Оскопление

Издавна мужское семя считалось у многих народов источником жизненной силы. В древнеиндийской мифологии семя отождествляется с лежащим в основе мироздания абсолютным идеальным началом - Атманом. В семени содержится сущность человека, а акт оплодотворения священен, утверждают Упанишады (I тысячелетие до н. э.). Уже одна из первых Упанишад дает описание священной природы сексуального акта.

У некоторых народов скопцы считались не только биологически, но и социально неполноценными людьми. В Ветхом Завете говорится: «У кого раздавлены ятра или отрезан детородный член, тот не может войти в общество Господне». Оскопить мужчину значило лишить его символа власти и жизни. Отрезанный член поверженного врага многие народы считали почетным воинским трофеем. Один египетский фараон XIX династии, рассказывая о поражении, нанесенном им ливийцам, перечисляет в числе трофеев 6359 половых членов, отрезанных у ливийских воинов, сыновей и братьев их вождей и жрецов. Библейский Давид преподнес своему царю крайнюю плоть 200 убитых филистимлян.

Обычай кастрации упоминается в древнегреческой и римской мифологии, где речь идет о Великой Матери богов Кибеле, дарительнице плодоносных сил земли, и юном Аттисе. Культ Кибелы был введен в Риме в 204 г. до н. э. [327]

Обычай оскопления жрецов Кибелы имеет мифологическое «обоснование». Во время сна Зевса семя его истекло на землю. Из него произошел демон с мужскими и женскими половыми органами. То был гермафродит Агдистид. Боги заковали его и оскопили. Таким образом, он сделался женщиной, Великой Матерью Кибелой, а из члена его произросло миндальное дерево. Один из плодов этого дерева дочь речного бога спрятала за пазуху, забеременела и родила прекрасного Аттиса, любимца Кибелы, который впоследствии, доведенный до неистовства, сам себя оскопил. Тогда мать богов Кибела избрала оскопленного мальчика за его красоту своим жрецом. Он считался первым жрецом Кибелы, и его самооскоплению во время оргиастических празднеств Кибелы иногда подражали люди обычных сословий. Все жрецы Кибелы должны были пройти кастрацию. Это были так называемые «корибанты» (в греческой мифологии спутники и служители Великой Матери богов Кибелы).

Геродот сообщал, что греки практиковали оскопление в коммерческих целях, посылая евнухов на рынки в Эфес, где выручали за них хорошие деньги, так как греческие евнухи считались лучшими и преданнейшими слугами. Немало евнухов было и в Риме. Византийские императоры Константин и Юстиниан даже издавали запретительные указы, каравшие за оскопление.

С религиозной целью оскопление производилось не так уж редко: таковы были жрецы Сивиллы, а в III в., чтобы сохранить целомудрие, оскопляли себя последователи Оригена; их рвение простиралось до того, что они оскопляли при этом и своих последователей, а случалось - и всех тех, кто попадался под руку. Хотя Никейский собор и осудил эту ересь, обычай оскопления сохранился в Италии до XVIII в., правда, со специфической целью - ради сохранения особого мужского голоса у певчих. Пытаясь ограничить это зло, папа Климент XIV запретил кастратам петь в церквях, но даже в хоре при Сикстинской капелле существовали оскопленные певчие.

Отсечение полового члена проводилось людьми, принадлежащими к религиозной секте скопцов, распространенной в старой России. Как писал в 1875 г. Е. Пеликан в работе «Судебно-медицинское исследование скопчества», эта операция называлась «вторичной», или «царскою печатью», «второю чистотою», или «вторым убелением» («сесть на белого коня»). К первому «убелению» или [328] «очищению» («сесть на пегого коня») относилось отнятие яичек с частью мошонки; все эти части отрезались бритвой, ножом, косой или отрубались топором. В исключительных случаях оскопление ограничивалось отнятием только ствола; иногда его отрезали даже не целиком.

В Китае, как мы уже говорили, к оскоплению прибегали в первую очередь как к средству наказания преступников, которое продолжало применяться вплоть до XIX в. Так, во время восстания магометан в 1851 г. был учрежден специальный чиновничий приказ, куда приводили мятежников вместе с детьми. Взрослых казнили, детей до 10 лет оскопляли и отправляли в рабство в разные провинции.

Методы кастрации в Поднебесной можно подразделить на следующие: 1) когда в результате полностью утрачивались половые органы - детородный член и мошонка; 2) когда вырезали только мошонку; обычно такую операцию делали военнопленным, либо преступникам в виде наказания; 3) когда раздавливали, прижигали или расплющивали яички; 4) когда отрезали детородный член и оставляли мошонку. В ханьской медицинской книге («Ханьдай ишу») говорилось, что при кастрации следует отрезать не только детородный член, но и яички, в противном случае объект не сможет принять облик девушки.

При кастрировании мальчиков применялись и другие способы. Один из них был особенно распространен в отдаленных районах страны. Мальчику пеньковым шнурком перевязывали яички у основания, так, чтобы это не влияло на мочеиспускание. Это не препятствовало росту половых органов, но через определенное время яички полностью иссыхали, так как к ним прекращался приток крови. После этого мошонку отсекали, и ребенок становился «чист телом». Несмотря на то, что пенис мальчика продолжал расти, он утрачивал свою мужскую функцию.

Был и другой, довольно оригинальный способ оскопления. Также в детском возрасте нанимали специальную няньку, которая ежедневно легко массировала яички, сжимая их и сдавливая; день ото дня она усиливала сжатие, так что наступал момент, когда просто раздавливала яички. [329] Существовал и еще один, похожий на предыдущий способ, который тоже заключался не в том, чтобы отрезать все половые органы, а в том, чтобы избавиться от яичек. Это делалось иголкой. Перед применением этого метода ребенку давали обезболивающее средство, и когда оно начинало действовать, яички начинали непрерывно колоть иглой, так что постепенно они утрачивали свои функции.

Перед кастрацией, если, конечно, она не применялась в качестве кары за преступление, с тем, кого оскопляли, заключался своеобразный «брачный контракт» (хуньшу) либо «контракт решимости» (цзюесинь шу), в котором оскопляемый выражал добровольное желание «очистить тело и сделаться женщиной» (как бы «выйти замуж»). «Вышедших замуж» переводили во дворец отбывать повинность.

Известно, что среди наказаний, которые существовали при Цинь Шихуанди, главе первого централизованного государства империи Цинь (221-202 до н. э.), кастрация широко применялась как наказание, и это действо называли гун. По данным Сыма Цяня, при Шихуанди на строительстве дворцов и гробниц было занято более семисот тысяч преступников, «осужденных на кастрацию и каторжные работы».

Как говорили древние китайцы, «кожа, прикрывающая тело, получена от родителей, и ее нельзя повредить». А быть кастрированным - значит именно повредить и поранить тело, унаследованное от предков. Так что китайцы-скопцы берегли свои отрезанные органы, ибо верили, что в противном случае не будут допущены на том свете к своим предкам.

Отрезанный детородный член обрабатывали так, чтобы предохранить от гниения. Его хранили в специальной шкатулке, завернутой и подвешенной высоко на балке дома, чтобы ее можно было видеть; это называлось «видеть сокровище, или драгоценный камень». Следует отметить, что в китайской литературе мужской «драгоценности» давались довольно образные, даже поэтические названия: наньцзин («мужской [330] стебель», «мужской корень»), юйцзин («нефритовый стебель»), янфэн («мужской пик»), гуйдоу («черепашья голова»), а яички именовались иньнан («потайной мешочек»). Кстати сказать, не менее поэтические названия давались и женским половым органам: юймэнь («нефритовые ворота»), цюнмэнь («коралловые ворота»), юйдай («нефритовый павильон»), нюйинь («тайная женственность»), шэньтянь («волшебное поле») и другие.

После того как кастрированный умирал от старости или болезней, «драгоценность» вновь пришивали к телу или, если ее невозможно было пришить из-за деформации, клали рядом с ним в гроб. Китайцы верили, что если этого не сделать, умершему невозможно будет показаться духам предков на глаза.

Как писал русский врач В. В. Корсаков, более пяти лет работавший в Китае в российской дипломатической миссии, «евнухи Пекина тщательно сохраняли свои оставшиеся от операции «драгоценности» в спирту». Иногда, в связи с тем, что родители были бедны и не могли сразу заплатить за кастрацию (такая операция стоила минимум 6 лянов, или 12 рублей серебром), «драгоценность» оставалась у человека, делавшего операцию, в качестве залога. Последний, памятуя о традициях и желая заработать, хранил такие залоги в специальных сосудах с надписью, кому она принадлежит и какого дня какой луны по лунному календарю была сделана операция. Интересно, что существовал даже специальный инспектор, который надзирал за исправностью содержания евнухами своих «драгоценностей», и время от времени делал проверку «драгоценных камней», наказывая тех, у кого они отсутствовали. Потерявший или оставивший в залог за операцию свою «драгоценность» евнух старался поскорее раздобыть ее, свою или чужую, за что и платил довольно приличные деньги.

Случалось, что евнухи, которые находились во взаимной вражде и пытались подсидеть друг друга, воровали «драгоценные камни» у недругов. Бывало, что азартные скопцы, входя в раж, проигрывали свои «драгоценности» в кости или карты: многие из них были страстными игроками.

В случае смерти евнуха, «драгоценности» которого остались у лекаря, делавшего операцию, или его родственников, семейство умершего или его близкие, чтобы положить ее вместе с ним в гроб, случалось, выкупали «драгоценность» за огромные деньги: сумма могла достигать 2-3 тыс. рублей в российских ценах конца XIX в. [331]

Перед тем как подвергнуть человека кастрации, его запирали в плотно закрытую комнату или келью, в которую не должно было проникать никакое дуновение ветерка с улицы, чтобы кастрируемый не простудился или не подхватил инфекции. Там он проводил 3-4 дня, и ему не давали пищи и ограничивали в питье, поскольку он должен был освободиться от кала и мочи, дабы после операции максимально избежать выделений, которые могли загрязнить раны и вызвать их заражение. Здесь уместно привести воспоминания евнуха-очевидца о том, что делали для сохранения мужской «драгоценности» после ее отрезания уже в новейшее время.

Отрезанную плоть «обжаривали» в кунжутном масле, настоянном на зернах душистого перца, затем завертывали в промасленную бумагу и помещали в новый, специально купленный для этого сосуд для измерения сыпучих тел - шэн. Все пространство между стенками шэна и пакетом с плотью заполняли пшеничными отрубями. Затем шэн подвешивали на веревке к потолочной балке. Эта процедура считалась «повышением» оскопленного по службе (не случайно название сосуда «шэн» совпадает с иероглифом «повышение»).

Существовал и иной метод сохранения отрезанного члена. Удаленную плоть помещали в коробочку с негашеной известью и держали там до тех пор, пока не произойдет обезвоживание. Затем, очистив от извести, пропитывали кунжутным маслом и потом, снова просушив, помещали в специальную изящную шкатулку, отделанную изнутри шелком. Выбрав после консультации с астрологом «благоприятный день», шкатулку с отрезанной плотью отвозили в храм предков и клали на главную продольную балку стропил.

Один из наиболее характерных примеров применения оскопления в качестве наказания - судьба самого известного историка [332] древнего Китая Сыма Цяня. Во время правления У-ди на втором году эры Тяньхань (99 г. до н. э.), когда Сыма Цяню было сорок семь лет, один из китайских генералов Ли Лин был послан с небольшим отрядом против сюнну (гуннов). Имея в своем распоряжении всего 5 тыс. пеших воинов, Ли Лин все же сумел добраться до ставки вождя сюнну. Ему удалось потеснить противника, но обещанное подкрепление не подходило, а тем временем конница сюнну начала окружать отряд. Стрелы и провиант были на исходе; солдаты устали от непрерывных 10-дневных боев; число убитых и раненых постоянно росло. Подкрепление так и не появилось. Несмотря на героическое сопротивление, отряд большей частью был уничтожен, частично пленен. В плен к сюнну попал и генерал Ли Лин. Когда до императора дошло известие о поражении Ли Лина, У-ди потерял аппетит и не выходил из своих покоев. Перепуганные сановники не знали, что предпринять. Боясь, что гнев Сына Неба может обратиться против них, они поспешили очернить генерала, обвинив его в предательстве. Сын Неба приговорил мать военачальника Ли Лина к смертной казни. Лишь Сыма Цянь, хорошо знавший генерала, нашел в себе мужество защитить Ли Лина и его мать. Он заявил, что, по-видимому, Ли Лин был вынужден так поступить по тактическим соображениям. Защитительная речь историка вызвала гнев императора.

«И вот однажды случилось, что я был вызван к допросу во дворец, и в этом смысле построил всю речь о заслугах Ли Лина, - писал Сыма Цянь. - Хотел я этим расширить, как смог, кругозор государя, конец положить речам тех сверкающих злобно белками людей. Но выяснить все до конца мне так и не удалось». Сыма Цяня обвинили в намерении ввести императора в заблуждение и после шестимесячного заключения приговорили к позорному, но обычному при дворе наказанию - кастрации.

С содроганием вспоминал историк время, проведенное в тюрьме: «И вот я, [333] представьте, сижу со связанными руками, ногами, с колодкой, веревкой на шее и с голою кожей, ничем не прикрытый, палками бьют меня, прутьями хлещут; я заперт средь стен, что окружают меня».

Известно, что после освобождения из темницы (это произошло, по всей вероятности, в 96 г. до н. э., когда У-ди объявил всеобщую амнистию) Сыма Цянь как человек, наделенный литературным даром и нужный Сыну Неба, чтобы прославлять его деяния, был назначен на должность хранителя императорской печати и руководителя императорской канцелярии - чжуншулина. «Дозволяется ему работать с древними книгами, входить в любое время с докладом к императору. Жалованье ему положить тысячу даней (дань - мера сыпучих тел, равная одному гектолитру. - В. У.) зерном», - говорилось в эдикте императора У-ди. Но «почетная должность» была для Сыма Цяня лишь постоянным напоминанием о перенесенном унижении и позоре (согласно обычаю, хранителем печати императора мог быть только евнух). Как ни старался он забыть о своем позоре и успокоиться, что-то постоянно напоминало ему об этом, и прежде всего - изменения в организме после кастрации: Сыма Цянь располнел, голос у него стал высоким, красивые борода и усы, которыми раньше он так гордился, постепенно пропали. Цветущий мужчина превратился в женоподобное существо.

В китайском романе XVII в. Ли Юя «Жоу путуань» («Подстилка из плоти») автор пишет: «К счастью, еще в далекой древности жили совершенномудрые люди, способные, как говорится, «разверзнуть Небо и Землю». Кто-то из них, как видно, и придумал любовное чувство между мужчиной и женщиной и подарил его людям, дабы те ослабили свои тревоги и развеяли печали и всяческие заботы, в общем, чтобы не слишком скорбели бы они душой. Но уже в те далекие времена некоторые ученые конфуцианцы заметили, что женское лоно дарует не только радость новой жизни, но порой несет и погибель. Правда, другие, не менее сведущие в земных делах мужи, утверждали обратное: если бы не было-де в жизни подобных удовольствий, у множества людей волосы поседели бы на много лет раньше, а годы их жизни, несомненно, сократились. Возможно, вы и не поверите этим словам. Но вот взгляните на монахов. Среди них есть иноки, коим уже за сорок, а то и все пятьдесят, между тем седина, кажется, даже не тронула их волос, у иных же, чьи годы перевалили за семьдесят и [334] даже восемьдесят, стан все еще остается прямым - нисколько не согнулся! Позвольте спросить: а почему? По словам мужей многоопытных, сие явление объясняется тем, что «ушедший из семьи», прекрасно представляя свою дорогу в жизни, ведет себя как простой смертный. Он, к примеру, не прочь завести любовную интрижку с красоткой, а глядишь, порой и порезвиться с юным послушником. Заметим, однако, что если ему не удастся сохранить первозданный дух и укрепить свои корни, значит, не иметь ему никакого долголетия.

А теперь присмотримся к евнухам, живущим в столичном граде. Им, как известно, не дано блудить с женщиной или развратничать со своими учениками. Куда им! Ведь нет у них главного - того самого орудия, которое помогает человеку в любовных утехах. На первый взгляд покажется, что при столь суровом посте, выпавшем на их долю, они могли бы прожить никак не меньше нескольких сотен лет. Если так, то почему же лицо скопца изборождено множеством морщин? Ведь их у него куда больше, чем у других! И почему у него так рано побелели волосы? Скопца обычно величают «почтенным родителем», однако куда уместнее называть его «почтенною матушкой». Не так ли?

Напомню вам и о том, что, скажем, в столице вы часто можете встретить торговцев, на лавке у коих красуется вывеска со [335] словами «Вечная жизнь». Однако вам вряд ли удастся отыскать хоть одного нэйсяна - «внутреннего вельможу», то бишь, евнуха, в честь столетия которого воздвигли бы торжественную арку. Отсюда следует, что любовные утехи, по всей видимости, не нанесут человеку особенно большого вреда. Надо, однако, заметить, что в фармакопее «Бэньцао», то бишь в «Каталоге корней и трав», ничего об этом не говорится. Нет об этом ни единого слова и в комментариях к книге». (Пер. Д. Воскресенского.)

Китайских евнухов нередко сравнивали с кастрированными животными. Говорили примерно так: кастрируй жеребца, и он перестанет резвиться, однако по-прежнему будет способен работать. Кастрируй быка, и он утратит свой бешеный нрав, но останется таким же сильным. Кастрированный пес не станет бродяжничать, а будет послушно держаться возле хозяина. Кастрированный же слуга (син чэнь), хотя и утрачивал свою мужественность и многие мужские свойства, но нередко, как считалось, обретал несравненно более сложные, чем прежде, эмоции. При этом он становился более высокомерным, жестоким и подозрительным, крайне болезненно воспринимал свой физический недостаток. Невозможность причислять себя к мужчинам делала его изгоем общества и вызывала в нем неутолимую жажду власти и богатства.

В истории Китая нередки случаи, когда для специальных, чаще всего преступных целей сообщалось, что тот или иной человек кастрирован, в то время как это было обманом. В «Исторических записках» Сыма Цяня мы находим подобный случай, связанный с неким Лао Аем: «Шихуан (циньский правитель) все более взрослел, но распутство императрицы-матери не прекращалось. Люй Бувэй ³ стал опасаться, что это станет известным и навлечет на него беду. Тогда он подыскал мужчину по имени Лао Ай, у которого был очень большой член. Сделав его своим шэжэнем, он стал часто приглашать его на оргии и заставлял крутить на своем члене колесо из тунгового дерева ⁴. Люй Бувэй позаботился о том, чтобы императрица узнала о необычайном достоинстве Лао Ая и пожелала сойтись с ним. Люй Бувэй представил Лао Ая императрице, а придворным обманно объявил, что этот человек когда-то был кастрирован за преступление. Оказавшись с императрицей наедине, Бувэй сказал: «Надо представить его кастратом, тогда можно будет взять его на службу». Императрица-мать поднесла богатые дары [336] чиновнику, ведавшему кастрацией, и обсудила с ним, как осуществить обман. Лао Аю сбрили бороду и усы, как бы превратив его в евнуха, и в этом обличий он стал прислуживать императрице. Императрица вступила с ним в интимную связь и очень его полюбила. От него она понесла...» На 9-м году правления Шихуана (238 г.) правителю «донесли, что Лао Ай в действительности не евнух, что он находится в постоянной интимной связи с вдовствующей императрицей и что от него она родила двоих детей и прячет их». Правитель принял решение уничтожить не только Лао Ая, но и истребить всех его родственников. «В 9-й луне были истреблены все три ветви рода Лао Ая, - сообщает Сыма Цянь, - казнены оба сына императрицы, а сама она сослана в Юн».