ЗАПИСКИ Т. ПЕРЕЙРЫ ¹

ДНЕВНИК ПОЕЗДКИ КИТАЙСКИХ ПОСЛОВ

Тун Го-гана и Сонготу ² в Нерчинск (Т. Перейра и Ф. Жербийон при передаче географических названий дают их китайскую транскрипцию. В источнике здесь и далее: Нипчу.) и заключения между Китайской и Московской империями мирного договора, лично подписанного уполномоченными в 1689 г., каковой приводится ниже со всеми представляющими интерес обстоятельствами и подробностями

1. Иезуиты Томас Перейра и Франсуа Жербийон получают приказ от китайского богдыхана сопровождать китайскую делегацию и помогать делегатам в заключении мира с Россией

В прошлом году я уведомил ваши преподобия ³ в нескольких письмах, что император очень корректно публичным эдиктом повелел мне сопровождать его послов. Его воля была объявлена в послании, копию которого я тут же получил и в прошлом году отослал вам. Здесь я только упомяну о нем, так как оно имело большие последствия и принесло большую честь нашему обществу. «Поскольку я убедился в том,— говорит император,— что европейцы, которые служат мне, лояльны, заслуживают доверия и на них можно положиться, пусть Сюй Жи-шэн отправится с вами на встречу с московскими людьми». Этим самым он несомненно засвидетельствовал (в таких лестных выражениях, которые я лично не заслуживаю) лояльность всех европейцев, опровергнув одновременно старую клевету и враждебные выпады его подданных. Опубликовав указ, император послал ко мне своего приближенного Чжао ⁴, очень дружественно относившегося к христианству, через которого мы и до того вели все наши дела с императором. Итак, он послал его ко мне, чтобы уведомить меня, что я могу выбрать себе сотоварища. И я выбрал отца Франсуа Жербийона как самого способного. Император опубликовал и другие документы, в которых выражалась похвала нам, но я не буду их повторять, так как они обнародованы и широко известны. Кроме всего прочего он дал мне свое платье, халат из дорогого меха, который был так искусно и элегантно скроен, что люди сразу же признавали сан того, на ком он был одет. По приказу императора дорогое платье было сшито и для моего сотоварища.

2. Особые милости, оказанные Канси обоим иезуитам. Путешествие китайской делегации через Гоби и Монголию

(В этом и последующем отрывке вкратце описана неудачная поездка летом 1688 г., когда послам пришлось вернуться с полдороги.)

Таким образом он осыпал нас различными почестями. Поскольку они обнародованы, я упомяну лишь одну: он предложил одному из послов, своему дяде (брату матери) ⁵, чтобы мы ели за его столом, в его резиденции и чтобы к нам относились со всей честью, подобающей самому императору. Этой чести я совершенно не заслуживал. Оказанное нам уважение, однако же, не спасло нас от больших страданий: например, [703] пребывая в пустынной и выжженной местности больше четырех месяцев, мы испытывали невероятные лишения, голод и жажду.

Мучились мы не из-за недостатка продуктов, их у нас было в избытке, а из-за недостатка приправ. Эти люди привыкли есть все либо недоваренным, либо сырым, как я наблюдал это своими собственными глазами, а такой способ приготовления пищи лишь позволял нам не умереть от голода. Эта часть пустыни почти целиком покрыта песками, и никто здесь не живет. На протяжении более 30 лиг ⁶ мы встретили лишь несколько юрт кочевников, пасших овец, лошадей и коров, молоком которых они обеспечивали себе скудное пропитание. Земледелием здесь не занимаются, и нет почти никаких следов цивилизации. Редкое население живет на своих пастбищах, оно незнакомо даже с хлебом, не говоря уже о рисе. Каждый день мы вынуждены были выкапывать ямы, чтобы добывать воду, которая ввиду большого содержания селитры, переполняющей эти бесплодные пустыни, солоновата и дурно пахнет, но бедные верблюды, овцы и лошади пьют ее с наслаждением. На каждой дневке, как только эти животные замечали, что мы начинаем копать, они инстинктивно сбегались в надежде, что появится вода и они смогут утолить жажду. Пили они с такой жадностью, что приходилось каждый день копать множество колодцев, чтобы напоить более 20 тысяч животных.

3. Состав первой делегации. Путешествие прерывается из-за войны между олотами и халхаскими монголами

(Конец рассказа об экспедиции предыдущего, 1688 г.)

Наш караван в 6 тысяч человек страдал не меньше. Ввиду страшной жары мы вынуждены были утолять жажду кипятком, так как здешняя сырая холодная вода вредна для здоровья. И вот я, пользующийся репутацией большого водохлеба, был вынужден, несмотря на жару, воздерживаться от сырой воды, чтобы не заболеть. И, хотя этим я избежал одной опасности, мне не удалось уйти от другой: из-за недостатка воды и изобилия полусырой пищи я стал страдать желудком. Я так исхудал, что, когда вернулся домой, от меня остались лишь кожа да кости и я выглядел как чахоточный. В конце концов я поправился, но на это ушло много времени. За все те месяцы, что мы путешествовали по пустыне, мы не видели ни одного дерева или куста, пригодного для топлива. Во время еды все было пропитано запахом конского навоза, который мы были вынуждены использовать в качестве топлива для спасения жизни. Результаты были таковы, что мне не хочется рассказывать о них подробно. Самое большое удовольствие мы получали от болтушки из муки и воды, которая, несмотря на дурной запах стоячей воды, казалась нам очень вкусной. Лучшей приправой и лекарством было наше терпение, те же, у которых его не хватало, обзавелись невыносимыми мучителями и лишь еще больше страдали из-за этого.

За несколько дней пути до Селенгинска, где мы должны были вести мирные переговоры с московским послом, мы получили известие, что олоты вторглись на территорию Халхи, по которой мы путешествовали и вождь которых, как я слышал, бесстыдно зовется ханом, хотя, по моему мнению, не достоин даже звания пастуха. После скорее спешного, чем благоразумного совещания наши послы повернули обратно. Спустя несколько дней наш император, не получавший достоверных сведений, одобрил это решение.

Итак, мы вернулись ко двору императора, потратив много сил и здоровья, не открыв тех дверей, в которые мы стучали изо всей мочи. Мы расплачивались за невежественное решение послов и, как читатель может сам судить, ни на кого другого нельзя возложить вину за нашу неудачу. После нашего возвращения император издал предписание, согласно которому нам предстояло в будущем году вновь отправиться в такое же «полезное для здоровья» путешествие, но через другие, хотя и похожие земли. Единственным отличием второй поездки явилось обилие дождей. Вместо прошлогоднего безводия мы то и дело наталкивались на спасавшие нас от жажды и смерти болота, хотя ко времени возвращения из второй поездки некоторые из них уже пересохли. Я не буду здесь пересказывать, как мы возвращались из этого столь же трудного, сколь и бесполезного первого путешествия, и, что более целесообразно, перейду прямо к описанию второго.

4. Китайская делегация отправляется в Нерчинск. Встреча с монгольскими князьями

(Отсюда и до конца дневника речь идет о поездке в Нерчинск и о переговорах с Ф. А. Головиным в 1689 г.)

В июне 1689 г. в день святого Антония (День святого Антония приходится на 13 июня.) мы выступили из дворца богдыхана с еще большим числом людей, а также лошадей, овец, быков и верблюдов, чем в прошлом году, так как мы везли с нашим караваном продовольствие на пять месяцев. До [704] 21 июня (11 июня. В записках Перейры и Жербийона счет времени ведется по григорианскому календарю. В связи с тем, что все даты статейного списка даны по юлианскому календарю, здесь и далее под строкой дается перевод дат на юлианский календарь.) мы шли на север, лишь слегка уклоняясь к востоку. В этот день мы достигли того места на равнине, где в низких песчаных холмах жил князек маленького поселения, состоящего из юрт. Татары называют их тайчжи, что значит ханской крови. Эти западные татары ⁷, когда-то правившие Китаем более 60 лет ⁸, были посланы в эти пустынные места, чтобы обеспечить безопасность империи. К ним присоединились многие другие, включая бывшего татарского богдыхана и вельмож, которые были низложены и изгнаны из Китая прошлой династией Мин. Силой обстоятельств и из-за своей собственной отсталости они были вынуждены перейти к описанному уже образу жизни. Но я не хочу отвлекаться и говорить о том, что уже описано в исторических трудах. Все эти места расположены на большей высоте, чем Пекин, и воздух здесь настолько холоден, что в некоторых источниках, а их несколько в этом районе, вода замерзала. Можете быть уверенными, что я более, чем кто-либо другой, воспользовался этим обстоятельством и сосал лед в самую жару, которая хотя и спадала ночью, но в полдень была невыносима.

5. Озеро Дал, гора Печа и заброшенная кумирня. Встреча с другим монгольским князьком и ламой

27 июня (17 июня.) мы прибыли к берегу прекрасного озера Дал. Отсюда не более двух дней пути до знаменитой горы Печа, куда богдыхан обычно ездит осенью и весной на охоту за оленями. Но я уже рассказывал об этом, когда описывал охотничью экспедицию, во время которой я сопровождал богдыхана, поскольку он хотел научиться нашему искусству и музыке. Озеро Дал раскинулось с юго-запада на северо-восток и имеет 16 лиг в окружности. В нем так много рыбы, что оно похоже на коробку, набитую сардинами. Мы забросили сети лишь несколько раз, и улов был достаточен, чтобы накормить всю группу. (А сети мы получили именно для этого от богдыхана, который также снабдил нас двумя маленькими лодками.) Из разумного охотничьего чувства наши люди не хотели более рыбачить, так как мы не были в состоянии ни съесть, ни сохранить больше того, что уже наловили. В каждом неводе рыба кишела как муравьи в муравейнике, и его было тяжело вытащить на берег. Поскольку послы подали пример, всем остальным пришлось войти в воду. Все сняли обувь и рыбачили, не думая об опасности или неудаче. Рыбы было так много, что стоило только наклониться и погрузить руки в воду. Тому, кто своими глазами не видел этого, трудно поверить или даже представить такое ⁹. В озеро Дал впадают четыре реки, и не исключено, что у озера есть подземное сообщение с морем. Вода солоновата, и говорят, что в озере бывают приливы и отливы. Я сам этого не наблюдал и поэтому предоставляю читателю самому решить этот вопрос. Я пишу лишь о том, что я сам видел. Невдалеке от озера мы наткнулись на развалины пагоды, построенной 400 лет тому назад во время господства западных татар сановником из Управления внутреннего дворца. Память этого советника увековечена надписью китайскими иероглифами на прекрасной беломраморной плите. Перед идолами лежало несколько исписанных им томов, но уже в значительно поврежденном состоянии. Мы отобрали несколько из них, написанных, по-видимому, на тибетском языке, разрушили недостойного идола, а книги увезли с собой в Пекин как память. Жрецы предпочитают служить в тех местах, где они могут удовлетворять свое обжорство, здесь же по прошествии времени оказалось, что им нечем поживиться. Теперь память о них исчезла, и найденная нами пагода служила лишь гнездом для ласточек и других ищущих пристанища птиц.

6. Князек халхаских монголов

Отсюда мы совершали рекогносцировки в разных направлениях, так как мы должны были найти путь, где была бы вода. Здесь даже грязные болота казались кристальными ручьями, а высохшая низкая трава приятным лугом; навоз же животных был единственным топливом для приготовления пищи. 9 июля (29 июня.) мы пересекли границу, где живут уже упоминавшиеся мною татары — подданные китайского императора. Они разводят лошадей, часть которых доставляют ко двору в виде дани, а часть продают. Без этих лошадей [здешнее] царство испытывало бы большую нужду, так как народ привык ездить верхом, а не в паланкинах, которые так нравятся китайцам. Здесь мы встретили другого тайчжи, уже пожилого и окруженного примитивной роскошью. Он был подданным не богдыхана, а Халхи, о чем я уже говорил прежде. Его сопровождал жрец при идолах, именуемый ламой. Эти сельские народы глубоко почитают лам и не [705] прикоснутся к еде, пока кто-либо из лам не произнесет нужную в этом случае молитву. Молитва эта читается с глубокой серьезностью, что свидетельствует, насколько естественна потребность в ней для людей. В этом месте мы оставили наиболее измученных лошадей и верблюдов, чтобы они отдохнули и набрались сил и могли бы послужить нам на обратном пути. Мы оставили также достаточно людей, чтобы ухаживать за ними.

13 числа (3 июля.) мы образовали полукруг, чтобы поохотиться в пустыне. Когда же мы замкнули круг, в нем оказалось множество хуанян, то есть желтых баранов или коз, так как по-китайски слово «ян» одинаково применяется для тех и для других. Они бегают настолько быстро, что даже отборные кони не могут их догнать. Животное, раненное в ногу во время охоты, как я наблюдал собственными глазами, бежит так же отчаянно, как и другие, и падает лишь в том случае, если его поражает удачно направленная стрела. Из множества животных, что мы окружили в круге диаметром больше лиги, убито было немного; поймать их невозможно, так как, завидя что-либо живое, они бегут, пока не скроются из виду. Они живут, как я сам часто наблюдал, большими стадами, насчитывающими тысячи животных. Молодняк подражает взрослому поколению уже с момента рождения и бежит так, как будто это единственная цель в жизни. В окружении оказались также дикие мулы, похожие на наших домашних, у них такая же величина туловища, головы, ушей, шеи, ног, черепа, такой же хвост, шерсть, грива и даже помет. Я наблюдал за ними с восхищением. Единственное отличие состояло в том, что голос дикого мула более резок. Нам удалось убить лишь одного мула — одногодка, более взрослых животных невозможно было догнать или даже приблизиться к ним, чтобы посмотреть на них. Все они одной масти, которую нельзя назвать ни белой ни черной, она представляет собой что-то среднее между ними — цвет золы или прогоревших углей. У всех у них белое пятно вокруг хвоста. Под седло они непригодны, даже если они рождены в неволе, что тоже нечасто случается. Природа берет свое. Татары едят мясо диких мулов; я пробовал, но убедился, что оно слишком жестко для чьих-либо других зубов, кроме татарских. 14 числа (4 июля.) мы подобрали еще одного молодого мула, который накануне был поражен стрелой и вследствие этого не мог бежать так быстро, как другие, поэтому его и нагнали наши кони. Я смог на досуге спокойно изучать его, так как он был все еще на ногах, и я отметил все то, о чем написал выше.

16 июля (6 июля.), продолжая наш путь на север, мы достигли реки Керулен. Мы пересекли ее в пункте, расположенном на широте 48 градусов и нескольких минут. Течение этой реки, бегущей с запада на восток, в основном спокойное и тихое. Однако по берегам ее нет деревьев, и все эти бесплодные и необработанные низины как будто находятся под каким-то проклятием. В реке много прекрасной рыбы, которая как будто заходит в нее из великолепного озера, величина которого примерно 60 лиг в окружности, находящегося отсюда в одном дне путешествия на восток вниз по течению. Разбив лагерь на берегу реки, мы наловили много этой вкусной рыбы. Река судоходна для маленьких лодок такого типа, как мы привезли с собой и подобных которым я нигде не видел. Вытекая из озера, о котором я говорил, Керулен течет под названием Аргунь. Аргунь при впадении ее в Черную реку упоминается в мирном договоре. О Черной реке, которая на языке татар зовется Сахалян-ула, мы еще поговорим. На всем протяжении пути до Черной реки мы не встречали ничего, кроме равнин и необработанных безлесных пустошей. Однако в районе Черной реки раскинулись бесконечные великолепные леса. В течение нескольких дней в этой местности нас одолевали комары. Они безжалостно ели наших животных и, сколько раз я видел бедных лошадей покрытых комарами, сосавшими их кровь. Они нас так мучили, что все старались сделать себе из тонкого шелка накидку с капюшоном-накомарником, закрывавшим голову, как сеткой, и продолжать поездку в такой броне. Один из послов сжалился над нами и приказал сшить и дать нам два накомарника. Другим же оставалось лишь терпеть те мучения, которые доставляли эти немилосердные насекомые. Это было хорошее упражнение в терпении и давало случай отличиться тем, кто стойко выносил их. В результате могу сказать, что эту область можно смело назвать комариным царством. [706]

9. Река Порчи и трудности переправы через нее

21 июля (11 июля.) в восьми или девяти днях пути до места нашего назначения наши послы через каких-то татар дали знать московским людям, что мы приближаемся, а 22 числа (12 июля.) нас догнал курьер с депешами из Пекина. На следующий день мы достигли другой реки, именуемой Порчи, где, к нашему удовольствию, мы увидели несколько ив и заросли кустарника, которые ввиду отсутствия деревьев по пути до этого пункта показались нам роскошным лесом. Река Порчи течет с востока на запад, берега ее ровные и сырые, и, хотя воды в ней немного, течение ее быстрое. Когда нет паводка, через нее можно перейти вброд на лошадях. Однако мы прибыли как раз тогда, когда она разлилась и затопила всю округу. Произошло это из-за обильных дождей, часто шедших за время нашей поездки. В тот день у нас было много неприятностей. Некоторые всадники, достигнув берега реки завязли в грязи, и не могли двинуться ни взад ни вперед; другие же разбили лагерь на холме, на некотором расстоянии от реки, намереваясь переправиться через реку, вода в которой была выше человеческого роста. На следующий день мы искали место, где можно было бы совершить переправу, но не нашли, так как повсюду берег был затоплен или покрыт грязью. Таким образом, мы повернули обратно; остались лишь несколько смельчаков, которые, раздевшись догола, шныряли повсюду на лошадях в поисках менее опасных мест для завтрашней переправы. Некоторым удалось переправиться сразу же. На следующий день был приготовлен настил из ивовых ветвей, его набросили на прибрежную грязь, чтобы лошади не увязали, и все же избежать несчастных случаев не удалось. Во время переправы погибло много животных, немало припасов было потеряно, а большое количество имущества и одежды повреждено, вследствие того что некоторые высокопоставленные лица (не все, конечно) вздумали переправиться через реку верхом в одежде. Простой народ раздевался и переправлялся вплавь. Мы вместе с послами переехали реку на наших лодчонках. Лошади завязали в грязи по колено и многие гибли. Кроме животных при переправе погибло немало людей, не умевших плавать или управлять лошадьми, на которых они пересекали реку. Они падали в воду и тонули на наших глазах, а мы ничем не могли им помочь. Было очень тяжело смотреть на все это. Переправа заняла целый день и часть следующего. После этого мы шли несколько дней по местам, густо заросшим кустарником.

24 июля (14 июля.), путешествуя по залитой водой местности, где проблемой был уже не недостаток воды, а ее обилие, мы наткнулись на большое количество ревеня. Видели мы также много выдр, мех которых халхасцы и другие татары используют для изготовления одежды, особенно шапок. На этих равнинах встречается бесчисленное множество выдровых нор. Мы охотились за выдрами больше из-за мяса, которое считается очень вкусным, чем из-за меха. В тот же день мы встретили нескольких халхасцев, которым по самой их природе нельзя доверять, поэтому мы и не воспользовались их ответами на наши расспросы. Все же мы соблазнили их кое-какими подарками, и они вывели нас на хорошую дорогу. Добравшись до реки Суктей, мы расположились лагерем на ее берегу. Отсюда были видны покрытые лесом горы, смотреть на которые было очень приятно. На следующий день эти халхасцы, являющиеся непримиримыми врагами Москвы, покинули нас, так как побоялись двигаться дальше. Река Суктей, как и Туйхэнь, которую мы миновали на следующий день, течет с востока на запад. Вскоре мы вошли в густой лес, состоявший из сосен и других деревьев. Деревья здесь были такие высокие и могучие, что лес этот не уступил бы самым лучшим и культивируемым лесам Европы.

26-го (16 июля.) мы переправились через другую большую реку, под названием Пори, не подвергаясь опасности и без потерь, но все же немало намучившись из-за разлившихся вод. Чтобы наши животные не увязали в грязи, нам пришлось накосить травы и набросать ее охапками поверх грязи; и, таким образом, мы шагали по настилу, как шагают по рыболовным плотам на реках. В этот день мы шли вдоль реки Пори, теряя верблюдов, лошадей и других животных, которые навеки увязали в грязи. И так мы дошли до слияния ее с рекой Умду, текущей с востока на запад точно так же, как и все другие реки, что нам повстречались после того, как мы миновали Керулен. Но и здесь нам повезло не больше: в реке была высокая вода из-за прошедших дождей. Конечно, она была бы судоходной для лодок, если бы они у нас были. Течение было [707] слишком сильным. Здесь погибло много животных, а также несколько человек, которые не смогли справиться с быстрым течением. Большая часть наших запасов была подмочена, кое-что потеряно. Гибель стольких людей у нас на глазах довела меня до слез. Дядя богдыхана, чтобы воодушевить других, бросился в реку и переплыл ее. Мы же, как и ранее, воспользовались имевшимися у нас лодками. Этот и следующий день были потрачены на переправу, которая чревата была всякими неприятностями. Отсюда в северном направлении в полудне пути река Умду впадает в Черную реку, которую я уже упоминал и о которой еще буду говорить в дальнейшем. На следующий день вернулся один из наших гонцов к московским людям, а 28-го (18 июля.) вернулись и другие сопровождавшие его.

29 числа (19 июля.) мы шли через сплошной лес, нам попадались болота, создавшиеся при разливе реки, в тот же день мы разбили лагерь на небольшой открытой поляне. Десять москвитян, посланных воеводой, чтобы справиться о здоровье послов, были приняты с уважением и доброжелательством, что, видимо, произвело на них хорошее впечатление. До того же как гонцы наших послов добрались до лагеря москвитян, туда прибыло 90 наших судов. Они прибыли по Черной реке с командой в 1000 солдат и необходимыми припасами, что диктовалось потребностями времени и успеха в будущем. На этих судах в зависимости от их размера были установлены на корме 40 орудий. Когда суда подошли очень близко к лагерю москвитян, воевода спросил, куда и с какой целью они держат путь. Солдаты ответили очень грубо и недипломатично, что идут куда хотят. Воевода благоразумно игнорировал этот ответ и, получив очень любезное извещение от наших послов об их прибытии, с похвалой отозвался о послах как воспитанных и вежливых людях и уведомил их о невежестве и грубости команды судов. Наши послы ответили, что не стоит обращать внимания на ответы конвоя на судах, так как они не имеют никакого отношения к переговорам. Здесь мы сделали дневку и послали большое число солдат в лес на разведку болот, которых здесь великое множество. 30 числа (20 июля.) мы прошли 5 лиг сквозь сплошной лес, где не видно было даже солнца. Когда мы вышли на открытое место, мы увидели ряд деревянных изб, принадлежащих москвитянам. Тут же была и небольшая деревянная часовенка, аккуратно и красиво построенная. Эта часовенка имела 2 кубита ¹⁰ в ширину и 4 в длину. Она покоилась на четырех деревянных столбах и была увенчана крестом. Пол ее поднят на 3 или 4 дюйма из-за болотистой почвы. Вблизи леса у москвитян было несколько обработанных участков, где они сеяли озимую пшеницу и другие неизвестные здесь злаки; яровую же не сеяли, так как, по-видимому, она не подходит к здешнему климату.

13. Прибытие китайской делегации в Нерчинск. Река Амур, окружающие ее леса и пушной зверь в них

31-го (21 июля.) мы прибыли в Нерчинск, где нас встретило множество мандаринов с наших судов. Они собрались, чтобы справиться о здоровье послов. Нерчинск расположен в углу, образованном рекой Нерчей (Здесь и далее в источнике: река Нипчу.), от которой и произошло название крепости, и Черной рекой, куда она впадает ¹¹. Черная река течет с запада на восток, слегка уклоняясь к северу. Река здесь гораздо глубже, и потому по ней могут ходить более крупные суда. Течение ее очень быстрое, а вода мутно-глинистая, тогда как вода в реке Нерче кристально-прозрачная. Эту разницу в цвете воды можно наблюдать па большом расстоянии после их слияния. В этом месте ширина реки приблизительно четверть лиги, но здесь она очень глубока. В ее русле попадаются острова, и, по словам татар, пройдя примерно 700 лиг, река впадает в Восточный океан. В Черную реку впадает еще несколько полноводных притоков, так что в дельте она достигает 6 лиг в ширину. В реке водится много ценной рыбы, но быстрое течение затрудняет рыболовство. Среди больших и вкусных рыб встречаются породы, подобные нашим лососям. Окружающие ее великолепные леса придают ей необычайную красоту. Они полны дичью, оленями, газелями, козами и зверьками, похожими на кролика (я сам держал их в руках). Этот кролик величиной с обыкновенную собаку, шерсть у него летом такая же, как у нашего [708] кролика, и белоснежная зимой. По внешнему виду эти кролики не очень легкие, они большие и жирные. Встречается здесь зверь, которого татары называют камдарган. Он напоминает оленя; цвет его скорее каштановый, чем серый, рога такие же, как у оленя, но ствол и ответвления плоские. По оплечью, около шеи, у них нарост величиной с дыню, такой же, как у быков в Индии и на острове Святого Лаврентия. Татары ценят их мясо, шкуру и рога.

Черная река и множество впадающих в нее рек, а также громадные окружающие их территории были заняты в последние годы Московской империей. Москвитяне получали большую прибыль от охоты на пушного зверя. Особую ценность имеют шкурки животного величиной с кошку, которого наши португальские женщины называют «регалло», а москвитяне соболем. Мех его очень нежен, лучшие сорта черного цвета, менее ценные каштанового; цена их зависит от цвета. Охотятся москвитяне также на черных, белых и желтых лисиц и других ценных зверьков, шкуры которых они продают китайскому двору и извлекают из этого большую прибыль. Они также ловят подо льдом большую рыбу, которой в Восточном океане торгуют с большой выгодой. Зуб этой рыбы ¹² имеет метр в длину и толщиной в человеческую руку. Он плотен, чисто белого цвета и очень похож на яшму. Придворные богдыхана платят за него большие деньги, идет он на художественные поделки.

Город Нерчинск расположен на равнине, находящейся на 41,5 градусе северной широты. На западе он достигает берегов реки Нерчи, а на востоке почти доходит до Черной реки. Так как он стоит на равнине, он подвержен речным разливам. Чтобы до него добраться, нужно миновать зону половодья, в этом мы сами убедились. Вдоль западного берега реки Нерчи тянутся высокие горы. Эти горы настолько господствуют над Нерчинском, что без укреплений на них город был бы беззащитным перед нашествием европейской державы. На одной из этих гор мы увидели два вертикальных ничем не украшенных деревянных бруса или балки. Мы спросили татар, для чего служили эти балки. Они ответили, что, когда москвитяне поклонялись своим богам, они отвешивали им земные поклоны. Я не поверил этому и лишь улыбнулся. Но немного позже мой сотоварищ, который рассмотрел их через подзорную трубу, сказал мне, что это были два красивых креста, перекладины которых невидимы, так как совпадают с линией горизонта. И мы поняли, что это место было их Голгофой и что высокий крест олицетворял Христа, а пониже — доброго разбойника. По восточному берегу реки примерно на расстоянии в пол-лиги тянется другая гряда, но менее высокая, чем предыдущая. На ней москвитяне сеют зерно. К северу эти холмы постепенно понижаются и переходят в равнину, пригодную для различных целей. На этой равнине москвитяне и их вассалы — халхасцы разводят большое количество лошадей, рогатого скота и овец. Выращивают они также и разные сорта овощей, в том числе прекрасную капусту, которую садят в большом количестве. Эту капусту прислали нашим послам. Плодовых деревьев я не видел, ни европейских, ни каких-либо других, то ли потому, что их не садят, то ли потому, что почва для этого не годится. Мы расположились лагерем к югу от Черной реки, и очень скоро местный воевода послал к нам справиться о здоровье послов.

Для того чтобы подробно и толково изложить последующие события, необходимо вернуться к некоторым фактам прошлого. В первый год господства татар в Китае, то есть 46 лет тому назад, москвитяне, которые все более и более приближались к Татарии, отправили посла к татарскому богдыхану для переговоров о мире на началах равенства сторон. Татары, в то время очень некультурный народ, находились целиком под влиянием китайских свычаев и обычаев, а надо сказать, что китайцы спокон веку принимали чужеземных послов только как данников. В своем полном невежественном восприятии окружающего мира татары, отличавшиеся не меньшей заносчивостью, чем китайцы, считали все другие народы такими же пастухами, как и окружавшие их племена. Они были уверены, что все земли были когда-то частью Китая, который с гордостью называли Тянься, то есть Поднебесной вселенной, как будто ничего другого не существовало. Естественно, что московский посол не пошел на уступки и был отослан обратно за то, что смело объявил китайцам: «Ваша империя велика, но и наша не мала». В последующие несколько лет москвитяне продвинулись на восток, покорив упомянутые выше земли, и дошли до тех земель, куда китайский император ежегодно посылал своих людей охотиться. Произошли стычки, были потери с обеих сторон, но ни те ни другие не хотели отступать. Несколько лет тому назад, когда я уже был при дворе, москвитяне послали другого посла для того, чтобы добиться нужного им мира. [709] Посол был хорошо принят, так как в то время происходило восстание У Сань-гуя, который до этого был у татар в большом почете, ибо помог им завоевать Китай. У Сань-гуй, которому после этого пришлось признать их владычество (это история старая и хорошо известная), взбунтовался и захватил половину империи. Московский посол, однако, исходил из презумпции равноправия сторон в переговорах и не хотел принять точку зрения неопытных в этих делах китайцев. И он был отослан обратно, хотя ему и удалось поколебать высокомерие китайцев, восхищавшихся бесстрашием его ответов. Человек он был очень решительный и всегда ценил себя не ниже китайцев. Он был хорошо знаком с торговлей, но не привез никаких товаров. Он был очень образованным человеком и хотя был еретиком, прекрасно знал философию и диалектику. Однако же он отказался вступать в какие-либо дискуссии о католицизме и даже не хотел об этом слышать.

Португальский посол Мануэль де Салданья тоже преподнес китайцам подобный урок. Китайские сановники в Кантоне донесли богдыхану о том, что Салданья отказывается в представленных им бумагах признать вассальную зависимость Португалии по отношению к Китаю. Богдыхан, учитывая известность Салданья, вызвал его ко двору, где он должен был ответить на расспросы и рассказать о себе. Однако к тому времени, когда Салданья прибыл в Пекин, китайцы были хорошо информированы и решили не задавать ему вопросов. Посол произвел большое впечатление при дворе: император и другие вельможи (как я не раз слышал, хотя китайцам трудно произнести его фамилию) не могли нахвалиться Салданья, несмотря на то что некоторые пытались дискредитировать его лживыми и предательскими рассказами о том, будто он выполнил требование китайского этикета. Как бы то ни было, я думаю, что никакие европейцы не будут допущены [ко двору], если они не признают свою вассальную зависимость, как это, по дошедшим до меня слухам, сделали и обесчестили себя этим голландцы. Они дошли до того, что позорно предложили платить ежегодно дань, лишь бы получить разрешение торговать.

В эти годы москвитяне построили город, окружили его стеной и назвали Албазином по имени одного из своих подданных — вождя кочевников Албаджума. Татары, однако же, называют этот город Якса (Здесь и далее в источнике: Албазин.). В связи с этим четыре или пять лет тому назад нынешний император решил послать армию, чтобы осадить русских в Албазине и заставить их вернуть то, что они захватили. И в этом случае император проявил милосердие: повелел никому не причинять вреда, с русскими, при высылке их, обращались самым лучшим образом и предложили им более не возвращаться. Однако же москвитяне не соблюли этих условий, хотя и дали слово. Через пять или шесть месяцев они вернулись и, видя, что здесь безлюдно и татары не хотят селиться и осваивать его, а используют только для охоты, снова заняли свои укрепления. Император во второй раз послал армию осадить Албазин, и тогда русские послали срочно гонца ко двору с просьбой о перемирии, пока не приедет находившийся в пути полномочный посол.

17. Снятие осады с Албазина и начало переговоров, закончившихся Нерчинским договором. Отъезд китайской делегации в Селенгинск. Возвращение китайской делегации с полпути, ввиду нападения олотских монголов на Халху ¹³. Прибытие нового русского агента в Пекин

Император со свойственной ему благожелательностью послал приказ снять осаду с Албазина при условии, что албазинцы до приезда посла не будут засевать земли вокруг, но не ограничивал их ни в чем другом. Несколькими днями раньше император послал через Европу письмо великому князю с целью выяснить, знал ли он о делах его подданных на востоке. Он заявил, что лишь его убеждение в том, что великий князь не был осведомлен о происходившем, удерживало его от полного разрушения города. Он посоветовал великому князю дать нужные указания своим людям, чтобы избежать больших человеческих жертв ¹⁴. Через полтора года ко двору императора прибыл гонец от московского посла с уведомлением, что посол уже приехал в Селенгинск, находящийся примерно в пятнадцати днях пути от Нерчинска на запад, с приглашением наших послов на мирные переговоры. Мы сразу же двинулись в путь, но энтузиазм наш вскоре угас из-за войны между Халхой и олотами, о которой я упоминал уже раньше. Олоты напали на Халху с такой яростью, что халхасцы бежали от них в страшной панике, усеивая пустыню телами изморенных лошадей, верблюдов и других животных, [710] а также старых и больных людей. Это было жалкое зрелище. В письме, написанном с дороги, мы дали знать московскому послу, что мы поворачиваем обратно, так как военные действия мешают нашему продвижению. В его выдержанном ответе, который мы точно перевели, выражалось как бы удивление по поводу поступка наших послов. В прошедшую же зиму, поскольку земля промерзла и болота не представляли собой непреодолимого препятствия для путешествия, московский посол прислал к нашему двору гонца ¹⁵ с предложением выбрать другое место для мирных переговоров. Император выбрал Нерчинск, гонец же вернулся с большой прибылью от продажи привезенных им мехов. Гонец просил у императора разрешения посетить нашу церковь. Император дал согласие и уведомил меня об этом, как он это сделал и в прошлом году в отношении другого гонца. Кроме того, он просил хорошо отнестись к нему и угостить его. Все это, видно, произвело хорошее впечатление на гонца.

Он настоятельно предлагал нам меха и деньги в доказательство своей благодарности, однако же мы отказались принять подарки. Тогда он повернулся к церкви и сказал, что он их приносит богу, но переводчик его, необразованный москвитянин, употребил вместо слова «бог» татарское слово «идол». Услышав это, я ответил, что это неслыханно, и, хотя я говорил по-китайски, гонец, увидев то благочестие, с которым я говорил о боге, вмешался и сказал: «Я приношу их Иисусу». Я поблагодарил его и сказал, что Иисус благодарен ему за его добрые намерения, но что ему не нужны меха для одежды. Так наш разговор кончился дружным смехом. Я донес императору обо всем происшедшем, и он, казалось, был доволен. Пользуясь его хорошим настроением (а мы должны быть очень осторожны, так как китайцы думают, что у нас общая с москвитянами вера), я сказал императору, что, поскольку москвитяне предложили нам подарки и мы отказались принять их, из вежливости мы должны им тоже что-либо предложить. Подумав, император согласился, так как наш жест мог иметь только хорошие последствия — гонец мог стать нашим другом в будущем, когда мы поедем к москвитянам. Услышав это, я рискнул спросить императора, будет ли удобно, если мы сделаем гонцу ответный визит. На это император, подумав, ответил: «Нет. Я оказываю вам те же почести, что и моим вельможам, которых вы будете сопровождать для переговоров о государственных делах. Боюсь, что, если вы пойдете с визитом к нему, он ложно истолкует вашу любезность и его уважение к вам уменьшится, а я этого не хочу. Поэтому нецелесообразно вам идти с визитом, но, если хотите, пошлите кого-либо из ваших людей». План императора исключал всякий риск. Мы должны все делать с большой осторожностью, особенно она нужна в нынешнем деле. Мы должны предпринимать эти меры предосторожности, и другим придется делать то же, выбирая для каждого дела нужную форму. Я писал и буду далее писать обо всем очень подробно, не прикрашивая правды.

Этот гонец был отправлен обратно. Он повез только указание о месте для мирной конференции, а через два или три дня после его отъезда выехало и наше посольство со свитой. Такова была ситуация, и таковы были события, предшествовавшие нашему прибытию в последний день июля, блаженной памяти нашего отца и основателя Святого Игнатия ¹⁶. С полным основанием мы сочли это предзнаменованием благополучного конца нашего дела.

20. Связь между обеими делегациями с 1 по 17 августа (С 22 июля по 7 августа.). Подозрительность китайцев по отношению к русским

В первый день августа нерчинский воевода прислал нашим послам в подарок 15 овец от своего имени и двух коров от имени своего великого князя. 2 августа (21 июля.) к нам приехал молодой человек — посланец московского посла. Посол еще не прибыл, но находился очень близко. Посланец спросил, здоровы ли послы, и одновременно намекнул, что на мирных переговорах обе стороны должны быть представлены одинаковым числом людей. Это был слишком тонкий намек для тех, кто неопытен в международных делах. Наши послы тоже отправили своих людей с ответным визитом, чтобы выказать то же почтение, спросить о здоровье посла и поторопить его с приездом, так как близость холодов не допускала промедления. Неопытные в непривычных для [711] китайцев делах, они наметили 10 дней для проведения переговоров и заключения договора. Посол ответил, как всегда, резонно и любезно, что он постарается приехать как можно скорее, если ему не помешают обстоятельства. Последующие дни вплоть до 17 августа (7 августа.) ушли на разного рода связи между обеими делегациями. Местный воевода прислал нашим послам подарки: молочных коров, разных овощей и очень хорошую капусту. Так как наши послы не понимали доверия как принципа международного права, они опасались, что продукты отравлены, и, хотя этого не высказывали, это было видно по всему их поведению. Я взял редиску, попросил соли и начал ее есть, как кушаешь вкусный огурец; тогда один из них, выдав их страх, сказал: «Ну что ж, без обмана»,— и последовал моему примеру. В другой раз воевода прислал много не очень хорошего мяса и сладкого печенья. Послы немедленно послали за нами, и, как только я пришел, я сразу же понял, почему они не принялись за еду. Я сразу же стал пробовать все, чтобы дать им понять, что надо верить в добрые человеческие отношения вместо того, чтобы по глупости всех подозревать. Когда я бесстрашно попробовал все, один из них не выдержал и спросил: «Отец, что, они никогда не отравляют людей?». Таковы были наши сотоварищи в этих важных делах, и читатель должен это хорошо запомнить, чтобы понять, с чем нам пришлось бороться в течение многих месяцев. С одной стороны, мы имели дело с людьми, полными подозрения и ничего не знавшими о внешнем мире, тогда как, с другой, господь бог оказывал нам помощь в большом многообещающем деле.

21. Письмо китайской делегации русскому послу с целью поторопить его. Русский посол в свою очередь выражает удивление по поводу того, что для мирных переговоров китайцы привели такую большую армию и что они расположились так близко к городу. Китайцы оправдывают свои действия. Русские требуют убрать часть китайских судов, стоящих слишком близко к городу. Прибытие русского посла. Посланцы из китайского и русского лагерей обмениваются визитами

Все эти дни нашим послам казалось, что московский посол медлит с приездом, и поэтому они написали ему письмо с просьбой поторопиться по вышеуказанным причинам. На это письмо они получили очень прямой ответ. Он выразил удивление по поводу того, что китайская делегация прибыла на мирные переговоры с таким большим числом людей, что они так близко подошли к городу и этим нарушили законы международного права и что им обязательно следовало бы несколько отойти. На это китайские послы ответили не письменно, а устно и очень вежливо, как и подобало их пребыванию на чужой территории, что они вынуждены были это сделать, так как поблизости не было ни пастбищ для их животных, ни удобного места для стоянки. Если русский посол сомневается, то он может послать эмиссаров для того, чтобы выбрать более удобное место, и тогда они немедленно перейдут. Получив ответ, московский посол сказал, что он поторопится с приездом и постарается оказать всяческую помощь и удовлетворение китайским послам.

17 августа (7 августа.) московский посол прислал гонцов к нашим послам с просьбой, чтобы некоторые наши суда, на которых были установлены пушки, стоявшие в том месте, где он собирался переправиться на другой берег, ушли оттуда, либо потому, что московский посол не хотел слышать их залпов, либо, что более вероятно, не хотел признать их силу, проходя под их дулами. Поэтому в тот же день суда пришлось оттащить. На следующий день он сообщил, что скоро прибудет. В тот же день начали прибывать рыбачьи плоты, на которых эти многострадальные и тяжело работающие люди путешествуют. На самом деле московский посол прибыл сухопутьем уже несколько дней тому назад, о чем мы догадались по приветственным звукам труб и флейт и другим признакам, которые наши послы не понимали. Московский посол хотел поднять свой престиж промедлением или, быть может, дать щелчок по их высокомерному невежеству. В тот день, а также 19 числа (9 августа.) обе стороны направили друг другу гонцов, но это ни к чему не привело, кроме как к высокопарным словам. Наши послы неоднократно просили, чтобы московский посол прислал им своего латинского переводчика, так как присылаемые москвитянами грубые и некультурные люди только создавали затруднения и беспорядок. Однако москвитяне не пошли на это. Московский посол, без сомнения, ждал, что это сделают наши послы, но и они не пошли на это, так как мы не имели официального статуса или титула переводчиков. Так немало дней было потеряно в этих хаотических путешествиях толмачей и их спутников, пытавшихся установить модус будущей встречи. [712]

22. Соглашение по поводу дислоцирования воинских частей во время встреч послов. Недоверчивость китайцев и их нежелание соблюдать соглашение. Оба иезуита посещают московский лагерь в поисках нового соглашения. Новые уступки, сделанные русскими, не удовлетворяют китайцев

21 августа (11 августа.) после долгих споров обе делегации согласились, что каждую из них будут сопровождать 300 солдат. Далее, на судах, которым будет приказано стоять по реке на том же расстоянии от места встречи, что и город, не должно быть более 500 солдат. 22-го (12 августа.) послы без моего ведома, побуждаемые недоверчивостью и опасениями, нарушили установленные условия относительно дислокации и численности солдат. Все солдаты высадились на берег, как только суда причалили. Я не хотел впутываться в это дело без крайней необходимости. По-видимому, все распоряжения исходили от невежественных людей, переоценивавших свои способности. Они исходили из каких-то неизвестных соображений, может быть, потому, что они не знали мир за пределами Китая, или, может быть, их ввела в заблуждение та путаница, которую внесли примитивные деревенские переводчики. Московский посол запротестовал и тоже нарушил соглашение. Наши послы сообразили, какой ценой им придется расплачиваться за свои действия (мы не протестовали, так как китайские требования были более справедливыми), и просили нас немедленно же поехать к московскому послу, чтобы побудить его пойти на принятые условия. Таким образом, мы отправились к московскому послу, и он учтиво принял нас. Этому послу я отправил письмо из Пекина через его гонца, чтобы подготовить его к условиям, на которые он позже согласился ¹⁷. Надо сказать, что, к его чести, москвитянин понял намерения императора, воля которого была в точности известна мне. Теперь мы побудили его согласиться со всеми деталями предложений наших послов, а именно, что суда подойдут к берегу и солдаты высадятся, но останутся все в одном пункте. Мы вернулись с его ответом. Не знаю, подозрительность ли или недоверчивость овладела нашими послами, но думаю, что это был лишь страх. Они не хотели ни под каким видом переправиться через реку без большого числа людей, хотя казалось, что договоренность уже была достигнута. Московский посол, видя их колебания, непостоянство и подозрительность, решил не уступать. Он заявил, что у него также появляются подозрения, когда ему отказывают в доверии. В ответ на это наши послы, пытаясь оправдаться, сказали, что москвитяне не позволяют китайцам взять нужное число солдат, так как намереваются обмануть их и не заключать мира. Я выступил в качестве врача-исцелителя и объяснил, что надо доверять москвитянам и что для них спор о численности солдат был вопросом чести, а не стратегической хитростью.

Несмотря на это, они отказались выполнить соглашение о переправе через реку, хотя я не жалел ни времени, ни усилий, чтобы убедить их в этом. Видя, что такое важное дело проваливается из-за их незнания внешнего мира, я пришел в отчаяние. К тому же все присутствовавшие сановники делали мне знаки, чтобы я продолжал уговаривать послов. И хотя я дошел до того, что кричал на послов, все это не имело успеха. Видимо, они считали, что другие виноваты в том, в чем на самом деле они были виноваты сами. Наконец я сказал: «Господа, вы должны понять, что москвитяне — это разумные люди, а не дикие звери и не настолько вероломны, чтобы под предлогом мира нанести нам вред. Было бы оскорблением всему миру и мы стали бы посмешищем перед глазами всего света, если после всех трат, обещаний и лишений мы вернулись бы обратно, не открыв двери, в которые мы стучались, и не встретившись лицом к лицу с москвитянами, добравшись до их дома. И наконец, все это покажется странным императору и, как я полагаю, нисколько ему не понравится. Учитывая это, я предлагаю, чтобы в течение всей конференции одно из ружей москвитян было приставлено к моим ребрам как гарантия против любого риска. Если они таят какой-либо злой умысел, я, будучи полностью в их руках, буду убит первым». Они выслушали это предложение молча. Наконец дядя императора, отличавшийся благоразумием и здравым смыслом, ответил: «Сюй Жи-шэн (таково мое имя по-китайски) человек хорошо известный императору; и император в публичном послании объявил его верным человеком, заслуживающим доверия, и сделал он это после многих лет общения с ним. Он общественное лицо, хорошо известен, не молод и говорит так здраво и уверенно, что мы не можем отказать ему в том доверии, которое к нему испытывает сам император. Поэтому я вместе с ним переправлюсь через реку». Выслушав эти благоразумные слова, все пошли к переправе, и все, в том числе и послы, как они позже признались, [713] с восхищением отозвались о нашей действенной решимости и нашей преданности императору в таком важном деле. Они привели в движение то, что они тормозили раньше, и подняли то, что валялось разбитым.

Московский посол прислал спросить наших послов, хотят ли они, чтобы он подготовил место для встречи или чтобы каждая сторона приготовила бы свое место. Не посоветовавшись со мной, они ответили, выразив хорошее понимание окружающего их мира, что у них есть шатер, а московский посол пусть устраивает свой. Московский посол воздвиг большой и хорошо устроенный продолговатый шатер, простирающийся с севера на юг, украшенный картинами и устланный дорогими коврами. У главного входа в шатер с южной стороны, то есть против нашего лагеря, был устроен помост, занимавший почти всю площадь, на верху которого стоял прекрасный золоченый письменный стол европейского стиля. Кроме того, имелись часы, по которым отмечалось время предложений и ответов, а также два больших изящных серебряных кубка, украшенных рельефными изображениями. В них послу подносили либо кислое питье с уксусом ¹⁸ и холодной водой, либо медовый напиток, который он часто пил. Над столом висело прикрепленное к потолку искусной работы распятие, украшенное драгоценными камнями, к которому москвитяне проявляли большое благоговение и уважение. К западу от шатра Головина был воздвигнут меньший, красиво расписанный шатер, о котором я расскажу дальше ¹⁹. Для посла было приготовлено великолепное кресло, крытое желтой камкой и обитое золотыми или золочеными гвоздями. Было еще кресло меньшего размера и обыкновенного ярко-красного цвета для местного воеводы и покрытая ковром скамья для еще одного человека, котрый, как мы полагали, заведовал церемониями. Других мест для сидения не было, вся остальная свита, состоявшая из выдающихся военных деятелей, капитанов и полковников, стояла, и никто не смел садиться в присутствии посла. Из этого мы заключили, что посол по своему сану, авторитету и оказываемому ему уважению был очень крупный деятель. Подписывался он — окольничий и наместник брянский Федор Алексеевич Головин ²⁰.

Наши послы выслали на место встречи черные татарские шатры хорошей, но более скромной работы, с указанием разбить один из них впритык к шатрам русского посла так, чтобы помост мог служить обеим сторонам, хотя часть хозяина доминировала бы. К востоку от этого шатра они разбили меньшую палатку с той же целью, с какой русские воздвигли палатку к западу. Наши послы вышли из Пекина так, как будто, кроме них, на свете никого не было (и я не могу не сказать об этом, так как хочу быть честным и искренним в этом отчете и не замалчивать их самомнения). Их сопровождала армия, которую я описал выше. Они чванились своей численностью, и я искренне считаю, что никакому другому монарху на свете не удалось бы послать армию верхами в сорокадневное путешествие по пустыне (на самом деле путешествие продолжалось 49 дней, включая перевозку всех необходимых вещей и припасов на верблюдах или повозках, в которых были впряжены быки) при 90 судах только для перевозки артиллерии с тысячью солдат и двумя тысячами слуг, появление которых в Нерчинске немало обеспокоило москвитян. Однако же устройство палаток у татар было очень простое и примитивное, вместо ковров полы палаток были покрыты грубыми циновками. Узнав, что у москвитян роскошные кресла, а у них нет ничего, так как они сидят на полу по их обычаю, они приказали плотникам работать всю ночь и сделать скамьи достаточно примитивные, так как времени было мало, настолько маленькие, что их трудно было покрыть подушками. У них было 16 копьеносцев-телохранителей, но, зная, что у москвитян их гораздо больше, так же как людей, вооруженных аркебузами и другим оружием в древнеримском стиле, они предпочли не брать этих копьеносцев с собой.

Мы переправились через реку тем же способом, о котором я уже говорил выше. Все сановники, а их было очень много, надели лучшие платья, украшенные драконами и другими животными, обозначавшими их должности. Эти украшения на золотом фоне производили большое впечатление, но на самом деле стоили не так уж дорого. Одежда солдат была из камки и подобного ей материала. Переправившись через реку, мы продолжали путь верхом на лошадях, которые переплыли реку еще до нашего прибытия. У нас было четыре великолепных седла: мое, его подарил мне император, оно было [714] украшено золотом и представляло большую ценность, моего сотоварища и двух послов — дяди богдыхана Тун Го-гана и дяди престолонаследника — Сонготу. Остальные были обыкновенные, в китайской манере, но довольно хорошие. Перед тем как московский посол вышел из палатки, появились две роты солдат с их капитанами и офицерами, которые с большой помпой медленно прошагали, напоминая процессию. Впереди шел оркестр, состоявший из хорошо сыгравшихся флейт и четырех труб, звуки которых гармонично сливались, вызывая вящее удовлетворение и аплодисменты толпы. За ними шли конные барабанщики и еще отряды мушкетеров и вооруженных по римскому образцу солдат, о которых я говорил выше. Затем верхом на коне следовал посол со свитой, хотя и не очень большой, но вполне достойной. По бокам от него ехало верхом еще двое. Седло у него было маленькое, подобное тем, которые используют на скачках. Попона, покрывавшая всю верхнюю часть задней половины лошади, цвета миланского серебра, была совершенно в европейском стиле.

Когда обе делегации достигли шатров, они остановились. Флейты и трубы продолжали играть, а все молчали. Было договорено, что обе делегации спешатся одновременно, так и произошло. Обе делегации разошлись по палаткам. Все москвитяне, за исключением трех вышеупомянутых нами, стояли. Наши послы решили подражать такому величественному обычаю и оставили всех сановников, а их было больше сотни и некоторые из них были очень высокого ранга, стоять. Лишь четверо, самых важных, сели на скамьи. Все согласились с этим, чтобы оказать почесть послам. Мой сотоварищ и я сели между двумя делегациями ²¹.

Московский посол был одет в дорогие меха, крытые камкой. Он менял свою одежду каждый день, и каждый раз она была не менее великолепной. Менял он также и шапку (они не носят шляп), цена которой вместе с украшавшими ее драгоценными камнями не могла, по моему мнению, быть меньше тысячи крузадо. Справа от него стоял молодой человек с дорогим жезлом в руках, сделанным по крайней мере из позолоченного серебра и украшенным камнями. Когда посол сел, он заполнил все кресло, в разговоре он произвел впечатление человека искреннего и имеющего большой опыт. Он был остроумным и имел большой опыт в переговорах. Хотя он и владел латинским языком, все же всегда пользовался услугами переводчика, который раньше был его учителем латинского языка. Самообладание посла и полное отсутствие чего-либо показного делали его достойным своего положения. Что касается нашей делегации, то в ней были и смышленые и благоразумные люди, но никто из них не имел опыта в делах за пределами Китая. Надо сказать, однако, что московский посол не оказался бы в таком выгодном положении, если бы приехал в Китай, так как там его заставили бы подчиниться китайским обычаям, как это было с другими послами в прошлом, либо ему пришлось бы вернуться домой, не заключив мира. Поскольку он отказался ехать к китайскому двору и заставил нашу делегацию выехать из своей страны и вести мирные переговоры на предполагаемой границе, он этим самым достиг равенства.

Когда все уселись, как уже описано выше, начались переговоры по вопросам, поднятым китайцами в их письмах в предыдущие годы. Начались бесполезные словопрения. Я вспомнил, какие обязанности возложил на меня император при подобных обстоятельствах, и, основываясь на предыдущем опыте, решил вмешаться. Я обратился к нашим послам и сказал: «Господа, по моему мнению, бесцельно обращаться к прошлым нарушениям. Это пустая потеря времени, так как ни мы, ни они не признаем эти нарушения и ни одна сторона не захочет отвечать за них. Когда они убивали наших людей, мы тоже не сидели сложа руки. Несомненно, наши люди защищались, проливали кровь и убивали кого могли. Если они грабили нас, то наши люди, без сомнения, отвечали тем же и, конечно, не прощали краж. Так обстояло дело и в других случаях. Они говорили про нас то же, что мы про них и даже больше, и, вероятно, они могут привести такие факты, которые нам не удастся без больших трудностей и бесконечных словопрений опровергнуть. Если так, то, мне кажется, было бы лучше начать новую страницу и приступить к серьезным переговорам о размежевании земель и о нужном нам мирном договоре. Ведь ни они, ни мы не захотим, затратив много времени на бесполезные споры, признаться, что нас переспорили». С этим, видимо, согласились все, и сам московский посол решил, что лучше забыть старое и перейти к вопросу о пограничном размежевании и другим более важным делам. [715]

29. Великолепие московского посла. Русские отклоняют первые китайские предложения, и Головин вносит свои. Объявляется перерыв

Временами московский посол, сидя на своем высоком седалище, протягивал руку к одному из серебряных кубков и, делая величественный жест, отпивал из него. Наши же послы, сидевшие на голых скамьях, беспрерывно пили по обычаю чай из деревянных чашек, все украшение которых состояло из тонкого слоя краски. Они брали эти чашки с каким-то смущением и испугом всякий раз, когда их взгляд падал на серебряные сосуды. Они боялись, что положение пославших их станет еще более затруднительным, если обнаружится, что коренные татары не смогут удержаться, чтобы каждые четверть часа не пить свое молоко. Выгодное положение русского посла вызывало у наших послов, приехавших не слушать, а приказывать, большое раздражение.

Вначале наши послы предложили в качестве пограничного пункта Нерчинск, оставив сам город москвитянам. Московский посол ответил им с изысканной учтивостью: «Очень обязан и сердечно благодарен вам за разрешение переночевать здесь эту ночь». Ирония посла очень ранила наших послов и пристыдила их, хотя в тот момент им удалось как-то скрыть это. Посол сказал им через переводчика не только эту, но и другие колкости. Он также просил наших послов при уточнении названий мест и других вопросов, которые могут быть по-разному истолкованы, пользоваться услугами местных переводчиков, которые лучше в них разбираются, и что не следует прибегать к моим услугам, хотя я все время сидел тут же. Наши послы пожаловались мне на иронический тон и издевки посла, я же ответил им тем, что казалось мне целесообразным и соответствовало моему пониманию положения. В этот день мы потеряли много времени, так как ни одна сторона не хотела уступить. Если одна сторона создавала трудности, другая давала уклончивые ответы, не было никакой возможности договориться. Москвитяне требовали возвращения им кое-каких артиллерийских орудий и других вещей, что татары сочли совершенно неуместным. Московский посол, убедившись в том, что договориться в этот день не удастся, благоразумно пригласил наших послов встретиться на следующий день.

23 августа (13 августа.) вновь произошла торжественная встреча послов, сопровождаемых прежней свитой, но опять договориться ни о чем не удалось, так как ни та ни другая сторона не хотели уступить ни куска земли, на которую они претендовали. В связи с этим татары, не имевшие опыта в подобных делах, решили вернуться ко двору, не заключив никакого соглашения. Я ничего об этом не знал. Я думаю, что при их врожденной надменности они были поражены серебряными кубками, желтым седалищем и другими невиданными вещами, их самолюбие было уязвлено и им было просто больно видеть московского посла, которого они до этого считали варваром, в таком блеске. И они решили, что московский посол не желал мира и что все его поведение было рассчитано на то, чтобы добиться своей цели путем проволочек.

Хотя всю ночь и следующий день шел проливной дождь, в наш лагерь приехал латинский переводчик московского посла. Он ничего не добился и был отпущен довольно бесцеремонно, что меня очень поразило. Помешать этому, однако же, я не был в состоянии. На следующую ночь наши послы, окончательно потерявшие надежду на мир, сообщили нашим войскам в Албазине, чтобы они считали русских неприятелем, так как нет никакой надежды заключить мир. Все это делалось без моего ведома, так как эти дела не касались моего института. Я держался в стороне, предоставив им свободу действия, и решил вмешаться только в случае необходимости. Так переговоры были прерваны во второй раз, и практически была объявлена война. Однако же совесть наших послов была неспокойна, так как они не предупредили меня заранее об отданном ими приказе. Они боялись, что император будет этим недоволен. Поэтому, узнав о случившемся, я сделал вид, что изумлен, и просил их из чувства гуманности не губить столько человеческих жизней. Так я поступил потому, что у меня не было ни малейшего сомнения, что разрыв не входил в намерения императора, а также и потому, что мне было ясно, что московский посол хотел мира и не замышлял никакого предательства. Он лишь пытался добиться цели путем политики проволочек, что вполне обычно для такого рода обстоятельств. Татары и китайцы никогда не вели подобных переговоров. [716]

31. Китайские послы, продолжают не доверять русским послам, пока Перейре не удается рассеять их подозрения

Однако же наши послы продолжали утверждать: «Москвитяне — это не ты. Сегодня они говорят одно, а завтра нарушают свое слово. У нас [в отношениях] с ними большой опыт, а у тебя никакого. По-нашему, они лгуны». Зная, что это недоразумение (хотя у них как будто бы было какое-то основание для этого, поскольку дело шло о простонародье) и что оно поведет к неудаче вместо ожидаемого успеха, я решил выступить в защиту москвитян и наших общих интересов, за что, как я надеялся, москвитяне выразят свою благодарность иезуитскому ордену и это признает сам великий князь. Поэтому я произнес следующие слова: «Господа послы, не следует делать из мухи слона. Не следует путать незначительные вещи с важными и в еще меньшей степени маленьких людей с большими. Ваше представление о московских людях основано на сношениях с людьми низших сословий, целью которых обычно является обман. До сих пор у вас не было случая встретиться и узнать людей из самой Москвы. То, что вы сказали о них, можно было бы сказать и о китайцах, среди которых также слишком много лгунов, из чего, однако же, не следует, что нельзя верить всем китайцам. Наоборот, надо разбираться в людях. Вы говорите, что москвитяне пьют много вина, но разве мало китайцев, которые тоже пьют вино и в этом отношении не уступают москвитянам. Сколько пьяных встречаешь ежедневно, гуляющих или едущих верхом по улицам Пекина, — об этом можно было бы много говорить. Однако же из этого нельзя сделать вывод, что среди китайцев нет трезвых людей, поскольку на самом деле многие и вовсе не пьют. То же самое можно было бы сказать и о других вещах, но мы не должны терять доверие к этим людям, хотя у низших сословий и могут быть другие намерения и в простом народе склонность к предательству. Надо слушать, что говорят москвитяне по этому поводу, а не слепо верить тому, что говорят о них другие».

Дядя императора, человек искренний, довольно успешно преподал следующий совет другим чинам посольства: «Господа, вы знаете, что наши иезуиты неподкупные люди и что они никого не боятся. Вы знаете, что Сюй Жи-шэн не льстит никому и так же прямо и решительно говорит с императором, как и с нами, и вы знаете, что император публично почтил его своим веским и правдивым указом. Богдыхан несомненно расспросит его о всех мелочах, и вы понимаете, что он скажет правду, что бы ни говорили другие. Поэтому мы должны принять его совет во внимание, так как опыт показывает, насколько он был прав в других случаях». Он повторил то же самое и мне, а своими словами убедил других не делать никаких опрометчивых шагов.

Заверив их, таким образом, что еще имеется большая надежда на заключение мира, я убедил их не приходить в отчаяние и вернуть обратно гонца. В ту же ночь они послали за ним, но напрасно, догнать его не удалось. Эта неудача принесла немало вреда. Это был второй случай ²², когда казалось, что все погибло, но положение все же было с божьей помощью спасено, к восхищению тех, кто не понимал причины моей уверенности в успехе. Когда поздно ночью мы возвращались с этого совещания, дядя богдыхана пригласил меня в свой шатер. Преисполненный меланхолии и печали, он рассказал мне обо всем, в том числе о причине его вызывающего поведения (божественное провидение помогло ему понять ту ошибку, в которую впали желавшие идти своим путем). Он предложил, чтобы мы поехали к московскому послу и выяснили его намерения. Видимо, потому, что я в прошлые дни держался в стороне, помня, что предписывал мне институт не впутываться в подобные дела, они и решили, что обсуждавшиеся дела должны быть решены без меня; и получилось так, что невежество их переводчика и было причиной всех неприятностей.

25 числа (15 августа.) в праздник Успения Пресвятой Богородицы (московские люди пользуются календарем старого стиля, который на десять дней отстает от нашего) я со своим сотоварищем отправился, чтобы убедить московского посла. Он принял нас очень любезно и вежливо и даже вышел из шатра, чтобы приветствовать нас, когда мы еще были в седле и не успели спешиться. Он выслушал нас и сказал, что пришлет гонца с ответом после того, как обдумает наше предложение. Трудно себе представить, как ожили наши послы, услышав эту новость: они слушали нас уже как будто другими ушами и признали нашу заслугу и уже ни за что не хотели отстранять нас от переговоров, которые явно получили благословение господа бога. [717]

26 числа (16 августа.) московский посол прислал своего латинского переводчика, чтобы передать нам некоторые его сомнения. Он привез карту этих земель и осведомился о намерениях наших послов. Спустя некоторое время мы поехали к нему с ответом. После этого он вновь приехал к нам, и, таким образом, нам пришлось то и дело пересекать эту большую реку, испытывая большую опасность и усталость. Мы поехали, везя наши оговорки, московский же посол опять выдвинул свои, одной из которых было, что заклятые враги москвитян халхасцы, о чем я уже говорил раньше, не должны иметь никакого отношения к мирному договору.

27-го (17 августа.) мы поехали с нашими последними и окончательными предложениями о размежевании территории. Пыл наших послов уже начал ослабевать после предъявления им уже упомянутых мною оговорок. На этот раз москвитяне заявили о том, о чем им не следовало бы говорить. Они не соглашались на уступку Албазина. Я, вполне обоснованно возразив, сказал, что я с самого начала совершенно недвусмысленно заявил, что Албазин как основа всего должен быть возвращен и что если они не согласны с этим, то нет смысла продолжать переговоры по другим статьям. Я заявил, что им незачем было произносить речи и устраивать заседания, если для них неприемлем этот исходный пункт, и что они лишь ввели нас в заблуждение. Мы со всей искренностью перешли к обсуждению других вопросов, потому что думали, что они согласятся без всякого спора отдать Албазин. Я сказал им также, что китайский император совершенно не сомневался в том, что они пойдут на эту уступку, так как его войска не раз занимали этот пункт силой оружия, но, так как он хотел мирно разрешить этот вопрос, а не с помощью оружия, он каждый раз оставлял его по доброй воле, не сомневаясь в том, что то, что он одалживал на время, в конце концов будет ему возвращено. Было бы смешно производить размен или превращать в предмет спора то, что император дважды захватывал, и то, что он дважды уступал, вполне доверяя нам. Он никогда не высказывался по этому поводу, так как не хотел сделать предметом спора то, что ему принадлежало. Московский посол отнесся холодно к этим аргументам и совершенно очевидным фактам и сказал: «Мы ничего не уступим, так как вы требуете слишком многого». Воевода не упустил случая пожаловаться и сказал мне: «Вы делаете все с выгодой для себя». Позже, однако же, он понял, что это было и ему выгодно, и признался в этом. В этом случае мой сотоварищ и я действовали с некоторым напором, чтобы показать им, как нас обидел их ответ, в котором они позже и в самом деле раскаялись, о чем я и расскажу дальше. Я оставил москвитян и слезно просил их послать ответ через кого-либо другого, так как я стыдился его объявить, зная, что он поведет к крушению стольких хороших намерений и что они сами потом будут раскаиваться в своем поспешном ответе, но будет уже слишком поздно.

Причина этого столько же решительного, сколько и короткого ответа, как мы позже выяснили из правдивого и надежного источника, состояла в том, что местный воевода, сам москвитянин и крайне эгоистичный авантюрист, вместе с другими людьми, которые видели, что им угрожает потеря части области и сокращение территории, на которую они претендовали, убедил посла ничего не уступать и забросить сети в разных направлениях в надежде что-либо выловить. Этот воевода в моем присутствии усомнился во мне и в моем сотоварище, но мы, при всей нашей скромности, все же открыто заявили ему о тех услугах, которые мы оказали ему и великому князю. У посла не было никаких сомнений в этом, и свидетельства были настолько убедительны, что позже даже воевода был вынужден признать, а посол публично признал их.

Когда наши послы узнали о решении [москвитян] не уступать (они не поняли, что это была лишь уловка), они стали готовить к переправе всю армию, поскольку на нашей стороне уже не осталось пастбищ для животных. В нашем лагере происходило беспрерывное движение кавалерии, готовившейся в ту ночь к переправе. Москвитяне, не зная наших намерений, думали, что весь этот шум происходил из-за того, что мы собираемся вернуться в Пекин, тогда как на самом деле наши послы решили здесь же дожидаться решения императора, начинать войну или нет. Московская стража, наблюдавшая движение в нашем лагере, не сомневалась в том, что мы собираемся уйти. Дядя [718] императора был в очень плохом настроении и до отхода ко сну говорил со мной с большой печалью. Я успокоил его, сказав, что все еще надеюсь, что москвитяне пришлют к нам людей, так как не захотят вернуться с пустыми руками, и что у меня есть веские основания для такого утверждения. Я добавил, что это все очень важные вопросы, и их нельзя разрешить поспешно, однако если быть настойчивыми, то можно добиться их разрешения. Господин посол должен запастись терпением, так как лучше вернуться домой с подписанным мирным договором, чем бежать в страхе от приближающихся холодов. Прежде всего не следует забывать о главной цели. Я сам хуже других одет и потому скорее других испытаю холод, но, несмотря на это, я не стремлюсь вернуться домой без договора. Он ответил: «Мы не вернемся без мира, даже если нам придется ждать еще месяц». Я же добавил, что надеюсь, что москвитяне кого-либо пришлют этой же ночью.

Комментарии

1. Португалец Томас Перейра (китайское его имя Сюй Жи-шэн) родился в 1645 г., в 1663 г. принял монашество в ордене иезуитов, в 1673 г. прибыл в Пекин, где оставался до своей смерти, последовавшей в 1708 г. (см.: Pfister, Lonis, Notires biographiques of bibliographique sur les Jesuites de l'ancienne mission de la Chine, vol. 1-2, Changhai, 1932-1934, стр. 381-385).

Таким образом, ему было 44 года, когда он отправился на нерчинские переговоры, а в Китае прожил он уже 16 лет. Косвенные данные позволяют заключить, что он был старшим из двух иезуитов-переводчиков. По способностям, общему развитию и литературному таланту он далеко уступал Жербийону. Вплоть до недавнего времени записки его не были обнаружены. Только нашему современнику монаху-иезуиту Себесу удалось разыскать в римских архивах иезуитского ордена дневники Перейры, которые Себес и опубликовал в 1961 г., т. е. спустя 272 года после Нерчинской конференции или 253 года после смерти их автора [см.: «Sebes, Joseph, S. J; The Jesuits and the Sino-Russian Treaty of Nerchinsk (1689) the Diary of Thomas Pereira, S. J., Rome, 1961].

Записки Перейры написаны на португальском языке. Подлинник не разыскан, но имеются два незначительно расходящихся между собой списка. Бумага и тушь свидетельствуют о том, что списки сделаны еще в Китае, скорее всего в Макао (ныне Аомынь). Они датированы 10 января 1690 г. Себес приводит текст записок с разночтениями и английским подстрочником, с которого и сделан настоящий перевод. Он разбил текст для удобства пользования на разделы, которым придал заголовки.

Перевод публикуется на русском языке впервые.

2. Подробно о Тун Го-гане см. биографический очерк, составленный Фан Чжао-ином в сборнике «Eminent Chinese of the Ching Period (1644-1912)», Washington, II, 1944, стр. 794-795; о Сонгуту см. биографический очерк, составленный тем же Фан Чжао-ином в том же сборнике (стр. 663-666).

3. По замечанию И. Себеса, имеются в виду старшие иезуитские собратья Перейры, которым и адресован его отчет о поездке.

4. Чжао или полностью Чжао Чан — член ши-вэй, или императорской гвардии.

5. Имеется в виду Тун Го-ган.

6. Лига — старинная мера длины, обычно принимаемая за 5 км.

7. В литературе того времени под западными татарами подразумевались монголы, под восточными — маньчжуры. Перейра и Жербийон часто употребляют термин «татары», подразумевая под ними или монголов, или маньчжур.

8. Имеется в виду монгольская или юаньская династия (1280-1368).

9. Об этом же сообщает и Жербийон. Караван послов, видимо, наткнулся на нересталище (см. прим. 7 на стр. 803).

10. Кубит — локоть — старинная мера длины, равная 66 см.

11. Нерчинск расположен близ слияния р. Нерчи с р. Шилкой, которую уже здесь Перейра называет Черной рекой или Амуром. На самом деле Амур начинается со слияния Шилки с Аргунью.

12. Очевидно, имеется в виду «рыбий зуб» — моржовые клыки.

13. См. комм. 154 к статейному списку.

14. Далее идет пересказ неудачной поездки 1688 г. (см. разделы 2 и 3).

15. Это был, по Себесу, И. Логинов со свитой в 70 человек.

16. Имеется в виду основатель иезуитского ордена Игнатий Лойола.

17. По предположению Себеса, этим посланцем был Коровин, побывавший в Пекине в 1688 г. Гонец Головина Логинов, посланный в 1689 г., еще не вернулся.

18. Вероятно, квас.

19. Больше о нем Перейра не упоминает. Себес предполагает, что это была ожидальня.

20. У Перейры в латинизированном и искаженном виде Odolnicins (окольничий) Locitensis Brancensis (наместник брянский) Theodorus (Федор) Alexins Oviez (эти два неправильно разделенных слова вместе значат Алексеевич) Golovin.

21. Себес подчеркивает это место, пытаясь этим акцентировать внимание на том, что оба иезуита были не просто переводчиками.

22. Первый случай, видимо, относится к событиям 21 августа, т. е. 11 августа по юлианскому календарю.