным семьям, естественно, взять было неоткуда, и тогда заключался «договор» о кредите ²⁷.

В повести Ли Юя юноша Цюань становится полурабом евнуха Ша: он не может даже покинуть его дом, чтобы навестить родителей или друзей. Другой юный евнух ему объясняет: «С сегодняшнего дня вы у него в услужении, поскольку накануне вам изменили естество». Сам Ша объясняет юноше: «Запомни, ты стал скопцом и теперь будешь жить у меня, другого пути у тебя нет. Никуда ты не денешься» ²⁸. В этих словах заключен жестокий парадокс судьбы оскопленного человека. У него оставалась лишь одна жизненная альтернатива: стать евнухом-тайцзянем при дворе или пойти в услужение к какому-нибудь знатному вельможе. В первом случае он мог «выбиться в люди» и обладать даже некоторой властью. Юноша Цюань отправляется в услужение к Янь Шифаню и уже потом попадает во дворец, обратив на себя внимание монарха. Став придворным евнухом, он мстит Яню за свое унижение.

Парадоксальность положения скопца в обществе состояла еще и в том, что он пользовался уважением лишь тогда, когда занимал пост придворного тайцзяня-смотрителя. Если же он оставался за пределами дворца, то, по существу, становился изгоем. Таким образом, оскопление было не только путем к славе и власти (как в случае с Лю Цзинем или Вэй Чжунсянем); оно вело человека к полному жизненному краху. Китайский историк Ли Гуан пишет, что в обществе к скопцам (нетитулованным) относились с изрядным презрением и насмешкой. «В обществе считали, что эти полумужчины - полуженщины - люди низшей категории», что эти «лаогуны» («почтенные дядюшки») - настоящий позор для семьи. В случае смерти евнуха его родным зачастую не разрешали хоронить его на родовом кладбище ²⁹. В окрестностях старого Пекина, например, стояли кумирни, подле которых были особые кладбища для евнухов, так как в других местах их попросту не хоронили. Скопцы, не попавшие в число придворных евнухов, становились своеобразными бродягами-люмпенами. В романе о евнухе Вэй Чжунсяне «Два сна», о котором пойдет еще речь, есть несколько глав, повествующих о бродягах-скопцах, которые сбивались в разбойные шайки. У них был свой лидер-вожак, свой кодекс поведения, свой образ жизни. Автор этого малоизвестного романа Го Цин - праведник из Чанъани, в частности, пишет: «Долгие странствия привели Вэя к местечку под названием Линьцин, где [36] буйствовала ватага нищих скопцов под водительством некоего Бао Нина по прозвищу Лютый тигр, отличавшегося не только изрядной силой, но и коварством. Он наводил ужас на всех местных побирушек». В банде нищенствующих скопцов Вэю удается втереться в доверие к вожаку и стать всеобщим любимцем. Это - первая ступенька к его дальнейшему успеху. Этот эпизод позволяет нам более подробно остановиться на характере изображения евнухов в художественных произведениях позднего китайского Средневековья. В этой связи особенно интересны два романа: названные выше «Два сна» и «Чудовище Тао-у», очевидно, написанный на основе первого произведения. Оба они посвящены истории евнуха Вэй Чжунсяня, причем их содержание основывается и на исторических фактах, и на слухах, сдобренных значительной долей авторской фантазии. Они привлекают внимание еще и тем, что написаны, так сказать, «по следам событий», то есть вскоре после крушения карьеры всесильного евнуха, а потому дают возможность почувствовать атмосферу эпохи и отношение общества (или какой-то социальной группы) к самому явлению евнушества. Полное название романов таково: «Сны темный и светлый, мир предостерегающие» (в сокращенном переводе «Два сна»), а второй называется «Праздные суждения о чудовище Тао-у» (в нашем переводе: «Чудовище Тао-у». Фрагменты из обоих романов приводятся ниже). Авторы произведений неизвестны, но первый роман подписан псевдонимом, однако кто такой Го Цин, праведник из Чанъани, нам неизвестно (слова Го Цин вряд ли вообще могут быть именем, ибо они означают «Чистота Отчизны»). Роман «Два сна» появился первым и лег в основу второго, хотя последний сильно от него отличается подробностями описания и многими деталями. Оба произведения можно отнести к нравоописательным сочинениям со значительной долей обличения. Основной объект авторской инвективы - евнух Вэй Чжунсянь и его окружение. Роман «Два сна» появился в 1628 году, то есть уже на второй год после смерти евнуха Вэя. Автор - «праведник из Чанъани», по-видимому, если не участник драматических событий, то во всяком случае, их пристальный наблюдатель, причем его отношение к поверженному тайцзяню крайне негативно. В предисловии («Слово прозрения» или «пробуждения») он пишет: «Праведник из Чанъани, узнав про жизнь Вэй Чжунсяня от начала ее до конца, решил подробно изложить все деяния его: постыдные и [37] мерзостные, вызывающие ужас и гнев, душевную боль и острую жалость. Он представил их в «двух снах»: Светлом и Темном» ³⁰. Автор воспринимает Вэй Чжунсяня как некое инфернальное зло, носителя вселенских бед. Не случайно во втором романе Вэй назван чудовищем Тао-у. Согласно легендам, эта тварь была похожа на тигра с человеческим лицом. У нее были лапы тигра, клыки кабана, хвост длиной в один чжан и восемь чи, шерсть длиною два чи. За все зло, которое содеял Вэй Чжунсянь в этом мире, его ждет жестокое возмездие в мире в конце концов попадает Вэй, - это загробное судилище, где герой слышит свой последний приговор. Разговор о «снах» в романе не случаен. Сон - метафорическое выражение жизни человека как юдоли скорби и страданий. «Небо с Землею суть сферы единого сна, - пишет автор в том же «Слове». - Это есть театральное представление, какие бывали как в древности, так и в современности. Человек в этой жизни (буквально «живой человек») есть лишь пена химеры» (по-китайски: «хуаньпао» - пена иллюзии или химеры). Евнух Вэй является порождением этой химеры, и сам он представляет собой химеру - фантастическое воплощение зла. Кармическая характеристика евнуха определяет все дальнейшее повествование. Характерно, что первая глава произведения начинается как бы с «конца» - наказания героя как выражения исторической оценки его деятельности. «Рассказывают, что в годы Тяньци, то бишь Небесного Начинания нашей Великой династии Мин жил некий тайцзянь - дворцовый смотритель. Этот человек [38] по своему усмотрению вертел державной властью, однако этого было ему мало, и он вынашивал мятежные планы заговора. За спиной государя, пренебрегая всякими законами, он расшатывал устои страны. Уничтожая верных трону достойных людей, всесильный евнух раздавал своим наперсникам титулы и должности, тем самым источая яд в пределах всех Четырех Морей. Разными неправедными способами собирал он свои богатства и в конце концов обогатился неимоверно, чем вызвал презрение и гнев тысяч и тысяч людей. Нашему государю, святоясному Сыну Неба потоком направлялись жалобы на злодея. Чиновники крупные и мелкие, а также простолюдины слали монарху петиции и прошения, коими в конце концов вызвали к злодею монарший гнев. Государь издал суровый указ о лишении вельможи «железного знака» благоволения и забрал в казну все его богатства. Усадьба тайцзяня, а также все его угодья были объявлены к распродаже, а самого его подвергли медленному умерщвлению путем отделения головы от туловища и отсечения всех конечностей». Факт «медленного умерщвления» отмечается и в «Истории Мин» («Мин ши»). Этот символический акт казни по отношению к уже умершему человеку был довольно распространенным явлением в китайской истории. [39] Повествование в романе идет под знаком изобличения преступлений евнуха Вэя, причем автор изображает достаточно правдивую картину поступков скопца и истории его жизни, что свидетельствует о хорошем знании жизни вельможи. «Его фамилия Вэй, а имя Цзиньчжун, что значит Продвинутая Верность. Он уроженец Сунинского уезда области Хэцзянь и вышел из разорившейся и обедневшей семьи, которая долгое время скиталась по белу свету. Человек, напрочь лишенный чести и порядочности, Вэй к тому же был большим мастером премерзких и недостойных проделок, чем, увы, прельстил юных отпрысков из весьма уважаемых семей. С малых лет Вэй не занимался ничем путным, но зато весьма поднаторел в некоторых занятиях, помогавших ему в беспутной жизни. Так, скажем, он достиг изрядных успехов в игре на музыкальных инструментах, а также в пении и танцах. Кроме того, Вэй считался неплохим наездником и стрелком излука, он умел также недурно бить по мячу, играть в шашки и шахматы. Что касается книг и словесности, то в этом он был полным невеждой. Кажется, он не знал ни единого иероглифа. Тем не менее молодые люди из этих мест проявляли к нему немалое расположение за его шутки и большое умение позабавить друзей». Эта характеристика евнуха, видимо, достаточно правдива, так как о том же свидетельствуют и некоторые исторические материалы. Действительно, многие евнухи сделали карьеру своим умением, например, «позабавить» государя и придворную знать. Причем от них не требовалось ни глубоких знаний, ни особого образования. Кстати, многие евнухи были малограмотными или вовсе безграмотными людьми, так как происходили из крестьян, мелких горожан, ремесленников и т.д. ³¹ Неудивительно, что в романе говорится именно о «разорившейся семье» (поло ху), которая слоняется по белу свету. Во втором романе, где литературная гипербола более остра, родителями Вэя оказываются бродяга-скоморох по кличке Безобразный Осел и полугетера. Во многих исторических материалах подчеркивалась малообразованность Вэя, во всяком случае в молодости. В обоих романах говорится, что Вэй сбивает компанию молодых бездельников, прощелыг и мошенников, с которыми устраивает оргии в кварталах певичек, играет в азартные игры и творит всякие безобразия. Более того, Вэй и его друзья занимаются даже прямым разбоем, поэтому не случайны их постоянные конфликты с властями Чанчжоу. Все это, однако, не мешает [40] Вэю устанавливать связи с влиятельными лицами, заключать «братские союзы» («союзы золота и орхидеи») с близкими по духу людьми, в том числе с придворными евнухами. Перед ним открывается путь наверх. Интересно, что оба автора обусловливают взлет Вэя необычностью его судьбы, которую предрекают ему гадатели.

Надо сказать, что разного рода предсказания и знамения - довольно обычное явление в китайской средневековой прозе. Они всегда свидетельствуют о необычайной судьбе человека и предначертаниях его жизни. Вэй Чжунсянь несколько раз отмечен знаками судьбы, которые вовсе не сулят бед, а напротив, неоднократно предвещают ему жизненный взлет. В одной из гадательных бирок так и говорится: «Предстоящий путь велик и далек, он сулит благополучие и долголетие» (любопытно, что неграмотный Вэй не понимает смысла гадательных оракулов). Однако Вэй сам разрушает свое счастье и поэтому терпит крах. Вот как выглядит один из эпизодов ворожбы. «Дело с жалобой Цзиньчжуна (первое имя Вэй Чжунсяня. - Д. В.) хотя и завершилось благополучно, однако сей муж, считавший себя личностью необыкновенной и выдающейся, в какой-то момент вдруг стал неудачником (лопо). В ямыне вход для него был закрыт, а в столице он жить не мог. Пораскинул он мозгами и понял, что дальше так жить решительно невозможно. И тогда он решил спросить о своей судьбе гадателя Гуань Шэна. Старый ворожей в это время сидел у городских ворот. В первый раз гадание показало, что на его жизнь падает семьдесят вторая бирка (в китайском тексте гадательная бирка называется «цянь» - плашка), которая гласила:

Неровен путь через мост на реке,
Дорога крута или падает вниз.
О, как еще долог путь впереди,
А солнце уходит на запад.
Быть может, ждет тебя миг благодатный,
Будет слава тебе и почета цветы.
Но лучше, если вместо зайцев и лис
Ты встретишь золотого фазана ³².

В метафорической форме здесь предрекается блистательная карьера, однако в словах гадания видно и предостережение о тех опасностях, которые поджидают человека. Образ моста - [41] символ разлуки, ухода в небытие. Солнце, склоняющееся к западу - близкая кончина; «лисы и зайцы» - намек на непутевое окружение Вэя.

Гадание происходит три раза и всякий раз предрекаемый герою блистательный путь сопровождается оговорками автора. Например, «если бы в будущем он понял смысл гадательной бирки, то обеспечил бы себе долгую жизнь и богатство вместе со славой». Подобное предсказание он получает и из уст другого ворожея Тао (глава восьмая романа), однако тщеславный герой желает видеть лишь первую его половину (счастливую) и пренебрегает другой (предостерегающей), а потому он обречен. Жизнь, полная удовольствий, продолжается и в конце концов приводит к недугу: его мужская плоть постепенно начинает подгнивать. В этот момент у героя возникает мысль об оскоплении. В романе «Два сна» его скорбные думы выражены в примечательном эпизоде, где герой говорит сам с собой. «Ничтожный Вэй Цзиньчжун дошел до крайней черты и выхода для себя я не вижу. Я постоянно терплю голод и испытываю боли во всем теле. В свое время в храме на горе Тайшань я трижды искал смерти, но духи меня от нее отвратили. Нынче жизнь моя стала нестерпимой и я решил себя оскопить, дабы вступить в круг подобных» ³¹. Он подвергнул сам себя оскоплению в заброшенном храме. В романе «Чудовище Тао-у» эта сцена принимает мистическую окраску: ватага бродячих скопцов его обворовывает, избивает и бросает в реку. Течение прибивает тело к берегу, где два странных существа, похожих на собак, расправляются с его мужскими причиндалами. Впоследствии оказывается, что эти животные - таинственные существа, символы другого мира. Вэй, живя в скиту у даоса, их убивает и съедает, поэтому и следует возмездие. Фантазия автора романа придает событиям мистические черты.

После разных перипетий Вэй встречается с придворными евнухами («почтенный Хэ» и другие) и с их помощью оказывается во дворце. С этого момента автор величает его не иначе, как «государственный разбойник евнух Вэй», то есть как он часто зовется в исторических документах. Начало его карьеры при дворе изображается так. «Неожиданно наш батюшка государь Ваньли после пребывания на престоле сорок восемь лет, в восьмом месяце преставился - вознесся к облакам, а трон передал батюшке Тайчану (императору Гаоцзуну, что произошло в 1620 году. - Д. В.). Однако [42] нежданно-негаданно наш государь, пробыв на драгоценном престоле всего две луны, тоже скончался, передав трон батюшке Тяньци (Сицзуну: 1620-1627. - Д. В.), что было большим счастьем для разбойника Вэя» ³⁴. Ибо государь «проявил особую милость к разбойнику Вэю, переведя его из Приказа Внутренних Смотрителей в Приказ Церемоний, дабы тот мог управлять делами Восточного Приказа (это учреждение фактически занималось всеми важнейшими делами двора. - Д. В.). Государь даровал ему имя Чжунсянь, собственноручно начертав эти два знака. Верховный владыка надеялся, что Вэй станет хорошим человеком, ибо «верность» исключает предательство, а «мудрость» - зло. Кто мог предположить, что тот впоследствии станет замышлять бунт и измену, превратится в государева преступника, расхищающего казну! Словом, этот человек не оправдал высочайшей милости государя, который даже изменил его имя» ³⁵. Здесь и далее, подчеркивая низкие качества Вэя, автор старается обелить самого владыку- черта традиционная для официальной китайской историографии и воспринятая литературой. Литераторы (за редким исключением) почти всегда утверждают, что зло исходит не от государя, но от дурного его окружения - цзяней (предателей) и цзэев (разбойников). Что касается верховного владыки, то он всегда мудр и справедлив. Так происходит и здесь, хотя история свидетельствует, что взлет евнуха происходил благодаря покровительству императоров. В романе он объясняется прежде всего исключительной хитростью, лукавством и коварством евнуха: «В то время разбойник Вэй лукаво изображал себя преданным вельможей, проявляя крайнюю осторожность и внимательность. Батюшка государь Тяньци проникся к нему еще большим доверием, выслушивал его и следовал его советам. Воспользовавшись милостью и расположением государя, Вэй прибрал к рукам бразды правления». В обоих произведениях весьма ярко изображается обстановка при дворе - душная атмосфера козней и интриг, в которой прекрасно себя чувствовал Вэй, искушенный в закулисных битвах. В романах много эпизодов, раскрывающих незаурядный талант Вэя в осуществлении политических интриг. Например, его борьба с одним из опасных своих конкурентов Ван Анем (тоже евнухом). Вэй прибегает к поддержке фаворитки Кэ. В романе «Два сна» говорится: «Злодей Вэй обратился к Ли Чжэню и Лю Юю (его сподвижники. - Д. В.) с такими словами: [43]

- Почтенная госпожа (то есть Кэ. - Д. В.) сильно невзлюбила старого Вана и всем сердцем желает его погубить. Но она всего-навсего слабая женщина и вряд ли способна что-то придумать. Вам, любезные, придется пошевелить мозгами. Подумайте, как от него избавиться. Медлить более нельзя!

- Надо, чтобы почтенная пустила слух, как говорится - тень ветерка, - промолвил Ли, - и чтобы этот слушок дошел до ушей нашего Мудрейшего государя. Мы же со своей стороны подговорим кого-нибудь составить на него несколько кляуз. Вот так с ним и расправимся.

- Превосходный план, отменный! - воскликнул Вэй.

И действительно, Кэ стала распускать слухи: нынче скажет, что Ван Ань прибрал к рукам всю власть, назавтра толкует, что он незаконно завладел богатствами и приобрел слишком большую силу. А тут еще некоторые придворные чиновники стали распускать другие сплетни и подавать государю жалобы. В конце концов на свет появился поддельный указ о казни Ван Аня - утоплении в озере Наньхай. Через три дня тело Вана всплыло. Вэй приказал своим людям выловить его баграми и бросить собакам. Так он утолил свою ненависть к старому Вану и добился еще большего расположения Кэ». В этом эпизоде примечательны слова о «поддельном» (или фальшивом) указе. Эти слова нередко встречаются в исторических материалах, где говорится о преступной деятельности евнухов типа Вэя, которые издавали указы от имени императора. В романе «Два сна» видно, что для Вэя издавать такие указы было самым обычным делом. Характерно, что одна из глав, где говорится о первых придворных победах евнуха, заканчивается такими многозначительными словами: «Гриф огромный взлетел на высокий платан. И кто-то при этом изрек, что дурно, а что хорошо.» Эта концовка главы, намекает на иллюзорность карьеры скопца. Надо заметить, что подобные концовки, как и заголовки глав весьма примечательны. Они прекрасно характеризуют действия антигероя. Вот некоторые названия глав: «Замышляет убить Ван Аня», «Заключает союз с мамкой-оборотнем», «Улучив момент, подделывает указ государя», «Чернит и губит верных людей» и т. д. Обращает на себя внимание последний этап жизни всесильного евнуха: вершина взлета и последующее падение. Вот как, скажем, изображается обстановка его всесилия и величия («Два сна»): «Во время этой инспекционной поездки Вэй Чжунсянь собрал золота и [44] серебра на несколько сот тысяч лянов. Кроме этого, в пути ему то и дело делали подарки и подношения. Большие и малые телеги с добром следовали в Сунин, где он жил... Когда Вэй вернулся в Сунин, он увидел, что дома все его хранилища заставлены сундуками с золотом, жемчугом и прочими драгоценностями, дорогою парчою и шелками. Он подумал, что достиг вершины своего богатства и славы.» «Теперь надо воздвигнуть кругом стену, чтобы все это сохранить», - подумал он и велел Ли Чжэню подготовить бумагу государю. Двор отправил ее в Ведомство Работ, где порешили выделить семьдесят тысяч лянов на строительство стены в Сунине. Государю было отправлено второе прошение, получившее высочайшее одобрение. Вообще-то городок Сунин был совсем крохотный: в окружности, почитай, не больше нескольких ли. Кирпичных стен здесь никогда не воздвигали. [45] Однако здесь родился Вэй Чжунсянь, здесь жила его родня и члены его рода. Он присвоил себе право двора даровать имения вельможной знати - гунам и разным хоу, бо и цзюэ, - и в полной мере использовал его для себя, ибо ныне он сиял и сверкал, ослепляя очи людей своим блеском» ³⁶. Такое описание вполне соответствует реальным фактам. В самом деле, могущество евнуха казалось беспредельным.

Выше уже говорилось о том, какие эпитеты присваивали себе евнухи и как их величали льстецы. В романах хвалебные эпитеты преумножены: «Видя, что государь высоко ценит усердие Вэй Чжунсяня, все чиновники двора шли к нему с поздравлениями, восхваляя его добродетели и заслуги. Они заполнили весь его двор. В докладах и петициях они величали его Чиновником Приказа, Первочиновником, Высоким Вельможей, Столпом страны. В частном общении его называли Предком-батюшкой, Дворцовым Господином, Почтенным батюшкой, Тысячелетним и Девятитысячелетним. Даже у Ван Чжэня и Лю Цзиня никогда не было столько наименований» ³⁷. Безусловно, в словах автора слышится ирония, если не сказать издевка, что вообще говоря, было свойственно многим произведениям обличительной направленности, которые появлялись в это время («Цзинь, Пин, Мэй» и другие). С этой точки зрения романы «Два сна» и «Чудовище Тао-у» интересны не только как нравоописательные произведения, но и как образцы художественной сатиры и инвективы. Вот как, например, изображена сцена торжеств по случаю шестидесятилетия всесильного евнуха (смотри далее перевод главы двадцать седьмой): «Шестнадцатого числа третьего месяца седьмого года эры Тяньци - Небесного Начинания Вэй Чжунсяню исполнилось шестьдесят лет, о чем оповестили всю Поднебесную. Государь всемилостивейше пожаловал ему четыре торжественные грамоты (адреса) на цветном шелку, два дворцовых цветка, а также немало золота, нефрита, тушу барана и вино. Посланцы из местных управ, а также служащие разных ямыней и отделов всех провинций поднесли ему дары. Горами лежали редкостные изделия и диковинные вещицы, узорчатые ткани и яшма. В этот день все три гуна и девять цинов, чиновники восьми отделов (столов) и двух ямыней, вся государева родня и родовитые вельможи пришли его поздравить, чтобы пожелать ему долголетия и поднять в его честь заздравную чашу» ³⁸. Подобные описания в таких произведениях не случайны. В [46] другом контексте они звучали бы как хвалебный гимн достоинствам вельможи, но в данном случае они наполнены откровенной иронией, причем не столько даже по адресу евнуха Вэя, сколько по адресу пресмыкающейся перед ним вельможной знати. Ведь с поклоном к нему идут три гуна (первые министры) и императорские родственники. Автор подчеркивает величие Вэя в прозопоэтических строчках:

Пурпурные халаты с поясами, отделанными яшмой, -
То гости входят в ворота, распространяя округ неземное сияние.
На золотых бокалах и кубках из яшмы
Вырезаны их имена и фамилии -
Разноцветие красок слепит глаза.
Здесь стоят расшитые ширмы, экраны
С цветными картинами, -
На них слова восхваления
И разные лестные фразы...

На фоне этого великолепия эффектно выглядит виновник торжества Вэй Чжунсянь. Он в пурпурном халате, на котором видны эмблема змеедракона и изображения священных оленей. На нем шляпа дворцового смотрителя - тайизяня, украшенная златою нитью. Он сидит в кресле, застланном шкурой тигра, лицом на юг. В этот момент никто из сиятельных вельмож и даже государевых родственников не смеет к нему приблизиться с поздравительными таблицами, хотя существует дворцовый ритуал, который нарушать никому не позволено. Но для Вэя не существует никаких запретов и правил, его могущество столь велико, что он может помыкать знатными сановниками и отдавать им приказы от имени императора, а самого государя он постоянно обманывает и держит в неведении того, что происходит во дворце. Автор намеренно изображает величавую пышность торжества, чтобы лишний раз подчеркнуть незаконность амбициозных притязаний евнуха, а отсюда всю вздорность и иллюзорность его бытия. В этой сцене виден намёк на попытку Вэя выглядеть если не верховным владыкой, то по крайней мере первым вельможей двора, что ему вполне удается. Пурпурный халат, кресло (почти трон), прикрытое шкурой тигра, стоящее в зале так, что сам герой смотрит на юг, - все это намеки на державную власть. Обращает внимание знак [47] змеедракона - мана на халате, который свидетельствует об очень высоком положении при дворе. (Вот полный комплект такого платья: черная шелковая шапка с крыльями, пурпурный халат с круглым белым воротом, расшитый змеедраконами, с темно-красным узором в виде облаков. Змеедраконы обычно бледно-желтого цвета, а их чешуя более темного, но тоже желтого оттенка, щетина и борода фантастического существа зеленоватые, рога белые. На халате виден также затейливый рисунок плывущих облаков и струящейся воды, вышитых голубыми, зелеными и желтыми нитями. Наряд дополняет тёмный широкий пояс с нефритовыми пластинами, с пояса свешивается расшитый шнур с кистью ⁴⁰.) Такой наряд с особыми эмблемами и знаками очень походил на императорский, отличаясь от последнего лишь деталями. Например, количество лап у змеедракона на императорском халате было больше на одну. Словом, евнух Вэй выглядит, как верховный владыка, поэтому не случайны слова о том, что ему «удалось сковать самого государя, он посмел отдавать приказы сиятельным вельможам». В китайском тексте использовано слово се, что значит «схватить, держать, сковать» и лин, которое означает «приказывать». Любопытно, что это место китайского текста почти буквально повторяет цитату из «Хроники Трех Царств», где говорится, что Цао Цао (генерал, образ которого ассоциировался в китайской истории с узурпацией верховной власти) с помощью тысяч и тысяч солдат держал в руках Сына Неба и помыкал вельможной знатью (чжухоу). Таким образом, текст романа XVII века имеет прямые параллели с китайской историей, что вполне понимали современники. Все эти описания нужны автору, чтобы подвести читателя к мысли о неизбежности и закономерности жалкого финала евнуха Вэя. И он наступаете приходом на трон Чунчжэня, которого автор воспринимает как спасителя отечества. «Все подданные в пределах Четырех Морей возликовали - и с радостью занялись своими делами. Все вокруг восклицали, что в мире им встретились Яо и Шунь». Автор романа «Два сна» сопровождает эти слова стихотворной вставкой:

Святой Владыка, солнцу подобный,
Осветил своими лучами всю землю.
Мерзкой нечисти и силы бесовской
Следы мигом исчезли. [48]

Заключительные картины краха евнуха Вэя изображаются в романах довольно своеобразно. В последних главах приводятся тексты обличительных петиций чиновников с мест на имя государя, в которых они перечисляют злодеяния евнуха. Вслед за историческими хрониками авторы обоих романов перечисляют имена участников этой последней кампании против Вэй Чжунсяня: прокурор-инспектор столичной прокуратуры Ян, прокурор-инспектор провинции Юньнань и т.д. В их докладных трону подробно говорится о недостойном поведении евнуха Вэя и присных: попытках узурпации власти (они «давно занимаются обманом и незаконным захватом власти на местах»), «неверности и отсутствии сыновней почтительности» и т.д. Советник Управы Общих дел Ян Шаочжэнь свою петицию трону озаглавил: «По делу о том, как большой изменник замыслил бунт, следы коего уже обнаружены, однако многочисленные злодеяния и замыслы мятежа еще не пресечены, посему надобно покарать главаря и изгнать его последователей. К сему петиция» ⁴¹. Или бумага чиновника Уголовного ведомства Гуна: «По делу о разоблачении изменника, обманывавшего государя и позорящего Отчизну. Милостиво просим свершить праведный суд и создать новое, осиянное светом правление. К сему...» Многие названия петиций и тексты воспроизводят реальные документы эпохи, что говорит о хорошем знании авторами обстановки. Подобные тексты, конечно, создают картину исторической достоверности, хотя нельзя забывать, что они в то же время являются и плодом авторской фантазии. Особенно отчетливо эта особенность видна в романе «Чудовище Тао-у», где сцены обличения преступлений евнуха даны с исключительными подробностями, сочетающимися с художественной выдумкой. Скажем, в одном месте говорится о жалобе столичного прокурора Ян Ляня, в которой он подробнейшим образом излагает двадцать четыре злодеяния евнуха Вэя, не упуская из виду ни малейшей подробности и разъясняя предысторию карьеры евнуха, в свое время бывшего городским улаем-бездельником. Вот некоторые примеры его петиции двору: «С тех пор, как Чжунсянь узурпировал власть, появилось множество государевых постановлений, однако никому так и не удалось отличить настоящее от фальшивого, из-за чего чиновники соединялись в группы по три-пять человек, устраивали крикливый шум в зале, где обсуждались дела правления, в результате чего приходилось вмешиваться вельможам [49] Кабинета. Все это разрушало дела правления наших предков, существующего уже два столетия. Сие есть первое преступление!» ⁴². Ян Лянь пишет, что Вэй изводил честных вельмож, «чистых, как журавли», и запретил присутствовать на аудиенциях чиновникам «с истиной на лице». Упоминает он и о связи евнуха с кормилицей-фавориткой Кэ и т.д.

Указ государя о снятии евнуха с постов недавно всесильный вельможа воспринял болезненно. В романе «Чудовище Тао-у» хорошо показано психологическое состояние вельможи в минуты приближающегося краха. «Получив высочайший указ, Вэй Чжунсянь в панике принялся собирать свои богатства: золото, серебро, драгоценные каменья, хранившиеся у него в имении, и складывать их на телеги, коих оказалось свыше сорока, а запряжены они были несколькими десятками крепких коней, специально выращенных в его усадьбе. Для охраны богатств он отобрал несколько десятков удалых молодцов, вооруженных короткими мечами и луками. Остальные богатства, которые не смог взять с собой, он распределил среди близких ему евнухов, а часть отправил в подарок [50] кое-кому из вельможной знати». Автор подробно изображает картину проводов. Он пишет об искренней скорби приближенных, страхе других («Даже подарков своих не прислали. Вот такие-то людские нравы!» - замечает автор), необузданной радости третьих («Даже малые дети швыряли камнями в паланкин, в коем он ехал»).

Картина гибели евнуха (его самоубийства), как ни странно, в обоих романах изображена довольно скромно, но показана весьма правдиво. В обоих произведениях действие происходит на постоялом дворе, где евнуха застает указ императора. В романе «Два сна» мы читаем: «Ли Чаоцинь (приближенный евнуха. - Д. В.), стоявший рядом, сказал:

- Почтенный батюшка (в тексте: «лаоцзун» - своего рода старейшина клана, предок)! Не стоит так тревожиться; Указ государя отсылает вас в Фэнъян, значит, надобно туда ехать, а там посмотрим, что будем делать дальше! - он застелил постель, и они легли. Вэй Чжунсяню не спалось, хотя уже пробила третья стража. Кругом царила тишина, и до его уха лишь доносился храп приближенного. Он, стараясь не шуметь, поднялся и сел. Ли продолжал сладко спать, посапывая. Вэй развязал свой расшитый фениксами пояс, забросил его на балку и повесился. Ли Чаоциню в этот момент что-то приснилось: он в страхе вскочил и тут же увидел висящего на поясе хозяина. Ли повалился на пол, охваченный ужасом. Он долго лежал, не издавая ни звука...» ⁴³. В романе «Чудовище Тао-у» эта же самая сцена расцвечена некоторыми деталями, призванными заострить драматизм ситуации. «В этот день они спустились вниз и после того, как выпили и закусили, вернулись в комнату. Вэй обратился к Ли Чаоциню:

- На днях покончили с Сюй Инъюанем, а это значит, что я лишился прочной опоры и поддержки при дворе. Сейчас мне велено отправляться в Фэнъян. Там, конечно, тоже можно жить припеваючи: ведь у меня есть и золото, и драгоценности - авось, проживу вполне безбедно! Но придворные псы не желают выпускать меня из лап. Своими жалобами, что строчат на меня, они возбудили гнев государя, и он послал сюда своих гонцов, дабы они увезли меня насильно. Словом, дело плохо: рано или поздно меня схватят и увезут на допрос. Ну а там жди палок, а возможно, меня просто убьют. В общем, ждет меня стыд и срам. Так не лучше ли сразу покончить все счеты с жизнью, пока не прибыли сюда [51] государевы гонцы?...За все, что было содеяно, в ответе я сам, и вас всех это совершенно не касается. Вас искать не станут. А потому забирайте все мои драгоценности и бегите отсюда. Одним словом, спасайтесь!

Ли Чаоцинь заплакал.

- Я ваш близкий слуга, батюшка, все равно что сын родной! К тому же вы мне помогли выбиться в люди - подняли наверх. Вместе с вами я делил славу и богатство, значит, должен с вами и погибнуть! Иного пути у меня нет!

Оба горько заплакали. Их печальная беседа продолжалась почти до полуночи. Кругом стихло. Они переоделись во все новое и снова всплакнули, а потом, набросив на себя петли, повесились» ⁴⁴. Ситуации схожи, но отличаются в деталях. Любопытно, что оба автора (особенно второй) привносят в образ евнуха вполне положительные черты, отходя от традиционной схемы. Вэй и его слуга кажутся в этих драматических эпизодах людьми, не лишенными известного благородства. Во втором романе обращает на себя внимание образ приближенного челядина Ли, который до конца остается верным своему господину. Так изображена в романах последняя сцена жизненной драмы всесильного придворного - евнуха Вэй Чжунсяня, которая завершает заключительную страницу его блистательной жизни и жалкого конца.

Комментарии

1. Пу И. Первая половина моей жизни. Воспоминания Пу И - последнего императора Китая / М., 1968. Пер. Н.А. Спешнева. - М., 1968. См., напр.: Мэ Дэцин. Воспоминания евнухов Цинского двора (записал Чжоу Чуньхуэй) // Дворцовая жизнь в эпоху поздней Цин.

2. Тайцзянь - одно из названий дворцовых евнухов (буквально означает: «великий смотритель, надзиратель»).

3. Пу И, указ. соч., с. 95.

4. См., напр.: Мэ Дэцин (записал Чжоу Чуньхуэй). Воспоминания евнухов Цинского двора. //Дворцовая жизнь в эпоху поздней Цин (Вань Цин гунтин шэнхо цзяньвэнь). - Пекин, 1982. - С. 173-186.

5. Пу И, указ. соч., с. 93.

6. См.: Воспоминания евнухов... С. 173.

7. Пу И, указ. соч., с. 96.

8. Там же, с. 96.

9. Император Гуансюй вступил на престол в 1875 г.

10. Ли Юй. Полуночник Вэйян или Подстилка из плоти / Пер. Д. Воскресенского. - М., 2000. - Гл. 19 и 20.

11. Ли Юй. Двенадцать башен. Башня собрания изысканностей. / Пер. Д. Воскресенского. - М., 1999.

12. Е Динъи. Политика тайной службы в династию Мин (Миндай тэ-у чжэнч-жи). - Пекин, 1951. - Гл. I. См. также: Дворцовая жизнь... с. 158-189.

13. Ли Гуан. Тайцзяни в эпоху династии Цин (Цин цзи ды тайцзянь) // Дворцовая жизнь... с. 160.

14. Е Динъи, указ. соч. Гл. I; Ван Тянью, Сюй Далин. Шестнадцать императоров династии Мин (Минчао шилю ди). - Пекин, 1991. - С. 195.

15. Е Динъи, указ. соч., с. 45.

16. Там же, с. 47.

17. Там же, с. 49.

18. См.: Ван Тянью, Сюй Далин. Шестнадцать императоров... с. 196-197.

19. Там же, с. 198.

20. Дворцовая жизнь... с. 160.

21. См.: Известные чиновники в истории Китая (Чжунго лидай минчэнь). / Под ред. Ли Гуйхая. - Хэнань, 1988. - Т. 2. - С. 290.

22. Ван Тянью, Сюй Далин. Шестнадцать императоров... с. 306.

23. Известные чиновники... с. 291.

24. Ли Юй. Башня собрания изысканностей.

25. Там же.

26. Дворцовая жизнь... с. 176.

27. Там же. С. 177.

28. См.: Ли Юй. Башня собрания изысканностей.

29. Дворцовая жизнь... с. 170.

30. Здесь «Светлый» и «Темный» сны есть образ двух миров: реального и потустороннего.

31. Дворцовая жизнь... с. 176.

32. Го Цин - Праведник из Чанъани, Сны Темный и Светлый, мир предостерегающие (Цзинши иньян мэн). - Шэьян, 1985. - С. 27.

33. Там же, с. 35.

34. Там же, с. 56.

35. Там же, с. 56.

36. Там же, с. III.

37. Там же, с. III.

38. Там же, с. 130.

39. Там же, с. 130. (указание на комментарий отсутствует в тексте - OCR)

40. Чжоу Сибао. История китайской одежды в древности (Чжунго гудай фучжуан ши). - Пекин, 1984. - С. 388.

41. Сон Темный... Гл. 29. В этой главе приводятся названия разного рода петиций, изобличающих евнуха Вэй Чжунсяня в его преступлениях.

42. Чудовище Тао-у (Праздные суждения о чудовище Тао-у). - Пекин, 1983. - С. 362. В главе тридцать первой излагаются все злодеяния евнуха Вэя в пору его службы при дворе.

43. Два сна... (Сон Темный и Светлый...), с. 145.

44. Чудовище Тао-у, с. 541.