Еще в первой половине XVII в между Русским государством и Китаем пролегали огромные территории, заселенные кочевыми и полукочевыми народами, большинство из которых не имело стабильных государственных образований. Одновременно с присоединением русскими Восточной Сибири и выходом их в район Амура Китай был захвачен вторгшимися в него из юго-восточной Маньчжурии армиями завоевателей-маньчжуров, основавших Цинскую империю. В начале второй половины XVII в. районы к югу от Амура становятся зоной параллельного проникновения русских и маньчжуров. Маньчжуры и раньше совершали сюда походы, но не пытались здесь закрепиться.

В этот период левобережье Амура и отдельные территории на правом берегу в хозяйственном и административном отношении стали частью Русского государства. Рубежи владений Цинской империи на севере проходили по так называемой линии Ивового палисада, отстоявшей на сотни километров к югу от Амура. Как указывают китайские источники, и в частности «Любянь цзилюе» («Записки об Ивовом палисаде»), даже Нингута и Цзилинь [Гирин] с прилегающими к ним обширными территориями не включались маньчжурами в административном отношении в состав Цинской империи, а считались внешними территориями ¹. Пограничная линия Ивового палисада была значительно укреплена, выезд же за нее строго регламентировался выдачей специальных пропусков даже для солдат и офицеров восьмизнаменных маньчжурских войск, отправлявшихся за границу для охоты и других промыслов ².

Тот же источник («Любянь цзилюе») признает, что территории на севере, расположенные ближе к Амуру, «не внесены в территорию империи и большую часть их занимают земли цзими» ³, что дословно переводится «земли связывания (сковывания) сил».

Стремясь оградить свою вотчину — Маньчжурию (как и весь Китай) зоной малонаселенных полувассальных территорий, маньчжурские [6] феодальные правители пытаются распространить сферу земель «цзими» и на Приамурье, вытеснить русских с берегов Амура, прибегнув для этого к прямой вооруженной агрессии. При этом цинское правительство, уповая на военное превосходство в этом районе, объявило о притязаниях на огромные территории в Приамурье и Забайкалье.

В начале 1682 г. русские переселенцы узнали от дауров, что цинское правительство готовится к войне в Приамурье. Речь шла о военных экспедициях против казачьих отрядов, защищавших русские поселения на Амуре. Маньчжурское правительство знало, что оно посягает на территорию Русского государства, но, взвесив реальное соотношение сил в рассматриваемом районе, цинские власти решили положиться на численное превосходство своей армии, значительно меньшую по сравнению с русскими протяженность снабжающих ее коммуникаций и фактор внезапности. В поход на русские владения помимо маньчжурских восьмизнаменных войск маньчжуры намеревались послать монгольскую конницу. Подчиненные цинским властям племена глубинных районов Маньчжурии должны были поставить людские резервы для строительства транспортных путей и заготовки провианта. Начало военных действий намечалось на середину весны 1682 г., когда под русские остроги должна была подступить «конница легкая в большом собраньи, а достальная де богдойская сила будет водяным путем в бусах с хлебными запасы и с огненным оружием и с пушками и со всякими воинскими припасы» ⁴.

Но подготовка цинской армии затянулась, лишь осенью маньчжуры решились произвести разведку. Императорский указ от 4 сентября 1682 г. сановникам Лантаню и Пэнчуню гласил: «Подданные Русского государства беспокоят страны, прилежащие к Амуру, притесняют наших охотников и тамошних жителей. Ранее против них посылались войска, но эти войска не могли усмирить их ⁵. Теперь, по слухам, русские необычайно усилились, переправились через реки Нимань и Хэнкунь ⁶, достигли стоянок охотников из племен хэчжэ и фэйяка и непрерывно убивают и грабят их ⁷. Кроме отряда телохранителей, который пойдет с вами из Пекина, вы по дороге возьмете еще сто корциньских солдат и 80 солдат из Нингуты и направитесь в земли дауров и солонов. Оттуда вы отправите людей в Нерчинск под предлогом охоты на оленей, а сами, внимательно исследуя путь и занимаясь охотой по берегу Амура, доберетесь до Албазина и детально осмотрите его укрепления. Вероятно, русские не посмеют напасть на вас, и если они пришлют вам подарки, то примите и сами одарите их. Если же они нападут на вас, то не принимайте боя, а, собрав своих людей, вернитесь, о дальнейших мерах я позабочусь сам» ⁸.

В первых числах ноября Лантань в сопровождении 800 солдат приблизился к Албазину. Албазинцы догадались об истинной цели их визита и стали спешно укреплять острог, в котором ощущалась острая нехватка людей, провианта и оружия. Маньчжуры же, отойдя от острога, [7] начали уничтожать мелкие группы русских крестьян и охотников, которые жили близ побережья Амура ⁹.

Реальность маньчжурской угрозы заставила царское правительство провести ряд мероприятий для укрепления обороны Приамурья и отражения попыток маньчжуров вторгнуться в русские владения. В 1682 г. в Нерчинск был назначен воеводой способный военачальник И. Е. Власов. Тогда же в Приамурье было образовано Албазинское воеводство, первым воеводой в Албазине стал Алексей Толбузин ¹⁰. В Москве был произведен подсчет людских сил и ресурсов, которыми Россия располагала в районе возможного театра военных действий и вообще в Сибири. Результаты оказались следующими: во всей Даурии насчитывалось около 2 тыс. служилых людей, 21 пушка, 485 пищалей, 143 пуда свинца; всего в Сибири находилось приблизительно 4-5 тыс. служилых; мобилизационные возможности за счет пашенных крестьян оценивались приблизительно в 25-30 тыс. ратников ¹¹. Поскольку соотношение сил было не в пользу русских войск, а на помощь центральных районов не приходилось рассчитывать не только из-за дальности расстояния, но и в связи с подготовкой похода против Крымского ханства, русские власти решили максимально использовать мирные средства для удержания края, предписав воеводам готовиться к обороне, но самим стараться не вызывать конфликтов.

Между тем Цины активизировали подготовку к военным действиям. Произведя рекогносцировку, Лантань донес, что для «усмирения» русских достаточно не более 3 тыс. солдат. Император приказал повременить с нападением на русские остроги, тщательно подготовить армию, выделив из Нингуты и Гирина по 1500 солдат и снабдив их огнестрельным оружием. Прибыв в Айгунь, солдаты должны были произвести запашку, кроме того, следовало у населения собрать провиант, которого бы хватило на 3 года ¹².

В марте 1683 г. последовал ряд императорских указов о постройке судов и доставке провианта по Сунгари и другим рекам к Амуру, Примечательно, что, отдавая эти распоряжения, и император и Военный совет (Цзюньцзичу) специально указывали, что суда с провиантом «внутри границы должны конвоировать наши солдаты, а вне границы — монгольские» ¹³. Таким образом, не только Приамурье, но и районы значительно южнее него продолжали рассматриваться маньчжурским правительством как области, лежащие вне границ Цинской империи.

В апреле Канси распорядился перевести армию на Амур, однако начать военные действия против Албазина было запланировано в сентябре, а может быть, и позднее ¹⁴, Хотя в Нерчинске стало известно о крупных передвижениях цинских войск еще в конце марта ¹⁵, но фудутун Сабсу, назначенный командующим войсками для захвата Приамурья, не рвался в бой. В октябре он донес в Пекин, что зимой открывать военные действия трудно, и предложил перенести их начало на весну следующего года. Императору Канси пришлось согласиться, но он отдал распоряжение учредить постоянный гарнизон в Айгуни, соединив Айгунь с Нингутой системой почтовых станций ¹⁶. [8]

Еще в июле 1683 г. маньчжурам удалось захватить в плен группу казаков во главе с Григорием Мыльниковым ¹⁷. В сентябре двое из них были отпущены на родину с грамотой из Лифаньюаня, возвещавшей, что цинские войска направляются в Приамурье, и ставившей русским ультиматум: «Либо вы оставите в покое наши границы, вернетесь к себе на родину и отдадите наших перебежчиков и на этом все будет покончено, либо, в противном случае, и мы будем принимать ваших перебежчиков и вообще всякого, кто бы ни попался, хватать и предавать смерти» ¹⁸.

Когда в июне следующего года казаки прибыли с этой грамотой в Албазин, цинские войска уже шли к русскому острогу войной, по Амуру на судах плыла пехота численностью около 5 тыс. человек и вооруженная большим количеством пушек («100 полковых да 40 ломовых больших и гранаток»), а по берегу следовала конница, насчитывавшая свыше тысячи всадников. Часть войск направилась к Нерчинскому и Селенгинскому острогам. В Албазине в начале осады оказалось лишь 350 человек «всяких чинов людей», но А. Толбузин был полон решимости держаться сколько возможно ¹⁹.

Узнав об осаде Албазина, нерчинский воевода И. Е. Власов смог послать на помощь албазинцам лишь 100 человек и 2 пушки (из имевшихся в его распоряжении 331 нерчинских и приезжих служилых и промышленных людей) ²⁰. Но еще не успела подойти помощь, а половина защитников Албазина уже погибла, у оставшихся кончились воинские и съестные припасы. Тогда А. Толбузин решил сдать острог с условием, что оставшихся в живых маньчжуры пропустят в Нерчинск ²¹. Командовавший цинской армией фудутун Пэнчунь сначала настаивал на том, чтобы русские ушли не в Нерчинск, а в Якутск ²², но затем пропустил А. Толбузина с 300 албазинцев (мужчин, женщин и детей) вверх по Амуру, около 30 казаков отправились через Олекму в Якутск и лишь двое поддались на призыв цинских властей — «изменили и остались у китайцев» ²³.

Маньчжуры торжествовали победу. Последовало несколько императорских указов о награждении отличившихся и о значении овладения Албазином, при этом Канси подчеркивал, что «нынешняя война на первый взгляд кажется маловажною, но на самом деле она чрезвычайно важна. Русские более 30 лет беспокоили места, лежащие по Амуру и Сунгари, земли, которыми они владели, весьма близки к месту [9] происхождения нашего дома, если бы мы не пресекли эти беспорядки, то надобно было опасаться, что пограничные жители не будут спокойно жить» ²⁴. Но даже после взятия Албазина маньчжуры не смогли закрепиться в этом районе, а отошли назад к Айгуни. Но и Айгунь была слишком удалена от их владений. В августе 1685 г. было приказано дополнительно связать Айгунь цепью почтовых станций с Гирином, при этом местные власти донесли, что «после тщательного измерения пятифутовой мерой оказалось, что от прежней границы до Айгуни 1340 ли, необходимо учредить 19 станций» ²⁵. Вместе с тем цинское правительство начало возводить дополнительные укрепления на правом берегу Амура, назначив в них постоянные гарнизоны и военную администрацию.

Но русские уже в августе 1685 г. начали возвращаться на старое место восстанавливать Албазин, вокруг которого на полях стоял неубранный хлеб. В помощь А. Толбузину был послан опытный военачальник А. И. Бейтон ²⁶.

Одновременно с этим правительство, получив сведения о событиях под Албазином, решило мирно урегулировать возникший конфликт, поскольку оно не располагало достаточными военными силами, чтобы отстаивать Приамурье, и его внимание в значительной степени отвлекалось борьбой за укрепление западных и южных границ против крымских татар и Турции. В район военных действий в Приамурье должно было направиться «великое и полномочное» посольство, имевшее целью заключить договор о мире, открытии торговли и установлении границы между Русским государством и Цинской империей.

Для уведомления маньчжурского правительства об этом решении в декабре 1685 г. из Москвы в Пекин отправляются гонцы — подьячие Посольского приказа Никифор Венюков и Иван Фаворов, ездившие в столицу Китая еще с посольством Н. Спафария. Теперь они должны были доставить императору Канси грамоту царей Ивана и Петра ²⁷.

Гонцы были еще в Томске, когда цинские власти, получив сообщение о возвращении А. Толбузина в Албазин, вновь отправили войска для взятия русского острога ²⁸. На этот раз против 500 защитников Албазина выступил 2-тысячный отряд при поддержке 400 фуцзяньских щитников ²⁹.

Узнав из царской грамоты о мирных предложениях русской стороны ³⁰, цинские власти предложили Венюкову и Фаворову написать в Албазин, «чтоб те служилые люди из Олбазина вышли в свои края, в Нерчинской да в Якуцкой, а то место б оставили в пусте и жили и промыслы чинили в своих местах» ³¹. После долгих переговоров русские посланцы отправили в Албазин письмо с условием, что осада с острога будет снята. Но в письме они лишь предостерегали албазинцев, как бы маньчжуры, «обнадежа мирным постановлением, над городом какова дурна не учинили» ³². В ноябре 1686 г. русская миссия во главе с Венюковым и Фаворовым покинула Пекин.

Десятимесячная осада Албазина не принесла успеха маньчжурскому оружию, в августе 1687 г. цинские войска отступили от города. [10] Император приказал цзянцзюню Сабсу до наступления холодов отвести войска в Айгунь и Мэргень для отдыха людей и починки снаряжения, в важных пунктах маньчжуры оставили сторожевые посты, а в осажденный острог было послано сообщение, что «войска отводятся вследствие того, что белый царь прислал посла с просьбой о мире» ³³. В это время великий и полномочный посол окольничий и воевода Федор Алексеевич Головин находился уже в пути к месту посольского съезда.

* * *

Решение о назначении Ф. А. Головина послом «для договоров и успокоении ссор китайского богдыхана» состоялось еще в январе 1686 г. Товарищами его были определены нерчинский воевода И. Е. Власов и енисейский дьяк И. Юдин. Свита посла состояла из 20 человек, с ним же в Даурию из Тобольска направлялся полк служилых людей из разных сибирских городов численностью 1400 человек ³⁴.

Инструкция, данная Ф. А. Головину из Посольского приказа, требовала, решительно отклонив притязания маньчжуров на Даурию, добиться заключения договора об установлении мира в Приамурье, разграничения владений обоих государств и открытия торговых отношений. При этом подчеркивалась неправомерность попыток цинского правительства завладеть землями в районе Албазина, Нерчинска и других острогов, так как эти территории «никогда во владении богдыханова высочества не бывали, а жили на той земле ясачные люди», платившие ясак русским. Границей же владений Русского государства и Цинской империи предлагалось установить р. Амур как естественный водный рубеж, обеспечивающий устойчивое положение в приграничной полосе ³⁵.

Однако русское правительство понимало неравенство в соотношении сил в указанном районе и предписывало добиваться осуществления этих требований скорее мирными средствами, нежели военной силой ³⁶. Поэтому дополнительные статьи инструкции предусматривали возможное изменение позиции русской стороны во время переговоров и ряд существенных уступок в пользу Цинов. Так, в случае категорического отказа маньчжуров признать границей Амур Ф. А. Головин должен был предложить границу по Амуру до Буреи и Зеи. Если же и этот вариант будет отклонен, то границу предлагалось провести в районе Албазина, а в нижнем течении Амура, по Бурее и Зее оставить совместные промыслы ³⁷.

При отклонении противной стороной русских предложений посол должен был заключить временное перемирие и готовиться к военным действиям. Предполагалось развернуть военные действия в случае неявки цинских представителей на переговоры и отказа цинского правительства вернуть разоренные остроги ³⁸.

Трудности проезда через Сибирь и ранний ледостав на Енисее не позволили русскому посольству в том же году прибыть на границу. Головину пришлось зазимовать в Рыбинском острожке на Ангаре. Здесь он и получил извещение о результатах поездки в Пекин Н. Венюкова и И. Фаворова. В этот период стало ясно отношение к посольским [11] переговорам цинского правительства. Цзаргучеи, сопровождавшие Венюкова и Фаворова, сообщили им, что «хан их зело миру желает» при условии, «чтоб Албазину, конечно, за великими государи не быть, а до Нерчинского им и до Селингинского дела нет». Причем инициативу в мирном урегулировании конфликта, проявленную русским правительством, Цины были склонны рассматривать как проявление слабости: «А как де хан из грамоты выразумел, что великие государи шлют послов своих, тогда де они себе размышляли, что великие государи от войск китайских имеют опасение, и для де того, чтоб до большой войны не дошло, великих послов и шлют. А естьли бы де великие государи послов своих в грамоте не обещали, то было и хан своих послов послать к великим государем хотел» ³⁹.

В императорской же грамоте, посланной русским царям с Венюковым и Фаворовым, маньчжуры информировали царское правительство о прекращении военных действий в Приамурье и ожидании посла, направленного «на ограничение и советование о рубежах и границах» ⁴⁰.

Лишь 15 мая 1687 г. посольство смогло продолжить свой путь. Афанасий Бейтон, заменивший в Албазине убитого А. Толбузина, довел да сведения Головина, что цинские войска, всю зиму простоявшие лагерем вокруг острога, ушли вниз по Амуру на Зею, маньчжуры потеряли под Албазином 1500 человек, но и из «осадных сидельцев» в живых осталось только 66 человек, включая детей. Уходя, цинские военачальники говорили провожавшим их албазинским служилым людям, чтобы те «в Албазине дворами и всякими заводы строились по-прежнему; а бугдыханово де высочество... желает быть в мирном поставлении навеки, и чтоб де русские люди их, китайских людей, ни в чем не опасались» ⁴¹.

Получив известие о результатах миссии Н. Венюкова и И. Фаворова, в Москве еще раз обсудили ситуацию в Приамурье, и Головину была послана новая инструкция, полученная им в конце сентября 1687 г. в Удинском остроге. Эта инструкция подтверждала ранее данную почти по всем пунктам: 1) добиваться, чтобы между «Даурскою страною и меж Китайским государством границею постановить и в крепости [12] написать реку Амур»; 2) если же цинские представители «границею той реки Амура учинить не похотят, и им, великим послом, договариватца, чтоб учинить граница рекою Амуром по реку Быстрою (т. е. Бурею. — В. М.) или Зию»; 3) при отклонении и этого варианта разграничения договоритца «всячески, чтоб быть границею Албазину. А промыслы иметь по реке Амуру и по те вышеписанные реки Быструю или Зию». Дальнейшие же пункты предусматривали новые уступки русской стороны: в случае отказа цинских послов признать границу по Албазину царское правительство соглашалось, «чтоб в Албазине острогу и поселению и в том месте ратным людем с обоих сторон... ныне и впредь не быть и нынешнее строение снесть и ратных людей вывесть», но иметь в этих местах совместные промыслы. Причем соглашение по этой статье могло быть заключено только «по самой нужде и по последней мере» ⁴².

Непринятие и этого самого крайнего варианта по новой инструкции не должно было служить поводом к открытию военных действий; послу следовало предложить цинским представителям отложить разграничение на неопределенный срок до нового посольского съезда, ведя переговоры «пространными и любовными разговоры», «а войны и кровопролития, кроме самой явной от них недружбы и наглова наступления, отнюдь не всчинать и задоров ратным и иных чинов людем до совершения тех дел чинить не велеть. И в том учинить заказ под смертною казнию» ⁴³.

Уступчивость царского правительства была вызвана желанием как можно скорее разрешить конфликт в Приамурье, что было обусловлено не только анализом положения в Даурии, но и чисто внутриполитическими соображениями: борьбой за власть царевны Софьи, а также неудачами в военных действиях против Крыма ⁴⁴.

Одновременно царское правительство пыталось подействовать на цинский двор и при помощи монгольских владетелей. Выяснив из отчета Венюкова и Фаворова, что хутухта старается удерживать отдельных феодалов, стремящихся к нападению на русские остроги, в Посольском приказе заготовили грамоту к хутухте с изложением обстоятельств столкновения с Цинской империей и с просьбой повлиять при переговорах на маньчжурских представителей с тем, чтобы граница была установлена по Амуру и цинские власти не настаивали на выдаче Гантимура ⁴⁵.

Узнав о прибытии в Забайкалье великого русского посольства, Ундур-гэгэн хутухта и Очирой Саин-хан прислали к Головину своих послов, для того чтобы разведать задачи и намерения русских, а также объявить, что хутухта и хан согласны пропустить через свои владения небольшое число русских посланцев, которые могут быть отправлены Головиным в Пекин для предварительного извещения. В ходе переговоров в Удинске монгольские представители высказывали просьбу о возвращении им бурят, откочевавших в русские пределы. Но, несмотря на отказ Головина по этому вопросу, встреча его с монгольскими представителями была вполне успешной, так как позволила установить желаемый контакт с хутухтой и Очирой Саин-ханом ⁴⁶.

28 сентября 1687 г. Ф. А. Головин решил известить о своем прибытии цинских военачальников, находившихся под Албазином, и отправил к [13] ним с этой целью тобольского служилого человека Ивана Качанова ⁴⁷. Трудно понять, на что рассчитывал Головин, ибо он к этому времени уже знал, что цинские войска ушли из-под острога ⁴⁸. Качанов должен был договориться о посольском съезде, и в частности настаивать на том, чтобы послов сопровождало не более чем по 500 человек, «чтоб в том с обоих сторон лишних убытков не было» ⁴⁹ (на самом деле Головин и не располагал большим числом людей).

После отъезда Качанова посол вновь получил известия от нерчинского воеводы И. Е. Власова, что цинские войска отошли от Албазина и не собираются возвращаться к острогу; тогда он приказал Качанову вернуться обратно в Удинск ⁵⁰.

В это же время Головин принял решение, сильно повредившее в дальнейшем успеху посольства. Вместо того, чтобы продвинуть имевшиеся у него войска к Нерчинску и Албазину и заняться укреплением позиций русских в Даурии, он решил зимовать в Удинском остроге, расположив здесь же и свой полк. Головин так оправдывал это решение: во-первых, в даурских острогах, считал он, труднее с хлебными припасами и сложнее их доставка туда, а во-вторых, из Удинска ближе проезд через Селенгинск и Монголию до пограничных маньчжурских городов и поэтому «не похотят ли они, китайские послы, съезжатися близ Селенгинского острогу?» ⁵¹.

Хотя П. Т. Яковлева считает, что «едва ли от того, что Головин приехал бы в Нерчинск ранее посольства Канси, могло сколько-нибудь существенно измениться соотношение сил» ⁵², однако нам кажется, что упрек в излишней медлительности, не раз высказывавшийся Головину историками ⁵³, вполне справедлив. Решив дожидаться известия о цинском посольстве в Удинске, Головин выпустил из своих рук инициативу, а его предположение о посольском съезде в Селенгинске вообще было ошибочным, так как Селенгинск находился на границе с Монголией и назначение здесь переговоров вдали от объекта разграничения было бы на руку только маньчжурам, так как к их территориальным притязаниям прибавлялись бы еще и домогательства монгольских ханов о возвращении им бурят, кочевавших в этом районе. Как показал дальнейший ход событий, цинским представителям действительно удалось спровоцировать даже вооруженные нападения монголов на Селенгинск и другие остроги Забайкалья.

Боязнь транспортных и продовольственных трудностей не выглядит убедительным доводом в пользу Головина. Ведь этим же маршрутом уже проехало посольство Спафария. Как уже отмечалось выше, для обороны русских острогов в Приамурье прежде всего не хватало людских сил, а Головин своим решением остаться в Забайкалье не дал возможности укрепить Нерчинск и Албазин, где в любой момент можно было ожидать [14] появления маньчжурских войск. Конечно, он не мог создать численного перевеса войск, противостоявших цинским отрядам, но успешная оборона Хабаровым Ачанского острога и Бейтоном Албазина уже показала, что даже сравнительно небольшие отряды служилых людей могут отражать натиск цинских армий, имевших значительное численное превосходство. Однако в течение почти года (с лета 1687 по лето 1688) Головин не предпринимал практических мер по организации обороны Приамурья и Даурии.

Медлил Головин и с отправлением гонца в Пекин для оповещения о готовности русских начать переговоры. В октябре 1687 г. он отправился в Селенгинск, где в течение почти всей зимы вел переговоры с посланцами монгольских тайшей о возвращении угнанного скота и других мелких инцидентах. Лишь в конце ноября он направил в китайские пограничные города посольского дворянина С. Коровина, снабдив его грамотой, гласившей, что великий и полномочный посол «прибытие свое имеет в пограничных городех их царского пресветлого величества, ожидая на съезд для вышеписанных договоров и вечного умирения и покою обоих государств ссорах государя вашего, его бухдыханова высочества, послов вскоре» ⁵⁴.

Подав эту грамоту в каком-либо пограничном городе Цинской империи, С. Коровин должен был договориться о численности посольской свиты на съезде (по 500 человек). На вопрос же о ратных людях, сопровождавших русского посла, ему предписывалось отвечать, что войска с послом идут лишь «для обережения их посольской особы, как обычай в Московском и в-ыных окресных государства при послех тому надлежит быти, а не воинским поведением» ⁵⁵. Это давало маньчжурам ценную информацию о сравнительной малочисленности русского военного отряда и его намерениях. Вместе с Коровиным к Ундур-гэгэну был направлен Иван Качанов.

Когда русские представители прибыли в ургу, оказалось, что там все лето жил цинский чиновник (цзаргучей), ожидавший вестей о прибытии русского посольства. С ним на имя Головина была прислана императорская грамота, сообщавшая, что цинское правительство готово вступить в переговоры ⁵⁶. Пока эту грамоту с послами хутухты отсылали Головину и ждали его ответа, Коровину пришлось задержаться в урге.

В начале января 1688 г. в Селенгинск прибыли монгольские послы от брата Очирой Саин-хана Батура-хунтайджи, предложившие Головину устроить посольский съезд. Но это была ловушка. На самом деле многочисленное монгольское войско уже окружило Селенгинский острог, а русского посла хотели выманить из города, чтобы захватить в плен. Монгольские феодалы пошли войной на русские остроги, чтобы силой оружия попытаться вернуть себе ясачных бурят, кочевавших между Селенгинском и Удинском ⁵⁷. Головин оказался отрезанным от своего полка, который зимовал в Удинске.

Осада Селенгинска продолжалась три месяца, монгольские отряды ходили на приступ, но взять острог не смогли. Наконец в конце марта из Удинска подоспела помощь, войско Батура-хунтайджи не выдержало натиска московских стрельцов и отошло от острога ⁵⁸. [15]

* * *

Посланный Головиным в Цинскую империю Степан Коровин успешно выполнил свою миссию и 28 июня 1688 г. возвратился в Удинский острог ⁵⁹. Вопреки наказу, полученному от Головина, С. Коровину пришлось проехать для переговоров в Пекин, где им было достигнуто соглашение с цинскими сановниками о том, что место для посольского съезда будет избрано близ Селенгинска и маньчжурское посольство будет состоять из 5 человек и 500 человек охраны ⁶⁰.

В связи с этим 18 мая 1688 г. последовал императорский указ о назначении главой цинского посольства придворного вельможи Сонготу, а его помощниками дутуна Тун Го-гана, председателя министерства Арни, генерала-прокурора Маци и командира охранного отряда Мала, для сопровождения которых выделялось 200 солдат из 1-го отряда восьмизнаменного войска, 400 солдат из охранной стражи и 200 артиллеристов, 15 полковников, 2 офицера из телохранителей и 8 ротных командиров. Командовать этими отрядами поручалось дутунам Лантаню и Баньдарше и фудутунам Нацинь и Чжалакту ⁶¹. Как видно, маньчжуры не очень точно придерживались соглашения с Коровиным о количестве охранных войск при посольстве. Но этим дело не ограничилось. По указу богдыхана 4 тыс. монгольских всадников под командованием цинских офицеров должны были двинуться к Нерчинску, а войска, отведенные от Албазина, вновь возвращались туда ⁶².

В качестве инструкции цинскому посольству был утвержден доклад Сонготу, выдвигавший территориальные притязания маньчжуров: «Нерчинск, захваченный русскими, по сути дела, является кочевьем подвластного нам племени маоминань, а Албазин издавна принадлежал даурскому главнокомандующему Бэйлэру, но отнюдь не принадлежал русским и также не был свободным пространством между двумя границами. Тем более такая важная река, как Амур, должна принадлежать нам, отнюдь не следует пренебрегать ею. По Амуру вниз можно пройти до реки Сунгари, по Сунгари до Нонни, этим путем можно проникнуть и на реку Курха, и в Улу, и Нингуту, и к сибо, и в земли корцинцев, солонов и дауров и если направиться к устью Амура, то можно достичь моря. Кроме того, и Хэнкунь, и Нимань, и Цзинкирула — все три реки также впадают в Амур. Вокруг этой реки все земли по правому и левому ее берегам принадлежат подвластным нам орчонам, килэрам, биларам, а также хастэ и фэйяке. Если не владеть этим пространством, то пограничные жители никогда не смогут спокойно жить. И поэтому мы, учитывая, что Нерчинск, Албазин и все земли в верховье и низовье Амура, а также по рекам и речкам, впадающим в него, принадлежат нам, ни в коем случае не должны уступать их русским» ⁶³.

Таким образом, маньчжуры пытались обосновывать свои притязания на Приамурье необходимостью обладать этими землями для обеспечения безопасности внутренних районов Маньчжурии и принадлежностью этих территорий якобы подвластным им племенам. Однако необходимость обладания не дает еще прав на территорию, что же касается зависимости местных племен от цинских властей, то в большинстве районов таковой фактически не было, а там, где она и была, ее установили лишь в отдельных районах на правом берегу Амура в период подготовки [16] цинских властей к вооруженным действиям, когда создавались военные опорные пункты, и на левобережье, занятое уже в течение трех десятилетий русскими, она не распространялась. То, что маньчжуры пытались в ряде случаев получать ясак с населения, жившего в устье Зеи и низовье Амура и уже объясаченного русскими, не давало им прав на эти районы, так как здесь речь могла идти лишь о двоеданстве некоторых местных племен, проживавших в русских пределах. Более того, принятие этого принципа предоставляло бы гораздо больше права русским на низовья Сунгари и другие районы правого берега, где казаки довольно регулярно собирали дань в виде соболей и продовольствия, вели охотничий промысел и имели поселения.

Территориальные притязания маньчжурского посольства сопровождались требованиями о выдаче перебежчиков Гантимура и др. Учитывая заинтересованность Русского государства в развитии торговых отношений с Китаем, Сонготу подчеркивал, что разрешение на открытие торговли может быть дано, «если все наши требования будут удовлетворены». В случае же отказа цинское посольство должно было возвратиться, не вступая в мирные переговоры ⁶⁴.

Но цинскому посольству пришлось с полпути возвратиться в Пекин: вторжение армии ойратского хана Галдана в Халху и его победа над союзными маньчжурам халхаскими ханами не только помешали проезду посольства через Монголию, но и существенно меняли ситуацию в пограничном районе. Галдан распространил слухи, что он действует в союзе с Россией и что русское войско во главе с Головиным также выступило против Тушету-хана и Ундур-гэгэна ⁶⁵.

Остановившись на китайско-монгольской границе, Сонготу направил Головину письмо с изложением обстоятельств своей задержки. Маньчжурские посланцы (100 человек) в конце июля 1688 г. побывали в Удинске и получили ответное письмо от русского посла об отправлении им гонца в Пекин ⁶⁶. Получив это известие, император приказал Сонготу вернуться в столицу ⁶⁷. Цинское правительство решило занять выжидательную позицию в связи с событиями в Монголии, в то же время оно опасалось возможности русско-ойратского союза.

События показали, что наметившийся было маньчжуро-монгольский союз с самого начала был на руку только Цинам: вооруженные выступления халхаских феодалов против русских в Забайкалье задержали прибытие русского посольства и сопровождавшего его отряда в Приамурье, что облегчило сосредоточение там цинских войск, для монгольских же феодалов они принесли лишь дипломатическую и военную неудачу. Победа Галдана над Тушету-ханом, в результате которой Чихунь Доржи и Ундур-гэгэн вынуждены были бежать к границам Цинской империи, ища защиты у маньчжуров, нанесла решительный удар этому антирусскому блоку. При создавшемся положении Головин мог бы проявить инициативу и, воспользовавшись затруднениями маньчжуров, укрепить русские остроги в Приамурье. Но он ничего не предпринял, а продолжал оставаться в Удинске.

Русское правительство следило за развитием событий на далекой окраине своих владений. В Удинск был прислан подъячий Иван Логинов, доставивший Головину дополнительные инструкции. По царскому наказу Головин в случае неявки цинских уполномоченных на границу должен [17] был отправить в Пекин специальную миссию с текстом будущего договора. Главой этой миссии назначался тот же И. Логинов.

Прибыв в Пекин, Логинов должен был поочередно представить цинскому правительству три варианта договора, подготовленных в Москве ⁶⁸. Первый вариант предусматривал проведение границы по Амуру, второй — в районе Албазина с сохранением русских острогов и предоставлением той и другой стороне права промыслов по Бурее и Зее, и, наконец, третий вариант предусматривал в качестве вынужденных шагов разрушение Албазина и других острожков в Приамурье, проведение границы на месте Албазина и оставление совместных промыслов в среднем течении Амура ⁶⁹.

В случае отклонения цинским правительством всех трех вариантов договора Головин должен был действовать на основании присланных ему статей. Статьи эти заключались в следующем: 1. Идти в Албазин «с великим радением и поспешением, не останавливаясь нигде ни для чего ни малого времени». 2. Съехавшись с цинскими послами в Албазине, настаивать на проведении границы по Амуру или по Албазину. 3. Доказывать маньчжурам, что Амур наиболее приемлемая граница. 4. Если цинские послы не приедут в Албазин, послать к ним Логинова. 5. Заручиться поддержкой хутухты и склонить его к посредничеству ⁷⁰.

Согласно этим статьям Головин в конце августа 1688 г. выехал наконец в Нерчинск, где решено было вести переговоры. Но по пути посол узнал, что в июле к Албазину приходил цинский военный отряд и, воспользовавшись слабостью гарнизона, уничтожил все посевы вокруг острога. Это послужило для Головина достаточным основанием, чтобы вновь вернуться в Удинск. Он мотивировал свое нежелание идти в Даурию заботой о том, «чтоб прежде времени не терпеть голоду служилым людем в Нерчинске», а также тем, что, собственно, вести переговоры не с кем, а поскольку маньчжурский отряд уже ушел от Албазина, «так же и поступать воинским способом и промыслу чинить не над кем», а в забайкальских-де острогах его пребывание необходимо для защиты их от возможного нападения монголов и удержания в русском подданстве бурят. Заметим, что опасение голода в Нерчинске выглядело простой отговоркой, так как Головин здесь же сообщал о наличии у него больших хлебных запасов для нерчинского похода ⁷¹.

Вернувшись в Удинск, Головин предпринял поход против табунгутских тайшей, кочевавших в верховье Селенги. Победа, одержанная русскими, привела к тому, что ряд монгольских феодалов, улусы которых были в этом районе, решили вступить в русское подданство. После длительных переговоров в начале января 1689 г. Головин заключил с ними договор о принятии их под «высокую руку» царского величества ⁷². Положительное значение этого акта заключалось в том, что Головину удалось в известной мере обезопасить забайкальские остроги от набегов монгольских феодалов и предотвратить использование их маньчжурами в качестве средства давления при переговорах. Но русский посол заплатил за это слишком дорогой ценой, оставив без надежной защиты русские владения в Приамурье.

Однако возможность возникновения маньчжуро-монгольской коалиции по-прежнему беспокоила Головина. За помощь в борьбе против Галдана цинский император потребовал перехода всех ханов и князей Халхи [18] в маньчжурское подданство. Несмотря на сопротивление части халхаских феодалов, склонявшихся к переходу на сторону Русского государства, съезд ханов и князей Северной Монголии в конце 1688 г. под влиянием Ундур-гэгэн решил обратиться с просьбой к императору Канси о принятии Халхи в состав Цинской империи ⁷³.

Для отражения маньчжуро-монгольского натиска на Приамурье и Забайкалье Ф. А. Головин в отписке в Посольский приказ высказал идею создания русско-ойратской коалиции. Поскольку цинский император и Тушету-хан «утвердили между собою наступательный и оборонительный союз», главной задачей русской дипломатии, по мнению Головина, было не допустить присоединения к этому союзу и Галдана Бошокту; с этой целью он предлагал отправить к ойратскому хану посольство из Тобольска. Указывая на далеко идущие последствия русско-ойратского сближения, Головин писал, что русские подданные «ясачные иноземцы, естьли калмыцкий Бушукту-хан не примет какова к миру согласия с китайцы и с мунгалы, в вечном подданстве будут крепки и постоянны и многие и иные мунгальские тайши, смотря на них, под вашу, великих государей высокосамодержавную руку в вечное подданство будут». В случае же, если, «согласясь, калмыки с мунгальскими владельцы и с китайским ханом, наступят на подданных вашего царского величества, — подчеркивал Головин, — и на ясачных иноземцев на даурские и байкаловские остроги войною, и оборонятися, государи, нам, холопам вашим, за малолюдством будет невозможно» ⁷⁴. Но реальных шагов к сближению с ойратами в этот период русская дипломатия так и не предприняла.

Опасаясь, как бы «мунгалы, согласясь с китайцы, и пришед со многими ратьми, не учинили совершенного разорения байкаловским и даурским острогам», посол решил ускорить заключение соглашения с маньчжурами и направил в январе 1689 г. в Пекин на основании полученных из Москвы инструкций Ивана Логинова ⁷⁵. Логинов должен был предложить посольский съезд близ Албазина или Нерчинска или попытаться в Пекине согласовать вопрос о границе. Характерно, что второй после Ф. Головина по своему положению член посольства, нерчинский воевода И. Е. Власов, отказался поставить свою подпись под третьим вариантом предъявленного ему Логиновым договорного письма, по которому Албазин подлежал разорению ⁷⁶.

Логинов направился в Китай тем же маршрутом, каким шло посольство Спафария. В Цицикаре цинские чиновники упрекали Логинова в том, что Головин медлил с началом переговоров, долго не присылая от себя «к хановым ближним людем с листом» посланного своего, как это было условлено ранее ⁷⁷.

Маньчжуры интересовались местопребыванием посла и временем, когда он прибудет в Нерчинск. Логинов вынужден был ответить, что Головин только собирается в Нерчинск. Интерес цинских властей к действиям Головина объяснялся тревогой, которую внушали им действия русских на границе с Монголией, что послужило маньчжурам поводом для увеличения численности их войск, отправлявшихся к месту переговоров. Однако они постарались скрыть это от Логинова ⁷⁸.

Но борьба Цинов с Ойратским ханством настоятельно диктовала и цинскому правительству необходимость скорейшего заключения договора с русскими, в результате чего не только освобождались бы военные [19] силы, сосредоточенные в районе Приамурья, но и исчезала угроза установления русско-джунгарского союза. Поэтому в Пекине для Логинова были отброшены все проволочки посольского церемониала, он был принят видными маньчжурскими сановниками прямо в день своего приезда, «для того, чтоб его, посланного, — как объяснил приставленный к нему цзаргучей, — отпустить вскоре, и чтоб нынешним летним времянем мирные договоры междо обоими государствы совершенно учинить» ⁷⁹.

В результате переговоров было достигнуто соглашение, по которому местом встречи послов определялся Нерчинск, «чтобы де им, великим и полномочным послом, — как аргументировали цинские чиновники, — было не столь трудно, что итти из Нерчинска на съезд к Албазину или в-ыное место». Истинный же смысл этого решения заключался в том, что маньчжуры не хотели допустить Головина в Албазин из военно-стратегических соображений. Цинские послы собирались выступить из Пекина в середине июня и налегке ехать к Нерчинску мимо оз. Далайнор. Сопровождавшая их охрана была увеличена до тысячи человек, помимо слуг и работных людей ⁸⁰. С этими известиями Логинов отправил 17 мая нарочных к Головину, а вскоре и сам выехал из Пекина, не упомянув маньчжурам, разумеется, о бывших при нем вариантах договора.

Императорский указ о вторичном отправлении цинского посольства последовал 1 июня 1689 г. Кроме вооруженного отряда, шедшего с послами, было приказано отправить еще 1500 человек из гарнизонов, находящихся в Маньчжурии, которые в полном вооружении должны были идти вверх по Амуру к Нерчинску ⁸¹.

Перед выездом из Пекина Сонготу запросил у императора подтверждения прежних инструкций о выдвижении территориальных запросов во время посольского съезда: «Так как Нерчинск и Албазин — это земли, принадлежащие нам, то просим ваше величество разрешить действовать при переговорах так, как было ранее определено, то есть границею назначить Нерчинск и все земли, лежащие от него по сю сторону, возвратить нам» ⁸². Но цинское правительство понимало, что с изменением положения в Монголии ситуация все более складывается не в его пользу, и спешило быстрее достигнуть соглашения с Россией, поэтому император указал не настаивать на столь нереальных требованиях, как отдача Цинам Нерчинска, хотя и заявить об этом в начале переговоров, а согласиться на проведение границы по Аргуни ⁸³.

Таким образом, перед началом переговоров в Нерчинске обе стороны были заинтересованы в скором разрешении конфликта и готовы были идти на уступки. В таких условиях результаты предстоящей конференции во многом зависели от дипломатического искусства представителей сторон и их способности использовать местные условия. При этом маньчжуры имели определенный план действий, состоявший из ряда военных мероприятий, который дал бы им преимущества по сравнению с русским посольством.

Цины очень спешили с осуществлением этого плана. Они стремились во что бы то ни стало прийти в Приамурье раньше Головина и занять там ключевые позиции. Характерно, что, хотя императорский указ о выступлении посольства был издан 1 июня, когда Логинов уже выехал из [20] Пекина, цинские войска пришли раньше него в Даурию почти на целый месяц. Это свидетельствовало о заблаговременной подготовке к походу.

Головин же находился еще под Еравнинским острогом, когда 19 июня в Нерчинск приехали гонцы от Логинова в сопровождении цинского чиновника. Нерчинский воевода И. Е. Власов, узнав, что цинские войска собираются идти к Нерчинску мимо Албазина, заявил цинскому представителю решительный протест против самовольного вторжения маньчжуров в русские владения, указав, что они «хотят поступать, оставя посольские договоры, воинским поведением» ⁸⁴. Русские послы поняли замысел маньчжуров, в Албазин был послан наказ предупредить «китайских воевод», чтобы они не поднимались по Амуру выше Албазинского острога. Наряду с этим в окрестности Нерчинска и Албазина к «ясачным иноземцам» были посланы нарочные, которые должны были воспрепятствовать попыткам маньчжуров склонить этих русских подданных на свою сторону.

Но было уже поздно. В начале июля цинская армия, двигавшаяся по Амуру на речных судах, появилась под Албазином, а 17 июля она подошла к Нерчинску. Маньчжуры пренебрегли международным правом: вспомогательное войско их самовольно вторглось в русские пределы, они нарушили имевшуюся ранее договоренность об ограниченном количестве посольского эскорта, прислав к Нерчинску около 5 тыс. ратных людей с пушками на 120 речных судах ⁸⁵. Головин и Власов вновь выразили протест против такого рода действий цинского посольства и потребовали, чтобы войска были отведены от стен Нерчинска ⁸⁶.

Между тем правительство царевны Софьи торопило Головина заключить мирный договор буквально любой ценой. В канун своего прибытия в Нерчинск посол получил еще одну грамоту из Сибирского приказа, в которой вновь настаивалось, чтобы в случае неуступчивости цинской стороны Головин пожертвовал Албазином и согласился его разорить, а сам отступил бы в Нерчинск и, усилив его гарнизон, направился в Удинск, где также увеличил бы число служилых людей, а затем вместе с московскими дворянами и стрельцами возвратился в Москву ⁸⁷. Эта уступчивая линия, проводившаяся царским правительством, не могла не ослабить позиции русского посольства при переговорах. [21]

* * *

9 августа 1689 г. русское посольство прибыло в Нерчинск, где его давно уже ожидали цинские представители. Начались предварительные переговоры о порядке ведения посольской конференции. Стороны относились друг к другу с большим недоверием. Те и другие опасались какой-нибудь ловушки. Поэтому, например, маньчжуры категорически отказались ехать в город и предлагали поставить посольские шатры в поле, русские же стремились ограничить число цинских солдат, сопровождавших послов, «а говоряно присланным китайских послов о равенственном числе людей упорно, — подчеркивал Головин, — для того, что по ведомости от иноземцев многие онкоцкие и братцкие ясачные люди по наговору китайцов к-измене склонны, и чтоб, сговорясь с китайцы, не учинили при посольских съездех какова воинского промыслу» ⁸⁸. Наконец к 11 августа была достигнута договоренность о том, что посольские шатры будут поставлены недалеко от Нерчинска и во время посольских съездов у шатров будет по 300 человек с каждой стороны, но, поскольку цинским послам надо было каждый раз переправляться через реку, они выговорили себе право иметь на судах еще 500 солдат ⁸⁹. Обе стороны выставляли специальные дозоры для наблюдения за перемещением военных отрядов.

В составе цинского посольства в качестве советников прибыли миссионеры-иезуиты француз Ф. Жербийон и португалец Т. Перейра. Еще до начала переговоров они нанесли Головину визит, во время которого пытались склонить русского посла к уступчивости цинским уполномоченным, потому что, говорили они, «китайский де народ зело упрямы и к посольским съездам необыкновенны» ⁹⁰. Головин же попытался склонить их способствовать русским на посольских съездах как единоверцам-христианам, но получил недвусмысленный ответ, что миссионеры находятся на жалованье у богдыхана и, следовательно, могут «споможение чинить» только по «закону своему», т. е. в своих интересах. Официальным языком на переговорах был избран латинский. «Этот ловкий ход, — замечает Г. Каэн, — дал иезуитам положение незаменимых переводчиков и сделал их хранителями важнейших государственных секретов. Китай пользовался их услугами в силу необходимости, России, таким образом, оставалось только попытаться расположить их к себе» ⁹¹. Но, как уже отмечалось, эта попытка успеха не имела.

Переговоры открылись 12 августа. Вначале послы изложили точки зрения своих правительств на конфликт в Приамурье, причем каждая из сторон обвиняла другую во вторжении в пределы ее государства. На заявление цинских представителей о том, что русские самовольно построили остроги в Даурии, Головин резонно ответил, что «те места, на которых царского величества подданные построили Нерчинск и Албазинской остроги и иные острошки, никогда во владении ханова высочества не бывали, а жили на той земле ясачные люди и платили ясак в сторону царского величества, а естли когда в древних летех те даурские жители и в сторону ханова высочества ясак платили, и то чинили они поневоле, что те места царского величества от городов были тогда в дальнем разстоянии. А когда царского величества подданные построили в тех местех Нерчинск и Албазин и иные острожки, тогда те даурские жители по-прежнему ясак платить учали в сторону царского величества и в том [22] никакие обиды ханова высочества подданным не учинено и войны всчинать было за то не для чего, потому что построены вышепомянутые остроги с стороны царского величества из давных лет» ⁹².

При этом русский посол подчеркнул, что ясачные подданные России, жившие в районе Албазинского, Зейского и других острогов, «имеют рубеж по реку Амур, а Китайского государства граница за рекою Амуром, что к стороне ханова высочества от наунских сел», т. е. даже не собственно на правом берегу Амура, а во внутренних районах Маньчжурии. Головин потребовал, чтобы маньчжуры не переходили Амур и не вторгались в русские владения, а за ранее нанесенный ущерб выплатили бы компенсацию ⁹³. Позиция русской делегации соответствовала фактически сложившемуся положению, а ее предложения были направлены на сохранение статус-кво в районе разграничения, исходя из принципа: каждый владеет тем, чем владеет в момент посольского съезда.

Цинские представители пытались обосновать оптимальный для маньчжуров вариант территориальных приобретений, но их притязания основывались не на действительном положении вещей, а на искусственных доводах, попытках выдать желаемое за действительное или на искаженных фактах. Так, они заявили притязания не только на Приамурье, но и на все Забайкалье, на том якобы основании, «что все те земли от Байкала-моря были владения хана мунгальского, а мунгальцы все издавна подданные их китайского хана» ⁹⁴. Но в период переговоров в Нерчинске Халха-Монголия еще не была включена в состав Цинской империи и ни о каком ее давнем подданстве Китаю не было и речи, что же касается притязаний монгольских феодалов на живших в Забайкалье бурят, то к Цинам этот спор, разрешенный Головиным договором с табунгутскими тайшами в Селенгинске, не имел никакого отношения.

После этих предварительных заявлений были проверены полномочия каждой из сторон для заключения договора, достигнуто соглашение во время переговоров использовать лишь мирные средства; приняли по предложению маньчжуров латинский язык в качестве основного рабочего языка конференции. Кроме того, цинские послы подняли вопрос о порядке установления столбов на границе, но Головин посоветовал обсудить этот вопрос после того, как будет достигнута общая договоренность о проведении граничной линии ⁹⁵.

Наконец приступили к обсуждению главного вопроса: где же провести рубеж между двумя государствами? По настоянию маньчжуров Головин первым изложил желание русского правительства, назвав границей Амур, «и левой стороне Амуру быти в стороне царского величества, а правой стороне быти бугдыханова высочества, потому что из давных лет тоя реки левая сторона во владении царского величества» ⁹⁶. Сонготу попытался отклонить это предложение под смехотворным предлогом, что Амур находится во владении маньчжурской династии «от самого царя Александра Макидонского» ⁹⁷. Ясно, что цинский чиновник и понятия не имел о том, кто такой Александр Македонский и где были границы его империи.

После того как Головин заметил, что в хрониках было бы слишком долго разыскивать генеалогическую связь богдыхана с великим [23] греческим полководцем, маньчжуры начали уверять его, будто границу по Амуру нельзя провести потому, что вся эта река находится на юге, а владения-де русских простираются на север, «а к полудню владения царского величества в здешних краех не бывало» ⁹⁸. Этот довод опять-таки был несостоятельным, так как понятие «юг» в данном случае было относительным, Албазин, например, находится северо-восточнее Нерчинска. Маньчжуры не могли не знать, что Амур — река широтного направления, это можно было видеть даже на несовершенной карте из сочинения Дюгальда, прототипом которой располагали иезуиты ⁹⁹.

Вплоть до окончания первого дня переговоров каждая из сторон упорно отстаивала свою точку зрения: маньчжуры требовали все Приамурье и Забайкалье, русские предлагали границей Амур, каждый из послов доказывал, что местные народы были издавна подданными его государства; этим, собственно, и исчерпывались все аргументы. Когда маньчжуры заявили, что у них еще живы князьки, «которые теми землями владели», русские ответили, что местные народы постоянно кочуют и «живут на обоих сторонах» и «такими беглецами никогда земель не разграничивают» ¹⁰⁰. В конце концов Головин предложил перенести дальнейшее обсуждение на следующий день, что и было принято.

Таким образом, в результате первого дня работы посольской конференции сторонам удалось лишь выяснить позиции друг друга, но они не пришли к сближению точек зрения. Головин сделал для себя два вывода: во-первых, цинские послы проявляли «многое упорство» в отстаивании своих претензий, а во-вторых, иезуиты удерживали цинских представителей от уступок, применяя при этом любые средства, вплоть до искажения речей послов ¹⁰¹.

При описании событий этого дня существует расхождение не только между статейным списком Головина и записями миссионеров-иезуитов, но и между дневниками Жербийона и Перейры. По словам Жербийона, русские разъяснили свои задачи и цели через своего латинского переводчика и попросили китайских представителей сделать то же самое, а затем выдвинуть свое первое предложение. Цинские послы отказались и стали убеждать русских выдвинуть предложение первыми. Тогда русские спросили цинских послов об их полномочиях и собрались представить им свои собственные. Маньчжуры от этого отказались, заявив, что они поверят Головину на слово. Тогда русские, «отбросив прежние обиды», предложили реку Амур в качестве границы. Цинские представители отказались принять это предложение, ибо, говорили они, за Амуром лежали большие территории, якобы принадлежавшие империи Цин. В качестве рубежа они предложили Селенгу, так как, заявили они, еще с тех пор как монгольская династия стала править Китаем, население этих территорий платило дань Китаю. Русские в свою очередь отказались от этих предложений, и, поскольку было уже поздно, встреча была прервана ¹⁰².

Перейра же следующим образом описывает события первого дня работы конференции: «Вначале наши послы предложили в качестве пограничного пункта Нерчинск, оставив сам город москвитянам. Московский посол ответил им с изысканной учтивостью: ”Очень обязан и сердечно благодарен вам за разрешение переночевать здесь эту ночь”. Ирония [24] посла очень ранила наших послов и пристыдила их, хотя в тот момент им удалось как-то скрыть это. Посол сказал им через переводчика не только эту, но и другие колкости. Он также просил наших послов при уточнении названий мест и других вопросов, которые могут быть по-разному истолкованы, пользоваться услугами местных переводчиков, которые лучше в них разбираются, и что не следует прибегать к моим услугам, хотя я все время сидел тут же. Наши послы пожаловались мне на иронический тон и издевки посла, я же ответил им тем, что казалось мне целесообразным и соответствовало моему пониманию положения. В этот день мы потеряли много времени, так как ни одна сторона не хотела уступить. Если одна сторона создавала трудности, другая давала уклончивые ответы, не было никакой возможности договориться. Москвитяне требовали возвращения им кое-каких артиллерийских орудий и других вещей, что татары сочли совершенно неуместным. Московский посол, убедившись в том, что договориться в этот день не удастся, благоразумно пригласил наших послов встретиться на следующий день» ¹⁰³.

13 августа переговоры были продолжены. Маньчжуры вновь упорно настаивали на отдаче им всех земель до Байкала, Головин же возражал, что этого «не то что чинить, но и говорить о том не мочно». Тогда Сонготу начал оказывать на русского посла давление, заявив, что если он не хочет принимать диктуемые Нинами условия, то пусть царь пришлет кого-либо другого для подписания договора ¹⁰⁴. Этот прием деморализации посла путем отрицательного отношения к его личным качествам был характерен для цинской дипломатии и применялся ею еще против Байкова и Спафария. Но на Головина, как и на его предшественников, не удалось подействовать подобным методом. Однако арсенал такого рода приемов у цинских представителей был не беден — они тут же перешли к запугиванию Головина, объявив, что под Албазином ими сосредоточена большая армия ¹⁰⁵. Впрочем, когда Головин велел перевести свой ответ не только на латинский, но и на монгольский язык, выяснилось, что попытка запугать русских военной силой была предпринята иезуитами, а не Сонготу ¹⁰⁶.

Аргументы маньчжуров не смогли подействовать на русского посла, но, видя упорство цинских дипломатов, он решил пойти на уступки. Чтобы «съезду не разъехатца, не постановя никакой меры и не учиня договору», Головин предложил провести границу по Амуру и Бурее, с тем условием, что маньчжуры компенсируют ущерб, нанесенный Албазину и другим острогам ¹⁰⁷. В свою очередь Сонготу изъявил согласие установить границу от Нерчинска вниз по Шилке, чтобы северный берег отходил России, а южный — Цинской империи, причем маньчжурские владения на правом берегу доходили бы до реки Онона у места слияния ее с Ингодой ¹⁰⁸.

Уступки цинских представителей были принципиально отличны от шагов, сделанных русскими послами. Маньчжуры поступились никогда им не принадлежавшими землями, которые они первоначально [25] затребовали себе, русские же готовы были оставить территории пушных и иных промыслов, где жили не только объясаченные местные племена, но и были русские поселения, административно относящиеся к Албазинскому воеводству. Причем, если Сонготу уступил до того предела, до которого он, следуя строго инструкции, мог бы только требовать в начальном варианте, то Головин вынужден был уже предложить один из последних вариантов, допускавшихся его правительством. В этом плане позиция цинских представителей оставалась активной, так как позволяла им больше маневрировать.

В то время как Головин вынужден был идти на уступки, маньчжуры продолжали использовать средства всестороннего нажима на русского посла. Так, когда он начал настаивать на соглашении «без всяких запросов» и на установлении границы по Бурее, Сонготу и его советники предложили Головину письменно изложить свой план и направить его императору Канси, сами же они обещали дать аналогичное письмо русскому царю, а пока прервать переговоры и разъехаться ¹⁰⁹.

Но Головин сумел увидеть в этом предложении расставленную ему ловушку, заключающуюся в том, «что они, китайские послы, говорили о разъезжем письме для того, что, видя великих и полномочных послов малолюдных и отъехав бы им, послом, с посольского съезду и поступить воинским поведением и разорить Даурскую землю» ¹¹⁰. Русский посол прямо поставил вопрос, действительно ли богдыхан указал «только, что быти границею Нерчинскому и реке Ингоде, как они, великие послы, предложили...» ¹¹¹. Цинские представители, наказ которым допускал установление границы по Аргуни, не нашлись, что ответить. После продолжительного молчания они заявили о своем желании покинуть посольский съезд ¹¹².

Некоторые сдвиги, достигнутые в течение второго дня переговоров, давали Головину надежду на конечный успех посольства. Видя большое влияние иезуитов на ход конференции, русский посол решил еще раз попытаться привлечь их на свою сторону, с этой целью через переводчика Андрея Белобоцкого он предложил им вознаграждение от русского царя за содействие решению спора ¹¹³.

Уже после окончания второго съезда цинская делегация предприняла еще один маневр, имевший целью воздействовать на Головина. Ночью русскому послу донесли, что маньчжуры убрали свой посольский шатер. Сначала они объяснили это тем, что хотят просушить его после дождя, но на другой день заявили, что в связи с неуступчивостью Головина прерывают переговоры послов, однако согласны на обмен мнениями путем посылок специально уполномоченных лиц ¹¹⁴.

Уполномоченные Головиным А. Белобоцкий и подьячий С. Васильков объявили цинским послам, что их требование снести Албазинский и Аргунский остроги свидетельствует о нежелании установления мира, и если они не желают отступить от этих позиций, то русская сторона согласна прекратить переговоры и разменяться разъезжими письмами ¹¹⁵. Маньчжуры, однако, продолжали настаивать на своем варианте границы, но заявили, что сами не будут писать разъезжего письма, а могут лишь [26] принять его от Головина. При этом они потребовали произвести обмен перебежчиками ¹¹⁶.

Видя такой оборот дела, русский посол отдал распоряжение в Албазин заранее убрать хлеб с полей и готовиться к обороне, а вокруг Нерчинска приказал усилить караулы.

Приехавшие на следующий день иезуиты подтвердили Головину неизменность позиции цинских представителей и намекнули, что те «к войне склонность немалую имеют» ¹¹⁷. В тот же день Головину стало известно, что маньчжурам удалось подговорить к переходу на их сторону кочевавших под Нерчинском бурят и онкотов численностью около 2 тыс. человек. Головин, у которого в Нерчинске было всего 1450 казаков, крестьян и промышленных людей, не мог вооруженной силой препятствовать переходу ясачных подданных в лагерь противника ¹¹⁸. Для маньчжурских дипломатов же этот факт был пробным камнем, позволившим им еще раз оценить реальное соотношение сил как в районе Нерчинска, так и в Приамурье в целом.

Однако переговоры через посыльных продолжались. Твердость, проявленная Головиным, возымела действие, и Сонготу предложил наконец следующий вариант границы: «Чтоб быти рубежу вниз по реке Шилке по реку Черную, которая впадает с левые стороны, идучи тою рекою вниз; и по правую сторону реки Шилки быти владению бугдыханова высочества, а по левую сторону быти владению царского величества по реку Черную» ¹¹⁹. От Нерчинска до Черной было 7 дней ходу. Этот вариант предполагал снос не только Албазина, но и Аргунского и других острогов, расположенных в междуречье Шилки и Аргуни, поэтому Головин отказался принять его, подчеркнув при этом, что цинским послам «за многие учиненные убытки в стороне царского величества» следовало бы «уступить своих земель... а не из стороны царского величества выпрашивати» ¹²⁰.

Русский посол решил послать Сонготу свой чертеж района разграничения с тем, чтобы маньчжуры по нему указали предлагаемый ими рубеж. Но маньчжуры не соглашались более ни на какие уступки. Настаивая при этом на обмене перебежчиками, они опять-таки понимали этот обмен весьма своекорыстно, соглашаясь вернуть русских пленных и перебежчиков лишь в случае, если московские послы «отдадут Даурской земли всех ясачных иноземцов в сторону ханова высочества» ¹²¹.

16 августа Сонготу решил отступить еще на шаг и предложил провести границу по речке Горбице, протекавшей на полпути между Нерчинском и Албазином. Этот рубеж был объявлен маньчжурами последним и окончательным, причем в дополнение к границе в Приамурье они потребовали разграничить и владения русских с монгольскими ханами. Последнее было явной уловкой, очередным запросом, отказавшись от которого цинские представители могли бы говорить об уступках русским. В самом деле, в наказе маньчжурскому посольству не предписывалось и не могло быть предписано заниматься разграничением в районе Селенгинска, потому что Халха была еще независима от Цинов. Но, пойдя здесь на мнимые уступки, маньчжурское посольство рассчитывало побольше захватить в Приамурье. Головин не принял предложение ограничить русские владения Горбицей, а попытку навязать ему разграничение с [27] Монголией решительно отверг как не входящую в задачу посольской конференции, неправомочной решать за суверенных халхаских владетелей вопросы размежевания их земель ¹²².

Несмотря на вновь полученные неблагоприятные известия о намерении части ясачного населения перейти на сторону маньчжуров, Головин продолжал отстаивать свое предложение об установлении границы по Албазину. Но 20 августа положение в районе посольского съезда резко изменилось. Цинские представители начали военные приготовления, причем к ним прибыло значительное военное подкрепление ¹²³.

На следующий день русские представители уже не застали цинское посольство близ Нерчинска, ночью маньчжурский лагерь переместился вниз по Шилке. Все свидетельствовало о том, что маньчжуры готовят военную акцию против русского острога. Головин приказал спешно готовиться к обороне, ставить надолбы и рыть окопы. Цинские войска численностью в 3 тыс. человек с развернутыми знаменами выстроились против города и, кроме того, окружили его сильными караулами. Поскольку сам острог был укреплен весьма слабо, Головин вывел свой полк в поле ¹²⁴.

А. Белобоцкому и С. Василькову, прибывшим в неприятельский стан, цинские послы объявили последнее решение относительно установления границы по Горбице и Аргуни. Граница по Аргуни должна была следовать до ее притока Большого Газимура (современная река Газимур), Аргунский острог предлагалось перенести, и «больши того крепостей никаких и поселения с стороны великих государей не строить», Албазин также подлежал разорению, но цинские представители давали обязательство, что и с их стороны «в том месте никакого поселения не будет» ¹²⁵.

По поводу протеста Головина относительно военных демонстраций, предпринимавшихся маньчжурами, и его заявления, что царское правительство также может прислать в Приамурье крупные воинские силы, Сонготу и его советники цинично заметили, что им подлинно известно, сколько времени нужно на отправку этих войск и что «не токмо с Москвы, и ис Тобольска за дальним разстоянием и нужным путем и в 2 года быть им немочно в Даурскую землю» ¹²⁶. Сами же маньчжуры сосредоточили к этому времени под Нерчинском 12-тысячную армию, не считая перешедших на их сторону бурят и онкотов ¹²⁷.

В этих условиях Головин вынужден был вновь пойти на уступки. 22 августа он согласился провести границу не у Албазина, а по реке Одекону, по Аргуни же граничная линия должна была следовать до озера Далай и далее по реке Керулену ¹²⁸. Но, чувствуя свое военное превосходство, цинские послы не шли более ни на какие уступки. Они отказались провести еще один посольский съезд (Головин и не особенно настаивал на этом, опасаясь нападения во время съезда на острог изменивших бурят и онкотов), при пересылках не хотели вести переговоры на монгольском языке, не давали русским возможности принять меры в отношении изменивших им ясачных подданных, оградив их своими караулами.

В этот критический момент Головин, опасаясь новых переходов в [28] лагерь противника местных феодальных владетелей, плативших русским ясак, а также «усмотря совершенно китайских послов к войне склонность», решил проанализировать уступки, которые он мог бы сделать. По расспросам промышленных и служилых людей между Горбицей и Албазином было мало пригодных к заселению земель, не было там и соболиных и иных промыслов. Вместе с тем в нижнем течении Аргуни, на левом берегу, отходившем к русским, была найдена серебряная руда, там же было соляное озеро и «пашенных мест зело премного». Горбица была ближе к Албазину, чем к Нерчинску. Чтобы удержать за собой «угожие места» по Аргуни, Головин был склонен поступиться частью Приамурья ¹²⁹. Таким образом, посол учитывал лишь местные факторы, смирившись с мыслью о том, что Русское государство на деле теряло существенную часть земель на берегах Амура.

23 августа Головин послал цинским представителям письмо, содержавшее статьи, на основании которых он предлагал заключить договор. Принимая границу по Горбице «и в вершине до перваго камени», то есть только до истоков этой реки, посол соглашался разорить Албазин, но настаивал на том, чтобы там были совместные охотничьи промыслы. Весь район, уступаемый русскими, по проекту Головина не должен был заселяться. По Аргуни граница проводилась до самых вершин этой реки, но не включая озеро Далай. Аргунский острог должен был быть перенесен на левый берег. Другие статьи предусматривали порядок титулования царя и богдыхана при переписке, посольский регламент, выдачу русских перебежчиков, компенсацию со стороны цинского правительства за ущерб, нанесенный в Приамурье в результате военных действий. В заключение обеим сторонам предписывалось в случае конфликтов «войны и кровопролития не... всчинать», а направлять посольства для урегулирования споров. Маньчжуры же должны были предоставить суда для перевозки жителей и их имущества из разрушаемого Албазина ¹³⁰.

Положения этого проекта, касающиеся границы, были приняты цинскими послами с одной лишь оговоркой: они возражали против совместных промыслов на уступленной им территории, так как это вызвало бы, по их мнению, ссоры между промышленными людьми ¹³¹. Кроме того, маньчжуры соглашались, чтобы русские купцы открыли свободную торговлю в Цинской империи, но отказывались включить в договор пункт о регулярном обмене посольствами, так как отправление их из Цинской империи целиком зависело от воли богдыхана. Отказывались они и возместить убытки, нанесенные русским подданным в Приамурье, но не возражали против предоставления судов жителям Албазина.

На следующий день Головин получил от иезуитов проект договора, составленный цинскими уполномоченными. При этом маньчжуры настаивали на выдаче им эвенков рода Гантимура в обмен на русских перебежчиков. Головин отклонил это требование, отказавшись принять обратно русских подданных, самовольно ушедших к Цинам, и настаивал лишь на возвращении пленных, предлагал за них выкуп. На этой же встрече цинские представители вынуждены были признать, что у них нет полномочий на разграничение в районе Монголии ¹³².