Ли Юй, или Старец Ли

В бамбуковой шляпе

(XVII век)

Три повести из собраний: «Безмолвные пьесы» и «Двенадцать башен»

Мужчина, матерью ставший

В стихах говорится:

Не всегда ведают люди,
Откуда подул Южный ветер ¹
Беды, что исходят от женщин,
Передаются, увы, и мужчинам.

Эти стихи, сложенные на мотив «Дикий бодхисаттва», напоминают нам лекарскую иглу иль камень для прижигания, которые являются дивными средствами от «южного», то бишь [135] «мужского» поветрия. Никому не ведомо, в какие времена появилась сия странная привычка и кто ее зачинатель. Однако растекаясь вширь подобно реке, она дошла до наших дней и, что самое удивительное, даже соперничает теперь с вполне естественными сношениями, установленными в нашем мире Небом и Землею между мужчиной и женщиной. Вы, возможно, спросите, откуда видно, что путь, по коему следуют в жизни мужчина и женщина, определен Небом и Землею. Посудите сами, у мужчины на теле присутствует выпуклость, а у женщины - впадина. Разве подобные формы могли получиться случайно или как-то искусственно? Разумеется, мужчина и женщина воплотили в себе замысел Неба и Земли в пору созидания многообразных форм. Поэтому то, что являло собой избыток, стало дополнять нехватку или недостачу, а когда «избыточное» найдет для себя подходящее место, рождается радость и превеликое удовольствие. Теперь ответьте: разве сие премудрое явление природы может возникнуть искусственно, скажем, неким насильственным путем? Известно, что в результате соития мужчины и женщины мужское семя, слившись с женскими кровями, образует плод, из коего спустя десять месяцев рождается дитя ². Разве подобная удача происходит случайно? Вовсе нет! Рождается это по причине сопричастности чувств, то есть когда стихии Инь и Ян взаимодействуют друг с другом в теснейшем единении и когда все небесные и земные силы как бы сцеплены вместе, следуя единому закону справедливости и гармонии. Вот так-то! Природа, как известно, преобразует вещи мира в едином горниле. Все происходит самым естественным путем без малейшей натяжки или насилия. Как говорится, «даже скверная непристойность не может помешать церемонии - ли, а самая грубая забава может оказаться полезной истине - чжэн».

Но вернемся к «южному поветрию», о коем только что шла речь. Если учитывать лишь форму вещей, то здесь как будто избыточность никак не восполняет недостаток. А если говорить о чувствах, то вряд ли в этом случае можно найти какую-то взаимную радость. Ну а коли судить о конечных результатах, то они весьма плачевны, ибо дитя после такого соития все равно не родится. Не понимаю, с какой стати возникло это явление, вредное не только тебе, но и приносящее горечь другим. Зачем оно? Представим на миг двух мужчин, живших в далекой древности. Они долго и спокойно сожительствуют вместе, как вдруг одному из них [136] пришла в голову вздорная мысль заняться непотребным делом, а другой это странное желание с радостью воспринял. Понятно, это бредовое предположение! Можно сказать - химера!

К слову сказать, «хвостовая дверца» нужна человеку, дабы избавляться от нечистот, которые, как известно, не могут извергаться из пяти других органов. Словом, смердящий дух через них проходить не способен. Природа, создавая разные формы явлений и, как видно, остерегаясь, что при соитии мужчины и женщины кто-то из них может по незнанию или ошибке попасть не туда, куда надо, как раз и устроила сию дверцу, только не спереди, а сзади, как это бывает в обычном доме с черным ходом, и благодаря этому, как говорят, можно «отделить простую глину от небесной тверди». Однако некоторые, увы, любят «плутать по горам и перевалам и перелезать чрез хребты», пытаются добраться до мест темных и потаенных, надеясь тем самым там что-то пощупать, расковырять и найти. Заметим, что подобным способом пользуются обычно бобыли, которые к тому же в годах. Не в состоянии по причине своей бедности приобрести жену, они таким приемом пытаются «извергнуть пламя скопившейся страсти». Случается, что пользуются им и отроки, чтобы добыть средство пропитания для себя и своей семьи, которая влачит нищенское существование. Словом, обстоятельства бывают самые различные. Удивительно другое: в нашем мире встречаются и обычные мужчины, весьма охочие до подобных утех, хотя дома их ждет жена, а порой даже и наложница. С большим удовольствием занимаются сим блудом и отпрыски из богатых домов, у которых есть решительно все: еда и одежда. Понять это просто невозможно!

Дурное поветрие распространилось повсюду, но особенно пышным цветом оно расцвело в краях Минь ³, то бишь в Фуцзяни, [137] причем, возникнув в уездах Цзяньнин и Шаоу, оно поползло к северу, поглощая уезд за уездом, область за областью. Оно прельстило не только людей, но даже травы и деревья, которые, как известно, лишены рассудка. Зараженные странным недугом, они также возлюбили эту странную привычку. Скажем, в теснинах гор обитает дерево под названием «жун» - смоковница, которая еще называется «деревом южного ветра». Если рядом с ним растут маленькие деревца, жун начинает склоняться в их сторону, словно желает к ним прильнуть. Постепенно это ему вполне удается: ветви жуна тесно прижались к стволу юного деревца и то как бы оказалось в его объятьях. Оба дерева слились в одно целое. Теперь их ни за что не разъединить: не разрубить топором, не распилить пилой. Вот почему жун получило название «дерево южного ветра». Недавно один человек (к слову сказать, весьма талантливый господин), услышав эту историю и поначалу ей не поверив, отправился в Минь, чтобы собственными глазами увидеть чудесное дерево. И узрев его, понял, что в границах Шести Единств ⁴, то бишь в нашей Вселенной, несть числа причудливым явлениям, а потому легенды, которые передаются из уст в уста, или разные диковинные рассказы из «вольных историй» ⁵ вовсе не обязательно являются небылицами. Посему я решил напомнить вам такой стих в форме «оборванных строф» ⁶. Послушайте его!

Любезный читатель, не правда ли трудно представить себе то, о чем было сказано выше? Но если действительно существуют такие деревья и травы, разве странно услышать о тех пристрастиях, какие бытуют в мире людей?

Сейчас я вам расскажу об одном талантливом муже и красивом отроке, меж коими возникла подобная страсть, от которой они [138] так и не смогли отрешиться. Они стали как бы мужем и женой, причем в свое время совершили немало благородных деяний, которыми обычно украшают себя высокодостойные и добродетельные пары. Понятно, что в династийную историю ⁷ сей рассказ вряд ли попадет по причине нарушения в нем Трех Правил и Пяти Установлений ⁸, однако среди «вольных историй» удивительное повествование может вполне занять достойное место, поскольку оно, как говорится, способно «вовремя разъять слипшиеся очи».

В последние годы Цзяцзин ⁹ в уезде Путянь области Синхуа, что в провинции Фуцзянь, жил некий сюцай - стипендиат, получавший деньги «на прокорм», то бишь ученый муж по фамилии Сюй, а по имени Минвэй. Он имел и второе имя Цзифан, что означает Аромат Времени года. Это был юноша необычайной красоты. Ликом похожий на прекрасную яшму, с пунцовыми губами, он уже в юные годы стал знаменит, прослыв в тех краях, как всем известный Лунъян ¹⁰. Его старшие друзья, а их было немало, не отпускали его ни на шаг, не дозволяя ему даже толком заниматься ученьем. Целыми днями они готовы были находиться рядом с красавцем, стараясь разделить с ним «радость встреч» или, как говорится, «вдохнуть аромат, исходящий от прелестного юноши». Когда юноше стукнуло двадцать и «на голове у него появился головной убор» ¹¹, а уста «прикоснулись к зубной щетке», он стал мало-помалу испытывать от этих общений большое неудобство, а потому старался избегать встреч и, улучив момент, уединялся, погружаясь с головой в книги, истово постигая учение «возле окна» ¹². Сдав положенные испытания, он поступил в училище, а потом даже получил стипендию. В общем, скоро он стал знаменитостью в своих краях - в уезде Путянь. Когда ему исполнилось двадцать три года, его «мужская» звезда закатилась, но зато на небосводе засияла ярко другая - «женская». Вы спросите, конечно, что сие означает. Охотно вам отвечу. Как мы говорили, он был необычайно хорош собой, однако до своего совершеннолетия, когда он украсил голову шапкой взрослого мужчины, Сюй все еще оставался юным отроком, а потому женщины в доме считали его вроде как бы за своего и не испытывали к нему особого влечения. Но теперь он повзрослел. На его лице, когда-то белом, как снег, появились темные, будто черным лаком начертанные точечки - следы усов и бороды. И все же под его шелковой шапкой можно было легко разглядеть то же чистое прекрасное лицо. Его манеры поражали мягким [139] изяществом, а платье - модной изысканностью. Он походил на одного из тех «шелковых человечков», которых в наши дни продают в Сучжоу возле Тигрового Холма ¹³. Эти фигурки красавчиков (их особенно любят дамы) грациозно покачиваются на ветру, напоминая плывущие облачка. Вот только одна незадача! Женщины к молодому сюцаю относились с чувством горячим, как пламя, а он к ним - с ледяным равнодушием. Вы желаете узнать, почему так получилось? Извольте! Потому что природа юноши была устремлена в сторону юга, где лежала его судьба, а потому север для него был все равно что лютым врагом. Нередко с его уст срывались такие слова: в женщинах-де живет семь отвратительных качеств. Его собеседники, понятно, интересовались, какие же эти дурные качества. Он принимался с охотой их перечислять. Первое: женщины мажут лицо румянами и помадами, тем самым ложь выдавая за правду. Второе: они бинтуют ноги и протыкают уши, создавая искусственную красоту. Третье: их грудь вздымается бугром, а зад похож на свисающую книзу опухоль. Четвертое: они никогда не покидают дома, а потому напоминают тыкву паогуа. Пятое: они связаны своими чадами, поэтому лишены свободы. Шестое: месячными течами они марают циновку и платье. Седьмое: кроме естества, способного к деторождению, все в них зыбко и неопределенно. Разве можно сравнить женщину с прелестным мужчиной, у коего нет ничего лживого и поддельного! Красив ли он лишь на одну долю или на все десять - все у него на виду, все естественно с головы до пят. Ах, какая была бы радость, продолжал он, если бы такой человек постоянно находился где-то рядом и следовал бы за мной повсюду, куда бы я ни пошел: на восток или юг, на запад и север. Он никогда мне не помешает, даже если в какой-то момент пробудит в моей душе мелкие сомнения. Словом, мы выступим с ним в облике двух целомудренных супругов. Разве не замечательно?!

На эти слова кое-кто из собеседников ему отвечал:

- Возможно, все это и так, вот только насчет «целомудренности» и «чистоты» вы, конечно, немного переборщили.

Сюй объяснял:

- «Чистоту» в подобной связи не видят лишь те, кто сей путь не приемлет. Однако другие, кто его уже избрал, находят в нем свою прелесть, я бы даже сказал, ощущают какой-то особый аромат. Но только сию истину способен постичь лишь подлинный ценитель, но никак не человек грубый и вульгарный! [140]

Собеседники, не желая вступать с ним в спор, отступали. Пусть его, делай, мол, что хочешь!

Спустя некоторое время нашему сюцаю вспомнилось одно изречение: «Существует три вида сыновней непочтительности и самая большая - отсутствие потомства». И вот тогда Сюй подумал, что для него настала пора жениться и обзавестись семьей, словом, «бросить свое семя в землю». Жил в этих краях один богач по фамилии Ши, который весьма благоволил к талантливому и красивому юноше. Решив отдать за него свою дочь, он обратился к сватам, а спустя короткое время молодые люди сыграли свадьбу. Однако едва молодожены вошли в дом мужа, скоро обнаружилось, что меж ними нет никаких чувств, напротив, царит один лишь холод. Словом, далеки они друг от друга. За полный месяц муж всего несколько раз заходил в опочивальню молодой жены и предпочитал проводить ночи отдельно - в училище. И все же года через два у них родился сын, однако спустя некоторое время жена, болея послеродовым недугом, умерла. Сюй нашел для своего дитяти кормилицу, которой передал на воспитание ребенка, за что каждый год платил ей деньги. Сам он оставался в своем доме, живя лишь вместе с мальчиками-слугами. От новой женитьбы он решительно отказался, ибо у него уже был наследник. Вместо новой жены он предпочел бы иметь прелестного Лунъяна, а потому начал поиски красивого юноши, но успеха в своем предприятии не добился. Странно, не правда ли? Фуцзянь, как известно, славится своими красавцами. Но все дело в том, что поскольку сам Сюй, как мы знаем, был отмечен необычайной красотой, он считал, что другие, кого он встречал на своем пути, совершенным обликом не обладают: у одного неподходящие глаза или брови, у другого малопривлекательная кожа. Находились, правда, такие, кто сам себя расхваливал, как некогда Мао и Суй ¹⁴, надеясь хоть на короткое мгновение испытать с сюцаем радость «фениксовой встречи». Однако когда дело доходило до ласк, эти люди, предчувствуя, какие «перлы и нефриты» окажутся позади, испытывали недовольство и даже отвращение. Одним словом, Сюй так и не свел удачных знакомств и остался один. Так он прожил несколько лет.

В то самое время за городской стеной жил один почтенный старец, владевший зерновой лавкой. Ю Шихуаню, так звали этого человека, было уже за шестьдесят. Он потерял супругу и наложницу, и сейчас с ним жил лишь сын Жуйлан, родившийся от [141] покойной младшей жены. Юноша своим чудным обликом походил на прекрасную деву: брови что молодая луна, очи - осенняя вода, уста цветом своим напоминали вишню или персик, станом тонок, будто молодая ива. Словом, весь его облик привлекал своей необычайной прелестью. Особенно изумительна была его белоснежная кожа, цвет которой невозможно сравнить решительно ни с чем. Казалось, чистый снег не имел подобной белизны, ибо он лишен того мягкого и нежного блеска, даже луна лишена подобного сияния. Еще когда дитя лежало в пеленках, соседи дали ему прозвище «Пунцовый мальчик» ¹⁵. Когда ему исполнилось четырнадцать, от него невозможно было отвести глаз, настолько он был хорош. Всех, как магнитом, притягивала белоснежность его кожи и алые краски лица.

Надо вам сказать, что к востоку от уездного града Синхуа есть одно знаменитое место, которое называется Остров Мэйчжоу. На нем располагается храм Небесной Феи. Если вы находитесь возле этого храма, вы можете увидеть море, а в ясную погоду вдалеке заметите очертания острова Люцю, или «Страны Рюку» ¹⁶. Каждый год весною жители тех краев отправлялись на остров и поднимались в гору, чтобы полюбоваться дивным видом. В год, о котором идет речь, Небесная Фея ниспослала правителю области вещий сон. Дух объявил, что в этом году в разных местах провинции [142] случится засуха. Однако дух упросил Верховного Владыку разрешить жителям тех мест собрать хотя бы небольшой урожай. А между тем поля пока стояли незасеянными. Наступила осень. И верно, в других областях случилось бедствие, а здесь собрали добрую жатву. Не позабыв о вещем сне, правитель издал указ: всем жителям в день рождения Небесной Феи следует устроить пышные торжества в знак благодарности Верховному Владыке за помощь. Правда, женщины на торжества не допускались, зато мужчины, даже седовласые старцы иль желторотые юнцы, приходили все до единого. Торговец Ю Шихуань в обычные дни не позволял сыну выходить за ворота, но нынче уступил его просьбе, разрешил вместе со всеми пойти на гулянья. Сам он остался дома по причине давнего увечья и недомогания, а сыну сказал, что он может пойти на торжества не один, а лишь вместе с соседскими отроками. Перед уходом он напутствовал сына словами:

- Если кто-то повлечет тебя в укромное место (поговорить-де надо!), не слушай чужака, не ходи с ним! - старик повторил эти слова несколько раз.

- Непременно так и сделаю! - успокоил его Жуйлан и отправился вместе с приятелями на торжества.

В этот день «южный ветер», кажется, бушевал вовсю. Его знатоки и любители, почитай, дня этак три специально «укрепляли очи», дабы нынче по достоинству оценить все «цвета и оттенки». У начала главной дороги уже стояли кучки блудодеев-литераторов. В руках у многих можно было заметить «Четыре принадлежности кабинета» ¹⁷. Когда мимо проходил какой-то отрок, они спрашивали его имя, выясняли, где тот проживает и все полученные сведения тут же записывали в особую книжицу. Внимательно разглядев внешность юноши не только издали, но и вблизи, оценив его облик от пят до макушки, они делали в книжице тайные пометки. Вам, возможно, интересно узнать, зачем они это делали. Сейчас все объясню. В тот день возле храма собрались все красивые отроки города, ну прямо как спицы в колесе, которые сходятся в срединной втулке. Греховодники-литераторы загодя поджидали их с книжицей «южного ветра», куда заносили свои оценки. В общем, определяли степень достоинства того или иного юноши. Другими словами, прекрасным отрокам они устраивали своеобразный экзамен с опросным листом. Точно так же в местности У, то бишь в Сучжоу, оценивают качества гетер-певичек. [143]

Ю Жуйлан шел в группе из четырех-пяти юношей, которым вряд ли исполнилось шестнадцать лет. Отроки, разодетые в платья из красного и лилового шелка, выглядели необычайно красиво. Лишь один Жуйлан был одет в скромную белую холстину. Причина проста: его семья жила скромно и он не мог себе позволить носить дорогие платья, не говоря уже об украшениях. Кроме того, юноша соблюдал траур по умершей матери, срок которого еще не истек ¹⁸. Но произошло удивительное: литераторы - «оценщики цветов», которые устроили испытания, обладали наметанным глазом. Мельком взглянув на расфуфыренных юношей, они тут же отвели от них взор и устремили очи на Жуйлана, одетого в грубую посконь. Казалось, тысячи глаз вперились в скромно одетого юношу. Литераторы обступили его со всех сторон и не давали пройти ни вперед, ни назад, тянули в разные стороны. Словом, докучали, как могли. Таким образом, наш герой, пришедший сюда полюбоваться торжественным зрелищем, сам превратился в объект всеобщего любования. Но вот торжества начались, и зрители, толкаясь и тесня друг друга, двинулись вперед. После окончания торжеств толпа устремилась на гору, чтобы полюбоваться видом моря. Многие несли с собой короба с припасами. Гуляки звали юношу к себе, предлагая ему испить с ними чаю или отведать вина, но Жуйлан оставил их приглашения без внимания. Он собрался было идти домой, как вдруг, случайно оглянувшись, заметил молодого человека, лет этак за двадцать пять, по всей видимости, тоже из круга «друзей-литераторов». Как и другие, он пришел сюда развеяться и отдохнуть. Этот красивый молодой мужчина не походил на других гуляк, тянувших Жуйлана за рукав. Жуйлан заметил, что мужчина идет за ним следом. Жуйлан повернул на восток - тот пошел туда же, юноша устремился на запад - незнакомец отправился следом за ним. Жуйлан отошел в сторону, чтобы помочиться, тот сделал то же самое. Жуйлан решил справить большую нужду, мужчина повторил все его действия. Так они и шли один за другим не меньше четырех-пяти часов, причем за все это время незнакомец не вымолвил ни слова. В душе у юноши закралось сомнение. Спускаясь с горы, они оказались возле места, где дорога вилась меж высоких скал, поросших темным мхом. Нога юноши подвернулась на осклизлой тропе, и он едва не покатился вниз, но, к счастью, его поддержал незнакомец, который вовремя оказался подле него. [144]

- Будьте внимательны, брат Ю! - промолвил он, продолжая его поддерживать. Юноша почувствовал, что незнакомец пожимает и поглаживает его руку, да еще почесывает ладошку. Лицо юноши зарделось, а потом вдруг побледнело. Покраснел он от смущенья, побледнел же от только что пережитого страха. Вид у Жуйлана был довольно жалкий.

- О, сударь, если бы не ваша помощь, я наверняка скатился бы в пропасть! - воскликнул юноша. - Позвольте узнать вашу уважаемую фамилию и высокое прозвание!

Незнакомец назвал себя. Оказалось, это тот самый Сюй Цзифан, который уже несколько лет жил бобылем, отказавшись от случайных встреч. Они обменялись адресами и договорились, что через какое-то время встретятся снова. Знакомцы продолжали идти вместе, приятно беседуя, и расстались лишь тогда, когда вошли в город.

Надо вам сказать, что в ту пору каналы чувств Ю Жуйлана уже успели открыться, поэтому он сразу понял любовные намеки своего нового друга, который однако не старался их слишком подчеркивать, поскольку они шли не одни. Поддержав юношу в минуту опасности, Сюй дал ему понять, что с удовольствием готов оценить «прелесть яшмы и аромат цветка». Такое проявление чувств вызвало в душе юноши смятение. Взволновал его и прекрасный облик нового знакомого, забыть который было совершенно невозможно. «Вряд ли кто красотой нынче сравнится с ним, - думал Жуйлан. - Среди сотен, а то и тысяч мужчин невозможно найти второго. Быть может, об этом не стоило бы и думать, если бы я вообще отказался от знакомств, но поскольку я ищу себе друга, то лучшего мне не найти. Только он один подходит мне!» - юноша, погрузившись в свои мысли, даже не заметил, что спустились сумерки. Собираясь лечь спать, он стал раздеваться, и вдруг из рукава халата выпали два предмета. Он поднял их. Оказалось, это белый шелковый платок и веер со стихами, украшенный золотом. Вам, конечно, не терпится узнать, откуда они появились. Извольте! Их незаметно от других спутников сунул в рукав юноши Сюй Цзифан, который заранее припас вещицы, поджидая Жуйлана на дороге. Удобный момент подвернулся, когда юноша поскользнулся, а Сюй вовремя сумел его поддержать. В это самое мгновение, когда они сблизились и соединились рукавами, Сюй успел сунуть в рукав Жуйлана свой подарок. Жуйлан его тогда не заметил и [145] увидел вещицы лишь сейчас. Мысли о новом друге устремились к нему с новой силой.

Между тем Сюй Цзифан, простившись с юношей, отправился к себе домой. Он словно пребывал в состоянии опьянения или дурмана. «Во всей области Синхуа не сыщешь такого дивного красавца, - думал он. - Не зря я присматривался и выбирал несколько лет... Когда я почесывал ему ладошку, он нисколько этому не противился, даже будто бы улыбнулся мне. Думаю, подцепить его не составит большого труда. Как говорится, «три дня знакомств, пять дней встреч, и вот они уже приятели, хотя и не супруги!» Я непременно приведу его в свой дом, сделаю наложником, и мы всегда будем вместе... Понятно, кто-нибудь непременно покусится на такой редкий перл, то бишь направит на него свой глаз. В таком случае, даже если он станет моим любимцем, я не смогу запретить ему знакомиться с другими. Все мои желания исполнятся лишь тогда, когда он будет принадлежать мне целиком и до самого конца! Коли у него семья бедная и не имеет средств на одежду и еду, я заманю его с помощью денег. Но если он принадлежит к родовитому дому и в средствах не нуждается, мои планы могут рухнуть!» - Сюй ворочался с боку на бок до самого рассвета, обдумывая план своих действий, а утром решил отправиться с визитом к Жуйлану. Он вышел было за городские ворота, как вдруг встретил несколько давних друзей.

- Эй, Цзифан, ты слышал, возле храма Небесной Феи вывесили список красавцев-отроков и поставили им оценки. Мы как раз туда идем! Пошли вместе!

- Идет! - согласился Сюй.

Они направились к храму. В его зале, как это обычно бывает во время тронных испытаний в [146] экзаменационной палате, возвышался щит, разделенный на три полосы с названием Трех Первейших ¹⁹. На первом месте стоял Ю Жуйлан.

- Вполне справедливая оценка, - раздались одобрительные голоса. - Вчера мы его видели собственными глазами и все как один отвели ему высшее место!

- Какая жалость! - воскликнул кто-то из толпы. - Если бы наш Сюй Цзифан был немного помоложе, ну хотя бы лет на десять, как в былые годы, когда он еще не надел шапку взрослого мужчины! Своим прекрасным обликом он вполне мог бы поспорить с этим юнцом. Как гласит поговорка, «они смогли бы промчаться вместе по Равнине Срединной»! И неизвестно тогда, кто из них двоих выиграл бы приз! «Олень убит, но неведомо, кому достанется награда!» ²⁰

Сюй Цзифан рассмеялся.

- Интересно, как живет этот юноша, - промолвил еще кто-то. - Чем занимается его родитель?

- Мы с ним близкие соседи, и мне хорошо известно, как они живут. Вы ведь знаете, что от меня ничего не скроешь! - вмешался один из присутствующих. - Его отец - владелец зерновой лавки. В свое время они жили вполне прилично, однако в последние несколько лет родитель этого Жуйлана в торговых делах имел убыток и сильно задолжал. Когда-то у него было две жены, но обе померли, и до сих пор оба гроба все еще находятся в доме, так как у старика нет денег на захоронение. По всей видимости, он со временем женится снова. Что до Пунцового Мальчугана (так его прозывают), то я его уже давно приметил и долго ждал, когда он наконец-то подрастет. Правда, я еще не делал никаких предложений. Господа, надеюсь, вы не станете «срезать подвеску с кошеля»!

Сюй молча отошел от друзей и побрел домой. В голове вертелись мысли: «То, что сказал приятель, означает, что для меня еще не все потеряно! Но мне надобно его опередить!» Не откладывая своего решения в долгий ящик, Сюй тотчас начертал на своей именной карточке слово «Позднорожденный» ²¹ и отправился с визитом к родителю юноши Жуйлана. Вот, мол, пришел засвидетельствовать свое почтение, давно наслышавшись о вашем достойном имени. Об отроке он заикнуться побоялся, но, к счастью, при встрече присутствовал сам Жуйлан, который поторопился отвесить гостю почтительный поклон. [147]

- Ваш сын вполне взрослый юноша и, конечно, владеет кистью, пишет сочинения! - сказал гость Ю Шихуаню. - Дозвольте позднорожденному пригласить юношу в свою литературную общину. Что скажете, любезный?

- Мы простые люди, а потому даже не смеем мечтать об ученой славе, тем более об успехах на научной ниве. Мой сын немного овладел грамотой, но только для того, чтобы составлять в лавке счета. Весьма благодарен вам, почтеннейший, за ваше любезное предложение, мы охотно его примем.

Сюй Цзифан успел обменяться с юношей многозначительными взглядами, что не ускользнуло от внимания родителя. Ю Шихуань догадался о подлинной цели визита гостя. Иначе с какой стати известному в их местах человеку приходить в дом простолюдина да еще с визитной карточкой «Позднорожденного». Однако старик не показал вида, что понял намерения Сюя. Они какое-то время побеседовали втроем, и гость откланялся.

На следующий день лавочник отправился к Сюю с ответным визитом. Жуйлан попросил отца взять его с собой, на что родитель согласился. Хозяин дома, предчувствуя, что такой визит рано или поздно состоится, встретил гостей весьма торжественно и даже воскурил благовония. Во время беседы хозяин и гости старались превзойти друг друга в церемонных речах и разных приятных словесах. Наконец, после довольно длительного визита, гости откланялись и удалились.

Любезный читатель, ты, возможно, спросишь, почему Ю Шихуань проявил подобную настырность. Ведь он, конечно, прекрасно понимал, что Сюй собирается их облапошить. Отчего он не выразил ни малейшего противодействия? Он, как говорится, не только собственными руками открыл врата разбойнику, но еще умудрился проводить его до внутренних дверей! В чем здесь дело, в чем был его расчет? Надобно тебе знать, любезный мой читатель, что в тех краях греховное поветрие получило столь широкое распространение, что никто не считал его деянием зазорным или постыдным. К тому же лавочнику нынче позарез нужно было вернуть долги и захоронить останки обеих жен. Он надеялся покрыть свои расходы с помощью сына. Вот почему он не остановил лукавца Сюя. Существует на сей счет такая поговорка: «Заранее зная о добром вине, он намеренно нарушил застольный приказ!» ²² Одним словом, лавочник вроде как по своей воле дозволил сыну [148] пойти по гнусному пути. Но если это так, то почему в день торжеств перед уходом сына на гулянья старик так строго напутствовал отрока: не ходи, мол, с чужим человеком в безлюдное место, не веди, мол, ни с кем разговоры. К чему были все эти наставления? Надо вам знать, что «южное поветрие» в Фуцзяни чем-то походило на церемонию женитьбы, которая, как известно, разделяется на помолвку и «повторное возлияние вина». Если невеста осталась целомудренной, за помолвкой следует «повторное приглашение» с «тройным чаепитием и шестью церемониями» ²³. Только после подобных ритуалов свадьба может считаться завершенной. Случается, однако, что из-за отсутствия строгости в семье невеста оказывается уже «опробованной», а потому ее в народе величают «надломленной ивой» или «сорванным цветком». И все же, несмотря на это, она не считается вконец потерянной вещью - рано или поздно даже поломанная вещица найдет своего покупателя. Правда, в этом случае ей, как говорится, придется «следовать за ветром и волной», то есть она находится во власти случайных обстоятельств. Увы, перед ней уже не раскроется «ширма с птицами», и вряд ли девица сможет в таком случае подобрать себе достойного супруга. Словом, торговец не собирался действовать опрометчиво и ждал удобного момента, чтобы совершить сделку. Это называется: «Сокрыть яшму в деревянном ларе, надеясь на щедрого покупателя».

Однако вернемся к испытанию «прелестных отроков», которое, как мы знаем, состоялось в городе Синхуа. Из этого события жители всех краев узнали, что первое место занял юноша по имени Ю Жуйлан, которого сразу же нарекли чжуанъюанем - Первейшим ²⁴. Ученые друзья-литераторы из этого уезда, имевшие маломальский достаток, пускали обильную слюну, когда поминали имя юноши. И лишь те, кто в жизни испытывал нужду, нехватку в еде или одежде, не слишком мечтали о «лебедином мясе». Разные слухи и разговоры в конце концов дошли до ушей отца Жуйлана, который в беседе с близким человеком однажды признался:

- Экое несчастье, что мой сын родился в таких злосчастных местах, как наши. Вряд ли ему удастся избежать дурного поветрия, которое здесь витает. Что до меня, то мне, как говорится, придется скрыть «свой стыд под личиной», то бишь пренебречь разговорами о «браке по расчету» и о том, что я будто бы [149] потворствую «нравам иноземцев». На моем горбу, как вы знаете, лежит громадный долг в целых триста лянов, да сто лянов мне потребуется для захоронения останков жен и еще сто понадобятся на собственный гроб. Вот я и подумал: кто способен выложить пятьсот лянов серебром, пускай приходит ко мне с предложением, иначе ни о чем не мечтай!

С этого времени отец установил в доме строгости и не спускал с сына глаз: не разрешал ему выходить даже за ворота и не позволял ни с кем встречаться. Надо заметить, что, согласно фуцзяньским обычаям, в «южном поветрии» существовали свои правила. Скажем, за одно только сватовство платили несколько золотых, самое большее - десять. Этот вступительный взнос считался здесь проявлением симпатии. Однако вряд ли кто стал бы выкладывать сразу пятьсот лянов, даже за писанного красавца. Узнав о непомерных запросах Ю Шихуаня, все решили, что лавочник наложил запрет на знакомство с сыном, и прикусили языки. Впрочем, кто-то из местных блудодеев, у кого силенок явно не хватало, как-то вскользь заметил: «Обойдемся и без этого господинчика! А ну его!.. Можно подумать, что его «дальняя зала» выложена серебром и отделана золотом! Свет на нем не сошелся клином!» Однако другой собеседник тут же возразил (как видно, в его мошне средств было поболе): «Юноше всего-навсего восемнадцать годов, а может, и того меньше. Как-нибудь перетерпим несколько лет, подождем, покуда лавочник вконец не обеднеет, тогда он цену непременно сбавит!»

Таким образом, чудесный «персиковый возраст» нашего героя, как видно, на какое-то время продлился. Юноша часто вспоминал Сюй Цзифана и горевал, что не может с ним встретиться. Он жил взаперти и не имел возможности даже послать тому маленькую весточку. Через полмесяца от невеселых дум у него возник недуг. Пришлось позвать к больному лекаря, а за ним и предсказателя, но ни тот, ни другой пользы не принесли. Как-то юношу пришел проведать сосед-приятель. Он стал расспрашивать больного о причине недомогания, и юноша честно признался о своих переживаниях и чувствах. Жуйлан надеялся, что сосед сможет стать его посланцем, поскольку никто другой не мог передать его весточку адресату. Сосед и впрямь согласился.

- Ты напиши ему письмо, а я его передам, - предложил приятель. - Пускай выкладывает пятьсот лянов и забирает тебя к себе! [150]

- Ах, если бы это действительно так и было! Век не забуду твоей заботы! - вскричал юноша.

Жуйлан растер на камне тушь и написал «бумажку в один вершок», то бишь письмецо, которое вложил в конверт и передал соседу. Тот отправился за город, надеясь найти Сюй Цзифана, однако поначалу нигде его не нашел. Сосед спросил у людей, где тот проживает. Скоро он стоял перед величественными и массивными воротами. «Если он живет в этаком поместье, значит, большой богач! - решил сосед. - Ему ничего не стоит выложить пятьсот золотых!» На его зов из ворот вышел слуга, который сообщил, что несколько дней назад прежний хозяин заложил этот дом, а сам переехал в другое место. Сосед спросил новый адрес и снова отправился на поиски. Наконец за городом он увидел новое жилище Сюя: за дощатым забором стояла убогая лачуга, крытая соломой. Кругом запустение и уныние - ни души. На двери сосед заметил приколотую записку: «Я, бесталанный, отправился в деревню по мелкому делу, а потому не смею принять Ваше высокое и ясное послание. Надеюсь, не сочтете за преступление отсутствие моего ответа. Почтительно прошу о снисхождении!»

Сосед, вернувшись, рассказал Жуйлану, что увидел и узнал.

- С твоим недугом, как видно, дело дрянь! - заметил он. - Записка Сюя на двери означает, что он тебе отказывает. Хозяин подобной нежилой лачуги вряд ли отыщет средства для своих утех. Советую тебе, выбрось из головы все планы и надежды, и [151] чем быстрей это сделаешь, тем будет лучше для тебя. Не забивай голову глупейшими мечтами!

Лицо Жуйлана приобрело землистый цвет. Он долго думал и наконец сказал:

- Я напишу ему еще одно - прощальное посланье. Попрошу тебя отнести его вместе с этими платком и веером. Коль увидишь Сюя, передай ему вещицы и за меня хорошенько отчитай! Если его снова не окажется дома, сунь мою записку под дверь, он потом прочтет! Так я хоть чуть-чуть умерю свою досаду и злость, что кипит в моей груди!

- Пренепременно сделаю! - обещал сосед.

Жуйлан с трудом поднялся с постели и принялся писать гневное письмо. Как и в первый раз, он вложил его в конверт и вместе с двумя безделушками передал соседу. Ворота дома Сюя были по-прежнему закрыты, и соседу пришлось сунуть послание в дверную щель, как велел ему Жуйлан.

Читатель! Ты скажешь, отчего такое получилось? Ведь поначалу Сюй Цзифан испытывал большую радость от своих планов и опасался лишь того, что ему не удастся подкупить родителя Жуйлана. А сейчас, когда все прояснилось, к тому же ему пришло посланье от Жуйлана, он почему-то, презрев все на свете, отправился невесть куда, в деревню. Чтобы понять поступок Сюй Цзифана, надобно встать на его место и проникнуть в сокровенные чувства нашего героя.

Все дело в том, что его состояние вместе с землею и домом оценивалось едва ли более чем в тысячу золотых монет. Когда он узнал, что Ю Шихуань просит пятьсот, Сюй, понятно, обрадовался. «Все, чем я владею, пойдет в обмен на моего Жуйлана. Быть может, протянем вместе с ним несколько лет, ну, а если помрем с голоду, то смерть произойдет по нашей же охоте!» - решил он и недолго думая заложил дом всего за двести золотых, остальные триста лянов намереваясь получить за землю. Как на крыльях, Сюй помчался в деревню, чтобы побыстрее продать землю. Он полагал, что его дружки - «однооконцы» ²⁵ непременно напишут ему письмо с предложением встретиться, чтобы заняться литературными штудиями, а потому загодя прикрепил к двери свой отрицательный ответ. Записка вовсе не относилась к Жуйлану. Наступил день, когда, получив деньги заземлю, Сюй, весьма довольный, поспешил домой, чтобы завершить дело, о коем давно [152] мечтал. Он распахнул ворота и вдруг на земле обнаружил какие-то вещицы - на них наткнулась его нога. Он поднял их - это были его подарки Жуйлану, знаки его памяти. Мы помним, что в свое время он успел их сунуть в рукав Жуйлана, и тот их сразу не приметил. И вот нынче Жуйлан положил вещицы у дверей. Сюй терялся в догадках, не зная, что это означает. Заметим, не иначе - это небольшой, но ловкий трюк Творца Всех Вещей ²⁶, который удумал его, дабы подшутить над нашими героями. При виде тех вещиц Сюя прошиб холодный пот. В голове кружились разные мысли. Кто же на самом деле это сделал: послал ли отец юноши, чтобы устыдить его, или сам Жуйлан их возвращает, потому как нашел другого покупателя-дружка? Теряясь в догадках, Сюй мял в руках платок, когда ему вдруг показалось, что внутри тряпицы что-то спрятано. Он развернул платок и обнаружил письмецо. Вскрыв конверт, он стал со вниманием читать. В послании говорилось:

«Слышал я, что первая встреча редко приводит к длительной дружбе, а тот, кто проявляет торопливость в атаке, столь же быстро отступает. Я поначалу думал, как могло такое приключиться, но потом понял, что здесь нет никакой ошибки. Мы случайно встретились во Дворце Небесной Феи, и вы (будто бы без всякой цели) пошли за мною следом, а потом в опасный миг оказали мне поддержку, тем самым проявив свое расположение и доброту. Вернувшись домой, отряхивая платье, я рукавом взмахнул и вдруг заметил «чудную жемчужину», положенную тайно в мой рукав. Подумал я, отчего владелец сих вещиц - такой большой талант - охвачен столь безрассудным чувством. И я поклялся возблагодарить его, как говорится, «разъяв плод персика на части», мечтая всуе о радостях мужской любви. Кто мог подумать, что на вспыхнувшее чувство мне не ответят и, как говорится, «рыбу первую заранее отринут». Я сплел свою парчу, как когда-то Су Жолань ²⁷, чтоб в дар ее преподнести, а вы, любезный, ее грубо отвергли. В тот раз вы, словно злобный демон, мчавшийся за тенью, пришли в мой дом, не знаю почему. Ну, а сейчас подобно крысе где-то затаились и спрятали свою главу. Позвольте мне узнать, куда исчезли вы? Возможно, вы все же решите послать ответ мне, бесу-бедолаге. Но только знайте, я даже без меча готов изрубить на части сатану, носителя страстей. Что до веера из шелка, то он уже более не несет следов добрейших чувств, а [153] плат, расшитый понапрасну, моей слезою оросился. С почтением я возвращаю в Чжао этот дар, и вам уж более не придется от Цинь скрываться!» ²⁸

Цзифан, прочитав письмо, оторопел. «Так значит, он мне уже писал, но из-за треклятой записки на воротах, решил, что я отвернулся от него! И вот он снова шлет письмо, в котором говорит, что собирается порвать со мной все связи. Какая чудовищная нелепость! Где мне высказать свою обиду и досаду?» На следующий день Сюй решил послать Жуйлану своего знакомого. «Возможно, он моего гонца не примет, но я все равно его пошлю! - думал он. - Будь что будет, пускай серчает!» Однако отец Жуйлана, увидев деньги (все точно - до монетки), вдруг дал свое согласие, убедившись, что Сюй - мужчина порядочный и честный. Родитель сказал посланцу, что как только сын поправится, он сразу же приедет к господину Сюй Цзифану. Полученные деньги пошли на уплату всех долгов и на погребение его жен. Остальные деньги лавочник отложил на черный день и собственные похороны. В древнем изречении говорится: «Коль в семье есть сын, все дела сподручны!» Так думал и старик.

Между тем Жуйлан, узнав, что его родитель принял дары Сюя, возликовал и быстро поправился, причем без особых снадобий и лекарств. Он решил, что согласия Цзифана добился благодаря своему резкому письму. Но ведь оно шло из самой глубины его души! В благоприятный день Цзифан привел юношу в свой дом. Как водится, в эту ночь покои украсились цветами и осветились свечами, однако общий вид сильно отличался от обычных свадебных торжеств. И тому есть доказательство - три стихотворения в жанре цы под названием «Бросанье денег перед свадебным пологом» ²⁹. Вот первый стих:

Ну, а молодой супруг
Нисколько ей не докучает
И вовсе не мешает ей:
Пускай сидит, как хочет! [154]

Второй стих был такой:

И третий стих:

Итак, Сюй Цзифан и Ю Жуйлан соединились вместе, будто рыба, что воду обрела, как липкий лак, который склеил два предмета. Их чувства можно уподобить нескончаемой нити, обычными словами их описать не можно.

Надо вам сказать, что наш Жуйлан таил в душе глубокое чувство к родителю, а потому не раз напоминал другу, что желает навестить отца. Однако Сюй ни на миг не хотел с ним расстаться, опасаясь, что прекрасный облик друга привлечет чужие взгляды. Он предпочел пригласить родителя Жуйлана к себе домой, чтобы тот жил вместе с ними. Сюй относился к Шихуаню, как к отцу родному, внимая с утра до вечера его достойным советам. Старик был вне себя от счастья, будто обрел еще одного родного сына. Однако Шихуань находился в почтенном возрасте - ему ведь было уже за шестьдесят. Он как свеча, что на ветру горит, как тонкая травинка, в которую вот-вот ударит иней. Можно с какой угодно заботой пестовать такого человека, однако рано или поздно он все равно покинет этот мир. Словом, не прошло и года, как отец скончался. [155]

Сюй Цзифан тужил и горевал так, будто потерял отца родного или родную мать. Он, как положено, устроил похороны и даже носил траур.

Ю Жуйлан проникся глубоким чувством к другу, постоянно помня, что тот все состояние потратил на него и пригласил в свой дом. А как сердечно он отнесся к родителю Жуйлана! Одним словом, его любовь к Цзифану и чувство благодарности, как говорится, «проникли вглубь костей». Он клятву дал не только быть с другом до кончины, но и смертью отплатить за его благодеяния. Когда Жуйлан появился в доме Сюй Цзифана, ему всего-то было четырнадцать годков, а потому его достоинство, что покоилось меж чресел, было величиной с мизинец. Когда они лежали вместе на постели, Цзифан, прильнув к юноше, как к даме, не испытывал никаких неудобств. Однако через год достоинство Жуйлана окрепло и стало крупным. Сюй заметил, что оно будто пламенем пылает и сдержать себя не может. Невольно пять дотошных пальцев стали гладить и сжимать его. Отрок, конечно, скоро понял смысл его поступка, а потому и сам решил изведать, что это означает, поскольку подобное искусство ему было дотоле неизвестно. Цзифан, боясь, что отрок испытает боль, старался облегчить его мученья. А когда все было кончено, Сюй принялся вздыхать. Жуйлан спросил его, в чем причина его скорби, однако Сюй так и не ответил на его вопрос.

- Быть может, тебе не нравится, что «это самое» тебе мешает? - спросил Жуйлан.

- Нет, нет! - покачал головой Сюй.

- А, может, оттого, что «он» стал беспокойным? Сюй Цзифан вновь затряс головой.

- Тогда отчего же ты вздыхаешь тяжело? - не унимался Жуйлан. Юноша проявлял настойчивость, и Сюй был вынужден открыться.

- Эта самая вещица - мой смертельный враг! - Сюй пальцем ткнул в предмет своих печалей. - Когда-нибудь она станет причиной нашей будущей разлуки. В ней таится корень бед! Вот отчего я так печалюсь, взирая на нее!

- «Мы вместе родились и окажемся в одной могиле!» - так искони говорят! - вскричал испуганный Жуйлан. - К чему столь несчастливые слова? В чем все-таки причина?

- Все дело в том, что отрок четырнадцати-шестнадцати годов в течение двух или трех лет еще не вышел из юного возраста, [156] поэтому дружить с ним любо, так как не существует разделения сердец. Напротив, друзья живут в спокойствии душевном и близости умов - словно два супруга. Но когда он повзрослел и созрела «влага в почках», в нем вспыхивает страсть, он начинает думать о женской ласке. А как только он подумает о женском теле, для мужчины-друга он сразу же становится врагом. В некоей книге об этом говорится так: «Если есть жена, сыновьи чувства разом ослабели». Но если захирела любовь к родителям, что ж говорить о чувствах дружбы?! Отныне эта штука будет день ото дня расти в размерах, между тем моя судьба с каждым днем будет становиться все короче и короче. У тебя «почечной жидкости» становится все больше, а это значит, что мои радости постепенно иссякают. Когда я думаю об этом, боль пронизывает сердце. Как же мне не вздыхать? - не в состоянии превозмочь свою печаль, Цзифан заплакал. Та искренность, с которой были сказаны слова, взволновала Жуйлана, из глаз его потоком хлынули слезы. Он надолго задумался и вдруг промолвил:

- Мой друг, ты сильно ошибаешься! Возможно кто-то, неглубокий в своих чувствах, позволит взять себе жену. Понятно, тогда настанет час расставанья с ним. Но ведь я все время нахожусь рядом с тобою и не встречаюсь ни с кем из женщин. А коли это так, то откуда в моей душе могут появиться иные страсти? Конечно, у меня случайно - что вполне возможно - вспыхнут «радостные чувства», но существует много способов их изгнать. Зачем об этом думать?

- Вот эти способы и есть причина «разрушения радости», но вряд ли ты способен сие понять!

- Это почему же? - удивился Жуйлан.

- Как ты думаешь, отчего краски на лице старика бледнее, чем у человека зрелых лет? А у мужчины куда скромнее, чем у юноши? Все оттого, что «почечная влага» в организме человека постепенно иссякает, что отражается на красках человеческого лика. Вот, скажем, ты, почему ты так прекрасен? Потому что у тебя покуда не иссякла первозданная сила Ян. Точно так же цветок скрывает свой бутон. Семенная жидкость скапливается в жизненных корнях, что порождает яркие цвета и нежный аромат. Но как только эта влага, найдя себе подходящую дорогу, начинает иссякать, краски быстро тускнеют, а аромат слабеет, и с каждым днем все больше. Влага постепенно иссыхает и вовсе исчезает. Так вот, та самая [157] вещица, с помощью которой ты собираешься проявить свои радостные чувства, отнюдь не бесполезна. Она не только украшенье тела, но с нею связаны все краски на твоем лице. Коль ты отнимешь какую-то частицу снизу, что-то сразу же убудет сверху. Сие есть истина и закон всей нашей жизни, они от нас нисколько не зависят. Все равно, рано или поздно, наступит зрелость, а потом и старость, то есть юные года уйдут. Ты люб мне очень, но я не обладаю тайной, как сохранить весну. Вот почему я нынче все это посмел тебе сказать, а теперь решать тебе, что делать!

Слова Цзифана повергли юношу в большое беспокойство. В голове мелькнула мысль: «Он возлюбил меня зато, что я внешностью красив, но если у меня первозданная стихия Ян иссякнет, все краски на моем лице померкнут, и тогда мой друг прочь отвернется от меня, а может быть, и возненавидит. Вполне возможно, он меня и бросит, даже если я не покину его сам. Что мне делать?

- Я и не знал, что та самая вещица столь зловредна! - промолвил он. - Но если это так, я все ж найду какой-то выход, успокойся!

Прошло несколько дней. Как-то раз Сюй Цзифан отправился сдавать экзамены на степень, а потому ушел из дома спозаранку. Вслед за ним поднялся и Жуйлан. Приведя себя в порядок и причесавшись, он с зеркалом в руках сел, где было посветлее, и стал со вниманием себя рассматривать. «Точно, мое лицо в сравнении с прошлыми годами несомненно изменилось, - подумал он, и в его душу невольно закрались сомненья и печаль. - Раньше сквозь кожу белую проступал румянец алый, а сейчас пунцовый цвет как будто бы померк, а бледность возросла. Неужто все то, что он сказал, уже свершилось? Кровь алую мою ждет такая злая участь?.. А ведь он, мой друг, ради меня все на свете продал, даже землю, и сам остался без средств к существованию. А мы, моя семья? Если бы не взяли его денег, нанеся тем самым ему ущерб, я не смог бы захоронить родителей. Получается, я ничем не возблагодарил его за доброту. Неужели все так и останется, пока я не состарюсь?» Мысли лихорадочно метались в голове. И вдруг он вскричал в ожесточении:

- Ах ты, корень зла, все беды от тебя! Не медля от тебя избавлюсь, чтобы ты боле не возмущал покой моей души! Между прочим, евнухи-тайцзяни вполне спокойно живут и существуют. [158] К тому же в нашем мире немало есть людей, кто имеет жен или наложниц, но нету них детей. Вот, скажем, я. Допустим, я возьму себе наложницу, а она так и не родит ребенка - вполне возможный случай. Итак, я нынче отрекаюсь от потомства, дабы другу отплатить за доброту и милость! Уверен, что мои покойные родители не будут за это на меня в обиде!»

Он вытащил из сундучка нож для бритья и, наточив лезвие до остроты, направился к «весеннему ложу» ³⁰, чтобы на него возлечь. Но прежде он достал шнурок, один конец которого привязал к верхней балке, а вторым стянул тот самый инструмент, да так, что он как бы повис в воздухе. Схватив нож, он изо всей мочи взмахнул им и отсек свой корень зла и тут же, словно мертвый, повалился на ложе. Он никого не позвал на помощь, а потому в сознание так и не пришел.

Сюй Цзифан, возвратившись домой, раз-другой позвал Жуйла-на - ответа нет. Сюй искал его повсюду, наконец нашел лежащим на «весеннем ложе». Кажется, тот спал. Сюй не стал его тревожить. Как вдруг заметил шнур, привязанный к балке, а на конце шнура - предмет, похожий на мелкий баклажан. Сюй присмотрелся - да ведь это его заклятый враг! Сюй перепугался; все души разом покинули его. Тут он заметил, что штаны Жуйлана у прорехи пропитались кровью, и она все еще сочится. Он окликнул друга, попытался его растормошить - ничего не получилось. Тогда Сюй приложил свой рот к губам Жуйлана и дунул раз-другой. Его горячее дыхание проникло вглубь, и юноша пришел в себя.

- Зачем ты это сделал? - вскричал Цзифан. Из его глаз брызнули слезы. От горя он стал колотить себя рукою в грудь. - Ведь я все это говорил без умысла, только из жалости к тебе! - Сюй ругал себя за опрометчиво сказанные слова и с досады даже хлопнул по губам. Жуйлан, превозмогая боль, попытался сделать жест рукой, словно хотел его остановить, но не смог издать и звука. Сюй Цзифан побежал к лекарю, чтобы добыть какое-нибудь снадобье, способное вылечить друга и поставить его на ноги. Но вот что странно: бывает, кто-то зашибет мизинец и после этого страдает долго, а тут не прошло и месяца, как рана зажила, будто в леченье вмешалась божественная сила. Удивительно и то, что на месте раны вместо шрама образовалась щель, ну прямо как дамский лаз. Заметим к слову, что и раньше наш юноша внешним видом походил на юную девицу - почти не отличишь. Теперь все эти мелкие [159] различия исчезли вовсе и понять было нельзя, кто перед вами, мужчина или женщина. Цзи-фан посоветовал другу переодеться женщиной, то есть надеть подобающее платье, а волосы связать в пучок. Одна беда: выдавали ноги: до трех цуней ³¹ им было далеко. Сюй посоветовал немного их стянуть. Жуйлан, дабы скрыть свое «уродство», обулся в небольшие черные сапожки, но не надел ни дамских туфель с чулками, ни штанов, что они носят. Он стал похож на юную актрису - дань ³², что выступает на театральной сцене. А в имени своем частичку «лан» он заменил на «нян» ³³, что означает даму, тем самым его имя теперь полностью совпадало с содержанием. С этих пор он за порог уже не выходил, а целыми днями проводил в прелестной горнице. Как мы знаем, юноша был умен, сметлив, а потому, специально не учась, вскорости овладел искусством рукоделья. Каждый день, встав с постели, он принимался за шитье или вышиванье. Как мы знаем, Сюй Цзифан был довольно беден и едва сводил концы с концами, а потому Жуйлану надо было помогать другу, чтобы тот смог продолжать ученье.

Надо вам сказать, что за это время сынишка Цзифана, который все это время жил с кормилицей, уже подрос: ему исполнилось три или четыре года. Юй Жуйлан (а сейчас - Жуйнян) однажды предложил:

- Пора отнять его от груди. Давай возьмем его домой и будем воспитывать вдвоем. Глядишь, немного в средствах сэкономим!

Сюй Цзифан согласился с предложением друга и привел ребенка в дом. Жуйлан (Жуйнян) отнесся к нему, как к родному сыну. Но пока мы об этом рассказывать не будем.

Итак, перед глазами Сюя теперь постоянно находились прелестная «супруга» и нежный сын, в любой момент он черпал радость [160] от общенья с ними. Но увы! Небо поступает не всегда так, как желают люди. Вы сидите дома, а в это время беды сыплются на вас с небес. Так случилось и теперь. Однажды у ворот появились два стражника- посыльных, которые сообщили Сюю:

- Сударь, вас желает видеть господин начальник!

- По какой-такой причине? - удивился Сюй.

- Кто-то из господ ученых вашего училища прислал властям донос, в коем упомянуто ваше имя. В доносе говорится, будто вы втихомолку оскопили человека, и в своем доме-де устроили «внутренний надзор», то бишь гарем. Словом, вы замышляете какое-то недостойное деянье. Наш господин начальник утвердил бумагу и приказал доставить вас к нему. Он также требует к себе и пострадавшего по имени Ю Жуйлан!

- Сначала покажите ордер на арест, - потребовал Сюй.

- Табличка-«пайцзы» ³⁴ тут, при нас! - ответил один из стражников и протянул Сюю свою руку, измазанную красной краской. На коже виднелись знаки: «Не медля схватить преступника Сюй Вэя, а также привести на допрос оскопленного отрока Ю Жуй-лана!» Оказалось, правитель был так разгневан, ознакомившись с доносом, что не стал выписывать ордер на арест и выдавать таблицу для задержания. Свой гнев он выразил надписью на руке гонца.

Вы, конечно, спросите, что все-таки стряслось? А дело в том, что в свое время многие хотели заполучить себе Жуйлана, но потом умерили желания и стали выжидать, когда его родитель сбавит цену. Кто мог предполагать, что Сюй Цзифан не поскупится на столь огромные расходы и примет юношу к себе! Словом, он стал обладателем «высшей драгоценности», чем вызвал у многих не только зависть, но и злость. Поначалу завистники считали, что Цзифан недолго попользуется «драгоценностью» один. Немного потешившись новинкой, он в конце концов отпустит юношу, и тогда другие не станут более пускать слюнки, поскольку смогут взять его на содержание. Никто, однако, не ожидал, что Сюй Цзифан спрячет Жуйлана у себя и не будет отпускать его ни на шаг. Как же так?! Драгоценность Поднебесной не стала всеобщим достоянием! Это вызвало у всех гнев и ярость. Но к чему придраться? Ни малейшей щелки, в какую можно заползти. Увы! Если бы Цзифан в какую-то минуту не стал жаловаться и стенать, Ю Жуйлан, возможно, не совершил бы свое жестокое деянье, а если бы [161] он этого не сделал, на Сюя нынче не обрушились бы беды. Вот почему еще в древности верно говорили: «Стенанья без причины ведут к несчастью!» Есть еще слова другие: «Если судьба от тебя отвернулась, значит, кому-то это выгодно!» Очень точные слова! Узнав о неприятной новости, все страшно всполошились.

- Как, неужели этот маленький Жуйлан охвачен столь безрассудным чувством?

- Ах, какое неожиданное счастье подвалило Сюй Цзифану!

- Нет-нет, такие мерзкие пристрастия надо немедленно пресечь! Сюй не должен один владеть подобным счастьем!

Вот тогда-то и пришла кому-то в голову мыслишка написать донос, а возбудителем его стал сосед Жуйлана - тот самый человек, который когда-то вознамерился, как говорится, «запрятать юношу в свой кошель» и не позволить никому «подрезать шнур подвески».

Сюй Цзифан, увидев окрашенную краской руку стражника, поспешил к Жуйлану, чтобы сообщить тому неприятную новость. Жуйлан, понятно, растерялся; все души разом покинули его. Он подумал, что надо стражников покуда задержать, а за это время придумать какой-то выход, и лишь после этого идти на суд. Но гонцы не стали медлить, поскольку знали, что правитель пребывает в страшном гневе. Они без промедления потащили обоих в ямынь и стали ждать появления начальства. Высокий чин занял свое место, задержанных ввели.

- Кто ты есть? - вскричал правитель, ударив с силой по столу шашкой для игры, которую он в то время держал в руке. - Ты оскопил ребенка из достойной семьи, собираясь превратить его в евнуха-тайцзяня. Сразу видно, замышляешь смуту!

- Ваша светлость, живем мы вместе - это верно. Однако оскопление он сделал добровольно, я об этом ничего не знал!

- С какой стати ему себя калечить?

- Причины я не знаю, но если б даже знал, я не рискнул бы нынче объяснить. Лучше всего спросить его!

Правитель вызвал юношу.

- Ответствуй! Кто оскопил тебя: ты сам или сделал это он?

- Я сам!

- Почему ты это совершил, отвечай!

- Все дело в том, что на моем родителе (он был тогда уже в годах) висело множество долгов. К тому же в доме стояли два гроба [162] матерей моих - мы их никак не могли захоронить. Вот тогда господин сюцай помог нам, дал нам много денег. Словом, сделал немало добрых дел. Потом он продолжал помогать отцу, а когда тот помер, устроил похороны. Все это сделал он один. Я был ему безмерно благодарен, вот только я не знал, как его отблагодарить. Потом подумал: возможно, только тем, если стану служить ему всю свою жизнь. Вот почему я оскопил себя!

- Что за чушь! - взъярился правитель. - Если бы ты действительно желал возблагодарить его за доброту, ты мог поступить совсем иначе, не как сейчас! Плоть вместе с кожей и власами нам дадена родителями, а посему ты права не имел корежить Путь людской во имя постыдной связи! Иль ты не знаешь о трех видах непослушанья? Из них наиболее зловредный - отсутствие потомства. Я назначаю тебе порку за проявление непочтительности к предкам! - С этими словами чиновник бросил на стол четыре «наказательные бирки» ³⁵. Экзекуторы схватили жертву и стали совлекать с юноши штаны. И тут раздался непонятный шум - в присутственную залу вдруг ворвалась толпа людей ревущих. Надо вам сказать, что здешние чиновники обычно не слишком хорошо знали фуцзяньское наречие, поэтому правитель области из криков понял лишь одно: толпа вломилась в ямынь с какой-то просьбой или жалобой. Правитель растерялся и струхнул. Что же случилось на самом деле? А дело в том, что многие из здешних сластолюбцев, давно наслышавшись о несравненном нежном заде юноши [163] Жуйлана, решили увидеть чудо собственными глазами, а потому в день суда в присутствие набились даже не сотни, а тысячи людей, половина из которых были книжники-сюцаи, что посещали училище. Стражники не посмели остановить ученых мужей, а те, преград не видя, ворвались в присутственную залу. Правитель сидел ни жив, ни мертв от страха. Он тихо спросил у канцеляристов, в чем причина беспорядка, кто-то из служителей ему объяснил, что здесь произошло. Экзекуторы, подождав, покуда затихнут крики, сорвали с юноши штаны. И вот перед всеобщими очами возникла «драгоценность». Восславить можно ее так:

Правителю сразу стало ясно, что нежнейшая плоть юноши не выдержит жестоких испытаний батогами. Чиновник был готов [164] простить ему проступок, но при таком количестве людей он сделать это все же не решался. Что до экзекуторов, то они, схватившись за бамбуковые палки, бить юношу тоже не посмели и мялись, ожидая особого приказа: глядишь, помилует начальник. Однако такого приказа так и не последовало. С громким воплем они взметнули батоги над головой и вдруг... Сюй Цзифан, бросившись вперед, прикрыл юношу своим телом.

- Это я погубил его! - воскликнул он. - Значит, я и должен понести наказание!

Поначалу, как мы знаем, присутствующие в суде, судача о поступках двух друзей, считали, что Сюю сильно в жизни повезло, и строили всякие (понятно, ошибочные) догадки. Сейчас, увидев, как он прикрыл собой Жуйлана, все поняли, что Сюй Цзифан прилюдно признается в горячих и честных чувствах. Это вызвало у всех бурный взрыв восторга. Раздались приветственные крики, послышались хлопки.

- Господин судья! - кто-то крикнул. - В присутствии негоже судить людей за «деяния Лунъяна». Такого никто не видывал у нас!

Правитель рассердился, услышав эти крики, и в гневе вскочил с места.

- Если ты так ведешь себя в присутствии, значит в обычной жизни твоим бесстыдствам нет границ! - бросил он Цзифану. - Я должен доложить о недостойном поведении твоем инспектору училищ, попросить его пресечь твою дальнейшую ученую карьеру. Ну, а покуда никто не помешает мне отвесить тебе батогов!

Он снова кинул бирку с наказанием, причем с такою силой, что опрокинулся сосуд, в котором она лежала. Экзекуторы, отпустив Жуйлана, схватили Сюя, повалили на пол и принялись нещадно колотить, причем не простыми батогами, а самыми тяжелыми - «первого разряда» ³⁶. Жуйлан все это время стоял в сторонке на коленях. Он клал низкие поклоны, оглашая воздух скорбным воплем. Всякий раз, когда палка опускалась на Цзифана, он бился об пол головой. После тридцати ударов батогами ляжки Сюя превратились в кровавое месиво, а юноша разбил себе всю голову. Наконец казнь прекратилась, и правитель отпустил Цзифана под залог. Только теперь, после наказания Сюя (к тому же, заметим, он был лишен и звания сюцая) все осознали, что прежде допускали касательно него ошибку. Бумага о лишении его ученых званий ушла к [165] начальству. И все же правитель дал Сюй Цзифану послабление: он не стал привлекать его к суду за оскопление человека.

Сюй Цзифан, вернувшись домой, тотчас слег, и от недуга, который охватил его, более не поднялся. Жуйлан всячески ухаживал за другом, молился Небу, куренья возжигал, но избавить его от напасти так и не смог. Он очень горевал, что друг подвергся унижению из-за него и сейчас, возможно, его ждет смерть. Юноша боялся услышать обидные слова перед его кончиной, однако в скорбную минуту, когда, как говорится, «сменяется циновка» ³⁷, Сюй, схватил юношу за руку, прошептал:

- Ты из-за меня себя сгубил - лишил возможности иметь потомство. Свою вину я буду чувствовать даже после смерти. Прости меня, злобы не таи!.. А сейчас я попрошу тебя исполнить два моих завета. Запомни их!

- Какие? - спросил Жуйлан.

- Люди, расположенные к тебе, завидовали мне, вот отчего стряслась сия беда! После моей смерти они, конечно, снова постараются проявить недобрые намерения по отношению к тебе. Ты должен избегать таких людей, а потому тебе придется где-то затаиться, словом, «замести следы». Так вот, первый мой завет - блюди до конца дней память обо мне! Теперь второе. Я долго учился, но так и не смог далеко продвинуться вперед. Но у меня остался сын, правда, я не смог вырастить его и сделать человеком. Прошу тебя, позаботься о мальчике, научи и вразуми его. И если он со временем получит имя, это будет для меня огромным утешением у Девяти Истоков ³⁸, где я буду пребывать. Такова моя вторая воля.

Он кончил говорить, с уст сорвался стон, но глаза не оросились слезами. Через мгновение дыханье пресеклось, и он ушел навек. Жуйлан зарыдал, казалось, что из глаз его льются не слезы, но кровь, а сердце будто превратилось в пепел. Он был готов покончить с собой тут же, рядом с другом, но все ж сдержал себя, поскольку вспомнил о четырехлетнем сироте - ребенке, которого надобно было растить. Глотая слезы, он принялся готовить гроб.

Жуйлан дал клятву, что после кончины друга исполнит долгий пост. В день Двух Семерок ³⁹ он клал поклоны Будде и читал псалмы, а после совершения похорон стал думать, куда ему податься: вообразите, юноша шестнадцати-семнадцати лет и при нем четырехлетний мальчик. Кто он ему: его дитя иль брат родной? Как [166] называть мальчишку? К тому же здесь кругом беспутные мужчины-злыдни, и всюду буйствует «южный ветер». Но где уверенность, что в других местах поветрия такого нет? Откуда это знать? Вполне возможно, что в чужих краях, куда они придут, на них обрушатся и более страшные несчастья. Что же делать? Остается одно: переодеться женщиной и постараться не показываться людям на глаза. Может, тогда удастся сохранить верность заветам друга. Однако переодевшись женщиной, он все равно не избавит себя от двух серьезных неудобств. Прежде всего, от всевозможных случайностей в пути, и второе неудобство: как, став женщиной, заниматься торговым делом? Жуйлан много дней пребывал в горестных раздумьях. И вдруг однажды его будто осенило: он вспомнил о дяде по материнской линии - Ван Сяоцзяне, который жил совсем один, поскольку не имел ни сына, ни даже дочерей. Вот к нему и надо обратиться за помощью, попросить его, чтобы он их увез отсюда. В дороге у них будет надежный спутник, которому к тому же весьма удобно заниматься торговым делом в чужих краях. Приняв такое решение, Жуйлан позвал Ван Сяоцзяна, чтобы вместе обсудить свой план. Дядя с удовольствием откликнулся на предложение.

- Мы отправимся в Чжанчжоу, где жили мои предки! - сказал он. - Ты же всем говори, что у тебя - мол, умер муж и ты сейчас вдовица, однако более замуж никогда не выйдешь. А дитя от матери другой. Живем-де вместе с дядей. Если будешь так твердить, тебя не свалит не только «ветер южный», но не собьет и «северный»!

- Превосходный план! - обрадовался юноша. - Можно сказать, совершенный со всех сторон! - Как и прежде, он для удобства в имени своем сменил частицу «лан» на «нян». Еще во время болезни друга он за двести лянов продал все имущество Цзифана, так что деньги частично ушли на похороны. И теперь у него оставалась еще половина той суммы.

Итак, они отправились в Чжанчжоу, а когда туда добрались, сняли дом. Дядя Ван открыл сапожную лавчонку, а Жуйлан (то бишь Жуйнян) занялся хозяйскими делами. Ван Сяоцзян торговал на вынос, и дело шло вполне успешно. Словом, так они и жили.

Мальчик-сирота постепенно подрастал. Наступила пора найти для него хорошего учителя. Его определили в школу, и по сему случаю он получил имя Чэнсянь, что означает «Продолжатель [167] предков». Особыми природными дарами Чэнсянь не выделялся, то есть был обычным мальчуганом! Не слишком умным, но и не тупицей. Словом, в будущем он одинаково мог служить чиновником, равно и заниматься крестьянским делом. Но обликом своим он очень походил на покойного отца: прекрасные глаза и брови, черные волосы, белоснежная кожа. Когда ему исполнилось двенадцать или тринадцать лет, у него в школе возникли сложности. Его однокашники вдруг стали дарить ему фрукты, которые мальчик порой приносил домой и отдавал «матери», дабы выразить сыновнее почтение, как когда-то это делал в древности Лу Цзи ⁴⁰, даривший апельсины своей родительнице. Жуйлан как-то ему сказал:

- Не к добру все это, мальчик! В свое время из-за моей красивой внешности разорился и даже погиб один человек, а мне пришлось бежать в чужие края. На своих собственных бедах я нынче должна предостеречь тебя! - Жуйлан задумался и продолжал: - Не думай, что человек, подаривший тебе фрукты, сделал это из лучших побуждений. На самом деле он хотел тебя обмануть и приманить. Если ты заметил, что кто-то от тебя требует дурное сделать, тут же сообщи об этом сяньшэну-учителю ⁴¹. Не дай провести себя!

- Непременно так и сделаю! - пообещал Чэнсянь. И верно, прошло несколько дней, и один из учеников, ходивший в школе небольшим начальничком, попытался, как говорится, «разрыть его пещеру». Чэнсянь тотчас пожаловался сяньшэну, и тот наказал обидчика палками. Чэнсянь рассказал об этом «матушке», чем сильно ее порадовал.

Однако через некоторое время учитель, вдруг накупив множество разнообразных яств, поставил их на стол перед своими учениками. Когда Чэнсянь отвечал задание, наизусть читая текст, учитель незаметно от других учеников сунул в рукав юноши какой-то фрукт. Чэнсянь решил, что сяньшэн это сделал из добрых побуждений, а потому, как и прежде, принес подарок матери, то бишь Жуйлану. Лицо Жуйлана исказилось от боли.

- Значит, и сам учитель следует по той же колее! Какая гадость! - Жуйлан, найдя удобный предлог, взял сына из школы и нашел ему нового учителя, пожилого сяньшэна с седой бородкой. Мальчик пошел в другую школу.

Чэнсяню исполнилось четырнадцать лет. Он находился сейчас в том возрасте, в коем когда-то Жуйлан появился в доме Сюя. [168] Кто мог предположить, что «звезда цветов», как это было в прошлом, осветит судьбину юноши Чэнсяня?! Однажды мимо их дома проезжал новый начальник уезда, который в этот самый день совершал свои визиты. С ним, как водится, была и свита. Кортеж двигался с большой торжественностью, и Чэнсянь, находившийся сейчас в сапожной лавке, наблюдал за процессией. Сидевший в паланкине молодой уездный начальник, имевший степень цзиньши ⁴² - «Продвинутого мужа», заметил красивого юношу и пристально на него посмотрел, а потом, проехав вперед всего четыре или пять домов, снова обернулся и взглянул с еще большим вниманием. Ван Сяоцзян, заметив это, промолвил:

- Знатный вельможа, как видно, проявил к нам внимание: на нас спустилась звезда благополучия и завтра надо ждать доброго знамения!

Однако не прошло и четверти часа, как начальник уезда, закончив все свои визиты, неожиданно вновь появился у ворот их лавки.

- А ну-ка приведите ко мне вон того мальчишку в белом! - приказал он своим провожатым. Три стражника, видом похожие на тигров или волков, вломились в лавку и, связав юношу веревкой, потащили за собой. Чэнсянь закричал от страха, а потом заплакал. На шум прибежал Жуйлан, который еще не знал, что произошло. Стражники без долгих объяснений потащили несчастного парнишку в уездный ямынь.

- Когда новый начальник заступает на пост, он пуще всего боится увидеть человека в белом платье, - промолвил дядя Ван, - поэтому и схватили нашего мальчонку - он нарушил запрет. Как видно, его ждет наказание!

Жуйлан, забыв прикрыть лицо, поспешил вместе с дядей Ваном в уездную управу. Оказалось, что новому начальнику просто понадобился помощник, то бишь наперсник. Юноша приглянулся ему своим приятным видом, вот почему чиновник и вызвал его к себе, дабы объявить свое решение. Когда Жуйлан с дядей добрались до ямыня, Чэнсяня уже отпустили и он ждал бумагу о назначении на должность. Вернувшись домой, Жуйлан, обняв юношу, зарыдал:

- Твой батюшка перед своей кончиной наказывал, чтобы я тебя взрастила и дала образование, словом, чтобы ты получил имя и тем самым смог продолжать дело предков. Кто мог подумать, что [169] Небо отвернется от тебя и ты окажешься среди подлого сословия... Прежде чем я увижу твой позор, пусть лучше я сама умру и на том свете, быть может, встречусь с твоим родителем. Только после моей смерти ты пойдешь в уездный ямынь! - Жуйлан тут же попытался покончить с собой (разбить голову о стену), но ему помешал дядя Ван, который увел его в дом и стал уговаривать не делать этого. Наконец Жуйлан успокоился и перестал плакать. В тот же день к вечеру юноша получил приказ начальника уезда о своем назначении. На следующий день Чэнсянь, облачившись в темную одежду ⁴³, должен был идти в ямынь на службу к новому вельможе, которому приглянулся этот красивый юноша, приятный не только своей внешностью, но и сообразительностью.

Но у Жуйлана и дяди Вана уже сложился план. Они успели снять каюту на морском судне и потихоньку перетащили на него все вещи и одежду, а ночью втроем покинули свой дом и перебрались на корабль. Судно вышло в море и попутный ветер помчал его на юг. Уже через несколько дней корабль достиг области Гуанчжоу, что в провинции Гуандун. Путешественники, перетащив свой небогатый скарб на берег, нашли подходящее жилище, где и поселились. Ван снова открыл обувную лавку, а на Жуйлана легли заботы по обучению мальчика. Однако нынешняя учеба сильно отличалась от прежней. Днем Жуйлан заставлял юношу усердно заниматься с учителем и вести беседы с учеными друзьями, а вечерами упорно заниматься самому. Он не давал Чэнсяню никакого послабления. Жуйлан обращался с ним, как с родным дитятей, которое вышло из его собственного чрева, а потому нередко бранил его и даже давал затрещины. Но юноша и сам хотел подняться наверх, а потому уже через несколько лет значительно продвинулся вперед на стезе словесного ученья. Несколько раз он сдавал экзамены, уездные и областные, и всякий раз оказывался в первых рядах. Однако когда дело доходило до следующих испытаний, юношу до них не допускали из-за «сокрытия происхождения» ⁴⁴. И лишь когда ему исполнилось двадцать три года, главный экзаменатор, подбирая «остатние таланты», дозволил Чэнсяню вновь сдавать экзамены, и тот занял на них первое место.

Получив степень «вознесшегося мужа» - цзюйжэня ⁴⁵, он вернулся домой, чтобы засвидетельствовать свое почтение Жуйнян, то бишь Жуйлану, который испытывал несказанную радость по поводу успехов сына. [170] Напомним, что Чэнсянь потерял своего родителя, когда ему было всего четыре года. С тех пор он жил, не зная никакой нужды ни в еде, ни в одежде, словом, не имел понятия о делах домашних. После кормилицы, когда его вернули домой, за ним ухаживал Жуйлан, переодетый в женское платье. И так продолжалось до нынешнего дня. Мальчик рос, считая Жуйлана своей приемной матерью, и у него не возникало никаких сомнений в том, кто на самом деле Жуйлан: мужчина или женщина. А сам Жуйлан, понятно, не раскрывал ему секрета, хотя намеревался в свое время все рассказать начистоту. Итак, юноша прожил в полном неведении до двадцати трех лет. Настала пора ехать в столицу, чтобы сдавать очередные экзамены. Ему пришлось однажды проживать вместе с неким ученым мужем - уроженцем провинции Фуцзянь. Чэнсянь поведал соседу, что сам он тоже из этих самых мест. Приятели стали вспоминать общих друзей. Листая «возрастной реестр» ⁴⁶ Чэнсяня, приятель вдруг обнаружил фамилию и имя его отца Сюй Вэя (Сюй Цзифана), а также его родной матери Ши и приемной матери по фамилии Ю.

- О, оказывается ваш покойный родитель - это господин Сюй Цзифан! - воскликнул друг в крайнем изумлении. - Но ведь он, по слухам, не слишком жаловал женский пол и имел лишь одну супругу, помнится, он никогда не был женат на женщине по фамилии Ю.

- Но моя матушка живет и здравствует поныне! - возразил Чэнсянь. [171]

Ученый приятель, задумавшись, неожиданно рассмеялся:

- Так это, верно, Ю Жуйлан! Но он мужчина! С какой стати вы считаете его приемной матерью!

Чэнсянь ничего не понял, и знакомцу пришлось ему растолковать. Только теперь Чэнсянь узнал предивную историю, которая произошла когда-то. После этого он еще несколько раз пытался сдавать столичные экзамены, но всякий раз терпел неудачу. Однако в конце концов его назначили правителем уезда, а через три года перевели с повышением в одно из ведомств. Он по-прежнему почитал Жуйлана как родную мать и даже добился для него титула «Почтенной госпожи» ⁴⁷. Он никогда не обращался к нему с расспросами, делая вид, что ничего не знает. А когда Жуйлан умер, он похоронил его в одной могиле с Сюй Цзифаном, своим отцом, начертав на могильной плите такую надпись: «Могила госпожи Ю». Другими словами, во имя близкого ему человека он сокрыл правду от людей.

Любезный читатель, послушай, что я тебе нынче скажу. Наш Сюй Цзифан, как видно, был первым таким чувствительным мужчиной, к тому же склонным к «южному поветрию». Что до Ю Жуйлана, то его можно уподобить целомудренной жене, выполнявшей роль Лунъяна. А всю историю, что я здесь рассказал, если судить по справедливости, можно посчитать за отличнейший рассказ, аромат коего, конечно, разнесется на многие столетия. Однако кое-кто из ныне живущих, прочитав его, по-видимому прикроет рот, чтобы скрыть улыбку, словом, отнесется к нему с пренебрежением. Ты спросишь, почему? Потому что рассказанная история отнюдь не заключает в себе истину, которую несут в себе Небо и Земля. Ее измыслили те наши предки, что следовали по искривленному пути и в конце концов дошли до самого предела. Нет, этот путь никак не может считаться достойным для людей, живущих ныне. Посему я обращаюсь к современникам с настоятельным советом:

«Не следует идти по кривой дороге, сойдите с нее прочь! Свой дух и жизненную силу направьте на полезные деянья. Помня о государевом дворе, думайте об умножении населения страны и во имя предков не забывайте о продлении нити вашего потомства». Разве не это именно по-настоящему полезно?! Ну скажите, к чему изливать «золотой настой» во вместилище, где смрад и грязь? К сказанному выше можно присовокупить стихи, которые мы приводим здесь как доказательство. Послушайте их: [172]

(Повесть шестая из цикла «Безмолвные пьесы». Полное название повести: «Некий мужчина, как некогда мать Мэн-цзы, трижды сменил жилище, дабы обучить сына».)